Геноцид армян… Был или не был? – решают политики. Но были в живых полтора миллиона армян, а потом их не стало. Назови это, как хочешь. Геноцид. Менеджмент. Акция против «понаехали тут», – патриотизм, то есть.

Я о другом.

Ведь этих сотен тысяч людей кто-то убивал. Это сколько же было убийц?

Ни войны на дворе, ни какой угрозы.

Мирное время.

И вот в это мирное время правительство страны отдаёт распоряжение, и находятся тысячи верноподданных, которые бросаются убивать мирных людей по признаку национальной непринадлежности.

Они, эти верноподданные, после убийств приходят домой, в свои семьи. Моют руки, садятся за стол. Кушают. Играют с детьми. Смеются…

Был ли геноцид в России?

Чтобы научить людей убивать друг друга, была гражданская война. Мировая не в счёт. Я про «друг» – «друга». Брат – брата. Сын – отца. Сосед – соседа.

После этих убийств – расправы, поставленные на конвейер. Ещё до Освенцима и Бухенвальда с его колокольным звоном.

Звона русских колоколен не слышал, не услышал никто. Посшибали колокольни вместе с маковками церквей.

Но я опять не об этом.

Я – об исполнителях.

Это какой штат подонков нужно иметь, чтобы через пытки прогнать в лагеря миллионы человек? Людей, которых государство превратило в профессиональных подонков?

Палачи, охранники, надзиратели, провокаторы. «Сосед доносил на соседа» – это из «Семнадцати мгновений весны». Но это про нас. Про нашу страну.

Их, исполнителей, сколько их было? Их кто-нибудь считал?..

Скорее – это весь корпус ЧК – НКВД – КГБ. Всякие «внутренние войска». Плюс нештатные доносчики, осведомители.

Те, которые попадали за колючую проволоку, почти все давно поумирали. Их уничтожали семьями. Чтобы некому было помнить.

А семьи тех, кто пытал и расстреливал, остались.

Они содержались в специальных условиях. Их выращивали и размножали.

Спецпайки. Спец – дома отдыха. Спец – больницы.

Убийцам и негодяям – высокие оклады и персональные пенсии.

Это они, это их потомки дожили до наших дней.

Это они с трепетом произносят имя Вождя всех времён и народов. И это в их кабинетах, в кабинетах их детей портреты кровавого Феликса Эдмундовича.

Поэтому и день рождения Гитлера у нас в стране уже почти, как национальный праздник.

За последние годы, хоть один раз прошла ли эта дата незамеченной для наших СМИ?

Вспоминают ли где-нибудь в Аргентине про день рождения Гитлера?..

Я снова в прошлое.

Сотни тысяч людей были заняты в убийственно-пыточном промысле.

Ведь убийцами не рождаются.

Где их набирали? Как учили?

Видимо, были какие-то аморальные курсы, где с утра до вечера вдалбливали: «убий», «предай», «забери жену, имущество ближнего»?..

Что в голове у человека, который из года в год, каждый день, ходил на работу, чтобы там кому-нибудь ломать кости, отбивать внутренности, крыть матом? Потом от этого устаёшь и нужно просто передохнуть…

У этого человека семья. Дети. По выходным они посещали кинотеатры, выезжали на природу. Эти, которые в рабочие дни били сапогами в живот арестованным, они, наверное, тоже влюблялись и своим женщинам говорили разные романтические слова…

Они дружили семьями.

О чём они говорили?

Обсуждали ли при детях тайны профессионального мастерства? Как задавать вопросы арестованному, чтобы кровью не забрызгать себе лицо? Или – о работе – ни слова?..

Вот есть участники Великой Отечественной войны. Старенькие, в орденах и медалях.

И есть эти. Которые просто пытали и убивали.

Убийцы заградотряда, карьеристы СМЕРША.

И они тоже – в медалях и орденах.

Как их отличить? Героя Советского Союза Серёжку Фомина от Того-Который-Не-Стрелял?

Кого сейчас осталось больше?

Если ветераны пишут в редакции возмущённые письма о том, что нельзя говорить о битве под Ржевом, то на каком фронте воевали эти ветераны, в какой войне участвовали?

Я всё отвлекаюсь от темы.

Как становятся убийцами? Скотами?..

Где эта кузница кадров? Кто кузнец?

Я учился в сельской школе.

И учителя объясняли нам на уроках, что суслики – вредители полей.

И их нужно уничтожать.

Я был отличником, всё, что мне говорили учителя, воспринимал на веру. Если учитель говорил, что суслика нужно уничтожать – значит нужно.

Степь была рядом. А в ней полно этих самых вредителей-сусликов.

Самый простой способ поимки суслика – это вылить его из норки водой. В степи – где найдёшь воду? Только если за вами будут возить на тракторе бочку с водой.

Кто будет ездить за мной на тракторе? Это уже на совхозном поле, где бригадир, учётчик. Там выливают сусликов и по количеству хвостиков начисляют денежное вознаграждение.

А если – просто в степи? И ты пионер и знаешь, что суслик, где он не пробежит – вредитель наших полей?

Я же был отличником, я мог подойти к проблеме творчески.

Я собирал фотоплёнки. Они были на нитрооснове и вспыхивали и горели, как сейчас китайская пиротехника.

Из плёнок делал «дымовушки». Такие, которыми наши чекисты выкуривали кулаков из погребов.

Ну и – «дымовушку» поджигал, бросал в норку. Суслик, еле живой, выползал.

Остальное было уже делом пионерской техники.

Уничтожал я сусликов не ради хвостиков, не ради пресловутого денежного вознаграждения. Но – ради идеи. Я, как пионер, как отличник, вредителей должен был уничтожать. Этого хотели, этому меня учили учителя и Родина.

Однажды ехал я по просёлку на велосипеде и вдруг остановился. Прямо у дороги суслик взялся выкапывать себе новую норку. Я стою с велосипедом. Суслик замер у своей мелкой ямки. Думает – может, если он не будет двигаться, то я его не замечу. И пройду мимо. А я его заметил. Я стоял. Суслик, выгнувшись, сидел. Мы смотрели друг другу в глаза.

Суслик – вредитель полей. Его нужно уничтожать. И пионер Саша встретился с этим вредителем лицом к лицу.

Пионер Саша бросил велосипед и упал на суслика. Не ушёл, гад, попался.

Я схватил его крепко руками. Боялся – может оцарапать, укусить. Не знал, правда, как поступить. Одно дело – догонять и стукнуть. Убить, так сказать, при попытке к бегству. Другое – лишить жизни вот просто так, когда суслик этот, хоть и вредитель, но у тебя в руках…

Я решил отвезти суслика учительнице Нине Николаевне. Она всё знает. Может, она подскажет, как правильно убивать в таких случаях сусликов. Может, сама и убьёт.

Я крепко зажал суслика в левой руке, сел на велосипед и поехал в школу.

Когда я с велосипеда слез, суслик был уже мёртвый. Я сильно его сжимал, когда ехал. Я боялся, что он меня оцарапает, или укусит. Или убежит…

Я до сих пор помню этого суслика.

Я больше не выливал водой вредителей сельхозугодий и не выкуривал их «дымовушками».

Уже много, много, много лет прошло. Я помню этого суслика. Как он смотрел на меня, вжавшись в мелкую ямку своего будущего домика. Как он думал, что, может, я его не замечу, подниму свой велосипед и поеду дальше…

Я так думаю, что школа может многое.

Школа, будучи последовательным проводником идей государства, может вылепить из учеников любых уродов.

То, чего не успела школа, доделывают газеты и радио.

Над ними – государство-педагог.

Это его кузница кадров.

Государство в любой момент может из обыкновенных людей сделать столько негодяев, сколько ему нужно для претворения в жизнь любой, самой сумасбродной, идеи.

Вожди и правительства всегда были для России кем-то вроде учителей в большой школе.

Народ, отличающийся от других высокой духовностью и своим особым путём, им безоговорочно верил.

У нас очень легко внушаемое население.

Но, вот, случается иногда такая достоевщина. Стопроцентной внушаемости, всё-таки нет. На какой-то момент можно сбить всех в стадо и заставить исполнять какую-нибудь великую идею. Уничтожать сусликов, людей, воробьёв.

Но остаются уже в этом бизнесе те, у кого призвание.

Кто и без всякой направляющей руки вождя и партии любил мучить кошек.

Раскольников старушку убил.

Но потом долго сам себя мыслями изводил. Каялся.

Я задушил суслика. Переживаю до сих пор.

Порода людей, которую вывели для строительства прекрасного будущего, не страдала комплексами.

И на слезу ребёнка, слёзы миллионов детей, им было, мягко говоря, наплевать.

Те, кто задумывался, кто сомневался, отсеялись естественным образом.

Кто спился, кто – наложил на себя руки, а кого вышвырнули, растворили в общей массе «врагов народа».

Но это – в прошлом.

Когда я сегодня, сейчас из маленькой своей деревушки попадаю в город, я не могу побороть в себе беспокойства.

Любой встречный милиционер может остановить меня, потребовать регистрацию.

Может порвать мои документы и отвести в отделение, где я малодушно признаюсь во многих тяжких преступлениях.

Мнительность?

Генетическая память?

Я иду по улицам города и озираюсь по сторонам.

При виде милиционера я втягиваю голову в плечи, прячу взгляд.

Может, не заметит, не остановит, пройдёт мимо?..

Я – суслик?..