Я сидел с молодой девчонкой Полиной на обрыве, на тёплом камне из красного песчаника. Вокруг темнело, и на зелёную долину под нами тихо наползала ночь.

Полина будущая тележурналистка. Приехала в наш Актюбинск на стажировку. Нас послали в командировку на месторождение Жанажол, сделать репортаж о газовиках. Жанажол – крупное нефтегазовое месторождение в нашей области. Я – кинооператор.

Днём Полина записывала интервью с рабочими и начальниками. Время было советское, и штатные передовики производства произнесли на камеру заученные фразы. Начальники бодро отчитались, что сейчас у них тут всё хорошо, а завтра будет ещё лучше. В общем – материал для моей журналистки сверстался практически сам.

Командировка для меня выглядела интересной. Потому что интересной была сама Полина. Стройняшка в американских джинсах. Сквозь батник угадывались, обжигающие сердце, бугорки. Так и хотелось расстегнуть пуговичку, получше разглядеть.

Правда, Полина говорила, что замужем. Когда успела? Совсем ещё не узнала жизни, на неё не насмотрелась – и уже замужем?

И зачем, когда замужем, пошла в журналистику? Журналистика не для девушек. Не для женщин.

Журналисту каждый день на многое приходится смотреть. Не всегда это совпадает с его желаниями. Но смотреть нужно. Потом об этом говорить, всё это описывать…

Познание умножает скорбь…

И эта стройненькая, с талией, уж точно – шестьдесят, а то и меньше, с бутончиками, мячиками грудок под летним тонким батником девушка – замужем? Журналистка?

И вот она от мужа за тысячу километров. Уже, как минимум, недели три, как без интима и… Ужели в персях безмятежных не волнует кровь тайное желание?…

Мы сидели с Полиной на тёплом камне. Под нами – пойма реки Эмба. Небольшая и вынужденно чистая речка в этих бескрайних и практически бесчеловечных местах. Нагретый кустарник, цветы и травы, разогретые за день, наполняли долину ароматами, которые готовились специально для ночи. Для мошек и комаров. Ночных птичек. И приходила прохлада, оставляя тёплой только древнюю, вечночистую речку Эмба.

В самый раз – сходить искупаться.

Мой друг Виконт говорил, что лето и речка делают за мужчину бОльшую часть работы: у девушки хорошее настроение, она сама раздевается.

Но Полина не хочет идти на речку. Видно, чувствует скрытую провокацию.

Три недели без интима в двадцать лет – это серьёзное испытание.

А я и не настаиваю.

В поединке мужчины и женщины выигрывает терпеливый.

Нельзя допускать никакого нажима, иначе операцию можно загубить на корню.

Настойчивость говорит о том, что девушка очень нравится. Что мужчина в ней очень заинтересован. В общем – такое добро само плывёт ей в руки. Самое время и приглядеться к нему критически: а стоит ли эта особь ответного внимания?

Чаще всего, первое, что приходит в голову девушке, которая почувствовала к себе интерес – это то, что тот, кто набивается к ней в друзья со своим сердцем, отнюдь не Грегори Пэк и даже не Аллен Делон. Скорее всего – чмошник какой-то, лузер. Если девушка обнаруживает к себе повышенное внимание, то сразу начинает поглядывать на парнишку свысока, как на Тузика, дворового кобелька, который преданно заглядывает ей в глаза и интенсивно виляет хвостом.

И ей даже становится обидно: как? Этот?…

И он себя представляет тем самым её Принцем-На Белом-Коне? Ффф-ф-ф-ффууу!..

Инициативный кандидат для какой-нибудь красотки – это, прежде всего Дон-Кихот Ламанческий.

На полудохлой кляче и с тазиком на голове.

Но Дульцинее непременно нужен Прынц…

Она не понимает, что то, как она выглядит на сэлфи, всего больше нравится только ей. Потому что никто другой её не видит такой красивой и обаятельной. Увидеть может только её… Дон-Кихот…

В те времена я ещё не знал этих простых, азбучных истин.

Интуиция подсказывала, что нужно подождать.

Я и не торопился.

Мы сидели с Полиной на обрыве, над долиной, которую всё больше заполняли темнота и прохлада.

Где-то вдали небо ещё оранжево светилось, но всё же тускнело с каждой минутой.

В городе в это время, наоборот, зажигаются фонари и набирают яркость, рассеивают густеющие сумерки и заполняют рукодельным светом уличные пространства.

В городе в это время оседает душная пыль…

У меня с собой была бутылка вина «Трифешты». Мы с Полиной взрослые люди, нам уже можно пить вино. Все журналисты пьют.

Замужняя Полина была хорошенькой. И я, пользуясь случаем, заливался соловьём.

Раз учится в университете – значит, не дура. Значит, любит что-нибудь послушать для мозгов. Не аксиома, конечно. Но Полина с интересом слушала и Заболоцкого (О! Как сбежало из парадного её ликующее тело!) и Амантая Утегенова (Из-за таких, как ты стреляются!.. Как ты красива! Боже мой!..).

Распускал я вокруг Полины словесами павлиньи перья. (Перед девушкой нужно петь соловьём, но перья желательно иметь, как у павлина).

Имел успех.

Полина и смеялась и улыбалась.

Я подливал ей вина в бумажный стаканчик, заботливо накинул на тоненький батник джинсовую свою куртку.

Сам я находился в состоянии незамерзаемости, как тосол, и мог бы спокойно усидеть на нашем шероховатом камне и при минус сорока. Потому что у меня стоял. И это нужно было терпеть. И никоим образом видом своим не выдавать. Сублимировать в стихи, остроты. Придумывать афоризмы. Рассказывать всякие забавные случаи из своей, уже почти сорокалетней, жизни.

И – как здорово получалось!

Сильно у меня стоял…

Пару раз, конечно, я допустил осторожное тактильное сканирование объекта. На что хмелеющий объект едва заметно, но внятно дернул плечиками, как отмахнулся. «Язамужем!..».

У этих женщин бывают две смешные отговорки, это – «язамужем», «яещёдевушка».

Про жён ещё есть поговорка: «Жена не стена», а про мужей, которые вообще никто, даже и поговорки в народе не сложилось…

Ну, ладно, наше дело предложить…

И вечер в глухой степи над поймой реки Эмба прошёл замечательно.

Я проводил Полину до вагончика-гостиницы.

Тогда ещё не было видео и «Криминальное чтиво» с Траволтой я не смотрел. Но уже знал, что буду делать, когда приду в свой вагончик.

Я почистил зубки, позанимался онанизмом, представляя расстёгнутый батник Полюшки, принял душ и уснул легко и счастливо.

Да, следующий день выдался почти весь свободный. К вечеру должен был подъехать нужный Полине парторг, с ним интервью на пару минут – и домой.

Солнце. Жара. Конечно, тут даже и никаких вариантов, как досугом распорядиться.

На Эмбу, конечно! На Эмбу!

Пришлось, конечно, по ровному полю песка, по солнцепёку пройтись с полчасика, но зато уж на бережку совершенно райская была обстановка. Мелкая, тёплая речушка с прозрачной водой. По бокам невысокий, из тальника, кустарник.

Я прихватил из гостиницы тонкое одеяльце, двухлитровую банку воды, хлеб с солью, помидоры. Вино «Трифешты».

Всё это расстелил, разложил у стройных ножек журналистки. Потом даже отошёл – посмотрел, полюбовался. Красивая получилась картинка.

Полюшка стояла, улыбчиво за мной наблюдала. Природно, по-женски полусогнув в колене левую ногу, касалась ею песка. Другая оставалась прямой.

(Ну, когда же ты, наконец, джинсы-то снимешь!..)

«Уменянетссобойкупальника».

Я не говорю, что отвернусь, что не буду смотреть.

Я знаю, что журналистка-Полина замужем и воздерживаюсь даже намекнуть на то, что ей при мне можно походить голой. Хотя мне, конечно, очень бы этого хотелось.

В моих плавках зашевелился привычный бунт.

И я говорю, что можно лишь снять джинсы, а купаться в батнике. Всё равно он потом на солнце высохнет моментально.

А трусы – они и есть трусы. Ну и что, если не от купальника.

Мы уже пригубили по стакану «Трифешты», Полине доводы мои показались убедительными.

Правда, раздеваться, снимать свои джинсы, она всё-таки ушла в кусты.

И глазу моему было-таки чему порадоваться. Когда Полина вышла из тальника, то я увидел, что под американскими джинсами у неё были ещё и несоветские трусики. Приблизительно такие, как у Софи Лорен в публичном доме.

Впрочем, такие и должны носить продвинутые тележурналистки.

Купались на дистанции, с приличиями. Никаких заигрываний с замужней девушкой, никакого клинча. Но… Обязательно ли дотрагиваться до женщины, чтобы вызвать у неё необходимое волнение? Нет! Сколько уже можно говорить: девушка любит ушами!

А уши у Полюшки были доверчиво открыты. Говори в них, что хочешь, пользуйся!

Мы выбегали на песок.

Остывшую, влажную, в капельках воды, всю в речных запахах, Полюшку я обсыпАл чистейшим светлым песком. Она лежала на спине, прикрыв лицо ладонью.

Девушка уже совсем мне доверилась. Бдительности уже можно было и поубавить. Полина видела, что её слова на меня действуют, что я послушен и покладист.

Суверенитеты её замужнего тела не нарушаю.

Соблюдаю дистанцию.

Песочком обсыпаю аккуратно, не прикасаясь. Ну, очень деликатно.

Набычившийся мой банан под плавками, возможно, даже и приятно ласкал взор девушки.

Это был такой ненавязчивый, однако, вполне зримый комплимент в её адрес.

Наглядное свидетельство её очарования.

И – главное – никакой угрозы с моей стороны! Всё под контролем!

Конечно, чего мне это стоило – только я знаю.

Трусики Полины после воды даже трудно было разглядеть. Софи Лорен в таких из воды бы не вышла.

Хорошо выделялся аккуратно подстриженный островок кудрявых, прижатых прозрачной тканью к телу, волос. Мокрый батник, идеально прилипнув к девичьей груди, практически ещё не использованной, смотрелся не менее безжалостно.

«Нетукупальника»…

Пожалуй, если бы он был, мне было бы намного легче…

Эти маленькие речки Казахстана!..

Берега из чистейшего, промытого весенним половодьем, песка. Из которого в пойме образуются просторные равнинные поля. Канары, Сейшелы – рядом не стояли. Босиком не дойти до речки по раскалённому на солнце сыпучему полю. И не ступала там ещё нога человека. Ты – первый. Ты – обладатель, владелец всего этого необитаемого пространства. И сама речка – это какой-то аттракцион для миллионеров: неглубокая, до метра в глубину и в ширину метров десять-пятнадцать. Слой тёплой чистой воды протекает по чистому же, приятному ступням, дну из мелкого песка. И – никаких медуз. Никаких акул. Можно лечь на спину и, чуть шевеля руками и ногами, плыть на течении в этой тёплой воде без опасности утонуть или заплыть куда-нибудь, откуда не выбраться. Можно в этой воде, в этой реке обниматься и целоваться, а течение будет вас сопровождать, играть вместе с вами…

Да, день у нас с Полюшкой получился прекрасный.

Не обнимался я с ней и не целовался.

Я исключительно блюл её целомудрие и только словом чуть задевал её женские струнки.

А так – сама она плавала на спине, сама бегала и прыгала по мелководью мелкой реки, плескалась и радовалась.

Есть у женщины особый вид удовольствия: знать, что она мужчине нравится, находиться перед ним всячески перед глазами, полными восхищения. Ему не даваться, но истязать мужчину «невинными» провокациями и радоваться его страданиям и мукам.

Для этого женщине не нужно никакой особой мудрости, не нужно опыта. Эта техника – она с молоком матери, она в генотипе.

Соединилась яйцеклетка со сперматозоидом, определились они в девочку – и уже всё вышеперечисленное в ней есть.

Но, при всех моих физических неудобствах, я в памятный тот день получил большое эстетическое удовольствие.

В сиянии солнца юная богиня бегала передо мной на берегу и по речке и радовалась жизни. Радовалась тому, что хороша собой, что нравится. Бегала почти голая, что усугубляло силу её на меня эстетического воздействия.

Мужчина любит глазами.

Мои глаза в этот день получили по полной программе.

И сердце тоже.

Я будто приобщился, причастился к Высшей Красоте. С которой невозможны какие-то зрительные ассоциации. Сравнить ли с музыкой? Шопен… Крейслер… Бах… Верди…

Вечером я почистил зубки, принял душ и самозабвенно подрочил.

Перед глазами был маленький курчавый островок, прижатый к лобку мокрыми прозрачными трусиками.

В мозгах величественно грохотал Бах…

По всем признакам – это была любовь.

И я имел основания рассчитывать на взаимность.

Это был вопрос времени.

В любовных отношениях побеждает терпеливый.

Куда она денется, эта Полина?

Я умный, интересный.

И, главное – терпеливый.

Почаще бывать вместе, быть источником хорошего настроения, всяческих положительных эмоций – и птичка в клетке!

Пока что птичкой в клетке оказывался я.

Это я влюбился.

И не школьник уже, но вот – опять случилось…

Это было единственным неудобным для меня моментом. Влюблённый человек уязвим.

Да, вопрос времени…

Для завладения женщиной и последующим многократным её обладанием должен быть инкубационный период. Обязательная временнАя прослойка, чтобы эротический микроб размножился.

После первого комплимента никак нельзя сразу лезть под юбку. Нужно выждать.

Период инкубации так и называется в народе: «конфетно-букетный». В него входит много всяких аттракционов, которые мужчина должен исполнить. Нужна искренность, изобретательность и определённый напор. Нужно приносить цветы и конфеты, петь под балконом, выкладывать цветами тропинку из дома и наблюдать за глазами женщины, которые сами подскажут, когда к ней уже можно залезть под юбку.

Вопрос времени.

У каждого мужчины набор своих приёмов для этого периода. Помимо подарков и знаков внимания необходимы ещё чувствительные истории для женских ушей. Жанр подбирается, как ключи к сейфу.

Один знакомый всегда рассказывал очередной жертве про свою несчастную семейную жизнь. Что с женой уже давно не спит. Уже и документы подали на развод.

Сюжет затёртый, но на женщин действует.

– И вот – это уже знакомый делился со мной, – уже готова была мне дать Настюха, а меня приказом перевели на новое место работы. В другой город… Эх! Ещё бы недельку!..

Вот и в моём случае.

Я уже имел некоторый опыт и навыки обращения с женщинами и знал почти наверное, что до конца лета этот невидимый барьер, этот надуманный Полюшкин пояс целомудрия рассеется, растает, расстегнётся сам собой.

И куда эта журналисточка от меня денется!..

Мешала мне, правда, моя влюблённость.

Выиграть партию можно только тогда, когда у тебя, как у чекиста, хоть и горячее сердце, но – холодная голова.

От влюблённости почти всегда разум мутится. Начинаешь путать ходы, показывать из себя человека неуверенного.

А тогда и женщина задумывается, а – действительно ли она так нужна этому мужчине. И, уже дальше – и нужен ли он, такой – ей?…

*****************************

После памятной нашей командировки Полина неожиданно уехала. Обратно к себе, в Екатеринбург. К мужу.

Вот так.

И никаких перспектив.

И остался я ни с чем. Вместе со своим разгоревшимся сердцем и помутнённым рассудком.

Но время – оно не только для того, чтобы пододвинуть к вам поближе интересную женщину. Оно и для того, чтобы рана-память о ней затянулась. Чтобы всё забылось. Чтобы замаячили новые прекрасные горизонты.

Уехала – и ладно. Все когда-то куда-то уезжают.

Предполагал ли я на Полюшке даже жениться? Вопрос открытый. Не знаю…

Нашлась моя журналистка уже в середине 2000-х, в период расцвета передовых технологий, Интернета и компьютеров.

Я увидел её в «Одноклассниках», среди вороха перепостов и кошечек.

Забыть меня Полина не могла. Она заметно повзрослела: окончила свой университет, две дочки, карьерный рост на телевидении. Завязалась переписка.

Которая, впрочем, по структуре ничем не отличалась от наших прежних отношений на речке Эмба.

Естественно – с её стороны никакого флирта, никаких заигрываний. К упрямому и твёрдому «язамужем» ещё добавилось «яматьдвоихдетей».

И всё будто бы просто так – поговорить.

Это была игра в одни ворота: это я говорил комплименты, острил, деликатно намекал. Это я восхищался и позволял себе письменно о нас обоих, будто бы в шутку, мечтать. Опять обнаружилась какая-то наркотическая зависимость. И я, как всякий наркоман и алкоголик, убеждал себя, что виртуальные отношения для меня абсолютно безопасны. И – по чуть-чуть можно.

И – почему бы и не поиграть? При всех «язамужем» ворота для меня всё-таки были приоткрыты…

Игромания у меня возникла…

Вот незадача-то какая: внутри меня опять всё разгорелось.

И снова начал мутиться разум.

Но мне уже было не шестнадцать лет. И это сказывалось.

После нескольких лет переписки, я всё-таки начал остывать. Ничего не бывает вечным. Я не входил в разряд исключений.

В приоткрытые ворота я привычно посылал свои весёлые комплименты, но к бывшей своей Королеве уже стал поворачиваться боком.

Придуманная мной богиня, которая бегала по волнам мелководной Эмбы осталась в прошлом.

Наши письма и смайлики друг к другу приходили всё реже. Всё равно – перспектив никаких.

Сколько ни говори «халва», а во рту сладко не станет…

Но… Тут ещё такой момент.

Сохранился между нами стиль, характер отношений для меня не сказать, чтобы уничижительный, но… явно уязвляющий моё самолюбие.

Эта Полина…Эта Полюшка-Поля фрукт оказалась ещё тот.

Это она подцепила меня на крючок уже много лет назад. Ещё там, на Эмбе.

Это у меня происходил и процесс инкубации любовного вируса и кристаллизации чувств.

С неё-то всё – как с гуся вода.

Проницательная девушка, двадцатилетняя юница сразу просекла, что запал на неё этот старый козёл.

Побегала перед ним, попрыгала на речке.

Отлично понимая всю ситуацию.

Что ей ничего не грозит. Что у меня в голове всякие интеллектуальные изыски, а, скорее – извращения.

Потому что нормальный мужчина всё-таки должен обнаруживать некоторую несдержанность чувств, а я уж очень вёл себя индифферентно. Заигрался.

И наша встреча в соцсетях оказалась лишь рутинным продолжением этих «высоких», «целомудренных» отношений.

С той, правда, существенной разницей, что на речке я мог Полину потрогать, а теперь уже – вовсе и нет.

Вот – сразу обозначились эти роли – я – влюблённый старый козёл, на крючке, а моя девушка – весёлый рыболов. Который возвращается домой, посвистывая, с удочкой через плечо, а сзади на леске болтается, намертво заглотивший по самый желудок шипастый крючок, премудрый пескарь.

Для того чтобы определить, как у вас сложится супружеская жизнь с конкретной девушкой, вам не нужно жить ней в браке двадцать или сорок лет.

То, какая у вас будет семья, можно определить уже после первых добрачных встреч, ещё в тот самый, букетно-конфетный, первопостельный период. И – кто в семье главный. И – кто всё время будет терпеть, кто – скандалить. Кто – пить, возиться в гараже или непрерывно ремонтировать, обустраивать семейное гнёздышко.

Все приоритеты, акценты будущей семейной жизни проставляются уже в первые месяцы половой «дружбы».

И всё уже останется таким до самого конца, «пока смерть не разлучит»…

У нас с Полюшкой, как сложилось, что я влюблённый, восторженный трубадур под окнами, так уже и продолжалось.

Остановилась когда-то мелодия музыкальной пьесы – пианист решил передохнуть, испить водицы стакан – а потом проставил на рояль пустой стакан и продолжил играть дальше. С того же места.

Эх! Девчонки!.. Не бывает уже опять с того места.

Жизнь идёт. И она нас меняет. На смену одним чувствам спасительно приходят другие.

Одна вечная любовь сменяется новой.

– Ах! – у меня никогда ещё так не было! – этот восторженный рефрен вырывается на протяжении жизни женщины много раз.

И никогда нельзя сказать, что уж этот – последний…

И я уже стал другой. Но роль играть продолжал.

Полюшка этого не заметила. Потому что не очень-то ко мне прислушивалась. Как там, у Сельвинского, у любимого у нашего:

Если умру я, если исчезну, Ты не заплачешь. Ты б не смогла. Я в твоей жизни, говоря честно, Не занимаю большого угла.

Большого угла в жизни Полюшки я так и не занял.

Но оставался уголок маленький.

Того самого пескаря, который будто бы всё время продолжал глупо болтаться на крючке.

Увы, нет…

Я давно стал другим…

**********************************

Спустя уже ого-го, сколько лет, я получаю от Полины известие, что она… приезжает в наш город!..

На наш жидконаселённый пунктик вдруг пал выбор для проведения какой-то международной конференции журналистов.

Полина уже мэтр и босс. Как этой конференции без неё?

Приезжает уже в четверг.

Гостиница «Смарагд».

Ха! Ха! Теперь повидаемся!

Прикинувши х к носу, нужно было бы посмотреть, что у нас имеется на сегодняшний день для предстоящей встречи.

Откроем карты и будем называть вещи своими именами.

Мне уже за семьдесят. Это вам, скажу, не хухры-мухры. Не лучший возраст, чтобы производить на женщину впечатление.

А пассии моей за пятьдесят. Ягодка опять. И уже сколько раз. Для меня, конечно, молодушка, но пулька уже на излёте.

На этот раз я всё-таки решил не церемониться. Хватит уже в бирюльки играть, в кошки-мышки.

Приезжает, зовёт в гостиницу – значит, понимает, чем рискует, на что идёт.

Опускаю подробности, как встретились голосами в телефоне, как взаимно радовались.

В гостиничный номер Полюшки я вошёл уже после её конференции. С цветами. С вином «Трифешты».

Читал где-то в книжках, что те, кому «за», уже меньше времени тратят на всякие прелюдии. Жизнь коротка. Сегодня если не успеешь, то завтра, может, уже будет и не нужно.

Полюшка и не сопротивлялась.

Стали обниматься, как будто нам обоим это дело давно привычное. И – чего уж там! У каждого за спиной уже был не только опыт отношений, но и стаж.

Не знаю, какие мысли возникли у моей бывшей девушки при встрече. Но я, конечно, обратил внимание на то, что она, конечно, заметно изменилась. Талия уже не шестьдесят. Сама изнутри как будто аккуратно подкачана мощным компрессором. Плотненькая вся такая стала, округленькая.

В движениях, взгляде опытность и всё же некоторое стеснение. Которое, тем не менее, рассеивалось, как выпивали мы с Полюшкой марочное «Трифешты».

И раздеваться мы стали потом, как давние супруги.

Жизнь короткая. Куценько выглядит её остаток. Чего тянуть кота за хвост?

Я помогал Полюшке справиться с длинным замочком на спине. С усилием расстёгивал пряжки и кнопочки на корректирующем белье.

Увы, у меня были морщины и живот.

Но с задачами на предстоящий вечер полагал справиться.

Перед встречей съел специальную таблетку, которая гарантировала успешные фрикции до сорока восьми часов. А мне-то и нужно было – только на этот вечер.

Но – на всякий случай.

Ах! Тёплый свет прикроватной лампы…

Мечта моих грёз, героиня сновидений Полюшка прикрылась простынкой и поглядывала мне в лицо, в глаза.

Да, так было лучше. Гуманнее.

Когда на старого мужчину смотрит женщина, которая намного его моложе, и старается не обращать внимания на его кривые зубы, сгорбленную фигуру, отвисшую челюсть, то это с её стороны не просто поддержка, это – да, гуманитарная помощь.

Одно неосторожное слово и он… нет… не развалится… Но сломается в нём тот хрупкий стерженёк, на котором ещё держалось его долголетнее мужество. Может этот мужчина сбиться, расстроиться, раскиснуть…

Ну, у меня состояние ещё не было совсем уж критическим. Но часть моего тела была уже похожа на Брестскую крепость после того, как по ней из тяжёлых орудий долго стреляли.

Не отрывая взгляда от добрых глаз Полины, я потянул за краешек простыню, постепенно обнажая останки былой красоты, перевёл внимание на них и умело выдавил из себя восторженный возглас.

Получилось!

Полюшка с запаздыванием прикрыла ладошкой знакомый мне кудрявый островок. Другой рукой – пышные груди.

Все эти руки я поубирал. Конечно, они, как будто пытались мне сопротивляться.

Путь был свободен!

Полина ладошкой прикрыла глаза…

Я терпеливый. Я дождался.

*************************************

Вот это была ночь!..

Таблетка творила чудеса.

Свои действия на Полине я сопровождал жадными, неистовыми поцелуями. Мы с восторгом, неожиданно в нас раскрывшимся, делали, вытворяли всякие глупости, такие, какие мужчине и женщине наедине делать друг другу можно, но даже написать об этом стыдно – в общем, как будто старались за эту встречу наверстать упущенное.

О! как нам в этом помогал сын ошибок трудных, опыт!..

Всё получалось, как нельзя лучше. Ох, и отыграюсь я сегодня за всё!

Эта женщина ещё влюбится в меня без памяти.

Процесс влюбляемости включается в женщинах после хорошего секса.

И тут…

Да, этого следовало ожидать…

Процент вероятности, конечно, был маленький, но всё-таки…

Я вдруг охнул, и у меня… остановилось сердце…

Многие, конечно, скажут – повезло, мол, мужику, хорошая смерть. На старости лет помер не на больничной койке, а на бабе.

Вернее, баба – моя Полюшка – в этот момент как раз была на мне, в позе Венеры Раскачивающейся.

Но это так – взгляд со стороны.

Я всё-таки умирать ещё не собирался. Ни в этот прекрасный вечер, ни потом. Я ещё и по лестницам хорошо ходил, и приседал по пятьдесят раз.

С какой стати?

Но сердце остановилось.

И я увидел себя на широкой гостиничной кровати голым. Будто один я невидимо навис где-то под потолком, а другой, видимый, остался там, на кровати.

И Поля, журналисточка моя, голая, с меня сползающая и с ужасом взирающая на остывающий труп:

– Саша! Саша!

Вот ведь как: только сердце останавливается – и тело человека сразу начинает остывать…

Ну, где же…

Да, тут быстро распахивается дверь номера и к нам врывается бригада реаниматоров. Воробьёв Геннадий Александрович, ассистенты.

Они быстро и вежливо под белы руки оттаскивают от меня голую женщину, занимают нужные позиции. Два металлических блина с проводами на грудную клетку. Всем отойти! Разряд! Ещё разряд! Ещё!..

Есть! На осциллографе запульсировала зелёная линейка. Работает! Сердце опять работает! Вены. Жгуты. Шприц. Укол один. Другой…

Я опять начинаю теплеть.

Открываю глаза.

– Гена… Ты…

– Да, Саша, всё в порядке. Нормалёк. Жить будешь…

Ну, ладно, мы пойдём. Извини, что без стука…

– Пока, Гена, я твой должник…

Ну, тут надо бы сделать небольшое отступление и кое-что пояснить.

Будучи мужчиной в возрасте, я был просто обязан просчитать все возможные ситуации, которыми может оказаться чревата моя встреча со своей красавицей.

Одна из них – неприятности со здоровьем. Про это уже и фильмов много снято, и рассказано анекдотов.

Но мы уже не в каменном веке живём.

У нас уже медицина достигла высот неизмеримых.

Кроме того, моё финансовое благополучие к семидесяти годам сложилось так, что многое из достижений новейшей медицины оказалось мне доступным.

В частности, пересадка головы на другое, молодое, здоровое и сильное, тело.

И уже подворачивался случай. Мне показывали донорский образец. Всё идеально: фигура, состояние внутренних органов, внушительный пенис, но… негр… простите – афроафриканец…

Конечно, в этой версии я бы мог быть очень интересен жёлтой прессе, меня бы затаскали по телевизионным шоу.

Думаю, у меня бы появились все шансы стать новым президентом США. Они уже всех на этом посту испробовали. Не было только женщин и – такого, как я.

Но, как мне кажется, в моём случае женщина бы оказалась на втором месте…

Ну и ещё.

Может возникнуть вопрос: откуда вдруг, как из-под земли, появилась эта бригада чудо-медиков? Которые даже сразу знали, что им делать?

Тут всё очень просто.

Гена, Геннадий Александрович Воробьёв, был моим другом. Кардиолог. Я ему рассказал о предстоящей встрече с женщиной грёз моей молодости. Гена предупредил о возможных последствиях.

Я уже знал номер, который Полина забронировала в гостинице «Смарагд». За небольшую плату там были установлены видеокамеры, микрофоны. У меня были деньги, я многое мог себе позволить.

Бригада реаниматоров находилась в номере по соседству и через мониторы наблюдала за состоянием моего здоровья. Заодно и смотрела «прямой эфир +18».

Как только в работе сердца обнаружился сбой…

Остальное уже известно.

Моя Поля всё это время сидела на полу, закутавшись в одеяло, между кроватью и шкафом.

В глазах было то, что называют «застыл ужас».

Я поднялся с кровати, подошёл к ней. Взял за руку.

Помог встать.

Одеяло свалилось, голая стояла передо мной, неприступная когда-то журналистка, Поля-Полюшка.

Я подвёл её к кровати и подсказал в непонимающие глаза и уши, что нужно лечь.

Поля послушно легла.

У нас с ней остался незавершённый любовный цикл. Удар со мной случился в самый канун мужского счастья. И, после того, как я пришёл в себя окончательно, я это ощутил. Ныло в низу живота. Ситуацию нужно было разрядить.

Полюшка легла для меня поудобнее. Всё-таки я только после реанимации, с того света. Можно сказать, с корабля на бал…

Рембрандтовская такая красота лежала на середине кровати, опять готовая к любовным баталиям.

И я вновь ринулся.

Всё-таки таблетка моя – настоящее чудо. Вот что значит – нанотехнологии!

И я десять, пятнадцать минут пылко и страстно любил свою женщину. И – полчаса.

Но глаза её смотрели безучастно. Она, как будто отключилась, выключилась.

Как будто это у неё случилась остановка сердца, и это она, Полюшка, теперь труп. Только тёплый.

Ну, какое тут мужское счастье?…

Для этого нужно видеть глаза. Ответное желание.

А подо мною был труп.

Нет, уж, господа. Это на любителя.

Я поднялся с постели, сходил в душ.

Когда вернулся, женщина продолжала лежать на прежнем месте.

– Поля! – позвал я её…

– Что? – она спокойно откликнулась.

Труп разговаривал.

Значит, всё не так уж и страшно.

– Ты в душ пойдёшь?

– Да, конечно.

Опять – спокойный голос. Даже всё как-то буднично.

– Ты будешь ещё вина?

Полина уже сидела на кровати, обхватив руками колени и глядя куда-то в сторону, в угол комнаты.

– Нет. Чайку бы…

Вот это «чайку бы» очень меня обрадовало. Если бы «чаю», то это всё-таки равнодушно-бледное состояние. А «чайку бы» – уже оттеночки. Уже проблески жизни.

Пока Поля плескалась в душе, я вскипятил чайник, бросил в стаканы по мешочку душистого чаю.

У нас была коробка конфет.

Поля сидела напротив в полузапахнутом халате. Или – в полураспахнутом… Ей было как будто всё равно.

И мы разговаривали на темы телевидения, погоды, дорожных пробках.

Поля слабо улыбнулась, когда я попытался вспомнить наше с ней путешествие на Жанажол, про речку Эмбу.

– А я хотела тогда, чтобы ты… Ты мне очень тогда понравился. Я – стыдно сказать – тогда совсем потеряла голову.

Потом вспоминала, как бегала перед тобой почти голая, как ты засыпал меня песком…

Мне совсем не было стыдно.

Я… хотела тебя…

Это уже потом, когда я уехала, когда вернулась домой, я вдруг поняла, что была почти на краю. Ведь я и про семью забыла и про университет. Какое-то ослепление на меня нашло.

Могла бы сделать для тебя всё, чего бы ты ни захотел.

На край света за тобой пошла бы.

И всего-то мы пробыли с тобой два дня.

И что ты мне тогда такого наговорил?…

Такого не бывает.

В обычной, настоящей жизни такого не бывает.

Наверное, поэтому ты и боялся ко мне приблизиться.

Поэтому дал уехать…

Зачем? Зачем, Полина, ты сказала мне всё это? Зачем? Зачем сейчас, на краю жизни, я должен был узнать, что был дурак… дурак… дурак… Что упустил своё счастье, не допустил его к себе?…

Что понавыдумывал всякой ерунды и чувствовал себя со всех сторон правильным. Потерпевшим. Жертвой.

Когда тридцать лет назад достаточно было только протянуть руку…

***************************

Полина уезжала на поезде.

Я её провожал.

Я не знал, как себя с ней вести. Боялся встретиться с глазами, которые смотрели на меня спокойно, открыто. Честно.

Как тогда, возле маленькой речки Эмба.

И я уже жалел, что в нашу единственную с ней ночь я не дал себе умереть.

Ведь у меня был шанс…