Пыхтящий паровоз тащил наш поезд через самые очаровательные долины Германии, взбираясь на живописнейшие из холмов. Я часто представляла, как он изрыгает клубы дыма, будто бы вспахивая зеленый ландшафт огромным стальным лемехом.

С каждым перестуком колес о рельсы, с каждым облачком дыма мы уезжали все дальше от Богемии, ее короля и наших печальных воспоминаний. Тяжело вздохнув, я кинула взгляд на свою спутницу, которая в данный момент с рассеянным видом поглаживала янтарную ручку трости, сделанную в форме дракона.

– Я чуть не умерла со страху, когда ты вошла в мою комнату, – призналась я. – Впрочем, должна сказать, что твоя идея с переодеванием не лишена гениальности.

Моя спутница едва заметно улыбнулась и огладила усы. Даже при ярком солнечном свете я не видела ни малейших следов клея, на котором они держались.

– В моем нынешнем облике есть и минусы. Имеются определенные сложности с посещением вокзальных уборных, – призналась Ирен. – Однако преимущества подобного путешествия инкогнито явно перевешивают все недостатки.

В силу своей стеснительности я не стала выспрашивать у подруги подробности. Я была уверена, что Ирен выдержит и справится, а вот как именно – мне знать не обязательно. Как всегда, никто не мог и подумать, что я путешествую в обществе женщины. Облачившись мужчиной, Ирен кардинальным образом менялась. Походка, осанка, манера держаться становились совершенно другими. У меня вскипала от возмущения кровь при мысли о том, что самовлюбленный тиран собирался заточить обладающую столь выдающимся даром актрису в богом забытый дворец в какой-то глуши.

Впрочем, я тут же спешила себя успокоить, тешась мыслью о том, что Вилли теперь уже далеко. Все прошло гладко. Мы тайком выбрались из замка и спустились вниз по крутому склону холма, у подножия которого нас уже ждал экипаж. Ирен наняла его заранее, чтобы он доставил в Дрезден брата и сестру – «Рудольфа и Ядвигу Хоффман». Моя подруга намеренно отказалась воспользоваться Пражским вокзалом, решив, что преследователи в первую очередь кинутся нас искать именно туда. Поскольку Адлер благодаря многочисленным ариям, которые она исполняла на немецком, более чем сносно говорила на этом языке, ее ни в чем не заподозрили. В Дрездене она велела кучеру остановиться в нескольких кварталах от вокзала: возница наверняка подумал, что мы приехали в гости к родственникам.

Чтобы все выглядело как можно более правдоподобно, три из четырех саквояжей она взвалила на себя, дозволив мне нести лишь один. Мужское обличие словно прибавило ей сил. Когда мы забрались в поезд, состоявший из новеньких английских вагонов, которые пригнали сюда через Германию и Бельгию, Ирен продралась с вещами в руках через забитый проход к нашему купе, закинула саквояжи на верхние багажные полки и, увидев мой изумленный взгляд, весело рассмеялась:

– Быть представителем сильного пола не так уж сложно! Все становится куда проще, когда снимаешь корсет из китового уса. Сразу понимаешь, что он ничуть не лучше смирительной рубашки. – Ирен села рядом со мной, положив ногу на ногу, и, словно в ознаменование нашего удачного побега, с торжествующим видом закурила папиросу. Как это ни парадоксально, сейчас я не могла отчитать ее за дурную привычку, ибо она добавляла правдоподобия образу подруги, а значит, играла нам на руку.

К вечеру пасторальный пейзаж сменился сбившейся в кучу массой домов – мы приехали в Нюрнберг. После остановки на вокзале поезд снова двинулся в путь. Мы мчались сквозь кромешный мрак ночи, в котором время от времени попадались на глаза освещенные окошки домиков. Вскоре, подобно падающим звездам, исчезли и они.

Наутро мы снова обнаружили за окном сельский ландшафт. Мы ехали через южную Германию, обширный сельскохозяйственный район, в котором кое-где попадались и города: Дармштадт, Франкфурт и, наконец, на третий день нашего пути, – Кельн со знаменитым кафедральным собором. Я знала, что в Кельне нам предстоит пересадка, и потому сердце у меня взволнованно забилось. Мое беспокойство не ускользнуло от внимания Ирен.

– Ты совершенно права, Нелл. Во время пересадки мы наиболее уязвимы. На вокзале мы на виду, словно рыбы в аквариуме. Любой встречный может оказаться шпионом короля.

– Но как ему удалось бы нас нагнать?

– Дорогуша, Вильгельм мог просто отправить телеграмму. У него, как у каждого осмотрительного государя, наверняка есть агенты во всех крупных немецких городах. Даже если это и не так, у него есть друзья, у которых, в свою очередь, на случай непредвиденных обстоятельств, имеются неофициальные помощники.

– Я как-то не подумала, что он может дать телеграмму.

– Идиллия средневековой Праги усыпила твою бдительность. Ты, видимо, воображала погоню в стиле романов сэра Вальтера Скотта: король в сверкающих сапогах со шпорами скачет по горам и долам, а следом за ним, грохоча, несется его верная конница… Вперед! Вперед, на перехват поезда с беглянками. Увы, Нелл, мы живем в современном мире, и, чтобы выследить нас, король будет опираться на современные методы. Он отправит телеграмму.

– Жалко, ты запретила мне телеграфировать в Лондон Годфри, как я это сделала, когда только приехала в Прагу.

– Слишком много телеграмм, – поморщилась Ирен, окутавшись клубами табачного дыма. – Если бы король обратился на пражский телеграф, он узнал бы и содержание твоего послания, и его адресата.

– Но нам же в Лондоне понадобится помощь. Кто-то должен найти нам новую квартиру: возвращаться на Сефрен-Хилл слишком рискованно.

– К сожалению, ты права.

– Мне не пришло в голову, что король может оповестить немецких агентов о нашем прибытии, но и ты не подумала, сколько сложностей нас ждет, когда мы приедем в Лондон. Нам нужна чья-нибудь помощь, без которой будет очень непросто скрыть наше появление в Англии. Нисколько не сомневаюсь – король решил, что мы отправились именно туда.

– Вовсе не обязательно. Я не ассоциируюсь у него с Лондоном. Мы познакомились с Вилли в Варшаве, куда я приехала из Милана. Кроме того, я родом из Америки. Впрочем, разумеется, мне бы хотелось, чтобы конечный пункт нашего путешествия как можно дольше оставался для Вилли неизвестным.

– Тогда дай мне отправить Годфри телеграмму! Заклинаю тебя! – взмолилась я.

Ирен с неодобрением посмотрела на меня из-под котелка:

– Похоже, ты на удивление сильно привязана к нашему бывшему конкуренту.

– Да нет же! Я просто знаю, что на него можно положиться. Если король такой серьезный противник, как ты говоришь…

– Он куда более серьезный.

– В таком случае я считаю, что нам просто необходимо обратиться за помощью к Годфри.

Ирен изогнула брови с изяществом, присущим лишь женщине:

– Он вроде бы адвокат. Обязательства перед клиентом связаны с понятием чести, о которой он, надеюсь, печется куда больше короля, посчитавшего возможным столь недостойно со мной обойтись.

– Ирен, я знаю Годфри куда лучше, чем ты. Он мне как брат, а еще… – Я запнулась. Мне не хотелось говорить подруге о том, что я утаивала от нее в письмах, не желая выглядеть в ее глазах предательницей. – Я, как и тебе, помогала ему в кое-каких расследованиях. Годфри не дурак. Я доверила бы ему свою жизнь.

Губы Ирен растянулись в улыбке.

– Именно это нам и предстоит, – промолвила она. – Можешь отправить своему распрекрасному мистеру Нортону телеграмму, но не раньше, чем мы проедем Брюссель и доберемся до Остенде. – На ее лице появилось обеспокоенное выражение. – Какая жалость, что из Праги до Лондона только одна дорога, да и на ней постоянно приходится пересаживаться с поезда на поезд.

Ирен стукнула затянутым в перчатку кулаком о ладонь с такой досадой, что я уже приготовилась услышать от подруги ругательство. Она сдержалась. Вместо того чтобы сквернословить, Адлер откинулась на обитую тканью спинку. Ее глаза приобрели задумчивое выражение. Я хранила молчание. Сейчас Ирен лучше было не беспокоить: она обдумывала план дальнейших действий, от которых зависел успех нашего побега.

В Кельне нам пришлось сделать остановку: ближайший поезд до Брюсселя уходил только на следующий день поздним утром. Наступил вечер. Тьма сейчас играла нам на руку – во мраке уж тем более никто не мог заподозрить в Ирен женщину, пока моя подруга долго беседовала с кассиром, приобретала у него билеты, а потом расспрашивала служащих вокзала об отелях неподалеку. Три из четырех наших саквояжей она предпочла оставить в камере хранения.

Должна признаться, что в ту ночь, хотя номер в гостинице был безупречно чист, а мягчайшая пуховая перина сулила сладкие сны, я не смогла сомкнуть глаз. Я знала, что Ирен дергается из-за каждой потерянной секунды. Всю ночь подруга провела настороже, сидя у окна.

В какой-то момент я услышала зловещий металлический щелчок. Оторвав голову от подушки, я увидела, что подруга вытащила из кармана револьвер и внимательно его рассматривает. Я уже забыла об этом оружии, решив, что Ирен распрощалась с ним, после того как жизнь у нее пошла на лад.

Наутро, когда мы уже подходили к вокзалу, Ирен отвела меня в сторону:

– Значит, так, Нелл, на вокзал ты пойдешь одна. Вот багажная квитанция и деньги.

– Но я же не говорю по-немецки.

– Чтобы забрать багаж, тебе вовсе не обязательно раскрывать рот. После этого подзовешь носильщика, чтобы он отнес вещи в купе. Сунешь ему деньги, и он поймет все без слов. Нам лучше разделиться, ведь ищут двоих. Мой билет у меня. Вот – твой. Я запрыгну в поезд, когда он будет отходить.

С этими словами Ирен растворилась в толпе пассажиров, вливавшейся в огромное каменное здание вокзала. Я сжала в руке багажную квитанцию и горсть монет, чувствуя себя одинокой и брошенной. С собой моя подруга унесла тяжелый саквояж, который никогда не выпускала из виду. В нем хранились все наши деньги и заветная фотография.

Теперь настал и мой черед влиться в поток пассажиров. Я почувствовала себя щепкой, подхваченной бурным течением. Поскольку организацией предыдущей поездки любезно озаботился Годфри, дело, порученное мне Ирен, было для меня в новинку. Запинаясь, я принялась что-то объяснять служащему в камере хранения, но он никак не хотел меня понимать. Наконец он соизволил взять квитанцию, после чего удалился. Возился он долго, но все-таки в итоге вернулся и вручил мне три саквояжа. После этого я обвела взглядом переполненный вокзал в поисках носильщика.

Буквально только что передо мной маячило не меньше дюжины работников, а теперь они все словно сквозь землю провалились. Наконец мне на глаза попался щуплый мужчина в форме. Выглядел он жалко, и мне подумалось, что у него едва хватит силенок поднять пакетик чая, да и то в особо удачный день. Однако, несмотря на неброский вид, ему удалось дотащить весь багаж до поезда и загрузить его в купе. Я была так рада, что высыпала ему в ладонь все деньги, что вручила мне Ирен. Носильщик пришел в дикий восторг и, кудахча что-то на немецком, удалился. Я села у окна и принялась шарить взглядом по толпе на платформе в поисках фигурки Ирен в непривычном мужском обличье.

Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Брови сделались влажными от пота. В окне гигантским невесомым шарфом развевался шлейф пара от локомотива. По моим часам до отхода поезда оставалось меньше двух минут, и я знала, что немцы славятся своей пунктуальностью. «Ну зачем, зачем только я согласилась с этой дурацкой затеей садиться в поезд поодиночке?!» – корила я себя. Где Ирен? Воображение услужливо рисовало одну картину ужаснее другой.

Я услышала за своей спиной скрип купейной двери и обернулась. На пороге в узком коридоре я увидела мужской силуэт. Но теперь это была не Ирен.

– Боюсь, что в этом купе все места заняты, – молвила я незнакомцу.

Он осклабился как идиот и вошел.

– Да нет же, нет! – замахала я руками. – Сейчас придет мой попутчик. Мы едем вместе!

Мужчина шагнул к латунной багажной полке у меня над головой; однако, вместо того чтобы положить туда свои вещи, потянулся к саквояжу.

– Сэр, это мое! – кинулась я на защиту своей собственности в ужасе от мысли, что мне придется противостоять этому крепкому мужчине. Он уже ухватился длинными толстыми пальцами за ручки моего багажа. Мне оставалось только вцепиться в краешек саквояжа. Шляпка съехала мне на глаза, загораживая весь обзор, а плечи заныли от натуги.

Я уж решила, что мне точно несдобровать, как вдруг раздался резкий сухой удар трости и приглушенный вскрик. Сдвинув шляпку на затылок, я увидела, как здоровяк баюкает ушибленные волосатые лапищи. В дверном проеме, вновь занеся трость, стояла Ирен.

Она что-то быстро и резко произнесла по-немецки, точно таким же тоном, каким когда-то много лет назад обрушила поток ругательств на уличного мальчишку, также пытавшегося отобрать у меня саквояж.

Мужчина набычился. Он смотрел не на занесенную трость, а на поблескиющий металлом револьвер, который Ирен достала из кармана.

Поезд дернулся. Платформа медленно поплыла прочь.

– Может, он ошибся, – промолвила я.

– Он ошибся, – эхом отозвалась она. От ее голоса мне стало страшно. Быть может, Ирен специально говорила таким тоном.

Раздался металлический лязг, и по вагонам прошла судорога. Состав пришел в движение. Меня качнуло назад, однако Ирен и наш незваный гость продолжали твердо стоять на ногах и, сощурив глаза, внимательно следили друг за другом, ожидая, когда противник даст слабину.

Толпа людей на перроне поредела, а потом он и вовсе остался позади. Пыхтя, состав проехал через крытые станционные пути. Из окна виднелись лишь рельсы да силуэты других поездов. Сперва я подумала, что Ирен будет держать незнакомца на мушке до самого Брюсселя. Вместо этого она швырнула свой саквояж на сиденье напротив меня и, шагнув в коридор, кивнула мужчине в сторону хвоста вагона.

– Жди меня здесь, – велела мне подруга.

Незнакомец посмотрел на принесенный Ирен саквояж, словно голодающий на краюху хлеба, однако счел за лучшее подчиниться. Ирен с мужчиной скрылись из виду. Через некоторое время я поднялась и выглянула в коридор. Он был пуст.

Пошатываясь, я вернулась на место, села и вперила взгляд в циферблат часов. Прошла минута, за ней другая. Мимо нас в обратном направлении промчался поезд. Минуло несколько мгновений, и завеса из рокочущей, несущейся прочь стали, заслонявшая обзор, исчезла так же внезапно, как и появилась. Ирен по-прежнему отсутствовала.

Наконец она вернулась. Захлопнув за собой дверь купе, она сунула в дверную ручку трость на случай появления новых непрошеных гостей. Не говоря ни слова, она чиркнула спичкой о подошву. Мгновение спустя ее бледное лицо окутали клубы табачного дыма.

– Ну? – спросила я.

– Ему пришлось сойти с поезда. Я об этом позаботилась.

– Но как? Мы ведь уже ехали.

– Ничего страшного. Он жив и здоров. Прости, что заставила тебя ждать. Прежде чем вынудить его спрыгнуть, я убедилась, что поезд набрал скорость. Мне не хотелось, чтобы наш гость заскочил обратно.

– Он… мог погибнуть.

– Я тоже. – Впервые за все время нашего знакомства Ирен содрогнулась. – Мерзкий тип. Это тебе не придворный интриган. Обычный громила, которому дали задание. Мне пришлось держать его на мушке у двери вагона. Поверь мне, если бы поезд тряхнуло и я потеряла бы равновесие, под откос полетел бы не он, а я. Приземлившись с грацией косолапого медведя, он скатился с насыпи, встал и поплелся прочь. До вокзала путь неблизкий, ну да ничего.

Она докурила и опустила окно. Выкинув окурок, Ирен выглянула наружу, желая посмотреть, видно ли еще нашего преследователя.

– Пропал куда-то, – сообщила подруга. – Надеюсь, всё на месте. – С этими словами она сняла с багажной полки три саквояжа и принялась осматривать вещи.

– Ирен, неужели ты думаешь, что кто-то…

– Да, я думаю, в них рылись. Вот смотри, в двух саквояжах вещи лежат как раньше, а вот в третьем все перевернуто вверх дном. Когда ты забирала багаж, тебе его принесли сразу?

– Конечно же нет. Я ведь совсем не говорю по-немецки, и служащий никак не хотел понимать, что я ему пытаюсь втолковать.

– Нисколько не сомневаюсь, что ему специально заплатили, велев подольше потянуть время. Похоже, нас нагнали незадолго перед отъездом. Преследователи всегда быстрее своих жертв. Это значит, что в Брюсселе нас уже будут ждать. – Ирен опустилась на сиденье, прижав к себе саквояж, словно ребенка. – Ты обратила внимание, как наш незваный гость пристально посмотрел на мой саквояж? Из-за этого жутковатого узора на ситце его легко отличить от других. Мне надо подумать, что делать дальше.

Я кивнула. Разговаривать уже не было сил. Из-за недавнего приключения в сочетании с бессонной ночью на меня навалилось чувство апатии. Я отстраненно смотрела в окно, за которым жилые районы Кельна постепенно снова уступили место сельскому пейзажу, окутанному, словно вуалью, полупрозрачной зеленью. Клубился дым паровоза, меня снедала усталость. Я погрузилась в сон.

Когда я проснулась, садящееся солнце уже касалось краешком горизонта. Ирен по-прежнему сидела на своем месте, будто не поднималась с него всю дорогу. В свете керосиновых ламп, освещавших купе, ее лицо, казалось, было искажено гримасой.

– Уже Брюссель? – сонным голосом спросила я.

– Еще нет. Но скоро приедем.

– Что будем делать?

– Нам нужно как можно быстрее пересесть на следующий поезд. В идеале нам надо было бы переодеться и сменить внешний облик, но на это нет времени. – Она быстро мне улыбнулась: – Славно, что ты поспала, Нелл, и набралась сил перед последним рывком. Выше нос. Помни, из западни всегда есть выход. – Почувствовав, что поезд замедляет ход, Ирен вся подобралась. В спустившихся сумерках за окном мелькали здания. – Главное не сбавлять темп. Я возьму этот саквояж, а ты вон тот, с узорами. Те два придется оставить.

Я кивнула. Через несколько мгновений пыхтящий паровоз подтащил состав к платформе. Выскочив из вагона, мы с Ирен что есть духу бросились по лабиринту лестниц и переходов к главному зданию вокзала. Ее познаний в немецком вполне хватило, чтобы объясниться со служащим в билетной кассе. Подруга с довольным видом отвернулась от отделанного бронзой окошка:

– Все складывается как нельзя удачно. У них согласовано расписание поездов и кораблей. Наш поезд отходит всего через сорок пять минут. Задача простая – сесть в вагон, не привлекая к себе лишнего внимания. В Остенде состав останавливается прямо у причала, где швартуются пароходы. Высадившись в Дувре, мы будем уже на английской земле – там, куда проще уйти от преследователей.

Английская земля. Это словосочетание звучало куда слаще райской музыки. Я больше ни за что на свете никуда не сунусь со своего родного острова! Мы двинулись по зданию вокзала, стараясь держаться поближе к толпе.

– Можно мне отправить телеграмму? – Мысль о послании для Нортона была словно спасательный круг, брошенный утопающему. Тем же спасательным кругом были и телеграфные кабели, проложенные по дну Ла-Манша и связывающие континент с Англией и Лондоном, где нас ждал Годфри с несчастным сквернословом Казановой. Их образы в тот момент казались мне небесными видениями.

Ирен перевела взгляд с меня на телеграфную станцию, после чего снова посмотрела мне в глаза. «Только быстрее», – читалось в ее глазах. Я бросилась к телеграфной стойке. Слава богу, служащий говорил по-английски. Брюссель как-никак располагался неподалеку от Ла-Манша и Остенде, куда в основном и прибывали пароходы из Дувра.

Немного подумав, я написала в телеграфном бланке следующее: «Приезжаем вокзал Виктория завтра десять утра. Нужна квартира. Строжайшая секретность». Я уж было собралась поставить свое имя, но в последний момент остановилась, вспомнив предупреждение подруги о том, что телеграмму могут перехватить. Немного подумав, я торжествующе улыбнулась и подписалась «Казанова».

Я протянула служащему горсть монет разных стран, чтобы он сам выбрал из них бельгийские. Расплатившись, я бросилась обратно к Ирен. Она встретила меня натянутой улыбкой:

– Интересно, что подумает Годфри Нортон, когда получит телеграмму.

– Интересно, сможем ли мы благополучно добраться до Лондона, чтобы позволить себе роскошь поинтересоваться об этом у Годфри! – парировала я.

– В яблочко, Нелл. В данный момент нам надо убить время и как можно профессиональнее предаться безделью. В данный момент мы статисты, чья профессия – создавать фон, оставаясь при этом незаметными. С одной стороны, нам нельзя пристально смотреть по сторонам, а с другой стороны, недопустимо терять бдительность. Перед нами очень сложная задача – мы должны вести себя естественно, причем как можно более правдоподобно, не хуже, чем это проделывает на сцене Эллен Терри.

– О боже!

– Другими словами, будь сама собой.

– А вот ты не можешь последовать собственному совету!

– Пожалуй, я уже достаточно долго не была сама собой, – с грустью промолвила Ирен.

Мы неторопливо подошли к воротам, выводившим к платформам – у одной из них под парами стоял наш поезд, до отправления которого оставалось десять минут. Ирен несла оба саквояжа и трость, а под мышкой у нее был зажат номер «Дейли телеграф». Каким образом ей удавалось передвигаться со всеми этими вещами, не роняя их по дороге, оставалось за гранью моего понимания. Я часто касалась пальцами часов на лацкане, но не позволяла себе смотреть на циферблат. Я буквально чувствовала, как часы тикают в такт биению моего сердца.

Вдруг кто-то налетел на Ирен, оттолкнув ее в сторону и чуть не сбив с ног.

– Аккуратнее, сэр! – оскорбленным тоном, как и полагается мужчине, воскликнула она.

Тут на нее налетел еще один человек. Я почувствовала, как в меня вцепились мертвой хваткой.

Неожиданно нас окружили незнакомцы и прижали к стене.

У Ирен не было возможности бросить багаж и выхватить револьвер. Ее обступили двое мужчин и крепко взяли за руки. Третий мужчина держал меня за локоть, а четвертый с довольным выражением лица подошел к Ирен и что-то отрывисто спросил по-немецки.

Я лихорадочно попыталась понять, о чем ее спрашивают, но из знакомых слов рассылашала только «Mein Herr» – «господин». Так в Германии принято обращаться к мужчинам. Наконец до меня начал доходить смысл одного и того же повторяющегося вопроса. Преследователи узнали меня, но маскарад подруги обманул их, и вот теперь они спрашивали Ирен о том, где находится Ирен!

Она что-то быстро ответила на немецком, покачав при этом головой. Судя по тому, как помрачнели лица наших врагов и покраснел от ярости задававший вопрос громила, похоже, она пыталась убедить преследователей, что ничего не знает. Я почувствовала, как пальцы мучителя сильнее сжимаются на моей руке, но даже виду не подала, настолько меня сковал ужас. Ситуация, в которой мы оказались, была безвыходной.

Мужчины, окружавшие нас, были крепко сбиты и небриты. От них воняло мокрой шерстяной тканью и пивом. Они были словно лес, в котором мы с Ирен безнадежно заплутали, не имея ни малейшего шанса на спасение.

Четвертый громила продолжал расспросы, а Ирен все отрицала. Вдруг без всякого предупреждения его рука рванулась назад для замаха. Кулак врезался подруге в живот. Я бы закричала, но соленая, пропахшая рыбой ладонь зажала мне рот. Я вцепилась зубами в палец, и подонок убрал руку.

Ирен чуть согнулась от боли. Постепенно, тяжело дыша, она выпрямилась. Громила, нанесший удар, отвел руку в сторону, помахал ею, словно она ныла, и с уважением окинул взглядом хрупкую фигуру моей подруги. После этого, снова стиснув кулак, он поднес его к лицу Адлер.

Я не могла на это смотреть. Мерзавец собирался ее ударить, причем не открытой ладонью, как обычно в мелодрамах злодей бьет женщину, а кулаком, как мужчина мужчину. И я, прекрасно зная свою подругу, понимала, что она снесет этот удар мужественно, как и полагается представителю сильного пола.

Снова поток вопросов на немецком. Гадкое, грубое, безобразное наречие. Несмотря на то что я не знала язык, до меня начал доходить смысл одного и того же постоянно повторяющегося вопроса: «Куда она уехала?»

Я увидела, как громила занес кулак, а Ирен вся сжалась.

– В Париж, идиот! – заорала я на английском. – Она уехала в Париж, набив чемоданы своими лучшими нарядами. Неужели ты думаешь, что она оставила бы их в Праге?

Громила опустил руку, решив, что я, в силу душевной слабости, не выдержала и в отчаянии сболтнула правду. Мне вспомнился ироничный совет Ирен быть самой собой. Я ничуть не притворялась: ужас от творившегося на моих глазах зверства был совершенно искренним, равно как и желание немедленно, любым доступным способом прекратить кошмар.

Негодяй что-то гавкнул на немецком Ирен. Подруга поникла в руках преследователей, всем своим видом демонстрируя отчаяние, вызванное моим предательством. Она заговорила по-немецки, по всей видимости переводя сказанное мной. В потоке чужих слов я узнала лишь одно – «Париж».

Наконец мужчина кивнул, и мой локоть отпустили. Громилы, державшие Ирен, тоже разжали руки и, наклонившись, подобрали наши саквояжи, после чего преследователи растворились в равнодушной толпе так же быстро и незаметно, как и появились.

– Время, Пенелопа!

Теперь я могла спокойно позволить себе глянуть на циферблат:

– До отправления две минуты!

– Бежим!

Мы что есть мочи помчались к воротам. Ирен сжимала в руках билеты и на бегу поглядывала на номера вагонов.

– Вон он!

Окутанная дымом и паром стальная змея поезда пришла в движение. Он уезжал без нас.

– Живее! – подхватила меня под руку Ирен.

Мы рванули вперед. Боже, как мы неслись. Подруга бежала быстрее, оно и понятно: каблуки на мужских ботинках были куда меньше моих. Впрочем, я тоже старалась не отставать. Лишившись багажа, мы бежали налегке. Мы мчались, мчались и мчались вслед за уходящим поездом.

Сквозь клубы пара я видела окна, безразличные лица, ступеньки и подругу, вцепившуюся в поручень… Сердце было готово вырваться из груди, я неслась со всех ног, а горло и нос щипало от дыма и пара…

– Нелл! Давай! Прыгай!

Из клубов пара навстречу мне высунулась янтарная голова дракона. Выпростав вперед руки, словно утопающий за соломинку, я схватилась за протянутую мне трость. Меня дернуло вперед, увлекая в непроглядное облако. Ногой я нащупала ступеньку, потом еще одну и, забравшись внутрь, без сил повалилась на содрогающийся пол тамбура.

* * *

– К сожалению, нюхательная соль осталась в том саквояже со страшненькой расцветкой, который у нас отобрали громилы короля Богемии, – сообщила мне Ирен.

– Не нужна мне никакая нюхательная соль, – возмущенно ответила я и села прямо. На мягком диванчике было уютно, словно дома, а поезд, покачивающийся как колыбель и несущийся со скоростью тридцати миль в час, создавал ощущение безопасности. Я не знала, да и не хотела знать, как очутилась в купе.

– Мы?.. – начала я.

– Едем в нашем поезде, который мчится в сторону побережья Ла-Манша, – с довольным видом ответила Ирен.

– Но наши саквояжи! Деньги! Фотография! Она же была твоей единственной защитой?!

Ирен улыбнулась и потерла живот.

– Была, – соглашаясь, промолвила она.

– Ирен! Я просто не понимаю, как ты смогла выдержать тот зверский удар. Я не знала, что и думать. Ты что, тайно занималась боксом? Громила, похоже, удивился, что ты оказалась крепче, чем он думал.

– Так оно и было. «Да пребудет справедливость броней твоей в стане врага твоего».

– Ирен, меня всегда настораживает, когда ты начинаешь приводить слова из Священного Писания, а точнее, выдумывать из него цитаты.

– Ах вы, маловеры… – Она снова похлопала себя по животу. – У меня действительно была броня. Очаровательная рамка, закрывавшая мое солнечное сплетение.

– Фотография! Ты ее вынула из саквояжа и спрятала на себе?

– Именно так, – самодовольно ухмыльнулась она.

Я откинулась на спинку кресла и задумалась:

– Но мы потеряли все деньги, что ты заработала в Варшаве и Праге. Деньги, которые по праву принадлежали тебе.

– Они по-прежнему со мной. – Ирен сняла шляпу, но не из вежливости, а для того, чтобы продемонстрировать пухлый мешочек, закрепленный в волосах. – Если бы мерзавец ударил меня по лицу, ему бы под ноги обрушился дождь из купюр и монет.

– И ты боялась только этого? Ирен, он же обращался с тобой как с мужчиной! Он не стал бы миндальничать.

– Главное, что ты вела себя как женщина! Нелл, даже я бы не смогла сыграть лучше. У меня аж сердце заныло при виде того, как ты сдалась и выложила им все, что знаешь. Признаюсь, я была удивлена, когда услышала от тебя ложь. Ладно, главное – нам поверили, и мы скоро будем в Дувре, в безопасности, и не жалея о грехе лжи. Я так понимаю, ты ведь не раскаиваешься в том, что соврала?

– Ложь во имя предотвращения злодейства вряд ли может считаться грехом. Ты ничего ни у кого не украла. Из Богемии ты взяла с собой лишь личные вещи и деньги, заработанные честным трудом… Кстати… а что ты сделала с брошью, подаренной тебе королем?

Лицо подруги помертвело. Ирен запустила руку в карман, в котором хранила револьвер, и достала рубиновую звезду:

– Некоторые подарки, что мы получаем, подобны шипам, но их уколы способны нас кое-чему научить. Я хочу навсегда запомнить урок, который мне преподали в Богемии.

– И в чем он заключался?

– Пока еще не знаю. – Ирен чуть развела руками. – В данный момент наверняка я могу сказать лишь одно: случившееся действительно стало для меня уроком.

* * *

Пересадка на пароход в Остенде прошла в такой спешке, что я ее практически не запомнила, а путешествие на судне через пролив вызвало у меня приступ морской болезни.

Вокзал Виктория ничем не отличался от других вокзалов, за одним существенным исключением: мы были дома. Честно говоря, я не рассчитывала, что нас будет кто-нибудь встречать, и потому очень удивилась, когда от толпы отделилась знакомая черноволосая фигура, которая двинулась нам навстречу. Я заметила, как рука Ирен скользнула в правый карман.

– Любезная мисс Хаксли… моя дорогая Пенелопа! Нелл… – Годфри схватил мои затянутые в перчатки руки и пожал их.

Ирен, не останавливаясь, двинулась дальше. Я знала, как страшно она устала и сколь чудовищные усилия прикладывает, чтобы по-прежнему продолжать маскарад.

– Я понятия не имел, какая именно квартира вам нужна, – на ходу объяснял Годфри, пока мы пробирались сквозь толпу, – но я подобрал вам приличное жилье в спокойном тихом районе. А где ваш багаж?

– Нету, – просто ответила я.

– Что, пропал?

– Потеряли во время пересадки в Брюсселе, – низким баритоном пояснила Ирен.

Озадаченно на нее посмотрев, Годфри повернулся ко мне:

– Ох уж эти пересадки. Путь был неблизкий, вам то и дело приходилось менять поезда. Вы наверняка вымотались до предела!

Я кивнула. Говорить не было сил. Поняв это, Годфри больше не задавал вопросов, а просто молча повел нас к поджидавшему экипажу. Пока Нортон помогал мне усесться в кэб, Ирен спокойно ждала у дверцы. Адвокат и подруга окинули друг друга изучающими взглядами, после чего Адлер забралась внутрь салона и, устроившись рядом со мной, уставилась в окно. Годфри сел последним. Опустившись на сиденье, он постучал тростью в крышу в знак того, что можно трогаться.

– Похоже, вы уехали из Богемии в большой спешке, – заметил он. – Кроме того, насколько я понимаю, ваш отъезд был тайной. Твоя телеграмма, Нелл, была столь же лаконичной, как и письмо, вынудившее тебя оставить Лондон и пуститься в путь. А подпись!

– Как он? – быстро спросила я.

– Кто? – угрюмо поинтересовалась Ирен.

– Казанова, – улыбнувшись мне, ответил Годфри.

Повисло неловкое молчание. Посмотрев друг на друга, мы отвели взгляды.

– Понять не могу, – наконец проговорил Годфри, обращаясь ко мне, – получив твою телеграмму, я решил, что ты едешь вместе со своей подругой Ирен Адлер. Я вижу, вы оба устали, и вам наверняка есть что рассказать, но с этим не горит. Однако ты не могла бы представить своего спутника? – Он внимательно посмотрел на Ирен.

Что я могла ему ответить? Пускаться в объяснения, почему подруга путешествует в мужском обличии? Но ведь тогда пришлось бы выкладывать все с самого начала…

Пока я размышляла, Ирен сняла с головы котелок, за ним мешочек с деньгами, после чего выдернула черепаховые заколки из шевелюры. Водопад волос низринулся ей на плечи. Повисло молчание. Годфри Нортон не зря был адвокатом. На его лице не дрогнул ни один мускул, даже когда Ирен отклеила усы. После долгой паузы, окинув мою подругу взглядом с ног до головы, Годфри светским тоном произнес:

– Насколько я понимаю, вы мисс Адлер?

Вместо ответа она вытащила из нагрудного кармана папиросу. Прежде чем она успела закурить, Годфри услужливо чиркнул спичкой. Она поднесла дрожащей рукой папиросу к огню, затянулась и отстранилась.

– Я бы тоже покурил, – признался Нортон.

Ирен протянула ему портсигар. Годфри прикурил папиросу от той же горящей спички, прежде чем она обожгла ему пальцы. Салон кэба наполнился клубами табачного дыма.

Я жалостливо замахала руками:

– Вы здесь так накурили, что мне скоро придется вылезти и пойти пешком, а мне этого, поверьте, очень не хочется.

– Извини. – Годфри открыл окошко, и дым устремился прочь, смешиваясь с таким родным, знакомым лондонским туманом. – Признаться, я растерялся.

Ирен посмотрела на меня. Я посмотрела на нее. Мы засмеялись. Щелчком пальцев она выкинула окурок в окно. Теперь мы уже хохотали вовсю. Мы все смеялись и смеялись и никак не могли остановиться. Наконец мы рухнули друг другу в объятия, вне себя от радости и облегчения. Наверное, с нами сделалась истерика.

Годфри Нортон смотрел на нас молча, держа язык за зубами, что было очень умно с его стороны.

Мой друг снял нам в квартиру в Челси в одном из пятиэтажных домов, в которых располагались пансионы и сдавались меблированные комнаты. Квартира выглядела вполне пристойно, но несколько безлико. Всю мебель покрывали салфеточки.

– Насколько я понимаю, деньги у вас есть, – начал он.

Я кивнула.

– Поговорим обо всем в другой раз, – молвила Ирен, застыв у окна. Сейчас она походила на птицу в клетке – они ведь всегда тянутся к свету.

Сходство с птицей напомнило мне о Казанове. С удивлением я поняла, что мне не хватает его приглушенных серенад из сипов, криков, клекота и нарочитого почесывания, напоминавшего звуком шелест юбок из тафты.

Годфри глянул на замершую у окна фигуру Ирен в мужском наряде и каштановые волосы, ниспадавшие каскадом ей на плечи. Он посмотрел мне в глаза, дав взглядом понять, что рад моему приезду, после чего поклонился и удалился.

Молчали мы с подругой долго. Квартира казалась нам чужой. Мы лишились всей одежды, кроме той, что была на нас. У нас вообще ничего не осталось, за исключением денег, фотографии и рубиновой броши – подарка короля Богемии. Все это Ирен выложила в ряд на широкий подоконник – словно подношение голубям. С удивлением я обнаружила, что подруга сберегла и вещицу Тиффани – безобразную брошь в виде осьминога. Теперь она лежала рядом с рубиновой морской звездой Вильгельма – чем не дары моря?

– Ты мудро поступила, отправив телеграмму мистеру Нортону, – не оборачиваясь, произнесла Ирен. – У меня не хватило бы сил на поиск жилья.

Я подошла к окну, увидев, как мужской силуэт в черном цилиндре садится в экипаж. Теперь, в отличие от того дня, когда Ирен впервые столкнулась с Годфри, я знала, кто это. Ирен смотрела вниз безразлично, в оцепенении.

– Я устала, Нелл. Я ужасно, ужасно устала, – призналась мне она, прижавшись лбом к оконному стеклу.