Финансовый центр, Сан-Франциско

Подняв воротники, они дрожали на холодном ветру, крутившем вихри в ущельях между небоскребами. Ветер тихонько подвывал, приносясь с залива; он пах морем, разогретым недельной девяностоградусной жарой, убивавшей всю растительную жизнь и оставлявшей во рту металлический привкус. Теперь волна жары спала.

Вечерами тихий и безмолвный финансовый центр навевал на Слоуна жуть: оставаться там на улице было все равно что стоять в колодце двора между корпусами огромного многоквартирного комплекса, который вдруг спешно покинули все обитатели. Сами масштабы окружающих зданий играли злые шутки с воображением — чудились разные звуки: чьи-то голоса, шум машин, вой сирен. Но на самом деле то был лишь ветер, изредка рев автомобильного мотора или шорох какого-нибудь клочка оберточной бумаги, носимого ветром по тротуарам и водостокам. С заходом солнца жители Сан-Франциско покидали деловую часть города, мигрируя в свои дома, отправляясь в рестораны Норт-Бич и Чайна-тауна и модные ночные клубы Саут-ов-Маркет. Финансовый центр был похож на призрачный город на голливудской декорации.

— Тебе вовсе не надо ждать здесь со мной, Дэвид. Я ведь знаю, что ты спешишь и нервничаешь.

Он вытащил сотовый.

— Предупрежу ее, что немного запаздываю.

После трех гудков у Мельды включился автоответчик. Наговорив сообщение, Слоун, щелкнув, закрыл телефон и опять взглянул на часы.

— Все нормально? — спросила Тина.

— Просто странно, что она еще не вернулась.

— Отправляйся. Я прекрасно доеду.

— Да нет. Все в порядке. — Он сунул руки в карманы кожаной куртки и съежился, чтобы холодный ветер не так задувал в шею. — Наверное, осталась выпить кофе с джентльменом, о котором она так часто говорит.

— Другой мужчина? Она не пришла к тебе на свидание!

Тина широко улыбнулась и отвернулась от порыва ветра, подувшего с Бэттери-стрит и растрепавшего ей волосы. Он всегда считал, что глаза у нее голубые, но сейчас, при свете, струившемся из вестибюля, они были цвета яркого летнего неба с серыми и желтыми крапинками. Она вдруг подалась к нему, словно притянутая невидимой нитью, и у него даже мелькнула мысль, что она хочет его поцеловать, но она шагнула мимо, устремившись к газетному автомату за его спиной, и стала рассматривать газету в пластиковом окошечке.

— Сообщение, что я тебе передала, у тебя сохранилось? Ну, то самое, где мальчишка-брокер предлагает свои услуги?

Он сунул руку в карман, но рубашка на нем была другая.

— Какая там была фамилия? — спросила она. — На листке?

— Джо Браник, кажется. А что такое?

— Никакой он не брокер, — сказала она, словно разговаривала сама с собой.

— Что? — Он прошел туда, где она стояла. Фотография была над самым сгибом, фамилии видно не было. Недоверчиво взглянув на Тину, Слоун порылся в кармане в поисках четвертака. Бросив монетку в прорезь автомата и получив в руку газету, он громко прочел заголовок: «Президент скорбит о потерянном друге». Заглядывая ему через плечо, она прочла вместе с ним всю страницу:

«АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС»

Вашингтон

На утренней пресс-конференции в Белом доме, на которой президент Роберт Пик, как ожидалось, должен был обсуждать свое участие в южноамериканской конференции по защите окружающей среды, глава администрации Белого дома Паркер Медсен подтвердил известие о гибели доверенного лица и помощника президента по особым поручениям Джо Браника.

Парковая полиция Национального парка «Медвежий ручей» в Западной Виргинии обнаружила тело Браника вблизи заброшенной просеки, проложенной по гари, примерно в 5.30 утра. Единственный пистолетный выстрел в голову, оказавшийся смертельным, был, видимо, произведен самим Браником. Медсен заявил, что дальнейших подробностей Белый дом сообщать не будет, и адресовал все вопросы к Министерству юстиции. Состояние президента и всего Западного крыла он охарактеризовал как «потрясение».

Друзья детства и соседи по общежитию в колледже Джорджтауна, Пик и Браник остались близкими друзьями на всю жизнь. Президент, который утром должен был отбыть в Южную Америку, чтобы присутствовать на саммите, отменил поездку. Согласно письменным источникам из Белого дома, президент лично сообщил о гибели Браника его жене и трем взрослым детям.

Слоун опустил газетный лист, вспоминая фамилию на сообщении.

— Совпадение, не иначе, — тихо сказал он.

К обочине подкатило такси Тины.

— Он погиб. В газете сказано, что это самоубийство. Зачем ему понадобилось звонить тебе?

Он взглянул на нее.

— Но мы даже не знаем, он ли это был.

— Конечно же он! Кто же еще? Ты его знаешь?

— Я... — Он рассматривал фотографию в газете. В выражении глаз мелькает что-то знакомое. — Нет, — сказал он. — Совершенно точно — нет!

Водитель, худой как щепка негр, нетерпеливо высунулся в окошко. Открыв дверцу, Слоун сунул в щель тридцать долларов.

— Отвезите ее домой. Сдачу оставьте себе.

— Ты вовсе не должен оплачивать мне такси, Дэвид! — Несмотря на все ее шутки на эту тему, он знал ее как яростную поборницу своей финансовой независимости.

— Нет уж, будь любезна! А счет я выставлю Полу Эбботу.

— В таком случае домой я поеду кружным путем! — И, улыбнувшись, она нырнула на заднее сиденье. — Так или иначе, история занятная, — сказала она, указывая подбородком на газету в его руке.

Он не был в этом уверен.

— Что с тобой?

— Я все еще в шоке оттого, что ты уезжаешь.

— А может, еще и не уеду. — Она потянулась к дверной ручке. — Я же сказала, что, если мне встретится подходящий парень, я останусь. Все, что от тебя требуется, это найти мне такого.

И она захлопнула дверцу, а он остался. Один на тротуаре.

Он вел машину, направляясь домой, но делал это чисто механически. Мысли его витали далеко — он трудился над разгадкой, пытался сложить пазл, в котором, чем больше он думал над ним, тем больше оказывалось прорех и несвязных деталей. Фотография в газете глядела на него с сиденья.

Почему ты замялся? Почему ты ответил не сразу, когда Тина спросила, не знаешь ли ты его?

Еще и еще раз он вглядывался в лицо на фотографии, но мысль работала нечетко.

Щелк.

Мысленная картина вдруг изменилась. Он стоит, глядя на дыру в почтовом ящике, в том месте, где раньше был замок. Дверцы семи других почтовых ящиков закрыты. Заперты.

Щелк.

Он стоит в квартире, беседуя с полицейским. Замок сбит, но не сломан. Так сказал полицейский. Сбит.

Работа профессионала. Щелк.

Слоун крутит в руке замок почтового ящика. На нем нет ни одной царапины.

Офицер полиции говорил о замке от входной двери Слоуна, но теперь Слоун вдруг понял, что с тем же успехом это можно отнести и к замку почтового ящика. Тот тоже был сбит. И дело не в неисправности. В таком случае это влечет за собой цепочку фактов, требующих тщательного осмысления. Тот, кто вскрыл его квартиру, вскрыл и почтовый ящик. Оба происшествия слишком схожи, слишком близки по времени, чтобы быть простым совпадением. А если это так, то мотив преступления меняется целиком и полностью. Это не был просто недоброжелатель, вознамерившийся нанести как можно больше ущерба имуществу Слоуна.

Щелк.

Мысленно он вновь перенесся в хаос развороченной гостиной. Решетки отопительных батарей были сорваны, мебель вспорота. Они что-то искали.

Щелк.

Он крутит в руках замок почтового ящика, ящик был пуст.

Они рылись в его ящике, надеясь найти что-то. Щелк.

Мельда, стоя на площадке, протягивает ему кипу конвертов.

На этот раз не так уж много — счета и ерунда всякая.

Щелк.

В офисе, проглядывая почту, он обратил внимание на бурый конверт с адресом, написанным от руки. Нет, не только счета и ерунда всякая.

Он машинально бросил взгляд на сиденье, потом вспомнил, что оставил портфель в офисе, предварительно набив его почтой. Хотел было выйти из машины, но удержался.

У тебя разыгралось воображение. Нет никаких оснований считать, будто в том конверте есть что-то, кроме счетов и всякой ерунды. Возможно, там сертификат, дающий право на несколько дней отдыха в Лас-Вегасе или Палм-Спрингс, если выдержишь полуторачасовые разглагольствования о том, как выгоден тайм-шер.

Он включил радио, но и с музыкой мысли продолжали крутиться, перебирая частички пазла, прилаживая одну к другой, пытаясь создать из них связную картину. Мельда не заметила взломанного ящика, из чего следует, что она вынимала почту до проникновения туда кого бы то ни было.

Желудок свело от боли. Он взглянул на часы, вытащил из бардачка сотовый и быстро набрал номер. Гудок.

Ответа нет. Второй гудок. Ответа нет.

И в третий раз точно так же.

Щелчок включившегося автоответчика. Он нажал на кнопку отмены и взглянул на время на приборной доске: 10:00. Лотерея-бинго уже больше часа как завершилась. Мельда должна была вернуться домой.

Мельда Деманюк повернула ключ в замке и нажала на дверную ручку. Заперто. Она досадливо вытащила ключ, вложила его в новый, недавно вставленный замок и повернула в ожидании щелчка, как и учил ее Дэвид. Опять сунув ключ в первый замок, она подергала им. Бывает, заедают зубцы. На этот раз дверная ручка подалась легко.

Ей казалось, что, уходя на лотерею, она заперла дверь на оба замка, но память ее, слабея с каждым днем, преподносила все новые сюрпризы. По всей видимости, она забыла запереть дверь как следует, а придя домой и отпирая замок, заперла его. Она вздохнула. Столько хлопот, столько сложностей.

И все же она выдавила из себя улыбку. Нет, она не будет портить себе настроение из-за такой глупости. Особенно в такой вечер. Ведь она выиграла бинго! Впервые! Когда выкрикнули «Б-5», она чуть не запрыгала от радости. «Бинго!» — это прозвучало визгом собачонки, которой наступили на хвост. Зал церковного собрания взорвался смехом, а потом аплодисментами, когда, встав, она отправилась за выигрышем — огромным, целых 262 доллара. Она сжимала в сумочке эти деньги, казавшиеся ей целым состоянием. Она уже знала, на что потратит выигрыш. Она купит Дэвиду свитер — тот самый, который видела в витрине магазина на набережной. Он так по-доброму к ней относится, не от всякого сына дождешься такого.

Распахнув дверь, она щелкнула выключателем. И уронила сумочку. Обе руки ее поднялись, зажимая рот, из которого несся беззвучный вопль. Уже на пороге в глаза бросился разгром. На бежевом ковре валялись вдребезги разбитые керамические фигурки ангелов из ее коллекции. Картины выдраны из рам, обивка мебели вспорота и порвана в клочья. Разгром был и в кухне: тарелки и чашки лежали вперемешку с кастрюлями, сковородами и продуктами, вываленными из холодильника. А ее свежеиспеченный яблочный пирог разбросал по линолеуму свою присыпанную корицей начинку.

Ноги стали ватными и не держали ее. Она уцепилась за кухонный прилавок, дрожа, как от внезапного порыва ледяного ветра.

Что же делать? Господи, что же делать?

Ее обуял страх. Выхватив из духовки сковороду, она прижала ее к груди, как бесценную фамильную драгоценность.

Дэвид. Позвать Дэвида.

Она попятилась, оступаясь на каких-то обломках; очутившись на площадке, ринулась вверх по ступенькам, карабкаясь так, словно в этом было все спасение, с усилием, как по глубокому снегу. На верхней площадке она уцепилась за перила, без сил, отдуваясь, неспособная даже произнести имя Дэвида, позвать на помощь. Она толкнула его дверь и шагнула внутрь. В голове у нее был разброд, все перемешалось, как кусочки пазла-головоломки. Он стоял в кухне спиной к ней.

Она набрала воздуха в легкие, чтобы что-то сказать.

Он повернулся.

— Вы! — ахнула она.