Мы вернулись в отель «Европа», решив, что с планом Ирен по осквернению могилы рабби нужно подождать: в стане наших союзников назрела катастрофа.

Во-первых, дворецкий остановил нас в коридоре со срочным сообщением: нам следует немедленно отправиться в комнату Годфри. Такого рода новости не оставляли времени для нашего обычного неторопливого восхождения по лестницам.

– Не скажу, что меня удивляет подобное приглашение, – заметила Ирен, когда мы неслись наверх в новеньком и довольно устрашающем лифте, словно мышки, попавшие в мышеловку. – Странно, однако, что пригласили также и тебя.

И прежде чем она успела объяснить, что имела в виду, лифт остановился и слуга открыл позолоченную решетку. Мы торопливо пошли по длинному коридору, застеленному ковровой дорожкой.

На стук в дверь последовал немедленный ответ. Нашему взору предстал Годфри, здоровый, подтянутый и бодрый, как всегда. Сделав несколько шагов назад, он вежливо отошел от двери, но не пригласил нас войти в комнату. Заглянув к нему в номер, мы поняли почему.

Комната была заставлена пышными цветочными подношениями, громоздящимися в стойках, урнах и вазах, которых было достаточно, чтобы утешить самолюбие даже Сары Бернар. В громадных сосудах красовались коралловые гладиолусы, синие гортензии, пурпурные ирисы, астры медного и шафранового цветов. И все это – на фоне зелени, грозно, как копья, выставившей узкие листья.

Головокружительный запах сотен цветов витал в воздухе.

Ирен устремила на мужа красноречивый взгляд, в котором застыл немой вопрос. Годфри понял, о чем она хотела спросить его:

– Я поступил так, как ты предлагала, хоть мне и пришлось идти против своего желания. Татьяне, достойной всяческого уважения, я послал маленький букет в благодарность за ее вчерашнее гостеприимство.

– Маленький букет, – повторила Ирен. – Но явно весьма убедительный.

Годфри покачал головой и в смущении развел руками.

– Обычный букет, скромный и недорогой, – подтвердил он.

– И что же в нем было? – спросила я, потому что цветы – моя слабость.

Годфри устремил на меня измученный взгляд:

– Всего лишь то, что я послал бы любой леди в знак благодарности: чайные розы, турецкие гвоздики и пармские фиалки.

– Пармские фиалки? – с явной неприязнью переспросила Ирен. – Но это мои любимые цветы.

– Вот почему я вспомнил о них, – пояснил Годфри. – В том, что касается составления букетов, я человек неопытный.

– Зато у Татьяны этого опыта хоть отбавляй! – С этими словами Ирен вошла в комнату и втянула носом воздух, словно недоверчивая кошка.

– Здесь представлены не худшие из даров, – добавил Годфри.

– А что, есть еще? – спросила Ирен, поворачиваясь к нему.

Он молча указал на письменный стол, что едва виднелся между двух громадных букетов ирисов.

Рядом с кучей рваной декоративной оберточной бумаги стояла изысканная шкатулка, собранная из инкрустированного дерева такой экзотической расцветки, что поверхность казалась расписанной искусным живописцем.

Годфри перешел на другую сторону комнаты и, подняв над головой, показал нам самое ценное из присланных сокровищ, сверкавшее звездами вставленных бриллиантов.

Ирен сразу узнала дорогую вещь.

– Яйцо Фаберже! – воскликнула она. – Как же это расточительно с ее стороны! Придется мне уточнить у Нелл подробности вашей беседы, если после якобы невинной встречи ты получаешь такие подарки. Какая несравненная красота! Конечно, я имею в виду яйцо, а не ту, которая его прислала.

Ирен поместила яйцо на его золотую подставку, чтобы мы все смогли в полной мере оценить блестящую эмалевую поверхность, украшенную драгоценностями.

– Татьяна явно не скрывает своих связей с Россией, – заметила она. – Кстати, а где тут спрятано…

Ее пальчики несколько раз пробежались по золотому футляру яйца, а потом я услышала щелчок и полились плавные звуки очаровательной мелодии. Верхняя часть яйца откинулась, и мы увидели пару голубков, сделанных из жемчужных зерен причудливой формы. Птички вдруг ожили, приводимые в движение искусным механизмом.

Ирен смотрела на драгоценное яйцо с откровенным восхищением:

– Татьяна пользуется в Санкт-Петербурге самым серьезным влиянием. Эту игрушку привезли менее суток назад. Хотя… Вначале Татьяна хотела использовать ее с другой целью, но потом изменила решение. – С этими словами Ирен закрыла крохотные резные дверцы, и механизм прекратил свою работу. – Кто-нибудь из вас узнал мелодию?

Мы с Годфри озадаченно посмотрели друг на друга: никто из нас не мог похвалиться серьезными познаниями в музыке.

– «La Cenerentola», главная ария. Ты, конечно, помнишь, Нелл, мой дебют в «Ла Скала», где я пела партию Золушки.

– Помню, но я никогда не слыхала музыку.

– Я бы исполнила для тебя всю оперу целиком, но что-то я не в настроении.

Ирен поставила драгоценное яйцо на стол Годфри с такой осторожностью, словно боялась уколоться.

– Я не могу объяснить… – начал Годфри.

– Зато я могу, – живо перебила его Ирен. – Могу, но не хочу. Прилагалось ли к этому неслыханному подарку сопроводительное письмо?

– Только открытка, где говорилось, что Татьяна надеется увидеть меня в замке на утреннем приеме.

– И ты с ней увидишься, – уверенно сказала Ирен.

– Ты рекомендуешь принять ее предложение? После таких авансов? – с сомнением спросил Годфри.

– Конечно. Нас приглашала только королева, а не король. А теперь любовница Вилли настаивает на встрече с тобой. Ты счастливчик, раз получил возможность, которая превосходит самые смелые ожидания. С чего бы тебе покидать игровое поле именно сейчас?

И снова, не сказав ни слова, мы с Годфри обменялись взглядами. Принимая во внимание темперамент Ирен, она выступила более чем великодушно.

Годфри откашлялся:

– Но Татьяна… Она такая экстравагантная… Может, у нее ко мне есть интерес?

– А почему бы и нет? Ты весьма импозантный мужчина. Конечно же, ты отправишься завтра в замок и повидаешься с ней. Но я думаю…

Мы ждали продолжения фразы, затаив дыхание.

– Я думаю, – беззаботно повторила Ирен, отрывая стебель у пышного пурпурного ириса и вставляя цветок себе в волосы, – что тебе следует сопроводить леди Шерлок по ее делу.

– Но… – начал было Годфри, пораженный донельзя. Вся интрига с фальшивым именем Ирен строилась на том, что Годфри и я были якобы совершенно не знакомы с Ирен и Аллегрой. – Как же я объясню связь между нами?

– Тебе ничего объяснять не придется, – твердо промолвила Ирен. – Я сама поведаю мадам Татьяне, что к чему. Конечно, с присущей мне утонченностью или, вернее сказать, с утонченностью, присущей леди Шерлок.

– О да, конечно-конечно, – пробормотал ее супруг неуверенно.

Не берусь предполагать, какой оборот принял бы разговор, потому что в тот момент раздался стук в дверь, разом положивший конец нашей дискуссии.

Служанка принесла нам записку из замка. То было второе послание за день – день, когда нас ожидали такие приключения, что я взамен с удовольствием вернулась бы на еврейское кладбище и занялась осквернением могилы рабби, усмотрев в этом занятие получше.

Ирен открыла тяжелую шкатулку кремового цвета – в ней передавали личные послания королевы – и громко, с замечательной дикцией прочла короткое письмо: «Приходите немедленно! Произошло событие с ужасным смыслом. Клотильда в отчаянии. Вы должны настоять на личном свидании с королевой. Мне надлежит остаться с ней и, сделав все возможное, позаботиться о ее психическом состоянии. Когда придете, постарайтесь держаться спокойно. Никто ни о чем не должен подозревать! Аллегра».

Мы решили, что сначала Годфри должен позаботиться о цветах и подарках Татьяны. Точнее говоря, так решила Ирен: после того как мы вернулись в живописное и проклятое королевство Богемия, властное поведение стало для нее обычным делом.

– Яйцо стоит почти столько, сколько мои бриллианты от Тиффани, – сказала она, обращаясь к Годфри. – Ты должен найти для него надежное, безопасное место. Я предлагаю банк или, если не удастся, хотя бы гостиничный сейф. Затем надо разумно распорядиться этими цветочными излишествами. А мы пока отправимся во дворец. Что бы ни случилось в замке, невинный визит двух леди не вызовет большого шума. Боюсь, Годфри, – прибавила она с шутливой серьезностью, – какой бы эффект ты ни произвел, Татьяна так или иначе сумеет подпортить твою роль в этой интриге.

– Но я ничего особенного не сделал! – запротестовал Годфри. – Только следовал твоим указаниям.

– Иногда, мой дорогой, нужно думать своей головой и ради самосохранения поступать так, как подсказывает собственное чутье!

На этой ноте Ирен повернулась и вышла из комнаты. Я последовала за ней. Никогда не забуду, с какой растерянностью Годфри взирал на обильные и нежеланные дары: он выглядел куда более встревоженно, чем то приличествует цивилизованному английскому джентльмену.

К тому времени, когда мы с Ирен, уютно устроившись в карете, прибыли на Градчаны, солнце уже садилось, вызолотив каждый уголок Праги. Таверны и лавки излучали розовый свет оживившейся в сумерках торговли, когда наша карета, следуя извилистым маршрутом, начала подниматься в верхнюю часть города.

Пражский замок, раскинувшийся на холме, темнел мрачным, жутковатым силуэтом на фоне опускавшейся темно-красной занавеси заката. Стуча копытами по мостовой, лошадки довезли нас до входа, предназначенного для частных посетителей и отстоявшего довольно далеко от громадных ворот, которыми пользовалась обычная публика.

Никто не оспорил нашего желания или права повидаться с Клотильдой. Даже слуг не интересовало, что угодно королеве, а что нет. Они предпочитали выслушать того, кто управлял ее желаниями, нежели выяснять, каковы собственные стремления Клотильды.

Всю дорогу Ирен была угрюмой, и когда мы, проходя через многочисленные залы, последовали за лакеем, одетым в штаны до колен, и добрались до апартаментов королевы, моя подруга не стала веселее.

Одна из двойных дверей отворилась, и на пороге показалась Аллегра. Она была бледна.

– Ну, слава богу! – воскликнула она, широко распахивая дверь для нас с Ирен.

– Где она? – входя, спросила Ирен.

– У себя в спальне, но она нуждается в разговоре с вами. Вот уже несколько часов она плачет, ожидая вас. Боюсь, Клотильда не очень доверяет девушке моего возраста.

– Однако ты догадалась нам написать – и довольно быстро, – с одобрением заметила моя подруга.

В прихожей Ирен остановилась, чтобы оставить перчатки. Мы помогли друг другу снять шляпки. Никто из слуг не появился, чтобы принять нашу верхнюю одежду, и Ирен бесцеремонно бросила ее на кресло.

– Что тут у вас за неприятность, о которой ты писала? – спросила Ирен Аллегру.

– Быть может, ничего особенного и не случилось, но слово «неприятность» не отражает итога этих событий. Взгляните вокруг. Вы видите, чего здесь не хватает?

Ирен огляделась с быстротой и проницательностью умудренной жизнью вороны:

– Манекенов Ворта, вот чего здесь не хватает. Что, Клотильде не понравились платья?

– Как раз наоборот! Сегодня после полудня мы рассматривали новые поступления и старые, и затем…

– Затем? Аллегра, ты, конечно же, не вызвала нас в замок по какому-нибудь пустячному делу, касающемуся манекенов Ворта? Мы оставили Годфри в отеле в чрезвычайно опасном положении.

Аллегра была очаровательной, хорошо воспитанной девушкой, но, по крайней мере на четверть, ей была присуща властность, какой обладала Ирен. Моя бывшая воспитанница гордо выпрямилась и жестко ответила:

– Не могу сказать, с какой опасностью встретился Годфри, но уверена, он ее преодолеет. Что касается дела королевы, тут уж судить вам.

С этими словами она постучала в дверь, обшитую звукопоглощающей панелью, что вела в королевскую спальню, которую мы ни разу не видели.

Приглушенное «войдите» не походило на ободряющее приглашение.

Аллегра повернула ручку, выполненную в стиле рококо, и мы вошли в комнату с сияющими мраморными полами, покрытыми обюссонскими коврами. Посредине возвышалась кровать с балдахином, высокая и величественная, как церковный алтарь. Странно было видеть самопровозглашенную королеву-девственницу в окружении такой роскоши. Быть может, ирония положения еще больше печалила Клотильду.

Нет, она не возлежала на королевском ложе. Словно брошенная забытая кукла, она съежилась в шезлонге, стоявшем около пары стульев в стиле Людовика Шестнадцатого рядом с высокими окнами.

Когда королева подняла глаза, чтобы посмотреть, кто там пришел, я была поражена ее видом. В расцвете своих лет Клотильда выглядела бледным увядшим цветком. Несколько часов изводила она себя истерическим плачем, и сейчас на нее просто жалко было смотреть.

Ее большие голубые глаза – самое привлекательное в ее лице – были наполнены слезами. Веки вокруг ресниц и раньше были обведены розовым, как у белого кролика, но теперь белки глаз откровенно покраснели. Бледная кожа покрылась красными пятнами, и даже длинные шелковистые светлые волосы, казалось, увяли от уныния, в котором королева так долго пребывала.

Ирен энергично двинулась к ней. От моей подруги веяло действенной заботой, характерной для опытных медицинских сестер.

– Сегодня у вашего величества был беспокойный день! – энергично произнесла она.

– Ах, пожалуйста, не обращайтесь ко мне «ваше величество»! – сказала Клотильда тоном хныкающего ребенка, больного и невыспавшегося. – Я владычица лишь собственной печальной участи! Жаль, что я не могу вернуться домой и стать просто Клотильдой. Пожалуйста, зовите меня по имени, и мне будет казаться, что я снова среди моих дорогих сестер! Век бы не слышать ни о Богемии, ни о ее короле!

На лице Ирен появилось странное выражение: в нем смешались и глубокая симпатия, и печальное сочувствие. Она бодро присела на уголок шезлонга, еще не орошенный слезами Клотильды:

– А теперь успокойтесь. Все не так плохо, как вам кажется. Мы пришли к вам на помощь.

– Мне ничем нельзя помочь! – с плачем воскликнула Клотильда, уткнувшись тем не менее своим бледным лицом в плечо Ирен, затянутое шелковым платьем. Я считаю необходимым воздать дань глубокого уважения самообладанию моей подруги: она даже не вздрогнула, когда потоки слез хлынули на крайне неустойчивый к воздействию влаги розовато-лиловый шелк ее платья. – Расскажите ей… – обратилась Клотильда к Аллегре скорее просящим, нежели приказным тоном.

– Это было ужасно, – начала девушка тем негодующим тоном, каким Ирен прекрасно владеет в самые мелодраматические моменты своей жизни. – Мы были в зале, обсуждали платья и… Ах, Ирен, видели бы вы последнюю партию нарядов! Они великолепны! Месье Ворт делает их все лучше и лучше… Как же я мечтаю о своем первом платье от Ворта! – воркующим голосом добавила она.

– У тебя будет достаточно времени помечтать, после того как закончишь давать показания! – живо отозвалась Ирен, похлопывая Клотильду по вздрагивающему плечу и наблюдая за тем, как соленая влага пятнами оседает на тончайшем нежном шелке ее собственного платья.

Аллегра начала нервно расхаживать по комнате:

– Слов нет, какое это было потрясение! А мы так веселились после полудня! Королева еще никогда не была в столь добром расположении духа, – добавила она не без некоторого самомнения. – Все было замечательно! А потом вошел король.

– Король? – озадаченно переспросила Ирен.

– Да, именно он. Причем не постучавшись – он просто ворвался в комнату, этот громадный мужчина с лохматыми усами и бакенбардами. И забрал кукол.

– Король забрал манекены Ворта? Самолично?

– Нет, конечно же нет. С ним были три лакея, которые и унесли кукол. Но сначала Вильгельм сердито шагал по комнате и страшно ругался.

– Ругался? Из-за чего? – спросила я. Внезапное и грозное появление высокорослого короля напомнило мне о том, в каком неприглядном виде гигантский Голем шатался по улицам Праги. Кто знает, быть может, у обоих великанов имелась для гнева какая-то общая причина.

– Из-за манекенов. Он обвинил Клотильду в том, что она сама не знает, чего хочет, в том, что она… – Здесь Аллегра бросила быстрый взгляд на королеву, склонившую голову, и запнулась.

– Ты должна пересказать мне все, что сказал король, – промолвила Ирен, подбадривая девушку мягким, спокойным тоном. – Точно, слово в слово, все, что сказал король, какие бы обидные вещи ни звучали.

– Он обвинял королеву в том, что у нее совершенно нет ума, что она забавляется куклами, как ребенок, и что так больше продолжаться не может. Потом он щелкнул пальцами, появились лакеи и унесли манекены прочь. Король был так рассержен, что, не стесняясь, в присутствии слуг сказал, что у королевы нет ни вкуса, ни собственного мнения, ни чувств. И что… что Татьяна пожелала выбрать кое-какие платья для себя, и хватит заставлять ее ждать.

Мы молчали, оторопев от наглости Вилли.

Аллегра приблизилась к нам на один шаг и понизила голос так, чтобы ее слышали только мы с Ирен:

– Он ругал королеву, а в соседней комнате – я заметила – та порочная женщина ожидала манекены Клотильды! Затем король удалился – с Татьяной, лакеями и всеми куклами. В жизни мне не приходилось присутствовать при столь вероломной и жестокой сцене! Не могу поверить, дорогая Ирен, что вы могли что-то найти в короле. Он – чудовище!

Лицо моей подруги стало похоже на античную маску, символизирующую тревогу: вспышка Аллегры напомнила Ирен о прежнем знакомстве с королем, но всхлипывавшая Клотильда была погружена в собственные переживания и не слышала – или не понимала – никаких намеков.

– Чудовище, – повторила Ирен глухим голосом. – Похоже, так и есть.

Она вздохнула и легко погладила мягкие локоны Клотильды.

– Самое время прекратить оплакивать то, что уже не изменить, – промолвила она. Голос ее служил чудесным успокаивающим средством, которое она использовала, привнося в него равные доли искренности и артистичности. – Мы должны решить, как поступить дальше.

Клотильда, преодолев себя, отреагировала на голос, завораживавший тысячи людей. Глаза ее покраснели еще больше, но одно-единственное слово из сказанной Ирен фразы приободрило ее.

– Мы?

Ирен кивнула:

– В том, что касается платьев, я уверена, вы с Аллегрой нашли прекрасное решение. Вам больше не нужны эти глупые куклы: выбор уже сделан. Теперь осталось только послать заказы.

– Но платья уже унесли… – Клотильда была готова снова удариться в слезы.

– Неужели вы думаете, что месье Ворт не сохранил чертеж каждого наряда, что отослал вам? – снисходительно улыбнулась Ирен. – Он простой смертный, но в своем деле подобен великому Создателю. Ни одна оборка, доставленная в Прагу, Вену или Лондон, не пройдет мимо его взора. А сейчас вы с Аллегрой должны сесть, пока мысли еще свежи, и составить список всего того, что собирались приобрести. Ворт выполнит заказ.

– Но… мадам Нортон… – Королева отвела влажные льняные волосы, закрывавшие ее расстроенное лицо. – Похоже, вы не понимаете. Король вошел ко мне прямо в спальню, чего не делал даже после нашей свадьбы, и прилюдно приказал, чтобы мои – мои! – манекены отдали той женщине! Я не хочу говорить очевидные вещи в присутствии таких деликатных дам, как ваша милая сестра и мисс Хаксли, но ясно одно: Татьяна является предметом личного интереса короля, женщиной, которая в глазах Вильгельма намного лучше меня, которая является его…

– Любовницей, – прямо, без обиняков закончила за нее Ирен. – Но такое поведение вполне в духе королей: для них это естественно, как корона на голове. Вот, например, наш принц Уэльский… Моя дорогая, да у него целый гарем!

– И как же принцесса Уэльская терпит все это?

– С достоинством и, как мне представляется, с определенным отвращением. Такова ее доля: быть верной и доброй супругой королю, испорченному человеку, не знающему удержу в своих прихотях. Но и у любовницы своя роль: баловать испорченного ребенка, что живет внутри каждого монарха, да и внутри каждого богатого мужчины. Подумайте, каково женщине мириться с этим. Она, бедная, вынуждена терпеть не только непостоянство короля, но и вечно ожидать его в своей спальне. Не всегда это тот исход, которого искренне желают, что бы там ни говорилось в сказках о королях и принцах.

Клотильда медленно кивнула:

– Вы советуете мне примириться со своей участью. Признаюсь, мне не требуется присутствие короля… постоянно. Я лишь хочу обеспечить наследников, и, думаю, дети утешат меня, когда я стану играть свою пустую роль.

– Вполне возможно, – с улыбкой сказала Ирен. – Поживем – увидим.

– Но как я могу иметь детей, если у короля нет ни малейшего желания посещать меня? К тому же теперь, когда он показал свою истинную природу, один его вид внушает мне отвращение!

Ирен пожала плечами – явно бессердечный жест в столь острый момент. Время от времени любовь к театральной драматизации мешала моей подруге сострадать людям с разбитым сердцем, если их трагедии представлялись ей слишком мелкими.

– Обстоятельства могут быть не столь безнадежными, как вы полагаете, – заметила она. – Честное слово, мир покажется вам куда светлее, если вы закажете несколько платьев месье Ворту. Я сама нахожу подобного рода покупки весьма, если так можно выразиться, духоподъемными в смысле их воздействия на моральное состояние. И хотя его величество всемилостивейше изволил присвоить ваши манекены, самым безболезненным решением этой проблемы для вас будет просто позвонить месье Ворту и сказать, что вы возьмете все, что он прислал.

– Но, мадам Нортон, это будет стоить целое состояние! – испуганно воскликнула Клотильда.

Ирен ангельски улыбнулась:

– Да, скорее всего, так оно и получится. Представляю, что почувствует король, когда увидит счет!

– Он придет в ярость, хотя он первый настоял на том, чтобы я посетила Ворта. Он снова явится в мои комнаты, огромный, величественный, преисполненный ярости…

– Ну и? – Ирен грозно подбоченилась. – Что дальше? Что он вам сделает?

Клотильда заморгала, вытирая свои детские голубые глаза, которые снова наполнились слезами.

– Да ничего он не сделает, – вдруг спокойно сказала она, – если я не испугаюсь его пустых угроз. Ему придется оплатить счет.

– Вот именно, – сказала Ирен с дьявольским блеском в глазах. – Ему придется оплатить и этот счет, и еще много-много будущих счетов. – Она улыбнулась Клотильде, наконец добившись от королевы ответной улыбки, бледной копии ее собственной. – И у вас будет великолепный гардероб. Теперь вы понимаете, что такое «заслуженная справедливость»?

– Понимаю, – кивнув, сказала королева. – Но это довольно печальный триумф.

– Подобным утешением вынуждено довольствоваться большинство женщин, особенно если они общаются с королями… Но что касается вас, моя дорогая… – Здесь голос Ирен стал невероятно похож на голос цыганки, которую мы впервые посетили полтора года назад, и моя подруга взяла королеву за руку, будто собираясь исследовать линии ее ладони. – Для вас я предвижу ослепительный нравственный триумф, а также покорность короля и множество поразительных открытий. Вы пребываете в центре сложной паутины, и хотя лично вы затронуты этой сетью лишь слегка, ваша дилемма образует сердце всех ее хитросплетений. Отдыхайте с легкой душой, надейтесь, и будущее окажется лучше, чем вы думаете. Обещаю вам, в результате вы получите от Ворта такой блистательный гардероб, что вам позавидует сама императрица!

Теперь засмеялась даже сама Клотильда:

– Я не столь уверена, как вы, мадам Ирен, во власти новой партии нарядов.

– А зря, – сказала Ирен с той замечательной невозмутимостью, какая присуща только цыганкам. – Уж я-то знаю и своих королей, и свою одежду!