Ехать неезженой тропой было медленнее и красивее. Они углублялись в Новую Англию. Из магнитолы орали «Мертвые», а Тед меж тем преодолевал свой второй сахарский сэндвич с колбасой. Все поглядывал на Марианину снедь. Фрихолес как песня сирен. Наконец он больше не смог себя сдерживать. Потянулся, схватил пригоршню чего-то и сунул в рот, а следом еще и еще, как человек, выбравшийся из воды, глотает воздух. Марти одобрил:

– Есть, пить и веселиться.

– Может, два из трех сгодится? Куда дальше едем?

– Чтоб я знал.

– В смысле? Это ж твоя глушь.

– Не. Не моя.

– Ты ж вырос под Бостоном.

– Нет. Дай-ка мне еще кофе.

– Мы не можем останавливаться пописать каждые пять минут. – Но Марти уже завладел термосом. – В дневнике у тебя сказано, что ты из-под Бостона и что в молодости много странствовал по всей Новой Англии на мотоцикле «Триумф».

– Я боюсь мотоциклов.

– Ты не водишь?

– О боже, нет.

– Но ты из Бостона?

– Не-а. Ни разу там не был.

– Что? А чего же… чего же тогда «Носки»?

– Я жил в Нью-Йорке, и мне нравилось гладить людей против шерсти.

– Ты нелеп.

– Почему? Разговоры в результате не съезжали ни на что серьезное, и я еще и доставал всех заодно. Всем прибыток.

– Ты в 1918-м родился?

– Это оскорбление.

Тед кашлянул.

– Надень, бля, шарф уже, а?

– Да что ты привязался с этим шарфом? Не уходи от темы. Что в твоем дневнике правда, а что – выдумка?

– Это правдумка. И тут я прав, Олаф. Но и вымысел, Расселл. Как с «Рэззлз». Неведомо. История – сплошная, бля, мистерия.

– Угомонись, Саймон-в-рифму.

– Ничего больше не знаю – и плевать. Не хочу я знать про Йейтса и Уитмена, что они там делали со своими хуями, не хочу знать про себя. Хочу…

– Хочу – что?

– Хочу, бля, просто быть. И мне надо поссать. А ну к обочине, Дживз.