Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
ОТКУДА В ГОРОДЕ ЯСТРЕБ?!
Рассказ
Перевод К. Коринтэли
Арчилу Эргемлидзе
Дыхание моря достигало кофейни. Воздух был тяжелый, соленый и влажный. Я и Ачико сидели за круглым столиком и в ожидании кофе потягивали коньяк из крохотных, с наперсток, рюмочек.
Бармен - армянин-репатриант четко манипулировал маленькими медными джезве, двигая их в раскаленном песке, - точно музыкант, выстукивающий на доли ритм блюза. Кофейня, сооруженная из обожженного бамбука под огромной цветущей магнолией, сама похожа была на отдыхающего, который вышел на набережную попить кофе. Бармен принес джезве и наполнил наши чашки до краев. Я, не дожидаясь, пока осядет пенка, отпил глоток, глубоко вдыхая пьянящий аромат.
- У тебя что, глотка луженая? - спросил меня Ачико, поспешно ставя обратно свою чашку.
- Нигде не варят кофе так, как в Батуми, - помолчав, сказал я с удовлетворением.
- В Сухуми, - заметил Ачико и поднес чашку к губам, но отпить все не решался, только жадно вдохнул пар и прикрыл с наслаждением глаза.
Пока Ачико раскачивался, я выпил свой кофе и опрокинул чашку на блюдечко, как обыкновенно делают любители гадания на кофейной гуще.
- Ты умеешь гадать? - поинтересовался Ачико.
- Да так, немножко.
- Кто научил?
- Соседка, Ляля. Она потрясающе гадает. В прошлом году, перед рыбалкой на Кодори она мне погадала. Сказала, будь осторожен, тебе встретится змея.
- Естественно, человек, отправившийся рыбачить на реку, может встретить змею, чего там гадать! - засмеялся Ачико.
- Что было, то и рассказываю.
- Ладно, валяй! - махнув рукой, сказал он.
- В первый же раз, как я забросил сеть, вытащил из воды полутораметровую змею...
- Врешь! - прервал он меня.
- Клянусь матерью!
Ачико протяжно свистнул.
- Она мне еще раз гадала...
- И что?
- Вижу, говорит, тебя на чьей-то могиле, ты стоишь на коленях с цветами в руках.
- И что?
- Наутро умер Гулда.
- Ну да!.. - Чашка застыла в руке Ачико.
- Вечером того дня Ляля прибежала ко мне выражать соболезнование... стала извиняться, я, говорит, дура, глупая, такое тебе нагадала... а сама ревет...
- Ерунда, простое совпадение... - сказал Ачико и задумался.
- Возможно. Только с того дня я больше не гадал.
- Ерунда, - повторил Ачико и перевернул свою чашку прямо на столик.
Я не промолвил ни слова и отпил коньяк.
- Ну-ка, загляни в мою чашку, - через некоторое время сказал Ачико и протянул мне свою чашку.
Я взял у него чашку, заглянул. Дно было совершенно закрыто гущей, а на стенках обозначились какие-то причудливые узоры и иероглифы.
- Не умею я гадать, - сказал я, протягивая ему чашку обратно.
- Давай, давай, - подзадорил он меня.
- Плохая чашка, - заявил я.
- Все-таки что ты там видишь? - не отступал он.
- Море. Море вижу и корабль...
- А капитана? - засмеялся он.
- Птицу вижу.
- Может быть, самолет? - снова засмеялся он.
- Настолько я не разбираюсь, - сказал я и вернул чашку.
Кофейня со стороны дороги приличия ради была огорожена неким подобием проволочной изгороди. Вдруг на эту изгородь прилетел воробей.
- Чирик! - возгласил он и оглядел нас.
- Ага, твое предсказанье сбылось, птица - вот она, черед за капитаном корабля, - начал балагурить Ачико.
Воробей глядел на нас, глядел, потом взъерошился, распушил перышки, встряхнулся и вдруг, сорвавшись с изгороди, прилетел и сел прямо на наш столик.
- Однако какой нахал, - удивился Ачико.
Воробей набросился на маленький огрызок хлеба, пытаясь ухватить его клювом. Его крохотные лапки и коготки смешно скользили по пластику стола. Наконец он кое-как ухватил клювиком хлеб и, вспорхнув, улетел снова на свою изгородь. Оттуда он продолжал посматривать на нас, не выпуская из клюва своей добычи, затем раскрыл крылья и куда-то улетел.
- Видал, как он нас ограбил, этот разбойник? - удивленно глядя на меня, сказал Ачико.
- Гениально назвали его русские - воробей!
- То есть в чем гениальность?
- "Вора бей", понимаешь?
- Да ради бога, это ты сейчас придумал, - пренебрежительно проговорил Ачико.
- Не я, а русские придумали пичуге такое название.
- Вообще-то верно, название точное, - усмехнувшись, согласился он. Гляди-ка, он опять тут как тут! - воскликнул Ачико и подвинул на краешек стола еще кусочек хлеба. Воробей на этот раз к хлебу не прикоснулся, сидел себе на изгороди, склонив набок голову, и глядел на нас вызывающе, с задором.
- Чирик, чирик, - произносил он время от времени и менял при этом место.
- Могу спорить, что он знает грузинский и подслушивает нас, серьезно сказал Ачико.
- Смотри, не ляпни что-нибудь, вдруг он турецкий шпион! - предостерег я Ачико и от души расхохотался.
- Ты шутишь, а он гляди как слушает.
Воробей и вправду вел себя удивительно. Он склонил головку таким образом, что одно его ушко было обращено к нам.
- Кыш, сплетник этакий! - прикрикнул на него Ачико и взмахнул рукой. Воробей не шелохнулся.
- Ну, господин воробей, чего изволите? - осведомился тогда Ачико.
Воробей ему что-то ответил.
- О, пожалуйста, сию минуту! - Ачико засуетился и поставил на землю свою чашку.
- Чего он хочет? - поинтересовался я.
- Кофе, говорит, желаю, небось сами пьете, а я разве не человек?
Воробей слетел с изгороди на землю и с опаской стал приближаться к чашке.
- Иди, иди, не бойся! - подбодрил его Ачико.
Воробей заглянул в чашку и принялся клевать кофейную гущу.
- Но, но, не увлекайся, чего доброго, сердце испортишь, забеспокоился Ачико и нагнулся, чтобы поднять чашку. Воробей вмиг улетел обратно на изгородь.
Ачико насыпал себе на ладонь хлебные крошки и протянул воробью.
- Закусывайте, сударь!
Воробей после недолгого колебания распустил крылышки и подлетел к руке, но не сел, а начал описывать над ней круги. Видимо, считая, что осторожность никогда не мешает, он несколько раз облетел протянутую ладонь Ачико не шевельнулся, замер, и воробей решился - сел на его ладонь. Но прежде чем начать склевывать крошки, он заглянул в глаза Ачико.
Невольно и я посмотрел ему в глаза. Они были полны безграничного удовольствия и любви, карие глаза Ачико. Воробей доверился этим глазам... Он спокойно начал клевать крошки с огромной ладони.
Покончив с этим делом, воробей снова уселся на изгороди и вытер клювик о раздувшийся зоб.
Затаив дыхание, наблюдал я за всей этой сценой. Если бы кто-нибудь со стороны видел все, что здесь сейчас происходило, ни за что не поверил бы, что воробей этот не дрессированный и Ачико не его дрессировщик.
- Ты просто Дуров! - с восторгом сказал я ему.
- Не я Дуров, а он, смотри, что он со мной выделывает, - возразил вошедший в азарт мой приятель и насыпал крошки себе на голову. Пожалуйте, сударь, угощайтесь! - пригласил он птичку, широко разводя при этом руки.
И вдруг произошло что-то невероятное... невероятное и ужасающее... Огромная крестообразная тень пронеслась над столом, и воробышек исчез! Исчез наш воробей!
- Что случилось? - спросил ошеломленный Ачико.
- Ястреб... - едва ворочая языком, проговорил я.
- Куда девался воробей? - надтреснутым голосом спросил он.
Я приподнял плечи и с трудом проглотил слюну.
Он вдруг сорвался с места и подскочил к бармену.
- Помоги!
- В чем дело?
- Воробей!
- Что за воробей? - обалдел бармен.
- Ястреб, моего воробья унес ястреб!
- Ты что говоришь, слушай, откуда в городе ястреб? - взмахнул рукой бармен и пошел на свое место.
Ачико бросился ко мне.
- Куда делся воробей?!
- Сядь, - попросил я его.
- Куда делся, говорю!!
- Ястреб его унес...
- Как это унес?! Мы сидели втроем, ели, пили, смеялись, а он налетел, утащил - и все, и больше ничего?!
- Полно, Ачико, - взмолился я.
Ачико смотрел на меня дикими глазами. Потом сел, опустил лицо в ладони. Долго он так сидел.
- Ладно, Ачико, будет тебе... - Я положил руку ему на плечо. Он стремительно поднялся и ушел, не оглядываясь...
Какое-то время я продолжал сидеть в одиночестве. Потом ко мне подошел бармен.
- Упился? - спросил он.
- Кто?
- Твой друг.
- Да нет, понимаешь, мы ведь даже и не пили, сидели втроем, вот так: я здесь, он там, а он...
- Кто это "втроем"? - Бармен подозрительно поглядел на меня, потом на бутылку, но бутылка оказалась почата всего лишь на два пальца.
- ...он, воробышек, сидел там, на изгороди, и вдруг этот ястреб...
- Да вы что, оба спятили, откуда в городе ястреб! - вышел из себя бармен.
- Говорю, ястреб, вот как сейчас тебя вижу...
- С тебя десятка, - холодно прервал меня бармен.
Я протянул ему десятку и встал. Когда я вернулся в наш номер, Ачико лежал навзничь на своей кровати.
Он плакал.