Лондон, сентябрь 1888 года

Мой друг Шерлок Холмс просматривал объявления о розыске пропавших людей.

– Ба! У преступников сегодня выходной, – сказал он и бросил «Дейли телеграф» на скамейку для ног. – В Лондоне не осталось ни одного злодея. И с каждым часом моя жизнь становится все более унылой. Это опасно для меня!

– А как насчет свирепых убийств в Уайтчепеле? – спокойно спросил я. Теперь я был женат, жил в собственном доме, и приступы отчаяния, которые случались у Холмса, уже не выбивали меня из колеи, ведь в любой момент я мог вернуться в мирное гнездышко в Паддингтоне, к своей дорогой жене Мэри.

Холмс быстро подошел к окну и мрачно посмотрел на улицу. Он напоминал мне мальчишку, которого не пускают гулять, и он мается от безделья, не зная, чем себя занять.

– Вы же знаете, что я думаю об этих печальных событиях, Уотсон. Потрошитель из Уайтчепела – скорее всего, просто разочарованный неудачник, который пытался привлечь к себе внимание.

– Ему это, несомненно, удалось. – Я равнодушно разглядывал последние нашумевшие отчеты в «Иллюстрированных полицейских новостях». У врачей откровенные изображения анатомических подробностей трепета не вызывают. – Полиция не выяснила метод убийства, и вас это, конечно, заинтриговало. Тут вполне подойдет слово «резня». В Афганистане я такого навидался достаточно, Господь тому свидетель. Однако этот Потрошитель, очевидно, владеет основными навыками хирурга. Кем он мог быть, дайте-ка подумать… Учеником хирурга, или, может быть, цирюльником…

– Ну, так вы до Суинни Тодда доберетесь, Уотсон, – усмехнулся Холмс, услышав мои неуклюжие предположения. Но я заметил, что в его пепельно-серых глазах загорелся огонек.

Мой друг вздохнул и опустил занавеску обратно. Значит, за окном не было ничего обнадеживающего и никто не спешил по Бейкер-стрит, чтобы молить его о помощи.

– Меня недавно попросили поразмыслить над одним незначительным вопросом, – добавил он, продолжая смотреть в окно на туманный город. – Проблема настолько ничтожна, что если бы мне не требовалось хоть как-то развлечь себя, я не стал бы тратить на нее время.

– Прекрасно! – сказал я, раскуривая трубку. Я размеренно выпускал струйки дыма, словно почтовый поезд. Такая монотонность приводила Холмса с его порывистым нравом к внезапным открытиям. Он терпеть не мог, когда дни проходили ровно и спокойно, но если в мерном течении жизни неожиданно появлялись сбои, он словно расцветал. Его ум был похож на капли воды, с шипением падающие на горячую сковороду. Он постоянно разражался новыми, смелыми идеями.

– Придется поехать за границу, – небрежно заметил Холмс.

– Что? – Хотя мой друг время от времени бывал за границей, он никогда не приглашал меня поехать с ним. А сейчас шансов у меня было и того меньше, ведь я женился, причем совсем недавно.

Холмс оценивающе посмотрел на меня исподлобья:

– Дельце это небольшое, но довольно запутанное. Вы же читаете газеты, Уотсон. Вы не замечали ничего странного на континенте в последнее время?

– Что ж… – Я расправил газету и глубоко затянулся. Может быть, моя неторопливость научит Холмса терпению. – Мне показалось любопытным разоблачение кубинских фальшивомонетчиков.

Великий сыщик презрительно махнул своей длинной костлявой рукой.

– Ближе к дому, Уотсон, – бросил он, даже не повернувшись ко мне.

Я встряхнул газету, и она зашуршала, как нижние юбки моей жены. Я прочесывал взглядом колонки в поисках заграничного происшествия, которое могло бы зацепить Холмса. Его редко интересовали дела, связанные с политикой, или обычные преступления. Нет, его колоссальный ум могла увлечь только яркая, необычная деталь. И подобно тому, как мельчайшая улика приводила его к разгадке, самая непримечательная статья в газете могла оказаться спусковым крючком в его голове. И он бросался на дело, словно свора собак на след по звуку охотничьего горна.

Меня заинтересовала одна странная новость.

– Вот еще любопытное сообщение. По Праге бродит средневековое чудовище, еврейский демон Голем. За последние месяцы несколько человек клялись, что видели его. На прошлой неделе его видел некий британский адвокат. Здесь не указывается его имя, но если англичанин утверждает, что видел Голема…

Холмс хмыкнул:

– Вы знаете, как я отношусь ко всему, что кажется сверхъестественным, Уотсон. Корм для дураков. Они везде увидят то, чего не существует. Размышлять об этом выдуманном Големе – все равно что пытаться сосчитать ангелов, танцующих мазурку на кончике иглы. Неужели среди множества новостей со всего мира ни одна не обратила на себя вашего внимания, старина? Неужели весь мир заразился этим лондонским недугом и люди смогут теперь ходить по улицам, как в раю, не боясь преступников? Что ж, тогда мне, наверное, все же придется гоняться за архангелами и духами.

– Видите ли, Холмс, я не могу представить, что за происшествие подойдет под ваши чрезмерные требования.

Он посмотрел на меня с улыбкой:

– Если ищете какую-нибудь диковинку, она обязательно найдется во Франции.

Я пробежался глазами по страницам газеты в поисках французских новостей и наткнулся на один инцидент, который недавно случился в Париже.

– Хм… Убийство. И вслед за ним еще одно. Это может заинтересовать вас куда скорее, чем скучные единичные случаи душегубства. Две молодые швеи погибли от удара ножницами в модном доме Ворта прямо посреди переполненной мастерской. Это то, о чем вы говорили?

Вместо ответа Холмс с довольным видом подошел к письменному столу. Он взял несколько страниц, кинул их мне на колени и вернулся на свое прежнее место у окна.

На бумаге голубого цвета было написанное по-английски письмо. Холмс терпеть не мог, когда я нарушал последовательность действий, упуская что-то важное. Тем не менее первым делом я посмотрел на подпись в конце послания:

– Чарльз Фредерик Ворт! Холмс, этот человек сам по себе событие! Он ведь тот самый портной, по которому сходят с ума все женщины? О нем говорит даже Мэри, хотя одевается она сдержанно.

Холмс хлопнул в ладоши с облегчением:

– Наконец-то я нашел настоящего знатока моды!

– Вряд ли, Холмс. Как любой женатый мужчина, я слышал имена нескольких кутюрье, только и всего.

– К своей радости, я совершенно не разбираюсь в женской одежде. По сравнению со мной вы настоящий эксперт. – Холмс отвернулся от окна. – След убийцы давно простыл, Уотсон. Первую женщину убили две недели назад, вторую – за пять дней до этого. Вряд ли тут можно что-то сделать, и все же… что ж, прочитайте письмо, Уотсон. Возможно, вы увидите там то же, что увидел я.

– Сомневаюсь, Холмс. Я всегда обо всем догадываюсь последним.

Мой друг снова улыбнулся. У Холмса была мимолетная и саркастическая, но все же обаятельная улыбка, хотя появлялась она редко. Многие даже молятся чаще.

– Зато вы первым обо всем рассказываете. Как поживают ваши истории?

– Неплохо. – Я терпеть не мог, когда детектив вспоминал о моих попытках запечатлеть его расследования на бумаге. А он ненавидел, когда я погружался в темы вроде моды, которые были ему неинтересны. Я принялся расшифровывать вычурный размашистый почерк мистера Ворта: – Он говорит здесь о том, что вы с ним…

– Да-да. Его жена, Мари, урожденная Верне, приходится мне дальней родственницей. Часть моей семьи живет во Франции. Я почти не общаюсь со своей родней, и вдруг в Париже объявляется седьмая вода на киселе и просит меня о помощи. Это весьма странно, Уотсон. Хотя еще более странным мне кажется, что эта дама еще и замужем за известным англичанином. Читайте дальше.

Я углубился в текст письма. Судя по всему, мистер Ворт и его супруга были очень огорчены убийством двух молоденьких швей, хотя работало у них несколько сотен девушек. Эти люди близко к сердцу принимали судьбу своих работников, и мне захотелось помочь им. Затем в письме шли неприятные детали смерти: обе девушки погибли от удара ножницами в спину. Несмотря на разгар рабочего дня, свидетелей кровавых преступлений не нашлось.

Я дошел до третьей страницы, и кое-что привлекло мое внимание. Я оторвал взгляд от письма. Холмс, улыбаясь, смотрел на меня:

– Что ж, Уотсон, вы сделали те же выводы, что и я?

– Вы говорите вот об этой строчке: «Клиентка из Америки, женщина, которая умело решает самые деликатные проблемы»? Очевидно, означенная дама частный детектив, и Ворты попросили ее расследовать первое убийство.

– Ее порекомендовала Вортам Алиса Гейне, герцогиня Ришелье, знатная дама и большая любительница оперы. Это ни о ком вам не напоминает, Уотсон?

– Естественно, на ум приходит лишь одна женщина. Только она осмелилась бы выдать себя за человека, который занимается подобными делами. Это та женщина, с которой вас свело дело о фотографии короля Богемии. Но ведь Ирен Адлер умерла, Холмс.

– Считается, что она умерла, – возразил мой друг. – Но между тем, что считается, и тем, что есть на самом деле, существует огромная разница. Вы знаете мое мнение об этом.

– Холмс, в каждой девице, которая имеет дерзость расследовать преступления, вам видится Ирен Адлер. Пора бы прекратить это.

– Разве? А что, если я скажу вам, что Ирен Адлер не только жива-здорова, но и с завидным постоянством вмешивается в разные таинственные дела? И что я встречался с ней лицом к лицу уже после того, как стало известно, что они с мужем мертвы?

– Неужели?

– Что, если мне придется сказать, что она стояла здесь, в этой самой комнате, прямо перед вами, замаскированная до неузнаваемости?

– Холмс! – Я не знал, что ответить. Глаза сыщика горели от возбуждения. – В таком случае мне, как другу и как врачу, придется сказать вам много неприятных вещей. В том числе, что вы слишком сильно увлекались семипроцентным раствором кокаина в последнее время. Мне придется сказать, что вы идете по опасной дороге, которая приведет к мании и зависимости.

– Серьезно, Уотсон? – Блеск в глазах детектива потух. Холмс устало улыбался, словно начал терять терпение. – Не бойтесь. Я не стану говорить таких глупостей. Мы с вами слишком трезво мыслим, чтобы поверить в такой вздор. И чтобы утверждать, будто Голем танцует вальс для императора на улицах Праги, а китайцы вместо чая пьют яблочный сидр. О нет, у нас планеты вращаются по своим орбитам, а звезды не сходят со своих мест в созвездиях. Но боюсь, что в отношении Ирен Адлер наши мнения расходятся, и я предпочитаю думать, что она жива. Вы считаете это манией, Уотсон?

– Манией это будет в том случае, если вы начнете ее преследовать.

– Жива или мертва, она замужем. А преследую я только правду. Сойдемся на том, что у нас разные точки зрения на ее судьбу. Точно так же, как на те раны, что вы получили в битве при Майванде. Подобные различия придают дружбе пикантность. И напоследок спрошу: заинтересовало ли вас письмо мистера Ворта настолько, чтобы впервые покинуть свое насиженное местечко и окунуться в мрачные воды неизвестности? Готовы ли вы пересечь Канал и отправиться со мной в Париж?

– Так вот к чему вы ведете, Холмс! Вся эта болтовня про Ирен Адлер была просто уловкой, чтобы разжечь мое любопытство и заручиться моей поддержкой? Не стоило так себя утруждать. Я могу освободиться от работы на неделю. Мэри не будет против поездки: я пообещаю ей привезти какую-нибудь вещицу работы Ворта, если, конечно, найду что-то по карману.

– О, если мы вычислим убийцу, многое станет нам по карману. Благодарю вас, Уотсон. Я редко бываю в замешательстве, но эта французская фабрика женской одежды – как раз такой случай. Думаю, мне очень будет нужен совет человека, который разбирается в женщинах и в моде.

– Тогда я в вашем распоряжении, – сказал я. – Постараюсь помочь вам, насколько может помочь в таких делах мужчина… и при условии, что Мэри позволит мне уехать.

Холмс недовольно всплеснул руками, но от комментариев воздержался. Затем он направился к комоду, где лежал семипроцентный раствор. А я, разумеется, уже не мог ничего возразить.