Рихард толкнул турникет, с раздражением смахнул ржавчину, посыпавшуюся сзади на его плащ. Странное молчание стояло в этом чертоге бездомных, воздвигнутом из высохших сорняков. Словно никто еще не проснулся, только Колесико сидит у своей керосинки, кофе кипятит.

– А Джелло где? – поинтересовался Рихард.

Колесико, не говоря ни слова, кивнул, указав на скорченную, словно младенец во чреве, человеческую фигуру, издававшую громкий храп.

Рихард присел рядом на корточки, потряс спящего за плечо: «Вставать пора». Джелло пошевелился, из кармана его пиджака на Рихарда уставились влажные поблескивающие глазки Младшего. Он потряс Джелло энергичнее.

– Послушайте, меня к вам ваш ангел-хранитель прислал.

– Чего?

– Я про мисс Эллен говорю.

– А, ну спасибо ей.

– Как вы себя чувствуете?

– Ничего, а сейчас совсем станет хорошо, – пробормотал Джелло, нащупывая рукой валявшуюся рядом пустую бутылку из-под виски. На донышке что-то еще было, и он, облокотившись о землю, хлебнул дешевого пойла и тут же сильно закашлялся.

«Надо же, – заметил Джелло по этому поводу, – сироп от легких хоть ведрами пей, все ничего, а вот тут глоточек маленький сделаешь, и пожалуйста».

Рихард положил свою холеную ладонь на грязный лоб Джелло.

– Вы бы его не трогали, док, – посоветовал подошедший Колесико. – С похмелья он.

– Да нет, не в похмелье дело, – нахмурился Рихард. – У него лоб горячий, похоже, он сильно болен, температура явно высокая.

Колесико лишь скептически хмыкнул.

– Знаем мы про температуру эту, как же. Вытащив стетоскоп, Рихард принялся выслушивать Джелло.

– Плохо дело, – резюмировал он, постаравшись, чтобы Колесико все явно расслышал. – Необходим безотлагательный курс антибиотиков. – Рихард извлек на свет свой переносной телефон, набрал номер: – Немедленно в больницу.

– Не поеду, – слабым голосом возразил Джелло.

– А что такое-то, док? – Колесико, наконец, усвоил, что дело серьезное, но Рихард, не обращая на него внимания, что-то диктовал в трубку. «Машину "скорой"», и поторапливайтесь, – слышались его приказы. – Серьезное обострение в легких… Да-да, именно в бывшем парке… поняли? Стало быть, минут через пять? Встречаю вас у турникета».

Услышав про «скорую», Джелло встревожился не на шутку.

– Не надо, док, ну зачем вы это? Со мной все нормально. Вот кофе выпью сейчас, и хоть рок пляши.

– Ага, как раз и вода закипела. – Колесико снял котелок с костра.

– Я сам заварю. – Поднялся на ноги Джелло. Рихард уложил его обратно на подстилку.

– Вы больны, неужели непонятно?

– Не поеду я в больницу эту вашу, не поеду и все.

– Хорошо, но тогда позвольте мне сделать вам укол, уж это непременно, а там посмотрим, – и Рихард достал из сумки заранее приготовленный шприц.

– Не надо мне никаких уколов.

– Но ведь для вас же лучше: глядишь, лекарство подействует, тогда и в стационар не нужно будет ехать.

Джелло посмотрел на него мутным взглядом.

– Точно не надо, док?

– Точно.

– Хорошо, тогда давайте, впрыскивайте эту мочу. Но только один укол, договорились?

Рихард закатал ему рукав и первым же движением нашел вену.

– Ну вот, теперь вам должно стать лучше. Джелло промолчал.

Вернулся с дымящимся котелком Колесико, Джелло приподнялся, сел, но голова его тут же свесилась на грудь.

– Смотрите-ка, док, ему, видать, совсем фигово.

– А я вам что говорил? Болен он, и серьезно.

– Господи, да он и не шевелится!

– Ну-ка, помогите, – скомандовал Рихард, схватив Джелло под мышки, – надо его к входу доставить.

Послышалась сирена мчащейся к парку «скорой помощи».

На мосту Веррацано Нэрроуз, переброшенном через гавань, машину Бена чуть не опрокинул внезапно налетевший порыв ветра. Он чувствовал, как под колесами ходуном ходят и прогибаются расшатавшиеся плиты.

Кретин он, настоящий кретин! Тоже мне, напридумывал, навоображал всякое: вот явится к ней и возвестит, что решил опять с ней пожить, а она, мол, от счастья до потолка будет прыгать. Как же, размечтался. Это после того-то, что он об нее, можно сказать, ноги вытер, она теперь должна ликовать по случаю его возвращения? Да, до такого и последний идиот не додумается.

И чего себя обманывать, она, конечно, вернулась к врачу своему, с которым жила до него. А почему бы ей и не вернуться? Он ведь сам ей это советовал. Неужели ей сидеть в четырех стенах да слезы лить из-за того, что какой-то старикашка ею пренебрег?

Да, кретин ты, ничего больше, и даже не кретин, просто мудак.

Санитары с носилками бегом добрались до распростертого тела, над которым стояли Рихард с Колесиком, воспользовавшись вместо больничной койки полуразвалившимся старым вагончиком.

– Побыстрее в машину, прошу вас, – сказал Рихард.

– Но, доктор, ведь сначала надо…

– Делайте, как вам сказано, – рявкнул он. – Я еду с вами.

Джелло переложили на носилки. Когда их ставили в машину, из кармана вывалилась мышка.

Санитары обменялись изумленными взглядами.

– Да-а, разное я повидал, но чтобы мышей с собой таскать… – протянул водитель. Рихард прыгнул в машину вслед за последним санитаром.

– Мне тоже ехать? – спросил Колесико.

– Давай, – кивнул водитель, – рядом со мной располагайся.

– Ни в коем случае! – так и завизжал Рихард, потом взял себя в руки. – Зачем вам ехать, вы лучше Эллен дождитесь, она сейчас подойдет. Расскажите ей, что случилось. Скажите, я постараюсь сделать все, чтобы его откачать.

– Ладно, док, – ответил Колесико. Захлопнулись дверцы, «скорая» отъехала, оглашая окрестности пронзительным воем сирены.

Младший, ничего не понимая, поторопился спрятаться в канаве.

Очутившись наконец в метро с коробкой бутербродов под мышкой, Эллен ни о чем не могла думать, кроме как о подгоревшем беконе. Целый фунт испортила, сплошные черные хлопья. И квартира вся в дыму, запах, словно мусор тут сжигали. Еще хорошо, что кухня не запылала.

Она проветрила помещение, отскребла сковородку. Подумала было: кину, мол, по куску сыра на хлеб, как-нибудь на этот раз обойдутся без дополнительных калорий. И протеин всем им действительно необходим.

Она прошла три квартала до ближайшей бакалеи, купила еще бекона, обжарила. В конце концов, ради Джелло она готова и время потратить, и силы.

Как только «скорая» подкатила к дверям отделения Неотложной помощи, Рихард с санитарами из «Сент-Джозефа» вытащил носилки, чтобы не терять ни секунды.

– Молодцы, – похвалил он бригаду «скорой помощи». Они молча улыбались.

– Для вас стараемся, доктор Вандерманн, – ответил за всех водитель.

– А то, – подхватил кто-то из бригады. – Покажите мне врача, который ради какого-то бродяги станет выходные свои тратить.

– Но ведь мы клятву Гиппократа давали, это наша обязанность.

– По воскресеньям она отменяется, клятва эта. Для всех, кроме таких, как вы, док, а вы один на миллион.

– Спасибо, ребята, спасибо большое.

И он помчался в больницу, оставив их восхищенно качать головами.

За пультом сидела пожилая сестра.

– Ну, что у вас такое? – вяло поинтересовалась она.

– Несчастный случай с летальным исходом. Тело отправьте в морг, побыстрее. Я сейчас выпишу свидетельство о смерти.

Она, не взглянув на него, протянула Рихарду пустой бланк.

Бен и ключ не успел повернуть в двери, как створки распахнулись. Мэрион еле сдерживала ярость.

– Куда это тебя носило?

– Прокатиться захотел.

– Прокатиться?

– Угу, заодно и к себе в зал наведался.

– Так ты ездил в Бруклин?

Бен исподлобья взглянул на нее:

– Оставь меня в покое.

Но она не поняла его откровенного намека.

– Ты же подвергаешь себя страшной опасности.

– Угомонись, Мэрион. – Устал он, расстроен, а тут еще ее истерики надо выслушивать.

– Как можно в твоем состоянии затевать такие поездки!

– Послушай, Мэрион, я не инвалид. И врач сказал, что меня поддержат физические упражнения, причем побольше заниматься надо.

– Вот и занимайся этими упражнениями тут, дома. Незабудки по сей день не высажены.

– Завтра высажу.

Мэрион пристально разглядывала его.

– Мне не нравится, как ты выглядишь, отец. Приготовлю тебе горячую ванну. А потом…

– Я сам могу себе ванну приготовить, – в голосе его появилась решительность.

С минуту она все смотрела на него, потом снисходительно улыбнулась.

– Ты сегодня и без того утомился. Хорошо, отдыхай, я ухожу. – Мэрион направилась к дверям. – Скоро суп тебе принесу.

Шла бы ты в задницу со своим супом. Терпеть он не может, когда с ним как с младенцем обращаются, а она и вовсе хочет лишить его всякой инициативы. Причем ничего тут он сделать не может, вот что всего противнее.

Гомес, дежуривший в этот день в морге, сидел, положив ноги на стол. У него как раз был перерыв, никакой срочной работы – можно посмаковать свою телятину с поджаренным хлебом. Когда вкатили носилки с телом Джелло, он и не обернулся. Санитар тут же исчез. Ну да, живые тут не задерживаются, как же. А мертвяки в их услугах не нуждаются, могут и обождать. У Гомеса в лавке вообще спешить не принято, и никто из его клиентов по этому поводу с жалобами не обращался, вообще ни с какими жалобами, прошу заметить.

– Доброе утро, Гомес, – приветствовал его Рихард, улыбаясь.

Гомес чуть удивился: нынче воскресенье, а что-то он не припомнит, чтобы по выходным к нему врачи заявлялись, но все равно от телятины его ничто не отвлечет.

– А, здравствуйте, доктор Вандерманн, – пробормотал он с набитым ртом.

– Приготовьте вот это тело, пожалуйст.

– Вы вскрытие делать собираетесь? – у Гомеса глаза на лоб полезли от удивления.

– Нет, просто мне нужны для исследования образцы тканей…

– Какие исследования воскресным-то утром, док? Что-то не слыхал я, чтобы лаборатории по выходным работали.

– Послушайте, Гомес, это же редкий случай, чтобы к нам попал с улицы свежий покойник и притом без родственников, так что никаких возражений и протестов не предвидится.

Гомес расхохотался.

– Так бы сразу и сказали, док. – Он прервал свою трапезу, рукавом вытер губы, с тоской взглянул на кусок вишневого торта, оставшийся на тарелке. – А как же его десерт?

– Вы бы поторопились, Гомес, – сказал Рихард, – надо сердце удалить за двадцать минут, не то от него никакого проку для исследования не будет.

– Будет сделано, док. – Особой радости от предстоящей работы Гомес не испытывал, выходной ведь как-никак, а по выходным на него лень нападает; но раз доктор распорядился, придется выполнять. Платят-то ему не за то, чтобы он прохлаждался, а платят недурно, совсем недурно.

Рихард вышел за тем фургончиком, куда были сложены инструменты. Из своей комнатки появилась сестра Кларита; он, широко улыбнувшись, поприветствовал ее и поспешил дальше, не то еще затеет она один из своих бесконечных разговоров. Минуту спустя Рихард вернулся, уже облаченный в хирургический халат и с холодильной камерой в руках. Гомес поджидал его у двери.

– Я же вас просил сразу начинать.

– Не могу. Сестра над телом молитву читает.

Через приоткрытую дверь было видно, как сестра Кларита совершает помазание и губы ее при этом шевелятся, произнося слова погребальной службы. Рихард нетерпеливо взглянул на часы. Осталось одиннадцать минут. Собравшись с духом, он толчком распахнул дверь.

– Послушайте, сестра, для этого у вас будет достаточно времени на похоронах.

– Что вы, доктор Вандерманн, что вы. Вы просто не в курсе дела, ведь святое помазание надо было совершить еще до того, как этот несчастный отдал Богу душу. А теперь надо помочь его душе, всеми силами помочь.

У Рихарда не находилось слов. Отвернувшись от монашки, он принялся разворачивать бинты, извлек инструменты.

– Хорошо, доктор, у меня сейчас утренний обход, так что делайте, что вам требуется.

– Удачи вам, сестра.

Подавив вздох облегчения, он вытащил часы. Девять минут, всего-то.

– Гомес, где вы?

Служитель принялся стаскивать с Джелло его лохмотья.

– Куда девать смокинг-то его прикажете?

– Возьмите себе на память, – усмехнулся Рихард.

– Очень вам благодарен, только как-нибудь обойдусь, – и тряпки полетели в мусорный бак.

– Лед стерильный, пожалуйста, – сказал Рихард, подходя к телу, – и побольше.

– Стерильный? Так за этим надо на склад сходить. Нам тут стерильный лед вообще-то без надобности.

Но Рихард ничего уже не слышал. Рука, обтянутая перчаткой, держала скальпель, кожа на впалой груди Джелло уже натянута – и вот на ней появился глубокий разрез.