Темпл ненавидела понедельники. Ее обычно изобретательные мозги никогда не включались на полную силу раньше пополудни. Так было, когда она ходила на службу, и происходило точно так же теперь, когда она была сама себе хозяйкой и работала дома.

Она скорчила рожу монитору своего компьютера, встала из-за покрытого стеклом рабочего стола в маленькой комнате и направилась в гостиную, к французской двери, ведущей на балкон, аккуратно обхватив запотевший стакан с ледяной газировкой рукавом махрового халата.

Отворив дверь, она босиком ступила на теплую каменную плитку треугольного балкона, держась в благословенной тени козырька.

Одинокая пальма во владениях Электры царапала голубую эмаль безоблачного неба выгоревшей зеленью листьев. Меж острых листочков олеандра алели пышные гроздья ярких цветов. Голубая гладь бассейна выглядела прохладней, чем в рекламе «Аква минерале».

Что-то там двигалось внизу, достаточно неясное, чтобы заставить Темпл нервно стиснуть бокал и нечаянно проглотить последний кубик льда. Белый силуэт скользил в тени балконов тремя этажами ниже.

Она облегченно вздохнула, когда светлые волосы блес-' нули на солнце: фигура вышла из тени на свет. Полуночник Мэтт Дейайн к полудню проснулся и теперь готовился с пользой провести свободное от ночной смены время.

Она наблюдала за ним со странной отрешенностью, плавно кружа в ленивом водовороте мыслей и чувств. Мэтт был одет в свободный белый костюм для карате — она всегда считала, что эти костюмы выглядят как пижама. Босой, с непокрытой головой и неприкрытым изяществом — он начал выполнять первые медленные движения какого-то восточного ритуала. Возможно, тай-чи. А может быть, это была легкая разминка перед чем-то более серьезным — дзюдо или тхэквондо.

Тело Мэтта плавно и почти незаметно перетекало из одного положения в другое — тающее эскимо, покрытое карамелью. Маленькая фигурка двигалась на фоне нарисованной декорации: прохладная голубая вода и горячий белый бетон, обрамленные мягкими оттенками зелени. «Боже, до чего хорош! — подумала она. — Красив какой-то нереальной, прямо-таки искусственной красотой. Но, может, я просто в него втюрилась?»

Темпл отвернулась от завораживающей картинки, оставив Мэтта предаваться его сосредоточенным занятиям, и ушла с балкона назад в квартиру. Ее собственные босые ноги скользили по ореховому паркету, грозя занозить нежные пятки на рассохшихся кое-где плашках.

В черно-белой кухне бананово-желтая миска Луи была по-прежнему переполнена грязно-коричневыми гранулами сбалансированного корма. «Кошачье счастье» дороговато стоило, чтобы скормить его мусорному ведру.

Кот где-то шлялся уже почти сутки, явно обшаривал помойки в поисках какой-нибудь нездоровой, но вкусной гадости. Темпл открыла холодильник и рассеянно оглядела содержимое, одновременно обдумывая броский заголовок для пресс-релиза местного Общества коллекционеров пуговиц. Простокваша сулила прохладу и мало калорий, но ей до смерти хотелось чего-то сладенького. Может быть, винограда. Она заглянула в отделение для фруктов. Винограда не было. Был только полуувядший пучок итальянского салата — сборчатые края широких листьев напоминали страусиные опахала. И еще там лежал мятый грейпфрут. Но грейпфрут — это явно не сладость.

И проклятый пресс-релиз не двигается!.. Нужно выйти на освежающую прогулку. Ну, ладно, на жаркую и потную прогулку. Но надо же делать зарядку — вон как Мэтт. Он как раз сейчас, наверное, плавными гребками рассекает воду в бассейне. Присоединиться к нему… Фу-у! Не хватало еще, чтобы он увидел ее в прошлогоднем закрытом купальнике идиотской неоновой расцветки. К тому же, солнце успело приложиться к ее плечам, вызвав на коже россыпь веснушек. Совершенно не секси!..

Что бы такое съесть?

Стук в дверь спас Темпл от замерзания в холодильнике, пока она решала этот животрепещущий вопрос. Она побежала в прихожую, на ходу оглядывая свои трикотажные шортики и майку. Скромненько, но чистенько. Может, Мэтт…

— О, привет, Электра… Что случилось?

— Я не за квартплатой, не волнуйтесь, — ответила хозяйка комплекса с усмешкой. ¦— Мальчишка-разносчик утром зашвырнул все газеты в азалии, устроив из прессы жильцов хорошенький ковер для ящериц. Пришлось собирать. Я подумала, вдруг они вам нужны.

— Да не особенно, — призналась Темпл. — Я все утро сражаюсь с Обществом коллекционеров пуговиц. Кстати, когда вы собирали новости в кустах, вам Луи где-нибудь там не встретился?

— Нет. Этот пройдоха опять отправился на вольный выпас?

Темпл кивнула, взяла ежедневную газету «Лас-Вегас ре-вью», которую протягивала ей Электра, и отступила в сторону, демонстрируя нетронутую гору «Кошачьего счастья» в миске.

— Он не жрет свою низкокалорийную, обезжиренную, высокопротеиновую дорогостоящую еду, свеженькую, с пылу с жару от ветеринару.

— Ну, я бы не стала его за это осуждать, — заметила Электра, разглядывая зеленовато-коричневые катышки в банановой миске. Затем она переключила свое внимание на лицо Темпл: — Что-то вы осунулись, моя дорогая. Вы уверены, что сами-то нормально питаетесь?

— Я бы слопала все, что глаза видят, если бы только позволила себе. Хотите диетической газировки?

— Ну уж нет. Вот если у вас есть пиво…

Темпл обшарила холодильник и нашла одинокую бутылку «Курс Лайт» с пластиковым ободком на горлышке, соединенным с гроздью таких же, но пустых, ободков: все, что осталось от Макса.

— Пиво не портится? — спросила она, освобождая ледяную бутылку от пластикового воротничка.

— Только открытое. — Электра взяла бутылку и направилась к полуотворенной французской двери. — Может, ваш бродяга-кот загорает на балконе?

— Нет, я смотрела, — начала Темпл, но Электру невозможно было сбить с выбранного курса. Когда Темпл вышла вслед за ней на балкон, она макала губы в пиво и наслаждалась безмятежностью пейзажа.

— Я и забыла, что у вас квартира с видом на бассейн. По-моему, Мэтт сильно украсил «Серкл-ритц» своим появлением.

— В самом деле?.. — Темпл села на краешек кресла. Электра плюхнулась на стоявшую рядом оттоманку.

— В самом деле. Как у вас с ним дела?

— Какие дела? Можно подумать, что мы…

— Ну, вы пару раз выбирались с ним в ресторан и в кино…

— Он просто старался быть хорошим соседом.

— Хм. У него это весьма неплохо получается.

— Весьма. Он самый хороший из всех мужчин, которых я когда-либо встречала.

— Тогда почему вы выглядите такой разочарованной?

— Я не знаю. — Темпл отхлебнула своей приторно-сладкой низкокалорийной газировки. — Хорошесть нужна в меру. Но когда она постоянна и неизменна…

— Перчинки недостает. — Электра понимающе кивнула. — Точно как мой второй муж. Само совершенство, приятный во всех отношениях, мечта вдов и идиоток. Скучища.

— Мэтт не скучный, он… бронированный.

— Вас просто избаловал ваш бывший Макс.

— Уйти, не сказав ни слова, это, по-вашему, значит избаловать?

— По крайней мере, это не скучно.

Темпл откинулась на спинку кресла, вспоминая Макса:

— Да уж.

Электра подалась вперед, чтобы сочувственно похлопать ее по коленке, гроздья серебряных браслетов на ее руках зазвенели нежно, как мелодия романтической баллады.

— Не печальтесь, моя дорогая, мужчины всегда выглядят более привлекательными на расстоянии — когда они только что появились или уже ушли. Это черта, присущая всей их породе. Взять хоть моих бывших мужей, хотя на самом деле я никого из них врагу не пожелаю.

Темпл рассмеялась:

— Спасибо за газеты, Электра. И за то, что вы меня подбодрили… наверное.

Хозяйка квартирного комплекса подмигнула, отсалютовав своей пивной бутылкой, и ушла. Темпл осталась сидеть в кресле, прислушиваясь к слабому ритмичному плеску воды под размеренными гребками Мэтта. Потом вздохнула и развернула газету.

— Не может быть!.. — Обычно она старалась не разговаривать сама с собой, но, с тех пор, как в ее жизни появился Луи, стала позволять себе это чаще, маскируя свои одинокие реплики под разговоры с котом.

Ее глаза стремительно бегали вверх и вниз по строчкам короткой заметки на первой полосе, точно иголка швейной машины «Зингер», настроенная на шов «зигзаг». Отдельные слова прямо взрывались перед ней: «…труп… клуб «Голиаф»… стриптизерша… подозревается убийство…». Темпл подняла глаза от газеты в полном шоке:

— Вот те раз — дали в глаз! Убийство на конкурсе стриптиза! И прямо на голову Жуткому Кроуфорду! Поверить не могу.

Размеренный плеск воды внизу прекратился. Мэтт стоял на краю бассейна, приложив руку козырьком ко лбу, и смотрел на ее балкон, заслоняя глаза от солнца.

— Я в порядке! — крикнула она ему. — Просто только что узнала, что мой заклятый враг, который хвастался, что стащил у меня из-под носа работу на конкурсе стриптиза, вляпался в полновесное свеженькое убийство. На этот раз не я, а он!..

— Вы торжествуете, — крикнул в ответ Мэтт, отсвечивая золотом загара на солнце, — или завидуете?

Темпл нахмурилась. Женщину убили, и Кроуфорд Бьюкенен просто не способен справиться с этим убийством. Все, что он может, — это беспомощно заламывать свои белые ручки.

Она села и серьезно обдумала вопрос Мэтта еще раз. Потом встала, перегнулась через перила балкона и пригласила его на ужин.

— Ужин, — объявила она, открывая дверь на звонок Мэтта ровно в пять, минута в минуту, — это не обед. Я не готовлю обеды.

— А какая разница? — Мэтт преподнес ей черную матовую бутылку ледяного «Фрейшинет» (игристое вино из Испании). На нем была льняная рубашка цвета шампанского, которая заставляла его загар и карие глаза звучать подобно «Песне Песней».

— Вот это означает «обед». — Темпл взвесила бутылку в руках, прежде чем поставить ее на стол. — Хотя может и на ужин остаться. Ужин — это немножко сырку или колбаски, какие-нибудь остатки там и сям, листочек салата… На ужин не зазорно переложить чесноку в чесночное масло для хлеба или пережарить овощи. Но в обед вы обязаны блистать кулинарным искусством. За ужином вы можете пить вино из стеклянной дешевки, купленной в супермаркете на углу. За обедом… — она поднялась на цыпочки в своих изумрудных босоножках на шпильке от Анны Кляйн, с трудом открыла узкий шкафчик высоко на стене над вытяжкой плиты и потянулась к тонконогим фужерам. Безуспешно — они стояли слишком далеко.

Мэтт подошел и спокойно достал два роскошных кобальтовых бокала ручного дутья. Темпл опустилась обратно на землю с облегченным вздохом:

— …За обедом вы должны пить из произведений искусства.

— Очень мило. — Мэтг поставил произведения искусства на цветные пластиковые салфетки, уже красующиеся на столе. — Я рад, что принес обед.

— А во-о-от и ужин! — Темпл ловко расставила вынутые из холодильника тарелки с кусочками хлеба, крабовым салатом из кулинарии, холодной печеной фасолью и красиво разложенными овощами.

Они уселись за стол и принялись за еду без всяких предварительных церемоний, чему Темпл была очень рада, хотя неожиданно для себя выяснила, что роскошные бокалы ручной работы вмещают в себя просто неимоверное количество сверкающих пузырьков.

— Надеюсь, вы не думаете, что я окончательно чокнулась, из-за того, что я сегодня так разоралась на балконе? — спросила она после того, как все «главные блюда» были отведаны.

— У вас, по-моему, есть определенный пунктик по поводу убийств.

— Ну… в первый раз убийство на книжной ярмарке устроило мне кризис в работе. Трудно сочувствовать мухе на липкой ленте, особенно если жертва оказывается такой всеми ненавидимой, каким был покойный Честер Ройял…

— А что за история с этим убийством в «Голиафе»? Почему вы так…

— Отреагировала? Очень просто: понимаете, эта работа пиарщика на конкурсе стриптизеров должна была достаться мне, но я от нее отказалась. А Кроуфорд Бьюкенен не отказался. Он слишком жадный, чтобы отвергать такие заманчивые предложения. Так что именно я, а не Кроуфорд Бьюкенен, должна была по уши вляпаться в это дерьмо с убийством. И, если бы я во второй раз запнулась о мертвое тело, можете быть уверены — лейтенант Молина порвет меня на мелкие кусочки…

— На мелкие кусочки? Звучит устрашающе. Этот лейтенант, похоже, какой-то пережиток прошлого — атавизм времен стальных кастетов.

Темпл зажевала крабовым салатом первоначальный импульс сказать Мэтту, что ее bete noir от закона — женского пола. Ей почему-то показалось, что, если ее порежет на мелкие кусочки женщина, это вызовет меньше сочувствия.

— А почему вы отказались от работы на конкурсе? — поинтересовался Мэтт.

— О, это один из немногих случаев, когда я могу с гордостью сказать: принципы. Весь этот парад женской плоти заставляет меня испытывать неловкость, как и сама идея дразнить толпу клиентов, готовых за это платить. Даже нормальная женщина, когда старается привлечь к себе мужское внимание, порой начинает выглядеть и вести себя, как шлюха.

— Но сейчас ведь есть, кажется, и мужчины-стриптизеры?

— Нуда, конечно, но это же одно и то же. Кстати, они все там перекачанные стероидами якобы мачо, примерно такие же соблазнительные, как пластмассовые роботы.

— То есть, они вам не нравятся, потому что вы предпочитаете мужчин другого типа?

— Публичное обнажение я считаю унизительным. С другой стороны, предполагаю, что они получают за это хорошие деньги, так что кто их осудит?

— Например, вы. Вы же осуждаете Кроуфорда Бьюке-нена за жадность.

— Не делайте из меня ханжу или нищенку. Меня просто задело то, что я оказалась ближе, чем мне хотелось бы, к возможности быть замешанной в еще одном убийстве. Это объясняет мое неприличное ликование по поводу Бьюкенена.

— Вы ловко распутали прошлое убийство. Что в этом плохого?

— Это не моя работа. Моя работа состоит в обеспечении хорошего паблисити для клиентов. Я ненавижу всякого рода дерьмо, а убийство — это такое дерьмо, что вы и представить себе не можете. К счастью, на этот раз не я в этом по колено, а Кроуфорд.

— Предлагаю за это выпить. — Мэтт поднял бокал. — Что там за Кроуфорд, из-за которого такие страсти?

— Проклятие моей жизни с тех пор, как я приехала в Лас-Вегас. Везде лезет. Пишет скабрезную колонку про ночную жизнь города для «Лас-Вегас скуп». Не имеет ни стыда, ни совести, про этику даже не слышал. Может увести клиента из-под носа у Папы Римского.

От этого пылкого описания Мэтт поперхнулся глотком шампанского.

— Ну, правда!.. Он самый скользкий, самодовольный, сексистский, сволочной… пиарщик, когда-либо отравлявший атмосферу пресс-клубов! — Темпл откинулась на спинку стула и глотнула из своего бокала, чтобы успокоиться. — Я не должна позволять ему действовать мне на нервы.

— Что именно действует вам на нервы — он или убийство?

— Вы задаете наводящие вопросы. Мэтт улыбнулся:

— Это моя работа.

— У вас хорошо получается. Мне, похоже, постоянно приходится объяснять вам свои мотивы.

— Не в этом дело. Мои вопросы должны помочь вам самой разобраться в ваших мотивах.

— Вы настоящий профессионал, — признала она и встала, чтобы сбегать на кухню за шоколадным муссом со взбитыми сливками, призванным венчать их скромную трапезу. Темпл была докой по части приготовления десертов. Больше ничего съедобного у нее никогда не получалось.

— Наверное, многие не поняли бы, почему Бьюкенен меня так бесит, — сказала она, вернувшись, расставив вазочки с муссом и усаживаясь за стол.

Мэтт кивнул:

— Вас бесит несправедливость всего этого: умение Бьюкенена выйти сухим из воды, играя против всех правил. В каком-то смысле вы ему завидуете.

— Я не завидую ему. — Темпл склонилась над высокой узкой вазочкой для десерта, методично окуная маленькую ложечку в двухцветную массу и позволяя крохотным порциям лакомства растаять на языке. — Возможно, я завидую его сверхнаглости.

— Мы все немного завидуем бесчувственным людям: они меньше страдают.

— Это точно, — Темпл отметила странный тон последнего замечания Мэтта. — Вам, наверное, приходится выслушивать множество страдающих людей.

— В смысле, по работе?

— Вы сказали, что все люди страдают. Что мы страдаем. — Он продолжал есть свой мусс так же методично, как она, и ничего не ответил. — Те, кто вам звонит, наверное, доведены до отчаяния.

— Они звонят не мне. Они звонят по телефону доверия. Отстраненному, непредвзятому голосу на ночной линии. Тому, кто не может их увидеть, найти, в чем-то обвинить. Голосу, лишенному тела. Спасительному голосу.

— А вам это не действует на нервы? Постоянно иметь дело со всей этой кучей чужих бед?

Он чуть-чуть пожал плечами:

— Иногда мы помогаем.

— Но вы никогда не знаете, насколько. Кое-кто, кого вы посчитали безнадежным, выкарабкается сам. Другой, казавшийся вполне способным справиться, не справляется.

Черная матовая бутылка слегка дрогнула в руке Мэтта, когда он наклонил ее над бокалом Темпл. В этот момент она поняла, что они оба много выпили, что ее щеки пылают, хотя она чувствовала себя неожиданно трезвой, несмотря на пузырьки шампанского, и вполне трезво размышляющей о жизни и смерти. Он медлил с ответом. Потом сказал:

— Да, мы никогда точно не знаем, что случилось с тем, кто нам звонил, после того, как он повесил трубку. Некоторые звонят снова после долгого молчания. Некоторые просто исчезают.

Темпл проглотила комок в горле:

— Наверное, не знать — худшая в мире пытка, — сказала она тихо.

Теплые карие глаза Мэтта встретились с ее глазами, впервые разрушив вежливый барьер, который он всегда выстраивал между ними, и пронзили ее, точно два пылающих меча.

— Нет, — сказал он. — Худшая пытка — знать.