Впереди лежала Англия, покоясь на колеблющейся груди моря. Почему же земля, к которой я стремилась с такой нетерпеливой любовью, столь зловеще поразила меня, когда я увидела меловые скалы Дувра, поднимающиеся призрачными барьерами из плещущего о них прибоя?

Годфри стоял рядом со мной у перил; возможно, его чувства были столь же смешанными, как и мои. Ни один из нас не привык путешествовать без Ирен, и мы оба грустили, но в то же время и чувствовали облегчение, что не приходится беспокоиться за нее.

– Я не забыл, – заметил Годфри.

– Что не забыл?

– Обещание, данное тебе.

– Ой, пожалуйста, Годфри, вовсе не обязательно говорить об этом.

– А вот и обязательно. Не думай, что мы с Ирен тебя не ценим. Ты наш друг, и мы не можем позволить этому человеку злоупотреблять твоим доверием…

– Ничем он не злоупотреблял!

– …или позволить ему возобновить дружбу, а потом столь бездушно покинуть тебя, ничего не объяснив. Джентльмены так не поступают.

– Вряд ли у него был выбор. Если человек, умерший в его комнате, был другом или знакомым, возможно, Квентин опасался, что такая же судьба постигнет и меня… и вас с Ирен, ведь мы пытались ему помочь. В такой ситуации у благородного человека нет другого выхода, кроме побега.

Годфри медленно кивнул:

– Надеюсь, ради твоего же блага, что он остался благородным человеком, Нелл. Но если это не так…

– Тогда мы это выясним, верно? И полагаю, знать лучше, чем… не знать.

Он неожиданно улыбнулся мне:

– Для леди в парижской шляпке, Нелл, ты слишком серьезна. Знаешь, ты действительно изменилась. Стенхоуп прав на этот счет. Теперь ты исповедуешь принцип, которым руководствуется Ирен, а иногда и я, и б́ольшая часть человеческой расы.

– И что же это за принцип? – спросила я, не припоминая, чтобы с моих губ в последнее время слетало что-нибудь глубокомысленное.

– «Знать лучше, чем не знать». Полагаю, скоро нам станет известно куда больше, чем раньше.

– А вдруг доктор Уотсон и есть наш доктор Уотсон?

Серые глаза Годфри неожиданно замерцали, как окружающие волны.

– Тогда у нас в руках окажется фрагмент интереснейшей головоломки, который мы доставим Ирен. Возможно, мы даже ее удивим и сумеем сами сложить картинку, начав со своей стороны.

– Ох, ты правда так думаешь, Годфри? Было бы… чрезвычайно увлекательно, разве нет? Настоящее приключение!

– Да, милая Нелл, так и есть. Не все же моей несравненной Ирен извлекать пользу из своих маленьких хитростей.

Я бы никогда не поверила, что Лондон покажется мне таким чужим, однако он выглядел как небрежный карандашный набросок абсолютно незнакомой местности, по которой мы следовали благодаря волшебному достижению прогресса – хотя самоходный четырехколесный экипаж вряд ли сравнишь с каретой Золушки, появившейся вместо тыквы по воле магии. Почерневшие от сажи дома, казалось, были заштрихованы рукой неведомого художника, а не потемнели под действием атмосферы. В самый разгар летнего дня, в противовес романтической дымке газового света и тумана, улицы с мелкими лавчонками выглядели тесными и безвкусными в отличие от широких парижских бульваров, засаженных деревьями. Неумолчный грохот омнибусов и экипажей и крики уличных торговцев на узких тротуарах быстро вызвали у меня головную боль.

Годфри направил шофера к отелю «Браун».

– Судя по названию, вполне обычное заведение, – прокомментировала я.

На лице Годфри появилась слабая улыбка. Я давно научилась интерпретировать подобную реакцию: он знал нечто такое, что было неизвестно мне.

Когда наша повозка миновала Грин-парк и Доувер-стрит, я поняла, что мы въехали в Мейфэр, и это заставило меня вопросительно поднять бровь, как часто делала Ирен:

– Не слишком ли экстравагантный адрес?

– У нас осталось экстравагантное количество денег после продажи Бриллиантового пояса, – ответил Годфри.

Я не могла спорить с фактами, как бы мне того ни хотелось. Отель «Браун» оказался не менее респектабельным, чем загородный дом герцога Кентского, – правда, мне не доводилось гостить в подобных местах, но гувернантка слышит много разных вещей, и я не забыла того, о чем судачили вокруг меня. И, конечно, даже в бытность свою воспитательницей я вела дневник, хоть он и не был таким увлекательным, как теперь, когда я начала помогать Ирен, а потом и Годфри.

По-моему, самой большой помехой для плана примадонны, отправившей нас с Годфри в Лондон на поиски врача по фамилии Уотсон, был не пресловутый детектив-консультант, который наверняка станет следить за нами. Нет, самый страшный барьер вырос теперь передо мной в виде стойки из резного красного дерева: мне было стыдно регистрироваться в отеле.

Хотя в наши дни некоторые невежественные молодые женщины, считающие себя весьма современными, полагают, что позволительно проводить много часов наедине с мужчиной, настоящие приличные девушки не могут допустить даже малейшего неверного толкования своего пребывания визави с любым представителем мужского пола в любое время. Как бы ни был мне дорог Годфри в качестве работодателя и друга, я не могла стерпеть, что клерк в отеле сделает неправильные выводы о наших отношениях.

Годфри подошел к главной стойке.

– Я забронировал два люкса, – произнес он, как мне показалось, очень повелительно.

– А имя, сэр? – спросил дежурный клерк. Стена за его спиной напоминала гигантскую конторку с отделениями, ощетинившуюся сообщениями, письмами и невостребованными ключами.

– Фиверолл Маршвайн, – ответил Годфри, не дрогнув ни единой ресницей. – Из Парижа.

– Фиверолл Маршвайн из Парижа, – повторил клерк без паузы. – Извольте, сэр. И двухкомнатный люкс для мисс Люси Мэзон-Нуво.

– Моей кузины, – сказал Годфри с вежливым кивком в мою сторону.

Клерк отеля почтительно склонил голову. Взглянув чемоданы, которые носильщик сложил в холле, он вызвал портье.

Вскоре после этого мы вместе с багажом были доставлены с помощью современного лифта в наши апартаменты, находящиеся высоко над Олд-Бонд-стрит. Номера были смежными, но никто, разве что человек с извращенным воображением, не смог бы обвинить нас в сожительстве.

Только когда Годфри одарил портье безбожным количеством монет за работу, достойную Геркулеса, – сопровождение нашего багажа вверх на шестой этаж в лифте, – я смогла снять шляпку и перчатки и высказать свои соображения.

Мы стояли в гостиной моего люкса, где чемоданы ожидали, когда горничная распакует вещи.

– Номера шикарные, Годфри, – признала я, – но не слишком ли экстравагантно каждому из нас занимать по две комнаты? Думаю, прекрасно можно было бы обойтись одним люксом.

– Конечно, Нелл, но ты же не хочешь, чтобы люди подумали, будто ты в своей спальне развлекаешь джентльменов? А так я смогу по мере необходимости навещать тебя – или ты меня, – чтобы сравнить наши записи о расследовании в течение дня.

– Пожалуй, – согласилась я, – ты же мой «кузен». А почему ты говорил о «джентльменах» во множественном числе? Надеюсь, мой номер не послужит штаб-квартирой для допросов кэбменов и заклинателей змей?

Он улыбнулся:

– Какая ты быстрая. Конечно, я имел в виду Стенхоупа. Знаешь, Нелл, если… когда мы его обнаружим, возможно, потребуется укромное место для приватной беседы. Так что, как видишь, наши номера пригодятся и в качестве помещений для допросов, если можно так выразиться, а также для наших собственных совещаний.

– Слишком длинный обходной путь, чтобы оправдать лишние траты, – заявила я. – И откуда ты взял эти нелепые псевдонимы? Без сомнения, влияние Ирен?

Адвокат покачал головой:

– Ирен не имеет к ним никакого отношения. За экспедицию отвечаю я.

– Фиверолл Маршвайн? – с усмешкой повторила я его странное кодовое имя.

– Оно пришло мне в голову, когда я давал телеграмму. Разве тебе никогда не хотелось побыть другим человеком?

– Вот уж нет. Я знаю, на что способна, но другая я под другим именем может оказаться совсем иной. А как ты додумался до «Люси Мэзон-Нуво»? Только не говори, что тебя осенило в телеграфе.

– Но так и было! Я, как обычно, последовал твоему примеру: вспомнил телеграмму из Бельгии, которую ты подписала кодовым именем «Казанова».

– Ага, понятно. Мэзон-Нуво – то же самое по-французски. По-английски фамилия звучала бы Ньюхаус. Вероятно, так было бы лучше, Годфри. Никто в жизни не примет меня за француженку. А почему «Люси»?

И тут Годфри повел себя в точности как многие озорные подопечные во времена моей службы гувернанткой: виновато опустил глаза и уставился на носки своих начищенных черных ботинок, сияющих бликами, как шерсть Люцифера после многочасового вылизывания.

– От «Люцифер»! Годфри, как ты мог? – Мне едва удалось удержаться от смеха.

– Поспешная и отчаянная идея, Нелл, – сокрушенно признал он, – а «Люсилль» – вполне французское имя. Не сердись, но я решил, что для нас будет лучше путешествовать инкогнито.

Его извинение было почти таким же искренним, как уважение Ирен к чистой правде. По крайней мере, никто из моих прежних лондонских знакомых даже не заподозрил бы, что я скрываюсь под маской француженки, которая без возражений заняла люкс, смежный с номером постороннего мужчины, – признаю, такое поведение логично счесть весьма «французским».

– Раз мы уже на месте, каков наш план? – спросила я.

– Сначала разберемся с очевидным.

– Ты про доктора Уотсона, который, по убеждению Ирен, живет в одной квартире с Шерлоком Холмсом?

– Ирен видела двух человек, входящих в дом двести двадцать один «бэ» по Бейкер-стрит поздно вечером после коварной шарады в Сент-Джонс-Вуд.

– Ты прав относительно коварства мистера Шерлока Холмса, Годфри. Просто не понимаю, как Ирен может восхищаться человеком, который пал столь низко, чтобы прикинуться священником, пытаясь выманить у беспомощной женщины единственный артефакт, защищающий ее от нежелательного внимания мужчины и к тому же короля!

– Я согласен с тобой, – произнес адвокат, – за исключением определения «беспомощная». На самом деле я считаю, что, с твоей стороны, Нелл, очень благородно волноваться за жизнь человека, который, вероятно, и бросил дымовую шашку в нашу гостиную в Брайони-лодж: старый, но тем не менее вполне эффективный трюк, чтобы заставить Ирен раскрыть тайник, где хранится фотография, запечатлевшая ее и короля Богемии.

– Думаешь, именно доктор Уотсон совершил столь презренный поступок? Он же все-таки врач.

– Ты бывшая гувернантка, но, я полагаю, раз или два выполняла для Ирен миссии, связанные с введением в заблуждение.

– Это совсем другое! Ни одно из моих действий нельзя рассматривать как злонамеренный обман.

– Неужели? А как же твое переодевание в домоправительницу Ирен и злорадство по поводу мистера Холмса и короля Вилли, когда они обнаружили, что их трюк раскрыт, а добыча исчезла?

– Возможно, маскарад и не был лишен злорадства, но вряд ли его назовешь злонамеренным, Годфри. Нет уж, придется тебе найти для падения доктора Уотсона оправдание получше, чем мои поступки. Тогда на кону были свобода и счастье Ирен. А Шерлок Холмс работал за деньги: им двигал лишь финансовый интерес.

– Странно, что он не стал искать Бриллиантовый пояс, ведь он знает, что Ирен жива…

– Ничего странного: просто он не в курсе. Он и не подозревает ни о чем!

– Он знает, что пояс существовал, потому что сам Тиффани упоминал, что нанял Шерлока Холмса, как и Ирен, чтобы определить местонахождение реликвии. А из твоего рассказа о визите той троицы в Брайони-лодж очевидно, что мистер Холмс надеялся найти гораздо более серьезный приз, чем фотография или даже сама Ирен.

– Очевидно? Тебе? Ты ссылаешься на мою же запись в дневнике, и мне было более чем очевидно, что не существовало никакого тайного умысла.

– Ах! – Годфри развел руками, показывая, что сдается. – Бесполезно спорить с автором обсуждаемого документа. Возможно, я вижу тайный умысел на пустом месте. Значит, теперь ты убеждена, что доктор Уотсон Шерлока Холмса, если он окажется доктором Уотсоном Квентина Стенхоупа, – бессердечный обманщик и лживый пособник, который не стоит того, чтобы его спасать?

– Если мы будем скупиться на благодеяния, рассуждая о том, кто их достоин, возможно, у нас не останется объектов для наших забот, – категорично заявила я. – И раз уж Квентин полагает, что стоит рисковать жизнью ради человека, который спас его в Афганистане, я постараюсь только содействовать этому мероприятию. Кроме того, я убеждена, что доктор Уотсон из Афганистана почти десятилетней давности никогда не ступал на Бейкер-стрит, если не имел для этого невинных, не связанных с нашим делом причин. Он может вовсе находиться вне Лондона или даже за пределами Англии.

– Тогда нам только остается проверить твое утверждение, если можно так выразиться, – вряд ли можно назвать столь уверенное мнение лишь теорией.

– Утверждение – хорошее, решительное слово, которое не подразумевает никакой неразберихи. Итак, когда состоится наша первая вылазка?

– Сначала нужно будет выполнить два отдельных задания.

Я мгновенно стала серьезной, потому что слово «задание» неизменно заставляет меня собраться.

Годфри улыбался, и выражение его лица поразительно напоминало лукавую гримаску Ирен.

– Мне необходимо удалиться в свой люкс и произвести изменения во внешности. Полагаю, моя женушка снабдила тебя всем необходимым, чтобы немного замаскироваться?

Я достала из верхнего отделения чемодана длинную и густую черную вуаль, обильно покрытую велюровыми мушками:

– Неэффективно, если хочешь видеть, но очень подходит для траура – или для того, чтобы самой не быть увиденной.

– Отлично, Нелл. Думаю, самое время взять фирменную бумагу отеля и написать записку семье твоей бывшей хозяйки миссис Тёрнпенни, как ты считаешь?

– Тёрнпенни уехали с Беркли-сквер в Индию, – возразила я. – Не представляю, где они могут сейчас жить.

– Я имею в виду родственников самой миссис Тёрнпенни – Стенхоупов.

– Стенхоупы с Гросвенор-сквер – семья Квентина? Ты предлагаешь мне обратиться к ним по прошествии стольких лет? Я ни разу с ними не встречалась.

– Но ты недавно встретила их сына, что может представлять для них интерес, если сам Квентин еще не вернулся в Англию и не объявился дома. Просто пошли им записку, объясни свою прошлую связь с семьей и вырази желание посетить их, чтобы сообщить информацию об их сыне и так далее. В Темпле ты составляла подобные сообщения для меня бесчисленное количество раз, дорогая Нелл. Почему эта идея заставила тебя побледнеть?

– Они… люди с положением. Я не могу вмешиваться… они меня не примут.

– Ты, как всегда, себя недооцениваешь, – заметил Годфри с улыбкой. – Просто напиши записку, и мы отнесем ее на стойку отеля, чтобы посыльный доставил ее. И не смотри так испуганно! Даже Шерлок Холмс не сможет разобраться в тайне, не сунувшись туда, где его не ждут, – вспомни его внезапный приезд в Брайони-лодж.

– Да, вот уж была наглость. Хорошо, я напишу Стенхоупам, но не могу гарантировать ответ.

– Разве может кто-нибудь дать гарантии в таком непредсказуемом мире, Нелл? – весело произнес Годфри и покинул мою гостиную.

Следующие полчаса я провела, пытаясь набросать несчастную записку. Несколько вариантов валялись смятые в корзине для мусора – печальный расход прекрасной бумаги отеля «Браун», чрезвычайно тонкого кремового пергамента. Наконец закончив, я с трудом прикрепила к шляпке маскировочную вуаль от Ирен – процесс потребовал использования нескольких коротких шляпных булавок и большого количества уколов моих бедных пальцев. Я была готова выступить в роли частного сыскного агента, но пока это занятие не вызывало у меня большого воодушевления.

Когда Годфри постучал в дверь, я ее открыла в не слишком хорошем настроении. То, что я увидела, явно не могло его поднять.

– Годфри, ради всего святого, что ты с собой сделал?

Адвокат прошел мимо меня и наклонился, чтобы посмотреть на себя в маленькое овальное зеркало около двери:

– Я сбрил усы. Это изменило мою внешность?

– Действительно изменило! И не уверена, что в лучшую сторону.

– Думал, тебе не нравится растительность на лице мужчин.

– Да… но к твоей я привыкла, и в конце концов, это были только усы. Ох, что же скажет Ирен? – Я неожиданно вспомнила об интимном эффекте усов и ужасно покраснела.

– Выясним, когда вернемся в Париж. А пока могу поздравить себя с этой идеей. По крайней мере, я достаточно изменил свое обличье, чтобы обмануть Шерлока Холмса, если мы его встретим, хотя сомневаюсь, что он вообще обратил внимание на мою внешность, – сухо добавил Годфри.

– Ты собираешься встречаться с этим человеком? Если честно, Годфри, у меня нет ни малейшего желания снова к нему приближаться. Он меня просто пугает.

– Человек, с которым я собираюсь встречаться, – это доктор Уотсон, которого я никогда не видел даже краем глаза и в чьем существовании и точной связи с Холмсом даже ты не можешь быть уверена. Возможно, он лишь плод воображения Ирен или ширма, которую Холмс использует для удобства, когда дает объявления в колонке происшествий, как знать?

– Третий мужчина, который сопровождал мистера Холмса и короля в Брайони-лодж, вполне мог быть…

– «Мог быть» – не доказательство. Придется проникнуть на Бейкер-стрит, чтобы проверить нашу теорию, и мы должны быть готовы обвести вокруг пальца хозяина-детектива. Теперь, когда ты надела шляпку с вуалью, а я избавился от усов, мы перестали походить на себя, верно? – Годфри наклонился так, что наши с ним лица отразились в зеркале.

– Я выгляжу как ее величество в трауре, – недовольно пробормотала я из-под слоев вуали, – а ты… – теперь, когда Годфри был чисто выбрит, меня вдруг поразило такое сходство, – … ты куда красивее Шерлока Холмса.

Годфри отшатнулся, будто его укусила змея, посчитав такое сравнение слишком обидным. Однако оба они были ростом более шести футов, темноволосыми и одного возраста. Если бы оба надели цилиндры, то хватило бы художника со средними способностями, чтобы заострить нос Годфри, сделать погуще брови и достоверно воспроизвести выражение лица знаменитого детектива, – и тогда из адвоката вышел бы отличный Шерлок Холмс! Я не смогла удержаться от улыбки, заметив неудовольствие Годфри. Он частенько безобидно подтрунивал над моими строгими нравственными принципами, пусть теперь сам помучается из-за того, что я обнаружила его определенное сходство с человеком, соперничающим с Ирен в профессиональном плане.

Я отдала Годфри записку, адресованную супругам Стенхоуп с Гросвенор-сквер, и одарила его самой открытой улыбкой:

– Ну что, теперь можно отправляться?

Годфри подал мне руку, и мы спустились в холл, по пути заглянув в его номер, чтобы забрать шляпу, трость и перчатки. Человек за стойкой заверил нас, что записка будет доставлена до полудня. Я с сожалением проследила, как она уплывает у меня из рук. Невинное послание могло привести в движение многие скрытые механизмы. Возможно, Квентин не желает, чтобы его семья знала о его возвращении. Или, возможно, ему не хочется, чтобы они знали о нас. Но, по крайней мере, без Ирен мы с Годфри действовали последовательно и логично, а не бросались головой в омут под влиянием одних лишь инстинктов и бравады.

Вдруг я с некоторым удивлением услышала, как Годфри называет кучеру адрес:

– Музей восковых фигур мадам Тюссо на Мэрилебон-роуд.

– Годфри, почему мы едем в это ужасное место?

– Музей недалеко от Бейкер-стрит и до недавних пор находился в доме по этой улице, – ответил он.

– Полагаю, можно найти множество похожих, но менее мерзких заведений.

– Но ни одно из них не привлекает столько туристов. Посещение этой достопримечательности позволит нам осмотреть окрестности, прежде чем мы сконцентрируем внимание на нашей цели в доме двести двадцать один «бэ». Подозреваю, даже великий Холмс сначала пошел на разведку в постоялый двор на Серпентайн-авеню, когда шпионил за Ирен.

– Годфри, мне казалось, что тебе он тоже не нравится.

– Так и есть. Как он мне может нравиться? Он пытался выманить у Ирен ее единственное средство защиты от короля; потом он вместе с Вильгельмом хотел ее найти, несмотря на все ее попытки избежать встречи. В дополнение ко всему, вопреки твоему мнению, подозреваю, он знал о Бриллиантовом поясе и надеялся его заполучить. Не могу вспомнить ни одного хорошего поступка, совершенного этим человеком, за исключением того, что после объявления о нашей смерти он промолчал о нашем с Ирен спасении. Но даже тогда он мог иметь какой-то корыстный мотив. В конце концов, он работает за деньги. Ирен же предлагает свои… исследовательские услуги бесплатно.

– Ты действительно немного ревнуешь, как обмолвился еще в Монте-Карло!

– Серьезное обвинение, и не над чем здесь смеяться, Нелл, уверяю тебя. – Годфри рассеянно постучал концом своей трости по деревянному полу экипажа. – Лучше сказать, что мне не по себе. Мы на самом деле не знаем, на какой стороне окажется этот Холмс, когда дело коснется тайного знания и выгоды.

– Вот почему я испытываю облегчение от того, что Ирен осталась за границей, – вставила я. – Меня беспокоило, что она не устоит перед искушением снова сразиться с противником такого калибра. Она обожает бросать вызов, – признала я, – не оценивая опасности. Мистер Стенхоуп точно мог бы назвать Ирен любительницей приключений, хоть и не видел ее в деле.

– Надеюсь, что и не увидит, так как сбежал из Парижа. И надеюсь, что зловещий капитан Морган тоже покинул Францию. Мне не по душе оставлять Ирен, когда этот человек бродит рядом с ней. Пожалуйста, Нелл, не считай мою озабоченность еще одним проявлением ревности. Я как муж имею право волноваться.

– Это совершенно естественно, Годфри. Я не представляю большей удачи в жизни, чем однажды найти человека, который будет обо мне волноваться.

– Помимо волнения, в браке есть и другие эмоциональные вершины, моя дорогая Нелл.

– Какие же?..

Годфри уже собирался что-то сказать, но потом покачал головой:

– Некоторые вещи каждый должен открыть для себя сам. Посмотри на очередь! Мы приехали к храму мадам Тюссо.

Удивительно, что столько людей готовы стоять в очереди, чтобы увидеть манекены для портных, подумала я, пока Годфри помогал мне вылезать из кэба и расплачивался с кучером. Когда мы попали в сумрачное здание, настроение у меня изменилось. Вероятно, дело было в удачном освещении, но многие восковые фигуры казались невероятно реальными, особенно те, что были выставлены в жуткой витрине «Комнаты ужаса».

Наконец мы с Годфри, моргая, вырвались на дневной свет, и впервые после возвращения Лондон показался мне привлекательным в своей чистоте и ясности.

– Как замечательно видеть улицы, заполненные экипажами и лошадьми, омнибусами, торговцами и пешеходами! – воскликнула я. – Не понимаю, зачем увековечивать в воске такое количество ужасающих исторических событий. Те сцены с гильотиной…

Годфри кивнул:

– По этой причине я и хотел осмотреть экспозицию. В истории, куда мы вмешались, на кону стоят жизни. Кто может точно сказать, что на самом деле произошло в Афганистане много лет назад? Однако я верю Квентину, когда он говорит, что Маклейн был убит и столь жестоко оклеветан после смерти, что собственная жизнь Стенхоупа уже никогда не станет прежней и что сегодня по меньшей мере еще один невинный человек находится в опасности из-за последствий предательства, совершенного близ Майванда.

– Когда ты формулируешь все таким образом, я понимаю, что глупо мне рассчитывать на роль в столь серьезной драме.

– Ты действительно ведешь себя глупо. – Годфри выглядел таким серьезным, каким я никогда его не видела. – Как и Ирен, как и я. Опасность буквально бурлит вокруг нас. Твое давнее знакомство с Квентином Стенхоупом – и тем более неожиданная новая встреча с ним – низринули нас в страшный котел, в котором мы продолжаем вариться. Помни об этом в ближайшие дни. Один из нас постоянно должен быть настороже. Нет ничего опаснее старых секретов, которым не помеха любые границы.

– По твоему мнению, наш мир столь же уродлив, каким мы его видели в «Комнате ужасов» Музея восковых фигур?

Адвокат кивнул:

– Иногда, Нелл, он именно таков. Чаще он показывает свою светлую сторону, но нельзя позволить благостному облику затуманить нам взор.

– И что теперь?

– Теперь мы достаточно оценили серьезность нашей задачи, – объявил Годфри, останавливая кэб поднятой тростью, – и отправляемся на Бейкер-стрит по следу загадочного доктора Уотсона.