Не успели глазом моргнуть, как выкатились на скоростную трассу Брюкнера. А через пару часов уехали далеко от города и оказались посреди прекрасного осеннего дня в Новой Англии. Тед вел машину, а Марти истреблял Марианину еду, урча почти что с половым восторгом, и запивал все это крепким кафе кон лече. Тед сказал:

– Передай сэндвич с колбасой.

– Что? Не дури. Ешь вот это.

– Я сказал, меня устраивает колбаса, ну?

Марти выдал ему сэндвич с колбасой, у которого изысканности, легкости и вкуса было, как у кирпича. Тед откусил и сделал вид, что ему вкусно.

– Ты в курсе, что у твоей колбасы есть имя? О-С-К-А-Р.

– Заткнись. – Тед попытался протолкнуть хлеб с бутербродным мясом по пищеводу – все равно что глотать сушеный палец.

– Фамилия Мейер. М-Е-Й-Е-Р. Твоя болонская колбаса – еврей.

– Ах ты божечки мои.

– Не мои. Этих делал Дж. Уолтер Томпсон. Молодцы ребята были. Тут на всех хватит.

– Чего хватит?

– Всего, кузнечик.

Тед мотнул подбородком в сторону Марианиной еды:

– Как платанос?

– Как жопки ангелов.

– Ты омерзителен.

– Жизнь омерзительна, Тед. «Но храм любви стоит, увы, на яме выгребной; о том и речь, что не сберечь души – другой ценой». Это кто сказал?

– Йейтс.

– Йейтс!

– Очередной буйный зловредный старик.

– Не он ли драл дочку женщины, которую любил, но которая бросила его ради какого-то мудака-политика?

– Ну, можно и так это истолковать. Мод Гонн.

– Да какая разница? Кому какое дело до того, что Йейтсу нравилось странное. Кого касается, что Уитмен был гомиком? А Фрост по-сволочному вел себя с женой? Откуда нам вообще все это известно? Не хочу я больше ничего такого знать. У. Б. у Йейтса – это «Уорнер Бразерз»?

– Нет.

– Ну извини, я автодидакт, Тед. Не то что ты, книгочей и неженка.

– Я знаю, ты это много раз говорил. Думал, это означает, что ты много чего знаешь про автомобили.

– Ха-ха-ха. Как колбаска?

– Пошел ты.

Так они и ехали все дальше и дальше на север. В безупречном любовном противостоянии. Теду подумалось, что Марти, быть может, – как те красные и золотые листья, что горят вокруг них на деревьях. В природе, казалось, все достигало пика живости и красоты непосредственно перед смертью, горело изо всех сил, так почему бы и человеку, части природы, не гореть? Его отец был красным, зеленым, желтым и золотым, словно восхитительная птица, что падает с неба. Опять парадоксальное обнажение. Тед кашлянул, и Марти помрачнел.

– Ты простыл? – спросил он.

– Да мелочи.

– Надень шарф.

– На улице восемьдесят градусов.

– Езда в автомобиле добавляет фактор остужения ветром.

– До семидесяти. Брррр.

– Так, а ну съезжай с трассы.

– Огородами поедем? Проселками?

– У нас есть время, чего б нет?

Тед направил «короллу» на съезд с шоссе.

– Это твой мир.