Но время шло, а никакого ответа на рапорт Прециосу и Прикопа не приходило. Тогда Прикоп решил, что один из них должен немедленно ехать в Констанцу. «Особого значения это, конечно, не имеет, — думал он о продолжавшемся пребывании Адама на «Октябрьской звезде», — но все-таки зачем допускать, чтобы он околачивался на судне? Чем скорее он отсюда вылетит, тем лучше».

Однажды ночью из Констанцы пришел сейнер с ящиками. В ящиках были банки для консервов. С тем же сейнером прибыл Спиру Василиу, пользовавшийся всяким удобным случаем, чтобы прогуляться по морю. Он задыхался на суше; жизнь для него становилась нестерпимой.

При свете прожекторов ящики, болтаясь на тросах грузовой стрелы, передвигались по воздуху и плавно опускались на палубу «Октябрьской звезды». Спиру Василиу, находясь тут же, наблюдал за работой, когда кто-то коснулся его руки.

— Товарищ Василиу…

Он оглянулся и увидел Прикопа:

— Здравствуйте, товарищ председатель…

Они пожали друг другу руки.

— Подойдите сюда, я вам кое-что скажу… — шепнул Прикоп и, когда оба были в темном углу, под жилой палубой, быстро продолжал: — Будьте осторожней, господин капитан. А то насчет материальной части вы уж слишком… того… Рыбаки волнуются. Из-за фонарей, говорят, бригада потонула…

— А ну их к черту!.. — равнодушно произнес Спиру Василиу.

— Я вас предупредил: будьте осторожны. Выйдет история — на меня не рассчитывайте. Будьте здоровы!

Прикопа поглотила темнота. Спиру Василиу пожал плечами — ему все страшно надоело, он мечтал об иностранных портах, о крупных кушах, о шикарных женщинах…

Когда сейнер отправился назад в Констанцу, с ним отбыл Прециосу.

На следующее утро он был у второго секретаря обкома — бывшего горняка. Письмо, которое они написали вместе с Прикопом, лежало на столе. Секретарь, повидимому, его прочел, но нарочно не ответил.

— Вот хорошо, что вы сами явились, — встретил он Прециосу. — Ваше письмо удивило меня. Не знаю, что и думать…

— Товарищ секретарь, если этот инструктор останется на корабле, то я больше не отвечаю за работу организации, — сказал Прециосу. — Спрашивается: зачем он у нас? Для того чтобы нам помогать, или для того, чтобы путать дела?

— Пожалуйста, конкретнее, — сказал секретарь. — Что именно у вас произошло?

Прециосу рассказал про лодки.

— И все это в порядке личной инициативы! — закончил он. — Не успел появиться на пароходе, как уже начал распоряжаться, не спросив бюро, ни с кем не посоветовавшись. Разве так работают? К тому же он проводит больше времени на промысле с рыбаками, чем на базе. Какая же от него помощь? Только время зря теряет, товарищ секретарь. И еще другое: создает неблагоприятную для нас атмосферу. Люди теряют доверие к бюро парторганизации, косятся на нас…

— Почему же? — удивился секретарь. — Из-за чего? Что он сделал, чтобы подорвать к вам доверие?

Говоря это, он думал о Николау и боцмане, о том, что они ему рассказали. Может быть и в самом деле, этот самый Прециосу не так уж безгрешен…

— Инструктор этот, товарищ секретарь, подобрал себе компанию — двух-трех партийных и занимается тем, что критикует с ними бюро парторганизации.

— С кем это? — спросил секретарь. — Какая компания?

— Да вот со старшим помощником Николау, с боцманом…

Секретарь задумчиво смотрел на своего собеседника. «Неужто, — недоумевал он, — бюро парторганизации стоит на правильной точке зрения, и дело в том, что эти члены партии просто недовольны им? Трудно знать правду и так легко ошибиться… А ошибка может иметь серьезные последствия…»

— Товарищ секретарь! — неожиданно воскликнул Прециосу с видом глубоко возмущенного человека. — Этот инструктор просто не умеет работать! Он допускает грубые ошибки! Право не знаю, нужно ли вам докладывать о том, как он себя ведет…

— Как же он себя ведет? — удивился секретарь, недовольно поднимая брови.

— У нас был несчастный случай… вы знаете.

— Знаю, — пробормотал секретарь.

— Ничего не поделаешь. Как и во всяком деле, у нас есть свои трудности. Социализм в один день не построишь, — сказал Прециосу. — У нас не хватает оборудования, не достает штормовых фонарей. Не знаю, может быть, их слишком мало изготовляют или наш трест не получает их в достаточном количестве — как бы то ни было, но их вечно не хватает. Рыбаки уверяют, что несчастный случай произошел именно из-за этого. Может, это и так, а может, и нет. Однако товарищ Жора, вместо того чтобы разъяснять людям, какие у нас затруднения, восстанавливает их против нас, против бюро парторганизации, против профсоюза.

— Что значит «восстанавливает»? — спросил секретарь и нахмурился.

— Я хочу сказать, что он нас не поддерживает. Держит сторону рыбаков!

— А у вас на судне разве два лагеря — вы и рыбаки? — недовольным голосом спросил секретарь.

— Нет! — рассмеялся Прециосу.

Его смех звучал фальшиво и униженно:

— Конечно нет! Но я хочу сказать, что он не ведет никакой разъяснительной работы среди тех, кто в этом нуждается…

Секретарь молчал. Прециосу, видя, что он еще не совсем убежден его словами, решил переменить тактику:

— Я буду вполне откровенен: мне кажется, что товарищ Жора пристрастен. У него с Прикопом Даниловым какие-то личные счеты. Они из одного села и между ними старая вражда. Поэтому мне кажется, что он нам не подходит. В другом месте он может быть был бы хорош, но на нашем корабле у него, видно, есть и старые друзья и старые враги. Это, товарищ секретарь, неправильно, чтобы он у нас работал…

Прикоп Данилов был хорошим учителем и знал на что нужно нажимать. Бессовестность и хитрость унаследовал он от отца.

— Хорошо… — после минутного раздумья сказал секретарь. — Мы это обсудим и решим, что делать.

Через два дня после возвращения Прециосу на пароход, Адама радиограммой вызвали в Констанцу. Второй секретарь принял его довольно холодно.

— Слушайте, товарищ Жора, — сказал он строго, — почему вы мне не сказали, что у вас личные счеты с товарищем Даниловым?

— С которым из двух? — спросил Адам.

Он понял, что ему был нанесен жестокий удар. Вся его работа на корабле оказалась под угрозой. Опасность грозила команде, рыбакам — всему. Откуда шла интрига? От Прикопа и от Прециосу? И чем она вызвана? Почему они его так боятся? Не скрывают ли они чего-нибудь?

— С Прикопом, — сказал секретарь, который только теперь узнал, что на «Октябрьской звезде» не один, а двое Даниловых.

— С Прикопом у меня никогда ничего не было. С его братом Симионом я подрался раз, когда мы были молодыми парнями… — сказал Адам с чуть заметной улыбкой.

— Из-за чего?

— Из-за одной девушки… — ответил Адам и сразу подумал: «Зачем скрывать? Пускай лучше все узнает!»

— Я собирался на ней жениться, но меня засадили в тюрьму и она вышла за Симиона Данилова, — продолжал Адам, смотря прямо в глаза секретарю, лицо которого заметно просветлело.

— Где они теперь?

Он рыбачит, а она дома, в деревне.

— Видели ее с тех пор?

Адам смутился:

— Раз в 1944 году. С тех пор не видались.

— Между вами и Прикопом Даниловым никакой вражды, значит, нету?

— Нет. Я в молодости работал рыбаком у его отца — кулак был у нас на селе…

Сказав это, он посмотрел на секретаря. А тот в это время думал: «Я его знаю. И ведет он себя в точности, как я ожидал».

— Слушайте, Жора, — сказал он мягко. — Происхождение Данилова партии известно. Но его деятельность за последние годы заставила нас отнестись к этому иначе. Он порвал со своим классом, не видится с родителями… И, в конце концов, вам следует интересоваться работой бюро, работой Прециосу, а не вспоминать какие-то прежние ссоры. Ведь с Прециосу у вас никаких личных счетов нету…

— Ни с Прециосу, ни с Прикопом Даниловым! — воскликнул Адам.

— Пусть это так и останется, — продолжал секретарь тем же тоном, заботясь о том, чтобы в Адаме как-нибудь не разгорелась прежняя ненависть. — А Прециосу — моряк, сын портового рабочего, мы его знаем как честного человека. Вы должны ему помочь…

Он указал Адаму на его ошибки.

— Да, я действовал не согласованно, — признался Адам. — Тогда нужно было принять немедленное решение, я не подумал, хотя, конечно, успел бы переговорить с бюро парторганизации. Что же касается того, что у меня будто бы подобралась своя компания… и что я создаю неблагоприятную для бюро атмосферу, то ведь атмосферу эту создают они сами. Работа у них хромает; парторганизацию они отрывают от масс, от технических кадров. Вся команда перед ними дрожит… Всего не скажешь: когда кончу, подам подробный рапорт…

Секретарь колебался: «Да, — думал он, — Жора верен себе. Он такой, каким я его знаю… А что, если в нем все-таки говорит прежняя неприязнь? В своих ошибках он признается — значит, Прециосу был прав…»

— Слушайте, Жора, — сказал он. — Ладить с людьми не так легко. Даже если у вас нет личной неприязни к Данилову, он или другие могут это подумать, а чтобы про нашего инструктора думали такие вещи, это вовсе не годится.

— Товарищ секретарь, разрешите мне продолжать работать с парторганизацией «Октябрьской звезды», — горячо заговорил Адам. — Другому потребуется целый год, чтобы освоиться с тамошней обстановкой, если он не природный рыбак, как я, и не из одного села со многими из рыбаков, которые там работают. А работа у них сильно хромает… Серьезные неполадки… Разрешите мне остаться и ликвидировать создавшееся положение.

— Посмотрим. Я посоветуюсь с товарищами из бюро. Пока оставайтесь здесь.

Адам изменился в лице.

— Каждый день дорог, — сказал он. — Производство страдает; на судне анархия; защитных материалов не хватает; несколько рыбаков утонуло, потому что не было штормовых фонарей. Ведь я собирался быть у вас через несколько недель и доложить, что производство удвоилось, что парторганизация на корабле образцовая, что люди довольны…

Он посмотрел на секретаря с нескрываемой горечью, с мольбой, но бывший шахтер заупрямился:

— Стойте, не горячитесь. Лучше действовать наверняка, быть уверенным, что мы на правильном пути. Если мы решим, чтобы вы вернулись на пароход, я вас вызову.

В тот же вечер бюро областного комитета партии раскритиковало начальника рыболовной флотилии за то, что лодки не снабжены штормовыми фонарями. Начальник флотилии, раздраженный этим заседанием, вызвал к себе Спиру Василиу и, не предлагая ему сесть, полчаса на него кричал. Спиру, вернувшись в свое бюро, составил отношение к предприятию, изготовлявшему штормовые фонари, но так как у него на этот вечер было назначено свидание с Анджеликой, он второпях забыл отправить заказ. Когда, через несколько дней, начальник флотилии поинтересовался заказаны ли фонари, Спиру Василиу, который думал только об Анджелике и ненавидел свои служебные обязанности, очень уверенно ответил, что отношение послано и вскоре должен прийти ответ.

Рыболовная флотилия вернулась в Констанцу в конце месяца, потом снова вышла в море — и снова без Адама Жоры.