Когда серебристый, с откидным верхом, «корвет» Ники Фонтаны причалил к тротуару у «Серкл Ритц», Электра и Мэтт уже ждали у бордюра, к которому колеса «корвета» притерлись на расстояние поцелуя.

Одинаково обеспокоенное выражение их лиц претерпело комичное изменение, когда они рассмотрели вид транспорта, на котором прибыла Темпл. Смуглый красавец Ники Фонтана тоже, надо сказать, не производил впечатление заурядного шофера. Серые глаза Электры заискрились от разных пикантных предположений, пришедших ей в голову. Что касается Мэтта — он явно был шокирован.

Если бы у милого соседа не было проблем посерьезнее, чем ее собственные, Темпл могла бы понаслаждаться его волнением.

Ники лихо выпрыгнул из «корвета» через борт, не открывая дверцы. Похоже, он был столь же легок на ногу, как Дэнни Голубок. Потом обошел автомобиль, чтобы выпустить Темпл через пассажирскую дверь.

Электра, стоявшая у бордюра, непрерывно охая в стиле мамы-наседки, приняла ее сумку. Ники помог Темпл выбраться из машины, однако Мэтт немедленно перехватил инициативу и поддержал девушку, как только она ступила на землю двумя ногами — без туфель, но в чулках.

Оказаться в центре такого внимания и заботы — ситуация, которая могла утешить кого угодно. Некоторых женщин это даже вдохновило бы на подвиги, поскольку двое из троих опекунов были красивыми мужчинами. Но для Темпл это был настоящий ад. Если бы она могла, она бы с негодованием отвергла всяческую поддержку, но ее туфли находились в сумке, а щиколотка так болела, что опираться на ногу не было никакой возможности.

Если бы ее состояние оказалось следствием вражеского нападения, как в прошлый раз, в нем еще можно было усмотреть некую горькую романтику. Но нет. На этот раз Темпл была просто человеком, который шлепнулся с лестницы, как идиот. Неуклюжий недомерок. Это унизительное определение вкупе с отсутствием привычной обуви совсем придавило Темпл: двенадцатисантиметровые каблуки, помогавшие ей держать марку, были личной декларацией ее независимости с пятнадцати лет.

— Я в полном порядке, честно! — храбро уверила она сквозь пульсирующую боль. Это же самое она твердила в подвале Дэнни Голубку, так своевременно пришедшему ей на помощь.

И точно так же, как все вокруг с момента ее падения, Мэтт и Электра внезапно начали страдать глухотой.

Она оглянулась на ближайшего человека, имеющего уши, Ники Фонтану, как будто он мог ей помочь. Ей пришло в голову, что светская беседа отвлечет сострадающих от ее зашибленной ноги. Их нужно представить друг другу, вот что!

— Это хозяйка моего квартирного комплекса, Электра Ларк, — сказала она, взмахнув свободной рукой. — А это Мэтт Девайн, мой сосед и… инструктор по боевым искусствам.

— А с этим разбойником я давно знаком, — Ники кивнул в сторону калитки у входа в «Серкл Ритц». Там в тени сидел черный кот.

— Луи! — Темпл была тронута. Даже кот, глядя на всю эту суету, решил проявить заботу!

— Откуда вы знаете Луи? — спросил Мэтт подозрительно.

Темпл поспешила закончить ритуал знакомства, пока Мэтт не сделал каких-нибудь ошибочных выводов:

— Ники Фонтана — владелец «Хрустального феникса», где со мной произошел… несчастный случай. А Луи там получил свой первый ошейник, так сказать… если он у него когда-нибудь был. И однажды он предпринял путешествие в сторону Конференц-центра, нашел там труп и привлек мое внимание. С тех пор он стал жить у меня. А я теперь работаю в «Хрустальном фениксе» — когда не ударяю, как сегодня, лицом в грязь — и Ники был так любезен, что подвез меня до дому.

Ники кивнул ее друзьям, нисколько не устрашенный ни ярко-розовой прической Электры, ни навыками Мэтта в боевых искусствах. Явная попытка Темпл преуменьшить свою травму тоже не произвела на него впечатления. Он просто не заметил ее стараний.

— Вы не ударили лицом в грязь, а упали с лестницы и покалечили ногу. Сильное растяжение связок, — сообщил он тоном доктора, передающего заботу о пациенте новой смене. — Наш хореограф, Дэнни Голубок, видел кучу травм у танцоров. Он выписал лед и покой. И, конечно, — Ники улыбнулся Темпл с мужественным шармом, — подвезти Темпл до дому для меня ноу проблем. Она много делает для «Феникса». Плюс, я не хочу, чтоб она подала на меня в суд.

— Я бы никогда…

Улыбка Ники внезапно исчезла, он стал серьезен:

— Вэн сделает из меня шашлык, если узнает, что я вам сказал… но я сильно сомневаюсь, что это был несчастный случай. Гайки были откручены специально.

— Как кто-то мог знать, что я воспользуюсь именно этой лестницей и вообще пойду по лестнице, а не поеду на лифте?

— Да нет, не в вас дело. Я не имел в виду, что кто-то нарочно хотел вас угробить. Вы попались в ловушку, состряпанную для того, чтобы покалечить сто миллионов… ну, ладно, пару дюжин танцорок. И нагадить «Хрустальному фениксу».

— Что вы имеете в виду? — спросил Мэтт.

Ники покрутил на пальце кольцо с ключами от «корвета».

— Кое-кто старался вышибить «Феникс» с рынка еще даже до того, как мы открылись. Они раньше всяко саботажничали по-тихому, а теперь пошли в открытую и попытались угробить нам всю реконструкцию. — Он бросил взгляд на Темпл. — Если бы вы не были так заняты самобичеванием за то, в чем вообще не виноваты, вы бы поняли, что эти перила открутили не для того, чтобы вы почувствовали себя дурой, а чтобы покалечить много-много тушек. Ваша тушка просто попалась под руку.

— Но зачем? — спросила Темпл. — Зачем они все это делают?

— Кто их знает. Мы никогда никому конкретно дорожку не переходили. Но теперь ставки взлетели, и у нас на руках оказался труп в потолке. — Он ткнул пальцем в Темпл, ключи звякнули. — Короче, отдыхайте как следует, лечитесь, и будьте готовы к бою, когда вернетесь. Даже слухи о проблемах в «Фениксе» могут провалить нам всю затею. Я пока что скажу братьям, чтобы присматривали за всем вокруг.

Видимо, на лице у Темпл явно отразилось сомнение в способностях братьев «присмотреть» как следует, потому что Ники взъерошил свои черные волосы, прочистил горло и сказал:

— Я еще… э-э-э… попрошу дядю Марио прикрыть мне спину. Так что не волнуйтесь.

— Вы тоже не волнуйтесь, — сказал ему Мэтт со значением, вид у него при этом был восхитительно собственнический. — Мы о ней позаботимся.

Жгучий взор Ники скользнул вниз, с лица Мэтта на руку, обнимающую талию Темпл.

— Вот и ладушки, — согласился он и улыбнулся Электре: — Мой старший брат удавился бы за такую серьгу. Очень круто.

Потом он вскочил в свой «корвет», опять же, не воспользовавшись дверцей. Мотор взревел, точно вызывая на соревнования «Хескет Вампир», мотоцикл Электры, запертый в сарае. В следующую секунду «корвет» превратился в серебристый мазок на полотне улицы и круто свернул за угол, даже не скрипнув тормозами.

— Какой милый юноша, — томно сказала Электра совсем не материнским тоном, дотронувшись пальцем до серьги с эмблемой «харлея» в своем правом ухе.

— Он женат, — сообщила Темпл не столько даже Электре, сколько Мэтту. — Ай!..

Очевидно, это невольное восклицание подвигло Мэтта на то, чтобы подхватить ее на руки и направиться к бункероподобному входу в «Серкл Ритц».

«Вечно я попадаю с ним в эту новобрачную ситуацию, — вздохнула Темпл про себя. — К сожалению, без всяких обручений, не говоря уже о дальнейшем».

В странно пустынном холле Электра с извиняющейся улыбкой положила сумку на задранные колени Темпл. Луи старательно терся обо все ноги, которые, в отличие от ног последней, касались пола.

— У меня в три часа свадьба: две звезды сериалов, — сказала Электра с таинственным видом. — Угадайте, кто? Лорелея из «Райских высей» и Брандо, крутой сексапил из мыльной оперы «Все мои грехи». В смысле, актеры, неважно, как их зовут, женятся, а не персонажи. Не хочу распространять разные безответственные слухи. В общем, мне нужно еще украсить свадебную арку «пузырьками шампанского» из прозрачных воздушных шариков. Это будет та-а-ак миленько! Я загляну к вам попозже, дорогуша. — Она покосилась на Мэтта и добавила: — Значительно попозже, разумеется.

Темпл покачала головой, глядя, как Электра удаляется в своей обычной гавайской накидке цвета «вырвиглаз».

— А ты разве не играешь на органе на церемонии? — спросила она Мэтта.

Его ответ прозвучал в обескураживающей близости от ее ушка, не облагороженного никакими крутыми серьгами:

— В моем репертуаре нет ничего подходящего для мыльных опер. — Он остановился у лифта, и Темпл нажала на кнопку вызова. — «Я вечно выдуваю пузыри» никак не может сойти за свадебный марш, даже на таком грандиозном инструменте, как орган. Впрочем, я мог бы сыграть «Шепот надежды».

– «Шепот надежды», — повторила Темпл ностальгическим тоном. — Я не знала, что кто-нибудь еще помнит все эти старые песни, типа «Серебряные прядки в золотых волосах» и «Русоволосая Дженни». Похоже, что они в те времена были несколько помешаны на цвете волос.

— В семинарии был не слишком богатый выбор музыки, — ответил Мэтт сухо, внося Темпл вместе с ее имуществом в подошедший лифт.

Когда Темпл достала свои ключи и была водружена на диван в гостиной, она, наконец, почувствовала себя снова стоящей на ногах, хотя в данный момент как раз сидела.

Кое-что изменилось за несколько недель, прошедшие с тех пор, как двое бандитов, разыскивавших Макса, избили ее в подземном гараже. Возможно, некоторые изменения произошли и с той ночи, когда она устроила себе эрзац-вечеринку с Мэттом. Слабая надежда на некоторую близость между ними стала менее слабой и более… угрозой, нежели надеждой. Теперь у них установились те хрупкие взаимоотношения, малейший намек на изменения в которых может стать как созидательным, так и разрушительным.

Темпл снова чувствовала себя неуклюжей, нелепой, как будто и в этой недосказанности тоже она была виновата.

— Чувство вины, — сказал Мэтт, как будто подслушав ее мысли.

— Что?..

— Чувство вины заставляет людей извиняться за то, что с ними случились неприятности. Дурная привычка.

Он скрылся в кухне. Темпл слышала, как он возится там, выковыривая из тесных пластиковых ванночек в холодильнике кубики льда. Она с этими ванночками никогда не могла поделать ничего, кроме регулярного обламывания ногтей.

Она поежилась, услышав громкий треск, с которым холодные маленькие дьяволята были выворочены из их пластмассовых гнезд в жестокий теплый мир, который скоро превратит их в жалкие лужицы.

У Мэтта не было такого бурного воображения, и он не одушевлял замороженную воду, так что ее нога вскоре была обернута компрессом из влажного полотенца, набитого кубиками льда.

— Как ты? — спросил он. — Только честно!

Темпл повела головой из стороны в сторону, что обозначало — так себе. Она подозревала, что все тело у нее в синяках, но, по крайней мере, ни один из них не означал серьезной травмы. Боль в щиколотке начала затихать. Однако ее гордость по-прежнему сильно страдала.

— Вечером с тобой побудет Электра — у меня дежурство. Что-нибудь еще нужно сделать?

— Ничего не нужно. Я хочу просто посидеть и подумать.

— Об этом несчастном случае?

— Об этом вроде бы несчастном случае. Ники, похоже, был серьезен, как никогда.

— Кто такой дядя Марио?

— Я боялась, что ты спросишь. Мне самой страшно. Это Мачо Марио Фонтана. Когда-то, когда мафия рулила в Лас-Вегасе, Мачо Марио был большим штурвалом над множеством маленьких колесиков в этом городе.

— И ты работаешь у его племянника?!

— Ники — белая овца в этой семейке, клянусь. К тому же, в нынешние времена, когда Комиссия по азартным играм во все глаза следит за каждой трансакцией, никто в Лас-Вегасе не сможет выйти сухим из воды, имея связи с криминалом.

— Ну-ну. Похоже, моего отчима застрелили эльфы.

— Я же говорю про организованную преступность, а не про рутинные страсти-мордасти большого города. Гнилая репутация Лас-Вегаса в старые времена придавала ему особый суровый шик. А сегодня посмеиваться над мафией так же безопасно, как пинать дохлого льва. Блин, да я даже в своем сценарии для шоу «Гридирона» использовала все эти параноидальные теории заговора, которые витают вокруг. Я придумала, что под новым отелем «Скарабей» в подземелье хранятся деньги мафии, и там, к тому же, еще секретные помещения для ядерных испытаний, в которых государство прячет всех инопланетян, которые приземлились на военно-воздушной базе Неллис — и там их тысячи!.. Это квинтэссенция чудовищно преувеличенных слухов, которые ходят об этом городе.

— По-моему, достаточно блестяще, чтобы ослепить даже Лас-Вегас.

— Ты бы видел, какие декорации они собираются поставить! Дэнни Голубок показывал мне планы как раз перед тем, как я сыграла в Шалтая-Болтая на лестнице. Это будет просто неописуемо вульгарно — а такого нелегко достичь в городе, подобном нашему.

— А ты еще волновалась, что Кроуфорд Бьюкенен руководит нынешним шоу. Похоже, что все получится замечательно.

— Замечательно… если только Кроуфорд не будет путаться под ногами. И если он не станет пытаться переделать мой сценарий. О, и еще: они договорились с Джонни Даймондом — он будет петь в моем финальном попурри «Бредни Лас-Вегаса». А у него такой голосище!.. Слушай, так ты пойдешь на «Гридирон»? В смысле, со мной?

— Мое расследование зашло в тупик, так что я вполне могу взять на работе отгул, если отпрошусь заранее. — Мэтт взял со стола несколько страниц «Лас-Вегас Сан». — Конечно, пойду. А лейтенант Молина тоже будет что-нибудь исполнять на шоу?

Хорошее настроение Темпл моментально испарилось.

— Исключительно на месте преступления в «Хрустальном фениксе».

Она наклонилась вперед, чтобы поправить компресс на щиколотке, и Мэтт тут же кинулся помогать, разрушив ее намерение выиграть время, чтобы решить, делиться ли с ним кое-какими личными переживаниями.

Прежде, чем она снова выпрямилась, Мэтт подсунул ей под спину подушку. Это проявление участия только заставило ее нервничать. Все, что вынуждало Темпл чувствовать себя беспомощной, всегда нервировало ее.

— Мое падение кое-что мне подсказало… — начала она.

Он ждал продолжения, не подозревая, что это вовсе не то, что она собиралась сказать.

— Мне кажется, я стала меньше бояться боли. Не то чтобы я превратилась в мазохистку, конечно. Но, с тех пор, как ты начал давать мне уроки боевых искусств, я уже не считаю себя такой уязвимой, как раньше: знаю, что могу ушибиться, пораниться, но знаю, что все равно все заживет.

— Это хорошо. Если ты ощущаешь свое тело надежным, ты и ведешь себя уверенно. А противники это чувствуют, и у них отпадает охота с тобой связываться. Даже если они свяжутся, ты будешь менее беспомощной… Проблема нашего сексистского общества: женщины так боятся боли, что позволяют страху руководить их жизнью.

— А мужчины?

— Возможно, мужчины этого не показывают. Примерно такому учат командные спортивные игры: как продолжать игру, испытывая боль… и не показывать этой боли никому. Мужчины больше боятся боли в других, не связанных с физическим телом, случаях.

Темпл кивнула:

— Женщины тоже. Убийство твоего отчима…

Мэтт замер и не вздрогнул, даже когда Полуночник Луи прыгнул на стопку газет, сваленных на оттоманке. После утаптывания и умащивания, кот улегся, поджав свои черные лапы под грудь. Темпл это напомнило китайского мандарина, невинно прячущего руки с длинными острыми ногтями в рукава халата для тепла и безопасности. Итак, Полуночник Луи тоже пришел послушать, что она скажет. Темпл не любила задевать чьи-то больные места на публике, но ей пришлось:

— Этим делом занимается Молина.

— Ты, вроде бы, говорила, что его ведет какой-то другой лейтенант.

— Говорила. Он и ведет. Но у Молины есть незакрытое дело, которое связано со смертью Эффингера. И в нем, так получилось, замешан Макс. Точнее, его исчезновение.

Лицо Мэтта застыло. В некотором роде, Темпл была даже рада, что упоминание Макса Кинселлы вызвало такую же реакцию, как разговор об убитом отчиме: возможно, это косвенно свидетельствовало о его невиновности.

Она, наконец, шагнула туда, куда лейтенант Молина никогда не боялась ступать:

— В ту ночь, когда Макс исчез, в потолке над казино отеля «Голиаф» был найден труп. Мертвец, имя которого не установлено, был спрятан в наблюдательном пункте, устроенном из вентиляционной трубы кондиционера. Молина считает, что фокусник-ас вполне мог соорудить такую нишу.

— Зачем?

— Кто знает? Я не знаю. Молина тоже. Однако, связав смерть этого человека с исчезновением Макса той же ночью, она заключила, что в «Голиафе» творились какие-то тухлые делишки… помимо трупного запаха из вентиляции.

— Ты думаешь, Макс способен на такого рода дела… даже на убийство?

— Нет. Но тогда я не знала того, что знаю сейчас.

— Чего именно?

Темпл неловко завозилась на диване. Мэтт, слава Богу, на этот раз остался на месте, вместо того чтобы вскакивать на каждое ее телодвижение.

Она покусала губу.

— Молина раскопала старый рапорт. На Макса. Ничего особенного, файл из Интерпола. Макс тогда был подростком… но его подозревали в связи с IRA.

— Это логично, — сказал Мэтт быстро. — Кинселла — кельтская фамилия. Море католиков — ирландцы, и довольно многие из них сочувствуют IRA.

— Ты что, думаешь, я бы ничего не заметила, если бы жила с международным террористом?

— Только не начинай вскакивать, побереги свою ногу.

— Забудь о моей ноге! Просто прикинь, какова вероятность того, что Макс был кем-то вроде замаскированного шпиона!

— Он ведь много путешествовал?

— Он же фокусник. Гастроли, поездки.

— И за пределами страны тоже?

— Ты что, нанялся к Молине в помощники? — у Темпл теперь уже болела не только нога. — Конечно, он ездил на гастроли и в другие страны, и по всем штатам.

— Тогда я могу понять точку зрения Молины, — Мэтт выглядел отвратительно спокойным. — Он постоянно разъезжал, плюс, я полагаю, был достаточно умен, чтобы ловко дурачить людей. — Темпл угрюмо кивнула. — Физически развит? — Темпл снова кивнула. — Молина знает толк в своем деле, как бы сильно тебе ни хотелось, чтобы она ошибалась.

— Ты прав. Но послушай. Я не говорю, что все вокруг ошибаются. Однако, дело в том, что, после смерти твоего отчима, убитого в определенном месте и определенным способом, я просто не знаю, как быть с первым убийством. Мне даже пришло в голову, что второе убийство означает, что Макс… вернулся. Но тогда, значит, он убийца, а я не могу поверить, что жила с убийцей.

Мэтт молчал, теребя уголок газеты, которую он держал в руках с того момента, как разговор перешел на эту тему.

— Ты не можешь поверить, что ты… любила убийцу, — наконец, поправил он загробным голосом. — Но мы способны любить ужасных людей, Темпл, даже людей, которые ведут себя чудовищно по отношению к нам.

— Например, своего отчима? — моментально спросила она.

Он покачал головой:

— Он был слишком жестокий и слишком чужой для меня. И он бил мою мать. Но она… в отличие от меня, она с этим смирилась. Да у нее и не было никаких других возможностей. Ее родные, церковь, соседи, снисходительность общества к семейному насилию вынуждали ее быть мученицей и даже получать удовольствие от этой роли. Его жестокие выходки были ее тайным терновым венцом. Она должна была получить награду на небесах, прощая все это, прощая его… награду за то, что терпела… за то, что была идеальной половой тряпкой. Она сделалась его молчаливой сообщницей. Я знал, даже будучи совсем маленьким, что она предала меня и себя, но я все равно любил ее, хотя и не понимал.

— В общем, ты говоришь о том, что, живя с человеком, невозможно поверить в то, что он тебя использует. Ты упорно считаешь, что с вами все нормально. Ты становишься как бы слегка слепым.

Он кивнул и отложил в сторону вконец истрепанную газету.

— Но ты можешь меня не слушать. Зачем меня вообще слушать? Я разбирал мой собственный случай до последнего винтика. Я ходил к психотерапевтам и препарировал мое прошлое крупицу за крупицей, пока не превратился, как мне казалось, в камень, в полностью рассудочное существо. Роденовский «Мыслитель» как ориентир и якорь. Я точно узнал, почему именно стал тем, кем стал, и кем я являюсь сейчас. Вот только никто не научил меня, как все это изменить.

— Но, может быть, еще просто слишком рано, — предположила Темпл. — Может, твой скрытый мотив — это страх? Ты боишься любых близких отношений, поскольку они могут быть болезненными для тебя? Может, ты боишься разочарования, обиды?

Мэтт покачал головой:

— Это было бы проще всего. Понятно, что элемент этого есть, он всегда присутствует. Но наряды моих внутренних чудовищ вывернуты наизнанку. Я не боюсь испытать боль. Я боюсь ее причинить. Физически.

Темпл выпрямилась и села, глядя на Мэтта так, точно никогда его не видела. С Максом Кинселлой у нее никогда не было потребности взглянуть на него вот так, отстраненно. Возможно, это была ее ошибка.

— Ты думаешь… ты и правда мог бы убить Клиффа Эффингера, если бы нашел его раньше, чем он умер?

Мэтт смотрел в пол. Луи, повинуясь загадочному кошачьему импульсу, нетерпеливо мяукнул и дернул хвостом, как будто требуя от него продолжать признания.

Мэтт поднял голову. Взгляд его был абсолютно, смертельно тверд:

— Я бы изувечил его, Темпл, если бы успел. Я не уверен, что смог бы себя остановить.

— А если бы он по-прежнему был сильнее тебя? Он бы мог тебя самого изувечить, убить, снова сделать своим рабом…

Мэтт помотал головой:

— Сейчас уже нет. Он больше не опасен… не был опасен для меня. Знания — это сила, а сила — это искушение. Я так долго думал о том, как встречусь с ним, встану перед ним, о том, что я с ним сделаю… что теперь я уже почти не уверен… может быть, я это сделал?

— Мэтт!.. Ты бы помнил!..

— Ты уверена? «Отрицание» — есть такой термин в психологии. Это тип психологической защиты, вроде шапки-невидимки. Оно делает невидимым не тебя самого, а только те вещи, которых ты не хочешь видеть. Я помню трагедию в моем первом приходе: в школьном туалете был найден труп младенца. В унитазе, — Темпл ахнула, и он на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, больше не смотрел на нее. — Пуповина была не перерезана… Он утонул сразу после рождения или даже во время родов. Это был общий туалет, много кабинок, школьники приходили и уходили большими группами, человек по тридцать. Понятно, что мать ребенка была там в это время… Скандал замяли. Церковь в то время лучше умела прятать концы в воду. И они, наконец, нашли мать — убийцу и жертву одновременно. Одна из самых молоденьких монахинь. И она ничего не помнила. Ни про роды, ни про то, что им предшествовало… Ничего. Все это было настолько чуждо ее воспитанию, религии, убеждениям, что она просто выкинула из памяти все события. Но, правда, не смогла выкинуть их из своего тела… Назовем это формой истерической или психопатической слепоты. Боюсь, этим страдают многие служители церкви. Стремление к святости ослепляет человека до того, что он становится просто дьяволом. Посмотри, что я сделал со своей квартирой. А я практически не помню, как делал это.

— Это — но не своего отчима! — закричала Темпл в ужасе. — Ты не псих, Мэтт! И я тоже не псих. Я знаю, что ты этого не делал! Ты не убивал его!

Мэтт слабо улыбнулся, измученный своим самоанализом, но благодарный ей за стремление защитить:

— Это ты лейтенанту Молине будешь объяснять. Она уже указала тебе на то, что ты не разглядела в Максе Кинселле террориста из IRA.