– Можно мне на него взглянуть? – не удержавшись, спросила я вечером Ирен.

Она улыбнулась мне. Парафиновая лампа отбрасывала на ее лицо свет, к которому примешивалось мерцание газового фонаря и отблески пламени, уютно плясавшего в очаге. Мы сидели, положив затянутые в чулки ноги на каминную решетку, и наслаждались уютом.

– Держи. – Она протянула мне то, что я просила. – Ничего особенного, кольцо как кольцо, если не считать истории, которая с ним связана. А вот объявление в газете действительно занятное.

Обручальное кольцо, лежавшее на моей ладони, тускло поблескивало золотом в свете горящего камина. Кто знает, если постараться, мне, быть может, удастся почувствовать дух несчастной, давным-давно преставившейся Люси Ферье, которая пусть и недолго, но все же носила это кольцо, после того как ее насильно выдали замуж, устроив богохульную пародию на таинство бракосочетания. Подобная мысль внушала мне одновременно восторг, трепет и ужас.

– Он любил ее, любил отчаянно, упрямо, вопреки всему, – промолвила я. – Впрочем, жажда мести – грех. Месть опустошает.

– Я бы не сказала, что мистер Хоуп выглядел опустошенным. Скорее наоборот, он показался мне весьма довольным собой, – ответила Ирен.

Я внимательно посмотрела на свою собеседницу. Мы сидели в скромной, но при этом уютной квартире и смотрели на кольцо, с которым были связаны четыре смерти. Кроме того, нельзя забывать, что досталось оно нам от человека, который сам стоял на краю могилы. И, несмотря на все это, Ирен утверждала, что клочок газеты с никчемным объявлением ей куда интересней. Да как так можно?

– От этой вырезки уже никакого толку, – решительно произнесла я. – Мистер Хоуп получил кольцо назад, и нам теперь никогда не узнать, хотел ли нашедший заманить его в ловушку или нет.

– Раздел «Разыскивается» в газетах всегда надо читать очень внимательно, – ответила Ирен. – Именно там пишут больше всего правды. – Она нахмурила белоснежный лоб. – Бейкер-стрит, двести двадцать один би. Где-то мне уже доводилось видеть этот адрес… Но где?

Она встала и принялась ходить взад-вперед перед камином с такой скоростью, что парчовая шаль на ее плечах затрепетала, словно вот-вот готовые раскрыться крылья. Решив воспользоваться ее задумчивостью, я окинула взглядом квартиру. После того как нас оставил мистер Хоуп, мы прошли чуть вперед, свернули за угол, вошли в дом, а затем, преодолев четыре лестничных пролета, поднялись на третий этаж. Не без облегчения я обнаружила, что квартира Ирен чисто прибрана и дышит уютом.

И все же Ирен чуть притушила пламя в газовом светильнике и настольной лампе – то ли для того, чтобы скрыть скромную обстановку, то в силу некой иной причины, непостижимой для меня. Насколько я уже поняла, Ирен Адлер обожала производить на людей впечатление. Гостиная была заставлена мебелью и разными предметами из экзотических стран, окружившими нас, словно толпа старых друзей.

После того как мы пришли, Ирен удалилась к себе в спальню, где сменила уличную одежду на красный шелковый восточный халат, который сделал бы честь любому представителю семейства Борджиа и особенно хорошо смотрелся бы на Лукреции.

– Бейкер-стрит… – Ирен уставилась на газовую лампу под потолком, не отдавая себе отчета в том, сколь экстравагантное зрелище она собой представляет. – Я совершенно уверена, что видела этот адрес раньше, в каком-то другом газетном объявлении.

– Это рядом с Риджент-стрит, – услужливо подсказала я.

– Мне известно, где находится Бейкер-стрит; я хочу понять, что за объявление я видела.

– Скорее всего, объявление давал доктор. Он там принимает пациентов.

– А почему так далеко от Харли-стрит?

– Доктор начинающий, пациентов мало, – пожала плечами я.

– Браво, Нелл. У тебя талант, пусть и небольшой, к логическому анализу.

– Меня еще никто прежде не называл «Нелл».

– Осмелюсь заметить, напрасно. Ты просто идеальная Нелл.

– Не понимаю, что ты этим хочешь сказать, – потупилась я.

– Ну вот видишь! – рассмеялась Ирен. – Именно так и сказала бы идеальная Нелл. Кроме того, ты тоже произносишь мое имя в уменьшительной форме.

– Ничего подобного!

– Ну как же. Ты называешь меня Айрини, а ведь, согласно американским правилам, мое имя произносится как Эрин.

– Какая глупость. С какой стати правильное английское произношение твоего имени должно считаться его уменьшительной формой?

– Да ладно, я не обижаюсь, – махнула рукой моя новая подруга. – Французы меня называют Ирен, а русские Ириной. Я тебе разрешаю звать себя Айрини. Буду привыкать к континентальному выговору. Надеюсь, мне это пригодится в актерской карьере.

– Англия – остров, а не континент, – поправила я, сама не понимая, как так получилось, что мне, возмутившейся столь вольным обращением с собственным именем, теперь приходится самой защищаться.

Ирен улыбнулась в знак того, что конфликт исчерпан и больше на эту тему она не желает разговаривать, после чего постучала пальцем по газетной вырезке:

– Вернемся к нашему доктору Уотсону. А что, если он просто живет на Бейкер-стрит?

– А почему бы и нет? Место вполне приличное, не то что…

– Не то что улица, на которой живу я? Тебе не удалось скрыть нотку неудовольствия, прозвучавшую в твоем голосе. Я не только люблю наблюдать за людьми, я еще обожаю их внимательно слушать.

– Не пойми меня правильно, я очень тебе благодарна, – смутилась я. – Тебе хотя бы есть где переночевать…

– Как ты думаешь, почему я предложила тебе пожить со мной?

– Ты знала, что мне некуда податься?

– Об этом я догадалась; впрочем, как часто бывает, от догадки до знания всего один шаг. Ты со своим потертым саквояжем выглядела такой одинокой, такой несчастной… Если бы я отказала тебе в приюте, поверь, Нелл, тебя ждало бы нечто куда более страшное, чем ночлег в такой скромной квартире, как у меня.

– Я никогда не говорила…

Ирен покачала головой и, оставив клочок газеты на столе, скользнула в спальню. Вернулась она со знакомым бумажным пакетом.

– Нас ждет горячий ужин, – объявила она, принявшись раскладывать нашу добычу у каминной решетки.

При виде подогревающихся булочек я чуть не захлебнулась слюной, но постаралась сдержаться:

– Ирен, ешь сама. Я… Я не могу.

– То есть ужинать ты не будешь?

– Ты же сама сказала, что ты такая же бедная, как и я.

– Не совсем. Мне, по крайней мере, есть где жить. И что скушать на ужин. А еще у меня есть вот что, – она выхватила из-за спины бутылку, – столовое вино! Пусть и дешевое, но другого все равно нет. Я берегла его для особого случая.

– Я… я не употребляю алкогольные напитки.

Ирен ловким движениям ввинтила в пробку грозно поблескивающий стальной штопор и отточенным жестом выдернула ее.

– Думаю, голубушка, сегодня тебе имеет смысл сделать исключение, хотя бы из медицинских соображений. Что за денек выдался! Особенно у тебя. Сначала тебя чуть не обокрали, потом ты стала соучастницей кражи, а под конец повстречалась с убийцей.

– Смеешься?

– А почему бы и нет? – беспечно ответила Ирен. – Кто-то же должен смеяться. Да будет тебе, Нелл. Мы не властны над событиями. Не размышляй о том, что ты могла бы сделать, распорядись судьба иначе, и делай то, что тебе представляется здравым в данных обстоятельствах.

– То есть?

– Ешь, пей, а если не получается веселиться, забудь хотя бы до завтра о своих трудностях.

– То есть ты советуешь не думать о будущем? Интересная философия.

– Большинство философов о будущем как раз не думают. Они предпочитают жить прошлым, пережевывая былые грехи и печалясь об упущенных возможностях, пока им не остается одна-единственная надежда – на рай после смерти. Лично я предпочитаю ад – там, по крайней мере, меня ждет занятная компания. Вот, попробуй пшеничную булочку, она, кажется, уже основательно прогрелась.

– Не буду! Ирен, всего несколько часов назад я своими ушами слышала, как ты уверяла несчастного человека, что за ним с небес наблюдает его возлюбленная Люси…

– Чушь, – с набитым ртом отозвалась моя знакомая, отправив в рот булочку, от которой отказалась я.

– Прошу прощения?

– И правильно делаешь, коли повторяешь подобный вздор, – снисходительно заметила она. – Пойми, Нелл, я сказала несчастному дураку ровно то, что он хотел услышать. Какой смысл спорить с умирающим? Он и так скоро обо всем сам узнает. Хлебни вина. Настоятельно тебе это рекомендую.

То ли от потрясения, то ли оттого, что мне захотелось смочить пересохшее горло, я взяла в руки бокал и пригубила вина.

– Ирен, но как же так… Неужели ты клонишь к тому, что не веришь в рай… в Бога?

– Скажем иначе: я верю в человечество. По крайней мере, в его часть. – Неожиданно моя собеседница улыбнулась: – Ты, лапочка, дочка священника и считаешь себя обязанной нести слово Божье, но не забывай, что находишься в обществе певички. Не жди от меня, что я стану серьезно, безо всякого шутовства рассуждать о столь серьезных вещах. Какая разница, о чем думаешь; главное – верить в то, что думаешь. Согласна?

– Да, – кивнула я, чувствуя, как мои щеки в свете горящего в камине огня наливаются румянцем. Я сделала еще один глоток прохладного сухого вина и, почувствовав, как моему горлу становится легче, отправила в рот бутерброд с огурцом.

– Так вот, я думаю, что тебе некоторое время следует пожить у меня, – продолжила Ирен, подхватив с каминной решетки еще одну булочку.

– У меня нет денег.

– Так и у меня нет, – весело отозвалась она. – Ничего, найдешь работу. Лично я считаю, что наша встреча с мистером Хоупом – добрый знак, ведь его фамилия переводится как «надежда». Ты, наверное, знаешь, что мы, театральный люд, – народ суеверный. Послезавтра прослушивание в Хопвельском театре. Может, мне дадут роль. Ты тоже подыщешь себе место.

– Боюсь, что нет. – Я громко икнула, отчего у меня вылетело из головы, что я собиралась сказать дальше.

– Подыщешь, куда ты денешься.

– У меня нет рекомендации с последнего места работы. Все те рекомендательные письма, что у меня имеются, я получила, когда служила гувернанткой.

– Нашла о чем переживать. Нет рекомендации? Да я ее тебе сама напишу! – Ирен подвернула рукав халата и потянулась за пером.

Я снова икнула, и на этот раз звук оказался пугающе похож на всхлип.

– Ну что ты, Нелл… – огорчилась Ирен. – Слушай, Пенелопа, я не хотела тебя расстраивать. Не хочешь, чтобы я тебе написала поддельное рекомендательное письмо, – не буду. Хотя могла бы, да такое, что комар носа не подточит… Ладно, шучу.

– У меня нет рекомендации, потому что меня… меня уволили.

– Ну и что? Многих увольняют, на этом жизнь не заканчивается.

– Меня уволили за… кражу! – Ужасное слово наконец сорвалось с моих губ, оставив гадкое ощущение во рту. Я поспешила от него избавиться, сделав еще один глоток вина.

Ирен откинулась в кресле с выцветшей обивкой, став настолько поразительно похожей на одну из печальных дам, чьи портреты писал Бёрн-Джонс, что я даже удивилась, когда она заговорила:

– Рассказывай.

Я и рассказала. История была хоть и грязной, но достаточно простой. Универмаг Уитли, располагавшийся на Вестбурн-Гроув в Бэйсуотере, предлагал своим покупателям, основная масса которых приезжала не в частных экипажах, а в общественных омнибусах, невероятный выбор самых разных товаров. Владелец Уильям Уитли сперва занимался исключительно продажей тканей, но потом он скупил близлежащие лавки и магазины, открыв огромный торговый центр с товарами на любой вкус. «У меня вы найдете все, что вы хотите», – говорил он, фактически равняя себя с Господом Богом. Так, по крайней мере, казалось лично мне.

– Какой ужас, – достаточно неискренне пробормотала Ирен.

– Мы, продавщицы, – продолжала я, – проживали в общежитии рядом с торговым центром на Хатерли-Гроув, по два-три человека в комнате. Кормили нас каждый день кроме воскресенья в столовой, располагавшейся в подвале универмага. По воскресеньям, согласно правилам, нам разрешалось возвращаться в общежитие только к вечеру, оставаться дома было нельзя. Лично я проводила время в парке. Когда мы устраивались на работу, то подписывали соглашение, согласно которому и мы сами могли уйти, и нас могли уволить безо всякого предупреждения и без рекомендательных писем.

– Получается, жили вы как на иголках, – заметила Ирен, хлебнув вина, которое было под цвет ее кроваво-красного халата.

– Конечно. Я, разумеется, никогда не нарушала правил, установленных мистером Уитли.

– Ну разумеется.

– Вот только…

– Ага, насколько я понимаю, мы добрались до самой сути, – подалась вперед Ирен, – твоей кражи.

– Не моей, а Лиззи!

– Лиззи?

– Ее звали Лиз Чик. Жуткая девушка, простолюдинка. Ума не приложу, как ее вообще взяли на работу в универмаг. Она меня с самого начала невзлюбила. Покупатели всегда оставались довольны мной, а еще я ни разу не нарушила распорядка. Лиззи же за время своей работы нарушила все сто семьдесят шесть правил, только ее ни разу не поймали. Бывало так, что ее нарушений не замечали, а бывало, что она и попадалась, только у той продавщицы, что проявляла внимательность, рыльце тоже было в пуху. Так что Лиззи ей и говорила: мол, я буду молчать о твоем проступке, и ты о моем держи язык за зубами.

– Да ваша мисс Лиз – настоящий политик.

– Лгунья она – вот кто, – с жаром возразила я. Ирен приподняла бровь, но меня уже было не остановить. – Я видела достаточно, чтобы хорошенько усвоить: если покупательница принимается с излишним интересом рассматривать товар и оставляет свою сумочку хотя бы на короткое время без внимания…

– У нее что-нибудь пропадает, – закончила за меня Ирен. – Банкнота тут, пара монет там…

– Да, именно так. Уитли нанял охранников приглядывать за посетителями, чтобы они нас не обворовывали, но никто и не думал следить за продавщицами. Некоторое время мне казалось – я вообще единственная замечаю проделки Лиззи. Я не знала, что делать, и, пока ломала голову, размышляя над тем, что мне велит в данной ситуации долг…

– Она свалила свою вину на тебя. У тебя в кровати под матрасом нашли краденое, потом тебе стали грозить полицией. И не успела ты, оскорбленная невинность, раскрыть рот, чтобы возразить, как оказалась на улице.

– Ты что, тоже работала у Уитли? – изумилась я.

Ирен искренне рассмеялась:

– Я работала у сотен Уитли в самых разных обличиях. В моем случае главным образом речь идет о театрах. Моя бедная провинциальная овечка… Размышления о долге в этом жестоком, безобразном мире никогда ни к чему хорошему не приводят. Равно как и детство, проведенное на коленях у добродетельного пастора Хаксли. Похоже, твой отец воистину был святой душой. Деточка, здесь Лондон, а не Шропшир.

– Знаю. – Я с печальным видом икнула. Чтобы подбодрить себя, я хлебнула вина и убитым голосом спросила: – Вот скажи, тебе хоть раз в жизни доводилось сталкиваться с такой подлостью?

– Я играла в спектаклях и пела в операх, герои которых совершали куда более мерзкие поступки.

– Но я же повела себя правильно! Как я могла поступить иначе?

– Никак. В этом-то и заключается вся трагедия.

Ирен встала. Неожиданно она показалась мне очень усталой. Я подняла на нее взгляд и замерла, потрясенная ее величественной осанкой.

– Ты столько всего знаешь о мире, – смиренно промолвила я. – Можно спросить, сколько тебе лет?

– Двадцать два, – улыбнулась она, – но только не забывай, что я родилась в Нью-Джерси.

Смысл последней фразы от меня ускользнул.

– А мне двадцать четыре. Получается, я должна быть мудрее.

– К утру непременно будешь, – пообещала Ирен и, нагнувшись, забрала у меня опустевший бокал. – Пошли. У меня здесь есть альков с занавесками, в котором стоит диван. Можешь расположиться там. Советую тебе отдохнуть. Завтра у нас много дел.

– Но мы же обе безработные, – возразила я. Меня вдруг почему-то охватила дремота.

– Это вовсе не означает, что нам позволено сидеть сложа руки, дорогая Нелл. Надо платить по счетам.

– Я со счетами хорошо управлялась, – сонным голосом сообщила я. – Со счетами, весами… Видела бы ты, как я отмеряю кружева и ленты. Я была очень хорошей работницей…

– Ну конечно, кто бы сомневался. Я бы даже сказала, ты была слишком хорошей для этого универмага, только боюсь, ты этого не понимаешь. Ну да ладно. Вот и диван. Дай-ка я помогу тебе раздеться.

* * *

Утром подобно кимвалу бряцающему меня разбудили солнечные лучи, проникавшие сквозь закрытые ставни над моим альковом. Надо мной, словно маятник из рассказа По, нависали листья папоротника. От гостиной меня отделяли задернутые занавески.

– Проснулась наконец? – раздался голос Ирен.

Она резко отдернула шторки и предстала передо мной одетой в роскошный, украшенный рюшами уличный костюм из медного цвета тафты, напоминавший гофрированную обертку, в которую заворачивают французские шоколадные конфеты.

– Давай, Нелл. Я уже попила чаю с молоком. Одевайся живее.

– Зачем?

– Не время для вопросов. Нам надо успеть на омнибус, – с напором произнесла Ирен. Она вся так и дышала жаждой деятельности – жаждой, в которой чувствовалось нечто порочное.

Я выпила горячий чай, опаливший мне горло, после чего оделась. Ирен осмотрела меня придирчивым взглядом:

– Ты нарядилась слишком просто, Пенелопа. Так не пойдет, особенно если принять во внимание, куда именно мы направляемся.

Не успела я и рта раскрыть, как Ирен водрузила мне на голову шляпку. Из-за вуали и обилия лент я практически полностью перестала видеть. Затем моя подруга подхватила черный блестящий ридикюль, который по виду больше подходил для званых вечеров, и, взяв в руки свою шляпку, аккуратно, чтобы не испортить изумительную прическу, надела ее, закрепив длинной, словно кинжал, шляпной булавкой.

Ирен и накануне произвела на меня неизгладимое впечатление, но теперь, как ни трудно в это поверить, она выглядела еще колоритней, напоминая яркий, красочный закат. Я всегда считала, что подобным образом люди наряжаются только на вечерние приемы.

– Но… – начала было я.

– Молчи. – Ирен повелительным жестом прижала к губам палец в перчатке. – Делай как я. Смотри. Слушай. Учись.

Больше моя наставница не произнесла ни слова. Она взяла меня под руку, и мы, спустившись по лестнице, вышли наружу. В нос сразу ударил застарелый запах чеснока. Иностранцы громко и возбужденно что-то обсуждали на своем языке; по улицам с заносчивым видом выхаживала шпана. Несмотря на все это, Ирен шагала сквозь толпу, излучая такую уверенность, что прохожие спешили уступить ей дорогу.

«Бонджорно!» – время от времени кричали ей знакомые, и моя подруга в ответ приветливо махала им рукой. «Бонджорно», – отвечала приятелям Ирен, произнося это слово так сочно, с таким удовольствием, будто сама была итальянкой.

Она буквально затолкала меня в омнибус. Я не смела возражать, оставаясь столь же покорной, что и грустные лошадки, впряженные в наш экипаж. Все мои попытки расспросить ее, куда мы едем, закончились неудачей – Ирен наотрез отказывалась мне отвечать. Тем временем наш омнибус ехал через переполненные улицы утреннего Лондона.

Поведение Ирен действовало на меня совершенно обезоруживающе. Ее словно непроницаемым покрывалом окутывала аура сосредоточенности, а прекрасные карие глаза горели едва сдерживаемой яростью. Она сидела, поджав губы, положив затянутые в перчатки руки на колени. Несмотря на внешнее спокойствие, я чувствовала, что ее снедает буря эмоций. Мне почему-то подумалось, что, наверное, именно такой Ирен должна быть перед выходом на сцену, сдерживая внутри себя сжатый, подобно пружине, ураган энергии. Пожалуй, именно так выглядит на скачках холеный чистокровный жеребец за секунду до того, как звучит сигнал старта, дарующий ему свободу и возможность продемонстрировать всю ту силу и мощь, которыми его одарила природа.

Я никогда прежде не встречала человека столь взрывного темперамента, как у Ирен, и потому, должна признаться, робела в ее присутствии. Я молча сидела позади нее и делала то, что она мне велела, – смотрела, слушала и училась.

Стоило мне выйти из омнибуса, как у меня тут же душа ушла в пятки. Я сразу поняла, куда мы приехали.

– Ирен, только не заставляй меня заходить в универмаг Уитли! Я не смогу…

Она подтащила меня за руку к стеклянной витрине и ткнула в мое отражение:

– Да тебя никто не узнает. Видишь, какие чудеса может сотворить обычная шляпка? Я не прошу у тебя ничего другого, Нелл, – просто не будь собой. Пойдем в универмаг. Увидишь Лиззи – кивни мне, а об остальном я уже сама позабочусь.

– Я не желаю ее больше видеть.

– Ну пожалуйста. Я тебя очень прошу.

– Не могу я, Ирен. Я разревусь от обиды.

– Ты веришь в справедливость? – Ирен крепко взяла меня за запястье.

– Конечно.

– Ты веришь в то, что зло должно быть наказано?

– Разумеется.

– Тогда молчи. За мной.

Ни один из исследователей-путешественников в непроходимых джунглях, ни один из солдат на поле боя не переживал такого ужаса и трепета, как я, когда мне пришлось снова переступить порог торгового центра.

Под стук каблуков о деревянные полы мы шли по четырехэтажному магазину. Сверху на нас взирали стоявшие вдоль прилавков нарядно разодетые манекены. Посетители оборачивались на нас, но я волновалась напрасно: всеобщее внимание привлекала Ирен, а вовсе не я.

Отдел тканей располагался на первом этаже. Я едва смогла сдержаться, когда увидела знакомые рулоны материи и стойки замерщиков. Наконец на глаза мне попался знакомый и ненавистный тощий силуэт.

Я вцепилась пальцами в отливающий медью рукав Ирен.

– Вон она, – прошептала я своей спутнице.

Она быстро кинула взгляд в ту сторону, куда смотрела я, и едва заметно кивнула.

– Спрячься вон за той стойкой, Нелл, – приказала Ирен, – я приступаю к делу.

Послушно укрывшись за катушками с лентами, кружевами и шнурками, я принялась наблюдать за подругой, опустив на глаза роскошную вуаль.

Громко шелестя юбкой, Ирен решительным шагом направилась к самым дорогим тканям. Лиззи, позабыв о лени, как это обычно случалось, когда она чувствовала запах наживы, тут же услужливо подскочила к ней. Моя подруга обратилась к негоднице, даже не оборачиваясь к ней:

– Я желаю прикупить себе чего-нибудь миленького. Мне нужен шелк, да такой, чтобы блестел. Смекаешь, о чем я говорю? Пусть это будет ткань, которая бросается в глаза с расстояния в пятьдесят футов.

– Наш самый дорогой товар как раз перед вами.

– Милочка, мне плевать, сколько он стоит, – перебила Ирен с гнусавым выговором на американский манер. – Моему муженьку Гомеру принадлежит шахта в Дэдай, что в Неваде, – он состоятельный человек с большими связями, так что деньги для меня ничего не значат. Мне нужен переливчатый шелк-тафта, да такой, чтобы менял цвет с кобальтового на сиреневый. У вас найдется то, что мне нужно?

– Мадам, прошу вас взглянуть на наши лучшие китайские шелка, – жеманно улыбнулась Лиззи. – Такого качества вы не найдете даже в «Либерти»!

«Вот врунья!» – мысленно возмутилась я. В «Либерти» продавались воистину бесценные шелка – нашим не ровня.

Ирен хмыкнула, бесцеремонно сбросила на пол рулон ткани, а на второй, лежавший на прилавке, небрежно кинула ридикюль.

– А ну-ка покажи мне вон тот шелк. Да не забудь развернуть. Не все то золото, что блестит. А то знаю я – снаружи все выглядит прекрасно, а изнутри давно выцвело. Мне уже втюхивали всякую дрянь под видом китайского шелка, так что я теперь ворона пуганая.

Пока Ирен говорила, Лиззи то и дело поглядывала на оставленный моей подругой ридикюль. Именно так она поступала и прежде со своими жертвами, причем, что самое обидное, на подобное подозрительное поведение Лиззи никто никогда не обращал внимания.

Ирен прижала к плечу лоскут клетчатого шелка и принялась разглядывать себя в большое зеркало. Лиззи, смотревшая на сумочку, разве что слюну не пустила.

С ужасом я обнаружила, что шепчу себе под нос: «Ну же, бери! Бери же!»

Лиззи не притронулась к ридикюлю. Ирен повернулась к ней, чтобы задать вопрос, после чего двинулась дальше, к тканям подешевле.

– Пожалуй, возьму вот это, – решила моя подруга, ткнув пальцем в светло-красный сатин в изумрудную полоску. Подобная расцветка, на мой взгляд, была способна вызвать приступ тошноты даже у жокея. Лиззи потащила тяжелый рулон к замерщикам, а Ирен взяла сумочку и начала в ней копаться. Как только показалась еще одна продавщица, чтобы помочь отрезать ткань, лицо Ирен растерянно вытянулось.

– Что такое… А где моя любимая пудреница? Мне ее подарил муженек, после того как купил шахту. Пудреница была из чистого серебра и украшена перидотами. В кэбе она еще была на месте.

Отчаяние и гнев в голосе Ирен звучали столь искренне, что присутствующие застыли на месте. Моя подруга буквально вся тряслась от негодования. Вдруг она впилась взглядом в Лиззи:

– Ты! Это ты крутилась рядом с моей сумочкой, пока я возилась с тканями. А ну-ка выворачивай карманы! Я требую!

– Еще чего, – с королевским высокомерием отозвалась Лиззи. – Быть может, мадам, у вас, в американских универмагах, воришки на каждом шагу, но у нас, в Англии, такого отродясь не бывало.

– Да мне плевать, где мы, в Америке или в Англии. Ты крутилась возле мой сумочки, и оттуда пропала пудреница…

Тут подошел дежурный администратор по этажу – мужчина с ледяным взглядом, которого мы между собой называли «Страж Махараджи»:

– Не беспокойтесь, мадам, я передам продавщицу в руки начальницы смены. Она обо всем позаботится.

– Благодарю вас, – вздохнула Ирен. – Я как раз вас и ждала. Я знаю, в таких делах всегда требуется суровое мужское слово. Да, и скажите, чтобы обыскивали ее хорошенько.

Лиззи исчезла за дверью кабинета дежурного администратора. Вскоре туда проследовала полногрудая начальница смены. Буквально через несколько мгновений Страж Махараджи подошел к Ирен, держа в руках небольшой блестящий предмет:

– Мадам, от имени владельца универмага мне бы хотелось принести вам самые искренние извинения. Мы нашли вашу пудреницу у продавщицы за обшлагом рукава. Воровка будет уволена. Чтобы сгладить неприятное впечатление, позвольте предложить вам в дар отрез любой ткани на ваш выбор.

– Ну и ну! Как мило с вашей стороны! Решили загладить свою вину? Что ж, похвально. Но знаете ли, поскольку у меня едва не украли дорогой мне подарок, пока я разглядывала этот дурацкий сатин, я больше на него смотреть не могу. – К Ирен подошла начальница смены, и моя подруга просияла: – Пожалуй, я возьму вон тот янтарный бархат у стены.

Продавщицы с невозмутимыми лицами отмерили, отрезали, свернули и упаковали ткань. Ирен, рассыпаясь в благодарностях и обещаниях непременно заглянуть сюда еще, быстрым шагом направилась к выходу. У меня хватило ума тихонько как мышка проследовать вслед за ней. Я осмелилась приблизиться к подруге только после того, как мы оказались на улице. Меня все еще трясло от страха – я ужасно боялась, что меня узнают.

– Янтарный бархат – наша лучшая ткань, – сказала я Ирен.

– Естественно, – пожала плечами та. – Неужели ты думаешь, что я стала бы брать эту жуткую шелковую тафту. Да ни за что в жизни! Кстати сказать, Нелл, американцы не говорят с таким жутким акцентом, хотя вы, жители Лондона, считаете иначе.

– Да какая разница, как на самом деле говорят американцы. Ирен, ты была просто великолепна! Тебе удалось поймать мерзавку прямо на месте преступления.

Мы как раз подошли к остановке омнибуса. Ирен, словно младенца, вручила мне сверток ткани, а сама принялась копаться в сумочке.

– Благодари не меня, а дядюшку Горация, подарившего мне эту пудреницу. – Подруга покрутила вещицей у меня под носом. – Она из никеля, Нелл, серебра здесь кот наплакал. Я все выдумала. И про шахту тоже наврала.

– Но тебе удалось разоблачить Лиззи. Я уже почти не жалею о том, что меня уволили. Оно того стоило! – Я прижала упакованную ткань к груди. Ирен в этом бархате будет выглядеть просто великолепно, хотя в моих глазах она и сейчас была абсолютным идеалом.

– Я бы сказала, что загнала Лиззи в ловушку, – деловито заметила она. – Эта гадкая девчонка никак не хотела заглатывать мою наживку и лезть в сумочку. Пришлось незаметно подкинуть ей пудреницу.

– Что?! Ты… Не понимаю…

– Слушай, Лиззи непременно украла бы пудреницу, если бы у нее имелось побольше времени, а у нее его не было. Кроме того, под носом маячила ты в этой нелепой шляпке, которой не обманешь и ребенка. Мне пришлось ускорить события. Если гора не идет к Магомету, тогда Магомет идет к горе.

– Причем тут мусульманство?

– Да не мусульманство, а пудреница. Я подкинула пудреницу Лиззи, пока она была слишком занята разглядыванием моего ридикюля.

– И кто тебя обучил подобному… позорному искусству?

– Один фокусник из мюзик-холла в Филадельфии – вот он, кстати, был настоящим мастером. Лично я никогда ничего не воровала, но это мастерство оказывается время от времени очень полезным. Не надо так трогательно хмуриться, Нелл. Настоящие воры, в отличие от меня, не привлекают к себе столько внимания. Видела ты женщину, которая сидела в омнибусе напротив нас?

Из-за противоречивых эмоций, бушевавших в моей душе, мне не сразу удалось вспомнить одну из пассажирок, которая ехала утром вместе с нами.

– Ах да! Ты о почтенного вида леди в каракулевом пальто и муфте? – наконец произнесла я. – Ну да. Кстати, муфта у нее почти такая же большая, как у тебя! Я еще удивилась, что такая прилично одетая леди делает в общественном транспорте.

– Я так погляжу, моя милая Нелл, благодаря работе в отделе тканей и моей опеке ты постепенно начинаешься неплохо разбираться в моде. Так вот, хочу тебе сказать, что почтенного вида леди катается в омнибусе, потому что у нее такая профессия.

– Профессия? О чем ты?

– Не забывай, внешность обманчива. Ты помнишь, где она держала руки? Не в рукавах, не в муфте…

– У нее не было рук?

– Еще как были. И поверь мне, она ими великолепно управляется. Омнибус раскачивается и трясется. Отличные условия для воровки. Можно спокойно обчистить соседей, и никто ничего не заметит.

– Какой ужас! Она выглядела такой почтенной и достойной.

– Видела бы ты пачку банкнот, которую она выудила из кармана коммивояжера – мужчины в клетчатом костюме, который сидел рядом с ней. Вот это действительно ужас.

– Я старалась на него не смотреть, – призналась я.

– И совершенно правильно делала. Костюм у него ужасный – ну как можно сочетать желтый с коричневым? Когда омнибус особенно сильно потряхивало, эти клетки на костюме сливались у меня в глазах в одно сплошное пятно. Одним словом, перед тем как мы вышли, я залезла в муфту леди, изъяла ее добычу и вернула джентльмену, причем так, что ни она, ни он ничего не заметили. Я же сказала, мастерство, которому обучил меня фокусник, порой оказывается очень полезным. – Ирен помахала затянутыми в перчатки руками у меня перед глазами, шевеля пальчиками, и я наконец улыбнулась. Ее беззаботность не знала предела.

– А почему нельзя было просто вызвать полицию? – спросила я.

– Да зачем поднимать этот шум? Кроме того, скорее всего, в суматохе воровка скрылась бы. А теперь она будет без толку шарить в своей муфте, не понимая, куда подевалась добыча. Быть может, она решит, что годы берут свое, и займется честным трудом. Например, устроится продавщицей в твой универмаг.

– Кто знает, – невольно улыбнулась я. – Пожалуй, ты действовала не совсем обычно, но в итоге восторжествовала справедливость.

– Именно так, моя дорогая Нелл. Как, собственно, и в твоем случае.

– Но в моем случае…

Послышался глухой перестук копыт – приближался омнибус. Мысли у меня путались, но я чувствовала, что в рассуждениях Ирен есть слабое место.

– Лиззи у тебя ничего не крала, – наконец выпалила я.

– Но ведь она бы непременно это сделала, подвернись ей такая возможность?

– Да… Нет… Может быть…

– А что, если на моем месте оказался бы кто-нибудь другой, менее изобретательный и находчивый?

– Я все это понимаю, но…

– Лиззи разоблачили, ты отомщена, а судя по тому, что мы услышали от мистера Хоупа, свершившаяся месть доставляет огромное удовольствие. Кроме того, теперь у меня имеется пятнадцать ярдов великолепного янтарного бархата, который я вполне заслужила, избавив универмаг Уитли от нечистоплотной продавщицы.

Омнибус, качнувшись, остановился. Ирен поднялась по ступенькам, и я, оглушенная, ошарашенная, сжимая в руках бесчестно добытый бархат, молча проследовала за ней. Выкинуть этот бархат представлялось мне столь же невозможным, как и стряхнуть с себя наваждение – Ирен меня словно околдовала, поразив воображение, перевернув мои представления о добре и зле. Она отомстила за мой позор и бесчестье, причем как изящно!

* * *

– Ну вот, видишь, – сказала мне несколько дней спустя подруга, протянув вчерашнюю газету, которую дал ей хозяин квартиры мистер Минуччи в знак признательности за уроки вокала. Ирен без особых успехов обучала пению его дочь Софию; девочке медведь на ухо наступил. – Я ж тебе говорила!

Слова Ирен меня сперва озадачили, однако я достаточно быстро отыскала знакомую фамилию в заметке, на которую указывала Адлер:

– Ага. Значит, он все-таки умер.

– Ну да, умер. Но меня заинтересовало совсем другое.

– Бедолага, – вздохнула я. Мертвым сочувствовать всегда проще. – Только подумать, как о нем пишут эти бумагомараки! «Широкая публика лишилась захватывающего переживания из-за внезапной смерти главного подозреваемого Хоупа, которого обвиняют в убийстве мистера Еноха Дреббера и мистера Джозефа Стэнджерсона». Какое же это удовольствие – смаковать детали убийств?

– Согласна. За редким исключением: если жертва преступления – Калигула, тогда все совсем иначе. Но меня заинтриговало не это. Читай дальше.

– «Подробности этой истории… Многолетнее соперничество в любви… Мормоны…»

– Нам все это известно, – перебила Ирен.

– «…является великолепной демонстрацией профессионализма нашей сыскной полиции и может послужить уроком всем иностранцам: счеты между собой лучше сводить дома…»

– Не совсем то, что надо. Давай дальше. Всегда ищи главную деталь. Намек на недосказанность.

Остаток статьи я уже читала про себя, узнав из газеты, что в поимке преступника отличились два детектива Скотленд-Ярда – Лестрейд и Грегсон. Задержание произошло на «квартире некоего мистера Шерлока Холмса, который, не будучи профессионалом, тем не менее проявил некоторые способности в сыскном деле; можно надеяться, что, имея таких наставников, он со временем достигнет определенного мастерства».

– Полагаю, если он чему-нибудь и научится у подобных наставников, так это избегать в дальнейшем подобных нездоровых сенсаций, – пробормотала я.

– Кто?

– Да этот мистер Шерлок Холмс. – Для большего эффекта я пожала плечами. – По-моему, это сущий ужас, когда у тебя в квартире полиция арестовывает убийцу. Я бы там после этого глаз не смогла сомкнуть.

– Быть может, он проживает в этой квартире не один.

– И что с того?

– А то, что его соседом может оказаться врач, который знает, как привести в порядок истрепанные нервы, – с загадочным видом произнесла моя подруга.

– Ирен, – я с деланым возмущением хлопнула газетой, – на что ты намекаешь?

– Мне уже неоднократно доводилось видеть имя Шерлока Холмса в разделе частных объявлений. – Улыбнувшись, Ирен взяла в руки газету. – Оно появлялось там настолько часто, что этому Холмсу, в силу некой необходимости, потребовалось дать объявление под именем своего товарища. Я говорю о докторе Уотсоне. Сыщик-любитель? Интересно, где живет эта честолюбивая ищейка?

Я выхватила газету у нее из рук:

– Об этом здесь не написано. Да и какая разница? Приличным леди не подобает интересоваться, где живут мужчины, зарабатывающие себе на жизнь столь странным образом.

Ирен принялась так хохотать, что под конец ухватилась за бока – они, по всей видимости, у нее заболели:

– Да я и не пытаюсь быть леди – ни приличной, ни неприличной!

Честно говоря, в тот раз я подумала, что Ирен намекает на свою профессию актрисы. Сколь сильно я заблуждалась! Откуда мне было знать, что впоследствии мне еще не раз придется ошибиться, как в отношении Ирен Адлер, так и в отношении Шерлока Холмса и, что самое странное, в отношении самой себя.

Потрепав меня по руке, Ирен забрала у меня газету:

– Не беспокойся, Нелл. Ты куда счастливее меня. Ты оптимистка и живешь в этом жестоком, порочном мире, надеясь на лучшее.

На самом деле я была в этом уже далеко не так уверена, как прежде.