Хорошо, что Темпл не была мировым судьей. Она предложила «Золотым двойняшкам» обратиться вдвоем к психотерапевту, а потом устроить консультацию у специалиста для всей семьи. Ничего общего с соломоновым решением это, конечно, не имело: Соломон решал мудрым сердцем, проникая в самую суть вещей. Но то, что она посоветовала, было, по крайней мере, мягким современным выходом, популярным вариантом решения проблем, иногда помогающим справиться с человеческой болью, не изменившейся со времен Софокла и Эдипа. На этом она их оставила и ушла.

— Я думала, вы отправились домой час назад.

Эти слова заставили Темпл замереть на месте. Они настигли ее, когда она пробиралась к выходу через «Каравансерай лонж». Голос Молины прозвучал прямо у нее над ухом: длинная рука закона дотянулась до Темпл даже за пределами зала для приемов.

Она обернулась:

— Э-э… мне нужно было сначала выпить.

— Если вы действительно нуждаетесь в выпивке, лучше было сделать это дома, — заметила Молина кисло. — Вам пора бы знать, когда следует остановиться.

— Я уже ухожу. Честно.

— Хорошо. Я вам позвоню, будьте уверены, — добавила Молина со сладким ехидством в голосе, — если случится что-то такое, о чем вам следует знать. А теперь — марш отсюда.

Темпл терпеть не могла повиноваться чужим распоряжениям, но ее энергия уже совершенно иссякла. У нее болело все, от бровей до пальцев на ногах, и эта боль уже достигла своего пика.

И все же она чувствовала себя точно солдат французского иностранного легиона пока тащилась между переполненными столиками «Каравансерай лонж», волоча за собой тяжелую сумку. К тому же, приподнятая атмосфера ее цепляла: пестрая суета приготовлений к шоу вызывала ностальгию по театру, и Темпл ненавидела свою слабость, мешающую ей влиться в эту суету. Представляете, сколько ниточек к преступнику разбросаны сейчас в этой толчее, ожидая хорошего следователя, чтобы связать их вместе?..

Громкие голоса заставили ее обернуться. У импровизированного регистрационного пункта для новых конкурсантов, сделанного из двух столиков, пока зал для приемов был недоступен, стояли две женщины. Одна была Линди, просматривающая списки и выдыхающая вулканические клубы дыма, а вторая, чьи блестящие черные волосы оттеняла черная кожаная куртка, устраивала ей небольшой скандал.

— …только приехала! — женщина, на взгляд Темпл, не имела таких роскошных форм, как у других стриптизерш, и выглядела весьма обычно. Правда, она не сняла темных очков, и Темпл подумала, что, может быть, у нее тоже синяки, которые надо спрятать.

— Это ужасно поздно, — возражала Линди.

— Что, есть такое правило?

— Ну, не то, чтобы…

— «Не то, чтобы» означает «нет». Когда я смогу начать репетировать?

— Зависит от полиции.

— Ни фига себе, охрана отеля совсем озверела, что ли?

— Не в этом дело, — начала Линди и замолчала. Темпл прошла мимо них, поражаясь, на что только не идут эти конкурсантки, готовы прямо заплатить, лишь бы иметь возможность принародно показывать задницы. Идиотская беседа сопровождала ее, как сварливый рэп.

— У вас хоть сцена крепкая? — спрашивала новенькая.

— Вы все же не настолько много весите, лапуля.

Кэрол Нельсон Дуглас

— Спасибо, но я не про себя говорю. Я про моего ко-няшку.

— Вы собираетесь выступать с конем? Это что, по-вашему, должно раззадорить старичков вашего «За шестьдесят» типа?

— Не с конем, я говорю, а с коняшкой! С мотоциклом! Весит тысячу фунтов.

— Э-э-э… с мотоциклом?!

Обалдела не только Линди. Темпл, которая уже почти ушла, замерла на месте. Потом медленно обернулась, вглядываясь в кожаную спину «ангела ада».

— Слушайте, — сказала пришедшая в себя Линди. — Эта сцена выдерживала рояли и даже слонов. Я думаю, она переживет один тысячефунтовый мотоцикл.

— Тогда ладно. Держите деньги и внесите меня в список, — потребовала мотоциклетная кавалерист-девица и помахала на прощанье перчаткой.

Темпл поспешила назад и поймала Линди, засовывающую списки в красный конверт.

— Ты знаешь, кто это такая?

— В темных очках? Понятия не имею. Даже никогда не слышала о ней, и точно не видела. Ничего странного — она записана в «За шестьдесят».

— А что написано у нее в анкете? Линди надула губы, вытаскивая листы.

— Тут только псевдоним, мы ничего больше не требуем…

— Какой?

— Молл Филандерс (Имя и фамилия Молл Филандерс пишутся и читаются так же, как и английские слова «moll» и «philander», которые можно перевести как «уличная девка» и «донжуан») соответственно… Не знаю, что это означает.

— Зато я знаю. Адрес там есть? — Темпл перегнулась через стол, пытаясь прочесть анкету вверх ногами. Потом огляделась по сторонам в поисках фигуры, которая напомнила ей Элтона Джона, переевшего наркотиков.

Загадочная конкурсанта обнаружилась за столом у парней. Челюсть у Темпл отвисла. Дама, наконец, сняла свои огромные темные очки стиля семидесятых и явила миру ярко-зеленые тени и черную подводку с блестками. Великолепная четверка за столиком явно находила эффект потрясающим. Они смеялись, ухали и кивали головами. Пока они радовались, Электра Ларк повернулась к Темпл и подмигнула.

Темпл повернулась и поковыляла прочь, совершенно обессиленная, теперь по-настоящему хромая и, вдобавок, кажется, галлюцинируя: ей показалось, что черная кошка прошмыгнула между столиками. Почему ей мерещатся коты? Почему бы нет…

— И ты, Брут? — горько прошептала она, имея в виду Луи. С ее стороны было наивностью считать, что он послушно отправится домой только потому, что хозяйка его обнаружила. Она не ушла, когда Молина ей велела. Ну, по крайней мере вожделенная Иветта заперта на «молнию» в своей переноске.

Припарковавшись, наконец, на стоянке у «Серкл-ритц» и выключив мотор, она некоторое время посидела в машине, чувствуя, как кондиционированный воздух салона постепенно нагревается под жарким солнцем. Ее лицо ощущалось как болезненная маска, а все тело казалось закованным в железный корсет. Она не желала ни в чем соглашаться с матерью-настоятельницей из Департамента полиции Лас-Вегаса, но ей и правда был необходим отдых.

Темпл выцарапала себя из машины, дав волю стонам, пока никто не мог ее услышать, и потащилась домой. Никто не присоединился к ней в лифте, никто не встретился в холле, но это была типичная картина: большинство жильцов работало с девяти до пяти и еще не вернулось со службы.

Повернув в замке ключ, она, наконец-то, попала домой. Квартира была пуста, прохладна и тиха. Темпл постояла у двери, прислушиваясь, пытаясь обнаружить чье-нибудь присутствие. Затем сбросила туфли и заглянула в кабинет и в спальню, но не нашла никакой опасности. Она была одна. Иногда незапланированное одиночество — не такая уж плохая вещь.

Покопавшись в холодильнике, она вынырнула из него с кусочками жареного бекона для посыпки салата, помидором, латуком и сэндвичем с рыбой: следовало доесть остатки тунца из банки, оставшейся от так называемого завтрака. Огромная порция «Кошачьего счастья» громоздилась в миске Луи, явно нетронутая.

Присев на корточки, она достала полулитровую бутылку «Блаш Лайт» из нижнего шкафчика и содрала металлическую пробку при помощи своих длинных и крепких ногтей. Энергии на то, чтобы дотянуться до верхнего шкафчика, где стояли винные бокалы, у нее не осталось. Подумав, Темпл выудила снизу идиотскую пивную кружку, насыпала в нее кубики льда и налила бледно-коралловое вино.

— Ладно, — сказала она своему внутреннему критику, — пить вино со льдом — это пошло. Но я сейчас одна дома и намерена наслаждаться жизнью так, как мне нравится.

Она направилась в спальню, повесив сумку на сгиб локтя, с руками, занятыми сэндвичем и запотелой кружкой с вином. Одна туфля была оставлена на пороге гостиной, вторая каким-то образом попала к дверям спальни. Сбросив сумку на неприбранную кровать, Темпл достала записи, сделанные в течение дня. Визитка Кайена выпала на покрывало. Интересно, он умеет делать массаж? Возмо-о-ожно!.. Она бросила карточку на ночной столик и положила сверху свои очки.

Ванная ждала ее, точно Большой Белый Брат, раскинув кафельные объятия. Старомодная ванна из белого фаянса была достаточно глубока, чтобы в ней утонуть, и имела удобные широкие бортики.

Темпл повернула оба крана так, чтобы холодная и горячая вода смешивались в один бурлящий поток сплошной нирваны, разместила свой сэндвич и кружку на краю ванны и начала раздеваться, медленно снимая с себя предмет за предметом, но не как стриптизерша, а как человек, у которого ноют все мускулы.

Первый раз в жизни она была рада, что эти ванные пятидесятых годов не оборудованы — именно не оборудовавши _ зеркалами в полный рост. Нагнувшись над раковиной, она некоторое время изучала свое лицо в зеркальной дверце шкафчика, висящего над ней. Благодаря двум умелым визажистам из гаража «Голиафа» она могла в течение нескольких следующих дней не пользоваться тенями для век. Фиолетово-пурпурные синяки, обрамлявшие ее глаза, начали постепенно приобретать цвет перезрелого банана по краям. Желтизна — признак заживления, но ее очень трудно заретушировать, и она выглядит уродски в сочетании с пурпурным и фиолетовым.

Она поднялась на цыпочки, чтобы взглянуть на синяки на своем торсе. Все еще цветом и размером напоминают большие сливы, ужасные и кошмарные. Поразительно, что, несмотря на все их усилия, те двое громил как-то умудрились не нанести ей серьезных внутренних повреждений.

Звук воды в ванне изменился, и Темпл поняла, что ванна наполнилась достаточно. Она попробовала ее пальцами, потом перебралась через бортик и осторожно села. Ее тело в первую секунду покрылось мурашками от прикосновения горячей воды, а потом расслабилось, как у пугливой кошки под гладящей ее рукой. А-а-ах!.. Она откинулась назад и откусила кусочек сэндвича, запив его глотком вина.

Вспомнив Электру, отправившуюся со шпионской миссией на конкурс стриптизеров, Темпл рассмеялась. Молл Филандерс, с ума сойти! Сумасшедшая старенькая девочка. Интересно, Луи действительно продолжал шляться по «Голиафу», или ей почудилось? Ну, ясно, теперь не о чем беспокоиться: два таких крутых детектива, как Электра и Луи взяли дело в свои руки. Ага.

Темпл вздохнула, чувствуя, как горячая вода стекает по ее предплечьям, точно целебный раствор вина, смешано-го с патокой. Беспокойство и напряжение утекали сквозь кончики ее пальцев в теплую ванну. Ванна была такой широкой и глубокой, что она могла бы в ней плавать, как в бассейне, если бы наполнила ее до краев. И это было возможно, потому что Темпл купила такую пластиковую штучку, которая затыкает верхний слив, предохраняющий от переполнения. Да, она вполне могла бы тут поплавать, как в те времена, когда была ребенком. Преимущество миниатюрных женщин.

Темпл сонно покоилась в теплой прозрачной воде, точно зародыш в материнской утробе, защищенный со всех сторон, изолированный от мира… Обрывки мыслей бессвязно крутились у нее в голове.

Сегодня среда… Конкурс в субботу… И тогда папочка золотых двойняшек получит большой сюрпиз… Еще три дня — и все это кончится. А для Дороти и Китти это уже закончилось. Китти. Еще одно имя, оканчивающееся на «и». Может, это для Китти предназначался тот именинный торт в гримерке? Интересно, Катарина — ее настоящее имя? Конечно. Катарина — так ее звали в школе, и это имя использовал испуганный ребенок, выглядывавший из-за вешалок с костюмами… Китти появилась позже. Китти — для краткости. И звучит круче… Бедные девочки. Одна умерла в понедельник, вторая — во вторник…

Темпл села с громким плеском. Смерть в понедельник, смерть во вторник. И… как там?

А потом?

Понедельник означает, Что лицом ты всех милей…

Вторник всех нас восхищает…

— Чем? Чем восхищает?.. Какая же там рифма, в этих стишках?.. Белей. Юбилей. Полей. Вторник всех нас восхищает… Углей. Смелей. Тополей. Клей. Нет, не то… А, вот:

Вторник всех нас восхищает Чудной грацией своей!

Грацией.

Восхищает грацией. Больше не восхищает. Бедная Катарина.

Она проковыляла, мокрая и взъерошенная, к телефону и набрала номер «Голиафа». Оказывается, она все еще помнит этот номер наизусть.

Она попросила позвать лейтенанта Молину и через несколько слишком долгих минут услышала ее голос. И рассказала свою теорию.

Молчание.

Потом Молина спросила:

— Вы думаете, что убийца руководствовался детской считалкой? Только потому, что вы смогли привязать жертвы к первым двум строфам?

— Возможно! Но не это главное. Если убийца следует этой считалке, значит, будут еще жертвы. Или попытки убийства.

— Вы помните следующие строфы?

— Нет, но я могу позвонить в библиотеку. Я хотела сначала поставить вас в известность.

— Похвально. Однако… э-э-э… суровое испытание, через которое вы прошли, должно быть, нарушило ваше душевное равновесие. Вам еще некоторое время будут мерещиться бандиты за каждым кустом.

— И серийный убийца в каждом детском стишке?

— Я этого не сказала, но ваша теория выглядит весьма хилой, это по меньшей мере. Кто угодно может приспособить эти куплеты к любой из женщин на конкурсе. Они все там «лицом всех милей» и «восхищаютчудной фацией». Ну, хотя бы в темноте и со спины. Короче, простите, но идите лучше отдыхать. И оставьте расследование профессионалам.

Молина повесила трубку, а Темпл еще некоторое время сидела, роняя на покрывало капли с непросохших волос. Она все-таки позвонила в библиотеку и записала строфы, которые библиотекарша ей продиктовала. «Дочь среды полна печали», — если принять во внимание судьбы многих стриптизерок, это была вполне универсальная строка.»И рутина среду ждет». Рутина. Рут? Может быть, Рут Моррис угрожает опасность? Когда у нее день рождения?.. Ну, нет, Рут же не стриптизерша. Далеко не стриптизерша… Что там дальше? «Кто рожден в четверг — сказали — очень далеко пойдет». Как и все мы, согласиласьТемпл с Молиной. Кто угодно может далеко пойти… Жалко, что Электра торчит в «Голиафе». Можно было бы ^попробовать рассказать ей свою теорию. Или Мэтту.

Но она не помнила его домашнего номера, слишком устала, чтобы тащиться к нему наверх, и, вдобавок, все равно была вся мокрая.

Темпл прочитала про пятницу. Рожденная в пятницу была мила и щедра. А суббота сулила работу «с утра и до утра».

В субботу все эти девочки, превратившиеся в иконы секса, будут делать именно то самое — работать с утра и до утра, чтобы получить награду на конкурсе. А некоторые — менее осязаемую награду, корни которой уходят в их прошлое.

Она, должно быть, задремала на кровати, завернувшись во влажное полотенце. Комната, затемненная жалюзи, плыла в сумеречной летаргии, когда Темпл проснулась от какого-то дребезжания. Нет, от мелодичного перезвона! Ее классически-прекрасный дверной звонок. Она проковыляла к выключателю, потом несколько секунд вглядывалась в циферблат часов, прежде, чем смогла различить стрелки. Шесть с чем-то. Темпл кинулась к двери, дважды запнувшись о разбросанные туфли.

К счастью, она была не настолько усталой, когда пришла домой, чтобы забыть накинуть цепочку. Задвижка, кажется, была не по силам ее больной руке, но, в конце концов, ей удалось ее отодвинуть и приоткрыть дверь на длину цепочки.

— О, Мэтт! Я думала о тебе. В смысле, я думала о тебе перед тем, как заснуть… — ох, нет, кажется, она опять сказала что-то не то. Лучше перейти сразу к делу: — В «Голиафе» еще одно убийство!

Он воспринял ее непоследовательность с обычной для себя невозмутимостью:

— Я готов выслушать твой рассказ, но можно, я сначала войду?

— Входи, но я раздетая. Я сейчас вернусь.

Она сняла цепочку и оставила ее болтаться, убегая в спальню. Не то, чтобы полотенце было недостаточно скромным нарядом, но в нем она выглядела как мумия, и передвигалась примерно так же.

В спальне Темпл влезла в свое незаменимое запахивающееся платьице, сунула ноги в шлепанцы на низком каблучке и, зайдя в ванную, бросила взгляд в зеркало над раковиной. Н-да… Никакая косметика тут не поможет. Сэндвич размок в воде, лед в кружке с вином растаял и смешался с вином — на дне плескалась неаппетитная жидкость бледно-розового цвета. Темпл выдернула пробку из ванны, чтобы вытекла вода, вернулась в спальню, схватила свои записи, оставленные у телефона и поспешила в гостиную.

Мэтт стоял у французской двери и смотрел вниз, сложив на груди руки. Со спины его фигура могла бы составить конкуренцию «Ньюд Дьюдс», хотя и не отличалась такой ярко выраженной мускулистостью. В любом случае, зацикленные на себе бодибилдеры проигрывали ему в качестве объектов романтического интереса.

Он обернулся.

— Я не собирался тебя будить. Просто решил заглянуть, проверить, как у тебя дела.

— Ага. Я провела полдня в «Голиафе» и так устала, что вырубилась.

— Я заходил наверх, к Электре, чтобы попросить ее присмотреть за тобой, но она не открыла на звонок.

— А, Электра… э-э-э… она, наверное, где-то в городе… ну, ты знаешь, ездит на мотоцикле и все такое…

— Не думаю. Она всегда находится поблизости от «Серкл-ритц», чтобы не пропустить заказ на бракосочетание, ведь она владеет часовней.

— Ну, я уверена, что она скоро вернется. — Темпл не собиралась выдавать Электру. В конце концов, это ее дело, чем она занимается.

Мэтт поднял руку, чтобы взглянуть на «таймекс» на запястье, покрытом легким загаром. Темпл заметила тонкую белую полоску от ремешка часов. Она могла поклясться, что ни одна стриптизерша не позволит себе белых участков на загорелом теле. Она слышала разговоры про солярий и внесезонный загар. Жаль, что девушки не догадываются, что немножко реальности способно гораздо сильнее дразнить воображение, чем выверенная идеальность.

— Я вот о чем подумала… — сказала она.

— О чем? — ах, этот надежный Мэтт, всегда готовый выслушать!..

— Я много времени провела среди стриптизеров, и мне пришло в голову кое-что насчет мужской части этого бизнеса. — Она остановилась. Наверное, это дурацкий вопрос. — Может быть, ты знаешь… раз ты помешан на физической форме.

— Секундочку! Да, я люблю плавать и занимаюсь восточными единоборствами, начиная со старших классов школы. Это не значит, что я помешан на физической форме.

— Ну, ладно, может, ты знаешь просто потому, что ты мужчина. — На это он возражать не стал. — Эти парни натуральные Арнольды-младшие, страшно накачанные и все такое. Перекачанные, я бы сказала. Но ни у кого из них не растут волосы на груди. И нигде на теле… ну, там, где видно. Это из-за стероидов, что ли? Или только безволосые мужчины идут в стриптизеры? Очень любопытно, правда?

Мэтт улыбнулся.

— Мне приходится отвечать по горячей линии на множество трудных вопросов, но такого мне еще не задавали… Возможно, это действительно стероиды, Темпл. Ну, и я полагаю, что так усердно работая над своим телом, наращивая мускулы и все такое, парни не желают портить идеальную картину волосатостью. Я слышал, что некоторые из тех, кто занимаются рестлингом, бреют грудь и даже ноги.

— Ноги?!. Ты имеешь в виду, что эти крутые мачо регулярно занимаются той же фигней, что женщины?

— Я слышал, что да.

— Может, они ваксинг делают, — задумалась Темпл. — Ваксинг держится дольше, чем бритье… Ты себе представляешь этих парней лежащими в салоне на кушетке и покрытыми горячим ваксом?

— Нет, но ты явно представляешь, — рассмеялся Мэтт. — От тебя ничего не скроешь, правда?

— Я просто всегда испытываю любопытство к людям. А общение с огромным количеством профессионально-красивых людей сносит крышу. Мне интересно, мужчины правда предпочитают тех женщин, которые непрестанно работают над своей женской привлекательностью? Если честно, парни с наработанными мускулами, всеми этими венами и тугими джинсами меня лично, скорее, отпугивают, чем привлекают. Мне все это кажется ненастоящим: как-то слишком и чересчур. Это ужасно с моей стороны? Я чего-то не понимаю?

— Ну, почему. По-моему, ты просто знаешь, что тебе нужно.

— Мне нужны реальные люди, — сказала она уверенно и твердо.

Он помолчал несколько секунд, его лицо омрачилось.

— Тогда исчезновение фокусника, должно быть, было для тебя сильным шоком.

— О, да… Но скажи мне, кого можно назвать реальным? Стоило мне немного пообщаться со стриптизершами, стоило увидеть их несгибаемость и слабость, узнать их трагедии — и они мне начали нравиться. Они, возможно, торгуют идеальными фантазиями, но сами они далеки от идеала, и знают это. Я вот никак не могу разобраться: все эти игры с голым телом — признак порочных наклонностей или обсцессии, депрессии, репрессии… какие там еще есть умные слова? Наверное, я не понимаю, потому что меня никогда бы не взяли в стриптизерши — по параметрам не подхожу.

— Что ты имеешь в виду? Ты привлекательная женщина.

— Я нормальная. Я себе нравлюсь. И некоторым мужчинам тоже. Но никто штабелями не падает от моей красоты, да я к этому и не стремлюсь. Некоторые женщины от природы имеют титьки величиной с арбуз, а сами при этом тоненькие. Кем они могут работать в этом обществе?.. Я вполне представляю, как они оказались в стрип-клубе. Это жизнь. И они, скорее всего, мучались в школе от того, что не такие, как все. Эта их полудурочная «свобода», плюс ощущение себя выродком, приводят к тому, что девочки рожают в подростковом возрасте. А другие… они — продукт насилия, и работа стриптизерок, похоже, одних излечивает, а других заставляет деградировать еще больше. Короче, я не знаю. У меня нет никакой твердой моральной или философской позиции по этой стороне нашей культуры. Я вообще не знаю, культура ли это.

— По крайней мере, ты пытаешься понять. Задаешь вопросы. Скажи, ты когда-нибудь задумывалась о том, что черные парни, отличающиеся высоким ростом и способностью точно закинуть мяч в корзину, испытывают похожие проблемы? Возможно, им тоже положено использовать отпущенное природой на всю катушку, зарабатывать хорошие деньги, пока молодые, и наплевать на то, что их эксплуатируют до тех пор, пока они не состарятся?

— Нет, — растерянно сказала Темпл. — Я никогда не сравнивала девочек с разворота «Плейбоя» со спортсменами с полными карманами денег… Но ты прав. И у тех, и у других есть что-то, что можно выгодно продать: юность, красота и физические данные. Уж я-то могу судить, у меня никогда не было таких преимуществ.

— Почему это?

— Да посмотри на меня! Пока мне не перевалило за двадцать, меня принимали за двенадцатилетнюю. А сейчас, когда мне, наконец, стукнуло тридцать, я выгляжу на двадцать. Правда ведь? Скажи?

Он осмотрел ее с ног до головы со всей серьезностью, гораздо внимательней, чем когда-нибудь, так что Темпл уже пожалела о своем импульсивном выступлении. Зачем привлекать внимание к своим дефектам? Неправильный пиар.

— И что в этом плохого? — спросил Мэтт, насмотревшись. — Женщины покупают дорогие кремы, чтобы получить такой эффект. Когда тебе будет семьдесят, ты будешь выглядеть на пятьдесят.

— Но меня никогда не принимают всерьез! Все вечно говорят, что я слишком молодая или слишком маленькая. Они думают, что мои мозги соответствуют телосложению. Они находят меня «миленькой»! — прорычала она с ненавистью. — И особенно, когда я злюсь.

Он поднял руки:

— Я — нет! Слушай, Темпл, я понимаю твои чувства.

— Ты? С какой стати? Я уверена, что тебя-то все воспринимают очень серьезно. Посмотри на себя, ты же родился красавчиком, и тебе даже не надо работать над собой.

Тактичный, спокойный Мэтт Девайн неожиданно напрягся. Он отвернулся и засунул руки в карманы.

— Ты говоришь, что идеальные тела на стрип-шоу кажутся тебе ненастоящими. Как насчет посмотреть на это с обратной стороны? Тебе понравится, если так называемые «идеальные красавцы» будут считать ненастоящими всех остальных?

— Ой, прости. Я не должна была переходить на личности. Мне надо научиться сдерживаться…

— Ты ненавидишь, когда тебя судят по твоим размерам. Я ненавижу мою так называемую красоту. Я-то себя красавцем не считаю, но остальные считают. Всегда думаю, кого они дурачат — себя или меня?

— Наверное, — робко спросила Темпл, — женщины бегали за тобой с самого рождения?

Он мрачно кивнул, явно не в восторге от воспоминаний. Может быть, женщины с большими титьками и длинными ногами чувствуют то же самое?.. Их оценивают по тому, что снаружи, не обращая внимания на то, что внутри. Можно стать циником и пользоваться этой особенностью человеческого восприятия. Или оставаться честным и возненавидеть такое положение вещей.

— Ну… — она кашлянула. — Я бы и сама за тобой бегала, но у меня же трагедия на личном фронте… .

Он обернулся с улыбкой, которая могла растопить льды Антарктики.

— Даже не пытайся. У тебя же полно физических недостатков, ты что — забыла?

— Я миленькая! Некоторые находят это привлекательным.

— И ты ненавидишь их за это. Она кивнула:

— А ты, значит, ненавидишь тех, кто за тобой бегает?

— Да вроде нет, — ответил он достаточно весело. Похоже, они благополучно миновали тяжелую тему. На сегодня. — Печальней всего люди, которые ненавидят сами себя, — Мэтт опять бросил взгляд на часы и нахмурился.

— Что-то не так? — спросила Темпл.

Он сел на диванный подлокотник и потер шею. Надо, наверное, пригласить Кайена сделать ему массаж позвоночника.

— Я нервничаю, что пришлось поменяться сменами, — признался Мэтт. — У меня на телефоне доверия есть постоянная клиентка, которая звонит регулярно по определенным дням. Вчера она должна была звонить. А меня не было — я же был здесь, с тобой. И я вспомнил о ней только сегодня после обеда.

— Ой, прости, что из-за меня…

— Да ладно, ты не виновата… Понимаешь, у нее как раз очень важный момент, она приняла решение и собирается его выполнить, вот и все. У нее там… муж или любовник, она не уточняла, который над ней издевается. Конечно, через полчаса я буду на работе, а она никогда не звонит раньше вечера, но… — Он нахмурился. — Я спросил у своего сменщика, звонила ли она вчера. Он сказал, что не звонила.

— Может быть, когда она услышала, что тебя нет, она просто повесила трубку и не назвала свое имя?

— Это не нужно, даже мы сами не используем свои настоящие имена, только кодовые. Хотя и они бывают весьма прозрачными.

Темпл кивнула:

— У стриптизерш так же. Псевдонимы о многом говорят. А ты сам можешь как-нибудь до нее дозвониться?

Он покачал головой:

— Полная анонимность — главное в телефоне доверия. Я не могу ее найти, она не может найти меня, — он вздохнул. — Надеюсь, что она в порядке. Как и ты.

— Ага.

— Так расскажи мне про второе убийство. Темпл уселась на другой подлокотник.

— Ужасно. Я теперь понимаю, какие ты чувства испытываешь к своим клиентам, потому что я эту девушку встретила как раз перед тем, как уйти из «Голиафа» и столкнуться в гараже со своей убойной командой. Она была очень расстроена, но я надеялась, что сумела ее немного успокоить. А этим утром она была найдена мертвой. Задушенной своим кошачьим хвостом. — Чем?..

— У нее был костюм Женщины-кошки. Кто-то оторвал хвост и задушил ее им.

— Это гораздо извращеннее, чем убийство на книжной ярмарке.

— Возможно, книжные люди лучше умеют читать об убийствах или писать о них, чем убивать.

— Да, Кроуфорд Бьюкенен все-таки подложил тебе свинью.

— Не напоминай мне о нем!.. Но, ты знаешь, мне пришла в голову сумасшедшая идея. По крайней мере, лейтенант Молина считает ее сумасшедшей.

— Насколько сумасшедшая?

— Что убийца следует куплетам старой детской считалки — ну, ты знаешь, «Понедельник означает, что лицом ты всех милей…». Девушка, которую убили в понедельник, была невозможно хороша собой. Вчерашняя девушка обладала потрясающей пластикой: «Вторник всех нас восхищает чудной грацией своей».

— То есть, ты думаешь, что будут еще убийства?

— Молина не верит. Она говорит, что там все «лицом всех милей» и «восхищают чудной фацией», даже мужчины.

— На мой взгляд, лейтенант Молина не тот тип женщины, который будет хвалить мужчин.

— Ну, про мужчин я от себя добавила, и что?.. Мужчин не убивали. Пока.

— Вот что тебе сейчас совсем не полезно, Темпл, так это вся эта возня и громкая публичность. Тебе надо восстанавливаться после твоих собственных неприятностей. — Мэтт покрутил головой: — Я чуть в обморок не упал, когда лейтенант Молина подошла к нам в приемном покое. По твоим рассказам я представлял себе этакого здоровенного мужика-ветерана, который привык наезжать своим лишним весом на добропорядочных граждан вроде тебя.

— Не позволяй юбке-четырехклинке тебя одурачить. Молина, может, и одевается как монашка, но, спорю на что хочешь, способна вцепиться не хуже полицейской овчарки.

— Например, в тебя?

— Она никого не пожалеет.

— Это и не входит в ее обязанности. Мы с тобой можем себе позволить быть добросердечными: нас не окружают ежедневная опасность, кровь и грязь. Я работаю на телефоне, а ты, когда не спотыкаешься о трупы, занимаешься пиаром и имеешь дело с хорошими, а не плохими новостями.

— Ага, особенно в последнее время, — ответила Темпл угрюмо.

Мэтт встал и потянулся:

— Мне пора на работу. Я бы чувствовал себя спокойнее, если бы Электра была тут.

— Есть же другие жильцы.

— Но никто из них не знает, что с тобой приключилось. Вот, возьми, — он сунул руку в нагрудный карман рубашки и протянул ей визитку.

«Сегодня у меня урожайный день», — подумала Темпл.

На карточке не было имени, только номер телефона и добавочный 731. Ниже шла надпись: «КонТакт: кризисная служба девяностых».

— Кто вам обычно звонит?

— Кто только не звонит. Жертвы физического и сексуального насилия. Алкоголики. Наркоманы в ломке. Самоубийцы. Сумасшедшие. Депрессивные. Всякие.

— Как страшно выслушивать каждый день столько ужасов…

— Бывает тяжеловато, но мы защищены телефонной трубкой и анонимностью. Мы держим оборону до тех пор, пока нам не удается подвести их к необходимости контакта с социальными службами, которые смогут помочь по-настоящему.

— Ты сказал: кто только не звонит. А случаются непристойные звонки?

— Мне пока не встречались. Но бывает, что подростки развлекаются, разыгрывают нас, делать им нечего. Мы на них не ведемся. Настоящее отчаяние очень трудно изобразить.

— Аминь, — заключила Темпл, провожая его до дверей _ Может быть, я чуть-чуть скрашу твое печальное существование, позванивая тебе иногда по ночам.

Это задумывалось как шутка, и, как многие шутки, оказалось ближе к истине, чем задумывалось. Уши Мэтта слегка покраснели. Темпл смогла это увидеть даже со спины. «Ого!», — подумала она. Кажется, ее шутливое замечание его явно задело. Но, пока они дошли до двери, это прошло. Он придержал створку, вежливо пропуская ее вперед.

— О, кстати, — сказала она, смеясь. Он уже выглядел предельно собранным, а жаль. — Спасибо за то, что починил мою туфлю. Я чувствовала себя Золушкой, когда нашла ее утром.

— Туфли чинить легко. Души сложнее.

— Мэтт, я надеюсь, что она позвонит. Я надеюсь, что с ней все в порядке.

— А я хотел бы надеяться, что твоя теория со считалкой, предполагающая продолжение убийств, не подтвердится. Но у тебя прямо какое-то шестое чувство на эти вещи.

— Сначала Молина сказала, что я сумасшедшая, а теперь ты говоришь, что я экстрасенс. Даже не знаю, что хуже, — ответила Темпл с наигранной грустью и закрыла за ним дверь.

По крайней мере, он улыбался, уходя. Да и она тоже, пока не вспомнила, что лейтенант Молина, ее собственный персональный Румпельштильцхен, собиралась заехать в семь часов, чтобы забрать то, что Темпл ей обещала.