Бен увидел, как она расхаживает босиком по палате, поеживаясь в своем легком халате, и забеспокоился: – Тебе ведь, наверное, нужно лежать? Она, не отвечая, кинулась к нему, обняла.

– Как я рада, что ты здесь!

– Ну, как твоя гастроскопия?

– Не беспокойся, пожалуйста, со мной все в порядке. Анемия, ничего больше.

Он облегченно вздохнул. Беспокойство Голди насторожило его. Как ни старался Бен прогнать дурные предчувствия, они настолько завладели его сознанием, что он даже забыл на столике в кафетерии свой букет.

– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – сразу приступила к делу Эллен, и в голосе ее чувствовалось огромное напряжение.

– Ну конечно, конечно. Только сначала ляг, укройся, еще воспаление легких схватишь.

Она набросила на себя одеяло, а он устроился на стуле рядом. Набравшись решимости, Эллен стала рассказывать. Бен ни разу ее не перебил, выслушав все до конца, потом воцарилось долгое молчание.

– Эллен, ты отдаешь себе отчет в том, что в сущности речь идет о предъявлении обвинения в убийстве?

– Но в этом я его и обвиняю.

– Успокойся, не спеши. А что если и правда он предъявит сердце Джелло, хранящееся у него в лаборатории? Ведь, в конце-то концов, этого клиента Милта он действительно не оперировал. Бедолага скопытился еще до того, как твой доктор приехал в клинику.

– Но я знаю, я точно знаю, что он…

– Выслушай меня, Эллен. Доктор этот – в этом ему не откажешь – соображает получше многих. И уж не сомневайся, он позаботился о собственной безопасности. Я уверен, что в случае чего он сумеет предъявить и документы, удостоверяющие, что для предполагаемой операции было приготовлено сердце павиана.

– Какое это имеет значение, раз он… он…

– Мне очень неприятно это говорить, Эллен, но прав все же он, а не ты, поскольку у тебя доказательств не имеется, сплошные совпадения, и только.

– Когда много совпадений, суд признает их косвенными доказательствами.

– Возможно, но я очень сомневаюсь, что тут тот самый случай…

– На самом деле мне нужно всего лишь еще одно свидетельство, после чего я обращусь в прокуратуру. И это свидетельство я попрошу тебя помочь мне раздобыть.

– Какое свидетельство?

– Мне необходимы медицинские данные о состоянии того японского миллиардера, причем заверенные.

– А зачем они тебе? Он же умер.

– Затем, что, по моему убеждению, у него должна быть та же группа крови, что и у Джелло.

– Эллен, мне это не нравится.

– Но ведь это гад убил Джелло, как ты не понимаешь! И неужели я допущу, чтобы даже такое сошло ему с рук!

– Не знаю, не знаю… – Бен покачал головой.

– Прошу тебя, Бен.

– О чем? Что я-то могу сделать? Я не детектив.

– Попроси Милта раздобыть заверенные выписки из истории болезни.

– Но как я…

– Пожалуйста, Бен, ведь он для тебя это сделает, правда? – Она смотрела на него умоляющими глазами.

Инстинктивно он чувствовал: надо заставить ее отказаться от этого плана, ничего хорошего все равно не получится. Но отказать ей Бен не мог.

– Хорошо, Эллен, я с ним переговорю, только дай слово, что ты обо всей этой истории будешь молчать, словно ничего не было. Даже Голди ничего про это не должна знать.

– Говоришь так, словно ты с Рихардом в заговоре.

– Перестань и подумай сама, он ведь такой знаменитый врач, вся ваша больница от него без ума. На его стороне самая тяжелая артиллерия. А ты пока что не располагаешь ничем, только догадками.

– Но помоги мне, и тогда будут не догадки, тогда появятся настоящие улики, – видно было, что ее совсем измучил это разговор.

Он взял ее руку, согрел ладонями: бедная, до чего измотана!

– Хорошо, я же сказал, я сделаю все, что смогу.

– Спасибо, – она робко улыбнулась ему. – А к Милту ты прямо сейчас поедешь?

– Нет, попозже, а сейчас я хочу немножко с тобой побыть.

– Бен, мы с тобой будем вместе долго-долго, сколько захотим, раз ты ко мне вернулся. – Она поцеловала его в губы. – Вот только вернут мне одежду, и сразу поедем домой.

– А скоро доктора обещали тебя выпустить отсюда?

– Доктора, доктора! Дай им волю, они тебя анализами просто замучают; так и будут одно обследование за другим назначать, пока не окажется, что у тебя-таки нашлась болезнь; а то, глядишь, и на тот свет тебя отправят, это уж как получится. Что тут долго толковать, ну, обморок у меня случился, подумаешь, невидаль.

Выглядела она и правда намного лучше, даже какой-то румянец проступил на лице.

– Ты уверена, что тебе тут незачем задерживаться?

– Абсолютно уверена. Я вполне сносно себя чувствую. Все со мной в порядке, вот если бы только не это… – И, раскинув руки, она продемонстрировала, что помятый больничный халат ей к тому же страшно велик.

– По мне, так ты все равно прелестна, во что тебя ни одень, – улыбнулся Бен.

– Да ну тебя, не подлизывайся. Лучше достань у Милта то, о чем я тебя прошу.

Оказалось, что Милта нет дома, но Сара не отпустила его, так и вцепилась в Бэна, обрадованная, что наконец-то можно с кем-то отвести душу.

– Бен, входи же, входи, усаживайся, – и буквально втащила его через порог.

– У меня времени совсем нет, Сара, я только на минутку, Милту надо два слова сказать…

– Ты, я слышала, вернулся в Бруклин, да? – она не обратила ни малейшего внимания на его слова.

– Так и есть, Сара, а когда же Милт вернется?

– Будто я знаю; у него работа, а он такой, если начал что-то делать, время для него просто перестает существовать, да что мне тебе объяснять, ты мне вот что скажи…

– Работа? Но ведь он же подал заявление об уходе.

– Ага, в сто пятнадцатый раз, а может, в сто пятидесятый, не считала, и в сто восьмидесятый забрал его назад. Ты Милта знаешь, он просто не умеет спокойно жить, как все люди живут.

Бен покрутил подбородком. Да ведь и правда, у Милта вечно все не так, как у остальных.

– Ну, тогда я к нему в офис загляну, может, и застану.

– Не знаю, не знаю, а что ты так спешишь, посиди со мной, сейчас кофе принесу.

– Нет уж, Сара, спасибо, ты ведь начнешь меня уму-разуму учить, а мне это ни к чему.

На ее лице промелькнула обида.

– Зря ты так, Бен. Я ведь только о твоих же интересах забочусь, можешь не сомневаться.

– Ты всегда так говоришь.

– Все вы, мужчины, из одного теста сделаны. Думаете, что чем моложе, тем лучше. Так вот что я тебе скажу, Бен Джекобс, зрелая женщина – она и как женщина сто очков вперед даст любой писюхе.

– Какой разговор, Сара, только я…

– Послушал бы меня, я точно тебе говорю, что Бренда для тебя самая подходящая жена. Заботилась бы о тебе, жил бы с ней и не знал печали…

– Мне ничьи заботы не требуются.

Сара как и не слышала, полностью увлеченная своими мыслями.

– Жаль, упустили случай, поздно уже, она недавно записалась в «ААА».

– Антиалкогольный альянс? Она что, пьет? – вот уж никогда бы не подумал.

– Не смеши меня, Бен, – она бросила на него раздраженный взгляд. – Ты что, совсем не соображаешь?

– Нет, не соображаю.

– Господи, да туда ведь записываются, чтобы мужчину найти; вот она тоже нашла, причем на первом же собрании, и у них, заметь, все уже было.

– Ты шутишь?

– Ничего не шучу. Мужчина оказался не тебе чета, сразу сообразил, какая ему роскошная женщина в руки плывет.

– Но ей-то что за радость спать с алкоголиком?

В глазах Сары читалось откровенное презрение к его тупости.

– Не с алкоголиком, Бен, не с алкоголиком. С лечащимся, вот так будет правильно. У всех есть какие-то психологические проблемы. Бывает, с человеком не один год в браке проживешь, пока выяснится, что он такое, а вот Бренда умница, она сразу поняла, как тут надо действовать.

Нечего говорить, своя логика тут была, как к ней ни относись.

– И он тоже старается, очень старается стать нормальным. А она ему в этом помогает.

– Ладно, Сара, если ты настаиваешь, я тоже в «ААА» запишусь.

Она не оценила его юмора.

– Тебе бы все посмеиваться… Хотя, я так думаю, может, и правда тебе стоило бы. Давай я у Бренды все выясню, она, если не ошибаюсь, приписана к их отделению при Первой пресвитерианской церкви, ну знаешь, на Генри-стрит.

Бен только усмехнулся. Сара неисправима. Еще бы Милту не стремиться обратно на службу при такой вот жене.

Дверь чуточку приоткрылась, в просунувшейся руке была белая блузка и матроска, которые Эллен выбрала, собираясь вчера на похороны, все тщательно отутюженное, на вешалке, а следом показалась и сама улыбающаяся сестра Кларита.

– Ой; спасибо вам, сестра! Большое спасибо.

– Валялось все там, в приемном отделении, ну, я и решила, а вдруг вам еще эти вещи понадобятся.

– Вы такая добрая, – и Эллен кинулась ей на шею.

– Как вы, пришли в себя?

– Конечно, все у меня хорошо.

Монашка недоверчиво смотрела на нее, но Эллен и не заметила, что ей не очень-то верят. Тут же начала одеваться.

– Я беспокоюсь за вас, милая.

– Ну что вы, не стоит.

– Для меня ведь не секрет, что этот джентльмен, обходившийся без дома, – Джелло, так? – очень много для вас значил. И кроме того, вы последнее время неважно себя чувствуете. А часто бывает, что шок и горе, да еще и ослабленное состояние…

– Ну что вы, сестра. У меня еще достанет сил, чтобы за себя побороться.

– Разумеется. Но меня беспокоит, что вы так воинственно настроены.

Эллен кончила одеваться, но выйти ей все равно было нельзя.

– А туфли? Куда девались мои туфли?

– Ох, простите, внизу они, внизу, у меня в комнате, совсем забыла. Сейчас принесу, одну минутку.

– Я с вами вместе за ними спущусь.

– Но вы же босая.

– Ну и что.

Персонал, ко всему привычный, не обратил внимания на странную пару: старая монашка и босоногая библиотекарша живенько бегут по коридорам вниз, в подвал.

– Может, чашечку чаю выпьете? – предложила сестра, извлекая на свет туфли.

– Да нет, спасибо, хотя… – Эллен почувствовала, что было бы невежливо никак не отблагодарить сестру Клариту за ее доброту. Да к тому же она, возможно, кое-что могла бы ей рассказать про происходившее в то утро там, в морге. – Спасибо, не откажусь.

Сестра указала Эллен на какой-то сундук в углу: «Садитесь, будьте как дома», – и включила кипятильник, достав потрескавшуюся фаянсовую чашку.

– Все думаю и думаю про смерть Джелло, – осторожно начала Эллен в расчете на откровенность монашки.

Сестра Кларита закивала.

– Это совершенно естественно, милая, всегда мы спрашиваем самих себя, а не могли мы еще что-нибудь сделать, чтобы сберечь тех, кого любили.

– Нет, мне кажется, себя винить у меня нет оснований, не знаю вот только, все ли сделал, что мог, доктор Вандерманн. – Эллен сознавала, что вступила на опасный путь, но никак не могла изобрести обходных маневров.

Сестра Кларита устало опустилась на стул с нею рядом. Эллен вся напряглась, однако монашка сидела молча. Словно бы изучая распятие на противоположной стене, она тяжко вздохнула.

– Иисус заповедал нам: «Не судите!» – и стало быть, не нам воздавать другим людям за их упущения, не нам.

– Сестра! – Эллен просто ушам своим не верила. Выходит, и монашка подтверждает ее подозрения.

Но сестра лишь поднесла палец к губам.

– Замышляя отмщение, так легко быть неправым и неправедным. Допустите только, чтобы ненависть взяла в вашем сознании верх над любовью, и тогда зло торжествует свою победу.

– Но, сестра, что именно… Монашка резко поднялась со стула:

– Наш чай готов! – Это прозвучало так радостно, словно они беспечно болтали о погоде. Все ясно, задавать ей какие-либо вопросы не имеет смысла.

В руках Эллен появился чай, от которого пахло ромашкой.

– Выпейте, выпейте, это сразу успокаивает.

– Спасибо, – промямлила Эллен, смутно понимая, что этот чай действительно хорошо на нее подействовал в прошлый раз.

– Очень мне жаль, – сказала сестра Кларита, потягивая из своей чашки, – что я вам почти не смогла помочь с похоронами. Мне слишком поздно об этом сказали.

– Полноте, сестра, вы такие чудесные цветы прислали!

– Но ведь это был ваш друг, значит, надо было и мне что-то от себя добавить. – Она похлопала рукой по сундучку, на котором они сидели. – Ну хотя бы вот этот гроб.

– Что? – Эллен в изумлении посмотрела себе под ноги. Сундук как сундук, хорошее дерево, что-то вроде тумбы для телевизора, только пошире и намного длиннее. Хватит места, чтобы… – О Госпди!

– Да-да, это гроб. Без изысков, но вполне добротный. И я сама его изготовила. Уж будьте уверены, трудов потребовалось немало. Вы рукой проведите, видите, как гладко? Ну так я две недели только шкурила дерево, вот что. – Монашка любовно провела ладонью по доскам.

Сама того не желая, Эллен сделала то же самое – и правда, не доски, а просто шелк, даже чуть влажное что-то, как на дорогих тканях.

– Пока что постель мне заменяет, кладу матрасик, подушку, очень удобно. Вам нравится?

Эллен не находила слов. Ну как можно хвалить человеку его собственный гроб?

– Да, неплохой, – выдавила она из себя, наконец. – На тумбу похож.

– А это и есть тумба, только в тумбу всякие дорогие вещицы складывают, а сюда положат меня, чтобы мне уж ни о чем таком не думать, только про ответ свой перед Богом.

– Оставьте, сестра, ну зачем такие мрачные мысли?

– Ничуть они не мрачные, милая. – Глаза сестры Клариты сияли. – Так радостно избавить от страха смерти. Почему считают, что смерть самое страшное горе, она же должна как радость и как освобождение восприниматься! Мы покидаем эту юдоль, чтобы очутиться в своем истинное доме, где приготовлено для нас место. А это… – она опять провела рукой по ящику… – служит мне напоминанием, что час моего освобождения близок.

Эллен залпом допила чай. Скорей бы отсюда выбраться! Слишком уж все сразу: смерть Джелло, предательство Рихарда, да еще сиди, пей чай на гробе и слушай, какая это радость умереть.

Просто безумие какое-то, а ее в последние сутки и без того безумие преследует на каждом шагу.

Такси медленно ползло по Бруклинскому мосту, битком забитому машинами, – поддень, час пик. Бен радовался, что решил обойтись сегодня без своей машины; с ума бы сошел, сидя сам за рулем, в этакой пробке. И куда, хотел бы он знать, все они едут? Ведь рабочее время, вот и занимались бы делом; ну хорошо, пошли бы куда-нибудь перекусить, если у них перерыв.

Он разглядывал из окна идентичные башни Всемирного торгового центра, две гигантские постройки, которые тут чуть не рухнули, страшно и подумать, какие бы от них образовались завалы. А ведь все именно так и могло получиться, если бы террористы были посообразительнее, упрятав динамит туда, где взрыв дал бы самую сильную волну – и тогда не спасли бы никакая массивность, никакой бетон.

Башни эти ему никогда не нравились. Только загромождают замечательную панораму небоскребов, которой они с Милтом часто любовались, сбежав на балкон от разговоров Сары. Забавно, что все самые знаменитые снимки Нью-Йорка – с панорамой небоскребов, подсвеченных заходящим солнцем или залитых неоном огней ночью, – делаются отсюда, из Бруклина. А те, кто выкладывают сумасшедшие деньги за то, чтобы жить на Манхэттене, ничего этого и не видят, только стены громад, наступающие со всех сторон.

Он взглянул на часы: почти полдень. Хорошо бы Милт уже достал выписки, когда он до него доберется. Бен позвонил ему из дома, и Милт сказал, что постарается, на все кнопки нажмет, какие ему доступны. А уж если Милту это не удастся, нечего и пытаться действовать через кого-то еще.

Хотя, если честно, не хотелось Бену во все это ввязываться, ему совсем не улыбалась перспектива сопровождать Эллен, когда она пойдет в прокуратуру, ждать с нею вместе, какое будет вынесено решение собирать бумаги, из кожи вон лезть, чтобы упрятать убийцу Джелло за решетку. Ему в общем-то все равно, убийца Рихард или нет. Ему бы одного хотелось: чтобы опять началась нормальная жизнь, вернулись те счастливые денечки, какие у них были, пока не случилась эта авария с вертолетом. Чтобы наверстать время, по глупости им растраченное, и просто сидеть дома и любить ее. Может, ее уже выписали, и она добралась до квартиры, пока он тут торчит, зажатый со всех сторон автомобилями… А, черт!

– Так какой адрес-то, повторите, – попросил водитель.

– Лексингтон, угол сорок третьей.

Добираться еще кварталов десять, а поток машин словно и вовсе замер.

– Остановите, пожалуйста, дальше я пешком дойду.

– Как хотите, – водителю, кажется, это тоже по душе.

Бен сунул ему лишний доллар и выпрыгнул на тротуар.

Господи, до чего он не выносит Манхэттен! Все несутся, словно крысы, разбегающиеся после потравы, везде полно каких-то грязных типов, торгующих кто кошельками, кто часами прямо из картонных коробок. Вовсю стараются ухватить лишнюю пятерку-десятку, а уж каким способом – неважно.

Ну вот, наконец, и здание, где контора Милта. Лифт доставил его на сорок первый этаж, холл там напоминал полотно футуриста – марсиан бы сюда, когда прилетят, им понравится, совсем как дома. Ага, вот и литеры немыслимых размеров – З.А., надо понимать, «Знаменитые артисты», а под этими литерами столик и за ним красивая секретарша. Милт говорил ему, что в Калифорнии под этой аббревиатурой все, кому не лень, приписывали другую: Л.А. – З.А. из Лос-Анджелеса, так и агентство их все там называют, «Зала».

– Могу я переговорить с Милтом Шульцем?

– Ваша фамилия, пожалуйста, – улыбка приклеена, хорошо ее выдрессировали.

– Да это же Бен Джекобс! – загремел за его спиной чей-то голос.

Он обернулся и тут же попал в объятия Дона Арнольда, страшно ему обрадовавшегося. Опять немножко лишнего веса набрал.

– Вижу, все вижу, Бен, сейчас меня начнете ругать, что упражнения забросил, так? Но я просто дожидался, когда вы опять станете работать, а теперь я буду, обещаю, что все буду делать.

– Вот то-то, чтобы с завтрашнего же дня! – и Бен шутливо погрозил ему пальцем.

– Вы ведь не знакомы с моей женой? – Дон обнял красавицу-блондинку, стоявшую рядом. По фотографиям в журналах Бен узнал ее сразу. Так это и есть та сучка Доуни.

– Мистер Джекобс, я вам бесконечно благодарна, вы так помогли Дону! – Она протянула ему холеную ручку, на которой красовалось кольцо с гигантским бриллиантом.

– Видали, Бен? – Дон хвастливо ему подмигнул. – Я ей подарил на нашу помолвку.

Оба рассмеялись.

Бен не понял, что тут такого забавного, они вроде как успели уже развестись, разве нет?

– Знаю, Бен, знаю, о чем вы. – Дону нравилась его роль ясновидящего. – Но вот последняя новость: вчера окончательно завершился наш бракоразводный процесс. И мы решили, что это надо отметить…

Бен кивнул, все еще не сообразив, что дальше.

– И вот что из этого вышло, – Дон так и сиял. – Мы немножечко выпили – всего коктейль, Бен, ну хорошо, два, я по-прежнему форму соблюдаю. – Он заржал. – Ну, короче, мы обо всем договорились, покончили со всеми проблемами, а потом сели в машину, добрались до Мериленда и там, в Элктоне, нас опять поженили!

– Романтично, согласитесь, мистер Джекобс. Очень романтично! – зачирикала Доуни, с обожанием глядя на Дона, который легонечко поглаживал ее по попке. – Вот пронюхают в газетах, представляете, какие заголовки будут!

Один из телохранителей, державший двери лифта открытыми, пока шел этот разговор, окликнул их: «Мистер Арнольд, миссис Арнольд, вы опаздываете!»

– Поехали с нами, Бен, – предложил Дон. – Пообедаем вместе, у нас компания замечательная.

– Спасибо, но, к сожалению, не смогу.

– Жаль, но ничего, скоро увидимся, да? Скажу администратору, чтобы с вами связался, договоримся о времени, когда мне заниматься.

– Отлично, – сказал Бен. – И вот еще что, Дон…

– Да? – двери лифта чуть не защемили звезде нос.

– Вы, когда меню будете читать, подумайте, сколько раз придется отжиматься от пола за каждую лишнюю калорию, ладно?

– Все понял! – из лифта послышался бурный хохот Дона, и тут в холле появился Милт.

– Бедолага! – сочувственно сказал он, кивнув в сторону лифта. – Эта поблядушка второй раз ему в нос кольцо вдела.

– Мне тоже его жаль, – согласился Бен, – но, в конце-то концов, пора бы уже ему повзрослеть хоть немножко.

– Ну, он из тех, кто самой дорогой ценой уроки взрослой жизни оплачивает.

– Ага, вроде меня. Я сам только сейчас стал взрослым. Милт хмыкнул и повел его к себе в кабинет.

– Вот что, Милти, не хочу тебя отрывать от обеда, раз теперь перерыв, ты просто отдай мне бумаги, если достал.

Милт со вздохом опустился в кресло за своим рабочим столом.

– У меня неважные новости, молодой человек, неважные. Девушка эта твоя, похоже, и правда кое-что вынюхала. Я сам на этого Вандерманна всегда косо смотрел.

– Но выписку достать тебе не удалось? – нетерпеливо перебил его Бен.

– Нет, история болезни и вообще все, относящееся к этому делу, изъято до последней бумажки и отправлено в Японию.

– Быть не может!

– Они имеют право.

– А клиника, неужели клиника не оставляет себе копии?

– Сынок настоял на том, чтобы никаких копий не делалось.

– Может, ты бы позвонил ему в Японию, а?

– И что я должен ему сказать? Что мне нужна история болезни его папаши, поскольку тот будет фигурировать в деле о предумышленном убийстве?

– Нет, конечно, не так, но ты же этого японца знаешь, выдумай что-нибудь.

– Послушай меня, Бен. Этот молодой Хасикава ненавидит американцев, понятно? А я в его списке на уничтожение стою под вторым номером.

– Хорошо, что не под первым.

– Нет, под первым стоит Майкелсон. И по делу, должен признаться.

Бен улыбнулся. Милт про своего босса всегда умел сказать замечательно.

– Так зачем же ты к нему вернулся?

– Ну, видишь ли, а что мне оставалось делать? – Милт печально склонил голову. – У него теперь новый план, связанный с банком «Лионский кредит», и без меня ему не обойтись.

– Так значит, они теперь покупают студию?

– Ронни в этом убежден. Сходи к нам в конференц-зал, там стол новый установили, стиль – французский провинциальный модерн.

Бен расхохотался. А что остается? Эллен, разумеется, расстроят эти новости, но обойдется как-нибудь, зато вся противная история, в которую она ввязалась, глядишь, придет к завершению.