Он приехал ко мне ночью и увёл меня в заколдованный лес. До самого утра мы все — я, Принц с его лошадью (я был уверен, что у него есть лошадь, ведь принцев без лошади не бывает, просто на сцену её не пустили), Принцесса, Король с Королевой, Феи, Колдунья и остальные — гуляли и танцевали под волшебными деревьями. Мы, конечно, не разговаривали — потому что в балете все понятно без слов…
— Что с тобой? — встревожился отец пару дней спустя. — Ты не заболел?
Вместо того, чтобы усердно заниматься, я сидел перед пианино и мечтал, вспоминая свои сны. Папин голос заставил меня покраснеть. Признаться честно, — наяву я стыдился своей сказочной дружбы.
— Я здоров, — проворчал я, принимаясь долбить по клавишам.
Но увы: здоровым я, по всей видимости, не был. Достаточно сказать, что я вдруг перестал мечтать о Консерватории. На сеансах гипноза дела шли из рук вон плохо. Теперь при виде концертного рояля я не испытывал ни малейшего воодушевления. А однажды признался психологу, что, наверно, был бы гораздо счастливее, если бы у меня были друзья или хотя бы лошадь…
Доктор расспросил меня о моем желании поподробнее и, конечно, вытянул из меня всю правду.
— Илья, ты принял сказку слишком близко к сердцу, — сказал он. — Ты хочешь дружить с Принцем? Но в настоящей жизни он, скорее всего, заурядный и скучный человек, совершенно недостойный твоего внимания. Да и вряд ли ты сможешь затащить лошадь на свой тридцать первый этаж…
В ответ на его шутку я устроил такую истерику, что родителям пришлось вызывать "Скорую помощь". Пока врачи поили папу и маму валерьянкой, психолог деликатно отключился. Когда "Скорая" уехала, он снова появился на экране и сказал:
— Хорошо, Илья, раз ты не хочешь расставаться со своим Принцем, я придумал, как тебе помочь. Ты сможешь дружить и играть с ним, сколько захочешь. Как насчёт участия в Большой Игре?
От неожиданности я даже забыл про истерику. Большая Игра! Я и мечтать о ней не смел, как и обо всех прочих компьютерных развлечениях!..
— Но, доктор, — изумился отец, — объясните, для чего…
— Охотно, — улыбнулся доктор. — Илюша, выйди на минутку…
Я исполнил просьбу, уже предвкушая мои будущие битвы и победы над космическими и прочими монстрами… Но всё-таки не стал далеко отходить от двери.
— Вы видите, что этот Принц мешает вашему сыну двигаться к намеченной цели, — говорил доктор. — Я бы применил метод удаления воспоминаний, однако он ещё не очень хорошо разработан. Могут быть нежелательные последствия. Поэтому лучше сделать так, чтобы Илья сам отказался от своей выдуманной дружбы.
Родители слушали, затаив дыхание.
— Для этого, — продолжал психолог, — мы сделаем Принца героем Илюши в Большой Игре. Возьмём его фотографию из сетевой афиши, дадим ему латы, меч — в общем, всё, что положено. Я не думаю, что подобный герой сможет выглядеть достойно в Большой Игре. И очень скоро Илья в нём разочаруется…
Доктор оказался совершенно прав. На фоне могучих и неуязвимых монстров, которые населяли Всемирную Сеть, Принц был просто жалкой козявкой. Денег у папы хватило только на самые дешёвые доспехи, которые не могли защитить моего героя ни от лазера, ни от магии. А лошадь была совершенно беспомощна перед скоростными танками-трансформерами.
Над моим героем потешалась все игроки. Ему дали кличку "Жених" (лошадь ему я сдуру выбрал белую, как в моём сне, так что получился пресловутый Принц На Белом Коне). Каждый встречный считал своим долгом отправить его в Царство Мертвых (именуемое в просторечии Отстойником). Отцу то и дело приходилось перечислять деньги на выкуп. Вскоре я просто возненавидел своего немощного Принца. И сказал, что больше не хочу его видеть.
— Превосходно! — обрадовался психолог.
— Илюша поправился? — с робкой надеждой спросил отец.
— Думаю, да, — сказал доктор.
Но той же ночью Принц приехал ко мне снова. Его лошадь медленно ступала под тяжелой броней. Сам он был закован в холодные латы. Он медленно выехал из темного леса, задыхаясь под тяжестью доспехов. Я это чувствовал, будто Принцем был я сам! Следом из чащи вышли электронные монстры и набросились на него. Я закричал от боли, когда их клыки и когти вонзились в него…
И проснулся. Было едва за полночь. Родители не услыхали моего крика, потому что все еще смотрели и обсуждали программу Новостей: из-за стены доносились их взволнованные голоса.
— Значит, тот юноша, который танцевал Принца, погиб? — спрашивала мама.
— Еще бы! — отвечал отец. — И он, и Принцесса, и все остальные тоже. Если бы ты не отвернулась от экрана, ты бы увидела, во что превратился автобус, в котором ехала их труппа!
Мама вздохнула.
— Подумать только! Они избежали стольких опасностей и нашли смерть в обыкновенной автокатастрофе! — продолжал папа.
Мама опять вздохнула. Папа все ворчал:
— Угораздило же их погибнуть в нашей мирной стране… Снова у нашего правительства будут неприятности. Впрочем, какое нам с тобой дело до политики? Главное, что теперь Илюша в полной безопасности…
Ах, как же он ошибался! Едва до меня дошел смысл подслушанного разговора, холод и мрак наполнили мое сердце. Я вскочил с постели и бросился в спальню родителей.
Я распахнул дверь и, остановившись на пороге, отчаянно закричал:
— Это я! Это я убил моего Принца!
Поступление в Консерваторию пришлось отменить. От нервного потрясения я серьезно заболел. Понадобилось несколько месяцев, чтобы я перестал видеть сны, в которых несчастного Принца терзают компьютерные монстры в виде огромных клыкастых пассажирских автобусов.
Доктору пришлось хорошенько потрудиться. Он испробовал множество средств, но ни беседы, ни лекарства мне не помогали. Тогда он предложил моим родителям рискнуть.
— Попробуем вылечить подобное подобным, — сказал он. — Пусть Илья каждый вечер смотрит Новости.
… Поначалу кровавые зрелища катаклизмов и крушений ужасали меня. Но рядом со мной был доктор. Его лицо ободряюще улыбалось мне из угла экрана. Спокойно, терпеливо он внушал мне, что все эти бедствия никак не касаются ни меня, ни моих близких.
Мало-помалу мне даже стало нравиться, сидя в мягком кресле, наблюдать, как горные спасатели роются в мокром снегу, или как пострадавшие от наводнения, цепляясь за обломки домов и мебели, барахтаются в стремнине холодного потока. Тем более, что эти захватывающие картины то и дело перемежались весёлой и красочной рекламой.
Уютно попивая чай, я думал: в сущности, все, кто попадают в беду — обыкновенные неудачники, а стало быть, нечего им и жить на белом свете. Я перестал жалеть Принца, и сны, наконец, отступили.
Папа со слезами на глазах благодарил доктора, но тот, многозначительно посмотрев на моего взволнованного родителя, сказал:
— Ну, что вы! Эта победа целиком и полностью принадлежит вашему сыну!.. Ведь, если вы хотите, чтобы ваш новый план удался… — добавил он еще более многозначительно, но, заметив на пороге комнаты меня, умолк.
А план был такой. Папа понимал, что поступать на первый курс мне уже поздно. Двенадцатилетний первокурсник для Консерватории — уже не рекорд. Но он подумал, что можно было бы подождать еще год и тогда… сыграть на экзамене так, чтобы сразу стать самым юным выпускником! Эта идея была воспринята родными одновременно с ужасом и восторгом. Они просто помешались. Бабушки даже начали бегать в ближайшую церковь, чтобы поставить свечку за удачный исход невероятного предприятия. Когда об этом узнал доктор, он был страшно недоволен.
— Вы снова хотите все испортить? — грозно спросил он моих родителей. — Учтите, я не люблю, когда пациенты пропускают мои рекомендации мимо ушей!
— В чем мы виноваты, доктор? — испугались папа с мамой.
— И вы еще спрашиваете? — удивился доктор. — Я же сказал, что для успеха Илье нужна вера в себя! Причем, учитывая сложность задачи, вера эта должна быть безграничной! А вы исподволь разрушаете ее, предаваясь глупым суевериям! Хотите пополнить ряды «нищих духом», жалких трусов, унижающих гордое звание ЧЕЛОВЕКА и всецело уповающих на какого-то там Бога?!
Нет, родители, разумеется, этого не хотели. Они поклялись исправиться и слово свое сдержали. Отныне бабушки не смели молиться никому, кроме меня.
Вскоре я привык, что каждое мое слово ловится с благоговейным трепетом, а каждая сыгранная нота вызывает бурю восторга. Но потом слава мне наскучила. Я подумал, что никто, в сущности, недостоин слушать мою игру. Я стал садиться за пианино только снисходя к слезным мольбам и уговорам. Наконец, папа не выдержал:
— Илья, ты мало занимаешься! — сказал он.
Я не понял, как он осмелился произнести такое в моем присутствии! Я не сдержался, и сказал, что его дурацкие замечания мне неинтересны. В конце концов, я уже настолько великий пианист, что могу и вовсе не заниматься!
Папа бросился к компьютеру и вызвал психолога.
— Илья мне дерзит! — воскликнул он, с отчаянием глядя в экран.
— Но я же предупреждал вас о возможных побочных эффектах! — пожал плечами доктор. — Почти тринадцать лет назад, как только я принял ваш заказ на формирование Комплекса Гениальности…
— А получилась мания величия! — сказал папа. — Я буду жаловаться!
— И пожалуйста! — доктор, похоже, рассердился. — Жалуйтесь, сколько угодно. Я практикую эту методику много лет, и если что-то иногда мешало мне добиться положительных результатов, то это либо чрезвычайные обстоятельства, либо… плохая наследственность пациента!
И доктор, не попрощавшись, исчез с экрана. Папа схватился за сердце и позеленел.
— Он меня оскорбил! — забормотал он, вскакивая и бегая по комнате. — Он намекнул на то, что я неудачник!..
— Вероятно, так оно и есть? — усмехнулся я. — Иначе почему ты сердишься?..
Тут папа неожиданно успокоился. Он улыбнулся трясущимися губами и, взяв меня за руку, усадил на стул, а сам устроился напротив.
— Скажи, сынок, — заговорил он, — тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, что за человек твой отец?..
Я сказал, что давным-давно все о нем знаю. Я знаю, что он обычный мелкий служащий в каком-то бесполезном учреждении. Я же вижу, как он каждое утро уныло повязывает галстук и плетется на ненавистную работу. Да и мама ничуть не лучше. Она терпеть не может домашнее хозяйство и старается заниматься им как можно меньше. Конечно, я могу понять их чувства. Но что уж поделать, если они родились обычными?
— В наше время, сынок, мало кто рождается обычным, — мягко начал папа.
От него я узнал, что в наше время только совсем сумасшедшие родители не хотят иметь чудо-ребенка. Нормальные же делают все, чтобы их дитя могло войти в Историю.
Дальше отец рассказал мне то, о чем в приличном обществе было принято молчать.
Далеко не все чудо-дети оправдывают возложенные на них чаяния. Большинство из них, несмотря на все усилия, подрастая, оказываются обычными. Это большое горе и позор для семьи. И нет ничего удивительного в том, что родители от них отказываются. Их сдают в специальные интернаты.
Там из бывших музыкантов, поэтов, спортсменов и ученых наскоро делают мелких служащих, рабочих, инженеров, медсестёр и домохозяек. Потом им дают работу, но многие не выдерживают такой перемены в своей судьбе и сходят с ума, а те, кто оказался покрепче, обречены страдать до конца своих дней. У них есть единственная надежда хоть отчасти оправдать собственное существование: постараться хотя бы родить гения…
Отец замолчал.
— Ну, — пожал плечами я, — если все это относится к вам с мамой, значит, доктор все-таки был прав, и вы обычные неудачники. Правда, вы не совсем неудачники, ведь вам все же удалось родить меня…
— Иди спать, сынок, — ласково сказал папа.
Наконец-то меня оставили в покое! С того вечера меня больше не заставляли заниматься. Я мог сколько душе угодно валяться на диване и размышлять о собственном величии. Меня, правда, слегка раздражала новая манера моих родителей шептаться о чем-то по углам. При этом, мама иногда начинала плакать. Однажды я случайно подслушал часть их разговора.
— Нет, я уже слишком стара! У меня нет сил начинать все сначала!.. А потом, ты же знаешь, из-за того, что наши остальные дети…
— Которые могли быть несравненно талантливее, чем этот неблагодарный мальчишка!.. Они не родились из-за него!
— О, замолчи!..
— Ничего, дорогая, у нас все получится. Современная медицина всесильна!..
— Но если с новым ребёнком у нас опять ничего не выйдет?…
— Выйдет, не сомневайся. Наука шагнула далеко вперед…
Я с недоумением выслушал этот бред, но не стал ломать себе голову над тем, что он значил. Мне и своих проблем хватало. Бабушки с дедушками больше не стояли передо мной на коленях, и это было неприятно. Отсутствие аплодисментов было просто невыносимо. Но я утешал себя, представляя, как изменится поведение окружающих после моего экзамена.
И вот, великий день настал…
…Но, когда я вернулся в машину, которая ждала меня около Консерватории, никто даже не поинтересовался, как я сыграл. Папа вел себя так, будто мы были незнакомы, а мама, не переставая, сморкалась в одноразовые салфеточки.
— Я сыграл превосходно! — на всякий случай, все-таки сказал я.
— Неужели? — равнодушно спросил отец.
— Да. Подумаешь, подзабыл пару строчек… Все равно, эти тупицы из приемной комиссии не в силах оценить моего искусства!
Мы молча доехали до дома. Я сказал, что хочу есть и ушел в свою комнату. Следом за мной туда пожаловала мама и, вместо того, чтобы накормить меня, начала доставать из шкафа мою одежду.
— Что еще за новости? — спросил я.
— Я должна уложить твои вещи, — каким-то деревянным голосом проговорила мама. — Ты отправляешься в интернат!
В интернат?! Я не поверил своим ушам. Я поднялся и сел на кровати. Мама продолжала рыться в одежде, большую часть которой уже пора было выкинуть, потому что я из нее вырос. Неожиданно я увидел свой пиджак, в котором когда-то ходил в Большой Театр.
Мама вывернула карманы, и на пол упала разноцветная бумажка.
— Не трогай! Это мое! — вскочил я.
Но мама уже подобрала и скомкала билет. Я рассвирепел.
— Как ты смеешь меня не слушаться?! — завопил я, но тотчас крепкие пальцы отца скрутили мое ухо.
Я задохнулся. Отец развернул меня и огрел ремнём по мягкому месту. Я заверещал, из глаз брызнули слезы. Никогда в жизни я не испытывал боли, тем более — такой ужасной! Ведь до сих пор даже уколы мне делали под наркозом…
Отец швырнул меня на постель, и я испуганно завернулся в покрывало.
— Не смей грубить, ты, ничтожество! — сказал он и вышел.
Поздно ночью, когда все легли спать, я немного пришел в себя и осмелился встать с кровати. Я подкрался к компьютеру и вызвал по Сети нашего доктора. Это была моя последняя надежда.
Узнав меня, психолог недовольно скривился.
— Послушайте, молодой человек, — сказал он, — мы с вашим отцом уже всё выяснили и расторгли договор. Суд, разумеется, меня оправдал, так что, нам больше не о чем…
— Но ведь мы дружили столько лет!.. — промямлил я, изумленный его холодным тоном.
— Я профессионал, — сказал доктор. — Я могу улыбнуться, выразить сочувствие. Но у меня десятки пациентов. Если бы я со всеми вами дружил… Только какой интерес огороднику дружить с овощами?.. Ну ладно, в порядке исключения, я вас выслушаю.
— Э… понимаете… — заторопился я, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног. — Мои родители… Они отдают меня в интернат, потому что теперь им нужен новый ребенок… Они, вероятно, сошли с ума… Они думают, что я обычный!..
— Когда у вас будут деньги, — отвечал мне доктор, — вы пригласите меня для лечения ваших родителей. Я честный работник и выполню ваш заказ, несмотря даже на то, что ваши мама и папа никогда еще не казались мне такими здоровыми, как теперь!
У меня отнялся язык, а доктор, с удовольствием зевнув и потянувшись, сказал:
— Знаете, как трудно постоянно иметь дело с дураками и не сметь сказать никому правды? Уже много лет мне звонят сумасшедшие папаши и мамаши и умоляют, чтобы я сделал из их детей маленьких чудовищ! Куда мне деваться, если нет других заказов? А за эти так хорошо платят! Эх, чёрт меня побери, как приятно иногда поговорить откровенно!.. Кстати, Илюша, наш разговор защищён от записи, так что, если тебя подослал твой папа…
Я медленно покачал головой и выключил монитор.
… Не помню, как я дополз до постели. Упав на нее, я тотчас забылся тяжким сном.
И снова оказался в Большой Игре. Я стоял перед воротами Царства Мертвых, а рогатый привратник с вилами неторопливо отпирал их… для меня.
И вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной появился всадник. Его лошадь едва волочила ноги. Изрубленные доспехи вв ввввпивались в его израненное тело. Рука с трудом удерживала ржавый меч…
— Вот и выкуп! — кровожадно обрадовался привратник и распахнул ворота.
Мой взгляд канул в глубочайшую тьму. Я понял, что Игра окончилась: бездна была настоящая… Но всадник сделал мне знак отойти.
Я отступил на несколько шагов, бормоча: "Вы уж извините, что так получилось… Мне очень жаль!"… Принц не ответил.
Я смотрел, как он удаляется от меня, въезжая под тень высокой арки. Густой сумрак ложился на тусклое железо лат, и моя душа цепенела. Еще шаг… Конь и всадник исчезли. Несколько мгновений я смотрел в сомкнувшийся за ними мрак…
А потом не выдержал и ринулся следом.