Тед с Марианой все гуляли и гуляли вокруг квартала. Тед купил у уличного торговца ледяной стружки с цветным сиропом и, когда вручал Мариане ее порцию, услышал от нее:
– Сначала «Джелл-О». Теперь это вот. Умеете же вы ухаживать за девушками.
– Второе свидание. Надо поднимать ставки.
– А, мой любимый вкус – э-э, аквамариновый.
Тед попробовал свой.
– Я, хоть убейте меня, про свой любимый вкус ничего не знаю.
– А то! И это прекрасно, а? Альтернативная вселенная прям, вкус – это цвет.
– Откуда они берут такие кусища льда? Будто иглу разобрали.
– Точно. Кто, интересно, делает такие глыбы льда?
Теду хотелось расспросить Мариану о ней самой.
Была ли она замужем? Какие у нее родители? Когда она потеряла невинность? На какие оценки сдала вступительные экзамены? Но она, казалось, была тем вечером так счастлива просто быть, просто хохотать и дурачиться, что он сдержался и почувствовал, как ему тоже стало воздушнее. Да и имеет ли значение вся эта мутная фигня? Они словно танцевали, и стопы их были легки. Тед вспомнил своего старого преподавателя из Коламбии, который в ответ на Тедовы жалобы, что в «Бесплодной земле» нет ни характера, ни чувства, сказал: «Лишь наделенным большими чувствами знакома нужда от них уходить». В те поры Тед решил, что это чушь и брюзжание, но, гуляя в тот вечер с Марианой, ощутил: ее большие чувства – в тени ее нужды сбегать от них. Было, было там великое «там», но отсюда к нему путь неблизкий, и торопиться в дорогу не стоит. Он без слов открыл свое сердце ее бессловесности, понятия не имея, как и почему. Он все ждал мига поцеловать ее, но всякий раз на миг же и опаздывал, пропускал ритм. Это все диско, наверное. Диджей виноват. Тед казался сам себе раннером первой базы – ждал сигнала от тренера на третьей базе, но сигналы изменились. Не было Теда на сборах команды, когда приняли новые сигналы. Не мог он теперь их понять и потому ничего не предпринимал, и они с Марианой все гуляли и гуляли – и не целовались.
Прошла пара часов, они бродили по округе, смеясь и неся околесицу, пока Тед не счел, что Марти уже можно забирать. Вернувшись в квартиру, они застали Марти и Марию одетыми, они сидели на диване, держась за руки, и болтали, как школьники. Заебись какая прелесть. Все расцеловались, обнялись и простились с Марией, как старые друзья, коими друг другу и были – и нет.
Марти, Мариана и Тед молча дошли до подземки. Выдался именно такой безупречный вечер, какие иногда случаются в жизни, – их не нужно украшать; грустно думалось, что у Марти таких осталось совсем немного. Они припозднились, и подземка почти обезлюдела. Ехали под водой в Бруклин в совершенно пустом вагоне – втроем, больше никого. Поезд внезапно остановился, как это бывает, без всякой постижимой причины, посреди реки, и огни в вагоне погасли. Пассажиры к таким случаям привычные, но никогда не знаешь, невинная ли это необъяснимая пауза, словно поезд переводит дух, или же катастрофическая поломка. Они сидели в тихой тьме, погребенные под миллионами тонн древней воды. Тед глянул на отца и спросил:
– О чем ты думаешь?
И Марти ответил:
– О старом добром Уолте.
Тед думал о нем же. Начал декламировать из поэмы «На Бруклинском перевозе»:
Марти подхватил – с той же точностью:
И снова Тед:
И Марти:
Вновь умолкли. На Бруклинском перегоне в подземке. Слегка ошарашенные от себя самих – и от Уитмена, и от ощутимого присутствия, внезапного необъявленного проявления вечности. Свежая волна. Свет поморгал и включился, поезд ожил.
Когда они переправились через реку, вернулись под твердую почву, сбросив уитманию, Тед вновь заговорил:
– Как по-испански будет «завершенность»?
Марти кивнул сыну, быстро глянул на Мариану и торжественно ответил:
– Пендехо.
Мариана широко улыбнулась, и Тед провозгласил:
– Вечер сегодня подходил для пендехо как никакой другой.
Дальше ехали молча, но Тед повторил еще раз, почтительно:
– Пендехо.
И лишь много лет спустя Тед узнал, что на самом деле pendejo, в отличие от столь резво предложенного Марти варианта, переводится не как «завершенность» – и близко не так. Более точный перевод – и старый козел наверняка это знал – «лобковые волосы».