Из дневника Нелли Блай

Дело о коттедже Нолл прогремело в Нью-Йорке 26 августа 1889 года, как наводнение в Джонстауне, но в отличие от весеннего потока, унесшего жизни тысяч человек, это бедствие затрагивало лишь семейные интересы, хоть и было не менее разрушительным.

Никогда не забуду тот день. По счастливой случайности шокирующее событие, о котором говорил весь город, сочетало в себе черты скучных светских новостей, которые мне недавно предписали освещать, с элементами самой оглушительной мелодрамы, какую только видел театральный район Риальто.

Окровавленный кинжал!

Плачущий младенец!

Две истеричные женщины.

Жена, ребенок, вероломная няня и муж, занимающий высокое положение в обществе.

Разумеется «Уорлд» смаковал каждую подробность, от которой перехватывало дыхание.

Только представьте себе завтрак в фешенебельном коттедже в Атлантик-Сити. Разумеется, Нолл был таким же «коттеджем», как загородные дворцы Вандербильта, Дюпона или Астора в Ньюпорте или на Род-Айленде.

Гости, мужчины и женщины, освещенные мягкими лучами уходящего лета, расселись за столами, накрытыми скатертями пастельных тонов; кругом стоят цветы и блещет столовое серебро.

Вдруг в этой тишине откуда-то сверху доносятся истеричные крики женщины, а потом становится слышно, как изысканная мебель разлетается в щепки.

На первом этаже мужчины в летних костюмах и женщины в платьях из шелка и канифаса отодвигают стулья от стола, отставляют дынные шарики, мясное ассорти и мороженое и поднимают головы.

Предпринимает что-нибудь лишь официант.

Он бежит наверх и находит в детской своих хозяев в луже крови. Муж не кто иной, как Роберт Рой Гамильтон, да-да, из тех самых Гамильтонов. Внук Александра Гамильтона, который погиб на дуэли. Жена – Ева Гамильтон; красавица, как и все дамы высшего света, но сейчас ее волосы всклокочены, и она тычет во все стороны окровавленным кинжалом. Шестимесячный ребенок орет в кровати, а на полу лежит без сознания окровавленная няня младенца.

Разумеется, мне не позволили освещать преступление, которое стало темой для передовицы. Я прочла об этом событии в газете, как и все простые смертные. Однако мне вполне разрешалось сформулировать собственную точку зрения и, к счастью, мне уже случалось проводить расследования. Я даже забыла о том, что Квентин Стенхоуп велел мне помалкивать относительно личности Потрошителя.

Итак, я шла по следу настоящей местной сенсации.

История оказалась достаточно скандальной. Ложь и ухищрения, что скрывались за фактами, можно было изобличать несколько недель, и это попахивало еще большей сенсацией.

«Уорлд» опубликовала эти факты уже на следующий день, но к тому моменту я уже тянула за новую ниточку. Оказалось, что младенец в кроватке не был ребенком Гамильтона. Его жена Ева долгое время являлась любовницей богача, но, узнав о ее беременности, Гамильтон женился на ней, превратив в честную женщину ту, с кем несколько лет развлекался в борделях.

Как позднее выяснилось, этот ребенок был уже четвертым фальшивым отпрыском, которого Ева и ее пособники пытались подсунуть одурманенному Гамильтону. Первый ребенок погиб, как и второй, занявший его место. Третий был настолько не похож на первого, что даже простофиля Гамильтон заметил бы это, поэтому в колыбельку положили нового младенца.

Только одна няня знала о подменах и открыла хозяину правду в тот злополучный августовский день. Она рассказала ему обо всем прямо в присутствии вероломной супруги, и та схватилась за кинжал и набросилась на девушку. Удивительно, что у бедной маленькой Евы вообще оказался кинжал, как у какой-нибудь горячей испанской танцовщицы. Мне казалось, что такой дар предвидения свойствен лишь грозной Ирен Адлер Нортон.

Однако я заподозрила, что афера организована отнюдь не Евой. Я прочла всю историю в «Уорлд» и особенно заинтересовалась сомнительным другом Евы по имени Джошуа Манн и его так называемой матушкой, миссис Анной Суинтон, которая и поставляла Еве бесконечную череду фальшивых младенцев.

Эта история напомнила мне скандальную ситуацию, в которой замешана так называемая мадам Рестелл, занимавшаяся подпольными абортами в Нью-Йорке в середине века. В некоторых случаях она принимала роды и отдавала незаконнорожденных детей в чужие семьи.

Деяния мадам Рестелл уже не были новостью, да и сама она умерла двадцать лет назад. Хотя я получила сенсационные сведения об этой женщине благодаря расследованиям Ирен Адлер Нортон в Нью-Йорке, состряпать что-то приемлемое для современных читателей мне не удалось.

Совсем другое дело с Гамильтонами. Вот он, мой сюжет, который я стала раскручивать по-своему. Разумеется, втайне. Я могу написать ошеломляющий материал об этой местной сенсации, а потом завоюю и весь мир. Со страниц «Уорлд». Квентину Стенхоупу, который мне безумно мешал, но при этом был столь же безумно привлекателен, придется подождать.

Британец и его когорта еще заплатят мне за то, что препятствуют моим лучшим журналистским порывам.