Из заметок Шерлока Холмса

В Лондоне мне известна каждая щель, где, пользуясь прикрытием порока и мздоимства, могут найти убежище мелкие преступники.

Здесь же, в Нью-Йорке, я нахожусь словно в другом мире, где мне все незнакомо.

Я уложил своего спасенного, все еще пребывающего без сознания, на дно просторной торговой тележки и отправился на поиски моих новых знакомых, Голодного Джо и Матушки Хаббард.

Поздно ночью в городе оживала жизнь в самых разнообразных формах. Подобно тараканам, всякий сброд высыпа́л на пустынные улицы, празднуя удачные сделки или совершая ограбления и убийства.

В Лондоне у меня были тайные логовища, где я мог переодеться и загримироваться или просто подождать, как паук в паутине, пока жертва не тронет натянутую мною нить.

Но, увы, не в Нью-Йорке.

Здесь все было в новинку, все под запретом. Мне были необходимы союзники, и немедленно.

Наконец я отыскал Голодного Джо в пивной, недалеко от особняка Вандербильтов на Пятой авеню. Богатство всегда соседствует с воровством.

– Ага! Торговец! Мы с тобой виделись у особняка Вандербильтов. Тебе чё надо, парень? Я закончил на сегодня, вот, пропиваю барыш.

– Мне нужно безопасное место, где залечь на дно. У меня тут человек при смерти, надо за ним присмотреть.

– Вот как, значит. – Он пронзительно присвистнул над пенной шапкой в кружке. – А почему я должен тебе помогать?

Я показал ему, почему.

– Чертовски патриотично! У меня в карманах никогда еще не гнездился золотой орел. Что ж, ни у кого из нас нет места, которое мы могли бы назвать собственным, только улицы да аллеи. А вот у Матушки Хаббард оно есть. Есть у нее квартирка, если, конечно, у тебя имеются деньжата за нее заплатить. В трущобах, там, куда щеголи разве только за шалавами ходят.

Я помахал перед его носом десятидолларовой купюрой, и вскоре мы уже катили по темным улицам: он тянул мою тележку, а я толкал ее сзади. Денег за постой запросили как с королей, но Вандербильты могли позволить себе такие траты, а дело не терпело отлагательств.

Кстати, Уотсон ошибается: у меня есть сердце, и оно отчаянно сочувствовало раненому, оказавшемуся на моем попечении. Моему свидетелю. Только бы он выжил.

Там, куда мы пришли, невыносимо несло пивом и мочой, не слабее чем в любой ночлежке или опиумном притоне Уайтчепела. Я бы не отказался от успокаивающего семипроцентного раствора, но только не здесь, где от меня ничего не зависело.

Матушка Хаббард внимательно посмотрела на меня, потом признала и затребовала пять долларов. Я почувствовал себя персонажем из романов Диккенса, но заплатил.

Меня проводили в отгороженный уголок, где лежало скомканное одеяло. На него я и положил своего подопечного, напоив его дешевым виски, чтобы облегчить страдания, и накормив дешевым хлебом, чтобы поддержать силы.

Давненько я не скрывался на самом дне. Это напомнило мне, как я прятался на Гримпенских болотах, только тогда я не вызывал ни у кого подозрений. Сейчас же я находился в центре крупного города, и это место по-своему было таким же диким, как и любое болото Англии.

Раненый бредил в забытьи. Я слышал, как он говорил о гигантских пауках, ультрамонтанах и горячем металле. И мне почудилось, что я перенесся в жестокие времена инквизиции.

Распятие.

Варварская, языческая идея. Это часть древней истории, и все же она имеет отношение к делу Вандербильта. Я перевязал несчастному раны, жалея, что рядом нет Уотсона, который мог бы определить, насколько они серьезны.

Бедный юноша схватил меня за лацкан куртки своей искалеченной рукой и стал благодарить. Но ведь я ничего для него не сделал. От меня по-прежнему ускользает суть происходящего; его страдания для меня как пощечина. Да, я спас беднягу от дальнейших мучений, но пока я во всем не разобрался, это ничего не значит.

Он бредил, говорил на неизвестных языках. Испанский. Французский, который я знаю. Наконец он произнес имя. Имя, которое мне настолько хорошо известно, что кровь застыла у меня в жилах. Ирен. Эта женщина. Я позаботился о том, чтобы она держалась как можно дальше от моего расследования дела Вандербильта, а теперь я слышу ее имя от второй жертвы этого таинственного заговора. Без сомнений, она является конечной целью безжалостных злодеев.

– Ирен Нортон, – бормочет раненый. Затем срывается на крик: – Нет! Нет! Нет!