Между тем, по желто-пепельным волнам, под быстро несшимися куда-то свинцовыми тучами, одиноко металась рыбачья лодка. Воздух был насыщен брызгами, видимость ограничивалась двумя-тремя милями. В лодке сидели Косма и еще два парня. Раз они увидели пароход, с трудом пробивавший себе путь по бурному морю, то поднимаясь на волнах, то проваливаясь между ними. Ребята отчаянно махали ему руками, но он ушел, оставляя за собой длинную полосу дыма, которую быстро относил ветер. После этого они уже больше ничего не видели, кроме волн, летящей пены и обрывков туч. Косма оброс щетиной, был бледен и смотрел лихорадочно блестевшими глазами.

У Андрея глаза глубоко запали и на похудевшем лице обозначились кости. Третий парень неподвижно лежал в лодке. Косма с Андреем устало гребли. Оба промокли до нитки, в голове у них шумело, силы оставалось все меньше и меньше. У Андрея сильно ныли суставы, и ему казалось, что руки его вот-вот откажутся служить и развалятся на части. «Все равно, — думал он, — скоро конец!.. Усталость одолеет их, весла выпадут из рук — сначала у него, потом у Космы — и тогда волны, немного поиграв лодкой, повернут ее наискось, вынесут на гребень, захватят, обвернут бурлящей пеной и опрокинут. Да, скоро конец. Но как же это может быть, что он умрет? Что в нем угаснет жизнь? Андрей не мог, не хотел примириться с таким концом, и все же конец казался ему неизбежным. Как бы все его существо ни противилось этому, спасенья быть не может.

У парня опустились руки. Он увидел, как во сне, что продолжает грести один Косма, но гребет все слабее и слабее, все реже и реже заносит весла. Голова беспомощно болталась на плечах у Андрея, в ушах шумело. Ему казалось, что он слышит голоса, музыку, странные, непонятные звуки, но все это оказалось просто головокружением. Ветер неистово выл, крутил, как сумасшедший, над пустынным морским простором. Страшно хотелось спать.

Косма вдруг схватил его за руку и указал пальцем на горизонт. Но Андрей даже не взглянул в ту сторону, не поднял упавшей на грудь головы. Косма принялся его трясти, Андрей через силу приподнял голову, но ничего не увидел, кроме самого Космы, лицо которого, преображенное не то плачем, не то безумной радостью, было трудно узнать. Это заставило парня очнуться, выпрямиться на своей банке и вглядеться в ту сторону, куда показывал Косма: вдали, на горизонте, виднелся дымок — значит, пароход!

Онемевшими руками Андрей взялся за весла и стал грести. Еще час или два нужно было продержать лодку против волн. Хватит ли у него на это силы? Нет, не хватит…

Мышцы, ставшие мягкими, как тряпки, не повиновались. Плечи так затекли, что он их не чувствовал. Все тело как-то обмякло, как бывает во сне, когда изо всех сил стараешься протянуть руку и не можешь. Лица у обоих — и у него, и у Космы — сморщились, пожелтели, глаза провалились. Спать было куда легче, чем грести…

— А может, он даже совсем не в нашу сторону идет, — тихо, словно про себя проговорил Андрей, вовсе не заботясь о том, слышит ли его Косма или нет. — Чего зря грести…

Весла выпали у него из рук и зарылись лопастями в воду. Борьба со сном становилась не под силу. Косма сгорбился и, не зная что предпринять, растерянно глядел в море. Вдруг глаза его зажглись и из груди вырвался вопль, в котором слышались и мольба, и решимость, и страстное желание жить:

— Спасены! Будем жить! Смотри: «мамаша»! Идет сюда, к нам!

Он принялся изо всех сил трясти Андрея, умолял его, чуть не касаясь его лицом, глядел на него горящими от возбуждения глазами.

Андрей вздрогнул, протянул руки, не глядя, словно во сне, нащупал рукояти весел, закинул голову назад и, уставившись в тяжелые, свинцовые, изорванные ветром тучи, принялся грести. Косма, не обращая на него больше внимания, греб так, что у него вздулись мышцы на шее и лицо искривилось от усилий. Вечерело. Ветер не унимался, то и дело обдавая гребцов холодными брызгами.