Министерство юстиции, Вашингтон, округ Колумбия
Риверс Джонс откинулся на кремового цвета спинку кожаного кресла; мерно покачиваясь и вертя между большим и указательным пальцами скрученную скрепку, он ждал соединения. Он бросил в мусорную корзину бумажный пакет из-под завтрака, приготовленного женой, и стаканчик из-под остывшего кофе и отщипнул от остатка лепешки с отрубями. Взгляд его был устремлен на дипломы в затейливых рамках, висевшие на стене его унылого служебного кабинета. На дипломах значилось: Ш. Риверс Джонс Четвертый. Первый инициал (лишь немногим из его знакомых было известно, что это сокращение его первого имени Шерман) он давно отбросил, как отбросил и порядковый номер после фамилии — слишком претенциозно, если ты не живешь на глубоком Юге. Увы, он давно уже не водил дружбы с отчаянными парнями, не гонял на машинах с бешеной скоростью, когда из-под колес летят во все стороны лепешки грязи, а ты лишь поплевываешь, пуская пузыри жевательной резинки сквозь щель между передними зубами. Кончено. А как хотел бы он перестать всякий день видеть перед собой на стене эти внушительные бумажные листы — доказательство сделанной им карьеры, напоминание о пути, выбор которого продиктовал ему отец. Если б не жестокий сердечный приступ, прикончивший этого сукина сына, дипломы Джонса висели бы сейчас в кабинете с видом на центральные кварталы Батон-Руж, в Луизиане.
Джонс вновь отщипнул от лепешки и откинулся назад, чтобы крошки не просыпались на костюм. Звонок Паркера Медсена прервал его крепкий сон. В отличие от генерала он не имел привычки подниматься чуть свет — для физических ли упражнений либо для безделья и приятного времяпрепровождения. Он едва успел принять душ и побриться — в сортире посидеть можно будет и попозже, чтобы прибыть в Западное крыло без опоздания. Медсен требовал пунктуальности. Конечно, этот парень и вечные «да, сэр», «нет, сэр» и прочая дребедень порядочно портят ему жизнь, но, с другой стороны, в Вашингтоне пронесся слух, что Республиканская партия будет выставлять Медсена в вице-президенты на следующий срок Роберта Пика. А это открывало возможность Медсену подумать и о президентстве. Неудивительно, что его так обеспокоила смерть Джо Браника. Учитывая, что в экономике продолжается неуклонный спад, а безработица и инфляция, наоборот, растут, как и яростное противоборство интересам США во всем мире, неожиданное самоубийство ближайшего, как это считается, к президенту человека никак не может быть фактом положительным. Генерал подыскивает и себе доверенное лицо, а это на руку Джонсу. Наплевать ему, к какому паровозу прицепиться, лишь бы вез.
Джонс только что переговорил с коронером округа Джефферсон. Доктор Питер Хо не оказал никакого сопротивления. Неудивительно. Большинство окружных чиновников крайне ленивы. Похоже, Хо даже испытал облегчение оттого, что не придется ему в уикенд производить вскрытие. Вот сейчас Джонс отдаст такой же недвусмысленный приказ чарльзтаунскому детективу, который тоже испытает облегчение оттого, что одной папкой на столе у него станет меньше. Дело будет, считай, сделано, а он, Джонс, приобретет еще одного влиятельного покровителя.
Размышления Джонса прервала его секретарша, сообщившая, что дозвонилась. Джонс выпрямился, прикидывая, как будет выглядеть слово «конгрессмен» или «сенатор» в рамочке на его визитке.
Клей Плешуин так подался вперед, что ножки его стула скрипнули по линолеуму. Он барабанил по конторке, с каждым неотвеченным звонком все сильнее. Секретарша помощника генерального прокурора ясно дала понять, что помощник хотел бы звонок не афишировать. Плешуин оглянулся на белое грифельное табло, на котором значились фамилии служащих. Обычно оранжевая магнитная бирка под словом «на месте» означала, что тот или иной офицер полиции должен ответить на звонок. Однако к Тому Молье это, видимо, отношения не имело. О табло он постоянно забывал, приходя и уходя когда ему вздумается, и Плешуин стал уже подозревать, что такая забывчивость детектива — забывчивость намеренная.
Плешуин встал, и правую ногу его тут же пронзило болью до онемевшей ступни; морщась, он потянул провод, заглядывая через щели жалюзи в затянутое железной решеткой оконце. Ну конечно! Молья стоял посреди комнаты, развлекая Марти Бенто и парочку других офицеров в формах, о чем свидетельствовали его мимика и жесты — болтал с увлеченностью девчонки-подростка.
— Эй, Моль, — рявкнул через стекло Плешуин.
Том Молья замолчал, поднял взгляд на Плешуина и помахал ему.
Плешуин указал на телефон:
— Тебе же звонят!
Молья приложил руку к сердцу и проартикулировал ответ:
— И ты... мне... как брат, Клей!
Бенто и другие полицейские так и зашлись в припадке беззвучного хохота. Сукин сын!
— Возьми трубку, Моль, черт тебя дери! — Плешуин глядел, как Молья подошел к своему столу и взял трубку. — Вот проклятье! Я что, в игры с тобой играю? Ответь на звонок!
— Я не совсем понимал, что ты там корчишься, Клей. На ирландскую джигу смахивало. Что, опять нога дает о себе знать?
Плешуин перестал сгибать и разгибать ногу.
— Нога моя тут ни при чем! И я англосакс, а не ирландец! Чем тут я, по-твоему, занимаюсь? Тебе звонят!
— Звонят! Господи Боже мой! Плешь, уж не королева ли это английская?
Плешуин издал тихое шипенье. О привычке копов сокращать и переиначивать фамилии он знал, но прозвище, которым наградил его Том Молья, в точности совпадало с внешней приметой Плешуина — его день ото дня все более расползающейся лысиной.
— Звонит генеральный прокурор из Министерства юстиции!
— Черт возьми, Плешь, так бы сразу и сказал! Хватит пререкаться! Разве можно заставлять ждать такого человека! Сейчас же переведи звонок!
— Так я же сказал тебе...
— Не будем тратить времени, Клей.
Помня предостережение секретаря, Плешуин бросился обратно к конторке и перевел звонок.
Том Молья приветственно поднял руку, помахал Клею Плешуину, говоря в трубку:
— Детектив Том Молья у телефона.
— Детектив Молья, — произнес женский голос, — готовы ли вы ответить на звонок помощника генерального прокурора США Риверса Джонса?
Возможно, вся эта чопорная церемонность объясняется южным происхождением помощника генерального прокурора, о чем свидетельствует его странное имя. Молье захотелось сказать женщине: «Готов. Передайте, чтоб позвонили мне», после чего повесить трубку, но он решил побороть искушение.
— Соедините, — сказал он, усевшись за стол, выглядевший так, будто его не убирали уже много лет.
— Детектив Молья?
— Ну, как вы в такое утро там, в министерстве? Не очень запарились, а, Риверс? Или обливаетесь потом, как мы?
Молья откинулся в кресле и задрал ноги на угол стола, отчего на потертый линолеум пола полетели бумаги и папки. В комнату, вмещавшую два стола, было втиснуто три, а на допотопном металлическом шкафчике мелькали лопасти переносного вентилятора. За кипами бумаг проглядывали фотографии жен и детей в рамочках, а стены пестрели разнообразными объявлениями, памятными записями и прочей дребеденью. Середину стены занимал черный силуэт — прикнопленное изображение мужчины с дыркой от пули во лбу и многочисленными следами от дротиков «дартс», которые в него метали как в мишень; два дротика еще торчали в нем, третий валялся на полу возле стола детектива.
— Нет, у нас все хорошо. У меня в кабинете кондиционер.
— Повезло, потому что, как говорят, сегодня опять ожидается жара.
— Вы занимались делом Джо Браника, детектив?
— Это вы про самоубийство?
— Да, детектив Молья, это я про самоубийство. — Джонс старался говорить очень спокойно и даже монотонно.
— Официально приказа еще нет, но дело это — мое. Еще одно привалило. Уже неделю я в запарке, пыхчу, как мартовский заяц, это я в смысле работы, как вы понимаете. — Молья снял ноги со стола, поднял дротик и бросил его, угодив мишени в плечо. Он порылся в бумагах. — Ну, здесь, по крайней мере, все ясно как апельсин. Мужик этот найден ярдах в двухстах от своей машины. Смерть от единственной пули в висок. В руке пистолет. Стреляный. Выстрел с близкого расстояния. Пулю, вероятнее всего, не найдут, учитывая рельеф местности. На правой руке и виске следы пороха... Картина ясная. Я заказал баллистическую экспертизу. Но и без нее яснее некуда.
Все ясно, кроме того, что о Берте Купермане по-прежнему ни слуху ни духу, и если не внезапный отпуск, то объяснить его отсутствие попросту нечем: дома у него никто не отвечает, служебной машины возле его дома нет, а Министерство юстиции уже взяло на заметку странное при всей своей ясности самоубийство.
Сосущая боль под ложечкой стала такой сильной, что ни пастилка «Тамс», ни два глотка «Пепто бисмал», бутылочку которого Молья держал в ящике стола, не смогли ее заглушить.
— По чьему распоряжению была заказана баллистическая экспертиза, детектив?
Молья засмеялся.
— Распоряжению? Вы шутите, Риверс? У меня на руках труп. При нем оружие. Он держит это оружие в руке! Я заказал баллистическую экспертизу. И никакого распоряжения мне для этого не требуется. — В трубке часто задышали. — У вас астма, Риверс? У меня самого в это время года сенная лихорадка начинается.
— Не сомневаюсь, что вы действовали как положено, детектив Молья...
— Моль.
— Простите? — досадливо переспросил Джонс.
— Зовите меня Моль. «Детектив Молья» — уже сколько лет ко мне так не обращаются. Поневоле начинаешь озираться: уж не отец ли мой находится в комнате? Встреча с ним была бы мне приятна, хотя, думаю, порядком бы и оглоушила — ведь он уже шестой год как на том свете.
— Да, детектив Молья, — продолжал Джонс. — Я хочу сказать, что баллистическая экспертиза, конечно, вещь вполне закономерная, но в данном случае... Покойный был членом правительства и личным другом президента.
— Ага, я это читал где-то.
— Вот именно.
— Что ж, сообщите президенту, что на этот раз ему не надо ни о чем беспокоиться. Я все беру на себя.
Последовала пауза.
— Уверен, что вы прекрасно справились бы с этим делом, детектив.
Молья услышал это «бы» и понял, что, как говаривал его Тиджей, «в «бы» вся загвоздка».
Помощник генерального прокурора не обманул его ожиданий.
— Но на этот раз не придется. Делом будет заниматься Министерство юстиции. Вам надлежит прекратить все дальнейшие действия и все материалы передать мне.
— При всем уважении к вам, Рив, и к президенту, тело было...
— Что это, детектив Молья? Мне послышалось, что вы назвали меня «Рив»? Разрешите мне кое-что объяснить вам. Я не имею прозвища, но имею должность. Я помощник генерального прокурора Соединенных Штатов. Я служу в Министерстве юстиции, и именно туда вы переправите дело! Я ясно выразился?
Молья мог бы сгладить ситуацию и извинить Джонса, решив, что тот просто переработал и на нем сказался очередной стресс, какие нередко испытывают правительственные чиновники, и что только из-за этого он позволил себе в разговоре с ним забыть о вежливости, но его всегда бесило чванство вышестоящих. Отец его не уставал повторять, что должность — она как дырка в заднице: у каждого имеется, а в Вашингтоне у некоторых и вовсе по две должности и, стало быть, уже по две дырки.
— Ну, достаточно, по-моему! — сказал он. — Это точно, что у вас в кабинете кондиционер, Риверс? А то мне кажется, что вы несколько перегрелись.
— Я уже сказал, что...
— Сейчас я говорю, Риверс. Вы меня перебили. И, могу добавить, уже не в первый раз. А говорил я о том, что, при всем уважении к вам и президенту, тело было найдено в Западной Виргинии офицером чарльзтаунской полиции. А значит, это дело наше, местное, а если точнее, то, поскольку меня угораздило с рассветом первым покинуть свою уютную постель и примчаться туда, то это мое дело.
— Уже не ваше, — прошипел Джонс. — Вы подчиняетесь Министерству юстиции, а Белый дом поручил расследование мне. Всякая ваша попытка помешать этому будет сурово наказана.
Далее последовало то, что некоторые сочли бы «внушительной паузой», но что Молья называл «тянуть резину» или «мямлить». У Риверса Джонса, помощника генерального прокурора и служащего Министерства юстиции, казалось, язык прилип к гортани, и он мялся, не зная, как ответить.
— Простите?
— Вы сказали: «расследование», Риверс. О каком расследовании речь?
— Сказав «расследование», я оговорился. Сказал это чисто механически, по привычке. Я хотел сказать «дело». Мы займемся этим делом.
— Неубедительно. Вы не оговорились. Вы сказали, что Белый дом просил вас провести расследование. Просто и ясно.
Новая пауза. Теперь Джонс полезет в бутылку. Тоже вполне предсказуемо. Когда загоняешь человека в угол и он не знает, что ответить, он либо сникает, либо лезет в бутылку. И опять помощник генерального прокурора не обманул ожиданий Мольи.
— Вы что, шутите, детектив? Потому что если вы вздумали шутить, то шутка ваша вовсе не забавна. И времени на шутки у меня нет. Распоряжение исходит от президента Соединенных, мать их, Штатов! Если я его выполняю, так и вы будьте любезны его выполнить!
Вытащив из-за уха карандаш, Молья воткнул его в лежавший на промасленном клочке папиросной бумаги гамбургер. Он поступил как намеревался, а Джонсу не хватило ни мозгов, ни решительности выпутаться из создавшегося положения. Скрывая что-то, люди обычно ведут себя либо уклончиво, либо агрессивно. Джонс грешил как тем, так и другим. В ходе разговора он, похоже, совершил уже две ошибки: проболтался Молье о расследовании и о том, что за расследованием стоит Белый дом. Молья как в воду глядел.
— Знаете, помощник генерального прокурора, я ведь всего только полицейский детектив, пытающийся выполнять свою работу как можно лучше, в чем и присягнул двадцать лет назад. Так что до тех пор, пока я не получу приказа от своего начальства, я буду вести свое расследование в интересах жителей округа Джефферсон, мать его так и рас-так!
— Кто же ваше начальство, детектив Молья?
— Шеф полиции Джей Рэйберн Франклин... Третий, — ответил Молья и услышал, как Риверс Джонс повесил трубку.