ГЛАВА 1

Марно Кавотти был более известен под прозвищем Мятежник. Лорд крови Стралг, Кулак Веру, много лет назад пообещал заплатить за его труп столько золота, сколько он будет весить, и в шесть раз больше, если Мятежника доставят к нему живым и годным для пыток. Обещание до сих пор оставалось в силе. Любое поселение, укрывшее Кавотти, уничтожат вместе со всеми жителями — этой угрозы также никто не отменял.

Мятежник возвращался домой, в свой родной город, где не был с самого детства. Разумеется, он путешествовал под прикрытием ночи и непогоды — вполне здравое и естественное решение с его стороны.

Приближение бури жители города увидели за несколько дней, поскольку то был один из мощных морских ураганов, что зарождаются над окутанными паром водами Флоренгианского океана. Оттуда ураган направился к берегам, пронесся над прибрежными джунглями и болотами и устроил настоящий разгром в Плодородном Круге, занимавшем большую часть Грани, Как и его предшественники, он явился в Селебру с востока. С каждым днем он поднимался все выше и выше над покрытой дымкой стеной мира. Белый в полдень, черный на рассвете и кроваво-алый на закате, он царствовал в небе и зловеще нависал над землей. По дороге к городу он растратил часть своей смертоносной силы, но его все-таки хватило на проливные дожди и свирепые ветра. Он еще мог срывать крыши с домов и валить деревья, смывать мосты и затоплять низины. Среди буйства злобной стихии заметить одинокого путника было попросту невозможно: ураган накрыл его своими черными крыльями и спрятал от глаз тех, кто хотел его убить.

Марно Кавотти шлепал по раскисшей колее рядом с маленькой повозкой, нагруженной амфорами с вином. Повозку тащил старый гуанако по имени Страдалец, чье непрерывное ворчание говорило о том, что он и впрямь недоволен жизнью. Впрочем, Кавотти старался держаться против ветра и защищать гуанако от веток и мечущегося в воздухе мусора. Из-за поваленных деревьев и вышедшей из берегов реки Мятежник мог и не успеть в город до закрытия ворот. День уже клонился к закату, когда из тумана выступили стены и башни Селебры, но по закону ворота не должны были закрывать до тех пор, пока не прозвонит колокол, возвещающий о начале комендантского часа. Закон есть закон.

Опустив голову, путник прошел под огромной аркой на узкий барбакан. Скрип колес его повозки гулким эхом отразился от стен; в каньоне завывал ветер, швырявший перед собой дождь. Наступил самый опасный миг. Главное — не вызвать подозрение у стражи, иначе внешние и внутренние ворота захлопнулся и Кавотти окажется в ловушке. Из сторожки с криками выбежал тощий черноволосый флоренгианин — мальчишка в бронзовом шлеме и с мечом в руке. И то, и другое было ему слишком велико, зато кольчугу на груди украшала перевязь с цветами дожа, а на шее висел бычий рог, означавший, что его владелец наделен определенной властью. Для Кавотти мальчишка не представлял никакой угрозы: он свернет ему шею, прежде чем тот вытащит меч. Даже если он успеет подуть в рог и призовет на помощь дюжину таких же воинов, Кавотти ничего не стоит их убить.

— Вот дерьмо. Поганая тебя разбери! Вытащил честного человека на улицу в такую погоду!

Мальчишка прищурился, вглядываясь в струи дождя. Естественно, в ненастье на улицу выгнали самого молодого стражника.

Кавотти натянул поводья, и повозка остановилась, а сам он отвесил низкий поклон.

— Почтеннейший страж, я Сьеро из Сайизо, служу благородному мастеру Скарполу из Трейана и везу продукты из его поместья во дворец, который находится здесь, в Селебре, на пьяцца Колонна. Если позволите, я отмечу, что на мою голову пролилось куда больше холодной воды, чем на вашу.

Все названные имена были настоящими, да только не имели к нему никакого отношения. Он стоял, покорно опустив глаза и глядя в землю.

— Свиньи тебя задери! — воскликнул мальчишка с мечом. — Что за продукты ты везешь?

В эту минуту из сторожки вышли еще два стражника, и надежда Кавотти на успех почти растаяла, поскольку то были светлокожие вигелиане с соломенными волосами и коротко подстриженными бородами. Из одежды на них были только кожаные сандалии и полосатые набедренные повязки с цветным поясом, но медные ошейники указывали на их принадлежность к культу Веру. Они обошли повозку, и Кавотти их больше не видел.

Дурное предчувствие было таким сильным, что волосы на голове Кавотти зашевелились — впрочем, не в буквальном смысле, иначе стражники увидели бы его собственный медный ошейник, и тогда он бы умер. Для подобных случаев он и отрастил волосы и бороду. Из-за ошейника Кавотти отправился в путь во время жуткого урагана, ведь в хорошую погоду шарф, повязанный вокруг головы, и кожаный плащ с высоким воротом вызовут подозрения. Одежда, помогавшая ему прятаться от врагов, одновременно делала его уязвимым — верист рискует в ней запутаться, принимая боевую форму. Два полуголых ледяных демона могут сорвать свои набедренные повязки в один короткий миг.

— Это вино, многоуважаемый страж, — сказал он мальчишке. — Меловые пометки на бутылках означают, что их везут во дворец его светлости, а не на продажу.

Надписи вполне могли произвести на стражника должное впечатление, пусть он, как и Кавотти, не умел читать.

— Показывай свое вино, вонючка, рожденный в канаве мерзкий ублюдок жабы!

Кавотти принялся послушно развязывать замерзшими пальцами узел на мокрой веревке. Когда он приподнял уголок брезента, ему удалось незаметно повернуться и взглянуть на ледяных демонов. Они стояли и смотрели на него, сложив руки на груди и повернувшись спиной к ветру. В тонких набедренных повязках они должны были отчаянно мерзнуть под ледяным дождем, но вигелиане легче переносят холод, чем флоренгиане. Воины, которых Стралг привел через Границу пятнадцать лет назад, носили тяжелые накидки, однако флоренгианский климат научил их одеваться как можно легче.

Стралг держал в Селебре маленький гарнизон, и его люди, как правило, сваливали все рутинные обязанности на флоренгиан дожа. Почему эти двое стоят сегодня у ворот и почему не поленились выйти из теплой сторожки на пронизывающий холод, заинтересовавшись простым крестьянином?

— Снимай-снимай! — крикнул мальчишка, прибавив несколько весьма убедительных слов.

Кавотти потянул веревку, и ветер швырнул ему в лицо кусок брезента, под которым лежали запечатанные глиняные кувшины — и больше ничего. Ему пришлось одной рукой сражаться с брезентом, а другой удерживать гуанако, который переступал с ноги на ногу и прядал ушами.

— Стой на месте.

Стражник взял одну амфору и, спотыкаясь под порывами ветра, отправился с ней в сторожку.

Вигелиане ничего не говорили и ничего не делали, только смотрели на Кавотти бесцветными глазами. Коричневые пояса указывали на то, что перед ним самые обычные воины. Вне всякого сомнения, если бы командир фланга заподозрил, что у него появится хотя бы призрачная надежда поймать знаменитого Мятежника, он бы явился сюда лично. С другой стороны, в Селебре были и другие ворота, и за ними тоже требовался надзор.

«Очень крупный флоренгианин, двадцать восемь лет, темная кожа, невероятно опасный» — слишком туманное и бестолковое описание преступника. Кавотти могли выдать размеры, но не лицо. Святой Веру был к нему благосклонен — за десять лет сражений он ни разу не получил серьезных ран, и на нем не появилось следов «боевой закалки», как говорят веристы. Если у ледяных демонов возникнут на его счет какие-то сомнения, они потребуют показать им шею.

Юнец вышел наружу со вторым воином, который был старше и немного трезвее. Они взяли из повозки еще две амфоры.

— Ладно, проезжай, — разрешил второй, и оба поспешили назад, прижимая к груди добычу.

— Подожди! — окликнул его верист покрупнее, с сильным акцентом.

Он оставил своего спутника и начал обходить повозку, внимательно разглядывая Кавотти бесцветными глазами. В темноте Кавотти не мог разглядеть полосы на его поясе, но ему показалось, что они черные, коричневые и зеленые — впрочем, это ничего не значило, ведь орда захватчиков в последнее время несла такие потери, что половина их отрядов представляла собой сборище чудом уцелевших воинов. Светлую кожу вериста покрывали шрамы, и она покраснела от солнечных ожогов: выходит, он совсем недавно пересек Границу.

Кавотти прогнал безумное желание вступить с ним в профессиональный разговор: «Позволь полюбопытствовать, свинья, до тебя уже дошло известие о битве при Напоре? Меньше чем шестьдесят дней назад мои люди прикончили там три шестидесятки твоих дружков. А с вашими ранеными мы поступили так же, как вы поступаете с нашими».

Громадный вигелианин молча подошел ближе. Скорее всего он не говорил по-флоренгиански и плохо его понимал; мало кто из веристов — даже из тех, кто провел здесь много времени — хорошо знал язык. Внимательно наблюдая за Кавотти, он подцепил пальцем ручку амфоры и поднял ее на вытянутой руке, что не каждый попытался бы сделать. Кавотти изобразил на лице почтительное восхищение, как на его месте поступил бы любой разумный крестьянин. Он бы отдал пять зубов, чтобы узнать, чем занят второй верист у него за спиной.

Вигелианин улыбнулся и уронил амфору на землю. Кавотти вскрикнул и отскочил, но вино все равно попало ему на одежду. Черные глаза встретились с бледно-голубыми. Теперь вигелианский лорд мог запросто приказать флоренгианину и человеку низшего сословия пасть на колени и слизать вино. Это не только поставит его в весьма уязвимое положение, но и позволит врагу увидеть его шею. Кавотти посчитал, что всему есть предел — лучше умереть стоя.

Однако смертельно опасный приказ так и не прозвучал. Второй верист рассмеялся и что-то проговорил на гортанном вигелианском языке. Верзила пожал плечами, презрительно сплюнул в сторону флоренгианина, и оба ушли в сторожку, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Руки Кавотти дрожали, когда он завязывал веревку на брезенте. Очевидно, два скучающих юнца решили подшутить над местным крестьянином-переростком. Возможно, их наказали за какую-то мелкую провинность, велев обыскивать каждого путника, входящего в город. Стало быть, его маскировка прошла испытание. Будь у вигелиан хоть малейшее подозрение, что освободительная армия продвигается к Селебре, эти двое непременно взглянули бы на его шею.

* * *

Он вернулся домой впервые за тринадцать лет, но его никто не встречал. Жители города, спасаясь от непогоды, сидели по домам, предоставив улицы хлещущим ветвям деревьев, потокам дождя и черепицам, которые с грохотом падали на землю. Вздумай священный Сьену пошутить, вождь повстанцев погиб бы от упавшего с крыши куска глины.

Наконец-то он дома! Невероятно! Долгие годы войны и сражений Кавотти отчаянно цеплялся за надежду когда-нибудь сюда вернуться, но только недавно поверил, что это действительно произойдет. Разумеется, он мечтал войти в город с победой, промчаться по главной улице на колеснице и помахать рукой собравшимся толпам, приветствующим Кавотти-Мятежника, Кавотти-Освободителя. А пока придется смириться с необходимостью прятаться. Если Стралг не уничтожит Селебру еще до конца войны, возможно, это сделают Борцы за Свободу.

Селебра заслужила свою славу; это действительно был самый прекрасный город — Город-Восторг. За последние десять лет Кавотти довелось повидать всю Флоренгианскую Грань. Дважды на него устраивали охоту в Плодородном Круге, он плавал в теплых волнах Океана и чуть не замерз до смерти в лишенных воздуха приграничных пустошах. Ему встречались затопленные города и города, высохшие до самого основания, когда ушло море или река поменяла русло. Однако большую часть селений разграбила орда Стралга или его собственные люди. Обе стороны оставляли за собой только кости и вонючий пепел.

И вот она, Селебра — цела и невредима: широкие проспекты и величественные фасады, изящные башни и храмы, просторные колоннады, площади и сады… Конечно, и у Селебры были свои слабости. Роскошные дворцы подчас оказывались внутри сараями, а центральная площадь больше напоминала загон для скота неправильной формы. Дворец дожа походил на гигантское отхожее место, потому что селебриане не любили, когда их правители кичились богатством. Однако Кавотти помнил, что внутри дворец потрясающе красив.

В таком месте не жалко и умереть, если сегодня все пойдет не так. Кавотти не страдал сентиментальностью. Из него давным-давно выбили все романтические представления, но он почувствовал легкую ностальгию, войдя в город через Луговые ворота и шагая по улице Ювелиров. Последний раз он бежал по ней вместе с друзьями в тот день, когда город пал.

У одного из них был дядя, который жил в доме у городской стены, и оттуда его компания собиралась посмотреть на вигелианских чудовищ. На стену их не пустили. Тогда они забрались на крышу и со своего пропеченного солнцем наблюдательного пункта видели, как дож Пьеро выехал из ворот вместе с семьей. Они были возмущены, когда дож опустился на колени и поцеловал ноги лорда крови, но настоящее потрясение испытали, когда враги, вынудив его пройти через это унижение, отправили дожа домой в полном одиночестве, оставив в заложниках его жену и детей. Кавотти знал Дантио, старшего из сыновей, который был на пару лет его младше и даже почти не задавался, хотя рано или поздно унаследовал бы престол. Детей, вероятно, отправили через Границу в Вигелию, как и многих других заложников. Супруга дожа вернулась в город, но это произошло уже после того, как Кавотти покинул Селебру.

* * *

Сгорбившись под порывами ветра, Мятежник вывел Страдальца на Дорогу Пантеона, где его одолели воспоминания о событиях, последовавших за падением города. Его судьбу решила сильная рука, схватившая его за плечо на этой самой улице. Он отбивался, вопил и с лихвой получил за сопротивление. Затем, когда его отвели в лагерь вигелиан, где ему сообщили, что он пройдет обучение и станет Героем Веру, Марно возмущенно заявил, что его отец является советником, и они не имеют никакого права так обращаться с сыном советника. Его жестоко избили за наглость, после чего он сидел в мрачном молчании среди плачущих мальчишек, которых забрали вместе с ним — сто девятнадцать сыновей ремесленников, купцов и ткачей. Он ждал, когда отец узнает, куда он подевался, и придет его забрать.

Через два дня отец действительно явился в сопровождении внушительной свиты, когда новобранцы делали гимнастику. Юного Марно вызвали вперед. Вместо того чтобы отпустить, вигелианский командир приказал связать его и пороть до тех пор, пока отец не добежит до ворот города. Советник Кавотти бегал не слишком быстро, и так Марно Кавотти, мечтавший быть великим покровителем искусств, стал кандидатом в веристы, затем кадетом и наконец воином, принесшим клятву верности культу. С тех пор он видел родителей только раз, незадолго после того, как получил свой ошейник, и его отправили в гарнизон в Умсине. Они пришли его навестить, но братья остались дома, испугавшись его, как чудовища. Мать плакала, а отец задавал непростые вопросы о его верности вигелианам.

Кавотти намекнул им о своих планах. Мать принялась кричать, чтобы он ничего такого не делал; отец с гордостью улыбнулся и сказал, что он должен идти выбранной дорогой. За эту поддержку — о которой Стралг узнал от прорицательниц — лорд крови распорядился убить советника, а его семье велел выплатить немыслимый штраф. Марно сомневался, что братья его простили. Если они узнают, что он в городе, то наверняка выдадут его Кулаку.

Движимый исключительно ностальгией, он провел Страдальца вдоль Речной улицы, показав гуанако дворец Кавотти — не самый большой, но и не маленький. Вероятно, он не произвел никакого впечатления на Страдальца, зато напомнил Марно, что судьба не всегда справедлива.

* * *

В каждом городе, даже самом роскошном, есть темные запущенные уголки. Мятежник направлялся в маленький вонючий дворик, расположенный за скотобойней, где дождь с шипением падал в смешанную с кровью грязь, доходившую до щиколоток. Даже сильный ливень не смыл отвратительного запаха, и никто не задерживался здесь после утреннего забоя скота. Случайного прохожего тут не встретишь.

У повстанцев не было постоянных агентов в городе, потому что их было невозможно спрятать от прорицательниц Стралга, но Кавотти на протяжении многих лет поддерживал связь с несколькими старыми друзьями, обмениваясь с ними вполне невинными письмами. Вчера он отправил срочную просьбу о помощи человеку, заслуживающему, как он считал, доверия. Если он не появится в условленном месте, им обоим не миновать расправы.

Несколько мгновений Кавотти ждал, затаив дыхание, а потом в углу со скрипом отворилась грубая деревянная дверь. Вышедший из нее человек был тепло одет, а к лицу прижимал тряпку, но Кавотти узнал Сьеро из Сайизо, чье имя назвал у городских ворот. Он подошел к повозке, и Страдалец фыркнул, узнав старого друга.

— Он вас ждет, милорд. Коричневая дверь возле лестницы за залом гильдии ткачей.

Мятежник кивнул.

— Хорошо.

Сьеро вывел Страдальца на улицу, а Кавотти направился к переулку в дальнем конце двора. Пока все шло хорошо. Еще один брод позади.

* * *

Он нашел коричневую дверь и шагнул в похожую на пещеру кухню, темную и холодную, но чистую. Последнее время ею явно не пользовались. Застоявшийся запах еды, бронзовые треноги в пустых очагах, массивные колоды для рубки мяса, насос и желоб для стока воды, ряды глиняных горшков на полках указывали на то, что это действительно кухня, но, судя по всему, хозяева здесь не жили.

Кавотти постоял мгновение, наслаждаясь тишиной после целого дня битвы с непогодой. На столе в дальнем углу он разглядел маленькую масляную лампу, рядом с которой замер человек, выбравший это место для встречи. Он подозрительно щурился на знаменитого бородатого преступника в жалкой крестьянской одежде. Мятежник опустился на колени и прижался лбом к плиткам пола.

— О, многоученый наставник, да благословит священная Мэйн мудрость, которой вы делитесь со мной сегодня, да благословит священная Храда ваше мастерство и умения, и пусть священный Демерн поможет мне стать послушным и сознательным учеником, о любимейший из наставников!

Он снова почтительно поклонился, исполнив традиционный утренний ритуал.

— Раньше ты ничего подобного не делал, — сухо пробормотал человек и шагнул вперед.

— Времена меняются. Как видите, я вернулся, чтобы завершить обучение. Вы должны мне еще год.

Кавотти встал, и они обменялись официальными поклонами. Старым знакомым положено обниматься после долгой разлуки, но он не мог себе представить человека, который стал бы обнимать мастера Дицерно.

Старик хихикнул.

— Не ожидал, что вы объявитесь тут собственной персоной, милорд. Меня беспокоит состояние вашего рассудка, однако я рад вас видеть. Флоренгия перед вами в долгу.

Последний представитель древнего, но обедневшего дома, Дицерно всю свою жизнь учил сыновей богатых горожан тому, что положено знать аристократам: уважению к богам, законам священного Демерна, обычаям города, его искусству и истории, хорошим манерам и поведению, танцам и музыке, этикету и судебным традициям, сельскому хозяйству, охоте, умению обращаться с деньгами, властвовать, заботиться о лламоидах и множеству других полезных вещей. Он был наставником Кавотти с тех пор, как мальчику исполнилось семь и его забрали из-под опеки матери — до того утра, когда его схватили за плечо на дороге Пантеона.

Дицерно категорически не желал сдаваться в борьбе со старостью. Его волосы стали серебряными, худое лицо сморщилось, но он держался прямо, был безупречно одет, говорил тихо и вежливо. Невозможно было представить, что он когда-нибудь женится и станет отцом. Еще более невероятной казалась мысль, что его репутацию запятнает даже самый мелкий скандал. Вероятно, за всю жизнь он не произнес ни одного необдуманного слова и не сделал ни одного неловкого жеста.

В настоящих — весьма необычных — обстоятельствах он позволил себе не скрывать беспокойства и едва заметно нахмурился.

— Разумеется, вам известно, что у врага здесь имеется гарнизон, милорд?

— Я видел двоих у ворот. Сколько их в городе и кто ими командует?

— Обычно их не больше дюжины, кроме тех дней, когда мимо Селебры проходит караван из Вигелии. Сейчас гарнизоном командует командир фланга Джорвак, возомнивший себя правителем города. — Старик поморщился. — Он из породы молодых людей, из-за которых все ругают юность. Они еще хуже прежних верзил, милорд — плохо обученный и дурно воспитанный грубиян!

Кавотти сбросил мокрый плащ.

— В Вигелии возникли серьезные неприятности с набором новобранцев. Есть какие-нибудь новости о советнице?

Дож назначил Берлис Спирно-Кавотти на должность ее убитого мужа. Другие города удивлялись традиции Селебры допускать в Совет женщин.

— С вашей благородной матушкой все хорошо, милорд, хотя возраст наверняка дает о себе знать. Насколько мне известно, в настоящий момент она в городе.

Дицерно ушел в свой угол и вернулся с корзинкой, из которой достал полотенце. Кавотти, успевший к этому времени раздеться — на нем остались только шрамы, медный ошейник да два шнурка с кусочками меди и серебра — с благодарностью его принял и вытер лицо.

— Вы не отнесете ей записку?

— Хм… разумеется, милорд.

Тактичное молчание сказало больше, чем слова.

— Неужто Селебра пала так низко, что матери предают родных сыновей?

— Методы, которыми пользуется Кулак, невероятно жестоки. — Это значило: не забывай, что ее заставили смотреть, как умирает твой отец. — Если слухи о вашем визите дойдут до него, она и вся ваша семья окажутся в страшной опасности. Прорицательниц не обманешь.

— Вас я тоже подвергаю опасности, — сказал Кавотти. — Я дам вам серебра, наставник, вы должны покинуть завтра город и где-нибудь отдохнуть. Я знаю, у вас шестьдесят шестидесяток друзей, вот и навестите кого-нибудь. Нет, не спорьте — нашему делу не поможет, если с вас заживо сдерут кожу на площади. Мне нужно знать, каково положение дел в городе. Что слышно про дожа? Я сегодня же его повидаю и уйду из Селебры еще до рассвета.

— Едва ли это возможно, милорд. — Старик вынимал из корзинки все то, о чем его попросил Сьеро: полотенца, ароматные масла, одежду, веревку, еду и бритву.

— О! Селебрианский хлеб! Я скучал по нему больше всего на свете, — проговорил Кавотти с набитым ртом. — Я буду без бороды.

— Вы даже представить себе не можете, насколько утешили меня ваши слова. Моя репутация была бы уничтожена. Но благородный лорд с вами не встретится, даже если вы побреетесь.

— Почему? Мать попала в немилость?

Дицерно покачал головой.

— Дело в его здоровье. За ним постоянно ухаживают сестры и братья Милосердия. Леди Оливия стала его регентом — неофициально.

Это все осложняло.

— Печальные вести! Разумеется, я слышал, что у него слабое здоровье, но не знал, что до такой степени.

Еще он не знал, как страшно проголодался. Кавотти жадно оторвал зубами кусок холодного мяса и принялся жевать.

— Мало кому в городе известно истинное положение вещей, милорд, — извиняющимся тоном проговорил старик. — Возможно, оно неизвестно даже лорду крови Стралгу.

Обманывать врагов — одно дело, а утаивать что-то от друзей — совсем другое. Впрочем, непонятно, поддерживает ли Селебра Кавотти и его освободительную армию. Необходимо все разузнать — ради этого он и пришел.

— Как часто дожа посещают целители?

Дицерно нахмурился, поскольку всю жизнь ненавидел сплетни.

— Весной ему стало намного хуже. Благодаря священной Синаре он несколько раз появлялся на людях, но ходят слухи, что за это целитель поплатился жизнью. С тех пор во дворец не вошел ни один синарист, хотя мне известно, что так решил сам дож. Если вы хотите что-то обсудить с вашей благородной матушкой, я сообщу ей о вашем приезде. Разумеется, я помогу вам встретиться и с леди Оливией.

— У вас есть ученики во дворце?

— Да, мне оказана такая честь.

Даже сейчас он не собирался говорить Кавотти больше, чем считал необходимым.

— Например, мальчик Чайз.

Старик кивнул.

— Ему сейчас… четырнадцать?

И снова наставник кивнул, но без улыбки и принятой в подобных случаях похвалы, что не делало ученику большой чести.

— Кто унаследует трон дожа, когда его потребует к себе Древнейшая?

— Вам прекрасно известно, что решение принимает Совет Старейшин, милорд, — холодно ответил Дицерно. — Возможно, вам следует обсудить эту тему с вашей благородной матушкой.

Вряд ли этот вопрос понравится леди Оливии.

— Мой ошейник… — Кавотти потянулся к груде одежды, которую Дицерно вынул из чудесной корзинки, и достал коричневый плащ с капюшоном, какие носят налисты. В корзине оказалась и туника, но она была велика. — Как вы смогли раздобыть все это за такое короткое время? Вы ведь не ожидали моего прихода и думали, что на встречу явится кто-то другой. Наставник, разве не вы учили меня, что чрезмерная скромность — разновидность высокомерия?

В темных глазах, прятавшихся среди морщин, загорелись веселые искорки.

— А еще я учил вас словам поэта Гиево: «Тот, кто слишком сильно надеется, пусть привыкает к разочарованиям». На сей раз я не разочарован.

— Наставник, священный Демерн объявил: «Тот, кто лжет, заявляя, что принадлежит к чужой гильдии, совершает преступление. Изображать последователя культа — святотатство, и карается продажей в рабство», — произнес Кавотти монотонным голосом ученика, вызубрившего урок. Он искренне удивился, когда на губах Дицерно заиграла улыбка.

— Однако этот закон не относится к исполнению высшего долга, в частности четвертого. Разве ты не понимаешь, что, если во дворце увидят ошейник, твою жизнь заберет Древнейшая?

— Да, и еще я считаю, что мой визит во дворец продиктован клятвой служить дожу, хотя, возможно, у него на сей счет будет иное мнение. Я исполняю и второй высший долг. Видите, как хорошо вы меня выучили?

— А что скажешь о первом долге?

Кавотти громко рассмеялся.

— Ну и хитрец же вы! — Он снова заговорил монотонным голосом примерного ученика: — Наставник, закон гласит: «Первый долг любого смертного — чтить богов и повиноваться им». — Под пиратской бородой его губы растянулись в улыбке. — Глава первая, пункт первый. Но если смертный является генотеистом, он должен отдавать предпочтение постулатам того бога, которого избрал. Ведь так говорится в первой главе?

— Пункт пятый. — Дицерно вновь улыбнулся, радуясь возвращению в далекий от жизни мир науки. — Толковать священные таинства — не мое дело, однако принято считать, что бог войны дает своим Героям единственный приказ — одержать победу любой ценой и любыми средствами.

— Поэтому только дурак доверится веристу, — подтвердил Мятежник. — Если с вашей стороны я замечу хоть намек на предательство, то сверну вам шею.

— Охотно верю, поскольку давно пал жертвой любви к тебе.

Как опрометчиво с его стороны! Положение с каждым днем становилось все труднее, и деятельность Кавотти грозила старику смертью. Ученик взглянул на одинокую лампу, стоящую на столе в углу.

— Чем вы занимались, когда я пришел?

Он подошел к столу, продолжая жевать и до сих пор не соизволив одеться, хотя и знал: его мужицкое поведение наверняка причиняет наставнику не меньшую боль, чем если бы на него надели тунику из крапивы. Он успел забыть, как дразнил старого педанта. Судя по всему, Дицерно по-прежнему получал удовольствие от его проделок.

На деревянном столе был выложен разветвляющийся рисунок из пятиугольников.

— Ну конечно, тегаль! Да еще из пяти цветов! Что за задача?

— Ты играешь? — оживился Дицерно.

— Время от времени, но больше трех цветов не осилю. Веристов отбирают не по умственным способностям, наставник. Тегаль — игра для демернистов. Ну, так какова задача?

Когда Кавотти учился у Дицерно, тот был лучшим игроком в Селебре. Он радостно потер руки и принялся объяснять:

— Это очень старая головоломка, милорд, много лет назад ее показал мне отец нынешнего дожа. Я тогда был еще совсем мальчишкой. Задача состоит в том, чтобы завершить игру в два хода, обойдя защиту. Как видите, логично будет превратить голубой в зеленый, но тогда противник вот здесь сыграет белым, и вы потерпите поражение. Вероятно, я забыл правильное расположение фишек. Одержать победу при таких условиях невозможно.

Кавотти кивнул.

— Игра поможет мне скоротать время и не умереть от волнения, пока вас не будет — после того, как я сбрею бороду, оденусь налистом, найду запасной выход из этого дома и вообще вспомню все, чему вы меня учили. Даже вытру грязь, которую принес в дом.

— Этому я вас не учил, милорд!

Дицерно потрясла сама мысль о том, что аристократ займется подобными вещами. Он даже вообразить не мог, каким систематическим унижениям подвергались веристы во время обучения.

— Да бросьте! Разве не помните, как мы с Пиллоно вылезли в окно и сбежали на ярмарку?

— Ах да! Вы выдали себя, вернувшись тем же путем.

— Зато на следующий год вы нас не поймали.

— Так как же решается задача дожа?

Кавотти нахмурился, увидев мягкую улыбку на лице Дицерно.

— Наставник, вы бились над ней долгие годы, а от меня ждете мгновенного решения?

— Командир орды, ответ вам известен. Я не зря учил вас шесть лет.

Кавотти раздраженно фыркнул.

— Верно. Мне уже показывали эту задачу. Она называется «Замысел Веру», и именно поэтому вы сейчас ждете от меня ответа, так?

Гонкие губы Дицерно искривила улыбка.

— Допустим, это название я где-то слышал.

— Загвоздка в том, что вы рассматриваете проблему как классическую, вроде дилеммы Голоса или гамбита Двух Локтей. Здесь же есть более тонкое решение. Что будет, если я превращу красную фишку в белую?

Дицерно в ужасе уставился на головоломку.

— Вы пожертвуете всей веткой, лишитесь всех преимуществ, а противник не пострадает!

— Да, но это оставляет ему единственный возможный ход — превратить зеленую фишку в голубую. Я блокирую ее черной, после чего он не сможет сделать ни одного хода, а значит, потерпит поражение. Я не завершу игру, как полагается, но все равно одержу победу.

— Это чудовищно! Варварское решение!

— Именно по этой причине оно называется «Замысел Веру».

 

ГЛАВА 2

Оливия Ассичи-Селебр сидела в кресле из слоновой кости рядом с пустым троном дожа и что есть сил пыталась вникнуть в дела города.

Строители снабдили древний дворец всеми возможными удобствами, принимая в расчет тропический климат Селебры. Когда жарило полуденное солнце, высокие потолки и просторные залы, в которых гулял легкий ветерок, дарили приятную тень. Однако грандиозное сооружение было плохо приспособлено к бурям и ураганам. В эту жуткую ночь невидимые великаны бродили по галереям, гремели дверями, раздували шторы. Даже в величественном и всегда безмятежном Зале с Колоннами стоял дикий грохот. Пространство между колоннами, отделявшими зал от речной террасы, закрыли массивными деревянными ставнями, но и они метались на ветру, точно листья осины. Время от времени сильные порывы ветра высасывали из зала весь воздух или, наоборот, заполняли его воздухом так, что у Оливии закладывало уши. Вода стекала из-под ставен на пол и собиралась в лужи на разноцветных плитках. Где-то вдалеке злобно рокотал гром.

У Оливии раскалывалась голова, и звенело в ушах. Ее старшие писари, Дженни и Альтуз, покорно сидели, скрестив ноги, возле трона, в окружении корзин с глиняными дощечками и заостренными перьями. Из-за их спин то и дело выглядывал ученик, готовый исполнить любой приказ старших. Пламя в двух крошечных масляных лампах металось на ветру, почти не отбрасывая света. Остальной зал являл собой беспокойный, грохочущий мрак.

Оливия не доверяла ни Дженни, ни Альтузу. Дженни уже много лет служил дожу и своим собственным интересам — причем необязательно в таком порядке. Старый и иссохший, он больше походил на еловую шишку, обернутую в церемониальное одеяние писаря. Альтуз был намного моложе и попал во дворец недавно. Он умело прятал мысли за невероятно честными газельими глазами и в целом производил приятное впечатление на окружающих. Казалось, он знает свое дело, однако мастером-писарем стал после того, как побывал в постели Дженни. Обоим порой приплачивали аристократы — впрочем, сомнительная верность дожу имела место испокон веков и не переходила границ допустимого. Увы, писари прекрасно знали, что Оливия практически не имеет власти. Иногда она задавалась вопросом, все ли письма, которые она диктует, уходят по назначению, и сколько людей их читает, прежде чем они покинут дворец.

— Письмо, — устало проговорила она. — От нашего дожа командиру фланга Джорваку. Обычные приветствия.

Альтуз начал водить пером по глине, а Дженни поднял голову.

— Миледи, какой титул лучше указать: обычный или тот, который он себе присвоил — «правитель Селебры» и так далее?

— Как я сказала.

Глупо было писать малолетнему бандиту, живущему в конце переулка и даже не умеющему читать, но в прошлый раз, когда она отправила к нему посыльного, его вернули на носилках. Потребовалось два целителя, чтобы привести его в чувство. Джорвак отнесет дощечку общественным писарям, а они не умеют держать язык за зубами. Этим Оливия ничего не добьется, но по крайней мере, о ее протесте узнает весь город.

— Начинай. «Шесть дней назад мы сообщили вам о преступлениях, которые до сих пор остаются безнаказанными. Не проходит и дня, чтобы ваши люди не насиловали, не избивали и не грабили жителей города, нарушая обещания, данные нам лордом крови пятнадцать лет назад, когда мы отдали Селебру на его милость».

Она подождала, пока перо перестанет двигаться.

— «Мы отправим лорду крови Стралгу подробный отчет о совершаемых здесь преступлениях и потребуем…»

— Миледи! — пробормотал Дженни.

— Пиши! «…и потребуем, чтобы вину возложили на вас».

Оливия замолчала и вздохнула. Она не имела ни малейшего представления о том, где сейчас Стралг. Впрочем, он редко обращал внимание на ее просьбы. Возможно, командир фланга Джорвак примчится во дворец и заставит ее проглотить свои слова вместе с глиняной дощечкой — но даже это поддержит ее рассыпающуюся в прах репутацию.

— Обычное завершение письма.

Через минуту писарь опустился на колени у ее ног и протянул первую дощечку. Она поставила печать мужа сперва на ней, затем на копии для архива.

Из тени выступил кланяющийся герольд.

— Да?

— Мастер-наставник Дицерно, миледи. Он просит аудиенции по очень срочному делу.

Оливия не припоминала, чтобы эта чопорная мумия, мастер-наставник Дицерно, употреблял выражения вроде «по очень срочному делу». Что же натворил Чайз? Зато теперь есть достойный повод покончить с делами.

— Писари, ступайте домой. Запечатаем таблички завтра. — Утро вечера мудренее. Быть может, ей еще удастся придумать более правильный способ борьбы с мерзким Джорваком. — Пригласите благородного наставника. — Она снова вздохнула. — И пришлите сюда нашего сына.

* * *

Они ушли, оставив ее в одиночестве и полумраке. Ураган гремел мощными ставнями, словно чудовище, рвущееся во дворец. Пьеро, будь все по-прежнему, запланировал бы назавтра объезд города: оценил бы причиненный ущерб, утешил пострадавших и оказал посильную помощь. Оливия не знала, может ли позволить себе то же самое. Она боялась, что над ней только посмеются или ее жеста вовсе никто не заметит.

Четвертой дочери древнего, но обедневшего торгового дома, на роду было написано выйти замуж за какого-нибудь процветающего аптекаря или мастера-ремесленника, позарившегося на ее аристократическое происхождение. Но по воле священного Эриандера или, возможно, Сьену, пятнадцатилетняя Оливия попалась на глаза лорду Пьеро — овдовевшему и бездетному дожу. Ее мать от радости потеряла сознание, а сестры еще долго не могли прийти в себя.

Оливия родила ему трех сыновей и дочь, и дом их был полной чашей, покуда не пришли вигелиане. Стралг забрал ее и детей в Вигелию. Позже он вернул ее мужу, и она родила пятого ребенка. Даже в юности она не отличалась стройностью, а сейчас заметно погрузнела. Она умело исполняла обязанности дожа Селебры, пока Пьеро страдал от мук, насланных Темной, но Совет мирился с ней лишь потому, что еще не решил, как с ней поступить. Когда они придут к консенсусу, ее власти конец.

Даже при таких обстоятельствах управлять городом было легче, чем исполнять материнский долг.

Бледный плащ замерцал в темноте. Старик осторожно опустился на колени, затем коснулся лбом пола ровно на границе тусклого света и тьмы. Все остальное пространство в зале окутал мрак и захватил бушующий ураган.

Оливия могла по-разному поступить с учителем. Однажды Пьеро оставил нежеланного просителя в таком положении на полдня, пока тот не закричал от боли. Или она могла велеть ему приблизиться, и тогда он пополз бы к ней, точно насекомое.

Однако она поступила иначе.

— Добро пожаловать, мастер Дицерно.

Это означало, что он может встать и подойти — естественно, отвесив несколько поклонов. Правительница и наставник были одни: в таком огромном зале никто бы их не подслушал.

— Итак, что на сей раз натворил мой скверный сын?

Чайз был уже выше ее ростом и совершенно неуправляем.

Дицерно имел репутацию учителя, превращающего самых упрямых животных в образцовых граждан, но она бы не удивилась, приди он к ней с заявлением, что столкнулся с равным противником, а потому умывает руки и не желает иметь ничего общего с неподдающимся воспитанию малолетним хамом. И тогда языкам Селебры найдется новая работа. Говорят, яблоко от яблони недалеко падает.

— Насколько я знаю, ничего, миледи! — удивился наставник. — На мой взгляд, он даже взялся за ум. Лорд Чайз испытывает настоящие угрызения совести, когда вас обижает, хотя и не может сказать это вслух. Молодые люди его возраста с трудом признают ошибки. Если позволите дать вам совет… несколько слов похвалы с вашей стороны пришлись бы очень кстати. Я счастлив его успехами и стараниями.

Оливия мысленно возблагодарила бога и богиню. Нет, всех Их.

— Я непременно его поздравлю. Вы меня очень порадовали! Но если дело не в моем сыне, то что выгнало вас из дома в такую погоду?

Она с удивлением заметила, как гордый старик огляделся по сторонам, пытаясь проникнуть взглядом в тени. Он волновался, однако выглядел довольнее, чём обычно.

— Я пришел от очень важного посетителя, миледи. Он попросил меня устроить аудиенцию с его светлостью, и я объяснил ему, что это невозможно. Поэтому он умоляет вас его принять. Здесь. Он особенно настаивает на том, чтобы встреча состоялась в Зале с Колоннами.

Оливия попыталась скрыть нахлынувший страх за гневными словами.

— Возмутительно! Он диктует мне, где мы должны встретиться?! Даже Кулак не осмелился бы на такое! Кто этот нахал?

Она с ужасом осознала, что догадывается, кто послал к ней наставника. За прошедший год война подступила к самой Селебре.

Дицерно сделал еще шаг в ее сторону. Его тихий голос стал похож на тончайшую паутину и был едва слышен за грохотом непогоды.

— Вероятно, этот человек сейчас более могуществен, чем лорд крови.

Оливия почувствовала себя так, словно вся ее кровь превратилась в лед.

— Лично? — прошептала она. — Он здесь, в Селебре? — Лед, сплошной лед. — Вы уверены?

— Я был его учителем, миледи. Он чуть старше Дантио. Ему можно доверять. Он… временами он по-солдатски груб, миледи, но до лорда крови ему далеко.

Разумеется. Стралг один такой. Абсолютное зло не может дважды появиться в человечьем обличье.

— Что ему надо?

— Он не сказал.

— Завтра, когда советники…

Дицерно покачал головой.

— Он дал клятву, что покинет город до рассвета. Миледи, я ручаюсь, ему можно доверять! Не забывайте, что он… из аристократической семьи Селебры. Миледи, вы должны его принять!

Пьеро не стерпел бы этого слова, а Дицерно никогда не употребил бы его без надобности.

Сам Марно Кавотти?! Даже представить страшно, что сделает Стралг, если проведает о встрече, а Оливия лучше многих знала, как далеко может зайти его жестокость. И что, если она не станет разговаривать с Мятежником? Она оказалась между двух огней. Мать Кавотти была Советницей, но они с Оливией не ладили. Впрочем, та вряд ли испытывала нежные чувства к сыну.

Оливия, задрожав, кивнула.

— Приведите его. Поговорим здесь, раз ему так угодно.

* * *

Оливия решила непременно получить совет и наставления Пьеро. Она быстро шагала по коридорам, в которых гулял ветер, и молилась священной Синаре о том, чтобы муж был в состоянии ей помочь. Она отправилась к нему одна, держа в одной руке крошечную масляную лампу и другой рукой защищая ее от ветра. Два года назад Оливия шла бы к нему в сопровождении целой свиты придворных дам и слуг с лампами, но с тех пор, как здоровье Пьеро ухудшилось, ее окружение заметно поредело — в основном по ее же воле. Сейчас она боялась придворных, представляя себе, как они смеются у нее за спиной и рассуждают о жалких попытках Ассичи-Селебр управлять городом. Они намекали, что Совет должен назначить другого регента, иначе лорд крови вскоре навяжет им нового дожа по собственному усмотрению. Нет, людям лучше не знать, как близок к смерти их правитель, когда его законные наследники все еще на другой Грани. Оливия постепенно отказалась от слуг. Весь двор словно бы вымер, и временами она чувствовала себя единственным живым человеком во дворце или даже в городе.

Главная спальня дожа производила неизгладимое впечатление на входящих. Настоящая сокровищница, где дожи рождались, давали жизнь наследникам и умирали — так думал народ. Пьеро никогда ею не пользовался и говорил, что чувствует себя в ней музейным экспонатом. Они с Оливией спали в роскошных покоях для гостей. Одна из больших комнат теперь превратилась в святилище Налы и вся пропиталась запахом священного дерева, которое сжигали перед изображением богини. Хотя казалось, что в покоях никого нет, здесь было четыре налиста, две сиделки и три дворцовых лакея. Некоторые слуги дремали, растянувшись на широкой спальной платформе. Вне всякого сомнения, они не ожидали возвращения правительницы. Старшая из сестер Милосердия — крупная пожилая женщина в белом плаще, свидетельствующем о ее положении — стояла на коленях перед алтарем священной Налы и молилась; остальные наблюдали за игрой в тегаль. Игроки и зрители вскочили на ноги, когда вошла Оливия. Она без слов промчалась через комнату в короткий коридор, ведущий ко внутренним покоям, где одну из комнат превратили в больничную палату Пьеро. Он говорил, что хочет умереть в тишине.

Услышав голос мужа, она замерла в дверях, охваченная внезапным гневом — она множество раз твердила слугам, что ее надо позвать, если ему станет лучше. Комната была маленькой, совсем простой, и даже цветы в горшках, расставленные у дальней стены, не могли перебить запах смерти. Умирающий дож лежал на переносной кровати, его лицо в тусклом свете ламп, казалось, приобрело цвет охры. Пьеро никогда не был крупным мужчиной, а теперь иссох и сморщился, точно прошлогоднее яблоко.

На табурете возле кровати сидел еще один последователь культа Налы в темном плаще с капюшоном и прислушивался к хриплому шепоту дожа. Оливия неслышно подошла ближе, пытаясь разобрать государственные тайны, но муж говорил не по-флоренгиански. Вскоре она поняла, что это и не вигелианский, которому она урывками училась в плену.

— Что?

Налист подпрыгнул от неожиданности и огляделся по сторонам. Оливия привыкла к тому, что братья Милосердия — немолодые люди, да и правителю Селебры присылали только самых старших членов культа. Этот же налист был юн и явно напуган появлением Оливии.

— О чем он говорит?

Юноша улыбнулся грустной улыбкой налистов. Ее, по крайней мере, он успел освоить, хотя прошел посвящение совсем недавно. Видимо, ему поручили ночное дежурство втайне от Оливии.

— Ничего, миледи. Бессмысленный набор звуков.

Он что-то прошептал больному и похлопал его по руке. Пьеро тут же замолчал.

Оливия не знала — возможно, никто из непосвященных не знал — какое облегчение дарит больному сама Нала, а к чему его подталкивают налисты.

— Ты заставил его умолкнугь? Да как ты посмел?!

— Я не заставил, миледи, скорее позволил. Ему так легче.

— Оставь нас. Позже я поговорю с главой вашего культа.

Юноша осторожно положил руку Пьеро на одеяло и встал.

В этот момент на его лицо впервые упал свет, и Оливия увидела слезы на щеках и красные глаза. Она изумленно поставила лампу на стол и взяла освободившийся табурет. Налист поклонился и вышел.

— Где они?

Шепот Пьеро, внятный и четкий, заставил ее вздрогнуть. У него были открыты глаза, хотя она видела, что его взгляд блуждает.

— Верни их!

Он нахмурился, взглянув на нее — озадаченно, словно не понимал, что происходит.

— Кого вернуть, дорогой?

Мятежник в городе, а Пьеро в своем нынешнем состоянии не может дать ей совет. Поначалу, чтобы прогнать боль, хватало одного короткого посещения налиста в день, теперь же муки постоянно возвращались, давая Пьеро лишь короткие передышки. Оливии не следовало его беспокоить. С другой стороны, если бы она не пришла, она бы не встретила мальчишку, который ставил над ее мужем какие-то мерзкие опыты.

— Детей! — Пьеро закрыл глаза, а когда открыл их, то был уже в ясном сознании и улыбался. — Мне приснился сон. О том, что дети вернулись.

Не в пример налисту, Оливия давно выплакала все слезы.

— Вот увидишь, скоро они вернутся, милый. Стралг обещал их прислать.

Только полный идиот поверил бы обещаниям чудовища.

— Знаешь, они такие взрослые.

Она кивнула. Да сжалятся над ними Двенадцать! Прошло столько лет… Даже если они живы, какое им дело до Селебры? До Флоренгии? И до родителей…

— Фабия, наверное, уже стала молодой женщиной.

— Она красивая, — вздохнув, проговорил он.

— Какой она была… в твоем сне?

— Очень похожа на тебя, дорогая. Такой же яростный взгляд. Мне всегда нравились твои глаза.

— А мне ты говорил про другое.

— На людях — про глаза. — Он улыбнулся. — Видела бы ты Бенарда! Он очень сильный. — Пьеро снова улыбнулся. — Всего лишь сон, но какой же яркий! Они плывут на лодке, представляешь? Через Границу на лодке! У Бенарда всегда были способности к искусству. Он стал скульптором. Говорит, что плечи у него такие широкие от постоянной работы с мрамором. А помнишь, мы называли Орландо бойцом?

Нет, она помнила лишь тот страшный день, когда их забрали: Стралг протягивает руки Орландо, который еще слишком мал, чтобы отличать добро от зла, и идет к нему. Дантио в ужасе наблюдает, Бенард прячет лицо в ее юбках, Фабия плачет, требуя молока. Она не могла представить себе выросшую Фабию и даже Дантио.

— Медный ошейник, — хмурясь, пробормотал Пьеро. — А Дантио… огромное горе, дорогая. И огромная мудрость. Я всегда твердил, что из него получится отличный игрок в тегаль, помнишь? Они со мной разговаривали. Спрашивали… — Он поморщился. Его лицо так исхудало, что на нем словно остались только зубы и ввалившиеся глазницы. — Они меня спросили, кто… — Тяжелый вдох. — …кто станет моим наследником.

— И что ты ответил?

Голос мертвеца, так это называли. Когда умирающий дож объявлял имя наследника, его голос считался в Совете за один, не больше и не меньше, но за всю историю Селебры воля правителя не выполнялась очень редко. Пьеро еще не сделал заявления, потому что не знал, кто из детей жив — возможно, они все мертвы. Он покачал головой, не в силах произнести ни слова. На изможденном лице появились капельки пота — вернулась боль, терзавшая его тело.

Оливия встала, вышла из комнаты и тут же наткнулась на молодого брата Милосердия, стоящего в коридоре. Он бросился к кровати и схватил больного за руку, не успев даже присесть. Через несколько мгновений Пьеро мирно спал.

Налист оглянулся через плечо и посмотрел на Оливию.

— Прости меня за резкость, — сказала она. — Как тебя зовут?

— Луиджо, миледи.

— Спасибо тебе, брат Луиджо. Ты подарил ему радость. Прошу тебя, продолжай.

— Непременно, миледи.

— Двенадцать благословений тебе.

— Так он не умер? — проговорил Стралг.

Голос, прозвучавший у нее за спиной, было невозможно забыть или перепутать — глубокий, царственный и мужественный. Словно боевой горн.

Она вскрикнула от удивления и так резко обернулась, что чуть не упала.

Казалось, он растет с каждым днем. Все еще тощий, кожа да кости, на бедрах мальчишеская повязка. Очень скоро он возмужает. Золотые браслеты украшали его запястья, на шее висел тяжелый шнурок с кусочками серебра. У сына была смуглая кожа флоренгианина, а вот нос постепенно превращался в орлиный. Окрепнув, его голос звучал в точности, как отцовский, да и внешне Чайз был невероятно похож на Стралга.

— Ты велела мне прийти. Я решил, что он умер.

— Нет. Идем.

Она прошла мимо и не произнесла ни слова до тех пор, пока они не покинули святилище. Кивком поблагодарив старшую сестру, Оливия вышла в коридор со своим высоким внебрачным сыном, следовавшим за ней по пятам.

Они шагали по коридору рядом, и ее маленькая лампа отбрасывала причудливые тени на высокие стены. Чайз, конечно, лампу не взял. Его молодые глаза лучше видели в темноте.

— Я хотела сказать, что мастер Дицерно доволен твоими успехами. Он говорит, ты очень стараешься, и я счастлива это слышать.

— И все? — фыркнув, спросил он.

Оливия стала лихорадочно искать правильный ответ. Но разве подростку угодишь? Опыта у нее не было, ведь Дантио и всех ее детей забрали, когда они были маленькими. А теперь она слишком стара для учебы. Оливия вздохнула.

— Ты взрослеешь. Если будешь и дальше делать успехи, я разрешу тебе носить кинжал. Можешь выбрать…

— А почему не меч?

Все-таки в двигающуюся мишень попасть очень трудно.

— Пока не научишься им как следует владеть, даже не мечтай. Не то станешь подарком в праздничной упаковке для первой попавшейся уличной банды.

— Но со мной же будут стражники, — мрачно возразил Чайз.

— Значит, случись что, ты постоишь в сторонке и не достанешь меч из ножен?

Отсутствие кинжала, по всей видимости, перестало быть для ее сына больной темой и источником непреходящего позора.

— А больше ты ни о чем не мечтаешь?

— Водить девушек в свою комнату.

Чтобы справиться с потрясением, Оливии пришлось несколько раз перевести дух. Мастер Дицерно советовал ей «быть справедливой, честной и поощрять сына при каждом удобном случае». Что ж, ладно хоть в комнате, а не под кустом.

— А ты их водил?

— Возможно, — помолчав, ответил Чайз.

Она знала, что он дважды пытался это сделать, но ему не позволили стражники. Зато сейчас он ей не соврал. «Поощряйте его», — сказал наставник.

— Хорошо, если будешь достойно себя вести, я дам тебе ключ от потайной двери.

Она покосилась на Чайза. Он был доволен. Очень доволен. И вроде бы слегка покраснел, хотя сказать наверняка при таком освещении было трудно. Когда он начнет раздаривать дворцовое серебро? Совсем скоро какая-нибудь девка раззвонит повсюду о том, что он ее изнасиловал, и она забеременела.

— Ты уже почти взрослый. После Нового года наденешь собственную печать, и я освобожу тебя от жесткой хватки мастера Дицерно. Если отцы и братья девушек начнут гоняться за тобой с дубинками, разбираться будешь сам.

— К тому времени я стану дожем.

— Что?! — Ее крик эхом отдался в стенах длинного коридора.

— Кроме меня наследников не осталось. Кого еще могут выбрать? — с усмешкой проговорил он.

— Чайз, Чайз, милый… я тебе никогда не лгала. Ты же знаешь, что Пьеро не твой отец.

— Зато ты лгала остальным. Дож меня признал. Не хотел говорить всем, что его жена спуталась с другим мужчиной.

Пьеро бы хватило нескольких слов, чтобы поставить сына на место. Ей — нет. Однако Оливия сдержалась и не закричала.

— Ты давно смотрел в зеркало?

Чайз рассмеялся.

— Веристы называют меня «маленький Кулак»!

Дружба их сына с солдатами гарнизона была первой причиной бесконечных семейных ссор. Даже запрет на ношение кинжала не вызывал столько протестов. Чайз заявил, что учит вигелианский. Оливия была против. Только теперь она поняла: если ледяные демоны сообразят, что он сын лорда крови, они будут выполнять его приказы, и тогда мальчик станет опасен.

— Решение принимает Совет.

— Пьеро меня признал! — закричал Чайз и остановился. — Они не посмеют выбрать другого!

Она повернулась к нему лицом, чувствуя, что тонет. Почему ей не приходило в голову, что рано или поздно Чайз захочет власти? Неужели в этом причина его хорошего поведения?

— Стралг… — выдавила она. — Твой отец забрал меня силой и семь шестидневок держал меня в плену, насиловал, оскорблял и забрал у меня грудную дочь. Отпуская меня домой, он сообщил, что я беременна мальчиком — так ему сказали прорицательницы. Поскольку мои дети были у него в заложниках, он обязал меня выносить и родить сына, а Пьеро — воспитывать тебя как родного, иначе он убьет всех четверых.

Сын Стралга пожал плечами.

— Получается, у него не было выбора.

Действительно, с какой стати Чайзу испытывать благодарность?

— У Пьеро был выбор, потому что я не рассказала ему об угрозе Стралга. Он знал, что ты не его сын, но ты был ни в чем не виноват, поэтому он оставил тебе жизнь. Он растил и любил тебя. Когда тебя еще можно было любить.

Оливия сразу пожалела о своих словах. Чайз был даже слишком любимым сыном. Когда у них отняли детей, им больше не о ком было заботиться, и они страшно его избаловали. Теперь же родительская слабость принесла ужасные плоды.

Неожиданный порыв ветра загасил огонек ее лампы.

— Ты сама призналась, — голос Стралга эхом разнесся в темноте, — что Кулак хотел, чтобы я родился. Выходит, он решил сделать меня дожем Селебры.

Нет. Стралг лишь продемонстрировал Пьеро свое презрение, отпустив Оливию беременной, но она не могла сказать это Чайзу.

— Совет знает, что для них хорошо, — заявил Чайз. — Они будут делать то, что велит мой настоящий отец, как делал твой жалкий бесхарактерный муж. — Ненавистный голос сорвался на визг. — Мой настоящий отец велит им выбрать меня! И если ты будешь хорошо себя вести, возможно, я позволю тебе водить во дворец мужчин.

Пока Оливия мучительно придумывала подходящий ответ, любой ответ, она вдруг вспомнила, что идет на встречу с Марно Кавотти. Если Чайз Стралгсон увидит хотя бы намек на то, что Мятежник во дворце, он быстрее молнии помчится в бараки вигелиан на другой стороне улицы, чтобы получить обещанную награду.

Он молча развернулся и бросился бежать. Она заметила его тощую тень в тусклом свете в конце коридора, когда он свернул за угол и влетел в Зал с Колоннами.

* * *

Ураган постепенно отступал. Одну из больших ставен на колоннаде открыли и сдвинули в сторону, чтобы впустить внутрь проблески серого света и напитанный жаром воздух. Ливень на внешней террасе превратился в мелкий дождик. Заставив себя идти спокойно, Оливия вошла в Зал, где уже ждали трое человек.

Серебристое одеяние, серебряные волосы — мастер Дицерно держал в руке лампу. У него за спиной стоял Чайз в набедренной повязке, на шее то и дело вспыхивали и гасли отблески серебра. Он был почти того же роста, что и наставник, однако рядом с третьим человеком казался ребенком. Будущих веристов отбирали по размерам, но с годами они становились еще больше — увеличивались с каждой битвой. Так по крайней мере говорили.

Когда она подошла к ним, то с ужасом увидела, что третий человек одет в плащ налиста. Капюшон скрывал его голову и плечи, оставляя открытым только лицо — никакая другая одежда не спрятала бы медный ошейник. Тем не менее Оливии показалось немыслимым святотатством, что Герой изображает из себя брата Милосердия. Все трое опустились перед ней на колени, Чайз на миг позже остальных. По правилам он должен был ей поклониться, а затем представить посетителя.

Дицерно выждал несколько секунд и произнес:

— Миледи… окажите мне честь и позвольте представить… брата Марно. Брат Марно известный и очень искусный служитель священной Налы.

«Марно» — самое обычное имя, но Оливия пожалела, что они не выбрали другое. Она бросила взгляд на Чайза и увидела, что у него снова изменилось настроение. Он дергался, не в силах сдержать возбуждение и оторвать взгляд от переодетого вериста. Он все понял! Неясно, как ему это удалось, но сомнений быть не могло: он догадался, кто перед ним.

Жизнь превратилась в кошмар внутри кошмара.

— Прошу вас, встаньте. Добро пожаловать в наш дом, брат Марно.

— Миледи, я благодарю богов за возможность и честь помогать лорду Пьеро.

Его голос звучал резко и глухо — ничего общего со звучным басом Стралга. Лицо же оказалось совсем не таким, каким она представляла себе лицо знаменитого повстанца — красивое, чувственное, аристократичное. Он был очень похож на Дульо Кавотти, своего погибшего отца.

— Вы сумеете облегчить страдания моего мужа?

— Не я, миледи. Богиня.

— Разумеется.

Ему следовало сказать «моя богиня».

— Ты недавно в нашем городе?

Надо же, Чайз решил завести светскую беседу! Неужели грядет начало новой эры?

Кавотти, видимо, вспомнил, что у него селебрианский акцент, и ловко избежал ловушки.

— Я здесь родился, но много лет не был.

— Ты уехал до моего рождения, да?

Переодетый верист секунду молчал.

— Задолго до этого, лорд Чайз.

Оливия фыркнула — может быть, напрасно, но сейчас уже ничто не остановило бы ее сына.

— А ставню ты сдвинул, брат? Чтобы ее поднять, понадобилось целых четыре человека.

— Нет, это сделал мастер Дицерно. Как он наверняка вам говорил, боги дают силу тем, чьи помысли чисты.

Чайз удивленно рассмеялся.

— Я говорил ему, что скромность — признак хорошего воспитания, — заметил Дицерно.

— Я сейчас видел своего отца. Он так ужасно страдает, что я прямо сам не свой, — прищурившись, выдал Чайз. — Ты не мог бы меня немного успокоить и утешить, налист? Всего одно прикосновение… — Он протянул ему тощую руку.

Кавотти схватил ее своей огромной лапой.

— Приятель, давай-ка я лучше покажу, как можно легко прогнать беспокойство и ненужные тревоги.

Он подошел к двери и шагнул на террасу. Чайзу пришлось следовать за ним, хотя он лягался, вырывался и вопил.

— Прекрати! Мне больно! Отпусти меня!

— Помощь священной Налы тебе не требуется, — прорычал великан. — Посмотри сюда. Ловкий юноша может легко перебраться через балюстраду и спрыгнуть на речную стену. Обеги город дважды, и ты увидишь, как все заботы уступят место радости от того, что ты силен и здоров.

Когда он его выпустил, Чайз сразу отскочил, потирая белые пятна на руке и сердито шипя, точно разъяренный кот.

— Пойду переобуюсь!

Даже не поклонившись матери, он промчался через зал и исчез тем же путем, каким пришел. Верист хохотнул.

— Прошу меня простить, миледи, но я получил огромное удовольствие от этой маленькой проделки. Я — позор на голову мастера Дицерно. — Он вновь поклонился. — Марно Кавотти к вашим услугам.

— Как ты посмел тронуть моего сына?

В глазах Мятежника загорелся гнев.

— Вам повезло, что я не свернул ему шею, миледи. В его возрасте я был пленником в Болуцци, где меня вынудили стать веристом. Не выучиться там можно было единственным способом — умерев. Любого беглеца догоняли. Вам ведь известно, что боевые звери выследят кого угодно, точно гончие псы? И разорвут на куски. Они растерзали нескольких мальчишек, которым было по тринадцать-четырнадцать лет. А потом показывали нам куски их мяса. Нет, у меня к Стралгу гораздо больше претензий, чем у вас, миледи, а ваш драгоценный внебрачный сынок должен радоваться, что у него еще целы яйца.

Наставник застонал, но Кавотти не обратил на него внимания.

— Грубиян! — Оливия нашла отдушину для ярости, которая крепла в ней весь вечер. — Это ты скоро лишишься некоторых частей тела! Чайз наверняка пошел к старшей налистке — спросить, знает ли она брата Марно.

— И сколько ему потребуется, чтобы добежать до вигелиан?

— Всего несколько минут.

— Миледи! — вскричал Дицерно. — Вы не могли бы послать за ним дворцовую стражу? Какой ужас!

— Нам хватит времени, — спокойно проговорил Мятежник. — Но чем меньше вы будете знать, тем лучше, учитель. Оставьте нас. Я предлагаю вам покинуть Селебру, как только утром откроются ворота.

— Так и сделайте, мастер. — Оливия отпустила наставника, повернувшись к нему спиной. — Живее, Кавотти. Я не хочу, чтобы вас размазали по моим чистым полам.

Великан рассмеялся и сунул руки в рукава с таким видом, будто всю жизнь носил плащ налистов.

— Начнем с того, что мы оба не слишком любим Стралга Храгсона. К обучению у веристов приступило около четырех шестидесяток юношей, половина из них была из Селебры. За пять лет, что мы там провели, заслужив право на ошейники, к нам присоединилось в шесть или семь раз больше новых воинов — мальчишек, которых собрали по всей Грани.

— Я знаю историю, — сказала она, представив себе, как в эту минуту Чайз врывается в святилище, задает старшей налистке вопросы и мчится, точно обезумевший гуанако, по коридору. — Чего вы хотите?

— Об этом позже. Мы там жили, работали и получили ошейники. Стралг мечтал… по сути своей он убийца и негодяй, как вам хорошо известно… он мечтал создать здесь вторую империю, наподобие вигелианской. Он ожидал, что мы, верные ему флоренгианские веристы, станем управлять его империей, когда он вернется домой. Наверное, рассчитывал на нашу благодарность. Мы прошли посвящение, принесли клятвы. Он лично явился в Болуцци на церемонию, к тому времени уже подавив все сопротивление в Плодородном Круге и правя нашей Гранью. То есть двумя Гранями. Его мечта сбылась. Мы были частью его грандиозного плана, первый урожай из Болуцци, и мы получили ошейники, от которых не сможем избавиться до конца жизни. Мы поклялись в вечном повиновении, приветствовали его, а затем отправились на места службы, но договорились вернуться и снова встретиться в школе после отъезда Стралга.

— Это был ваш план, ваш мятеж, именно так вы получили свое имя.

Чайз не станет возвращаться через зал, он обойдет его по западной лестнице. Впрочем, его это нисколько не задержит, учитывая, как быстро он бегает. Мятежник явно не спешил, более того, складывалось впечатление, что он специально тянет время.

— Я был одним из предводителей сопротивления. Теперь все остальные мертвы. В назначенную ночь мы ворвались в школу и устроили сражение. Вот это выдалась битва! Когда кровь начала сворачиваться, все инструктора были мертвы, а также большинство из нас. В живых осталось двадцать четыре вериста, включая меня. К нам присоединилось около четырех шестидесяток кадетов, а также несколько старших кандидатов. Молодых пришлось оставить. Мы велели им уйти и спрятаться, но мы знали, что Стралг до них доберется.

Оливия представила себе, как Чайз мчится вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки, летит по галерее к главным воротам…

— Кулак понял, какую он совершил ошибку, и организовал на нас охоту, приказав убивать каждого флоренгианского вериста. Мы старались его опережать и одновременно обучать и тренировать кадетов. Мятежники, беглецы, партизаны, нарушители нового режима — называйте нас, как пожелаете. Через год мы стали достаточно сильны и устроили засаду на один из его патрулей. Он потерял в пять раз больше людей, чем мы, но в те дни он мог себе позволить такие потери. Так продолжалось несколько лет. Постепенно нас становилось все больше. Мы набирали новобранцев, учили их, и чем больше у нас было народа, тем больше мы могли получить! Понимаете?

Дицерно уже ушел и унес с собой лампу. Когда ветер стих, дворец казался заброшенным и безмолвным. У Оливии возникло ощущение, что она здесь совершенно одна, стоит и разговаривает с безумцем.

— Да, да! К чему вы ведете?

Чайзу придется уговорить стражей у ворот его выпустить, они получили приказ отправлять с ним сопровождение всякий раз, когда он захочет покинуть дворец. Нет, конечно, он выберется через потайную дверь в прачечной, о которой, как он думает, никто не знает. Благодаря этому ему не надо будет обегать конюшни. Двенадцать богов!

— А веду я к тому, миледи, что пришло время расплаты. Два года назад у нас наконец стало столько же людей в ошейниках, сколько у Стралга, мы готовили воинов быстрее, чем ему доставляли пополнение через Границу. Это стало переломным моментом. Понимаете, его возможности ограничивает Ледник на другой стороне. Климат там сильно отличается от нашего и…

— И вы думаете, что сможете победить?

— Мы уже победили. И он это знает. Осталось убить всех его уцелевших воинов с наименьшими потерями. Вы слышали про Миону?

Ее передернуло.

— До меня доходили самые разные и противоречивые слухи.

— Правда — самые худшие из них, — мрачно проговорил Кавотти. — Стралг разместил в городе войско. Мы его окружили и подожгли. Знаете, как крестьяне поджигают поля, чтобы уничтожить вредителей…

— Прошу вас!

— Он потерял семнадцать или восемнадцать шестидесяток. Подкрепления, полученные им за два года, были уничтожены в одну ночь.

— А сколько погибло горожан?

— Все. Город был немаленький.

— Чудовищно!

— Увы. Зато для Стралга это стало началом конца. Теперь не проходит ни одной шестидневки без сражения. Пьярегга, Мост Реггони… две шестидесятки, три. Я его убиваю, миледи! Он не переживет таких потерь. Мы в состоянии выставить против него столько же воинов и крепнем с каждым днем.

Ужас! Какой ужас!

— Чего вы от меня хотите? — вскричала она.

Почему Кавотти столько болтает? Такое впечатление, что он ждет, когда сюда заявятся вигелиане и прикончат его. Чайз мчится по аллее, он уже почти добрался до бараков…

Кавотти поморщился.

— Я хочу, чтобы Селебра не стала второй Мионой, разумеется. Это ведь и мой дом тоже, а запах горящих младенцев забыть невозможно. Посмотрите на карты, леди Селебры. Дорога, по которой он побежит в Вигелию, проходит мимо вашего города. Он старается отступать как можно медленнее, но мы гоним его, и очень скоро ему придется вступить с нами в сражение. А разве можно найти место лучше, чем Селебра? — Голос Кавотти зазвучал громче и заполнил весь зал. — У него осталось около трех шестьдесят-шестидесяток. Вам понравится, если туча ледяных демонов наводнит ваш город, госпожа? На полгода, пока зима закроет вигелианский переход?

Боги!

— Нет!

Ей и дюжины вполне хватает.

Чайз уже должен был добраться до бараков, криками призывая командира фланга. Веристы передвигаются, словно птицы. Именно скорость делает их смертельно опасными. Они перелезут прямо через стены.

Кавотти широко улыбнулся, показав больше зубов, чем у обычного человека.

— В таком случае присоединяйтесь, миледи! Подайте сигнал, и я введу своих людей в Селебру еще до того, как гарнизон поймет, что происходит. Клянусь, я смогу их сдерживать. Они будут вести себя достойно. Они хотят доказать свое превосходство над чудовищами Стралга. — Он протянул ей громадную, похожую на медвежью, руку. — Давайте пожмем друг другу руки. Шестьдесят-шестидесяток моих людей в Селебре, и Стралг не получит город. Мы отрежем его от базы и выпустим ему кровь на равнине.

Пожать руку? Она ни за что не прикоснется к этому чудовищу, даже если он будет тонуть! Пьеро умирает бездетный и презираемый всеми.

— Никогда! Вы превратите город в поле боя. Разве вы не понимаете, что моего мужа все эти годы называли трусом, лакеем и подхалимом, потому что он отдал свое счастье и мое ради спасения Селебры? У него получилось. Наш город выжил, в то время как другие погибли, хотя многие до сих пор не желают признать его правоту. А теперь вы хотите, чтобы я все это вышвырнула вон?

Верист метнул в нее сердитый взгляд, а потом на мгновение замер, словно к чему-то прислушиваясь.

— Мне пора идти.

Он сбросил капюшон. Медный ошейник в сочетании с безупречными чертами лица казался еще большей мерзостью, чем обычно.

Поверят ли вигелиане в безумную историю Чайза о том, что Кавотти во дворце? Впрочем, ему нет необходимости называть имя Мятежника, достаточно сказать, что там объявился верист-флоренгианин. Они знают Чайза и ни на секунду не усомнятся в его словах.

Они уже наверняка спешат сюда.

— Ваш муж поступил так, как считал нужным, леди, чтобы помешать веристам разграбить Селебру, как они поступили с Нелиной. Но я предлагаю вам гарнизон, который будет вас защищать. По вашей просьбе.

— И кто тогда будет править Селеброй? Собаки окажутся хуже волков. — И что станет с заложниками, которых удерживает Стралг, что станет с ее детьми? — Пятнадцать лет назад Стралг показал нам, что веристы могут карабкаться по стенам, точно крысы.

— Теперь эти стены защищают другие веристы, миледи. Я не решился штурмовать Миону, поскольку он был там.

— Нет, но вы ее сожгли! А он спалит дотла Селебру. Нет! Нет! Никогда! Уходите! Если бы я не была уверена в том, что Чайз отправился к людям Стралга, я бы сама это сделала. Уходите!

Где-то в глубине дворца послышался лай. Мятежник фыркнул.

— Слышите? Возмутительно! Мне было приятно побеседовать с вами, дорогая леди. Надо чаще это делать. Поговорите с Советом и, если передумаете, подайте сигнал. Самое заметное место в городе — купол храма Веслих. Он наверняка загажен птицами.

— Уходите! — Она слышала, что кто-то бежит к залу, и их было много. — Уходите! Уходите! Уходите!

— Его нужно почистить. Если вы передумаете, поставьте леса вокруг купола, словно решили привести его в порядок. Это и будет сигналом. Тогда мы войдем в город. — Он схватил ее за плечи и отодвинул в сторону, словно ребенка. — А теперь мне действительно пора. Не стойте на дороге, женщина, иначе вас затопчут.

Он схватил ее руку, поцеловал и, выскочив из зала, помчался по террасе.

Тут она сообразила, куда он побежал, но этот путь был закрыт.

— Плотина утыкана ножами! — крикнула она.

И повернулась, услышав у себя за спиной шум. Три… четыре огромных зверя толпились в дверях зала. Они рычали, брызгали слюной и скребли когтями по плиткам. Она успела разглядеть медные ошейники, прячущиеся под серебристыми гривами, когда они промчались по залу и выскочили наружу — так молниеносно, что она едва успела за ними взглядом, а ветер всколыхнул ее платье. Снова раздался скрежет когтей и воинственный рык: звери увидели свою добычу и скрылись, перепрыгнув через балюстраду.

 

ГЛАВА 3

Марно Кавотти слышал яростные вопли боевых зверей, когда спрыгнул с парапета. Он чуть не разбил голову об упавший в воду ствол дерева, что совсем не входило в его планы. Судя по всему, его принесло в город, потому что река Пуисса текла в Селебру по тоннелям под северной стеной. Плавучий мусор скапливался в озерце снаружи, а нежданного гостя, который решит проплыть по этим тоннелям, выбросит на бронзовые решетки, и он утонет.

Он всплыл на поверхность, перевернулся на спину и замер. Даже если вигелиане прыгнули за ним, теперь они его не найдут. Мир погрузился в тишину, когда его уши оказались под водой, но сквозь тучи начали появляться звезды: ураган прошел. Если ему удастся сбежать от преследователей, можно считать, что его визит в Селебру удался. Одурачить стареющего высокомерного педанта и напугать до полусмерти несчастную мать — не такой уж подвиг, но известие о его появлении здесь, так далеко от армии Стралга, подольет масла в огонь освободительной войны.

Река покинула город, миновав плотину, и ее воды низверглись в узкий каньон с крутыми стенами. Течение было очень быстрым, а края плотины утыканы бронзовыми клинками, чтобы помешать беглецам вроде него. Защита была очень эффективной и часто срабатывала против тех, кто подплывал слишком близко — как правило, мальчишек, которых либо разрывало на куски, либо они тонули в водовороте. Кавотти все знал про плотину, потому что она прикончила одного из его кузенов.

В эту ночь вода в реке стояла значительно выше, чем обычно, да и мчалась быстрее, похожая на густой суп. Намного быстрее. Он уже видел шпиль Храма Сьену. Помолившись Веру и попросив бога бурь и сражений сделать так, чтобы вода в реке перенесла его через клинки, он приступил к превращению.

Плотина осталась позади. Небо над ним наклонилось, и он начал падать. Водоворот яростно бушевал, вода металась с такой силой, с какой не управился бы ни один человек. Он засасывал людей на дно реки и удерживал там, отчаянно вращая вокруг своей оси. Кавотти был почти человеком, когда миновал плотину, но, добравшись до водоворота, выскочил из него, несколько раз сильно взмахнув плавниками, и поплыл вниз по течению на встречу с Мясником.

* * *

Течение замедлилось у ирригационной лагуны, где Пуисса напитывала водой каналы. Он всплыл на поверхность и отыскал ориентир: два факела, словно два сверкающих глаза, отбрасывали свет на волны. Кто-то прыгал на месте и махал руками.

Кавотти поплыл в ту сторону, а когда снова поднял голову, женщина уже сидела и поджидала его. Черное тюленье тело нельзя разглядеть в темноте — стало быть, его встречает прорицательница. Стралг, будь он проклят, в любую минуту мог воспользоваться услугами Свидетельниц, которых привез с собой с Вигелианской Грани, а флоренгианские мэйнистки помогали Кавотти и его соратникам лишь время от времени, по собственной воле. Они даже не соизволили объяснить, что ими движет.

Женщина без слов протянула ему кусок сырого мяса и тряпку. Мясо он взял в первую очередь.

* * *

Буря утихла и только время от времени ворчала, напоминая горячее дыхание какого-то чудовища, равнодушного к жалобным стонам изувеченных деревьев. На встречу пришли только Мясник и Свидетельница. Мешок с едой да кожаная подстилка в высокой мокрой траве — вот и весь их лагерь. Ни палатки, ни костра, которые могли бы выдать их присутствие. Колесницы спрятали в кустах; четыре подкованных гуанако щипали траву неподалеку.

Мятежник сел и принялся за сырое мясо. Оно оказалось не таким свежим, как ему бы хотелось, но после превращения мясо имеет первостепенное значение. Его жизнь вот уже десять лет состояла из бегства от опасности и постоянных лишений. После сегодняшнего ностальгического визита в Селебру он неожиданно понял, как сильно устал. Нельзя вечно прятаться, бежать, убивать и скорбеть. Через полгода все закончится. Он обещал себе, что непременно раздобудет шкуру Стралга и сделает из него чучело.

Тряпка была достаточно большой, чтобы послужить ему одеялом ночью и туникой днем, если перебросить ее через левое плечо и закрепить под правой подмышкой. Сейчас он положил ее на колени, не соизволив даже одеться. Комаров разогнала непогода, а Свидетельница сидела к нему спиной. Впрочем, это ничего не значило — вигелианские прорицательницы носят мешки на голове. Во Флоренгии мэйнистки надевают на глаза повязки, когда дают показания в суде. Эта была не молодой и не старой. Мясник называл ее Гвинетта, но она не произносила ни слова. Однако Кавотти остро ощущал ее присутствие. Его тело напомнило ему о том, что женщина — вторая необходимость для вериста после сырого мяса. Но прорицательниц трогать нельзя.

— Я благодарен тебе за помощь, Свидетельница. Твой сигнал спас мне жизнь.

— А еще я надежный сторожевой пес.

Не слишком многообещающее начало.

— И это тоже.

Мясник сидел по другую сторону от него, сцепив руки на щиколотках и положив подбородок на колени. Он был огромным, говорил очень медленно и редко смотрел собеседнику в глаза. Кроме него и Кавотти из первого (и последнего) выпуска в Болуцци никто не выжил. Прозвище сначала служило насмешкой над ремеслом его отца, но постепенно стало почетным титулом. Мясник не умел играть в тегаль, даже с одним цветом, но ему не было равных, когда дело касалось убийства вигелиан — рвал ли он глотки на поле боя или потом приканчивал раненых. Кроме того, он был беззаветно предан Кавотти, что имело огромное значение, учитывая, что близился час победы. Пока никто не говорил вслух, что поражение вигелиан не станет концом войны. Флоренгия раздроблена на части, но кто ими владеет?

— Получилось? — спросил, обращаясь к своим ногам Мясник.

Кавотти выбросил последнюю кость и вытер рот рукой.

— Разыграл как по нотам. Дож в гораздо более плачевном состоянии, чем мы думали, но его жена съела все — наконечник, древко и перья.

— Когда четверых ее детей держат в заложниках? Я не хотел, чтобы она приняла мое предложение, Мясник, не забыл?

— А вигелиане поверят, что это был действительно ты? — спросила прорицательница, не поворачиваясь к нему.

— Естественно. Они меня проводили. — Он рассмеялся. — Они поймают Дицерно и все у него выпытают. — Он откусил еще кусок мяса. — Мне повезло. Там оказался ублюдок Стралга.

— Надеюсь, ты его прикончил, — прозвучал тихий голос слева от него.

— Нет, он всего лишь мальчишка. Но совсем не глупый. Он сообразил, что я снял ставню, которую обычный человек не поднимет. От его подозрительности у меня даже шея зачесалась — плащ, который принес Дицерно, был с вшами. И я сделал так, чтобы малыш Стралга увидел очертания ошейника под капюшоном. Он чуть не обмочился от счастья. И тут же побежал за дружками-вигелианами. Я позволил им уловить мой запах, а потом спрыгнул со стены в воду. Маленькое представление никогда не помешает.

— Голос посчитал бы тебя преступно сумасшедшим, — сообщила Гвинетта темноте. — Зачем так рисковать ради обычного блефа?

— Большой крючок требует хорошей наживки.

— И что же будет завтра? — спросил Мясник.

— Завтра у нас много дел.

Кавотти нарочито зевнул и лег — он слишком устал, чтобы все снова объяснять Мяснику, да и не хотел говорить в присутствии женщины, с которой прежде не встречался. Он отвернулся от нее и укрылся тряпкой.

— Каких дел? — голос Гвинетты прозвучал прямо у него над головой. Он не слышал, как она подошла и легла рядом, и у него на мгновение замерло сердце.

— Извини, но я не могу сказать.

— Сражение. Драка, убийство.

Прорицательницы умели распознавать чувства, а не читать мысли.

— Я должен подготовить место для убийства.

Она прижалась к нему.

— Расскажи.

Он подвергал жестокой порке людей, нарушавших правила безопасности и обсуждавших военные дела с посторонними людьми, но прорицательница и без того знала достаточно, чтобы его предать, а в теперешних условиях задобрить ее будет кстати.

— Ледяные демоны в Селебре наверняка вне себя от ужаса. Они отправят Стралгу донесение, что я где-то рядом. Боевые звери не смогут пробежать такое расстояние, поэтому они отправят колесницы, а это значит, что их письмо пойдет через резерв вигелиан возле Амсины. Командует ими командир войска Франин. Он зеленый новичок, потому что опытные воины требуются Стралгу на поле боя. Разумеется, он отправит донесение дальше. Лорду крови уже столько раз надирали задницу, что он заподозрит ловушку, но я бьюсь об заклад, что Франин передвинет свой лагерь поближе к Селебре, не дожидаясь его распоряжения. Через два или три дня все войско, больше двадцати шестидесяток, снимется с места.

Ее руки скользнули по его телу.

— А дальше?

— Устрою им засаду.

Если только Кавотти окончательно не лишился чутья, в первую ночь Франин остановится на удобной стоянке около Черного озера. Они без труда управятся с уставшим за день войском.

— Замечательно! — Гвинетта стянула с него тряпку, которой он укрывался, и он заметил, что она тоже разделась. О да!

Он повернулся к ней лицом, и прошептал:

— Спасибо.

Просить прорицательницу нельзя, они и сами знают, чего хочет мужчина. Эта не отличалась разговорчивостью. Захваченная его сильным желанием, она тоже едва сдерживалась и жадно поцеловала его в губы. Кавотти уже полностью принял человеческое обличье и прекрасно владел губами, руками и языком. Свидетельница резко потянулась вниз, чтобы его подбодрить. Затем перевернулась и потащила его на себя.

Мясник продолжал смотреть в ночь и, видимо, не замечал того, что происходит рядом.

— Кто станет дожем после Пьеро?

Они замерли, и Кавотти почувствовал, как ее тело сотрясает смех.

— Не знаю, мне все равно, — ответил он. — Вполне возможно, от Селебры ничего не останется, тогда и дож не нужен.

— А! Тогда продолжай, — сказал Мясник, лег и повернулся к ним спиной.

 

ГЛАВА 4

Салтайя Храгсдор проснулась со злобным рыком. На мгновение ее смутили полосы дневного света, пробивающегося сквозь щели в ставнях, массивные каменные стены и отделанный панелями потолок. Затем она вспомнила, что находится в Трайфорсе, лежит под чистыми одеялами на ровной спальной платформе, а не на жестком берегу реки. Тогда откуда такое отвратительное настроение? Ах, да! Ей приснился Бенард Селебр.

Бенард Селебр. Вздрогнув, она села и посмотрела на свою руку. Прошлой ночью она попросила наставлений у Матери, предложив ей в дар кровь. Она почувствовала приток силы, и надрез уже зажил. Тогда как понимать бессмысленный сон, в котором Бенард Селебр шагал по улице Трайфорса, точно тупой добродушный медведь? Она не видела его, когда летом приезжала в Косорд, но не сомневалась, что сейчас ей приснился именно он.

Смешно! Она ведь дала Хорольду разрешение на убийство скульптора. Ее брат превратился в жалкое воспоминание о прежнем наводящем ужас воине, каким он был раньше, но даже этот слабак в состоянии прикончить нищего заложника. Если Ингельд каким-то чудом вывезла любовника из города, Свидетельницы сатрапа сообщат ему, где Бенард, а веристам Хорольда потребуется всего несколько часов, чтобы его поймать.

Салтайя криком разбудила Гуиту, которая спала на коврике у двери.

Бенард. Может, тут постаралась его сестра? Может, это еще одно — окончательное — доказательство того, что Фабия Селебр — Избранная?

Священную Ксаран не просто так называли Матерью Лжи. Она разговаривала со всеми своими детьми, но не всегда ее речи были понятны, чтобы те не выдали Ее тайн менее значительным богам, молодым и глупым. Как правило, она заботилась об Избранных, хотя даже они не могли полностью на нее полагаться. Если интересы двоих войдут в противоречие, она поможет обоим или одному. Или обманет обоих.

Салтайя начала приводить себя в порядок, продолжая раздумывать над головоломкой. Ее положение осложнялось. Братья, в особенности Терек, стали опасно неразумны. Чтобы его приструнить, ей придется пробыть в Трайфорсе несколько дней, но вряд ли ей удастся продлить его жизнь больше чем на год или два. По дороге домой она будет вынуждена остановиться в Косорде, чтобы поработать над Хорольдом. Временами даже Стралг вызывал у нее опасения. Он был прирожденным воином, и его нечасто приходилось подвергать Лепке, но тревожные вести из Флоренгии свидетельствовали о том, что и он теряет былое могущество.

Да еще эта новость о гибели Квирарла, ее последнего сына, и донесение касательно «Нового Рассвета» в Натервале. Учитывая, что близится зима, эту проблему надо было решать в первую очередь. Прошлой ночью она отправила предупреждения Хорольду и Эйду, приказав им начать подготовку к весенней кампании, пока предатели не стали еще сильнее.

Дело всей ее жизни разворачивалось у нее перед глазами.

— Безмозглая сука! — Салтайя влепила Гуите такую пощечину, что та упала. — Я велела принести чистую рубашку! Из этого сундука!

Жалобно скуля, Гуита бросилась выполнять поручение. Девушка была совершенно безмозгла, даже одеть госпожу толком не могла. Придется ее заменить, а то скоро она и сама одеваться не сможет. Подчинение, которое применяла к ней Салтайя, давало полный Контроль, но быстро сжигало разум. Не сравнить с методичной Лепкой. Именно ей подвергали Салтайя и Храг его сыновей, от самого зачатия и до сих пор.

Салтайя прогнала неприятные мысли и сосредоточилась на одевании, стараясь не обращать внимания на неуклюжие попытки Гуиты ей помочь. Дворец в Трайфорсе, несомненно, был самым мрачным и безликим дворцом на всей Грани, и за годы, прошедшие с тех пор, как Стралг положил конец местным королевским династиям и назначил своего брата сатрапом, Терек не сделал ничего, чтобы его изменить. Не важно; все равно приятно натереться ароматными маслами и одеться в чистую одежду, пошитую специально для тебя. Полюбоваться собой в большое серебряное зеркало, пока Гуита расчесывает твои волосы — нежно, как крестьянка, молотящая зерно.

Волосы Салтайи были снежно-белыми, всегда. Кожа — необычайно бледной даже для вигелианки, а глаза удивительного темно-синего цвета — Храг сказал, что он позаботился об этой отличительной черте, когда она только родилась. Ее вытянутое лицо никто не назвал бы красивым, но от красоты гораздо меньше толку, чем от власти. Салтайе до сих пор никто не дал бы и сорока, хотя на самом деле ей было в два раза больше.

— А теперь покрывало.

Поддерживая репутацию Королевы Теней, она всегда носила только черный цвет, скрывая под покрывалом волосы и шею, а под длинными рукавами — кисти рук. Кроме многочисленных Гуит да нескольких привилегированных лиц никто не видел ее тела. До отъезда из Трайфорса ей придется найти себе новую Гуиту. После первого эксперимента в Подчинении она всех горничных звала Гуитами.

Однако очередной служанке придется подождать. Первым делом необходимо выяснить, является ли девчонка Селебр Избранной Ксаран. Впрочем, нужно дать ей фору и перевести в какую-нибудь из подземных камер, чтобы она могла воспользоваться силой Матери. А затем отправить к ней вериста, обещанного Тереком, самого дикого и грубого. В Скьяре Салтайя могла устроить изнасилование в камере с потайным глазком, чтобы понаблюдать, как все происходит, но в Трайфорсе подобных удобств не было.

Неважно. Если насильник покинет камеру с довольным видом, значит, девушка не Избранная, и ей придется смириться с будущим замужеством. Если же станет понятно, что Фабия Селебр взяла насильника под Контроль или он не выйдет оттуда вовсе, тогда Салтайе придется найти укромное местечко для разговора с девчонкой — на реке такой возможности не было. Чтобы убедить Фабию сотрудничать, она для начала признает, что ее племянник Катрат Хорольдсон — не самый лучший жених, а потом расскажет ей, как без лишних усилий переделать любого мужчину. Все равно что перешить платье, и даже проще. Зерно идет в еду только после того, как его соберут, перемелют, замесят из него тесто и испекут; с мужчинами то же самое.

Ее размышления прервал стук в дверь.

И прервал надолго.

* * *

Она в ярости мчалась по пустым каменным коридорам. За ней и впереди трусили веристы в полосатых накидках, с голыми руками и ногами. Они промчались через комнату стражи, где прочие воины бросились врассыпную и испуганно прижались к стенам. Правильно сделали.

Комната, в которую она влетела, была с голыми стенами и даже без спальной платформы. Повсюду валялись разбросанная одежда и другие вещи девушки, словно эти идиоты раскидали их в поисках беглянки. Салтайя подошла к единственному окну с двумя бронзовыми прутьями. Убедившись, что с ними все в порядке, и они стоят на своих местах, такие же древние, как и сами стены, она положила руку на камень и уловила едва заметный след присутствия Древнейшей, поднимающийся из самого сердца мира. Даже Салтайя, обладавшая шестидесятилетним опытом, не смогла бы отсюда сбежать. Возможно, ей бы удалось как-то обмануть тюремщиков и заставить их открыть двери, но взять под Контроль сразу восьмерых никому не под силу. Избранная или нет, девчонка, судя по всему, воспользовалась чей-то помощью.

Снаружи лил сильный дождь, и по улицам неслись потоки воды, заставляя прохожих спешить по домам. Если убрать дождь и дневной свет, именно эту улицу Салтайя видела во сне. Значит, Бенард Селебр вызволил сестру из темницы? Именно такое послание отправила ей Темная.

Она повернулась к веристам. Два ее личных стража, которых она держала под Контролем, Эрн и Брараг, стояли рядом с ней, не сводя глаз с остальных. Два провинившихся тюремщика мялись у нее за спиной, еще два были снаружи и заглядывали в дверь. Она не помнила, как зовут их командира, но это не так важно, а скоро и вовсе потеряет значение.

— Выходит, вы не в состоянии уследить за обычной девчонкой?

Командир фланга оскалился.

— Мы всю ночь просидели за дверью. Никаких посетителей не было, никто не приходил и не уходил…

— Кроме пленницы.

— Мы не сражаемся с богами! А выпустил ее отсюда не смертный.

— С каких это пор священный Веру принимает оправдания? Выследите ее!

— Мы пытались, миледи. Дождь… Мы не смогли учуять ее запах. — В самом деле, его короткие волосы и борода были мокрыми.

— А укрист Вигсон? Полагаю, он тоже исчез? Ты за ним послал?

Кивок.

— Наверняка он дал стражникам взятку, — решила Салтайя. — Ничего, Свидетельницы вытянут из них правду.

— Тюремная стража исчезла. — Командир фланга тоже с радостью провалился бы под землю.

— Свидетельницы найдут и Вигсона, и их! — уверенно заявила Салтайя.

Даже если беглецы вне поля их зрения, Свидетельницы расскажут Тереку, в какую сторону они направились.

Не стоило ей рассчитывать, что самый богатый человек Вигелии будет сидеть в общественной тюрьме. Хорт Вигсон был нужен ей лишь в качестве заложника, чтобы Фабия хорошо себя вела. Вероятно, он заплатил тюремщикам столько, что они вполне смогут избежать гнева сатрапа и начать где-нибудь новую жизнь. Дешевле было их прикончить, но такие методы у Хорта Вигсона не в ходу. Умным людям не нужно нарушать закон, говорил он — они в состоянии изменить его под себя. Однако даже ему не позволено подкупать веристов.

Салтайя направилась к двери.

— Заприте здесь этих тупиц до тех пор, пока я не переговорю с сатрапом.

Неожиданно в воздухе запахло убийством и мятежом. Салтайя Храгсдор, может, и сестра сатрапа и лорда крови, да вдобавок хтонианка, но ни одна женщина не имеет права отдавать приказы Героям Веру!

Кроме нее. Шестеро стражников остались внутри, двое у двери неохотно к ним присоединились, и Эрн запер их на мощный бронзовый засов. Он изумленно огляделся по сторонам, и на лбу у него выступили капельки пота.

— Сколько их можно удерживать? — спросила Салтайя.

Эрн беспомощно пожал плечами.

— Пока не решат сорвать засовы или доски пола, миледи. В боевой форме некоторые могут пробраться между прутьев — если у них будет время. Нельзя сажать в тюрьму веристов!

— В таком случае надо как можно скорее наказать эти отбросы. Они опозорили ваш культ. Оставайся здесь, никого не выпускай и не впускай. Брараг, найди сатрапа. Пусть придет в мою комнату. Немедленно!

Воин Брараг поморщился, представив себе, как передаст это Стервятнику, но ослушаться не мог. Он отдал честь и умчался прочь.

* * *

Оставшись одна, Салтайя медленно побрела в свою убогую комнату, отчаянно пытаясь разобраться в произошедшем. Какой бог вмешался? Анзиэль?! Из послания Матери она узнала, что Бенард Селебр здесь, в Трайфорсе, а не гниет в косордской могиле для нищих. Мальчишка — легкомысленный мечтатель, но с другой стороны он — Рука Анзиэль. Конечно, ему самому не под силу вызволить сестру из темницы, зато его богиня вполне на это способна, если захочет.

А второй брат, Герой? Нет, на его молитву ответит лишь Веру, но тут явно приложил руку не он. Юный Орлад должен прямо сейчас умереть, чтобы Терек порадовался убийству флоренгианина.

Прошлой ночью ей приснился необычный сон; это было очень важное предупреждение, возможно, даже намек на то, что Фабия Селебр сейчас находится в милости у Ксаран, а Салтайя Храгсдор — нет. Вне всякого сомнения, то, что девушка принесла в жертву богине Перага Хротгатсона, подняло ее в глазах Матери, но, если девчонка думает, что превзойдет Салтайю Храгсдор в подношениях Древнейшей, ее ждет разочарование.

Королева Теней остановилась, открыла скрипучую дверцу в затянутой паутиной нише и выглянула в маленький запущенный сад, окруженный каменными стенами. Его называли Травяным садом, и наверняка какая-нибудь давно почившая королева Трайфорса выращивала здесь травы, отдыхая от своих высоких обязанностей и воспитания принцев. Когда Салтайя впервые увидела сад, она сразу поняла, что эта проклятая земля отдана Древнейшей. Мрак и дождь делали садик особенно жутким. Да, местечко подходящее.

Вернувшись в свою комнату, она увидела разбросанную повсюду одежду и Гуиту, которая сидела и тупо смотрела на стену, потому что ей не приказали навести порядок. Сейчас она даже не ела без приказа. Салтайя еще била ее, когда появился Брараг — он запыхался, словно бежал всю дорогу до башни и назад.

— Командир войска… его сейчас нет… во дворце, миледи… уехал на колеснице, недавно.

Она чуть не выкрикнула проклятие, но вовремя сдержалась — ее проклятия были куда действеннее, чем у большинства людей. Очевидно, Терек отправился к холмам, потому что в такую погоду не мог наблюдать за убийством Орлада из башни. Смерть и разложение! Неужели ловушка?

— Приведи ко мне командира охоты Фелларда! Немедленно! Скажи ему, что это срочно.

* * *

Командир охоты Феллард Локисон, командир Собственной охоты Кулака, был слишком молод для своего звания — даже сейчас, когда Стралг лишил Грань почти всех старших веристов. А еще он был высокомерный дурак. Вчера он сознательно оскорбил Салтайю, оставив ее на берегу и уехав с Фабией. Демонстрировать подобное неуважение сестре своего командира исключительно неразумно, даже если бы слухи о том, что она Избранная, не соответствовали действительности. А поскольку это правда, он дорого заплатит за свою глупость.

Феллард вошел, наградив Салтайю насмешливой улыбкой, и беспечно кивнул, вместо того чтобы поклониться. Он был высоким и стройным, обычное для вериста высокомерие светилось в голубых вигелианских глазах. Идеальный подбородок гладко выбрит, золотистые волосы… он был бы невероятно привлекателен, если бы его лицо не портили четыре вертикальных шрама от когтей, из-за которых рот казался слегка кривым. Впрочем, Салтайя с ее извращенным взглядом на красоту находила это особенно привлекательным. Он сложил руки на груди и без страха наблюдал, как она идет к нему, шлепая босыми ногами по каменному полу.

— Миледи? Вы хотели меня видеть?

— Хорошо, что пришли, милорд. Командир фланга, подожди за дверью, пожалуйста. И никого сюда не впускай. — Гуита по-прежнему сидела в комнате, но она ничего не заметит. — Мне нужна ваша помощь, командир охоты.

Подойдя поближе, Салтайя заставила его замереть на месте.

— Ты будешь мне подчиняться, — сказала она, схватив его за руку.

Молчание, только глаза раскрылись от внезапно охватившего его ужаса.

— Ты будешь мне подчиняться! — Она направила силу на его могучие мышцы и встретила мощное сопротивление. Очень упрямый молодой человек. Однако у Салтайи не было времени на жалость. — Повелеваю именем священной Ксаран!

Фелларда так потрясло запретное имя, произнесенное вслух, что его сопротивление лопнуло, точно мыльный пузырь.

— Я буду… вам подчиняться.

Уже лучше.

— На колени!

Веристы ни перед кем не опускаются на колени, даже перед священным Веру. В ужасе от того, что выполняет ее приказы, Феллард начал медленно падать, словно лесной великан, и его колени со стуком, от которого Салтайя поморщилась, ударились о каменный пол. Он смотрел на нее снизу вверх, глаза широко раскрыты, лицо побледнело и покрылось потом.

Она заглянула в его сознание. Ей было трудно пробиться сквозь могучие волны ужаса, но она сумела ввести его в транс, отыскав обходной путь. Страх… источник страха… предмет страха, похоже, она сама. Скорее всего это его самое слабое место… она нанесла удар, и он вскрикнул от боли. Гнев?.. Еще один удар, и он задрожал, словно лошадь, на которую напали крестьяне. А тут, видимо, сексуальное наслаждение? Да, хватило пары прикосновений, и он застонал от удовольствия.

Теперь можно ввести щенка в транс и изучить его сознание. Оно оказалось очень аккуратным и упорядоченным, с мотивацией стройной, будто ониксовые колонны в Джат-Ногуле. Она нажала на тот доминирующий мотив.

— Говори! Кого ты видишь?

Он несколько раз вдохнул и принялся лепетать:

— Веру, бог, Герой, Веру, боевой зверь…

То был он сам, его личность. Она двинулась дальше.

— Стервятник… м-милорд?..

Терек. Она обратилась к образу самой себя.

— Ведьма…

Значит, ведьма? Он за это заплатит. Салтайя не задерживалась.

— Киска? О, Киска… любимая…

Командир охоты Феллард оказался весьма любвеобильным мужчиной. Салтайя обнаружила в его жизни не менее четырех женщин, но сейчас главное место занимала Киска. Еще имелось трое детей, которых Салтайя не стала связывать с матерями. Родители, пара братьев и сестер, друзья детства… Все они отошли на задний план, умерли или жили очень далеко. Она вырвала их, не обращая внимания на мучительные вопли. Затем любовниц, всех четверых — выдернула, сломала и вышвырнула. Терека она оставила, но заметно ослабила его присутствие. Свое же она сделала огромным, привязав его к страху, похоти и его собственному представлению о себе. Как грубо! Куда грубее Подчинения, которому она подвергла Эрна и Брарага, Когда процесс будет завершен, Салтайя останется единственным человеком в жизни командира охоты Фелларда. Он будет ей предан, как никому и никогда. Ну вот! Она выпустила его, и он повалился на пол, задыхаясь и плача.

Салтайя подошла к стулу. Ее тоже трясло, в голове пульсировала боль.

— Ко мне!

Он попытался встать, не смог и пополз на четвереньках, похожий на ходячего мертвеца. Добравшись до нее, он опустился еще ниже и принялся целовать ее ногу. При этом он что-то бормотал, но она смогла разобрать только «миледи».

Обычно она проникала в сознание своих подданных и оставляла его нетронутым, по крайней мере на короткое время, но Феллард долго не продержится. Через пару тридцатидневок он превратится в тупое животное. К счастью, он ей нужен совсем ненадолго.

— Чего ты хочешь?

— Служить вам. Всегда. Служить вам. — Он посмотрел на нее остекленевшими глазами преданной собаки.

— Встань. — Она нетерпеливо ждала, пока он пытался подняться. — Ты будешь мне подчиняться и служить, но забудешь обо всем, что произошло в этой комнате.

— Как я могу послужить миледи?

— Пленница Селебр сбежала.

— Я слышал. — Он пытался сдержать ухмылку, но у него не получилось. — Очень прискорбная новость. Очевидно, командир войска Терек приказал ее охранять… — Веселье перешло в недоверчивое удивление.

— Ну?

— …ценой жизни. Но… — Он криво ухмыльнулся. — Но это всего лишь выражение такое! Веристов нельзя казнить. Ваш досточтимый брат подвергнет их суровой каре, но… но не…

— Восемь веристов заперты в ее камере. Ты знаешь, где?

— Да, миледи. — Его охватило настоящее беспокойство.

— Пойди и разберись с ними. Отведи их в Травяной сад и убей там.

— Миледи! Они будут сопротивляться. Невинные люди…

— Считай, это тренировочное упражнение, — заявила она. — Убей их. В Травяном саду. Ты будешь мне подчиняться.

Побелев, как полотно, командир охоты прошептал:

— Я буду вам подчиняться.

 

ГЛАВА 5

Фабия Селебр никогда не допускала мысли, что ей все-таки придется выйти за вериста, но осознавать, что Катрат Хорольдсон больше не маячит на ее горизонте, было приятно. Он исчезнет за Границей и будет заниматься своей военной карьерой, так и не узнав, какое его ждало счастье. У Фабии и без него хватает неприятностей.

«Свободный дух» был обычной речной лодкой, длинной и неглубокой, с двумя мачтами и треугольным парусом. Возможно, судно выглядело старее и вонючее многих других, но Дантио давно на нем плавал и считал, что оно спасет их от погони. Команда и хозяева лодки представляли собой семью примерно из двадцати членов, от новорожденных детей до дряхлых старцев. Лодка была им домом, а кучи ящиков и узлов, сваленных посередине — имуществом. По традиции пассажиры сидели на носу, а команда толпилась на корме, кутаясь в красные или коричневые бурнусы и болтая на своем певучем языке.

Дождь прекратился, когда «Свободный дух» покинул Врогг и поплыл дальше по притоку под названием Маленькая Каменка. Мир пронизывал водянистый солнечный свет, наполненный паром, и вскоре впереди показался ветхий док. Берега были болотистые, а окружавшие их деревья жалкие, но далеко на юго-востоке высилась громада гор Варакатс, ослепительно белых на фоне полуденной синевы неба.

Фабия сидела на скамье у левого борта, рядом с Хортом Вигсоном, и касалась ногами коленей Ингельд, устроившейся напротив. По бокам от правительницы Косорда сидели командир фланга Гатлаг и Бенард — последний самым бесстыдным образом обнимал ее за плечи. Она была, как всегда, очаровательна, но все утро ничего не ела. Неужели она беременна от братца Фабии?

Никто особенно не разговаривал, поскольку каждого занимали собственные заботы. Все знали, что Салтайю и Терека нельзя сбрасывать со счетов, а Ингельд упрямо твердила, что Хорольд преследует ее по реке, так что челюсти Храга вполне могли сомкнуться на шеях беглецов. Орлада приговорили к смерти и, возможно, он уже мертв. Дантио остался в Трайфорсе, чтобы в этом убедиться — он признался, что Свидетельницы славятся своим любопытством, но никакая опасность ему не угрожает, поскольку никто не может незаметно к нему подобраться. А еще где-то были таинственные повстанцы, готовые нанести удар по Трайфорсу.

Кроме общих забот у каждого имелись и свои собственные. Фабия и Дантио хотели вернуться в Селебру, но перевал, возможно, закрыт. Бенард уклончиво отвечал на вопросы о Селебре, потому что не мог оставить Ингельд. Фабии не хотелось бросать здесь Хорта, она любила его гораздо больше, чем родного отца, которого не помнила. Ингельд наверняка волновалась за Катрата, который шел на проигранную войну.

— Отец, сколько еще до Высокой Балки? — спросила Фабия.

— Не знаю, — своим обычным тихим голосом ответил Хорт. — И речной народ, видимо, тоже не знает. Я не уверен, что Высокая Балка вообще существует. Может, это несколько мест или некая идея.

Гатлаг презрительно фыркнул. Покрытый шрамами старый вояка почему-то невзлюбил маленького укриста.

— Нельзя спрятать орду веристов в «идее». Им нужна еда, ночлег и тренировочная база. — Он снова фыркнул. — И женщины.

— Дантио сказал, что наше путешествие будет недолгим. — Бенард так горько ухмыльнулся, словно предпочел бы плыть всю жизнь.

На реке «недолго» может означать от часа до нескольких шестидневок. Фабия сомневалась, что лагерь повстанцев рядом с Трайфорсом, если Арбанерик Крэнсон уже больше двух лет держит его в секрете от веристов. Дантио хотел присоединиться к ним, проделав тот же путь по суше; она надеялась, что у него все хорошо, потому что только их семейный прорицатель знал, как найти штаб повстанцев.

Лодка перебралась к другому берегу и вошла в небольшую бухту с неподвижной водой. Защищенная от ветра берегом, поросшим деревьями, и запутавшись в камышах и тростниках, она остановилась. Видимо, они прибыли к месту встречи — очень неплохому месту, доступному и в то же время укрытому от посторонних глаз. Впрочем, какая-нибудь Свидетельница их запросто тут отыскала бы, даже в темноте. Четыре матроса начали опускать паруса.

— Эй, на «Свободном духе»!

Дантио появился из кустов, словно мифический дух леса — стройный юноша в рубашке из мешковины и длинных штанах, какие носят рабы в Трайфорсе. Потрепанный кожаный плащ распахнулся, он сбросил капюшон, и все увидели смуглое лицо флоренгианина и сверкающие белые зубы. Он радостно помахал над головой кулаками.

— Терек мертв!

На мгновение все лишились дара речи. Фабия подумала о его войске, двадцати шестидесятках озверевших веристов, которые наверняка бросились в погоню за убийцей.

А потом все, включая речной народ, завопили:

— Что? Как это произошло? Нет, не может быть!

— Он мертв! — повторил Дантио. — Его убил Орлад! Орлад жив!

Он слегка повернулся, чтобы пропустить вперед юношу, который выбрался из кустов и встал рядом с ним. Орлад тоже улыбался, и это доказывало, что все в жизни бывает в первый раз, потому что еще вчера он был мрачен, будто голодный кабан. Его тело укрывала промокшая насквозь шерстяная накидка, а медный ошейник Веру сиял на шее, словно желтое пламя.

— Орлад! — так громко и радостно завопил Бенард, что птицы поднялись в воздух и принялись испуганно хлопать крыльями над рекой. Он вскочил с места, как будто намеревался перепрыгнуть через борт и обнять брата, но Ингельд его удержала. — Орлад! Ты перешел на нашу сторону!

Речной народ тоже кричал, но их крики были наполнены тревогой. Даже в лучшие времена они не любили веристов (и очень неохотно пустили на свою лодку Гатлага), а флоренгианский верист — это уже слишком. Значит, война перебралась через Границу, и на Вигелию напал враг. Мужчины бросились к парусам и реям. Другие похватали шесты и весла и, отталкиваясь ими ото дна, попытались вытащить «Свободный дух» из камышей. Лодка дернулась назад, откуда только что приплыла.

Орлад рявкнул, и из-за деревьев у него за спиной появились Герои — веристы в накидках и медных ошейниках, но нормальные, вигелианские веристы со светлой кожей и золотистыми волосами. Они попрыгали в воду, точно выдры, и бросились вперед через тростник, не обращая внимания на глубину. Потрясенная Фабия насчитала семь человек. Когда вода добралась до их плеч, они уже схватились руками за планшир, и «Свободный дух» замер на месте.

Несколько матросов подняли шесты, словно собираясь разбить им головы или переломать пальцы, но тут же старый Гатлаг вскочил на ноги и предостерегающе закричал. Однако катастрофу предотвратил пронзительный голос вроггианина и патриарха лодки, мастера Нока. Матросы замерли.

— Мы заплатим! — выкрикнула в наступившей тишине Ингельд. — У нас есть серебро.

— Если вы ударите Героя, он разорвет вас на куски, — проворчал Гатлаг, усаживаясь на место.

Матросы куда лучше понимали вигелианский, чем делали вид, поэтому быстро убрали шесты. Стоявший на берегу Орлад присел на корточки, взвалил Дантио на плечо и без видимых усилий его поднял. С прорицателем на плече он вошел в воду.

— Знаешь, я умею ходить! — весело заявил Дантио. — Всем известно, что из вериста нельзя сделать вьючное животное.

— Мне уже мокнуть некуда, а ты пока сухой.

Еще вчера Орлад был мрачным, угрюмым грубияном, фанатично преданным сатрапу Тереку и его брату Кулаку. Что за чудо его преобразило? Он мимолетно улыбнулся во второй раз, когда сгрузил свою ношу на борт лодки, а затем сам туда забрался. Семеро товарищей последовали его примеру. И неожиданно на «Свободном духе» стало очень тесно.

Дантио бегло заговорил с речным народом на их языке, взял у Ингельд тяжелый мешочек и принялся торговаться с командой, заломившей за дополнительных пассажиров плату в две горсти серебра. Успокоившиеся, хотя и не слишком довольные, они начали выводить лодку из камышей, а кое-кто из женщин стал рыться в мешках на палубе. Судя по всему, Дантио купил или взял во временное пользование все полотенца и запасную одежду, имеющиеся на лодке.

Затем он повернулся к вновь прибывшим.

— Милорды! Познакомьтесь с леди Ингельд, представительницей наследной династии Косорда; командир ее войска Гатлаг Гатлагсон; мастер-укрист Хорт Вигсон; мой брат Бенард и сестра Фабия. А вы, дорогие господа, познакомьтесь со славными воинами. Перед вами лорды Ваэльс, Хротгат, Снерфрик, Намберсон, Нарг, Прок и Джангр. Да сияет их слава вечно!

Фабия никогда не видела вериста таких размеров, как Снерфрик. Вид у него был юный, но очень грозный. А Прок, самый маленький из воинов, выглядел еще опаснее. Когда они сняли свои промокшие от дождя накидки, у многих на теле оказались свежие шрамы, у других бороды были перепачканы кровью. У Ваэльса на подбородке Фабия разглядела красное пятно, но решила, что оно родимое.

Дантио сел на скамью рядом с сестрой, чтобы рассказать о случившемся.

— Вам известно, что Терек задумал устроить Орладу засаду, когда тот будет возвращаться в Нардалборг. Орлад ее избежал, и убийцам пришлось за ним гнаться. Они не знали, что комендант Нардалборга, командир охоты Хет, велел флангу Орлада защитить его и доставить домой живым и здоровым. Они встретились с людьми Терека у Королевской Травы и устроили им засаду. Славное было сражение!

Фабия никогда не слышала о Хете. Видимо, это один из старших офицеров Терека, но почему-то он спас жизнь Орладу. Сознательно или по чистой случайности?

— И каковы были шансы? — спросил Гатлаг.

— Фланг на фланг. Только одному из людей Терека удалось сбежать.

Старый Герой восторженно рассмеялся.

— Значит, великая победа!

Но полный фланг состоит из двенадцати человек, а здесь только восемь.

— Это еще не все. Из-за плохой погоды Терек не мог наблюдать за охотой со своей башни, — продолжал Дантио. — Он примчался к Королевской Траве без стражи! Вторая битва была значительно короче, но и куда важнее! Его смерть нанесет серьезный удар Дому Храга.

Все переглянулись, а Ингельд спросила:

— Что ждет Трайфорс?

Кого интересует Трайфорс? Теперь Фабия могла сравнить своих братьев. Бенард сильный, добродушный, легкомысленный; Орлад весь в шрамах, изнутри и снаружи — несмотря на улыбку, он разгневан и опасен; Свидетель Дантио… Она плохо его понимала. Умный, разумеется, всеведущий. Вдобавок евнух. В своих одеяниях и вуали Свидетельницы он был похож на женщину и потому казался высоким, зато среди братьев выглядел юношей, даже младше Орлада (а ведь он был на восемь лет его старше!). Без мужа-вериста Фабия могла прекрасно обойтись, а вот брат-верист будет ей полезным защитником. Брат-прорицатель окажется хорошим советчиком, а художник… возможно, Бенард заново отделает для нее дворец в Селебре, когда она унаследует трон отца. Правительница?

Восемь громадных мужчин вытирались, хохотали и меряли одежду, отчего на лодке как будто совсем не осталось места. Возможно, здесь теперь было гораздо интереснее, чем раньше, но Фабия уже сталкивалась с подобным поведением веристов по пути из Скьяра и знала, что не должна на них смотреть, хотя речной народ с любопытством за ними наблюдал и комментировал их поведение.

Когда в разговоре возникла пауза, Фабия прошептала:

— Дантио, а как будет слово «дож» в женском роде?

— Догаресса. Нравятся тебе эти парни, милая? Если хочешь, можешь на них смотреть. Они не будут против.

Фабия охнула и напустила на себя возмущенный вид, чувствуя, как краснеет, потому что она и в самом деле бросила на них пару взглядов. Дантио, судя по всему, об этом знал.

— Отец, этот человек делает мне непристойные предложения.

Хорт подарил ей мягкую, едва уловимую улыбку.

— Братья часто так поступают, дорогая. Мерзавцы те еще! Вот почему я старался тебя от них оградить.

Самый богатый человек на Вигелианской Грани был одет в лохмотья и выглядел, как старый слуга, занимающий в доме самое низкое положение.

— Надеюсь, Орлад защитит ее от веристов, — с серьезным видом заявил Бенард, — иначе она попросит остальных братьев спасти ее от них.

— Похоже, Орладу чудом удалось выжить, — заметил Дантио. — Вчера ночью у него не было на спине этих жутких шрамов. О, смотрите все! Фабия его разглядывает!

Она размахнулась, собираясь влепить ему пощечину, но он ловко избежал удара.

— Хуже обычного брата, — сердито выпалила она, — может быть только брат-прорицатель!

— Нет, художники еще противнее, — возразил Бенард. — Они постоянно пялятся на тебя, пытаясь решить, как передать и сохранить твою красоту для будущих поколений — в мраморе или бронзе.

— Вот это мне по душе. Продолжай.

— Мне нравится покрой твоего платья, но голубой цвет тебе не идет.

— А нижнее белье у нее вообще жуткое, — сообщил Дантио.

— Так нечестно! — взвыла Фабия. — Мне пришлось носить старые тряпки, в которых я уехала из Скьяра, потому что в Трайфорсе некогда было сходить на рынок! Это лучшее, что нашлось среди обносков в «Шестидесяти Путях». Если будете надо мной смеяться, я расплачусь, и тогда вы пожалеете.

— Нет, нас это позабавит. А вообще-то я думаю, что Орлада проще довести до слез, чем тебя. И меня тоже.

— И меня, — добавил Бенард. — Она у нас твердая, как гранит.

— Миледи! — завопила Фабия. — Велите им прекратить! Что мне делать?

— Благодарить богов, милая, — улыбнувшись, ответила Ингельд. — Наконец-то вы встретились после такой долгой разлуки! Они дразнят тебя, чтобы показать свою любовь.

— Даже представить страшно, что бы они говорили, если бы я им не нравилась. Попрошу Орлада меня защитить.

— Подозреваю, над чувством юмора Орлада тоже придется немного поработать, — заявил Бенард. — Как по-твоему, Дантио? Давай следующие шесть дней будем доставать Фабию, а потом займемся Орладом.

— Нет! — вскричала Фабия. — Начните лучше с него, а я помогу перевязывать вам раны.

Ингельд рассмеялась.

— Молодец! Этот раунд выиграла Фабия.

Поскольку Орлад был командиром фланга, он первым выбрал себе одежду из того, что нашлось на лодке — льняные брюки и кожаную куртку, которую он не стал застегивать, выставив на всеобщее обозрение медный ошейник и безволосую, покрытую шрамами грудь. Его товарищи натянули на себя оставшееся, но большинство из них были намного крупнее мужчин речного народа, и им пришлось довольствоваться импровизированными набедренными повязками. Оставив друзей посреди палубы, Орлад направился к людям, которых Фабия уже начала считать своей семьей. Почему бы и нет? Она любила Хорта, как отца; Бенард и Ингельд обожали друг друга, а вожака стаи Гатлага вполне можно было считать верным слугой. Более того, семья избавилась от нежелательных личностей, в частности, от Катрата. И слава богам!

Дантио почувствовал приближение Орлада и соскользнул со скамьи, уступая ему место. Тот принял это как должное, а Дантио отправился копаться в багаже. Лодка помчалась вперед по течению Врогга.

Орлад откусил персик, дожидаясь, когда кто-нибудь заговорит. Он больше не улыбался, но вид у него был очень довольный и уверенный. Видимо, он понимал, что ему некого и нечего бояться, кроме веристов. И еще он изменил ход истории, убив Терека Храгсона.

— Насколько я понимаю, — проговорила она, — ты больше не одобряешь брак с Катратом Хорольдсоном, который мне пытались навязать?

— Нет, не одобряю, — окинув ее мрачным взглядом, ответил Орлад.

— И ты не прикажешь мне хранить верность дому Храга?

— Заткнись! — отрезал он.

Ну никакого чувства юмора!

— Вчера ночью Дантио рассказал нам про место под названием Высокая Балка, — вмешался Бенард. — Там якобы собралось много веристов, которые не хотят отправляться на войну. Их именуют «Новый Рассвет», и они решили свергнуть Стралга.

— Дезертиры! — Орлад снова откусил персик.

— Как скажешь, братец. Только я считаю, что это просто здравомыслящие воины. Ты убил сатрапа, командира войска, члена семьи Храгсонов. Тебе нужна помощь и союзники. Ошейник ведь снять нельзя, верно?

— Я и не хочу.

— Ты вернешься домой, во Флоренгию?

— Пока не решил.

Разговор не клеился.

— Не приставай к нему, дорогой, — попросила Ингельд. — Он не должен кому попало рассказывать о своих планах. Если он и его солдаты по-прежнему хотят сражаться за Стралга, веристы из «Нового Рассвета» будут считать их врагами. Если же они решат выступить против Стралга, их примут за его людей, как только они пересекут Границу.

Бенард надулся и задумался.

— Ты намекаешь, что им не следует идти в Высокую Балку?

— Я намекаю, что они должны сами принять решение.

Дантио вернулся с глиняной бутылкой и кружкой. Он поставил все на пол и встал на колени между братьями, закрыв собой родных от речного народа и других веристов. Затем он вытащил из-за пояса нож и снял восковую пробку.

— Это великолепное вино. Не хочу оставлять его грабителям. Я посвящаю его богам.

Он налил немного вина в кружку, понюхал его и оглядел компанию. Дочь, два Героя, Рука, укрист, Свидетель и тайная Избранная — винная церемония часто требовала непростых решений касательно очередности, но редко бывала настолько сложной.

— Миледи, не соблаговолите ли быть первой?

Ингельд улыбнулась царственной улыбкой и приняла из его рук кружку.

— Это честь для меня. Я благодарю Светлых за то, что они помогли воссоединиться четверым детям Селебры и молюсь за их будущее процветание и совместное счастье! — Она пролила каплю в качестве дара богам, а остальное выпила.

Остальные дружно произнесли:

— Аминь!

Дантио вновь наполнил кружку.

— Командир фланга?

Гатлаг заулыбался, обнажив длинные клыки, довольный тем, что ему оказана честь быть вторым.

— Я еще никогда не слышал, чтобы командир фланга убил командира войска во время первой же охоты, но Терека Храгсона давно было пора отправить к нашему богу, где ему будут оказаны великие почести. Поэтому я благодарю священного Веру за то, что он благосклонно отнесся к моему брату по культу Орладу, и молю о том, чтобы Свирепый и впредь одаривал его славными подвигами.

Он тоже пролил каплю вина на палубу, а остальное выпил.

На сей раз «аминь» прозвучало не так дружно. Орлад нахмурился, словно заподозрил насмешку, а Фабия вдруг спросила себя, не является ли его показное равнодушие, которое она приняла за уверенность, маской, прячущей мучительное ее отсутствие. Как-то раз во время долгого путешествия по реке Врогг она насмешливо заявила командиру фланга Снургу, что у веристов нет мозгов. Он с самым серьезным видом ответил ей, что жизнь гораздо проще, когда кто-то другой берет на себя все твои сомнения и заботы, а взамен отдает приказы. Как может Орлад быть таким спокойным, когда семеро молодых клятвопреступников рассчитывают на его поддержку и защиту?

И снова Дантио наполнил кружку. На сей раз он посмотрел на Хорта, но Бенард перехватил ее своей громадной ручищей, прежде чем он отдал ее укристу.

— Я добавлю несколько слов к обращению командира фланга. Я счастлив поблагодарить богов за то, что Они освободили миледи от Хорольда Храгсона и молю Их отправить его вслед за братом, причем как можно скорее.

Он сделал подношение богам и выпил.

Фабию потрясли его слова. Он фактически обратился к священной Ксаран, а проклинать кого-то так открыто — недостойно. Да еще и опасно, потому что Древнейшая может забрать к себе того, кто произнес проклятие, раньше того, в чей адрес оно направлено. А для мужчины говорить такое про мужа любовницы и вовсе позор. Однако Ингельд одобрительно похлопала его по ноге!

Орлад недоверчиво приподнял бровь.

— Ты сам решил провернуть это дельце, а, Большой Брат?

Бенард нахмурился.

— Не будь Хорольд веристом, я бы свернул ему шею.

— Вот-вот. — Молодой смуглый Герой ухмыльнулся. — Я помогу собрать твои останки для похорон, если, конечно, их не слишком разбросает по сторонам.

Может, у него все-таки есть намек на чувство юмора?

Дантио передал кружку Хорту.

— По своему опыту я знаю, — смущенно начал купец, — что человеку всегда следует просить богов о том, что кажется невозможным. Как правило, приходится идти на компромисс. Нам с Френой удалось спастись из заключения, поэтому я благодарю богов за свободу и умоляю Их помочь нам добраться до дома, а также компенсировать мне потери, которые я понес по вине сатрапа Эйда и его жены за все прошедшие годы.

— До дома? — спросила Фабия. — Ты про Скьяр, но… — Она увидела, как остальные заухмылялись, глядя на нее.

— В наш город, Селебру, — сказал Орлад. Он умудрялся доставать откуда-то персики, съедал их и выплевывал косточки за борт. Фабия решила, что ей не нравится, как он себя ведет, но Ингельд наблюдала за ним с восторгом. — Селеброй правит дож. А кто он такой?

— Известно, — заговорил Дантио голосом Свидетельницы, — что Селебра — самый большой и богатый город во всей Флоренгии, в особенности теперь, когда война разрушила столько городов. Дож является главой магистрата, его выбирает пожизненно Совет Старейшин. Вот уже многие поколения эта честь принадлежит членам нашей семьи, но титул необязательно переходит к старшему сыну. В былые времена правителями становились братья, дяди, даже зятья. Вот почему Салтайя решила женить племянника на Фабии. Стралг постучал бы когтями по столу и Совет выбрал бы Катрата — все законно, все счастливы.

Кроме жены Катрата. Впрочем, ради Ингельд Фабия не сказала этого вслух.

Орлад принял кружку у Дантио и поднял ее.

— Я благодарю своего повелителя, священного Веру, за сегодняшнюю победу и прошу Его показать Совету Старейшин, кто станет лучшим правителем города.

Гатлаг фыркнул. Ингельд нахмурилась. Бенард скривился. Лицо Хорта ничего не выражало и было безмятежным, как воды Врогга. Солнце ушло за тучи, и по спине Фабии пробежал холодок. Орлад не знает флоренгианского языка, Бенард не годится, а какой же Совет посадит на трон евнуха? У Фабии есть опыт управления хозяйством, пусть ее имение и куда меньше города. Из четверых наследников она — единственный возможный кандидат. А что плохого в догарессе?

Дантио улыбнулся.

— Не стоит готовить соус, пока не поймал рыбу, братишка! — Он снова наполнил кружку и пару мгновений разглядывал вино в ней. — Я много и тяжело трудился, приближая этот миг. Я служил Свидетельницей при дворе в Косорде, Бена, и знал, какие муки ты испытывал всякий раз, когда видел Ингельд. Я наблюдал за тем, как ты вырезал на барельефе в ее комнате мое лицо, пытаясь понять, кто же я такой. Под именем Урта, раба, я носил самые разные вещи по улицам Скьяра, залитым жуткими муссонными дождями, когда во дворце Хорта Френа Вигсон устраивала роскошные пиры для Салтайи. Однажды я даже побывал в Нардалборге, прислуживая странствующему купцу. Там я видел, как Орлада систематически избивали его друзья, и ничем не мог ему помочь. Но теперь боги воздали мне за мои страдания и позволили нам воссоединиться!

Он поднял кружку.

— За это я благодарю Их и прошу только одного — как можно скорее показать мне смерть Салтайи Храгсдор.

Паруса затрепетали от налетевшего холодного ветра. Все молчали. Обращения к богам становились все мрачнее и страшнее, однако кто обвинил бы Дантио в том, что он желает Салтайе скорейшей гибели? Когда он передал полную кружку Фабии, его хитрая улыбка словно бросала ей вызов: к какому богу она обратится за поддержкой? Произнеси она одно из имен Ксаран, ее в лучшем случае выбросят за борт.

— Мои братья добры, — сказала она, чтобы потянуть время. — Орлад убил Терека, Бенард хочет прикончить Хорольда, а теперь и Дантио попросил смерти Салтайи. Полагаю, я должна просить о гибели Стралга?

Все рассмеялись — Гатлаг хохотал так громко, словно в жизни не слышал ничего смешнее. Даже Орлад улыбнулся, хотя и криво.

Она подняла кружку с вином.

— Я благодарю всех богов за помощь в расплате за зло, причиненное дому Селебров, и прошу… я прошу Их благополучно привести нас домой и осенить Совет мудростью, которая поможет старейшинам выбрать самого достойного из нас!

— Аминь! — крикнул Орлад.

— В Трайфорсе началось сражение! — объявил Дантио.

— Кто?! — рявкнул Орлад. — Кто с кем сражается?

— Не могу определить на таком расстоянии. Но война началась.

 

ГЛАВА 6

Салтайя Храгсдор вышла из своей комнаты и приказала Эрну стоять на страже. Напевая, она отправилась в ту же сторону, куда ушел Феллард. У нее все получится, ей удастся вырвать преимущество из челюстей судьбы.

Побег Фабии требовал нового плана. Задним числом она подумала, что ей следовало раньше открыться девчонке, но за свою долгую жизнь Салтайя никому не признавалась, что она Избранная — поскольку это был самый короткий путь к тому, чтобы тебя похоронили заживо. Во время плавания по реке она не могла испытать Фабию, а сейчас уже слишком поздно горевать по этому поводу, несмотря на то, что иметь еще одну хтонианку в семье было бы весьма полезно. Стралгу придется справляться с Селеброй без детей дожа — а если война движется в ту сторону, город скорее всего и так не выживет.

Нет, Салтайе придется вызвать Катрата из Нардалборга и самой заняться его Лепкой. Жена могла бы сделать из него то, что требуется, за несколько лет совместной жизни, но долгого путешествия вниз по течению реки в Косорд тоже достаточно. Она хихикнула, представив себе, что подумают ее спутники о молодом веристе, который будет сидеть целыми днями рядом со своей дорогой тетушкой. Катрат должен быть счастлив, что планы изменились; сейчас только безумец предпочтет добровольно отправиться во Флоренгию, а ее племянник не производил впечатления сумасшедшего. Злобный, мелочный, отвратительный, да, но не безумный. Их семья еще жива — Терек где-то прячет от нее своего сынка, да и во Флоренгии наверняка растет парочка ублюдков Стралга. Стралг никогда не признавал внебрачных детей, но за свою жизнь наверняка произвел на свет целую армию.

Она вошла в Травяной сад с мокрой высокой травой и падающими с веток деревьев каплями дождя, пропитанный скверным воздухом. Когда она пробралась через густые заросли в дальний угол и нашла скрытое от посторонних глаз местечко между двумя деревьями, ее одежда насквозь вымокла. Там она окутала себя мраком, и вскоре сад превратился в серое пятно. Теперь ее никто не увидит, если не наткнется по чистой случайности. Салтайя разделась догола, опустилась на колени и раскопала землю руками, погрузив в нее пальцы.

Кровью и рождением; смертью и холодной землей.

— Самая нечестивая из богов, Матушка Ксаран, прими жертву, которую я принесу Тебе во имя Твоей славы.

Она почувствовала поток силы, когда на нее взглянула Мать. Салтайя стояла на коленях и терпеливо ждала, не обращая внимания на холод и сырость, согретая собственным восторгом и возбуждением. Древнейшая, разумеется, получит удовольствие от ее дара и наградит Свою служанку. Земля страдала от голода.

Дверь открылась, и в сад вошла дюжина веристов в накидках с оранжевыми, красными и черными полосами. Они рассредоточились по всему саду и опустились на колени, как и сама Салтайя. Один из них подошел совсем близко, и ей пришлось прибегнуть к Подчинению, чтобы его остановить. Он опустился на колени за какими-то сорняками, нервно ухмыляясь, рядом с Королевой Теней — она могла протянуть руку и дотронуться до него.

Очевидно, им запретили разговаривать, потому что слышен был лишь шум дождя — поразительная дисциплина, ведь эти воины готовились к своему последнему сражению. Салтайя попыталась представить себе стук тринадцати сердец, бьющихся в унисон. Оранжевый цвет на накидках указывал на то, что они принадлежали к войску Терека, красный — цвет самого Кулака. Охота Фелларда. Следом за ними пришло еще восемь человек в накидках с оранжевыми, коричневыми и голубыми полосами — те уроды, что упустили Фабию Селебр. Они решили, что их ждет наказание, потому что каждый с возмущенным видом держал в руках лопату или пику. А Феллард умен, когда нужно. Немногим веристам удалось бы так легко заманить сюда жертв.

Впрочем, его замысел почти сразу раскрылся. Ни одна пика не успела воткнуться в землю: пришел еще один отряд в накидках с оранжевыми, красными и голубыми полосами, и ярость провинившихся веристов сменилась подозрением. Последним явился сам командир охоты в красно-оранжевой накидке. Он захлопнул за собой дверь. Судя по всему, это был сигнал к началу атаки. Герои отличаются нечеловеческой быстротой, и все закончилось почти мгновенно: прятавшиеся воины вскочили с колен, восемь приговоренных отшвырнули инструменты, все тридцать три вериста сбросили накидки и начали превращение. Тридцать три боевых зверя со светлой шерстью, в медных ошейниках, сошлись друг с другом под дикий скрежет когтей и пронзительные животные вопли.

Салтайя уже видела, как сражаются веристы, но никогда не была так близко. Она едва поняла, что драка сейчас начнется, как полилась кровь. Существо, похожее на кошку, упало, извиваясь, рядом с ней, размахивая когтями в предсмертной агонии, и на него тут же набросились два волка, которые разорвали ему горло.

С другой стороны мелькали лапы с когтями, что-то ударило в ствол дерева, и во все стороны полетели щепки. Всюду мужчины кричали, умирали и истекали кровью, которая пропитывала сырую землю — дар Матери Ксаран. Салтайя сидела, погрузив пальцы в землю, и чувствовала огромную радость и благодарность, поднимавшиеся ей навстречу холодным огнем. Она редко так сильно ощущала присутствие Древнейшей.

Сражения Героев никогда не длятся долго, и это уже закончилось. Один за другим коты, гончие и медведи превращались в обнаженных людей, задыхающихся и окровавленных. Вскоре осталось только четыре раненых боевых зверя, они выли от боли и пытались исцелиться. Один из них оказался приговоренным к смерти, и его тут же прикончили; троих других постарались успокоить и поддержать.

— Никаких почестей! — крикнул Феллард, чей рот был перепачкан кровью, а на груди алели шрамы. — Они оправдали себя, умерев в бою.

В ответ раздалось сердитое ворчание. Феллард вполне мог сказать, что его люди сражались не лучшим образом, потому что преимущество неожиданности и то, что их было трое против одного, не спасли их от тяжелых потерь. И, хотя Салтайя не услышала открытого возмущения убийством друзей, конец сражения не отметили радостные ликующие вопли, как это принято у веристов. Когда один из раненых принял человеческий облик, а остальных унесли на накидках, последний из ушедших закрыл за собой дверь, оставив за спиной пятнадцать трупов.

И Салтайю Храгсон. Травяной сад превратился в кровавое поле боя. Двоим сломали шеи, одному разбили голову о стену, но большинство истекли кровью или были разорваны на части. Пятнадцать здоровых молодых воинов умерли ради богини смерти, и Она ликовала, наслаждаясь Своим пиром.

Опьяненная Ее радостью, Салтайя громко рассмеялась, а потом стала валяться в кровавой грязи, слизывать кровь с трупов, целовать их раны. Сила Древнейшей питала ее, и она не сомневалась, что после такого благословения сможет привести в порядок Терека и, возможно, слепить что-нибудь полезное из Катрата. А заложники из Селебры ей теперь точно не помеха.

* * *

Надев промокшую и грязную одежду, она вытерла лицо мокрой травой и покинула сад, избежав встречи с флоренгианскими рабами, присланными убирать тела. По-прежнему окутанная покрывалом из мрака, она ступила в коридор, и те с ворчанием прошли мимо, никого не заметив. После таких волнений ей срочно нужна горячая ванна, да и поесть не мешает.

К сожалению, в своей комнате она обнаружила страшно взволнованных стражей. Командир фланга Эрн имел более высокое звание, зато голос у Брарага был громче.

— Миледи, сатрап погиб!

— Убит!

— На холме…

Она трижды обошла комнату по периметру, прежде чем они сумели рассказать ей все, что они знали. В тумане и под дождем веристы, засевшие в засаде, сами попали в западню, да такую искусную, что только один из них остался в живых и вернулся во дворец, чтобы рассказать о случившемся. Вожак стаи привел туда три фланга и обнаружил возле разбитой колесницы мертвого Терека.

Осознав все услышанное, Салтайя без сил опустилась на стул.

Вести были… оглушительные.

Неужели это начало восстания, которого она так боялась? А если и нет, дезертиры, разумеется, тут же нанесут удар, узнав, что командир войска Храгсон не возглавит оборону. Пожар распространится. Хорольд, оставшийся в Косорде, еще дней тридцать будет оставаться в неведении. Зима уже почти подступила, перевал закроют, а сезонные ветра сделают путешествие вверх по Вроггу практически невозможным. Хорольд не сумеет привести сюда армию раньше весны или начала лета. А к тому времени повстанцы значительно укрепят позиции.

И во всем виноват Орлад Селебр. Молодой новообращенный верист, с которым она встретилась вчера, оказался не так уж верен долгу, как говорил. Он был наживкой! Второй раз за утро Салтайя едва сдержала проклятие, рвущееся с губ, и вовремя осеклась. Нужно хорошенько подумать, прежде чем расходовать запас Материнской благосклонности.

Проклятые селебриане! Паола Апицелла, кормилица Фабии, убила Карвака. Теперь из-за тех же мерзких заложников Салтайя потеряла второго брата. Они повсюду, точно паразиты. Бенард Селебр каким-то образом умудрился освободить Фабию из темницы. Орлад Селебр убил Терека. Салтайя всегда сомневалась, что старший брат, Дантио, умер. Свидетельницы упрямо твердили, что он погиб, но она не видела трупа. Даже Древнейшая, знавшая все о смерти, не дала ей внятного ответа о том, что с ним случилось.

А пока необходимо назначить кого-то на место командира войска. Кого?

— Найди командира охоты Фелларда, — велела она Брарагу. — Кто еще… Что ты сказал?!

Она их не слушала и не понимала, почему у обоих такой испуганный вид.

— Я сказал, вам нужно бежать, миледи! — крикнул Эрн. — Ходят слухи… — Он испуганно сглотнул. — …Про вас говорят ужасное! Болтают про… — Он оглянулся через плечо на закрытую дверь.

Салтайя отлично знала, какие ходят слухи: о том, что она хтонианка и что, если напасть на нее толпой, она не справится. Ее нужно похоронить лицом вниз в холодной земле. Так всегда поступали с Избранными — ни суда, ни показаний Свидетельниц богини Мэйн, ни божественного правосудия Голоса Демерна. Никаких проволочек. Почти всю жизнь ее окружали братья-веристы, и она рассчитывала на их защиту, если не считать поддержку ужасного Храга. Салтайя задрожала — от страха, а вовсе не потому, что под мокрой одеждой ее тело было перепачкано грязью и кровью. Даже ее могущество не остановит толпу.

— Найди и приведи сюда командира охоты Фелларда! Немедленно! Быстрее!

Он явился почти сразу — видимо, был где-то рядом. Его прежняя беспечность исчезла, и Салтайя видела, что у него выдалось непростое утро. Он привел себя в порядок, но все равно от него пахло кровью, а на лице сменяли друг друга самые разные чувства — возмущение, стыд, навязанное и безотчетное желание ей угодить и… страх. Невероятно, но Феллард испугался. Командир четырех шестидесяток веристов боится?!

Она встала возле окна так, чтобы свет падал ей в спину.

— Насколько я понимаю, моего брата убили?

— Судя по всему, да, миледи.

Смерть Терека явно не беспокоила Фелларда.

— Надо назначить ему замену — разумеется, лорд крови должен будет одобрить новую кандидатуру. Кто командует охотами в войске Терека, кроме тебя?

Феллард упер руки в бока и недоверчиво уставился на Салтайю.

— Карртин из охоты Трайфорса и Хет в Нардалборге, миледи.

— Вас всего трое?

— Да, больше никого. Охоту Каллави и Дьяволов распустили, а людей отправили через Границу. Насколько мне известно, охота Нардалборга полностью укомплектована, но у меня в подчинении только две шестидесятки, а у Трайфорса — три. Так было до сегодняшнего утра. — Он покраснел от стыда. — Несколько шестидесяток сейчас в Нардалборге, на пути к новым местам назначения, но они не подчиняются Хету.

Терек постоянно жаловался, что у него не хватает людей, а Салтайя его не слушала. Отряд дезертиров, численность которого неизвестна, наверняка превосходит веристов в Трайфорсе, да еще она принесла в жертву Матери пятнадцать человек. Минутку…

— Ты сказал «Хет»?

— Хет Хетсон, миледи.

— А кто на самом деле его отец?

— Говорят, сам сатрап, — удивленно взглянув на нее, ответил Феллард.

О, Мать Смерти! Хет — довольно распространенное имя. Она думала, что ребенок, которого прятал от нее Терек, еще маленький, но, судя по всему, ошибалась. Терек оказался хитрее, чем она полагала. Разумеется, он отдал Нардалборг самому надежному союзнику. Значит, семья до сих пор контролирует перевал!

А ритуал Лепки лучше всего действует на родственников.

— Пост в Нардалборге слишком важен, чтобы ставить вместо Хета кого-то другого. Приведи ко мне Карртина.

Феллард замялся.

— Его здесь нет. Говорят, он уехал осматривать стада, а скорее всего к любовнице. Я уже отправил за ним бегунов.

— И что произойдет, когда он вернется?

— Будет интересно.

Теперь Салтайя начинала понимать причины его страха.

Выходит, люди из Собственной охоты Кулака по ее приказу убили веристов из охоты Трайфорса, а это привело к тому, что их число значительно сократилось. Месть — очень сильный мотив, но амбиции у Героев выступают на первое место, а тут на горизонте маячило продвижение по служебной лестнице. Неудивительно, что Феллард нервничает перед неравным боем, учитывая, что его войско и без того возбуждено массовым убийством товарищей.

— Карртин, конечно, обвинит в смерти сатрапа тебя, потому что ты был здесь, а ты обвинишь его, потому что его не было. Есть какие-нибудь улики, указывающие на убийц?

— Свидетели доложили о брошенных накидках с оранжевыми, зелеными и красными полосами.

Вчера Орлад Селебр был именно в такой накидке: оранжевый цвет указывал на принадлежность к войску Терека, зеленый — что он из Нардалборга. Получается, Хет — главный подозреваемый в убийстве собственного отца. И знает ли он, кто его отец? Фелларду известно о том, что Терек устроил охоту на Орлада. А Хету? Он мог сознательно подготовить засаду. Или произошло страшное недоразумение.

— Сейчас ты умело контролируешь город, — сказала Салтайя. — При нынешних обстоятельствах тебе следует встретить охоту Карртина по дороге домой, предпочтительно на каком-нибудь узком участке дороги с плохой видимостью.

— Вы считаете, его вожаки стай настолько глупы, что постоят в сторонке, пока я буду готовить засаду? — Лицо Фелларда мучительно скривилось. — Миледи, среди солдат растет недовольство, идут разговоры о мести.

Салтайя понимала, что недостаточно хорошо скрывает страх, поэтому решила изобразить из себя бедную беззащитную женщину.

— Но ведь ты меня защитишь!

Это был приказ.

— Я попытаюсь, миледи. Люди твердят о том, чтобы вырыть могилу в Травяном саду и бросить туда вас.

Разумеется, лицом вниз.

Слухи о том, что она Избранная, множились годами. Вчера она отдала приказ, который следовало выполнить под страхом смерти. Сегодня заставила Фелларда произвести казнь. Иногда толпа все понимает правильно. Ее передернуло. Страх был для нее новым и диковинным ощущением, хотя она всегда радовалась, когда видела его в других. Ее удивляло, как сильно он мешает ей думать, словно она пытается бежать по колено в жидкой грязи.

— Если я назначу Карртина новым…

— Миледи, любой, кого вы назначите на какой-либо пост, очень быстро расстанется с жизнью.

— Тогда объясни, как ты собрался меня защищать.

— Мы спасемся бегством, миледи. Мои люди захватят все лодки, какие только смогут, и до возвращения Карртина мы поплывем вниз но течению.

Нет! Так нельзя. Ни в коем случае. Она не может отправиться вглубь страны и бросить Стралга. Повстанцы закроют перевал и разделят детей Храга.

— Дай подумать! — рявкнула она и зашагала по комнате.

Здесь что-то неладно. Хорошо бы лечь спать и получить во сне помощь Древнейшей. Но теперь это, разумеется, невозможно.

Толпа, жаждущая мести — вот в чем загвоздка. Да еще будет пролита кровь того, кто займет место Терека, а дезертиры ждут случая, чтобы перейти в наступление. Но война во Флоренгии должна продолжаться.

Терек, Орлад, Феллард, Карртин, Хетсон, Орлад, дезертиры, Нардалборг, Фабия, Орлад…

Дождь! Вот что неладно. Хет мог спланировать спасение Орлада, но не смерть сатрапа, который погиб из-за непогоды. Если бы дождь не пошел, Терек наблюдал бы за убийством Орлада с башни, где он был в полной безопасности.

Хет командует самой большой охотой, а Нардалборг контролирует перевал. Если ей удастся подвергнуть Хета Лепке, она еще сможет спасти положение. Феллард нервно переступал с ноги на ногу, бросая испуганные взгляды на дверь.

— Ты будешь сопровождать меня в Нардалборг, — объявила Салтайя.

— Но… — Феллард выглянул в окно: дождь прекратился. — Там выпал снег…

— Не спорь со мной. Выезжаем немедленно.

Он поспешно поклонился и хотел было выйти из комнаты.

— Подожди! Мне нужна дополнительная охрана. И еще: тебе знакома девушка по прозвищу Киска?

— Кажется, на кухне есть такая служанка.

— Пришли ее ко мне. И когда будешь уходить… — Салтайя с отвращением взглянула на Гуиту, которая снова тупо уставилась в стену. — Отведи это в Травяной сад. Постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Скажи вслух: «Любимая Матушка Ксаран, Твоя служанка Салтайя шлет Тебе подарок». А потом перережь ей горло.

Бледный, как полотно, Феллард не сводил с нее глаз.

— Ты будешь мне подчиняться!

— Ми… леди… — Он замолчал, потому что не мог произнести больше ни слова.

Феллард взял Гуиту за запястье и повел за собой.

 

ГЛАВА 7

Дантио Селебр сидел один возле мачты, положив подбородок на колени и борясь с чувствами. Он едва справлялся с их бременем. Слишком уж много радости! Священная Мэйн одаривала Свидетельниц знанием, но они не имели права его использовать — таков их корбан. Они должны наблюдать, но не принимать участия в событиях — только давать показания Голосам Демерна, когда те судят преступников. Такую клятву Дантио принес во время своего посвящения. Вчера он ее нарушил, и за это должен умереть.

Из пяти божественных чувств, которыми его наградила богиня, «зрение» доставляло меньше всего неприятностей. Сражение в Трайфорсе было вне его досягаемости, и он не видел ничего особенного — лишь мирный пейзаж, проплывающий мимо, выпасы и фруктовые сады, переходящие в мрачные леса на холмах Гемлок, а за ними — то и дело вспыхивающее белое сияние Ледника. Примерно в двух или трех мензилах виднелась земля. Врогг превратился в широкую полноводную реку, ее притоки змеились между мелями и зелеными островами, так что команда старательно выбирала удобные течения. «Штилевая погода» — так это называлось здесь, у Границы. Затишье перед сменой направления ветра. Вверх по течению корабли стояли у причалов, дожидаясь, когда погода изменится. На рассвете Трайфорс покинули Радость Опия и другие Свидетельницы. Они плыли вниз по течению, чтобы доставить известие о возмутительном вмешательстве Вуали в дела людей.

Когда они доберутся до Старейшей в Бергашамме, она предаст его анафеме, и он умрет. Такова цена победы. Дантио ее принял; это было делом всего одного дня. Но теперь его переполняли многочисленные чувства, царившие на борту «Свободного духа». Он не мог не обращать на них внимания, как обычно поступали Свидетельницы, потому что сам был в них вовлечен. Дантио оказался в ловушке неразрешимых конфликтов. Страх, любовь, гнев и ненависть жалили его, точно ледяной град. Он бросил камень, который вызвал лавину.

Именно способность «чувствовать» доставляла ему немыслимые страдания, вынуждая ощущать тревоги других людей. Речные жители спорили, что делать с таким количеством опасных веристов на борту. Нок твердил, что ночью он отплывет и бросит всех на берегу, и плевать он хотел на пожитки и серебро. Другие возражали, что эти воины — дезертиры, и в Высокой Балке за них дадут хорошие деньги. Обычные ссоры матросов. Дантио множество раз слышал такие во время своих многочисленных путешествий: в конце концов команда ничего не сделает. Зато сейчас ему приходилось мириться с их эмоциональным хором (гнев — алчность — страх).

Восемь юношей, о которых шла речь, лежали посреди палубы, устроившись между багажом, и в их душах бушевал настоящий ураган, в шестьдесят раз сильнее того, что испытывали матросы. Они пытались осознать значение своей утренней победы и свое новое, непонятное им положение (ликование — страх — любовь — страх). Преданность семерых веристов Орладу была такой сильной, почти любовной, и это озадачивало Дантио, ведь ему не суждено было познать этот вид голода.

Пассажиров на носу тоже раздирали самые разные чувства: Хорт, Ингельд и Гатлаг отчаянно хотели вернуться домой, но боялись детей Храга (боль — ужас); Фабия лелеяла глупые мечты о том, как переберется через Границу и станет правительницей Селебры (алчность). А Бенард, обнимающий Ингельд? Чувства влюбленных порой казались Дантио бурей похоти и вызывали у него отвращение, хотя он радовался счастью Бенарда (похоть — голод — обожание). Через несколько минут эти двое превратятся в детей (сильное желание — поддразнивание — притворство) или станут матерью и сыном (стремление направить — обожать — повиноваться — защищать). В громадном скульпторе все еще жил брошенный родителями сирота, а наследница династии Косорда пережила два политических брака без любви. Бенард скрывал свои страхи относительно будущего отцовства; Ингельд вчера ночью видела в огне пугающие предзнаменования. Неудивительно, что они так прижимаются друг к другу.

В довершение всего Свидетельницы обладали еще и даром «слышать», который помогал им узнавать, что происходило с людьми или предметами недавно. Орлад и его товарищи приняли участие в сражении, и в ушах Дантио еще гремел, подобно трубам, грохот битвы. Он знал, кто из юношей убил и как. Неким образом он мог «слышать» даже кровь, смытую ими в Маленькой Каменке.

Четвертый дар Свидетельницы называли «запах», он помогал улавливать внутреннюю сущность людей или вещей. На борту «Свободного духа» с этим было очень непросто. Большинство веристов представляли собой прирожденных головорезов. Среди них попадались и такие, кто не подходил под это определение и стал жертвой обстоятельств. Орлад — один из них, но лучше ему об этом не говорить. Фабия по природе своей не была алчной. Она старалась быть похожей на Хорта, от которого прямо несло жадностью и корыстолюбием. Его приемная дочь в душе мечтала заботиться о братьях, взять их под крыло и опекать.

Все это было слишком. Дантио отчаянно хотелось спрятаться под покровом Свидетельницы. Взять бы сейчас веретено и прялку, успокоиться и сплести нить событий…

— Прорицатель!

Дантио оглянулся.

— Милорд?

— Иди сюда, — позвал его Орлад. — Вуаль, Дантио или как бишь тебя.

Он пробрался через багаж и подошел к веристам. Хотя Дантио был лет на десять старше каждого из них, он чувствовал себя молодым саженцем в древнем лесу. Орлад походил на роскошный дуб, несмотря на то, что был чуть ли не ниже всех.

Когда Дантио устроился между Проком и Намберсоном, они нахмурились и отодвинулись. Большинству из них было не по себе даже смотреть на евнуха, не говоря уже о том, чтобы к нему прикасаться. Некоторых разбирало любопытство, и от их взглядов Дантио становилось неловко. Чуть раньше Орлад показал всем свою силу, отнеся брата на лодку, и тогда же Дантио понял, что он по-прежнему отмечен судьбой. «Осознание» — единственная способность Свидетельниц, требующая физического контакта, и многим за всю жизнь так и не удалось ее применить, поскольку люди, отмеченные судьбой, попадаются редко. Орлад не лишился своего дара, убив сына Храга. Бенард и Фабия тоже им обладали — двери к величию оставались открытыми для троих детей Селебры. Про себя Дантио ничего не знал. Вполне возможно, он уже сделал для истории мира все, что мог.

— Расскажи про войско в Высокой Балке, — попросил Орлад.

— Известно, что командир войска Арбанерик Криком служил в армии Стралга на флоренгианской Грани и лишился во время одного из сражений руки. Три года назад он вернулся в Вигелию и начал собирать собственное войско, назвав его «Новым Рассветом».

— Сколько у него людей?

— Я не бывал в его лагере. Полагаю, более двадцати шестидесяток.

Салтайя называла другие цифры, куда больше, и Мудрость говорила то же самое в прошлый раз, когда Дантио был в Бергашамме.

Веристы обменялись взглядами (возбуждение — одобрение — облегчение).

— И что он собирается делать? — сурово спросил Орлад. — Этот Арбанерик? Он выступит против Стралга?

Его чувства были невероятно сильны. Пыл фанатиков, перешедших на сторону врага, никогда не гас. Из самого верного солдата Кулака Орлад превратился в его заклятого врага (ненависть — ненависть — ненависть).

— Я не умею читать мысли, но могу свидетельствовать, что он ненавидит и презирает лорда крови не меньше вашего.

— Не… — начал Орлад и нахмурился, когда его люди захихикали. — Понятно.

Ваэльс, у которого на лице было родимое пятно, сказал:

— Он платит речному народу, чтобы они набирали для него людей и уговаривали новых рекрутов Стралга, плывущих на войну, присоединиться к «Новому рассвету».

— Именно так, милорд.

— И кто же дает ему столько серебра? — (любопытство — подозрительность). — Кто кормит «Новый Рассвет»?

Ваэльс был умнее остальных веристов, и от его вопроса Дантио невольно улыбнулся, раздосадовав юношу. Без вуали прорицатель чувствовал себя обнаженным.

— Его сподвижники.

— Короли, которых Стралг лишил трона? Я думал, они все погибли в восстаниях.

— Кое-кто выжил, — сказал Дантио. — Но разве смогли бы они уберечь свое состояние?

После Ваэльса все веристы поняли намек и посмотрели на Хорта Вигсона, беседующего с Бенардом. Не нужно быть прорицателем, чтобы по оживленной жестикуляции Бенарда догадаться, что речь зашла об искусстве, однако лишь Дантио увидел в Хорте, скрывающем свой интерес под маской вежливости, одного из самых умных и проницательных коллекционеров Вигелианской Грани.

— Мой брат в самом деле спас Фабию из тюрьмы сатрапа? — спросил Орлад. — Как ему это удалось? Он всего лишь художник.

— Не знаю! — нетерпеливо буркнул Дантио, чем удивил веристов. — Богиня не позволяет мне шпионить за деяниями других богов, но скорее всего Бенарду помогла Анзиэль. Даже его могучие руки не справятся с бронзовыми прутьями на окнах той темницы.

Дантио видел, как Бенард отправился во дворец и вернулся с Фабией, но не знал, что случилось. Позже он спросил сестру, однако та не смогла ему ответить. Бенард бормотал что-то о тайнах. Глупости какие-то!

— Тогда как, по-твоему, ему это удалось? — хмуро спросил Орлад.

Вот и попробуй объяснить веристам смысл искусства!

— Полагаю, милорды, художник видит мир таким, какой он есть, но изображает его, каким он должен быть. Бенард умеет разглядеть форму в куске мрамора и выпускает ее на свободу, чтобы мы тоже могли ее увидеть.

— Значит, он не дыру в стене проделал?

— Нет. Я лишь предполагаю, что он замечательный мастер, и богиня позволяет ему изменять мир в соответствии с его пожеланиями. Фабия сказала, что на окнах не было решеток, когда Бена вытащил ее оттуда. Сегодня утром они стояли на месте.

Воинам совсем не понравилась мысль о том, что человек может творить чудеса.

— Не доверяю я веристам, — проворчал Нок на носу корабля. — Ночью надо бросить их на берегу.

— За них поручился Урт, — возразила ему какая-то женщина.

Пятнадцать лет назад, примерно на этом же отрезке реки, юный заложник Дантио решил, что честь запрещает ему учить вигелианский, язык врага. Вместо этого он выучил язык речного народа, чтобы в ближайшее время сбежать и поплыть назад по реке. Когда он очутился в Скьяре, то владел вроггианским почти в совершенстве. Надежды на побег так и не сбылись, и, разумеется, сейчас он безупречно разговаривал на вигелианском, однако его знания очень пригодились, когда он выступал в роли странствующего Свидетеля, точнее, Свидетельницы, или Урта, раба.

— Если мы придем в Высокую Балку, нам позволят оттуда уйти? — спросил Орлад.

— Скорее всего нет, — ответил Дантио.

— И надо будет принести клятву этому Арбанерику? — (недоверие).

— Да, милорд.

— И тогда, возможно, мы нападем с ними на Нардалборг, — сказал один из веристов, пробудив в остальных шквал чувств (ненависть — страх — отвращение — ярость).

Многие из них выросли в Нардалборге; у всех наверняка остались там друзья, а у кого-то — семьи.

Орлада охватила радость.

— Если Стралг лишится Нардалборга, это будет для него сокрушительным ударом.

— Возможно, нам придется вторгнуться во Флоренгию, — предположил Снерфрик.

Его слова вызвали рев возражений и возмущенных воплей.

— Мы это уже обсуждали, Хротгат!

— Со стороны Арбанерика это будет большой глупостью.

— Он может закрыть Стралга во Флоренгии, где его прикончит Мятежник.

— Арбанерику все равно придется удерживать Нардалборг против Хорольда и Эйда.

— Ты хочешь сказать, удерживать Трайфорс! Они осадят Нардалборг, и Арбанерик его покинет.

Когда споры утихли, Орлад спросил:

— А где находится Высокая Балка, Дантио? И почему ты ухмыляешься?

Дантио вновь пожалел, что на нем нет вуали.

— Потому что ты впервые назвал меня по имени, Орлад.

— Наверное, когда мы жили в Селебре, я тоже называл тебя по имени, — мрачно возразил Орлад.

— Ты называл меня Анто. — Орлад был красивым ребенком, но сказать это сейчас было бы равносильно самоубийству. — Я поклялся не выдавать местоположение повстанцев. — Дантио поморщился, уловив возмущение и подозрение веристов. — Их лагерь рядом с Вроггом, но не на нем. Возможно, мы прибудем туда завтра.

— Анто? — насмешливо фыркнул Снерфрик, самый крупный из воинов. — Что ж, малыш Анто, допустим, мы решим перебраться через Границу вместе с Орладом и помочь ему захватить власть в родном городе — идти надо будет через Нардалборг?

— Нет, милорд. Есть другой перевал, он называется Варакатс. — Его слушатели с интересом затаили дыхание. — На самом деле, изначально Варакатс был удобнее Нардалборга, который со временем обустроили, как наверняка известно милордам.

— Значит, нам удастся перейти во Флоренгию?

Нет. Дантио хотел как можно безболезненнее подвести их к этому заключению.

— Вероятно, какое-то время перевалы еще будут открыты. Неприятности начнутся на другой стороне. Со всем уважением, милорды, моя кожа и кожа Орлада не намного смуглее вашей, но у нас черные волосы, а у вас — золотистые. Именно они определяют цвет шерсти боевых зверей, так? Силы, сражающиеся во Флоренгии, похожи на шахматные фигуры, черные и белые. Если Орлад переберется через Границу, он тут же попадет в армию Кавотти. А вас примут за воинов Стралга, хотите вы этого или нет.

Им это не понравилось (ярость — раздражение). Они молоды, невероятно сильны, недавно одержали великую победу, так почему им нельзя сделать своего Героя дожем?

— И куда же мы тогда плывем? — спросил Орлад. (Беспокойство).

— Мне нужно попасть в Высокую Балку и сообщить прорицательницам и командиру войска Арбанерику, что я нарушил соглашение между лордом крови и мэйнистками. Разумеется, я доложу ему о вашей славной победе.

— А если мы пойдем с тобой, нас заставят присоединиться к «Новому рассвету»?

— Прорицатели не видят будущее, но я догадываюсь, что так и случится.

— Или нас убьют?

Дантио вздохнул.

— Может, задержат. Вас будут приветствовать, как великих героев, но повстанцы вынуждены прибегать к крайним мерам, чтобы скрыть местоположение лагеря.

Герои были недовольны (гнев — высокомерие — воинственность).

Ваэльс облек их чувства в слова:

— Или мы помешаем тебе туда попасть. Мы можем заставить речных жителей плыть вниз по течению Врогга.

— Это так, милорд, — смиренно произнес Дантио. — Но куда вы поплывете? Кто еще даст вам убежище от лорда крови?

Веристы могли утаить свой страх от его глаз, но не от внутреннего зрения.

Один из матросов заметил:

— Веристы говорят про Высокую Балку. Ночью мы разобьем лагерь около Молока?

— Если ветер не переменится, — заявил Нок. — Так хочет раб.

— Салтайя сказала Фабии, что ты умер, — вспомнил Орлад. — Она наверняка узнала это от прорицательниц.

Дантио пожал плечами.

— Ни одна из Свидетельниц такого не говорила. Это было бы неправдой, верно?

 

ГЛАВА 8

Орлад Селебр ничего не понимал. На протяжении многих лет перед ним лежала ясная и понятная дорога. У него не было опыта в принятии решений, но сейчас его выбор стал делом жизни и смерти. Семь человек ждали, что он поведет их за собой, не важно куда, а также позаботится об их одежде и пропитании. Однако он не знал мира за пределами Нардалборга и не умел общаться с другими людьми, даже по самым тривиальным вопросам. По мере того, как день клонился к вечеру, он постоянно получал напоминания о собственном невежестве.

Пассажиры то и дело менялись местами, и, в конце концов, ему пришлось поговорить один на один со всеми братьями и сестрой.

С неожиданно обретенной, темноглазой, заносчивой сестрой, которую он совсем не понимал.

— Я заключу с тобой сделку, — нахально предложила она.

— Какую сделку?

— Во Флоренгии мне понадобится провожатый. Лучшего защитника, чем верист, не найти, так? Ты будешь меня охранять, а я взамен научу тебя флоренгианскому языку.

— Ты на нем говоришь?

— Свободно.

Мысль о том, что он один не знает флоренгианского, наводила на него тоску.

— Кто тебя научил?

— Приемная мать. С ней я разговаривала по-флоренгиански, а с Хортом — по-вигелиански. Ну так что? Уроки языка в обмен на защиту?

— Почему ты не попросишь о защите Бенарда?

Она рассмеялась и провела рукой по роскошным черным волосам.

— Бенард не сможет защитить реку от утки, да и Ингельд в ее теперешнем положении не перейдет Границу.

— А что с ней? Она, конечно, не девочка, но выглядит вполне здоровой.

— Она беременна. Я так думаю. А даже если и нет, она скоро вернется в Косорд, а Бенард у нее на коротком поводке.

Могла бы и не говорить, это и так ясно.

— Ну а твой отец?

— Он слишком старый.

— Дантио?

— Вот это я понимаю чувство юмора! Нет, домой меня доставишь ты, братишка, а я взамен научу тебя языку. Тебе же было целых три года! Ты должен знать кучу слов, просто ты их забыл.

Орлад провел рукой по короткой щетине на голове.

— Не понимаю. Если ты хочешь, чтобы в Селебру тебя сопровождал верист, то почему не согласилась выйти замуж за Катрата Хорольдсона? Он красив, как дохлая жаба, но зато крупнее и сильнее меня. Кроме того, его охраняет целая армия, да еще ты бы делила с ним постель.

Фабия поморщилась.

— Сила и крупные размеры производят впечатление на мужчин, а не на женщин. Неужели ты всерьез полагаешь, что Селебра назначит дожем племянника Стралга? Ты и правда…

Ничегошеньки Орлад не понимал.

— В таком случае зачем тебе вообще туда нужно? Я слышал, Хорт богат. Ты его наследница, верно? Почему ты не останешься в Вигелии и не купишь себе любого мужа, какого только пожелаешь?

— Долг! — сердито ответила Фабия. — Разве веристам не знакомо это слово? Наша семья многие века правит Селеброй. Мой долг вернуться туда и помочь нашему народу.

«Помочь» означает «править»?

— Но ведь это и мой долг.

— Что я и пытаюсь тебе объяснить, Герой.

— Если я решу пойти, то возьму тебя с собой.

Она нахмурилась.

— Что тебе известно о перевале?

— Не больше твоего, — посетовал Орлад. — Но я хорошо знаю перевал Нардалборга до Водопада Кулака. Я помогал восстанавливать там мост.

— Тогда считай, я тебя наняла, — заключила Фабия.

Наверное, она так пошутила.

* * *

Фабия была слишком хитра, чтобы Орлад ей доверился, но со временем она, возможно, придется ему по душе. Бенард вообще оказался странным парнем, и разговоры с ним получались какими-то бессмысленными.

— Орлад! — позвал он. — Или я все еще должен называть тебя «милорд»?

— Не должен.

— Хорошо. Раньше ты звал меня Бена. А того парня с пятном на лице как зовут?

— Воин Ваэльс.

— Как думаешь, если я его как следует попрошу, он для меня разденется?

— Он уже раздевался.

— Мне не удалось его хорошенько рассмотреть.

Орлад немного подумал над вопросом и спросил:

— Мне казалось, ты спишь с Ингельд?

Художник стал краснее, чем подбородок Ваэльса.

— Я вовсе не это имел в виду!

— А что тогда?

— Священный Сьену! У него такая потрясающая добрая улыбка.

Орлад сдался. Он совсем ничего не понимал.

— Риск того не стоит, Бена. Снерфрик иногда играет в эти игры, но если предложить что-нибудь подобное Ваэльсу, он разорвет тебя на части.

Бенард насупился.

— Ты и правда вызволил Фабию из подземелья? — спросил его брат.

— Нет. Это было не подземелье, и тебе все равно не понять, как я это сделал.

* * *

Если Бенард был странный, то Свидетель Дантио пугал Орлада.

— Фабия хочет, чтобы я сопровождал ее в Селебру, где она надеется получить корону.

— Венец, — поправил Дантио.

— Все равно. Для этого понадобится разрешение клятвопреступника Арбанерика?

Прорицатель грустно улыбнулся.

— Уверен, он будет счастлив тебе помочь. Все, что направлено против Стралга, его вполне устраивает. А Кавотти использует вас обоих, пусть и не так, как тебе бы хотелось.

Орлад подумал, уж не потешается ли над ним Дантио.

— Ты пойдешь с нами?

— Я бы с радостью, но сейчас уже поздно перебираться через Границу. Любой снегопад вас задержит. А если не успеете за тридцать дней, то не успеете вовсе.

— Без риска ни одно дело не обходится.

— Слова истинного Героя. Беда в том, что у меня, возможно, нет и тридцати дней.

— Потому что ты соврал Салтайе? Ты не шутил насчет проклятия?

Прорицатель взглянул на Орлада черными глазами — такими же, как у него.

— Весть очень быстро доберется до Бергашамма, и как только Старейшая ЛеЭмбер узнает, что я нарушил условия договора, она меня проклянет. И я умру.

— Сразу?

— За несколько дней.

— Ты просто упадешь замертво и все? — со скептическим видом спросил Орлад.

Все знали, что священный Веру может ударить в человека молнией, но не по заказу же.

Дантио горько рассмеялся.

— Упасть замертво было бы легко. Лучше тебе не знать подробностей.

— Напугать Героя непросто.

— Да? Ну, хорошо. Известно, что, когда Старейшая предает анафеме Свидетельницу, богиня отнимает у провинившейся все чувства. Я ослепну, оглохну, не смогу ощущать вкус и запах, вообще ничего не буду ощущать. Вскоре я сойду с ума, оказавшись запертым внутри собственного черепа. Я буду кричать, но не услышу своих криков. Я буду метаться и биться обо все подряд, но не испытаю боли. В конце концов я умру от жажды, потому что разучусь глотать.

— Это ужасно!

— Суровая кара удерживает нас от злоупотребления дарами богини. Абсолютная мудрость идет рука об руку с абсолютным соблазном.

— И ты сознательно рискнул, зная, какое наказание тебя ждет?

— С радостью. И я не рисковал. Это верная смерть.

Орлад ему поверил. Священный Веру отнимал жизнь у Героя, если он слишком долго оставался в боевой форме.

— Ты умрешь ради мести?

— За справедливость, Орландо! — Лицо евнуха больше не казалось ему слабым или женским, его улыбка была такой же жуткой, как улыбка Веру. — Чтобы все они, все семейство Храга понесло справедливое наказание. За то, что они сделали со мной, с тобой, с нами и с миллионами людей. На моем месте ты бы посчитал эту цену слишком высокой?

— Нет, но я бы предпочел умереть в сражении.

— А кто этого не хочет? Но семьи должны держаться вместе. Если ты дашь слово, что убьешь меня, когда меня постигнет кара, я с радостью пойду через перевал Варакатс. — Он помолчал немного и спросил: — Итак? Ты это сделаешь?

— Свернуть тебе шею?

Орлад бы предпочел, чтобы это сделал кто-нибудь другой.

— Можно. Или задуши. Я все равно не почувствую разницы. Ты сделаешь это?

— Да, обещаю.

— Вот слова настоящего брата. Спасибо.

Какой же он все-таки странный.

* * *

Старик в медном ошейнике, тот, кого называли вожаком стаи, хотя он носил гражданскую одежду, явно был клятвопреступник. Как, впрочем, и сам Орлад, но его командир первым нарушил слово. Все они тут такие, даже таинственный Арбанерик. Зато старый Гатлаг — отличный рассказчик. Он посидел немного с Героями на палубе и поведал им о падении Косорда и о приходе Стралга; о том, как Ингельд насильно заставили выйти замуж за Хорольда Храгсона.

Да, разговаривать с веристами значительно проще, а товарищи Орлада по флангу и вовсе самые лучшие. Ваэльс родился в Трайфорсе, и, когда они остались наедине, Орлад спросил его, слышал ли он когда-нибудь про Высокую Балку. Он уже хорошо знал Ваэльса и догадался по его улыбке, что ответ будет интересный. Бенард назвал его улыбку доброй. Услышь это Ваэльс, он бы его прикончил.

— Нет, милорд. Похоже, это какое-то вымышленное название. Но прорицатель говорит, что Балка рядом с Вроггом, а не на нем. Речной народ может туда добраться. И это недалеко от перевала Варакатс.

— И?

— Выходит, мы уже близко. — Ваэльс показал в сторону Ледника, на пик, виднеющийся среди хвойных деревьев — гору Варакатс. — Скоро мы прибудем в Молоко, первый городок после Трайфорса. Там очень много островов. И там же находится устье реки Молочной, главного притока Врогга — лучше места, чтобы спрятать лодку, не найти! Высокая Балка наверняка чуть дальше по Молочной.

— Молодец!

Ваэльс был явно доволен похвалой Орлада.

— Прорицатель многое от вас скрывает, милорд.

Его улыбка стала еще добрее, когда он объяснил, что имеет в виду.

* * *

Он оказался прав: хотя солнце еще стояло высоко над холмами, когда «Свободный дух» вошел в лабиринт поросших тростником и камышами островов, речные жители направили лодку в один из более узких проходов и вскоре причалили у острова, который выбрали по своему усмотрению.

— Не подумай, будто я распоряжаюсь, командир фланга, — сказал Гатлаг, — но лодки имеют обыкновение отвязываться по ночам. — И он оскалил длинные желтые клыки.

— Ценю твою осмотрительность, вожак стаи, — ответил Орлад. — Слышал, Джангр? Лодка останется здесь. Вы с Наргом первыми стоите на часах.

Остальные пассажиры спрыгнули на берег, радуясь возможности размять ноги. Орлад передал командование Намберсону, велев ему растянуть накидки на кустах, чтобы их просушить, а сам отправился на разведку, как и подобает командиру. Острова оказались менее надежным убежищем, чем он ожидал: ловкий человек мог перейти вброд или даже перепрыгнуть с одного на другой. Все они довольно сильно заросли хилыми деревьями и высоким кустарником, за которыми можно было спрятаться. Впрочем, землю усыпали ветки и листья, так что вряд ли кто-нибудь сумеет подкрасться к лагерю незаметно.

Орлад нашел маленькую, залитую солнцем полянку, растянулся на земле и задумался. Ему хотелось побыть одному после богатого событиями дня. Он сцепил руки за головой, глядя в безоблачное небо сквозь голые ветви и высокие стебли травы. Девчонка попыталась прочитать ему лекцию о долге. Но перед кем? Или чем? Разумеется, он ничего не должен лорду крови, чей наместник пытался его убить. И Арбанерику тоже. А есть ли у него обязательства перед отцом, который отдал его врагу? Он поклялся в верности богу войны и был обязан жизнью товарищам, своему флангу. Орлад не имел права вести их через Границу, где повстанцы примут их за людей Стралга и убьют в ходе кровопролитного сражения. Если Кавотти в конце концов прогонит Стралга в Вигелию, тогда Орлада и на этой стороне не ждет ничего хорошего — его сразу же убьют. Под командованием Кавотти или Арбанерика он будет всего лишь рядовым веристом. А сын дожа — единственный в своем роде. Совершенно очевидно, что он не должен уступить в отваге евнуху или девушке, твердящей о долге. Все эти мысли тревожили его и озадачивали.

Ветер переменился, принеся с собой запах бочковухи, и на Орлада накатили грустные воспоминания. Поскольку он был единственным флоренгианским ребенком в Нардалборге, его всегда ставили Мятежником, а остальные мальчишки играли за Героев Стралга: охотились на него и потом старательно избивали. Бочковуха растет на болотных пустошах, где удобно прятаться, поэтому запах травы напомнил ему о долгих часах, когда он, дрожа от холода, сидел на болоте, готовясь к неминуемой расплате. Орлад научил их выходить на охоту группами и устраивал засады на тех, кто отбился от остальных.

Орлад так глубоко погрузился в воспоминания, что вздрогнул, услышав шорох шагов, но уже в следующее мгновение сообразил, что это может быть только верист. Последователь любого другого культа производил бы в десять раз больше шума. И тут над ним расцвела знаменитая улыбка Ваэльса, более застенчивая, чем обычно.

— Я помешал, милорд?

— Нет, — ответил Орлад, с удивлением осознав, что тот ему действительно не помешал. — Садись и говори, Герой.

Ваэльс опустился на землю, успев сложить ноги. Орлад улыбнулся — так легко и естественно у него это никогда не получалось. Затем он снова принялся с удовольствием созерцать небо.

Вскоре Ваэльс забеспокоился.

— О чем поговорим, милорд?

— О чем угодно. О сражении, к примеру. Ты был великолепен. Или расскажи мне о простых людях, я их не понимаю. Вчера я узнал, что у меня есть семья. Сегодня нашел друзей. Прежде у меня не было ни того, ни другого. Что со всем этим делать?

— Если позволите… вы на удивление хорошо справляетесь.

— Правда? Жизнь вдруг стала такой сложной.

И почему он так рад обществу Ваэльса?

— Хм… — Снова зашуршали листья, и Ваэльс растянулся на земле рядом с ним, опершись на один локоть. — Она может стать еще сложнее. — Его глаза были синее неба над головой.

— Как?

— Допустим, вы кого-нибудь полюбите.

Ему следовало бы удивиться, но он не удивился. Ваэльс не смеялся, и Орлад тоже был серьезен. Он вспомнил их встречу — лицом к лицу у Королевской Травы. Тогда его озадачили собственные чувства. А еще ему на память пришла девушка по имени Мускус, которую он встретил вчера ночью — казалось, целую жизнь назад. Это совсем не то. Чем-то похоже, но гораздо сложнее.

— Про любовь я знаю еще меньше. Совсем ничего.

— Это не важно. — Ваэльс прикоснулся пальцем к ошейнику Орлада и посмотрел на него так, словно увидел впервые. — Помните то утро, когда вы выбрали меня напарником? С тех пор, как умер брат, это был самый счастливый момент в моей жизни.

— У тебя был брат? И что с ним случилось?

— Он умер во время подготовки на звание кадета. Он был «запасным». Я наблюдал за вами во время испытаний, восхищался вами, а когда вы назначили меня напарником, понял, что вы не допустите, чтобы со мной произошло то же самое. Я чуть не расплакался, милорд.

— Это понятно, — пробормотал Орлад.

Но непростительно.

Улыбка, которой так восхищался Бенард, снова расцвела на лице Ваэльса, хотя ее и портило алое родимое пятно.

— С тех пор я знал… Орлад?

Улыбка.

— Ваэльс.

Через минуту Орлад снова улыбнулся, хотя вовсе не собирался этого делать.

— Сегодня утром у Королевской Травы… я никого и никогда не был так рад видеть. Я был счастлив, что смотрю на тебя. — На самом деле он не просто смотрел — он на нем лежал. — Я чуть не разорвал тебе глотку. И рад, что удержался.

— Я тоже. — Они снова помолчали. — Я хотел, чтобы ты знал… — В голубых глазах вспыхнул вызов. — …как я к тебе отношусь. Извини, если оскорбил… Орлад.

— Все в порядке, — сказал он. — Ты меня не оскорбил, Ваэльс. Нисколько. — Он схватил его за воротник и притянул к себе. — Как нужно начинать?

Широкая улыбка.

— Вроде бы так…

 

ГЛАВА 9

Фабия Селебр и ее спутники разбили лагерь на одном из Молочных островов вверх по реке. Он был более лесистым, чем остальные, за деревьями пряталась ровная, закрытая со всех сторон стоянка с колодцем и кострищем, окруженным скамейками из бревен. Какая роскошь! Фабия с Хортом выбрали скамью под солнцем, где и уселись, пока речной народ ставил палатки, а вскоре к ним подошли Ингельд, Бенард и Гатлаг. Через некоторое время они увидели босого Дантио в одних коротких штанах, который строил из себя раба и развешивал сушиться накидки веристов. Фабия уговорила его сесть с ними и повторить то, что он рассказал ей о падении Селебры.

— Кроме тебя никто ничего не помнит.

— Я был бы счастлив забыть.

Четверо Героев растянулись на траве рядом со всеми, чтобы послушать. Они по-прежнему были в обносках речного народа, и лишь короткая щетина на голове да сверкающие ошейники говорили о том, кто они такие.

Это была печальная история.

— Мама отнесла тебя крестьянам, — завершил свой рассказ Дантио. — И больше я тебя не видел.

— А что с ней стало потом?

— Я не знаю. Мы не можем видеть то, что происходит за Границей. Из докладов представителей других кланов я слышал, что в начале этого года она была жива и ухаживала за отцом.

Значит, Фабия знала больше него, но она никому не собиралась рассказывать о своем видении, в котором ее отдали кормилице, а их мать изнасиловал лорд крови.

— Когда мы расставались, я ужасно вопил, — сказал Бенард. — Потом ничего не помню, только приезд в Косорд.

Дантио поведал о тяжелом путешествии через Границу и о разлуке братьев. Фабия подумала, что Свидетель мог бы стать очень красивым мужчиной. Подрезанные уши и неровная стрижка, конечно, его портили, а на спине она заметила белые шрамы от хлыста. Но у него было тонкое и волевое лицо, облагороженное выпавшими на его долю страданиями.

Время от времени Дантио на пару мгновений отвлекался от происходящего, словно его внимание привлекало что-то другое.

— Речной народ, — пояснил он, когда это случилось во второй раз. — Они любят ночевать на этих островах.

— Ты нас предупредишь, если появятся другие веристы? — прорычал самый большой воин.

— Пока никого нет, но некоторое время назад я видел, как вверх по реке проплыли две лодки с веристами. У них были красно-фиолетовые накидки.

— Фиолетовый — цвет Хорольда! — воскликнула Ингельд.

— Боюсь, что так. А красный — это охота Врогга, состоящая из отборных воинов. Едва ли они направляются во Флоренгию.

— Значит, он совсем близко!

— Необязательно, миледи, — вмешался старый Гатлаг. — Без необходимости он к Салтайе не приблизится. Он отправил за вами своего лучшего командира охоты, Локи Наргсона. Сам сатрап наверняка сидит дома, в Косорде, дожидается утиной охоты.

Ингельд посмотрела на него с сомнением. Пока Хорольд не поймает жену, уткам ничто не угрожает. Два вериста вскочили на ноги.

— Нужно известить Орлада!

— Нет! — пронзительно взвизгнул Дантио, но в его голосе прозвучала такая сила, что веристы повиновались. — Люди Хорольда уплыли вверх по течению. Они нам не страшны. Орлад сейчас отдыхает. Если понадобится, мы ему скажем. Весь его мир перевернулся с ног на голову, милорды. Вы отправились на охоту у Королевской Травы. Он стал жертвой! Ему требуется время, чтобы… хм… понять, как быть дальше.

Оба сели.

— Я все равно не слышу, чтобы кого-нибудь убивали, — пробормотал тот, кого звали Намберсон, и Фабия заметила, как двое ухмыльнулись. Что тут смешного?

— В тех лодках не было командира охоты, — добавил Дантио. — И даже вожака стаи, так что скорее всего за ними плывут другие. Впрочем, они могут быть в нескольких днях пути отсюда. Одни лодки идут быстрее других; бывает, что конвой разделяется. А здесь целая куча островов.

Фабия знала, что большинство речных жителей к этому времени уже разбили лагеря для ночлега, так что вероятность появления Хорольда крайне мала. Солнце, медленно ползущее к горизонту, окрасило небо в алый цвет. У Трайфорса множество недостатков, но закаты здесь потрясающие.

— Ты действительно все знаешь? — спросила она.

— Лишь то, что в пределах моей досягаемости. Мудрость знает все, но она в Монастыре Слоновой Кости.

— Расскажи, почему Салтайя была так уверена в твоей смерти.

— Мне больно об этом говорить, — отвернувшись, молвил Дантио.

Речной народ раскладывал ужин на земле возле костра, и четверо веристов этим заинтересовались. Они наверняка потребуют, чтобы их обслужили первыми.

— О, у нас гости! — вдруг объявил Дантио, чем сразу привлек к себе внимание всех присутствующих. — Три лодки… даже больше… они хотят разбить лагерь.

— Орлад! — Веристы повскакивали на ноги.

— Орлад уже идет, — сообщил им Дантио. — Пока нам ничто не угрожает. Они сейчас ниже по течению на расстоянии трех выстрелов из лука. Больше пока ничего не вижу.

— Сколько их? — спросил Снерфрик.

— Возможно, целая охота. Вожаки стай… — Дантио посмотрел на Ингельд.

Она вздохнула.

— И Хорольд.

Прорицатель кивнул.

— А сколько человек в охоте? — спросила Фабия, уже зная, что ответ ей не понравится.

— Четыре шестидесятой, — прозвучало сразу несколько голосов.

Силы были неравные. Речные люди заметили их волнение, и внимательно наблюдали. Из кустов появилось еще два вериста — один светлокожий, другой смуглый. Они тоже сразу поняли, что что-то случилось, и побежали к ним. Все начали одновременно докладывать Орладу о грозящей опасности.

— Нам пора уходить? — спросил он брата.

К его удивлению Дантио рассмеялся.

— Уходить? Уходить?! Это что за разговоры такие? Мне казалось, вы храбрые ребята и любите как следует подраться.

Фабия поморщилась, ожидая, что младший брат прикончит старшего на месте. Кое-кто из веристов сердито зарычал в ответ на насмешку раба. Орлад промолчал, но веселиться вместе с Дантио не думал.

— Стало быть, это правда. Ты не все нам рассказал! Арбанерика уже оповестили?

— Молодец, братишка! Сам догадался, или тебе помог Герой Ваэльс? — Дантио улыбался, переводя взгляд с одного вериста на другого. — М-м-м, так я и думал. Полезно иметь рядом такого сообразительного друга, а?

Орлад угрожающе нахмурился.

— Выкладывай!

Фабия силилась понять, на что они намекают. Прорицатели не умеют читать мысли, но Орлад и Ваэльс что-то замышляют, а Дантио это чувствует.

— Слушаюсь, милорд. Высокая Балка в паре мензилов вверх по Молочной. Когда три ночи назад мы разбили лагерь на островах, Салтайя отправила в Трайфорс посыльных, но я переплыл реку и поговорил с агентом «Нового Рассвета». Да, той ночью мы обожгли дощечку, которая ранним утром отправилась вверх по реке.

— И в ней говорилось, что Арбанерик сможет поймать Салтайю, если атакует Трайфорс?

— Умница! — снова похвалил его Дантио. — Арбанерик, разумеется, слышал о ее приезде, потому что часть ее людей перешли к нему. Он уже наверняка готов. Тебе в голову пришла та же мысль, что и мне. Я не знаю его планов, но надеюсь, что он вчера вывел свою армию на позиции. Сражение скорее всего началось.

— Вряд ли.

— Почему? — для разнообразия удивился Свидетель.

Пришла очередь Орлада ухмыляться.

— Потому что здесь все тихо. Даже орда веристов не может вступить в сражение без подготовки. Требуется время, чтобы собрать провиант, спланировать военные действия, передать приказы. И выбрать тактику! Арбанерик наверняка отправит отряд по Молочной, чтобы захватить эти острова и перекрыть пути отступления для Салтайи или Терека. Мест, где веристы сумеют перекрыть Врогг, не так много. К тому же, если у него достаточно солдат, он попытается одновременно захватить Нардалборг, чтобы закрыть и этот путь. Так что сейчас его люди либо еще в пути, либо отдыхают перед атакой на Трайфорс и, возможно, Нардалборг, которая произойдет сегодня ночью. — Он сурово посмотрел на Ваэльса. — Как думаешь, сколько людей он пошлет сюда? Целую охоту? Больше?

— Зависит от того, сколько у него людей, милорд, — пробормотал Ваэльс.

— Ты их видишь, Свидетель?

— Нет, — ответил Дантио. — Но чуть раньше вверх по реке проплыли люди Хорольда. Если они узнают, что в Трайфорсе возникли неприятности, они повернут назад, чтобы его предупредить. А нам совсем не нужно, чтобы он вновь сбежал в Косорд или атаковал Арбанерика с тыла.

Тактика и стратегия оказались слишком сложны для Фабии, как, впрочем, и для некоторых веристов. Она не осмеливалась взглянуть на Ингельд, чей сын и муж будут на стороне врага в грядущем сражении. Речные жители заметили, что путники что-то обсуждают, и начали подбираться поближе.

Дантио подвел итог.

— Будет очень неплохо, если силы добра и возмездия нанесут сатрапу Хорольду удар здесь, прежде чем он нападет на лагерь утром. Пожалуйста, займись делом, командир фланга.

— Если армия «Нового Рассвета» направляется сюда, почему бы нам не поплыть по реке к ним навстречу? — нахмурившись, спросил Орлад.

— Речной народ не станет делать этого ночью. Но твои Герои могут видеть и бежать в темноте, верно? А ты, братец, нужен нам здесь, к тому же цвет твоей кожи вызовет ненужные вопросы.

Фабия думала, Орлад возразит, но он только посмотрел на своих людей, которые воинственно ухмылялись, и распорядился:

— Намберсон, Снерфрик, пойдите и смените Нарга и Джангра на посту у лодки. Мы принесем вам поесть. Хротгат, Прок, вы лучше всех бегаете в темноте. Свидетель, куда им нужно попасть и что говорить?

— Переберитесь через восточный берег и направляйтесь вверх по течению до слияния рек, примерно в одном или двух выстрелах из лука. Вы узнаете Молочную по ее цвету. Следуйте вверх по течению, пока вас не остановят — если этого не произойдет, вы доберетесь до Высокой Балки еще до наступления утра. Первый пароль: «По ночам боги плачут кровью». Он позволит вам попасть к командиру. Ему вы скажете: «Темные глаза видят дальше, чем ты слышишь». Это будет означать, что вы пришли от меня.

Хротгат повторил пароли.

— А потом сказать ему, чтобы как можно скорее тащил сюда свою задницу?

— И даже еще скорее. Передайте ему, что Терек мертв. Если они поймают Хорольда здесь, а Салтайю в Трайфорсе, тирании Стралга на этой Грани придет конец. Не забудьте, что Хорольд разбил лагерь вниз по течению, на оконечности острова. Мы же находимся вверх по течению — ошибки нам не нужны.

Евнух проявил незаурядную способность командовать веристами, но сейчас он отвел от них глаза и смотрел на реку.

— Если у него с собой прорицательницы…

— Тогда что? — спросил Орлад.

Дантио помолчал, прежде чем ответить.

— Предлагаю вам забрать накидки, хотя они скорее всего еще не просохли, затем свернуть и спрятать. Мало кто из Свидетельниц видит так же далеко, как я, но если у Хорольда с собой прорицательницы, он может спросить их, есть ли поблизости другие веристы, а ваши полосы расскажут ему о многом. В остальном я продолжаю считать, что нам не угрожает опасность. Они разводят костры, разгружают припасы. На разведку никого не отправили.

Однако голос его изменился. Фабия заметила, что Хорт, чувствующий ложь на расстоянии двух мензилов, прищурившись, вглядывается в лицо Дантио. И Бенард тоже. Его легкомысленность и бесшабашность выводила ее из равновесия. Она по-прежнему не осмеливалась посмотреть на Ингельд.

Орлад кивнул.

— Ваэльс, займись накидками. Еще какие-нибудь… советы, Свидетель? — улыбнувшись, спросил он, и Фабия представила себе цветок, раскрывающий лепестки навстречу солнцу.

— Напомните командиру, что сатрап обычно путешествует с прорицательницами.

— Хротгат и Прок, выполняйте приказ.

Одежда полетела на землю дождем тряпок, и два существа метнулись в кусты и исчезли, оставив у Фабии ощущение, что она видела двух громадных золотистых зверей, умчавшихся с поляны на четырех лапах.

Несколько мгновений никто ничего не говорил. Война началась. К утру на стоянке, возможно, будет бушевать главное сражение, как впрочем, и в других местах. Фабия обошла группу и села рядом с Ингельд, чтобы утешить ее, насколько это было возможно.

— Помните, Дантио говорил, что Катрат нужен повстанцам живым, а не мертвым? Это по-прежнему так.

Даже ей показались неубедительными собственные слова.

— Все изменится, если моего мужа завтра убьют.

Ингельд была напряжена и казалась твердой, как ствол дерева. Бенард, который обнимал ее одной рукой, вдруг обхватил и второй, с силой прижав к себе и забормотав на ухо утешения.

Фабия вернулась и села рядом с Хортом.

— Вот так приключение! Да, отец?

Он хмурился.

— У меня чувство, что надо мной смыкаются огромные челюсти. И над тобой тоже! Трудно представить, как такое количество веристов проведет ночь на острове и не отправится на поиски женщин и развлечений.

К ним подошел Дантио.

— Возможно, я чересчур сентиментален, но мне бы очень хотелось устроить небольшой семейный обед — для четверых Селебров.

Про Свидетельницу Вуаль можно было много всего сказать, однако определение «сентиментальный» едва ли к нему относилось. «Коварный» и «безжалостный» подходили ему гораздо больше, а теперь еще и «лживый». Дантио явно врал и даже не пытался это скрывать, однако Ингельд и Хорт сделали вид, что ничего не поняли, а веристы исполняли приказ Орлада.

* * *

Когда вечер превратился в ночь, четверо флоренгиан отошли от остальных путников и, прихватив с собой еду, устроились на дальнем конце поляны. Там они сели в высокой траве, скрестив ноги и касаясь друг друга коленями. Несколько мгновений они ели молча.

— Это становится традицией, — весело заявила Фабия. — Наши семейные советы. Вчера, сегодня…

— После вчерашней ночи много чего произошло, — заметил Орлад. — Неужели все семьи постоянно заняты делами?

Дантио держался серьезно.

— Я не сомневаюсь, что Хорольд взял с собой прорицательницу, — сказал он с набитым ртом. — Надеюсь, всего одну, и это меня беспокоит. Возможно, она нас не видит, если только это не та, о ком я думаю. Та обладает невероятными способностями. Конечно, если он не спросит, сама она не проболтается.

— А что тебя беспокоит? — спросила Фабия.

— Когда он покидает Косорд, то, как правило, берет с собой всех мэйнисток, какие есть в городе. Пусть Матушка и не подчиняется всем его приказам, она никогда не отправляет с ним меньше трех Свидетельниц.

— Если у него с собой целая охота или около того, — сказал Орлад, — какая ему разница, кто вокруг?

— О тебе он не спросит, — сообразила Фабия. — Его интересует Ингельд. Ему нужна только она.

Дантио кивнул, продолжая жевать и думать о чем-то другом.

— И я, — добавил Бенард.

— Подождите, пока он узнает про Орлада!

Ее брат-верист ухмыльнулся, а затем и улыбнулся — уже в третий раз.

— Давайте как можно скорее сообщим ему эту новость!

— Лучше поговорите с ним наедине.

— Точно. — Прорицатель поставил тарелку и облизал пальцы. — В любом случае нам еще рано беспокоиться из-за Хорольда. Его охота занята своими делами, а я могу присматривать за ним и разговаривать одновременно. Если они двинутся в нашу сторону, у нас будет время сбежать. А теперь… вы все спрашивали, почему Салтайя решила, что я умер.

— Свидетельницы солгали? — предположил Бенард.

— Нет! Мэйнистки никогда не лгут. Мы можем сбить с толку, но не соврать. Я нарушил это правило в Трайфорсе, за что буду изгнан из культа и понесу жестокое наказание. Я расскажу вам мою историю, но поклянитесь никому ее не открывать.

— Клянусь именем богини искусства.

— А я священным Веру.

Фабия не могла назвать свою богиню, а Матери Лжи нет дела до обмана. Она на мгновение подумала, не поклясться ли ей кровью и рождением, смертью и холодной землей, но решила, что это будет неправильно. Дантио уже догадался, какой богине она себя посвятила, но Бенард придет в ужас, а Орлад наверняка перейдет в боевую форму и загрызет ее.

— Клянусь всем, что для меня свято.

Дантио ничем не выдал, что заметил ее хитрость.

— На некоторых ритуалах я присутствовал сам. Молчальница мне еще кое-что рассказала, а остальное поведала Мудрости, когда я проходил посвящение. Очень странно видеть себя со стороны. Но о некоторых вещах я пока не могу говорить.

Фабия положила руку на холодную землю, ища у нее поддержки. Здесь происходило гораздо больше, чем Дантио им говорил. Он не хотел рассказывать им свою историю, пока Хорольд не появился на островах. Он стал Свидетелем чего-то, чем пока не желал с ними делиться. Даже Бенард заподозрил неладное.

— Известно… — начал Дантио.

 

ГЛАВА 10

Как-то зимним вечером Лония Ларсдор возвращалась домой от племянника, которого не видела много лет. Поскольку сумерки сгущались, а по обеим сторонам улицы высились дома, было почти темно, но ее это не беспокоило. Шумные компании старались не вставать на пути женщин в темных одеяниях.

Когда она шла по Высокому — одному из островов Скьяра, расположенных выше по течению — она с удивлением увидела, как в ее сторону идет юноша. Он был в длинной тунике и шляпе, натянутой на голову, и в одной руке держал мешок. В его возрасте мальчишки, как правило, предпочитали короткие штаны, а мешок непременно несли бы на плече. У него были черные волосы и смуглая кожа флоренгианина, редкость в Скьяре. Однако больше всего ее поразило, что Дантио Селебр спешил к ней по запруженным улицам со стороны Овечки — острова, находящегося чуть ли не в противоположном конце города. Мало кто из прорицательниц умел видеть так же далеко, как она, но и ей ни разу не доводилось узнать человека на столь огромном расстоянии. Значит, он очень важен! Она вспомнила, что шесть дней назад придворные Свидетельницы сумели рассмотреть этого же юношу, когда он находился вне их досягаемости.

Пытаясь не привлекать к себе внимания, он еще больше выделялся в толпе, а второй побег грозил ему серьезной опасностью. Свидетельницы не имеют права вмешиваться в ход событий, но едва ли предупреждение, сделанное ребенку, вызовет гнев священной Мэйн.

Она перешла по мосту на Желтое Молоко, а затем на Излучину Лимпет.

Сестра Молчальница, она же Лония, была самой старшей и уважаемой последовательницей культа мэйнисток, и многие считали ее будущей Старейшей. Она родилась в Скьяре и любила этот ужасный древний город, втиснутый между стенами каньона, даже когда здесь было невыносимо жарко или ужасно сыро. Она знала все шестьдесят шесть островов и бесчисленные мосты, его великолепные строения и жалкие хижины — и, будучи Свидетельницей, имела представление о том, что происходит внутри, видела самые страшные и забавные события.

Недавно ее назначили на пост Матери Ложи Скьяра, что невероятно ее обрадовало, потому что служило признанием ее беззаветной преданности культу. Она больше не могла не замечать своих седых волос и морщин, да и болезни не оставляли ее в покое, но, благодарение богине, она сумела сохранить все свои способности. Мысль о том, что когда-нибудь она станет Старейшей, ее вовсе не радовала. Ей хватало и новых обязанностей.

Когда она ступила на Змеиную Шкуру, Дантио шел по Яйцу.

Молчальница была ярой противницей отвратительного договора, который Старейшая заключила с лордом крови десять лет назад. Хотя Стралг и его братья были веристами, Молчальница и ее сторонницы не сомневались, что Салтайя служит Ксаран и, возможно, их отец Храг тоже был Избранным. Закон священного Демерна гласил: «Не заключай союза с Богиней Зла». Да, у мэйнисток не было никаких доказательств, но если Стралг действительно получал помощь Ксаран, договор Старейшей с ним не имеет силы. И никогда не имел.

В начале года лорд крови потерял две трети своего войска, направлявшегося во Флоренгию через перевал, но ему самому удалось остаться в живых и, судя по слухам, он не встретил там почти никакого сопротивления. Его братья и зять не могли сравниться с ним в воинском мастерстве, но Свидетельницы согласились помогать им заранее подавлять мятежи. Скьяр был городом Салтайи, и, когда Мать Мелодия умерла, Старейшая отправила ей на смену Лонию, велев присматривать за Королевой Теней. Иными словами, та должна была доказать справедливость своих подозрений или молчать. Но безупречных доказательств — как их понимают мэйнистки — добыть бы не удалось, потому что Древнейшая прячет своих последователей от глаз Всевидящих. Возможно, найдется хотя бы свидетель ее хтонических ритуалов.

Дантио перебрался через Змеиную Шкуру. Молчальница двинулась ему навстречу, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Она подождала в дверях какого-то дома, пока он не оказался совсем рядом, затем встала у него на пути.

— Дантио?

Он вскрикнул от ужаса, уронил свой мешок и понесся в сторону толпы прохожих. Она наблюдала за тем, как он промчался по улицам и дворам, а потом, извиваясь, точно червяк, забрался под деревянное крыльцо, в самую грязь. Она выбрала кратчайшую дорогу и положила мешок с едой с той стороны, где находилась его голова.

— Дантио, — сказала она, — прорицательницы во дворце видят тебя. Когда тебя хватятся, сатрап Эйд спросит у них, где ты, и они ответят. Они не хотят, но у них нет выбора — мы должны отвечать на вопросы, которые задает командир войска.

Он изо всех сил старался плакать так, чтобы она его не слышала. Когда он упал, у него на спине открылась едва зажившая рана.

— И тогда леди Салтайя снова прикажет тебя выпороть. Я слышала, как она угрожала тебе двойной поркой, если ты еще раз попытаешься сбежать. И я знаю, что она не шутила.

— Ты одна из них! — всхлипнув, крикнул он.

— Да, я прорицательница, но я сейчас не на посту. Я пытаюсь тебе помочь. Вылезай, поговорим.

Это было прямым вмешательством в ход событий, и она мысленно дала себе слово понести суровое наказание.

Он начал медленно выбираться из-под крыльца, и она протянула руку, чтобы ему помочь. В тот момент, как их руки соприкоснулись, Молчальница поняла, что Дантио отмечен судьбой. До сих пор ей не доводилось сталкиваться с такими людьми, они встречались настолько редко, что наставницы в Бергашамме рассказывали своим подопечным лишь то, что когда-то говорили им самим. Единственными живущими ныне людьми, отмеченными судьбой, были Стралг Храгсон и Салтайя Храгсдор. Теперь не только сострадание разожгло интерес прорицательницы к заложнику из Селебры.

Она проводила Дантио назад во дворец, по дороге рассказав ему про нечестивый договор и объяснив, почему его будут ловить всякий раз, когда он попытается сбежать. Она не стала говорить, что находилась во дворце во время его последней порки, и пережила его ужас и боль.

— Я обещал братьям, — снова и снова твердил он. — Я обещал Бенарду и Орландо приехать за ними.

— Салтайя очень жестока, Дантио. И она никогда не угрожает впустую. Если ты будешь убегать, она станет наказывать тебя все сильнее и сильнее, пока не убьет.

Он сказал, что верит ей, но она знала, что это ложь. Мальчишка так отчаянно скучал по дому и страдал от чувства вины, что ему было все равно.

Той ночью она отправила срочное послание Старейшей, в Бергашамм.

* * *

На следующий день Молчальница была в покоях мэйнисток, когда сатрап Эйд призвал Свидетельницу. Догадавшись, в чем дело, она обнаружила Дантио в дальнем конце Треугольника, и отправила к сатрапу Эмбер, потому что та видела не слишком далеко, однако ей все равно удалось найти мальчика. Ее смятение прозвучало во дворце, точно стоны похоронных рожков. Эйд отправил за Дантио веристов, и Салтайя приговорила его к дюжине плетей, по четыре в день.

Охваченная ужасом, Молчальница поспешила в Дом священной Налы на встречу с Матерью Долериан, своей дальней родственницей. Долериан была высокой и худой, но прекрасно выглядела, несмотря на преклонный возраст — серебристые волосы, ни одной морщины на лице, безупречно выглаженное коричневое платье. От нее исходило такое безграничное спокойствие, что любой, кто находился с ней в одной комнате, чувствовал, как невзгоды отступают. Долериан пожалела мальчика, но помогать не захотела.

— Наказание никогда не бывает приятным, Лония, — сказала она. — Ясно как день: мальчишка упрям и должен получить урок.

— Урок? Ты называешь это уроком? Она начала с кожаного ремня, затем перешла к палке, а теперь пользуется плетеным кожаным хлыстом, которым наказывают взрослых преступников! А палач — верист! Он разрезает его плоть до самых костей. Три порки! Когда хлыст попадает на незажившие раны, это намного больнее. Это бесчеловечно!

Долериан вздохнула и кивнула в знак согласия.

— Если шлюхе доложат, что мы облегчаем ему страдания, она может ужесточить кару.

То был веский довод, потому что о происходящем во дворце Салтайя знала практически все. Налисты — по определению самые добрые и сострадательные люди, однако Мать Долериан отличалась упрямством, и никакие слова Молчальницы не заставили ее изменить решение, даже злобные насмешки, намекавшие на то, что она боится Королеву Теней. Потерпев поражение, Молчальница вернулась во дворец, пропитанный — так ей казалось — мучениями и болью мальчика.

Тридцать дней после порки Дантио держали в одиночной камере. Как правило, Салтайя посылала за ним глубокой ночью. Она разговаривала с ним, с головы до ног одевшись в черное, кисти рук прикрывали черные манжеты. Черный трон освещала единственная лампа, выхватывая из темноты лишь ее вытянутое и белое, как у трупа, лицо. Так ей удавалось заставлять самых сильных мужчин трепетать от ужаса, но мальчик держался спокойно. Он еще не понимал, что подобная смелость только злит Салтайю.

— Если я тебя выпущу, ты опять убежишь?

— Благородная леди, я усвоил урок. Клянусь, я никогда не убегу.

Его ложь была как пощечина для Свидетельницы, находившейся в комнате.

Салтайя тоже отнеслась к его словам с недоверием.

— Хорошо, — сказала она. — С этой минуты будешь четыре раза в день отмечаться у стражи, и если пропустишь хотя бы раз, мальчик, я тебя кастрирую и прикажу обрезать тебе уши. Ты мне веришь?

— Верю, благородная леди, — ответил он, но прорицательница уловила за этими словами другие: «Сначала тебе придется меня поймать».

Старейшая ответила на доклад Молчальницы, подтвердив, что еще никогда и никто не обнаруживал знаков судьбы в таком молодом человеке. Она велела Молчальнице «стараться изо всех сил», что означало: ее вмешательство в дела юноши — в разумных пределах — допустимо. Она также распорядилась заняться подробным изучением Дантио Селебра. Молчальница взяла это на себя и приступила к завоеванию доверия мальчика. Она постоянно приглашала его в свой крошечный домик, расположенный рядом с дворцом, вела с ним долгие беседы, выслушивала, когда он делился с ней переживаниями. Его невероятно интересовала история Вигелии, обычаи и — что несколько пугало — география. Он был умным, мягким, воспитанным и невероятно упрямым мальчиком.

Молчальница написала мэйнисткам Косорда и Трайфорса, и в начале года ей пришел ответ: братья Дантио выжили и у них все хорошо. Разумеется, она передала ему эту радостную новость. Самое поразительное, оба брата тоже носили отметины судьбы. Весь культ священной Мэйн пришел в невероятное волнение по поводу столь грандиозного события. Тем временем из Флоренгии прибывали новые заложники и рабы, и вскоре темная кожа перестала привлекать внимание на улицах Скьяра.

Весной Дантио нарушил обещание. Познакомившись с географией страны, он направился вниз по течению, к Океану. Когда во дворце подняли тревогу, он был уже на корабле. Сатрапу пришлось устроить за ним погоню.

Молчальница поспешила в бухту Ракитника, где находился храм Синары. Во дворце имелось и собственное святилище, но в Ракитнике был главный храм. Старшего целителя Скьяра звали Ферганфар Нарсон.

Она знала Ферганфара с самого детства, когда они жили по соседству в квартале гончаров. В юности этот великан был божественно красив, и, прояви он тогда хоть малейший интерес к малышке Лонии, соседской дочке, священной Мэйн пришлось бы обойтись без сестры Молчальницы. Родился он в бедном квартале, но сумел добиться очень высокого положения. Теперь он одевался в шелка и жил среди роскошных ковров и мебели из ценных пород дерева, а из его окон открывались великолепные виды на аллеи с водопадами и пруды с лилиями. На стене висело изображение богини, инкрустированное нефритом и морскими раковинами. Выглядел Ферганфар не слишком хорошо — с годами он превратился в сморщенное подобие прежнего красавца, а на его лице, точно на глиняной дощечке, жизнь написала страдание.

Они коротко поговорили о прежних временах и чуть дольше о нынешних, куда более тяжелых. Обсудили вероятность того, что Королева Теней — Избранная. Молчальница объяснила, зачем пришла.

Поначалу Ферганфар отнесся к ее словам с недоверием.

— Но ведь ты сказала, что мальчик — заложник? Кто же обращается так с заложниками! — В его шепоте слышалась мучительная боль.

— Салтайя исполнит обещание. Кто расскажет о случившемся его отцу, и что тот может сделать, если узнает? Я слышала ее угрозы и могу поклясться, что она их выполнит.

— Но, Свидетельница… — Старик в смятении покачал головой, и его щеки затряслись. — Тебе ведь известно, что наша богиня не возвращает части тела. Если мальчика изуродуют, мы остановим кровотечение и залечим раны, хотя и с большим трудом, но вернуть то, чего нет, мы не в силах.

Он помахал в воздухе изуродованной рукой. Молчальница множество раз слышала эту историю. Большой кусок мрамора упал на молодого каменщика, сделав его инвалидом. Его жена в то время вот-вот должна была родить первенца, и семью ждал голод. Такой больной не мог заплатите за лечение, но Ферганфар все равно попросил за него Синару. Богиня вылечила руку каменщика, забрав руку у Целителя. Про него ходило много таких историй.

— Сострадание делает тебе честь, — сказал он. — И я согласен, что эта женщина — воплощение зла. Если она действительно его кастрирует… Целитель должен быть мужчиной, но даже самые немолодые из нас подумают, прежде чем браться за такую рану.

— Мальчишка неисправимо глуп, — сказала она. — Его храбрость сродни безумию. Какова вероятность, что он умрет от боли или потери крови?

— Такое вполне возможно. Торговцы рабами не приводят к нам калек, потому что дары, которые мы требуем взамен, стоят дороже, чем раб. Даже если он проживет день или два, рана может загноиться.

Молчальница рассказала ему про то, что Дантио отмечен судьбой.

Ферганфар поверил ей, хотя и был потрясен.

— Думаешь, этому мальчику суждено свергнуть лорда крови?

— Ты же знаешь, мы не предсказываем будущее. Дар судьбы — всего лишь предупреждение, что рано или поздно наступит день, когда мир будет проклинать либо прославлять его имя. Зная Дантио, я уверена, что его слава не будет иметь ничего общего с дурной славой этой женщины.

Целитель задумался и с трудом встал на ноги.

— Мы должны сделать все, чтобы он остался в живых после наказания.

* * *

Дантио доставили во дворец связанным и притащили к Салтайе, которая ударила его с такой силой, что он повалился на пол.

— Дурак! — крикнула она. — Я тебя предупреждала. Я всегда выполняю угрозы, так что ты сам виноват. Уведите его.

Мальчика передали дожидавшимся за дверью торговцам рабами. Они выволокли его наружу и повели на веревке на Блэкстаур, где между лавками красильщиков, дубильщиков, скотобойнями и прочими вонючими дворами притулились бараки, в которых жили рабы.

Молчальница наблюдала за происходящим из ближайшего святилища синаристов, которое находилось на Удобном острове, в двух островах от бараков. Не такое большое, как храм в бухте Ракитника для богатых горожан, оно представляло собой великолепное деревянное строение, возвышающееся над всеми домами и лавками по соседству. Здесь даже был парк, где она и сидела на скамье, не в силах справиться с беспокойством.

Молчальница не видела, что происходит внутри священного здания, но несколько лет назад в Натервале она сломала щиколотку и на себе испытала лечение синаристов. Целитель привязал ее больную ногу к своей здоровой; затем они с помощниками обратились за помощью к богине. Молчальница ушла из храма, едва хромая, а синариста унесли на носилках. Он поправился через несколько дней, гораздо быстрее, чем поправилась бы пациентка без его помощи, однако таинства культа Целителей требовали истинной веры.

Молчальница видела, как кричащего Дантио внесли в убогий дворик, где им занялись рабы. Двое привязали его к решетке, а третий принялся раздувать кузнечные мехи. Пока инструменты накалялись, вошли три человека в белых одеяниях и с носилками — им якобы приказали сохранить жизнь заложнику. На самом деле их прислали из святилища Синары, но рабы решили, что дворец желает сохранить свою собственность.

Женщина в коричневом платье опустилась на скамью рядом с Молчальницей и прохладной рукой взяла ее за запястье.

— Постарайтесь не волноваться, благородная леди. Иначе вы добавите работы Целителям.

Она была последовательницей культа Налы. Сестры Милосердия часто работали в храмах Целителей, даря утешение страждущим, и ее присутствие немного успокоило Молчальницу. Поскольку она была одета не как Свидетельница, налистка не поняла, зачем она здесь, и предложила поговорить о… муже? Сыне? Дочери? Или о болезни, приведшей ее в храм? Молчальнице удалось обойти все вопросы, но они ее отвлекли, и она не увидела, как искалечили Дантио. Когда она снова взглянула на тот двор, мальчика там уже не было.

Целители — крупные и сильные мужчины — даже не стали укладывать его на носилки. Вместо этого самый могучий из них взял завернутого в простыню Дантио на руки и помчался в святилище. Двое других бежали перед ним и звонили в колокольчик, чтобы расчистить дорогу в толпе, впрочем, пару раз им пришлось прибегнуть к грубой силе. Молчальница стряхнула руку налистки и вскочила на ноги. Прежде чем она добежала до двери святилища, ее распахнул послушник, и оттуда появился хромающий Ферганфар. Он хотел что-то спросить, но увидел ответ на ее лице.

— Где?

— Идут по Нигу.

— Значит, скоро будут здесь. Мы готовы.

Крики и звон колокольчиков возвестили о прибытии целителей, и через пару мгновений они появились на улице. Дверь святилища распахнулась, а когда они вошли в темный храм и пропали из поля зрения Молчальницы, она заплакала.

Налистка ее обняла.

— Не теряйте надежды, милая. Богиня великодушна, а возможности Ее целителей безграничны.

Однако вернуть человека из страны мертвых им не под силу. Не только Молчальница, но и все Свидетельницы Скьяра видели, что мальчик, отмеченный судьбой, не дышит, что в окровавленном свертке, который принес на руках крупный целитель, — труп. Молчальница долго всхлипывала, несмотря на утешения налистки. Из храма наконец вышел престарелый синарист. Это был не Ферганфар. Он поблагодарил налистку и завел Свидетельницу внутрь.

Они прошли по коридорам в одну из палат, и она увидела, что на перепачканной кровью кровати, вцепившись обеими руками в кружку, над которой поднимается пар, сидит очень бледный и очень подавленный юноша со смуглой кожей и обрезанными кончиками ушей. Он посмотрел на нее черными глазами.

— Но он же умер! — прошептала Молчальница.

— Видимо, не совсем, — тихо ответил Целитель. — Или Она сделала исключение для Своего возлюбленного слуги Ферганфара.

Молчальница подняла голову и с тревогой посмотрела на него.

— Как?..

Целитель покачал головой.

— Мы умоляли его не рисковать. Мы все твердили, что уже слишком поздно. Он знал. Священная Синара очень сильно его любила, иначе не ответила бы на его молитвы.

Или боги любили Дантио еще сильнее.

* * *

Чуть позже, когда за Дантио пришел главный надсмотрщик, ему сообщили, что мальчика доставили в храм уже мертвым. Охваченный вполне объяснимым страхом, он отправился к Салтайе, и та за недосмотр велела пороть его до смерти. Она заставила Эйда расспросить Свидетельниц, которые подтвердили слова надсмотрщика — Дантио умер.

К этому времени они с Молчальницей уже были на море. Никто их не преследовал и не искал. Путешествие до Бергашамма занимало не больше двух шестидневок, но Лония растянула его до двух тридцатидневок, то и дело останавливаясь в пропеченных солнцем рыбачьих деревушках, разбросанных по побережью. Дантио довольно быстро оправился после случившегося. По глупости и молодости он гораздо больше переживал из-за обрезанных ушей, чем из-за другой потери.

Сначала Молчальница опасалась, что Старейшая предаст ее анафеме за вмешательство в мирские дела, но вскоре поняла, что боги спасли Дантио, сотворив чудо, и смертным не пристало с ними спорить. Кроме того, культ доложил, что юноша умер, и теперь им пришлось бы признать, что они предали собственные принципы. Впрочем, пока Салтайя не сообразит, что между «мертв» и «умер» есть разница, Дантио мог ее не опасаться.

Если, конечно, он не решит устроить ей неприятности. Дети имеют обыкновение вырастать.

И что теперь Молчальнице делать с мальчишкой, в чью судьбу она так неожиданно вмешалась? Попытаться тайно переправить его через Границу домой? Сдать в ученики к какому-нибудь ремесленнику? Однажды ночью Дантио ответил ей на этот вопрос.

Корабль, покачиваясь на волнах, как обычно, стоял у берега, команда и пассажиры спали на берегу под ночным небом. После дневной жары в мире наступила благословенная прохлада, напитанная ароматом соленого морского ветра. Молчальница попыталась понять, что ее разбудило — похотливые фантазии спящего матроса? Приближения разбойников она не чувствовала… нет, источник ее беспокойства лежал рядом и смотрел на звездное небо. Впервые с тех пор, как она познакомилась с Дантио, он был по-настоящему счастлив.

— Спи, — прошептала она.

(Удивление — радость.) Он ухмыльнулся.

— Вы знаете все!

— Только богиня знает все. А Свидетельницам известно чуть больше, чем остальным людям.

(Беспокойство.)

— Моя мама не будет возражать, если я полюблю и вас?

— Конечно, не будет. И моя богиня не против того, чтобы я тебя любила.

Молчальница чувствовала, что юноша боготворит ее, всякий раз, когда он на нее смотрел, но до сих пор не осознавала, что это чувство взаимное. Редким Свидетельницам удавалось настолько себя обмануть. Бергашамм был полон старых дев, и множество шестидесяток других жили по всей Грани после ухода на покой.

— Вы ведь отправите меня домой, правда? (Беспокойство — тоска по дому.)

Молчальница повернулась к нему лицом, решив, что пришло время для серьезного разговора. Матросы громко храпели на берегу. Простит ли Старейшая, если она еще больше вмешается в дела этого мальчика?

— Это возможно, дорогой, но очень нелегко. Я не смогу спасти твоих братьев. А если мы попытаемся, им будет угрожать страшная опасность. И тебе тоже. И мне.

(Огорчение — возмущение.)

— Почему? Я никуда не пойду без Бенарда и Орландо!

Молчальница полночи уговаривала Дантио, и в конце концов тот примирился со своим положением.

— Тогда учите меня! — сказал он, хмуро глядя на звезды.

— Чему?

— Тому, что знаете.

Его мотивы беспокоили ее, но она уже давно увидела его яркий пытливый ум.

— Могу попытаться, — сказала она.

— Можете или попытаетесь?

Она рассмеялась.

— Попытаюсь, когда доберемся до Бергашамма.

Он был слишком молод для послушника, но стал своеобразным талисманом культа и помогал во время лекций о знаках судьбы. Чуть позже мэйнистки обнаружили дочь дожа Селебры, которая исчезла из виду вместе с кормилицей во время разгрома Джат-Ногула, а теперь жила в Скьяре в качестве мнимой дочери мастера-купца Хорта. Тайное расследование показало, что она тоже отмечена судьбой. Четверо!

* * *

Вместо того чтобы вернуться в Скьяр, Молчальница предприняла новое путешествие с целью узнать о судьбе других флоренгианских заложников, живущих на вигелианской Грани. Ей удалось выяснить, что обращаются с ними по большей части хорошо, и что никто из них не был отмечен судьбой. Сопровождая ее во время этого путешествия, Дантио увидел издалека братьев и успокоился. Он многое узнал про Вигелию и про то, как страной управляют веристы, а также научился добывать интересующие его сведения так, чтобы никто об этом не догадался. Когда ему исполнилось шестнадцать, они вернулись в Бергашамм, и его приняли в качестве послушника, хотя он еще не достиг нужного возраста.

Четыре шестидневки он подчинялся дисциплине, а затем явился к Молчальнице и нагло попросил ее помочь ему пройти посвящение. Он был высоким, стройным, беспокойным, как и все подростки, но по-прежнему оставался ребенком. В каком-то смысле он будет им всегда.

— Безумец! — вскричала она. — В твоем возрасте?! Старшие никогда на такое не согласятся. Стоит мне заикнуться об этом, как они поднимут меня на смех.

Дантио был самонадеян не по годам и только усмехнулся в ответ на ее возражения.

— Не поднимут! Половина из них считает, что богиня избрала меня для возмездия Стралгу — за все, что он сотворил с Ее культом. Другая половина меня на дух не переносит, и они с радостью примут мудрость Всезнающей в надежде, что Она вышвырнет меня вон.

Священная Мэйн отвергала в среднем одного кандидата из пяти. Их отсылали прочь, и было известно, что мало кому из них удавалось добиться успеха в жизни — да и о чем тут говорить, если Она их не приняла, а от всех остальных богов они отказались? Но Дантио был тверд, как скала, и Молчальница отдала должное его доводам. Обычные правила на него не распространялись.

Совет согласился рассмотреть его прошение, что уже было необычно.

По традиции испытания проводили в крипте под часовней, в кромешной темноте. Молчальница завела его туда, шепотом предупредив, чтобы он шел осторожно, потому что пол засыпан толстым слоем черного песка. Когда они оказались в середине зала, она велела ему опуститься на колени. Старейшая сидела там же на высоком табурете, похожая на высохшую обезьяну, вцепившись в посох скрюченными пальцами. Восемь самых старых последовательниц культа стояли по обеим сторонам от нее, полукругом, лицом к кандидату.

Темнота и тишина. Молчальница никогда не испытывала таких сильных чувств во время обычного посвящения.

Казалось, от них содрогается часовня: ее собственные сомнения сплетались с сомнениями остальных Свидетельниц. Она считала, что богиня ответит отказом на прошение Дантио. Он был самым молодым послушником из тех, кто обращался к Ней с просьбой принять его в культ, и первым флоренгианином, пожелавшим приобщиться к Ее таинствам. Однако ни возраст, ни цвет кожи значения не имели. Все знали, что он делает блестящие успехи. Экзаменаторов больше волновала его история, и это усугубляло разногласия между последовательницами культа. Половина старших хотели разорвать договор; остальные поддерживали Старейшую, которая настаивала на соблюдении условий. Впрочем, старой карге договор тоже не нравился, и членов Совета она назначала по справедливости. В результате Совет разделился, как и сам культ. Она сразу начала ритуал.

— Кто ищет благословения богини?

— Досточтимая Матушка, я привела кандидатку по имени Вуаль.

Впервые услышав свое новое имя, Дантио ухмыльнулся и в темноте не увидел, как заулыбались или нахмурились все присутствующие. Он сам в шутку предлагал назваться Чесноком, но решение принимала Молчальница, и она была уверена в своем выборе. Дантио сможет выдавать себя за мужчину и за женщину; он прекрасно говорил на флоренгианском, вигелианском и вроггианском языках. Его темная кожа и подрезанные уши привлекали внимание, однако вигелиане ни во что не ставили рабов и вообще их не замечали.

— Не подлежит сомнению, — раздался высокий сердитый голос старой Агаты, — что человек, отмеченный судьбой, по определению не может служить целям нашего культа?

Этот вопрос ей велели задать первым, чтобы сразу же его решить.

— Отметка судьбы — лишь потенциал, — произнесла Молчальница. — Он может не привести ни к каким свершениям, а может — по чистой случайности и независимо от воли самого человека — вызвать какие-либо события. Пусть Всезнающая решит, принимать его или нет, ведь прежде мы не встречались с людьми, отмеченными судьбой.

(Сомнения — облегчение — гнев.)

А еще страх, потому что Свидетельница, отмеченная судьбой, изменит суть самого культа. Старейшая была уже очень дряхла, а Вуаль-Дантио еще слишком молод, но через поколение… Одинокие старухи обычно не готовы к переменам.

— Разве он сможет хранить беспристрастность? — спросила Вихоэлла. — После всего, что эта женщина с ним сделала? Принесет ли он клятвы искренне и безоговорочно?

Не совсем. Молчальница убедилась в этом на репетициях церемонии. Ее мысленный ответ услышали все — в Бергашамме не было тайн.

— Знавала я и куда менее убежденных кандидатов, — молвила она. — Если богиня будет недовольна, Она его не примет.

Этот довод даже ей самой показался несерьезным. Однако Ясность с ней согласилась.

— Правильно. Если кандидат, отмеченный судьбой, неугоден священной Мэйн, Она его отвергнет.

— Мне представляется, что это безответственно, — сказала Колокольчик. — Мы стоим за каждым кандидатом, которого предлагаем богине. Всякий раз, когда Она кого-то отвергает, на наши головы падает позор!

Последовали новые вопросы касательно искренности и преданности Дантио, а затем ЛеЭмбер спросила:

— У нас есть традиция отправлять новообращенных Свидетельниц на службу в безлюдные места. Готов ли он провести остаток юности в глуши?

Тревога. Со стороны Дантио.

— Я его об этом не спрашивала, — призналась Молчальница, — но такая перспектива наверняка его беспокоит. Дадим слово кандидату?

Потрясение, неодобрение и возмущение постепенно сменились согласием, когда он обдумал их слова. Старейшая кивнула.

— Говори, — велела Молчальница.

— Досточтимые Свидетельницы, — тихо произнес Дантио (смирение). — Если богиня меня примет, я хочу попросить о назначении в Зортварн.

(Замешательство — радостное изумление.)

— Послушник нас позорит! — воскликнула Эмбер. — Где находится Зортварн и зачем ему туда понадобилось?

— Досточтимые Свидетельницы, это очень маленькое поселение на юге. Говорят, там родился Храг Храгсон, отец Кулака, хотя это и не записано в Мудрости. В Зортварне я хочу узнать, кем был Храг, откуда он появился и куда ушел, поскольку о его смерти известно не больше, чем о жизни.

Смысл его слов пронесся по крипте, точно ураган. (Изумление — отвращение — гнев — ликование.) Пропасть разверзлась.

Колокольчик, всегда отличавшаяся прямотой, сказала:

— Мы должны знать подобные вещи!

«Не заключай союз с Богиней Зла».

— Сестры, — пробормотала Звездный Свет, почти такая же древняя и сморщенная, как Старейшая. — Вы можете представить, как этот кандидат исполнит свой долг перед богиней и одновременно изменит сущность мира? И что он расскажет нам о смерти праведного целителя Ферганфара?

Безмолвный крик Дантио наполнил крипту, заставив всех собравшихся сжаться от ужаса. Он больше не был ребенком, который не в состоянии оценить жертву, принесенную другим человеком. Молчальница сжала его плечо, чтобы предупредить об опасности и поддержать.

— Неуместный вопрос! — Старейшая никогда ничего не говорила на этом этапе посвящения, но она нередко повторяла, что правила существуют для того, чтобы их нарушать.

— Зато очень важный! — вскричала Звездный Свет. — Хотя бы потому, что случившееся является посланием для нас.

(Потрясение — возмущение — ликование.)

Опираясь на палку, она с трудом прошла вперед по песку и встала рядом с Молчальницей. Вскоре подошли и остальные. Большинство мэйнисток выстроилось позади кандидата, и наступила тишина. Примет ли богиня их вердикт?

Когда все замерли. Старейшая прошептала:

— Кандидат может принести клятву верности богине. Он готов?

— Готов, — ответил дрожащим голосом Дантио, хотя в этом не было необходимости.

Наступил момент истины, истины священной Мэйн. Она либо одарит его силой Свидетельницы, либо откажет ему. Старшие тотчас узнают о Ее решении, и если богиня не пожелает принять кандидата, его раз и навсегда изгонят из Ложи.

Старейшая произнесла слова клятвы, кандидат повторил их за ней. Когда прозвучало последнее «аминь», его изумление пронеслось по крипте, подобно раскату грома. Он вскрикнул от радости… заморгал… широко улыбнулся… вскочил на ноги и раскланялся перед теми, кто его поддержал.

 

ГЛАВА 11

Фабия Селебр услышала за спиной дыхание охотника. Услышала не в прямом смысле этого слова — она по-прежнему сидела на траве рядом с братьями. Однако, погрузив кончики пальцев в холодную землю, она почувствовала предупреждение Древнейшей. Теперь она поняла, зачем Дантио все это рассказал. Он на редкость умен. А на нее ведется охота.

— И что ты обнаружил в Зортварне? — спросила она.

На других островах речные жители затянули песни. Знай они, сколько Героев разбило лагерь неподалеку, и что сюда вскоре направится целая армия, они бы этого не сделали.

— Мало что. — Голос у Дантио слегка охрип после долгого рассказа. — Отыскал нескольких стариков, которые помнили жуткого человека по имени Храг. Заподозрив, что он Избранный, его изгнали из деревни вместе с дочерью. Никто не помнил ее имени и не знал, куда они ушли.

Гнев Дантио чувствовался даже в кромешной темноте — у него дрожал голос. Неудивительно, что он обратился к богам с просьбой увидеть смерть Салтайи.

Ночь выдалась тихой и безветренной. Голоса у костра на дальней стороне поляны казались не громче писка насекомых или плеска рыбы в воде.

— У Храга не было жены?

— Нет.

— И что же с ним случилось потом?

— Никто не знает. Возможно, он все еще жив.

— А Салтайя — сестра сатрапа или его мать? — пророкотал Бенард, словно в темноте покатился громадный камень.

— Возможно и то, и другое, — ответил Дантио. — Ходили слухи, что их изгнали, когда узнали о ее беременности.

Вполне правдоподобно: инцест настолько ужасен, что до него запросто могут опуститься Избранные. Орлад, державшийся начеку, вдруг спросил:

— А зачем ты нам все это рассказываешь?

Он тоже почувствовал хищника.

— Я скажу тебе зачем, — проговорила Фабия. — Хорольд разбил лагерь вниз по течению реки, и с ним Молчальница. Или так думает Дантио.

— Известно, что это она, — печально молвил прорицатель. — Хорольд заставил ее поехать, она там одна и не в традиционном одеянии. Ночует в лодке, а не на берегу.

— Значит, он посадил ее на цепь. — Бенард медленно пробирался сквозь сложные умозаключения. — Когда ты ушел, она была в Косорде?

— Да.

— У Хорольда отвратительный нрав. Если он заставил ее — скажем, ударил — остальные узнали про это и сбежали, да? Без плащей и вуалей они самые обычные женщины. Хм-м-м… И он не сможет их поймать, потому что они сразу почувствуют погоню. Вот почему Хорольд взял с собой только одну Свидетельницу.

Орлад презрительно фыркнул.

— А ты гениальный стратег, Рука! Милая Фабия, наш семейный прорицатель намекает на то, что мы у него в долгу, а потому нам придется спасать старуху.

Речной народ допел песню. Где-то вдалеке затянули новую, и ее подхватили около ближнего костра.

— Да, я должен ее спасти, — признался Дантио. — У меня нет выбора, брат. Даже такой никчемный мужчина, как я, испытывает чувство долга. Как я могу бросить Молчальницу там, зная, что на рассвете люди Арбанерика пойдут в наступление? Она же погибнет в бойне! Если кто-нибудь согласится мне помочь, я буду благодарен, но не скрою: это очень опасно.

— Чистой воды самоубийство, — буркнул Бенард. — Я отказываюсь. Понимаю твои чувства, брат, но я должен позаботиться о своей любимой и о нашем ребенке. Когда Хорольд пронюхает, что прорицательница исчезла, он перевернет острова вверх дном. И найдет Ингельд.

— И тебя, — добавил Орлад. — О, цена измены! И цена любви! Давайте сначала выслушаем план, а потом посмеемся над его глупостью.

Дантио радостно закричал:

— О, ты настоящий брат! — Видимо, он читал мысли Орлада и понял, что тот согласен помочь. — Они разбили лагерь на трех островах. Лодки вытащили на берег, их всего восемнадцать или двадцать. Молчальница в той, что посередине, под охраной двух веристов. Наверняка они скоро уснут. Ночка выдалась темная, верно? Мы потихоньку заберемся в лодку и зарежем охрану, спустим лодку на воду и будем толкать вверх по течению — каналы достаточные мелкие, по ним можно спокойно ходить. А когда ее хватятся, Хорольд решит, что она уплыла вниз по течению.

Бенард фыркнул.

— Ничего подобного. Он похож на свинью и воняет, как свинья, но с мозгами у него лучше, чем у среднего хряка. Он увидит, в каком месте ты столкнул лодку на воду. Речной народ вытаскивает свои лодки на берег так, чтобы те случайно не уплыли.

— Молодец, Бена! — рявкнул Орлад. — Наш прорицатель несет ерунду. Вчера ты одной молитвой сумел вытащить Фабию из темницы, неужели старуху не вызволишь?

— Прекрати святотатствовать.

— Ты уходишь от вопроса?

— А вот и нет. Ответ — не вызволю.

Верист продолжал глумиться:

— Дорогой Дантио, даже наш братишка, которому ничего не стоит раздробить камень, понимает, что ты мелешь чушь. Сколько там стражей? Ты действительно считаешь, что они будут спать? Плохо же ты знаешь Героев. Бесшумно перерезать глотки двум воинам! Незаметно оттолкнуть лодку от берега! Неужели ты настолько глуп? Фабия, какому богу ты молишься?

— Что? — проворчал Бенард.

— В каком смысле? — чересчур резко спросила Фабия.

— Дантио же не мозги отрезали, — пояснил Орлад. — Да, ему были нужны крепкие мужчины — он позвал нас. А вот на кой черт ему понадобилась ты? Отвечай!

Фабия недооценила Орлада: он вовсе не безмозглый дикарь. Ее охватила паника.

— Нет! Не буду!

— Спасибо, ты уже ответила, — схитрил Орлад. — Бена нам не поможет, ему надо утешать подружку. Да и шумит он, как два урагана, затеявшие дуэль. Я пойду с Дантио, если ты пойдешь.

— Я? — У Фабии дрогнул голос.

— Возможно, я даже отдам за тебя свой голос. Станешь догарессой.

Дантио рассмеялся.

Бенард посмотрел на нее проницательным взглядом художника.

— Ты этого хочешь?

— А если бы и хотела, по-твоему, я бы тебе призналась?

— Вот и призналась, — заметил Орлад. — Ну, и что ты умеешь? Напускать проклятия? А сглаз уже освоила?

— Прекрати! — Она вскочила на ноги и посмотрела на братьев, которые не сводили с нее глаз. — Нельзя говорить про меня такие ужасные вещи!

— Ты могла бы нам очень помочь. Или не могла бы?

— Оставь ее в покое, — вмешался Дантио. — От Салтайи разит злом. От Фабии — нет.

— Хочешь сказать, пока нет? — пробормотал Бенард.

Орлад вот-вот мог раскрыть ее тайну. Ей удалось сбежать из тюрьмы сатрапа Терека, и этого достаточно, чтобы поднять толпу вигелиан против девушки с черными волосами и смуглой кожей.

— Мне надо поспать, — сказала она. — Если кто-нибудь из вас решится на самоубийство, подождите до рассвета, чтобы у остальных было время сбежать до появления сатрапа. И повстанцев.

Дрожа, Фабия пошла прочь. Ей не удалось выкрутиться из щекотливого положения. Если она хочет служить Матери Лжи, придется научиться врать.

 

ГЛАВА 12

Салтайя Храгсдор стояла в громадной пещере и глубоко вдыхала ее древность, величие освященной смерти, силу, побеждавшую все остальное: любовь, ненависть, честолюбие, надежду. Пещера была храмом Темной в Скьяре, и она это прекрасно знала — алтарный камень и образ над ним были древнее любого из высших богов. Бездонную пропасть Храг называл Чревом Матери. Многие отправились туда на встречу с Древнейшей благодаря Салтайе Храгсдор.

Видение было четким и пронзительным, словно улыбка скелета. В награду за жертву, которую Салтайя принесла в Травяном саду, она получила новую силу и расположение богини. Но зачем Она привела ее сюда? Снаружи была ночь, однако сверху падал рассеянный свет. Молния! Страшный ураган. С уверенностью, приходящей лишь во сне, Салтайя поняла: это та самая буря, которая налетела на город весной, перед ее отъездом. Она узнала то, что требовалось — перед алтарем с поднятыми руками стояла девушка. Обнаженная, естественно. Она хотела подарить богине свою кровь.

Кровь падала с ее руки, подобно каплям огня…

Тогда ли она отдала себя в руки Древнейшей? Прорицательница подтвердила, что Фабия принесла клятвы, но Ксаран могла и ослепить мэйнистку, чтобы та не узнала, какому богу. Одна? Впрочем, неудивительно. Ритуалы — удел мелких богов, а Мать их презирает. При желании Она может принять клятву, данную в полном одиночестве. Вне всякого сомнения, Апицелла объяснила девочке, что нужно делать… неужели Ей хватит этой крохотной царапины?

А, там еще кто-то. Из теней появился человек — толстый, мерзкий, излучающий зло. Пунар… Пакар? Как-то так. Мелкий слуга из Скьяра. Салтайя обхватила себя руками и любовалась игрой. Девчонка Селебр попыталась сбежать, он поймал ее и потащил к алтарю. Наблюдая за их неравным поединком, Салтайя вернулась в прошлое и вспомнила свое посвящение среди холмов над Зортварном. Храг не сказал ей, что хочет сделать и почему она должна пойти с ним в вонючую крипту. Там он молча раздел ее, не обращая внимания на крики и мольбы. Затем швырнул на алтарь и несколько раз изнасиловал. Он отдал ее Матери — охваченную ужасом, сомнениями, стонущую от боли. Твое поклонение будет зависеть от того, как тебя посвятят, сказал он ей позднее, и Салтайя поняла, какое прекрасное и правильное посвящение он для нее выбрал. Именно благодаря ему она стала такой безжалостной. В награду за первое совокупление Древнейшая подарила им Терека.

Но тут все, видимо, иначе. Девчонка применила заклинание Подчинения. Очень неуклюже, но с пользой. Где она этому научилась? Наверняка у Паолы Апицеллы. Салтайе понравилось, как гора жира пятится, и похоть сменяется ужасом. Впрочем, силы девчонке не хватило. Она пролила лишь жалкую каплю крови. Толстяк пришел в себя, оправился от удара. Все-таки он ее изнасилует… Тут девчонка резко оттолкнула его от себя, раздался восхитительный вопль ужаса, и Пакар рухнул в пропасть, в объятия Древнейшей.

Любая смерть — дар Богине, но убийство говорит о поклонении.

— Молодец, девочка! — крикнула Салтайя, захлопав в ладоши. — А я-то думаю, как тебе удалось расправиться с Перагом Хротгатсоном?

Фабия Селебр обернулась и смерила ее мрачным взглядом.

— Вот где ты развлекаешься! И где прячешь трупы!

— Не только трупы, девочка. В пропасть падают и живые. Тебя интересует моральная сторона вопроса?

— Значит, стражники, охранявшие Паолу Апицеллу, умерли тут?

— Один умер раньше, а другой расстался с жизнью здесь, во имя Ее славы. Как же ты глупа! Нас ждали дивные свершения. Ты должна была мне признаться.

Девчонка оскалилась.

— Ты убила Паолу. И заплатишь за это собственной кровью.

О, глупость юности! Зато какая пышная грудь, плоский живот, густые волосы и гладкая кожа. Она все еще девственница! Священная Мать, Избранная девственница! Такую нечасто встретишь.

— Апицелла умерла за то, что убила моего брата. И твои угрозы смешны. Кто выпустил тебя из темницы?

— Не скажу. Твоему владычеству пришел конец, Королева Теней.

Салтайя рассмеялась, вспомнив жертву, которую принесла богине в Травяном саду.

— Отвечай! — Она ее заставила.

— Мой брат Бенард и его богиня. Прекрати! Как ты это делаешь?

Салтайя давно научилась манипулировать снами. Стоило ей захотеть, и она уже стояла рядом с девушкой.

— А где ты сейчас, дитя? Твой дух бродит по стране снов, но где ты спишь? Отведи меня туда.

Крик протеста, сорвавшийся с губ Фабии, ничего не изменил. Пещера растаяла и превратилась в поляну, заросшую травой, окруженную голыми деревьями. Из-за туч выглядывали звезды, в воздухе витал запах реки. И все они были там, проклятые дети Селебры: сидели вместе, что-то замышляя. Смуглые лица едва различимы в темноте. Они не знали, что Салтайя с ними, разумеется, потому что ее там не было. Вполне возможно, что это происходит не сейчас, но, похоже, они совсем недалеко от Трайфорса. Она могла бы нанести по ним удар — но тогда ей пришлось бы израсходовать большую часть силы. Они не имеют для нее никакого значения. Наступит день, когда она устроит на них охоту и спокойно насладится их медленной смертью.

Впрочем, соблазн расправиться с Дантио был велик. Как Свидетельницам удалось так долго ее обманывать? Он не умер тогда в Скьяре, но побывал в руках работорговцев, потому что у него были подрезаны уши.

— Встань! — скомандовала она, и он тут же вскочил. На его лице ничего не отразилось, потому что он не знал о ее присутствии.

Все остальные исчезли, был только он. Да, она помнила его мягкое, еще детское лицо. Она заглянула под одежду и убедилась, что его кастрировали, как она и приказала. — Повернись!

Он повернулся к ней спиной, и она улыбнулась, увидев шрамы и вспомнив, как он кричал и молил о пощаде, когда его пороли. Почему-то его лицо показалось ей даже слишком знакомым.

— Посмотри на меня. Я тебя знаю. Кто ты? Отвечай!

Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Я был рабом на реке, сопровождала тебя от самого Скьяра и полгода прятался у тебя на глазах! Я старался не показываться тебе, но ты, наверное, где-то меня увидела.

Голос! Мать скрывала Дантио под белым одеянием Свидетельницы.

— Значит вчера, в Трайфорсе, это тоже был ты? — вопросила она.

— Я тебе солгал. — Он громко рассмеялся. — А ты поверила.

Пламя мести и ликования окружало его, подобно зеленым призракам.

Она постаралась на время сдержать свою ярость.

— Значит, повстанцы не в Натервале? Тогда где?

У него широко распахнулись глаза, словно он почувствовал ее власть.

— Рядом с Трайфорсом, конечно же, на Молочной реке. Кому придет в голову разбивать лагерь возле Натерваля?

— Продолжай!

— Я отправил послание, — проговорил его образ. — В ночь перед тем, как мы добрались до Трайфорса. Я сказал, чтобы они нанесли удар как можно быстрее, тогда они смогут поймать тебя и Терека. — Он начал таять, но его глаза горели ненавистью. — Челюсти вот-вот сомкнутся над тобой! Боги отомстят.

Салтайя резко проснулась. Сердце отчаянно колотилось у нее в груди, в горле застряла горечь преследования. Вот уже много лет она не была дичью, и это ощущение ей вовсе не понравилось. Когда они с Храгом покинули Зортварн, их постоянно гнали из одного селения в другое. За семь лет они произвели на свет четверых сыновей, и им требовалось огромное количество силы для их Лепки. Когда вокруг начинало исчезать слишком много людей, соседи становились подозрительными.

Она лежала на полу постоялого двора «На полпути», в углу, защищенном тремя перевернутыми столами. Новая Гуита свернулась калачиком рядом и отвратительно сопела во сне. Все остальное пространство в ее убежище было заполнено спящими веристами — большинству пришлось сидеть, прислонившись к стенам или друг к другу. В помещении мерзко воняло мужскими телами, стены содрогались от их дружного храпа.

Они проделали половину пути до Нардалборга, и пока все шло хорошо. Она заставила Фелларда взять с собой всю охоту, хотя в нее входило менее двух шестидесяток, и до сих пор они ему подчинялись. Сначала она ехала на колеснице, затем на санях, которые прихватил Феллард, но его люди едва держались на ногах. Когда они уже затемно ввалились на постоялый двор, то так устали, что даже думать не могли о возмущении или мятеже. У командира охоты Карртина в Трайфорсе войско было покрупнее, но не намного, и он не оставит город без веристов. Скорее подождет и посмотрит, что будет, вместо того чтобы устраивать погоню. Нет, ее нынешний эскорт куда опаснее. Утром, отдохнувшие и голодные, они могут забыть о своих клятвах.

С другой стороны ее беспокоило то, что рассказала Древнейшая. Проклятый Дантио связался с повстанцами. До сих пор она не считала дезертиров серьезной угрозой. Река Молочная находится недалеко от Трайфорса. Полоумный Терек даже не подозревал, что мятеж зреет практически у него под окнами! Каковы силы повстанцев? Сколько их? За прошедшие три года дезертировало около тридцати шестидесяток. Героев с медными ошейниками спрятать не просто, поэтому лагеря сосредоточены в одном-двух местах. Даже если войско Терека не нарушит клятву — а она на этот счет иллюзий не питала — повстанцев больше в пять раз. Они захватят Трайфорс, затем Нардалборг, закроют перевал и отрежут Стралга от Вигелии. На то, чтобы с ними разобраться, у Эйда и Хорольда может уйти два года.

«Если они вообще это сделают», — нашептывал холодный трусливый голосок.

«У предателей хватит сил, чтобы взять Нардалборг и Трайфорс одновременно», — сообщил второй.

Салтайя вздрогнула и открыла глаза. Свечи погасли, но сквозь ставни пробивались тонкие полоски света. Она села, чувствуя, как болит все тело, и вспомнив, что она уже давно не девочка. Она запретила командиру охоты Фелларду спать, приказав сесть у входа и охранять их забаррикадированное убежище.

— Уже рассвет? — спросила она.

— Нет, леди. Утренняя заря, Вуаль Анзиэль.

— Мы можем отправиться в путь сейчас?

— Наверное, но мои люди измучены. Животные тоже.

— Боевые звери могут бежать.

— Но не до Нардалборга, миледи! Если они проделают такое расстояние без мяса, то сильно пострадают и покалечатся.

— Разбуди командира фланга Эрна. Вели ему поднять своих людей. Я поеду дальше в сопровождении его фланга, а ты останешься здесь на случай, если за мной гонится командир охоты Карртин. Или еще кто-нибудь.

Феллард мгновение помолчал, пытаясь сфокусировать взгляд. Скоро от него не будет никакого толку.

— Миледи, у нас нет еды. И корма для животных.

— Убейте онагров. Положите пару кусков мяса в сани, чтобы мой эскорт не голодал в пути. Их я и запрягу. — Она посмотрела на храпящую Гуиту и решила оставить ее здесь. В Нардалборге тоже есть женщины. — Это приказ, Феллард!

Они не заблудятся. Надо только идти по следу, проложенному мамонтами два дня назад, и она прибудет в Нардалборг еще до полудня, даже если ей придется прикончить по дороге весь фланг Эрна.

 

ГЛАВА 13

Прежде чем лечь спать, Фабия Селебр пролила несколько капель крови на холодную землю. Она обратилась с молитвой к Древнейшей, чтобы та помогла ей принять верное решение и подсказала способ спасти Молчальницу.

— Может, — предположила она, — ты покажешь мне стражников Хорольда, обменивающихся паролями?

Зная пароли, Орлад мог бы послать своих людей во вражеский лагерь.

Неожиданно она услышала голос. Во сне было темно, но она узнала пещеру, храм Древнейшей под Пантеоном в Скьяре — тонкая полоска света высоко над головой, блестящая поверхность камня, мох. Именно там она принесла клятву верности Ксаран. Она стояла слишком близко к краю пропасти. Зачем ее сюда привели? И кто это говорит?

Из темноты появился человек… очень крупный и уродливый… лысый и жирный, с желтыми зубами. У него было вытянутое лицо, которое совсем не красила грязная желтая борода, доходившая до живота. Он держал за щиколотки обнаженную девушку, судя по всему, живую, потому что она стонала, пока он тащил ее за собой. Он бросил ее у самого края и подтолкнул голой ногой.

— Священная мать Зла, — сказал он. — Прими то, что от нее осталось.

Он снова пнул девушку, и та с едва слышным криком полетела в пропасть. Он стоял и смотрел ей вслед, ухмыляясь, словно видел, как она падает, ударяясь о стены и выступы, до самого дна.

Из-за его спины появилась Салтайя, тоже нагая. Она держала в руках кусок камня, и Фабия видела, что она едва с ним справляется. Ее руки были до самых локтей покрыты кровью.

Убийца, не оборачиваясь, заговорил:

— Хочешь заняться мальчишками?

— Конечно, — ответила Салтайя.

С огромным усилием она подняла камень и ударила его по затылку.

Удар мог бы размозжить ему череп, однако толстяк каким-то непостижимым образом не свалился в пропасть. Он упал на колени, начал соскальзывать, затем извернулся и схватил Салтайю за щиколотку. Другой рукой он цеплялся за осыпающийся край пропасти.

Салтайя покачнулась.

— Забери его, Мать!

Она обрушила камень на его голову, и он сорвался вниз. Камень покатился следом. В отличие от толстяка, Королева Теней не стала смотреть, как падает ее жертва. Она лишь рассмеялась и, осторожно ступая босыми ногами, подошла к громадному алтарному камню. Около него на коленях стояли два юноши и смотрели на изображение Матери — очевидно их ввели в транс, поскольку они не обратили никакого внимания на убийство.

— Это был Храг? — спросила Фабия.

Салтайя обернулась и насмешливо ответила:

— Разумеется! Он мне больше не нужен.

Она была моложе той Салтайи, которую Фабия знала. Значит, это сон из прошлого.

— И что ты делаешь?

— Хочу убедиться, что Стралг завтра выиграет состязание на звание лорда крови. Для этого нужно принести много жертв.

— А Веру позволит тебе вмешаться в Его ритуалы?

Королева Теней пронзительно рассмеялась.

— Какая милая невинность! Даже он не может противостоять самой Смерти! Завтра мой мальчик будет биться с удивительно вялыми противниками.

— Стралг — твой брат и сын?

— Все они, дорогуша. — Салтайя, прихрамывая, прошла вперед и оказалась рядом с Фабией.

— И ты с самого рождения делала из них воинов?

— Это называется Лепка. Лучше всего получается с кровными родственниками, но ты могла бы вылепить что-нибудь путное и из Катрата. Я бы научила тебя множеству полезных заклинаний.

Ничему подобному Фабия учиться не желала. Паола Апицелла была Избранной и воительницей, но не чудовищем, погрязшим в ужасных преступлениях.

— Я еще даже не родилась.

— А какая разница? Снам нет дела до времени. Я знаю, кто ты такая, сучка.

— Тогда ты знаешь, что мои братья тебя победили. Терек убит. Хорольд в ловушке, но еще не знает об этом. Стралга запрут во Флоренгии. Тебе конец, отродье Храга!

Королева Теней гортанно рассмеялась. Она стояла уже совсем рядом.

— Неужели? Я преподам тебе еще один урок, девочка. Пещера начала мерцать и превратилась в нечто совсем иное — сырые джунгли, окутанные серым туманом. Их окружали высокие стены, всюду царили запустение и грязь, воняло злом. Фабия узнала Трайфорс. Салтайя маячила рядом едва различимой обнаженной тенью.

— Смотри! — Она показала окровавленной рукой на дверь в углу.

Конечно, это был всего лишь сон, поэтому дверь тут же распахнулась, и внутрь вбежали веристы. Они держали в руках лопаты и кирки.

— Твоя стража. Те, что охраняли тебя прошлой ночью.

— Плохо охраняли.

— Верно. И теперь они заплатят за свою ошибку.

Фабии было уже поздно спрашивать себя, есть ли на ней самой какая-нибудь одежда, но потом она решила, что во сне это не имеет значения. Веристы не видят ни ее, ни Салтайю. В дверях появились еще Герои, последним тот бесшабашный командир охоты, с которым она познакомилась… Феллард. Сон вдруг превратился в кошмар. Когда Феллард закрыл дверь, с разных сторон повыскакивали веристы, все перешли в боевую форму и сад заполнился свирепыми зверями.

— Нет! Нет! Останови их! Это ужасно!

Фабия закричала и прикрыла глаза, но это ей не помогло, и она по-прежнему все видела.

Она услышала рядом хриплый смех Салтайи и отшатнулась, чтобы та не могла прикоснуться к ней окровавленными пальцами.

— Нет, это чудесно! Жертва Матери, нашей богине. Взгляни-ка еще раз, дитя!

Фабия через силу повиновалась. Уцелевшие Герои ушли, оставив за спиной изуродованные тела — человеческие, животные или наполовину преображенные. Кровь! Кровь была повсюду. Единственным живым существом здесь была сама Салтайя, которая валялась и каталась в грязи, пожирая кровавые внутренности.

И в то же время она стояла рядом.

— Теперь ты понимаешь, глупая девчонка? Они были моим даром Древнейшей! Ты отдала Ей Пакара, верно? И Перага. Но я за свою жизнь принесла в жертву великое множество людей, а сегодня утром добавила к их числу еще пятнадцать сильных молодых воинов. А позже девушку. Ты не победишь, Фабия Селебр. Я сильнее и всегда буду сильнее. Иди ко мне и служи моим целям!

Ее глаза — очень темные для вигелианки — неожиданно загорелись огнем.

— Ты будешь мне подчиняться!

— Нет!

Фабия увернулась от ее рук и нырнула в холодную землю сада, царство Матери. Как и большинство жителей Скьяра, она прекрасно умела плавать и быстро помчалась сквозь мрак. Камни расступались перед ней, как вода, и она не встречала никакого сопротивления. «Ну и сон! — подивилась она. — Наверняка он что-то означает». Она видела мертвых, которые стояли в воде, точно бледные водоросли — бесконечные ряды покойников, наблюдавших за ней, подергивались рябью, когда она проплывала мимо, но никто не пытался ее остановить. Помочь тоже. Они были мертвы, и для них больше ничто не имело значения. Они жили в подземном царстве Древнейшей. Фабия плыла сквозь целые рощи тел, леса призраков; они знали о ее присутствии, но им было все равно. Когда Салтайя осталась далеко и больше не представляла угрозы, Фабия легла на спину и начала всплывать вверх, пока не очутилась на своем одеяле.

Дрожа, Фабия попыталась очнуться и прогнать из своего сознания царящий там ужас. Ей было трудно поверить, что Королева Теней настолько порочна, какой она предстала перед ней во сне, но это был не кошмар, а видение или послание. Стала бы Мать Лжи лгать про одну из своих Избранных? Может быть, она пыталась предупредить Фабию о силе и порочности Салтайи? Или хотела показать, что убийство — необходимая часть ритуала поклонения, и Фабии пора вести себя, как подобает верной служанке? Нет! Она не станет второй Салтайей. Она будет, как Паола Апицелла — любящей заботливой матерью и женой, а не свирепым чудовищем! Да, Паола убила Карвака Храгсона и по крайней мере одного головореза из банды, явившейся за ней по приказу Салтайи, но ведь она защищалась, так?

«Как ты можешь в это верить?» — прошептал холодный голос сомнения, ускользающее эхо язвительного смеха Салтайи. — Возомнила, будто все знаешь, только потому, что Она так сказала. Тебе неизвестно, как прошла посвящение Паола. Она не говорила, как умер ее собственный ребенок, верно? Но разве можно винить несчастную женщину? Она потеряла мужа, когда рожала своего сына, и они бы умерли от голода, потому что люди Кулака забрали всю еду в деревне. Уж лучше сразу отдать ребенка Ксаран».

— Нет!

«Конечно, Древнейшая подарила ей второе дитя и новую жизнь. Как по-твоему, почему Ее называют Матерью Лжи? Она обманом заставила тебя поклясться Ей в верности, а теперь требует свое».

Дрожа от ужаса и сомнений, Фабия обхватила себя руками в кромешной темноте. Неужели она сглупила, когда решила посвятить себя богине приемной матери? Неужели ей суждено падать все ниже и ниже, постоянно страдая от ужаса? Должна ли она стать Принцессой Теней, следуя по кровавым следам Королевы?

Нет! Пусть ее сила ничтожна, Фабия будет использовать ее во имя добрых целей, а не злых. Спасение Молчальницы, вне всякого сомнения, — добро. Получается, что видение указало ей путь? Если так, Ксаран помогает ей совершить доброе дело. В своей молитве перед сном Фабия попросила выдать ей пароли сатрапа, думая, что так она облегчит задачу Дантио, не выдав своей веры. Вместо этого Ксаран послала ей ужасное видение. Почему?

Почему ей снилось, что она плывет сквозь камни? Если Избранные на такое способны, значит, люди не могут похоронить их заживо.

В убогой палатке из воловьей кожи, которую поставил для нее речной народ, было темно, как под землей во сне, только теплее. И здесь витало гораздо больше запахов. Лагерь спал — выходит, люди сатрапа не пошли в наступление. Ночь близилась к концу, а прорицательница оставалась взаперти — если только безумные братья Фабии не предприняли попытку ее освободить и не погибли.

Фабия повторила в уме то, к чему пришла перед сном. Орлад, полный гнева и растерянности, пытается привыкнуть к новой жизни, к простой мысли, что у него есть друзья и родные — бедняжка Орлад! А Бенард? Впервые в жизни он взял на себя ответственность за других людей, хотя прекрасно знает, что Рука не может быть ответственным и практичным. Дантио не суждено жениться и иметь собственную семью, но он изо всех сил старается играть роль старшего брата и мучается от того, что не может отдать долг своей приемной матери и спасти ее. Да и сама Фабия мечтает окружить братьев материнской заботой, потому что она поклоняется богине, которая рано или поздно прижмет всех к Своей груди. Да, таков ее долг. Она должна укрепить хрупкий семейный союз, попытавшись спасти прорицательницу.

Фабия развязала дверь и выглянула наружу. Костер тускло мерцал прогоревшими поленьями, а тучи скрыли звезды, и вокруг царил мрак. Непосвященные ничего не разглядят в такой темноте. В отличие от прорицательницы и, наверное, Орлада, если тот примет боевую форму. Даже Бенард, спасший ее в Трайфорсе, очень уверенно шагал по ночным улицам — значит, его добрая богиня поможет ему и сейчас. В темноте флоренгианам практически не нужно прятать лица, чтобы укрыться от часовых. Сначала необходимо разведать обстановку, хотя бы предварительно взглянуть на лагерь Хорольда. Нет ничего проще, чем темной ночью заблудиться в лабиринте маленьких, поросших чахлой растительностью островов.

Фабия прошептала молитву и закуталась в такой непроницаемый мрак, каким еще ни разу себя не окружала. Затем выскользнула из палатки и начала осторожно пробираться по колючей траве к тому месту, где на берегу стоял «Свободный дух». Если Орлад расставил часовых, никто из них не увидит обнаженную флоренгианку, разгуливающую в ночи.

Вода была холодной, но не слишком. Она вошла в нее, и, осторожно ступая по жидкой грязи и водорослям, добралась до места, откуда можно было плыть. Фабия старалась держать голову над водой и продвигалась вперед, чуть согнувшись и помогая себе только ногами. Течение оказалось довольно сильным, и по нему даже в темноте можно было определить, где река направляется вверх, а где вниз. Если ее заметят, она укроется под темной водой, как во сне. Там веристы ее не отыщут.

Впрочем, при необходимости они могут превратиться в тюленей или омаров. Найти дорогу назад будет труднее, чем она думала. Фабия позабыла, сколько здесь островков и речушек. Время от времени река становилась широкой и глубокой, и Фабии приходилось плыть. А иногда она ходила по кругу или упиралась в густые водоросли и жидкую грязь. Миновав пару десятков лодок, вытащенных на берег или привязанных к колышкам, очень похожих на «Свободный дух», она вдруг обнаружила множество суденышек по обоим берегам канала и поняла, что это лагерь Героев. Фабия встала в воде и задумалась. С одной стороны лодки вытащили на берег, а с другой — там, где берег был круче, и вода глубже, — привязали. Какая же лодка ей нужна?

Ну почему она так сглупила и пошла сюда в одиночку? Надо было рассказать Дантио и Орладу о своей идее насчет разведки вплавь. А потом вернуться в постель и предоставить им все остальное. Однако братья и сами додумались пойти в разведку: под кустами в глубокой заводи сверкали четыре пары глаз и четыре ряда белых зубов. Дантио и Орлад смотрели на противоположный берег, не зная, что делать.

Ее тоже охватили сомнения, потому что она не представляла, в какой лодке пленница. Дантио должен знать. Фабия хотела было показаться братьям, но для начала решила осмотреться. Она скользнула в воду, перебралась через мелководье и двинулась вперед, касаясь дна руками, пока не подплыла к лодкам. Их расставили на берегу «елочкой», корма в воде, носы на суше. Фабия села между первой и второй так, что над водой торчала только ее голова. И что теперь? Четыре шестидесятки веристов на расстоянии выстрела из лука — положение не из приятных. К тому же небо начинало светлеть там, где, судя по всему, был восток.

Фабия вспомнила видение. «Контроль лучше всего действует на кровных родственников». Но и с чужими людьми, бывает, получается. Ей ведь удалось взять под Контроль Пакара, а Салтайя подчинила себе часовых во дворце Терека. Приговоренные к смерти юноши, стоявшие на коленях в пещере, тоже были в ее власти. Фабия смогла бы справиться со стражниками, если б знала, где они. Мать должна отыскать Своих детей.

«Направь меня, священная Ксаран, я обращаюсь к тебе за помощью. Покажи Своей верной служанке, где…»

Где что? Стража? Жертвы? Возможно, ее братья прихватили с собой ножи, но она об этом не подумала. Паола не разгуливала по улицам с целью перерезать кому-нибудь глотку. И если Молчальница сбежит из плена, известно, что ждет веристов, которые ее охраняют. Видение показало, как дочь Храга расправлялась с нерадивыми стражниками, и не стоит рассчитывать на то, что Хорольд более великодушен, чем его мать и сестра. Своими действиями Фабия неизбежно убьет двух стражников.

С другой стороны, они ведь действительно посадили на цепь пожилую женщину. Это жестокий поступок. Кроме того, они почти наверняка погибнут утром, когда сюда явится «Новый Рассвет». Оправдание ли это для убийства?

Если Дантио и Орлад попытаются спасти Молчальницу самостоятельно, их почти наверняка убьют. Этот довод понравился ей куда больше. Фабия решила помочь своим братьям и задрожала в холодном предутреннем воздухе.

«Священная Ксаран, моя богиня, я посвящаю Тебе смерть двух стражников. Прошу, покажи мне, где их найти».

Так! Наконец-то Фабия услышала знакомый звук. Едва различимая тень стояла на корме и поливала водой воду.

— Я уже почти забыл, для чего еще нужна эта штука, — сообщил верист ночному мраку. — Как по-твоему, в Трайфорсе есть храм богини Эриандер?

Фабия подплыла ближе.

— В гарнизонном городе? — послышался голос с носа лодки. — Да там девки по улицам толпами гуляют! Лично я в первую же ночь хочу поставить рекорд.

— Дурак ты! — заявил верист на корме. — Между нами, Трак, дружище, мне совсем не хочется в Нардалборг. У меня такое чувство, что сатрап заберет домой далеко не всех.

Фабия подплыла к корме и оказалась под первым веристом. Когда он покончил со своими делами и уже хотел сесть, она выпрямилась. Воин вздрогнул, заморгал и с сомнением уставился на призрачную тень на темном фоне… Встретившись с ней глазами, он попал в плен.

«Здесь никого нет. Садись и спи».

Все прошло как по маслу. Верист и без того клевал носом: что толку охранять сидящую на цепи старуху? Через несколько минут он уже крепко спал. «Крепче!» — скомандовала Фабия и выждала время.

Его товарищ, сидевший на носу, зевнул.

— Скоро утро. Интересно, когда мы доберемся до Трайфорса? — Затем он позвал: — Могрант?

«Крепче, Могрант! Спи так, как ты никогда еще в жизни не спал».

— Могрант? — снова позвал его Трак. — Командир оторвет тебе яйца! Могги, проснись!

Тишина.

Трак что-то сердито проворчал, встал и пошел на корму, обходя ящики с грузом и спящую прорицательницу.

— Могги!

Он наклонился к другу, и тут Фабия царапнула ногтями по борту лодки.

Что? Он посмотрел в ее сторону и увидел в темноте два глаза…

«Спи!»

Немного испугавшись, он заворчал…

«Спи! Спи! Спи!»

Трак, словно осенний листок, опустился рядом с Мигрантом. Она погрузила обоих в глубокий сон, а затем отплыла, чтобы спрятаться за другой лодкой. Дантио наблюдал за происходящим с дальнего конца канала и наверняка все видел, даже если и не понял, что случилось.

— Уверен? — спросил Орлад, который, видимо, не знал, как прекрасно слышен на воде шепот.

— Можно обрезать им уши, все равно не проснутся.

В следующее мгновение у лодки появились две пары глаз, словно водяные хищники вышли на охоту. Братья выбрались на берег между третьей и четвертой лодками, а Фабия выпрямилась, чтобы ничего не пропустить. Они влезли на борт, и Дантио разбудил женщину, лежащую около мачты. Она была совсем седой и казалась невероятно маленькой и хрупкой рядом с двумя мужчинами.

— Что? Вуаль, Вуаль! Как замечательно! Я боялась, что ты отважишься на что-нибудь подобное. — Она говорила тихо, но явно не беспокоилась, что ее услышат. — А ты его близкий родственник, значит, ты Орландо.

— Орлад! — поправил ее он. — Пусти меня, Анто.

Он взял ее цепь руками и напрягся.

— А где Бенард? А ваша сестра?

— Бенард присматривает за Ингельд, — ответил Дантио. — А Фабия… где-то рядом.

Совсем рядом.

Плечи Орлада становились все шире и шире, пока бронзовое кольцо не лопнуло с громким треском. Верист рассмеялся и так легко поднял Молчальницу на руки, будто она ничего и не весила. В два больших шага он перепрыгнул через борт и бесшумно приземлился в траву.

— Придется немного промокнуть, леди, — сказал он и вошел в воду.

— Разве мне есть до этого дело, Герой? Как же я вам благодарна!

Дантио вошел в реку следом за ними.

— «Новый Рассвет» уже в пути.

— Да, знаю, — сказала женщина. — Разве ты их не видишь?

Прорицателю ничего не стоило найти обратную дорогу в лагерь «Свободного духа», а Фабии надо было лишь следовать за ним. Их миссия завершилась успешно, однако у нее остался неприятный осадок.

Она убила мастера Пакара, когда он попытался ее изнасиловать. Пераг Хротгатсон заплатил за то, что отнял жизнь у Паолы Апицеллы. Сейчас же она приговорила к неминуемой смерти двух человек, чтобы спасти женщину, работающую на Хорольда. С каждым разом поводы для убийства становились все менее серьезными. К чему это приведет? Неужели ей суждено стать еще одной Королевой Теней?

 

ГЛАВА 14

Хета Хетсона разбудил тихий стук в дверь. Он крепко спал и не слышал куда более громких стонов, скрипа и завываний ветра на пустоши вокруг Нардалборга, но тут было другое: кто-то пришел по делу. Он скатился со спальной платформы и промчался по комнате, не успев окончательно проснуться. Сквозь ставни в комнату вливалось тусклое предрассветное сияние. Он приоткрыл дверь. Его не удивило, что к нему явился Фрат Трансон, вожак белой стаи, стоявшей этой ночью на часах.

— Милорд, воины, патрулирующие границы крепости, доложили о санях, запряженных боевыми зверями. Они бегут со стороны Разбитой скалы.

— Подожди, — сказал Хет и вернулся в комнату, уже чувствуя предутреннюю прохладу. Он ощупью нашел табурет, на котором лежала накидка.

Его жена Фемунда даже не пошевелилась, но, судя по дыханию, уже не спала. Следуя многолетней привычке, он надел накидку, одновременно засунув ноги в сапоги.

Став комендантом Нардалборга, Хет сразу же приказал патрулировать границы крепости. Командир войска Терек, который всегда презрительно относительно к чужим идеям, насмешливо спросил его:

— Кого ты боишься?

Это было в те годы, когда дети Храга задавили все сопротивление в Вигелии, а флоренгианский Мятежник еще ни у кого не вызывал серьезных опасений.

— Только священного Веру, милорд, — ответил Хет. — Но это позволит держать людей в форме, да и животным будет полезно. А если какой-нибудь враг захочет помешать нам связаться с вашим благородным братом, вы поймете, что мы поступили правильно, приняв подобные меры предосторожности.

Сатрап убрался восвояси и больше на эту тему не заговаривал, что в его случае означало одобрение. С тех пор каждую ночь, если не мешала непогода, отряд из двенадцати человек и трех мамонтов патрулировал окрестности Нардалборга.

Дверные петли громко заскрипели, когда Хет открыл ее и закрыл за собой. Фрат протянул ему теплый плащ.

— Когда подул этот жуткий ветер?

— Совсем недавно, милорд. И котелок не успел бы вскипеть.

Ни один враг в здравом уме не пойдет в наступление при таком урагане, но, с другой стороны, если оно уже началось, остановить его нет возможности. Два Героя шагали по мрачным коридорам. Фрат нес фонарь, и их тени плясали на каменных стенах.

— Сани, говоришь?

— Да, милорд. Четверо их тащат, трое сопровождают.

Хет знал, что рано или поздно ему придется ответить за свои грехи, только не ожидал, что это произойдет так скоро. Прошло всего два дня с тех пор, как он отправил бывших соучеников Орлада в Трайфорс, чтобы те помогли мальчишке, если сатрап попытается исполнить свои безумные угрозы. Разумеется, официально приказ звучал иначе, но те, что поумнее, сообразили, что от них требуется. Строго говоря, Хет не нарушил закон, но превысил свои полномочия и, вероятно, помешал командиру исполнить задуманное. Времени прошло мало, однако они могли успеть. Из Нардалборга ушло двенадцать воинов, а возвращается только семь? Допустим, в санях раненые… Нет, верист либо погибает, либо исцеляется. Хету придется объяснить гибель пяти человек, не считая потерь другой стороны. Терек сожрет его печень на завтрак. Вполне возможно, Хет возглавит Шестой Караван, навсегда бросив в Вигелии Фемунду и детей.

Его тень бежала впереди по лестнице. Фрат следовал за ним с фонарем.

Что вынудило их отправиться в путь ночью, по заснеженным пустошам, да еще в боевой форме? Такое безрассудное поведение можно объяснить только тем, что враг дышит им в затылок. Их преследуют люди Терека? Страшно подумать, что будет дальше. — Какой фланг?

— Задний, милорд. — Голос Фрата эхом отразился от каменных стен лестницы.

Это хорошо. Командир фланга Веринкар — прекрасный молодой воин, первый на очереди, чтобы стать вожаком стаи, когда у Охоты Нардалборга возникнет такая нужда. В любой ситуации он сохранит хладнокровие.

Худшие опасения Хета могли подтвердиться. Вот уже два года до него доходили слухи о дезертирах из отрядов, отправляющихся во Флоренгию, а этим летом потери были просто пугающие. Пропадали целые охоты. Один фланг, пришедший с юга, сообщил, что из их охоты больше никто не добрался до Трайфорса. Хет выслушал их, расспросил, велел произвести подсчеты. Всякий раз, когда он пытался обсудить это с отцом, Терек отказывался его слушать. Хет даже подумывал, не послать ли письмо в Скьяр, Салтайе. Еще не поздно это сделать, нужно только дождаться ветров, дующих вниз по течению.

Письмо станет вторым актом неповиновения, но это его проблемы, а не чьи-то еще. Дезертирство в таком масштабе свидетельствовало о серьезном заговоре. Возможно, зреет восстание, и в прошлом мятежники часто начинали с того, что пытались отрезать Стралга от подкрепления, идущего через Нардалборг.

Неужели впереди новый мятеж? Если так, то враг просчитался. Охота Нардалборга не только полностью восстановила свои ряды — в форте находится еще около четырех шестидесяток воинов для Шестого Каравана. Хет даст повстанцам серьезный отпор.

Ночной воздух поджидал его за дверями, точно океан ледяной воды. Дрожа от холода, Хет вышел на стену. На востоке, в черном, испещренном звездами небе, появился серебристый солнечный ореол дивной красоты. Над головой Хета таяли, исполнив свой короткий танец, красные и зеленые всполохи, а на западе розовая гряда облаков с яркими башнями и бастионами указывала на то, что над океаном бушует ураган. За его спиной тянулись покрытые инеем крыши крепости. В поле между нею и городком метались снежные вихри. Под их прикрытием к ним мог подобраться любой враг, да только он замерз бы до смерти по дороге.

Хету отсалютовали часовые в теплых одеждах.

— Видели что-нибудь? — спросил он.

От Веринкара наверняка уже спешит еще один боевой зверь.

— Мой господин добр. Приближается мамонт, милорд. Командир фланга Хранкаг идет вниз, чтобы сделать доклад.

Что?! У Хета по спине пробежал холодок. Веринкар спятил? Командир патруля должен прислать боевого зверя, чтобы тот доложил о гостях. Если у них мирные намерения, он имеет право заговорить с ними и узнать их имена, прежде чем отправлять второго боевого зверя в Нардалборг. Отпустить мамонта и тем самым нарушить целостность отряда — вопиющее нарушение приказов командира. Хет, изо рта которого вырывались облака пара, повернулся к вожаку стаи Фрату.

— Объяви общий сбор.

Фрат хотел было возразить, но уже в следующее мгновение военная дисциплина взяла свое, и он помчался вниз по лестнице, оставив дверь распахнутой.

— Очень скоро у вас будут гости, — предупредил Хет часовых. — Не зевайте. Возможно, на нас хочет напасть враг.

Он пошел к двери.

— Мой господин добр. Еще два мамонта следуют за первым, милорд. Только что показались.

В глазах Хета стояли слезы от ветра, и он почти ничего не видел на таком расстоянии, да еще в темноте. Потрясенный, он уставился в ночь.

— Ты уверен?

— Не уверен, милорд. Мне так кажется.

— Молодец! Ты ведь понимаешь, что это либо не наши мамонты, либо на них сидят чужаки?

— Мой господин добр. Хотите сказать, что весь задний фланг погиб?

— Возможно.

А если командир фланга Веринкар жив, Хету придется его прикончить.

* * *

Когда над горизонтом появился край солнца, и небо вдруг стало ослепительно синего цвета, все Герои Нардалборга заняли позиции на крепостных стенах. И даже те, что должны были отправиться с Шестым Караваном под командованием действующего командира охоты Зарпана во Флоренгию. Хет приказал выслать вперед еще двух мамонтов, но они до сих пор не покинули загонов. Поскольку у него не было времени эвакуировать город, Хет отправил туда правый фланг золотой стаи — предупредить жителей об учениях.

На самом деле он понимал, что тревога ложная. Если бы армия боевых зверей хотела напасть на крепость, они бы уже были здесь, однако Хет не собирался распускать солдат, пока не станет ясно, что происходит. Нельзя пренебрегать даже малейшей опасностью, ведь могут погибнуть люди.

По непонятному капризу природы ветер стих так же неожиданно, как и поднялся. Хет стоял на стене и наблюдал за приближением трех мамонтов: один шагал впереди, двое — на приличном расстоянии позади него. Хет узнал самца по кличке Розовый Бутон. У него на шее сидел настрианин, но спины мамонтов были так круты, что паланкин рассмотреть не удавалось. Однако разведчики доложили, что в нем находятся командир заднего фланга Веринкар и двое его солдат, а также неизвестный человек, плотно укутанный в меха. Хет обратился с молитвой к Веру, чтобы это был сатрап Терек — единственный, кто имел право отменить его приказы.

Вернулся еще один боевой зверь. Он мчался по снегу, и его медный ошейник сверкал на солнце. Обогнув мамонта на безопасном расстоянии, он остановился прямо под главными воротами. Его тело замерцало, и в следующее мгновение Хет увидел обнаженного молодого человека, лицо которого морщилось от боли после перехода в человеческую форму.

Фрат, его вожак, взглянул на Хета, испрашивая разрешения, после чего крикнул:

— Поднимайся сюда, Такрин!

Выпустив когти на руках и ногах, юноша взлетел вверх по деревянным воротам, и во все стороны полетели щепки. Он промчался но подвесному мостику и взобрался на каменный навес. В следующую секунду он уже стоял на бастионе, вновь приняв человеческий облик, мокрый и запыхавшийся. Ему было проще пройти в ворота и залезть по отвесной стене, но он решил воспользоваться случаем и показать, на что способен.

— Докладывай, воин. — Фрат протянул ему накидку.

— Мой господин добр. Воины заднего фланга едут на Крикунье. Вонючка несет на себе семь человек. Я увидел три медных ошейника и думаю, что остальные четверо — тоже веристы, потому что они голые. И… вроде как жмутся друг к другу.

Наверное, для тепла?

— Милорд? — проговорил Фрат.

Хет кивнул.

— Отлично, Герой. Что-нибудь еще?

— Кажется, чужаки без сознания.

Неудивительно, если они долго бежали в боевой форме.

— Мой господин добр… — смущенно проговорил юноша.

— Да?

— На Розовом Бутоне едет не верист, милорд. Она на меня посмотрела… и, кажется, я ее узнал.

Ее?

— Продолжай, — велел Хет, хотя и сам обо всем догадался.

— Думаю, это леди Салтайя, милорд. Я видел ее несколько лет назад, когда она приезжала в Трайфорс.

Хет тоже видел ее тогда впервые. За прошедшие пятнадцать лет она навещала своего брата три или четыре раза, но ни разу не бывала в Нардалборге. От кого же она спасается, раз загнала своих людей до смерти? Неужто она бежит от самого Скьяра? Или из Косорда? Или из Трайфорса? Терек не предупреждал о ее приезде. И где сам Терек? Может быть, Трайфорс осажден, и он остался там? Или тоже скоро будет в Нардалборге?

— Прекрасно, Фрат, — сказал Хет. — Вы свободны, но держитесь начеку. — Он подозвал других вожаков и обратился к Ратуру, чья стая должна была нести первую дневную вахту. — Отбой тревоги.

— Милорд…

— Мы остаемся в полной боевой готовности. Отправь своих людей и черную стаю на расширенное патрулирование границ. Главное внимание пусть уделят дороге из Трайфорса, но следят и за другими подступами к крепости. Если увидят что-нибудь необычное — что угодно — пусть немедленно доложат, отправив двух боевых зверей. Воины из Шестого Каравана займут посты на бастионах. Голубая стая эвакуирует город. Всех людей и как можно больше животных перевести в форт. Ириг, красная стая свободна, но будьте начеку. Это не учения! Все.

Офицеры помчались выполнять приказы. Пронзительный рев труб возвестил об отмене боевой тревоги. Хет посмотрел на мамонта, шедшего по дороге к воротам. Его так и подмывало не открывать их и отправить тетушку восвояси. Командир войска Терек редко откровенничал со своим последним живым сыном, но иногда, изрядно выпив, что-то бессвязно бормотал про Салтайю и свое детство. Он боялся ее больше, чем священного Веру. Он мрачно намекал, что она Избранная, и приходится ему матерью, а не сестрой, или даже матерью и сестрой одновременно. Она якобы убила Храга, его отца, и Терек не признавал Хета своим сыном лишь затем, чтобы уберечь его от цепкой хватки Салтайи. Так он говорил.

Увы, Терек совсем не тот, что прежде.

— Она забрала у меня Храга, Стралга и Нарса, — сокрушался он о троих погибших сыновьях. — Держись от нее подальше!

Два мамонта, отправленных в качестве подкрепления, наконец вышли из загонов и двинулись по занесенной снегом дороге навстречу Вонючке и Крикунье. Скоро границы Нардалборга снова будет обходить патруль, и это несколько успокаивало Хета. Он помчался вниз по ступеням. Нужно предупредить Фемунду, что у них гости, и срочно приготовить мясо и одеяла для эскорта Королевы Теней — для тех, кто выжил в этом жестоком испытании.

Хету стало не по себе при мысли о том, что придется разбираться с командиром фланга Веринкаром. Неужели он настолько глуп, что нарушил приказ командира охоты в угоду сестре сатрапа? Он очень сильно рисковал, ослабив патруль и взяв с собой только одного настрианина. Пока две самки покорно идут домой за самцом, но без настриан им в голову может взбрести, что угодно. Например, захотят сбежать. Хет уже видел такое: мамонты начинали валяться по земле, сбрасывая паланкины. И, естественно, пассажиров.

Веринкар нарушил воинский приказ. Раз ему хватило наглости вернуться в форт, его надо бросить в темницу, но ни один верист не будет сидеть в заточении. Значит, прольется кровь.

 

ГЛАВА 15

Бенард Селебр оделся за несколько секунд — закрепил набедренную повязку и нацепил сандалии. Снаружи кто-то кричал и разбирал их палатку. Солнце еще только начинало вставать, и на небе между горами и покровом из туч пробилась тонкая полоска света. В лагере царил настоящий хаос.

— Подождите! — завопил он, когда два матроса начали вытаскивать колышки. — Моя жена еще не…

Но она уже проснулась, хотя и всего пару мгновений назад. Палатку тут же унесли. Ингельд стояла на коленях, натягивая платье, и ее голова с копной медных волос только что появилась из ворота. Люди вокруг кричали и носились, как угорелые. Бенард начал спешно рассовывать вещи по сумкам. Даже глуповатый художник сумел сообразить, что лодка вот-вот отчалит.

— Не убирай, она мне нужна! — Ингельд выхватила у него расческу.

Ее роскошные волосы по утрам доставляли ей кучу неприятностей.

Мимо прошел, спотыкаясь, Дантио, несший свернутую палатку. Бенард вскочил на ноги и загородил ему дорогу.

— Что…

— …происходит? — Прорицатель широко улыбнулся. — Недоумки Хорольда обнаружили пропажу Свидетельницы. Он в страшной ярости. Приказал обыскать острова. Полагаю, нам незачем тут задерживаться.

Дантио пошел было дальше, но вновь наткнулся на своего могучего брата.

— То есть вы ее спасли? Кто тебе помог?

— Орлад составил мне компанию. Травил анекдоты.

— А где обещанный «Новый Рассвет»? — прорычал Бенард.

Дантио взглянул на восток.

— Уже близко. Но не очень, увы. Если хочешь помочь, братик… — Он всучил Бенарду громадный сверток, тот его схватил, да так и остался стоять.

Затем, сообразив, что надо поторапливаться, он побежал к лодке, швырнул в нее палатку и вернулся.

По пути Бенард встретил сестру, которая тащила свою сумку с вещами.

— Значит, ты смогла! — сказал он, обнимая ее. — Поздравляю! Замечательно!

— Я? — В глазах Фабии появилось искреннее непонимание. — С чего ты взял?

— У тебя мокрые волосы, и от тебя разит Вроггом.

— Ты совершенно невыносим, Бенард Селебр, — прошипела она. — Сначала строишь из себя простачка, а потом выясняется, что ты чуть ли не умнее Хорта!

Его большой рот растянулся в довольной улыбке.

— Орлад сразу сказал, что без особой нужды Дантио не обратился бы к тебе за помощью. А ты не боишься, что я начну хвастаться всем подряд сестричкой Избранной, не боишься? Другие ведь не поймут.

— А ты понимаешь?

Бенард не понимал, но решил доверять сестре, покуда у него не появится повод изменить свое мнение.

— Помнишь тот день, когда мы встретились? Ингельд спросила, моделью для какой богини ты могла бы стать.

Она приподняла свои красивые брови.

— Ты ответил, что Храды.

— Надо же было как-то ответить.

— Ты уже тогда догадался? — недоверчиво спросила Фабия.

— Заподозрил. И я не сравнил бы тебя ни с кем из Светлых.

— Я выгляжу порочной и злой, так, что ли?

— Нет, нет! — Он взъерошил волосы. — Не умею я говорить. Последователи культов Светлых… они одноцветны. Орлад — сама воинственность. Дантио — чистое любопытство. Любовь, война, закон… Ты не подходила под эти категории. Ты похожа на радугу, темную радугу — из синего, бордового, оливкового, коричневого… И в тоже время ты недостаточно тусклая для непосвященной. Не могу объяснить. Мне нужно нарисовать. — Он обрадовался ее улыбке. — Это же замечательно, Фабия! Есть старая поговорка о том, что два бога лучше одного. А у нас их четыре!

Она поцеловала его в поросшую щетиной щеку.

— Ну, тогда сглаз тебе не грозит. Побеседуем в лодке. Ты будешь рисовать, а я говорить.

— Бенард! — окликнула его Ингельд, стоявшая возле кострища.

Он вспомнил о Хорольде и помчался к жене. Та стояла рядом с сидящей на скамье женщиной — пожилой, маленькой и растрепанной. Ее платье было порвано, а на одной стороне лица появился шрам, которого раньше не было. Ингельд хотела представить его Свидетельнице.

— Госпожа Лония! — Он опустился на колени. — Я пришел в ужас, когда брат рассказал мне об испытаниях, выпавших на вашу долю.

Она ласково улыбнулась.

— А я волновалась за тебя, мастер-художник. Весть о том, что вы с наследной правительницей живы и здоровы, принесла мне вчера много радости.

— Вы знакомы? — удивленно спросила Ингельд, позабыв, что Бенард в Косорде знает всех.

— Еще вчера днем я не догадывался, что госпожа Лония — Свидетельница, но она была одной из моих первых заказчиц.

— Не совсем так, миледи, — проговорила старушка. — Я попросила юного мастера-художника Бенарда расписать стену в моем доме. Когда я сказала, что не смогу заплатить серебром, он заявил, что ему все равно.

— Да, вы и в самом деле знаете Бенарда! — рассмеявшись, сказала Ингельд.

— В конце концов она заплатила мне даже больше, чем я просил, — добавил Бенард. — Я всегда могу отличить честного человека от обманщика.

— И что ты сделал с деньгами? Нет, не говори.

— Не бойся, я все равно не помню.

Мимо промчался верист.

— Пора отчаливать, дамы! Чудовища близко. — Это был красавчик Ваэльс.

— Бенард, — сказала Ингельд. — Свидетельница ослабла после тяжелых испытаний, которые ей довелось пережить, а к ее ноге до сих пор приделана цепь, поэтому…

— С удовольствием! — Бенард подхватил старушку на руки и зашагал по поляне. — Вам не помешает немного поправиться, госпожа.

Она рассмеялась.

— Я чувствую себя заблудившимся ребенком, которого чудом спасли. Вы, Селебры, крепкие ребята.

— Орлад — обманщик, — заявил Бенард. — Настоящий силач тут я. Дантио достались фамильные мозги. — «А самая опасная из нас — Фабия». — Что было после нашего побега из Косорда? Нимфа Хидди долго развлекала сатрапа?

Пожилая леди глуповато ухмыльнулась.

— Благодаря ей он был занят два дня и три ночи, но потом она испугалась за свою жизнь и сбежала на лодке вниз по течению. Впрочем, это известно только Свидетельницам. Хорольд пришел в себя, обнаружил… хм-м-м… пропажу наследной правительницы и ураганом ворвался в наши покои. Увидев, в какой он ярости, я отослала всех прочь. Когда я сказала, что не знаю, где вы (а я в самом деле не знала, потому что вы уже были далеко), он меня ударил. — Лония прикоснулась к красным шрамам на щеке.

— Чудовище! — возмутился Бенард. Сатрап весил, наверное, в четыре раза больше этой хрупкой женщины.

— С одной стороны, да, — кивнула Свидетельница. — А с другой, все было к лучшему. Мы много лет готовились к чему-то подобному.

— Хорольд нарушил условия договора? — спросила Ингельд, едва поспевавшая за Бенардом.

— Да, нарушил! Если бы кто-нибудь из нас ему солгал, нас бы подвергли анафеме, но когда верист меня ударил, договор потерял силу.

Выходит, Дантио больше не угрожает опасность! Хорольд нарушил договор первым.

Лодка уже виднелась за кустами и тощими деревьями. Ее спустили на воду, и команда с пассажирами забирались внутрь. Другие речные жители тоже проведали об угрозе, и два их судна направлялись вверх по течению. Гребцы безмолвно работали веслами.

— Получается, сатрап силой заставил вас рассказать, куда мы направляемся? — спросил Бенард.

Свидетельница вздохнула.

— Боюсь, что так. Я видела, как вы поплыли вниз по течению, и не знала, что вы вернулись назад, пока не встретилась с вами прошлой ночью. Обманывая, я сказала ему правду — да будет благословенна Всевидящая…

— Стало быть, священный Демерн решил восстановить справедливость, — твердо заявил Бенард. — Сегодня Хорольд встретит свою судьбу.

— Он уже близко? — спросила Ингельд.

— Примерно на полпути от лагеря, — ответила прорицательница. — Его люди рассредоточились по всем островам, поэтому они плывут не слишком быстро.

— А «Новый Рассвет»?

— Несколько шестидесяток взмокших воинов движутся вниз по течению Молочной, но они будут здесь не раньше чем через одно кипение котелка. Возможно, нам удастся убежать, но и сатрапу, боюсь, тоже. Если он испугается, то быстро доберется до Косорда.

«Смешно, — подумал Бенард, — верист будет спасаться бегством!» Хорольд должен помнить, что сестра, которую он смертельно боится, рядом. Если он появится в Трайфорсе без приказа, в погоне за сбежавшей женой (к тому же так и не пойманной), Салтайе это будет не по душе. Мало того, он не захочет признаваться, что нарушил драгоценный договор со Свидетельницами. Поступив так, он своими руками лишил себя зрения и потерял надежду отыскать Ингельд. Он мог подумать, что Молчальница сбежала в родной Косорд. Да, у Хорольда есть не один повод туда вернуться.

А это будет настоящей катастрофой!

Тропинка между двумя деревьями стала совсем узкой, Ингельд на мгновение оказалась сзади и не услышала его вопроса.

— Я по-прежнему отмечен судьбой? — тихо спросил Бенард.

Старушка вздрогнула от удивления.

— Он и об этом тебе рассказал?

— Я отмечен?

Она кивнула.

— Спасибо, — произнес он, жалея, что ответ не отрицательный.

«Свободный дух» превратился в покачивающийся на волнах хаос. Кое-как побросав вещи и инструменты, матросы забирались под высокие груды в поисках весел, вытаскивали их и закрепляли в уключинах, грозя разбить головы тем, кто стоял рядом. Пассажиры старались держаться от них подальше, но два вериста крепко цеплялись за кусты, чтобы лодка не уплыла. Пока Орлад помогал Ингельд подняться на борт, Бенард передал Молчальницу могучему Снерфрику, которому пришлось выпустить ветку, чтобы ее принять.

Бенард незаметно сделал шаг назад и растянулся на земле за кустами. Он спрятал лицо в траве и замер. Обычно люди не видят того, что находится прямо у них под носом, и его простая уловка сработала. В суматохе даже веристы не заметили его отсутствия. Два последних Героя сели в лодку, и та отчалила.

На реке царила тишина. Сердитые голоса, скрип уключин, крики гребцов — вскоре все звуки стихли вдалеке. Дантио и Молчальница, конечно же, скоро его увидят, и тогда начнется грандиозное сражение между пассажирами, требующими вернуться за ним, и командой, мечтающей сбежать от Хорольда. Едва ли Орлад и его воины управятся с веслами, так что скорее всего победят матросы.

В обычных обстоятельствах Бенард вовсе не был склонен к безрассудным поступкам, но Ингельд не будет чувствовать себя в безопасности, пока жив Хорольд. Очень скоро ей придется вернуться домой и исполнить долг перед священной Веслих: родить Оливию в городе, которым ей суждено править. Хорольд сам забрался в капкан, и его нельзя оттуда выпускать. Хорошая ловушка требует хорошей наживки.

Бенард по-прежнему отмечен судьбой. Значит, он может изменить сущность мира.

Он поднял голову и убедился, что благодаря длинным веслам «Свободный дух» уже скрылся за излучиной реки. Приближалась еще одна лодка. Бенард поднялся и помчался через поляну к берегу. Когда Дантио его увидит, то догадается, что задумал безумный братец, но поймать его будет уже непросто.

Он добрался до берега, проверил, крепко ли завязаны сандалии, нырнул в воду и поплыл к другому острову, а оттуда по лабиринту речушек. Всякий раз, когда была возможность, он выбирался на сушу и молился Анзиэль.

«…Велико Ее могущество и бесконечно царство Ее благословения… Она есть солнце, свеча и звезды…

Я знаю, что не умею врать, миледи, но умоляю хоть разок сделать так, чтобы моя ложь выглядела правдой. Я не отличаюсь храбростью, но Ты можешь придать мне смелый вид». Он представил свое лицо — честное и серьезное. «Пусть сегодня я буду выглядеть именно так!» Только сегодня — один-единственный раз. Скорее всего он не доживет до полудня, а если и доживет, то наверняка пожалеет об этом. Хорольд может быть невероятно злопамятным.

Когда Бенард решил, что погоня ему больше не грозит, он нашел на большой поляне полуразвалившуюся скамейку и сел, чтобы отдышаться и сочинить достоверную историю. Он уже справился с первым и значительно продвинулся во втором, когда среди деревьев показались два Героя, а за ними еще несколько. Увидев художника, они помчались к нему.

Да, ничего хорошего его не ждет. Командиром фланга оказался Варс Варсон — кадет в отряде стражи при дворце Косорда. Он отличался еще более злобным нравом, чем его дружок Катрат. Когда он вместе с половиной своего фланга подбежал к Бенарду, тот уже стоял на коленях, смиренно опустив голову.

— Похоже, сегодня у нас удачный денек, — сказал Варе. — Где женщина?

— Скажу только сатрапу, — ответил Бенард, и его тут же прижали к земле.

Командир фланга облизнул костяшки пальцев.

— Норк, ты у нас самый голосистый. Извести Борова. Лицо одного из веристов людей скривилось, словно от резкой боли, и он издал нечеловеческий вопль:

— Мы поймали грязнолицего!

Затем последовала серия пронзительных сигналов, как будто запел горн. Его, наверное, услышали даже в Трайфорсе. Варе пнул Бенарда.

— Вставай, червяк! И постарайся удержаться на ногах. Он принялся избивать его кулаками. Попытки Бенарда отразить удары, увернуться или ответить не увенчались успехом. Он мог бы сломать Варса о колено, словно прутик, если бы тот стоял неподвижно, но верист был опытным и умелым воином. А Рука — нет. Бенард вдруг обнаружил, что лежит в траве, окровавленный и стонущий от боли.

— Твоя очередь, Рантр, — распорядился Варе. — Только не убивай его.

Его люди повеселились от души: они по очереди пинали Бенарда и заключали пари, через сколько ударов он снова упадет на землю. Когда он уже не мог больше стоять, они просто били его — по почкам, животу, голове, лицу, между ног. Его крики только подливали масла в огонь. «Я действительно сейчас умру. Ингельд! Ингельд!» Его мучения продолжались так долго, что все котелки в Вигелии успели бы вскипеть, но в конце концов кто-то схватил его за волосы и поставил на колени. Бенард увидел перед собой клыки и морду сатрапа Хорольда.

— Где моя жена?

— На ферме на берегу Молочной, милорд, — ответил он, глядя на жуткие копыта сатрапа, которыми тот в любую секунду мог его прикончить.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел, чтобы доложить вам, милорд.

Бенарда больше не заботило, уверенно ли он выглядит: на превращенном в кровавое месиво лице ничего нельзя было прочитать. Он лишился нескольких зубов и плохо видел одним глазом.

— С какой стати?

Как там он придумал? Ах, да… Бенард выплюнул несколько сгустков крови.

— Потому что она чахнет и тоскует. Она должна вернуться домой, в родной город, иначе умрет!

— А вот ты умрешь в любом случае. Тебе это известно?

— Мой господин добр.

— Ничуть! Скоро ты это поймешь, — рассмеявшись, заявил Хорольд. После такого отличного начала день обещал быть просто незабываемым. — Ты сделал ей ребенка?

Бенард смутно припомнил свои рассуждения о том, что ему не поверят, если он станет это отрицать.

— Да, но она его потеряла. Богиня его отвергла.

Он знал, что Хорольду это понравится.

Сатрап вновь рассмеялся. Он уже давно покинул дворец с ванными и ароматной водой, и от него разило, как от горящей кучи навоза. Хорольд повернулся к своим людям.

— Вожак стаи, позови лодки.

Тут же раздался громкий вой и ответный вопль откуда-то издалека.

— Кто украл прорицательницу из моего лагеря?

Сквозь разбитые зубы, опухшими кровоточащими губами Бенард пробормотал:

— Не знаю, милорд.

Видимо, Хорольд его ударил, потому что Бенард опять лежал на земле, а мир вращался у него над головой. Во рту была кровь и осколки зубов.

— Забирайте его, — велел Хорольд. — Но больше не трогайте, а то лишите меня удовольствия.

* * *

В лодке сатрапа не оказалось речных жителей. Либо он просто захватил ее и вышвырнул их вон, либо они в ужасе сбежали. Хорольд всю свою жизнь путешествовал по Вигелии, разбивая лагеря в самых разных местах, и прекрасно ориентировался на воде и земле. Кроме того, он знал толк в засадах и отправил шесть лодок вперед, а еще шесть или больше защищали его с тыла.

Река Молочная несла белесые воды между островами, ветер постоянно менял направление, но Хорольду не надо было поднимать паруса или пользоваться рулевым веслом. Людей у него хватало: шестнадцать веристов шли рядом, толкая лодку. Когда они отправились в путь, Врогг доходил им до плеч, поэтому они разделись, побросав накидки и обувь на палубу. Им было непросто тащить судно по мелководью Молочной, и они посинели от холода, а их тела покрылись мурашками. Хорольда это не волновало.

Он сидел, удобно устроившись на корме. Бенарда посадили посреди палубы, крепко привязав к мачте. Он то и дело терял сознание, а боль была такой невыносимой, что он плохо понимал происходящее. От последнего удара у него двоилось в глазах, а в ушах звенело. Бенард сидел в алой луже собственной крови. Вчера он попросил богов отправить Хорольда вслед за его братом Тереком, но сейчас он сам туда направлялся. Вот так и бывает с теми, кто проклинает других.

— Пленник! — прорычал Хорольд в третий или четвертый раз.

Бенард чуть поднял голову и приоткрыл один глаз.

— Милорд?

— Я уже говорил, что убью тебя первым, если это ловушка? Сначала оторву яйца, а потом растерзаю тебя на мелкие кусочки.

Скорее всего так он и сделает.

Бенард попытался разглядеть расплывчатый, неясный, двоящийся перед глазами пейзаж. В прошлый раз мимо проплывали крестьянские поля, а теперь — тростник и болота с небольшими зарослями ив, кизила и бочковухи. Появился и вскоре исчез городок Молоко. Повстанцев из «Нового Рассвета» все еще не было видно, зато флотилия сатрапа не наткнулась на «Свободный дух», чего он боялся больше всего.

— Далеко до фермы? — спросил сатрап.

Губы Бенарда распухли и мешали говорить. Если он подождет еще немного, то вообще не скажет того, что собирался. Это наверняка его убьет, но безрассудство и так завело его слишком далеко. Жизнь причиняла ему много страданий.

— Нет никакой фермы, — выдавил он. — Это ловушка. Твоему правлению конец, чудовище. Мой брат Орлад и его друзья вчера убили Терека. — Он выплюнул еще несколько сгустков крови, и мир снова завертелся в бешеной пляске. — Чуть позже в Трайфорсе произошло сражение. Я не знаю, получила ли твоя сестра по заслугам, но непременно получит. В этих лесах полно повстанцев. Они называют себя «Новый Рассвет».

— Ты не в себе!

— Насчет ребенка я солгал. Моя дочь будет править Косордом после Ингельд.

Великан глухо заревел, в ярости вскочил на ноги и занес руку с длинными, острыми когтями.

— Флоренгианское дерьмо!

Он шагнул вперед.

Воины, шлепавшие по воде рядом с лодкой, услышали молитву Бенарда и стали с интересом ждать, когда их командир разорвет грязнолицего на части. Они почти не следили за происходящим вокруг (а следовало бы), поэтому не успели быстро перейти в боевую форму, когда из тростников выскочила сотня боевых зверей. Солдаты, которых атаковали одновременно два зверя, умирали сразу. Вверх и вниз по течению реки разразились отдельные сражения, но команды других лодок увидели, что случилось, и успели подготовиться. Там поединки шли дольше. Впрочем, с тем же исходом.

Гатлаг Гатлагсон давно говорил, что сатрап Хорольд решится принять боевую форму, только если надо будет спасать собственную жизнь. Этот день наступил. Его боевой зверь больше походил на медведя с восемью лапами, чем на кабана. Он оброс желтой шерстью, когти походили на крюки для мясных туш, изо рта торчали кабаньи клыки. Сатрап располосовал ими двух повстанцев и в следующее мгновение исчез под целой стаей боевых зверей. Лодка развалилась, когда гора плоти ударила в ее борт, но не утонула, потому что река была слишком мелкой. Чтобы прикончить Хорольда, мятежникам пришлось разорвать его на части.

Бенард видел, как это произошло. Боги ответили на его молитву. Теперь он умрет счастливым.

 

ГЛАВА 16

Хет Хетсон никогда не обращал особого внимания на бредни Терека о том, что Салтайя — Избранная. Он вообще не очень-то верил в Избранных: разве человек может почитать смерть и зло? Теперь у него возникли сомнения на этот счет.

Розовый Бутон — кошмар, ставший реальностью, ходячая косматая гора — миновал ворота крепости, глядя по сторонам умными, налитыми ненавистью глазами. Он был стар, его огромные изогнутые клыки стерлись и обломались, но силу он не растерял. Настрианин Треб распростерся на его спине, чтобы его не раздавило перемычкой ворот, и что-то пробормотал в волосатое ухо мамонта, заставив его остановиться. К ним подбежали люди, толкавшие перед собой лестницу на колесах.

Паланкин имел форму небольшой лестницы, установленной на длинной крутой спине. Шесть скамеек свободно вместили бы по два человека, и даже по три, если потесниться. Розовый Бутон мог нести их целый день. Два молодых Героя сидели на нижней скамейке, съежившись от страха, но Хет не мог определить, что вызвало их страх — женщина, гнев коменданта или боги. Возможно, все вместе. Наверху, рядом с настрианином, устроились Королева Теней и командир фланга Веринкар. Хет думал, что его лицо будет пепельно-серым от ужаса, однако командир улыбался. Когда Салтайя встала, чтобы сбросить меховой плащ, Веринкар вскочил первым и благоговейно снял его с плеч Салтайи, будто мальчик, познавший первую любовь. Вот тогда Хет поверил в силу зла, и будь у него лук, он бы выпустил в ведьму стрелу. Как она смеет совращать его лучшего воина? Теперь это жалкое подобие человека. Он все равно что умер.

Два воина соскочили на землю и затерялись в толпе. Одетая в черное Салтайя начала медленно спускаться по ступенькам. Веринкар оставался рядом, не обращая ни малейшего внимания на стоящего у основания лестницы Хета и на вожака стаи Фрата с отрядом воинов, мрачно сжимающих бронзовые кандалы. Едва ли оковы им пригодятся. Веринкар — превосходный боец и наверняка заберет на тот свет одного или двоих. Вся крепость знала, что сейчас произойдет, и сотни глаз смотрели на разворачивающуюся перед ними трагедию.

Королева Теней остановилась.

— Командир охоты Хет!

Он слегка поклонился.

— Добро пожаловать в Нардалборг, миледи.

Она оглядела отряд, повернулась к Веринкару и что-то прошептала ему на ухо. Он кивнул. Салтайя пошла дальше. Он не отставал.

Застыв на последней ступеньке, она протянула руку Хету. Он попятился, охваченный внезапным отвращением, и приказал ближайшему веристу проводить леди. Салтайя отступила, дав Веринкару расчистить пространство у основания лестницы, но дальше не пошла.

Совсем непросто лишить свободы провинившегося вериста. Его должны арестовать воины его стаи, поскольку в таком случае он не попытается нанести им максимальный урон, а те не выступят на его защиту. Фрат, содрогнувшись, шагнул вперед. Он держал в руках массивные кандалы, какие остановили бы и мамонта; затем на преступника, если он еще будет жив, наденут ножные оковы, цепи и каменный груз.

— Командир фланга, ты обвиняешься в нарушении воинского приказа. Тебя заключат в тюрьму до рассмотрения судом твоего дела.

— Мой господин добр. — Веринкар повернулся и смиренно сложил руки за спиной.

Хета словно ударили. Все собравшиеся изумленно охнули. Тогда Хет обратил свою ярость против вожака стаи Ратура:

— Яйца Веру! Ты только и можешь, что глазеть по сторонам, высунув язык? Вы мужчины или совы? Если у твоих солдат нет другой работы, пусть разгребают снег! — Все тут же занялись какими-то бессмысленными делами.

Быть может, им уже пора рыть могилу. Хет кивнул Королеве Теней.

— Пойдемте, миледи.

* * *

Комната стражи была маленькой и тускло освещенной. Вдоль стен протянулись скамьи, рядом стоял потертый стол. Пахло застарелым потом, но пылающие в очаге дрова создавали уют. Салтайя подошла к огню. Хет закрыл дверь и остался у входа.

Грея руки и не глядя на него, Салтайя сказала:

— У меня важная новость, командир охоты.

— Я это понял, увидев, как вы сюда добрались.

Вот теперь она взглянула на Хета. Ее лицо под черной накидкой покраснело от холода. Большого сходства с Тереком он не увидел, впрочем, Хет плохо помнил, как выглядел его отец, когда еще не превратился в стервятника. Зато у Катрата Хорольдсона, прибывшего два дня назад в Нардалборг, был такой же гордый нос с горбинкой, хотя из-за многочисленных драк он давно потерял форму и выглядел смешным. На лице Салтайи этот нос производил сильное впечатление. У нее были большие и необычайно темные для вигелианки глаза.

— Должна с прискорбием сообщить, что сатрап Терек ушел во мрак.

Почему-то это известие не удивило и не опечалило Хета. Настоящий человек умер много лет назад. Однако теперь многое изменится. Кто будет править Трайфорсом?

— В залах Веру ему уготовано почетное место.

Салтайя заметила, что он не огорчился.

— Терека убили твои люди.

Вот как! Хет приготовился к обвинениям в мятеже. Однако положение осложнилось. Если теперь у войска Терека нет командира, Феллард и Карртин ходят друг за другом кругами, точно самцы мамонтов по весне. Один из них скорее всего уже убит. Яйца Веру! Из Нардалборга еще не ушел Шестой Караван. Верность Стралгу требует…

Ксаран его побери! Плевать на Стралга. Пусть останется без подкреплений, и с ним разберется Мятежник. Тогда война закончится, и больше не надо будет отправлять на смерть молодых бойцов. Для Хета и его семьи начнется новая жизнь…

— Вы уверены?

Избранная презрительно поджала губы.

— Терек хотел убить флоренгианина Орлада и сам попал в засаду.

— Еще потери есть?

— Охота Трайфорса потеряла одиннадцать воинов. Твоих людей погибло четверо. Остальные вернулись?

Хет едва сдержал улыбку. Великолепно! Славная победа! Орлад — прирожденный лидер, Герой из Героев. Увы, теперь он вне закона, бедный мальчик. Он и семеро его верных воинов.

— Нет, миледи. Они не получали от меня подобных приказов. Могу я узнать, зачем вы сюда пожаловали?

Можно было и не спрашивать. Хет подошел к окну и выглянул наружу, чтобы она не увидела его лица. Королева Теней бежала в Нардалборг, поскольку сатрап умер, и люди начали копать глубокую могилу для его сестры. А что, отличная мысль! После того, что она сделала с Веринкаром, заставив его нарушить приказ, других доказательств не требуется. Земля еще не замерзла. Похоронить, наконец, эту сволочь? Да! Сначала надо призвать подкрепление. Он повернулся к двери…

И заглянул в ее страшные темные глаза. Как близко! Он не заметил, что она подошла. Миледи…

 

ГЛАВА 17

Ваэльс Борксон сидел на пне возле святилища Синары в Высокой Балке и грыз свиные ребрышки. Он успел съесть половину кабана, а если ему никто не помешает, прикончит и вторую. Лежащие в тени собаки с завистью поглядывали на жир, текущий по его небритым щекам, и ждали, когда он швырнет им очередную кость. Сквозь грубую деревянную дверь доносились слабые звуки молитвы, но сейчас в святилище был лишь один молящийся, поскольку веристы исцеляются сами. Он даже жалел, что не может этого испытать. В Молочной битве Ваэльс сломал шеи двум воинам — ну, или полутора, потому что со вторым ему помог Хротгат. Пара боевых шрамов ему не помешает. Орлад добавил несколько в свою коллекцию.

На противоположной стороне грязной бугристой колеи (она служила здесь дорогой) стояло второе деревянное строение, храм Веслих. Оттуда также доносился шум, поскольку там была Ингельд Нарсдор и местные женщины, охранявшие священный огонь. Высокая Балка обходилась без Дочери, хотя город был крупный. Всего три года назад здесь рос дикий лес. А три дня назад разместилось сорок шестидесяток веристов, не говоря уже о бесчисленных жителях города, многие из которых были нимфами. Сегодня особенно бросалось в глаза, как город опустел. Жители ушли по своим делам в Трайфорс и Нардалборг. Чья сторона ни одержит победу, еще до зимы Высокую Балку сожгут.

Из-за угла появились Намберсон и Снерфрик, а за ними — еще двое, которых Ваэльс узнал не сразу. Хорт Вигсон и сестра Орлада раздобыли новую одежду, на удивление красивую — если учесть, чем могут торговать во временном поселении. Волосы Фабии черными локонами спадали на соболью накидку, свободно свисавшую с плеч — все Селебры отличались широкими плечами. У платья был глубокий вырез, открывавший треть ее высокой округлой груди. На Фабию было приятно взглянуть, хотя она и не обладала обаянием брата. Жаль, ей не удалось найти одежду более светлых тонов, которая оттенила бы ее смуглую кожу.

Купец был в разноцветном одеянии и подбитой мехом мантии; золотые ожерелья и браслеты украшали его шею и запястья. Почему-то теперь он выглядел еще незначительнее, чем в грязных обносках. Конечно, это особенно подчеркивали два мускулистых Героя, появившихся вместе с ним. Хорт казался старым, больным, напуганным и больше всего походил на мышь. Почему столь богатый человек выглядит так жалко? Не кроется ли в этом какой-нибудь важный урок?

У Снерфрика и Намберсона, охранявших сестру командира от пьяниц, лица были мрачные. Им хотелось присоединиться к пирующим — шум праздника доносился даже с такого большого расстояния, а к закату греметь будет весь город.

Фабия обратилась к Ваэльсу с таким упреком в голосе, словно тот был виноват во всех невзгодах мира:

— Он до сих пор здесь?!

Ваэльс выразительно махнул ребрышком.

— Я слышал, как попросили вскипятить второй чан воды.

Он умолчал о том, что из святилища послали еще за тремя целителями. Потребовалось восемь синаристов, чтобы принять на себя все ранения Бенарда. Ему вообще крупно повезло, что он не умер по дороге в Высокую Балку. Веристы положили его на носилки и весь остаток пути бежали — прежде они никогда не оказывали такую честь непосвященному. О подобных случаях упоминалось лишь в древних легендах.

— Передай, что мне срочно надо его увидеть! — велела Фабия. — Мы будем в золотых казармах охоты Пантеры.

Орлад, Дантио, Ингельд и командир охоты Нильс Фратсон тоже хотела поскорее поговорить с Бенардом. Мстители и Громобои мечтали пронести его по городу на плечах.

— Передам. — Ваэльс широко улыбнулся, надеясь получить ответную улыбку.

Однако его ожидания не сбылись, и он проводил Фабию и ее спутников долгим взглядом, после чего швырнул им через головы свиную кость. Собаки бросились за ней, едва не сбив Хорта с ног. Даже веристы подскочили от неожиданности. Снерфрик обернулся и сделал непристойный жест. Ваэльс весело помахал ему в ответ.

Он успел сгрызть еще одно ребрышко, когда дверь у него за спиной со скрипом отворилась.

Наружу выглянул пожилой целитель.

— Ты ждешь мастера-художника Бенарда? — Он еле говорил разбитым ртом.

— Да. Он может идти? — Ваэльс подумал, что смог бы отнести здоровяка в дом Орлада, хотя предпочел бы этого не делать.

— Конечно. — Старик беззубо усмехнулся и распахнул дверь.

На улицу, моргая от яркого солнца, вышел улыбающийся Бенард. Лицо художника все еще было распухшим и посиневшим… нет, он весь был распухшим и посиневшим, но от боли явно не страдал.

— Рад, что вы меня подождали, господин. — Он говорил не слишком внятно, поскольку потерял половину зубов — их целители восстановить не сумели.

— С удовольствием помогу.

Ваэльс швырнул остатки ребрышек собакам, и вся стая бросилась за новой добычей. Он облизнул пальцы.

— Я бы предпочел, чтобы вы звали меня Ваэльс, мастер-художник.

— Все Герои настаивают, чтобы к ним обращались «господин».

— Но ты особый случай. Ты герой для Героев, потому что заманил в ловушку кабана Косорда! Подобная отвага для нас превыше всего.

Несмотря на синяки Бенард умудрился покраснеть.

— Благодарю. А где Ингельд?

— Играет с огнем в храме. — Ваэльс показал на здание с символами Веслих. — Я получил приказ отвести тебя в казармы и накормить. Мы уже поели.

— Звучит неплохо, но мне бы сначала помыться.

— Пойдем, баня в той стороне.

Когда они зашагали по улице, Бенард спросил:

— Расскажи, что случилось, я плохо помню последние события.

— Досадно! Все прошло так, как ты и планировал. Дантио и Ингельд хотели за тобой вернуться, но Орлад не пожелал об этом слышать. Он сказал, что тебя в любом случае убьют, и нам нужно сделать все, чтобы твоя жертва не стала напрасной. Он велел Намберсону и остальным плыть вверх по течению Врогга, а мы с ним побежали за воинами «Нового Рассвета». — Ваэльс не упомянул о том, что едва не умер, стараясь не отстать от Орлада. Это было очевидно. — Мы нашли командира охоты Нильса, который двигался вдоль берега Молочной реки с полной охотой Мстителей и большей частью охоты Громобоев. Нильс подготовил засаду.

Ваэльс его помнил, потому что они оба росли в Трайфорсе. Из-за родимого пятна Нильс тоже его помнил. Что ж, знакомство с таким командиром не помешает толковому молодому воину.

Бенард скорчил гримасу.

— Припоминаю, что Хорольд принял боевую форму…

— А я это пропустил. Мы были в двух лодках от тебя выше по течению. Он умер достойно; забрал с собой трех Героев. О, то была славная бойня! Молочная река стала клубничной.

Рука не ответил. Они свернули к храму Веру и спустились по берегу, перешагивая через корни деревьев. Русло реки превратилось в трясину, потому что здесь прошло огромное количество людей. Сейчас это было не важно, ведь они собирались помыться. Правда, назад идти придется той же дорогой, что делало их поход в баню не слишком осмысленным.

Ваэльс помедлил у входа — вдруг там кто-нибудь есть.

— Орлад сказал, что у тебя есть ко мне просьба.

— Неужели?

— Да. Он сказал, что не знает, в чем именно состоит просьба, но он спросил у Ингельд, а та только рассмеялась. В любом случае, можешь просить.

— А ты не рассердишься?

— Рассержусь? — Ваэльс хохотнул. — Я не рассержусь, даже если ты прикажешь мне есть землю! Твоя безумная храбрость — пример для Героев. К тому же ты брат моего командира.

Бенард смущенно улыбнулся, обнажив просветы между зубами.

— Не рассердишься, даже если я скажу, что мне нравится твоя улыбка?

У Ваэльса сжались кулаки и челюсти.

— Если бы это сказал кто-то другой, я бы сожрал его живьем.

Бенард искренне удивился.

— Почему? Ты о родимом пятне? Да я его даже не вижу! Все дело в форме. Я поручил заказ на статуи нескольких богов. Мрамор имеет цвет кожи вигелиан. Думаешь, я стану рисовать на нем пятно? Мне нужна лишь форма, а у тебя едва ли не лучшее мужское тело из всех, что мне доводилось видеть. Боги должны быть прекрасными, а твои пропорции безупречны. У тебя превосходно развиты все мышцы. И удивительная таинственная улыбка.

— Да? — смущенно пробормотал Ваэльс. — Благодарю.

— Мой брат думает так же — я вижу, как он на тебя смотрит.

Ваэльс вновь почувствовал раздражение.

— Неужели это заметно?

— Вовсе нет. Просто я очень наблюдательный человек. Но твои товарищи по флангу тоже все знают.

— Пусть. — Если Орладу что-то понадобится, они возражать не станут. К счастью, ему был нужен Ваэльс.

— Можешь сейчас раздеться? — попросил Бенард.

— Пожалуй. Еще раз выкупаться не помешает.

— Мне больше ничего и не надо — только получше тебя разглядеть.

Польщенный Ваэльс сказал:

— Я не против. Смотри, сколько пожелаешь. — И он постарался придать себе таинственный вид.

* * *

Баня была просторной и тускло освещенной — обычный длинный сарай, построенный над ручьем. Здесь пахло влажной землей и деревом. Вода попадала сюда через трубу, находящуюся на уровне бедер, падала на плоские камни и стекала в бассейн, занимавший большую часть пространства. Кто-то попытался замостить пол и поставить скамейки, но сейчас все было покрыто грязью. Внутри никого не оказалось, и Ваэльс вздохнул с облегчением. Зато Мстители превратили бассейн в черное болото.

— Видимо, смысл в том, чтобы залезть в бассейн, натереться грязью и вымыться под струей воды.

Бенард прямо в набедренной повязке вошел в бассейн и уселся на дно, так что из темной воды торчала только голова. Он даже вздохнул от удовольствия. И выжидательно посмотрел на Ваэльса.

Тот сказал:

— Уж очень тут темно. Может быть, не сейчас… ну, то есть…

Художник рассмеялся.

— У меня хорошее зрение. Давай поживее. Я не буду смеяться.

— А тут и не над чем смеяться! — сердито отозвался Ваэльс и быстро разделся, чтобы доказать свою правоту.

Вот странно: он каждый день ходит голым перед другими веристами, но никогда прежде не смущался.

— Еще чуть-чуть сдвинь ноги, — попросил Бенард. — Немного согни колени… нет, не так сильно. А теперь представь, что у тебя на бедре тяжелый кувшин с вином. Так, немного повыше. Да-да! Поддержи правую руку левой, чтобы напряглись мышцы. Превосходно! Повернись. Спасибо! Ты станешь священным Сьену, вот только на губах у тебя будет играть великолепная улыбка. Не такая — сейчас ты больше похож на девственницу перед первой брачной ночью.

В ответ Ваэльс прыгнул в воду, и Бенарда накрыла волна. Смеясь, тот начал отплевываться.

Некоторое время они сидели в грязной воде и ухмылялись. Самого Бенарда природа наградила мощным телом борца — в отличие от Орлада, хотя тот был гораздо сильнее и умел такое, о чем даже Снерфрик мог только мечтать.

— Ты вернешься в Косорд, чтобы завершить работу над статуями? — спросил Ваэльс.

— Надеюсь. Ингельд должна выносить Оливию — нашу дочь — именно там. Хорольд нам больше не страшен. А ты что хочешь делать?

То, что хотел делать Ваэльс, не совпадал с тем, что он мог.

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Благодаря вам, селебрианам, оба брата Стралга умерли. Такая же участь должна постигнуть и его сестру. Но кто будет править после них? Герои без работы не останутся…

— По-моему, нельзя убивать только за тем, чтобы зарабатывать себе на жизнь.

Неужели такой здоровяк недостоин звания мужчины?

— Разве ты не хочешь стать дожем в городе твоего отца?

— Я? — удивился Бенард. — Ты шутишь!

Неужели этот храбрец начисто лишен честолюбия?

Оба помолчали.

— Ваэльс…

— Да?

— Ты любишь Орлада?

Любой другой человек, имеющий щеку, тут же бы о ней вспомнил.

— А какое тебе до этого дело?

— Просто я очень рад. Орлад пострадал больше, чем все мы. Даже больше, чем Дантио. Иногда он напоминает мне отливки, которые я делаю — твердая бронза снаружи, а внутри глина. Конечно, под отливкой глина твердеет, но мне кажется, в душе Орлада осталось что-то мягкое. Надеюсь, тебе удастся это обнаружить. Он тебя любит?

Ваэльс подумал, не свернуть ли ему шею. Нет, все-таки три убийства за день — уже слишком. Ему ничего не оставалось, как довериться этому странному скульптору.

— Он говорит, что ему так кажется. Что он предпочел бы быть со мной, чем с кем-то другим, и что он никогда не причинит мне боли.

— Значит, он честен, а это редкий случай в любви. Не нужно на него давить. Спроси у Ингельд. Она знает о любви больше, чем Эриандер, который лишь торгует похотью. Ее богине многое известно. Она даст тебе совет. Нет, правда. Поговори с Ингельд.

Скульптор пожал плечами, и вода подернулась рябью.

— Не знаю, поможет ли… Ничего не могу обещать. Если тебя беспокоит родимое пятно, я могу попросить Анзиэль его убрать. Иногда она выполняет подобные просьбы. Конечно, нередко она и отказывает, но без него ты станешь удивительно красивым. Это будет моим подарком Орладу.

Великий, смертоносный, устрашающий, замечательный Веру!

Ваэльс не до конца поверил Орладу, когда тот рассказал, как его сестра спаслась из дворца сатрапа. Но… Он посмотрел на свои бледные руки и ноги, мерцающие в грязной воде. Тело Бенарда оставалось практически невидимым. Над поверхностью воды Ваэльс различал лишь темное небритое лицо.

Ваэльс постарался скрыть дрожь в голосе:

— Если ты можешь убрать пятно, значит, тебе по силам изменить меня целиком?

Бенард удивился.

— О чем ты?

— Орлад хочет перейти Границу и получить власть над Селеброй, но он не позволил мне идти с ним! Мол, светловолосого вериста там сразу убьют. Я сказал, что мне плевать, но он настаивает на своем.

— А ты так его любишь, что готов сражаться?

— И умереть за него, если потребуется.

— Ты уверен? До конца?..

— О да!

— Что ж, получится еще красивей, — сказал художник. — Пару минут не двигайся.

Он смотрел на Ваэльса, и некоторое время его губы шевелились. Потом он молча уставился на вериста. Наконец Бенард недовольно нахмурился.

— А это труднее, чем я думал! Послушай, возьми немного грязи и вотри ее в волосы.

— Зачем?

— Молчи и делай, что говорят.

Ваэльс замешкался. Непосвященный велел Герою молчать? Если это детская шутка… Если кто-нибудь войдет… Он набрал в ладони черной грязи и принялся втирать ее в короткие волосы.

— Лицо тоже, — велел Бенард.

Намазать лицо! Всему есть предел, даже восхищению этим отважным человеком. Либо он спятил, либо хочет выставить Героя дураком — в таком случае его надо прикончить. Тут Ваэльс вспомнил, что может потерять Орлада, и намазал лицо отвратительной грязью.

— Уши и шею. До плеч. Все остальное пусть остается под водой, чтобы я не видел. И не шевелись.

В любую минуту в баню могли войти люди и поднять его на смех.

Бенард вздохнул.

— Ладно, смывай. Приношу свои извинения. Сегодня богиня отвратила от меня взор. Я не должен был участвовать в войне.

Ваэльс нырнул в воду и принялся тереть волосы и лицо. Вода попала ему в нос, он фыркнул и вынырнул на поверхность. Его руки остались грязными. Он потер их — цвет не изменился, да и плечи…

Бенард радостно кивнул.

— Нет, все же она меня еще любит. Да здравствует леди!

Ваэльс выскочил из бассейна — он весь стал коричневым, таким же, как Орлад. Чудо! Ладони и ногти были светлее. Черные волосы! Даже на руках.

— О… Герой! — С глупой усмешкой Бенард подошел к нему и хлопнул по плечу.

Новоиспеченный флоренгианин дважды откашлялся и прохрипел:

— Что?

— Я тоже люблю своего братишку! Присматривай за ним, ладно? Куда бы вы ни шли, что бы ни делали, заботься о нем!

 

ГЛАВА 18

Хет Хетсон или Хет Терексон, как ему следовало себя называть, сказал:

— Теперь, когда отец погиб, я готов с радостью взять его имя и признать, что являюсь членом вашей достославной семьи, миледи. Уже одно то, что я состою в родстве с вами, — большая честь для меня и повод для гордости.

Он пересек комнату и сел на скамью. Ему казалось, что он простоял очень долго, но это невозможно, ведь…

Салтайя изящно облизнула кончики пальцев. Она съела практически все, что было на подносе — трапезу, какой насытился бы и кандидат в Герои. Она отодвинула блюдо на край стола, и Хет вдруг понял, что безумно хочет есть. Он ничего не ел с той минуты…

— А как ты относишься к Катрату? — спросила она, одарив его чудесной улыбкой.

— Вас нужен честный ответ, миледи?

— Ты всегда будешь отвечать на мои вопросы честно.

— Разумеется! Катрат — избалованный сопляк, но у него есть мужество и уверенность в себе. Несколько лет, полных суровых испытаний, превратят этого переростка в достойного воина.

— Тогда мы должны сделать из него настоящего мужчину! А мы точно не можем выступить сегодня?

Хет посмотрел на льющийся из окна солнечный свет. Скоро полдень. Он встал со скамьи и опустился на колени.

— Простите, миледи! Я не знал, что возникнет такая срочность. Последний караван с необходимыми припасами прибудет только вечером, а без этих мамонтов мы не сможем отправиться в путь.

— Встань! Мимо окна постоянно ходят люди. Ты не должен вставать передо мной на колени, если есть вероятность, что нас кто-то увидит. Когда мы одни — пожалуйста.

Хет вскочил.

— Благодарю вас, миледи. — Он не осмелился сесть в ее присутствии, что было бы непочтительно с его стороны. — Боюсь, если мы и выиграем несколько часов, выступив сегодня, они принесут только вред, миледи. Первая стоянка…

Она небрежно махнула рукой.

— Значит, отправимся в путь с рассветом. Надеюсь, ты поможешь мне благополучно добраться до Флоренгии. Сколько времени займет путь до Границы?

— По меньшей мере двадцать дней, миледи, но многое зависит от погоды. В это время года уйдет и все тридцать. Говорят, спуск с другой стороны значительно проще, хотя и он занимает десять дней. Только после этого мы прибудем в Веритано.

— Надо ли послать письмо брату и предупредить его о нашем приезде? — Она почувствовала тревогу коменданта и снова улыбнулась. — Или не стоит?

— Мы не знаем, что происходит на флоренгианской Грани, миледи. Если Мятежник перехватит ваше письмо, он может подтянуть войска и напасть на вас. — Хет почувствовал, как ответственность за жизнь леди Салтайи тяжелым бременем легла ему на плечи. — Кроме того, нельзя забывать о предателях на нашей стороне. Они могут помешать нам добраться до перевала или пройти по нему раньше и устроить засаду на той стороне, ведь вы сами рассказали, что они собирают силы возле Варакатса. — Она не объяснила, как получила эти сведения, но он верил каждому ее слову. — Да и что происходит сейчас в Трайфорсе, мы не знаем. Ваши планы следует держать втайне.

Салтайя вздохнула. Она выглядела усталой — она ведь старше Терека, а ему было почти шестьдесят. Удивительно, что она вообще перенесла такое трудное путешествие.

— Верно. А теперь поговорим о воинах из Трайфорса, которые меня сопровождали. Им известно о смерти сатрапа. Не хочу, чтобы они болтали.

— И правильно, миледи! Никто в Нардалборге не должен об этом знать. Вероятно, они все еще без чувств, приходят в себя после тяжких испытаний, но если вы хотите… — Что он должен сделать? Она ведь не велит их убивать?

— Я сама с ними поговорю, — пообещала Салтайя.

— А командир фланга Веринкар, миледи? Он совершенно правильно поступил, решив побыстрее доставить вас сюда, но при этом он нарушил…

— Поступай, как сочтешь нужным, командир охоты. Убей его, или прости и скажи, что это мой дар. Не важно. Он не играет никакой роли.

— Конечно, миледи. Простите, что отнял у вас столько времени. — Будет лучше казнить Веринкара, пока он не начал болтать глупости, которые могут представлять опасность для леди.

— Я немного устала. Мне нужно отдохнуть. Я знаю, что и у тебя много дел. Сколько у тебя детей, командир охоты?

— Трое, миледи. Дочь и два сына.

— Сколько им лет?

— Десять, семь и три, миледи.

— Значит, мальчики еще малы, чтобы быть воинами. Зато девочка может быть достойной спутницей для леди. Пришли ее ко мне. Если у нее есть способности, возьмем ее с собой во Флоренгию.

— Это большая честь, миледи. — Фемунда будет недовольна, но он всегда старался учитывать ее мнение, и она должна понимать, что порой мужчина вынужден безоговорочно исполнять свой долг.

— Мне нужна комната на первом этаже с надежным замком и отрядом… О, а вот и мой второй племянник!

Хет не помнил, что посылал за Героем Катратом.

— Войди! — рявкнул он.

В комнату заглянуло вспотевшее лицо его двоюродного братца.

— Я сказал: «Войди!», а не: «Поиграем в прятки!»

Катрат подскочил, словно испуганный кролик, вошел и быстро закрыл за собой дверь. Он был в ужасе. А Хет только что хвалил его храбрость!

— Можешь поздороваться с тетей, мальчик!

Салтайя встала и протянула к нему руки, затянутые в черное.

— О, каким замечательным воином ты стал с тех пор, как мы виделись! Подойди и поцелуй свою старенькую тетушку, герой.

Катрат что-то прохрипел, пытаясь закрыть дверной засов. Хет взял его за руку и подвел к Салтайе. Катрат шел с большой неохотой. Хет с удивлением узнал, что у его кузена недержание мочи.

 

ГЛАВА 19

Фабия Селебр и Хорт Вигсон вернулись в покои в сопровождении сердитых веристов. Командир охоты Нильс поместил их в длинное, похожее на амбар здание из необработанных бревен. Внутри сильно пахло сосной. Над дверью висела примитивная картина, говорившая о том, что обычно тут жили воины золотой стаи из охоты Пантер. Хотя сквозь дыры в крыше сюда проникало солнце, а на окнах не было даже ставен, защищающих от дождя, здесь было просторно, и Фабия знала, что они тут не задержатся. У них осталось очень мало времени. Надо серьезно поговорить с Хортом, Орладом, Бенардом… да и со всеми остальными.

Большую часть ее одежды еще не доставили, но зато ее уже ждал брат — младший брат, самый опасный. Его сопровождали шестеро долговязых юношей, вооруженных дубинками. Они были в крестьянской одежде с уродливыми пеньковыми ошейниками, которые имели какой-то особый смысл для веристов.

Орлад выглядел довольным. Он был отмечен судьбой. За два дня двое сыновей Храга пали от его руки. Война — не такое уж трудное дело, верно? У него появился новый шрам: зазубренная красная линия от угла рта почти до самого уха, словно ему рассекли щеку когтем.

— Можете идти, — сказал он Намберсону и Снерфрику, И те моментально исчезли, успев заметить, что их господин добр.

Орлад представил им юношей.

— Они проходят испытания, — объяснил он Хорту. — И будут за вами приглядывать.

Юноши с любопытством разглядывали Фабию, словно флоренгианки были здесь большой редкостью. Для нее они не представляли ни малейшего интереса.

— Ты уверен? — спросила она.

Брат пожал плечами.

— Хочешь услышать, что я сделаю с этими червяками, если они причинят тебе вред, оскорбят тебя или хотя бы рассердят?

— Нет.

— Я предупредил их, что всегда выполняю угрозы. Так, червяки?

Дружным хором они ответили, что господин добр.

— Я должна с тобой поговорить, — сказала Фабия. — Зайди.

Она вошла в казарму и решительно зашагала между двумя плотно утрамбованными земляными насыпями. Повсюду валялись одеяла и другие пожитки, из чего следовало, что золотая стая спешно покинула город — очевидно, сразу после письма Дантио, в котором говорилось, что Салтайя скоро угодит в западню.

Фабия обернулась. Орлад сел у входа, а Хорт устроился на платформе напротив. Девушка хмуро заявила:

— Не хочу, чтобы эти мальчишки подслушивали!

Орлад пожал плечами.

— По-твоему, окон они не заметили?

— А они будут слушать?

— Естественно. Да какая разница?

От того, что они будут обсуждать, зависело очень многое.

— Ты поедешь в Селебру?

Он кивнул.

— Когда?

— Как только Арбанерик разрешит. Нильс отправил ему мою просьбу. Завтра, если успеем.

Орлад стал очень уверен в себе. Еще вчера он был вне закона, а сегодня ведет за собой воинов. Он убил сыновей Храга. Он на «ты» с командирами охот. Он еще редко улыбался, но усмешка то и дело играла на его губах.

— Ты же не знаешь флоренгианского!

— Я выучу его быстрее, чем ты станешь мужчиной.

Она нахмурилась.

— То есть ты полагаешь, что можешь стать дожем?

— Несомненно. Бенард остается на этой Грани. У Дантио не может быть наследников, а это долг любого правителя.

— Я поеду с тобой!

Орлад улыбнулся — получилось не слишком хорошо. Его улыбка была обращена к Хорту: он предлагал разделить свое удивление словами Фабии.

— Дантио говорит, что в Селебре никогда не было догарессы. И в такие трудные времена они не захотят связываться с женщиной.

— А Стралг, может, и захочет, — подметила Фабия.

Орлад прищурился.

— После того, как ты продашь ему нас с Дантио?

— Нет, конечно! Но я пойду с тобой.

Орлад встал. Здесь, под крышей, он вдруг показался Фабии невероятно высоким. Ее глаза упирались в его ошейник.

— Путешествие будет не из легких, особенно для женщины.

— Я проделала его еще младенцем.

— Ты даже не представляешь себе всех опасностей, котенок.

— Представляю!

О Леднике Фабия знала больше, чем Орлад. У нее было видение — она помнила, как чуть там не погибла. Но сейчас необходимо сохранять спокойствие.

— Неужели? — Он приподнял ее подбородок и заглянул ей в глаза. — За всю историю караваны лишь дважды покидали Нардалборг так поздно, и ни один не добрался до Флоренгии. На перевале нас ждут смерть и холод, каменные кабаны и котомедведи. Там нет ни воздуха, ни воды. Там нельзя спать, нельзя дышать, трескается кожа. Реки пыли стремятся тебя поглотить.

— Хочешь сказать, ты испытал все это на собственной шкуре?

— Именно. — Теперь Орлада ничто не могло смутить. — Я работал на мосту у Водопада Кулака. И потом, если мы попадем во Флоренгию, нам придется убегать от войск Стралга, охраняющих перевал. А у Мятежника и его людей есть собственное мнение о том, кто будет управлять Селеброй после смерти нашего отца. Когда мы доберемся до города, его могут уже разрушить. Ты все еще хочешь рискнуть своей хорошенькой шейкой?

Дерзкий невежа! Где-то рядом подстерегает брызжущая злом Салтайя, а она куда опаснее всего, что он описал.

— Да! — закричала Фабия. Вспомнив, что их подслушивают, она прошептала: — Я нужна тебе!

— Конечно, ты всем нужна. — Орлад прижал ее к себе и поцеловал в губы совсем не братским поцелуем, которому, впрочем, недоставало искренности.

Рассерженная Фабия высвободилась из его объятий.

— Значит, вы даете мне разрешение, милорд?

— Значит, ты нам нужна, тигрица! Мы обсудим этот вопрос с командиром охоты Пантер во время вечерней трапезы. — Он развернулся к двери.

— Милорд! — негромко окликнул его Хорт.

Орлад остановился.

— Мастер-купец?

— Вы утверждаете, что хорошо знакомы с перевалом Нардалборга?

— Лишь с его ближайшим участком. На самой Границе я не бывал.

Укрист застенчиво улыбнулся.

— А мне знакомы оба перевала, хотя и со слов других путешественников. Перевал Нардалборга снабжен большим количеством указателей, а на перевале Варакатса указателей нет. Нам необходим проводник, с этим любой согласится. Вы уже беседовали со Следопытами?

Орлад потряс головой.

— Нет, но сделаю это в самое ближайшее время. Благодарю вас.

Он вышел и хлопнул дверью.

Фабия уселась на платформу рядом с Хортом.

— Это ужасно, просто ужасно! Семья объединилась всего на один день, и вновь нас ждет разлука — Ингельд и Бенард возвращаются в Косорд, Орлад и Дантио отправляются на войну. Я должна идти с ними хотя бы для того, чтобы попрощаться с умирающим отцом, который меня бросил. И для этого я должна расстаться с тобой — моим настоящим папой.

Хорт осторожно похлопал ее по руке.

— Орлад и Дантио никуда не поедут, моя дорогая.

— Что? Почему ты так говоришь?

— Пока ты покупала новые платья, я поговорил со Следопытом Хермеском. Мы знакомы с ним много лет.

Она прекрасно знала, что означает его едва заметная улыбка, и сердце у нее сжалось. Возникли непредвиденные осложнения. Ей не стоило недооценивать Хорта Вигсона.

— Честно говоря, я ничего не слышала о Следопытах. Это гильдия?

— Нет, нет. Следопыты — последователи культа священной Храды. Хермеск — глава местной ложи. Можно сказать, что он свет Храды в Высокой Балке, но это будет слишком.

Храда была богиней полезных ремесел, вроде гончарного дела и письменности. Ими же занимались и гильдии.

— И ты подкупил… то есть убедил следопыта Хермеска не сопровождать путников через перевал Варакатс до прихода весны?

— Вовсе нет! — весело ответил Хорт. — Он сам мне кое-что сообщил. И среди прочего упомянул, что перевал уже закрыт на зиму. Все торговцы и представители его культа направились к морю. Следопыты — беспокойные люди, они никогда не сидят на месте. Их невозможно подкупить, моя дорогая, как и веристов. Если Хермеск говорит, что никуда не пойдет, то так и будет.

— Ясно. — Фабия обхватила себя руками, размышляя над новыми сведениями. — А почему их нельзя подкупить? — подозрительно спросила она.

Во всем, что касалось взяток, Хорту не было равных.

— Я же говорил, они нигде не задерживаются надолго! Им надо идти вперед. Жажда странствий — их корбан богине. Богатство — лишь бесполезный груз, который им совсем не хочется таскать, а недвижимость привяжет их к одному месту, что неприемлемо. — Хорт обнял ее за плечи, что редко себе позволял. — Не тревожься, моя дорогая. До весны еще далеко, и все это время мы будем вместе, а к лету разузнаем, что происходит на твоей родине. И если ты все еще захочешь идти с братьями… быть может, расставание не причинит столько боли, если мы подготовимся к нему заранее.

У него уже было полгода на подготовку — Хорт во многом себе не признавался.

— Ты кое-что забыл, отец.

— Что?

— Салтайя. Салтайя жива. Если она спасется, то Арбанерик никогда ее не поймает. Каким бы ни был риск, она все равно попытается попасть во Флоренгию. Именно Салтайя стоит за сыновьями Храга, и если она воссоединится со Стралгом, то сумеет повернуть ход событий. Даже если она ненадолго задержит Мятежника, Селебра будет в опасности.

Когда Королева Теней доберется до Нардалборга, она сразу начнет работать над Катратом — Лепка лучше всего действует на кровных родственников, она сама так говорила. И кто знает, сколько внебрачных детей у Стралга?

Хорт вкрадчиво улыбнулся.

— Не вижу связи. — Он вновь отрицал очевидное.

— Орлад и Дантио с ней не справятся. С женщиной должна иметь дело женщина.

Даже если оставшиеся снаружи мальчишки это услышат, ничего страшного.

— Фабия! — сурово сказал Хорт. — Леди Салтайя может быть жестокой, не стану спорить, но я отказываюсь верить в эти гнусные обвинения. Если она — та, кого ты имеешь в виду, ее бы уже давно призвали к ответу. И я не поминаю, какое ты имеешь к ней отношение. Лорду Дантио и лорду Орландо гораздо проще с ней справиться, какими бы ни были ее таланты и пол. И даже, — продолжал настаивать на своем Хорт, когда Фабия попыталась его перебить, — если бы ты сама была Избранной и хотела противостоять леди, а не помогать ей и ее Древней Госпоже, твои силы и опыт несравнимы с ее возможностями, у тебя нет никаких шансов.

Он не мог зайти дальше, не мог признать всю правду, хотя о многом догадывался. И что ему ответить — что Фабия уже убила четверых? Что именно она помогла спасти прорицательницу этой ночью? Хорт не захочет ее слушать и не услышит ее доводов.

— Что случилось с Кверой, отец?

Он отвернулся от Фабии.

— С кем?

— С Кверой, женщиной, которая ухаживала за мамой после избиения. Ходят слухи, что ты посадил ее на кол.

— Посадил на кол? — взвизгнул он. — Фабия, как ты можешь подозревать меня в такой гнусности?! Я собственными руками вышвырнул ее из дома. Ты ведь была рядом, ты все видела!

Она печально кивнула. Теперь Фабия убедилась, что он лжет. Впрочем, из этого вовсе не следовало, что Верк говорил правду. Да и сам Хорт мог ее не знать. Он платил другим, чтобы они делали за него грязную работу, поэтому мог позволить себе не вникать в подробности. А Паола? Хорт никогда бы не рассказал, что его возлюбленная и Избранная помогала ему совершать удачные сделки. Обычная поддержка любящей женщины или убийства — возможно, нечто среднее? Ксаран могла бы ответить, если обратиться к ней с таким вопросом, но и Ксаран — Мать Лжи.

Фабия молчала, и Хорт сказал:

— Снова пошел дождь. Надо пригласить этих славных молодчиков внутрь. Они не смогут хорошо нас охранять, если будут чихать и кашлять. — Он встал и побрел к двери.

Спор закончился.

* * *

На закате Фабия и Хорт отправились в столовую Пантер вместе со своим юным эскортом. Фабия наслаждалась чистотой и хорошей одеждой, хотя из-за грязи на дорогах ей приходилось носить уродливые и неудобные сапоги. Во время дождя она надела соболиную накидку и шляпу, но сейчас в них было слишком жарко. Такая одежда больше пригодится на Леднике. Первоначально она предназначалась для купцов, идущих через Границу, но ее перекроили для Фабии.

Над городом разносилось пьяное пение, и она заметила несколько радостных Героев, которые, спотыкаясь, брели по дороге. Их поддерживали женщины в красных одеяниях нимф. Внезапно в двух шагах от Фабии появились два странных существа — гигантские кошки цвета бледного золота. Не успела она вскрикнуть, как они исчезли за углом. На них были медные ошейники.

— Бегуны! — обрадовались ее юные телохранители и начали болтать о посланцах командира войска Арбанерика, которые должны принести известия о битве.

Столовая оказалась круглым залом, где могли поместиться шестьдесят человек. В центральном очаге между гладкими валунами потрескивал огонь, а под потолком висел белый дым: его клубы неохотно ползли над головами, медленно продвигаясь к двери — словно хотели здесь остаться. Пол был земляной, утоптанный и укрепленный корнями деревьев; в стенах вырубили окна. Столы и вовсе отсутствовали, а в качестве скамеек использовались колоды, расположенные случайным образом — все в Высокой Балке было временным.

За столом сидели только Дантио, Орлад и человек, которого Фабия уже видела раньше — возможно, следопыт Хермеск. Судя по напряженным позам собеседников, разговор получался непростой.

Орлад, одетый в зелено-сине-красную накидку, нахмурился, взглянув на Хорта, а испытуемым сказал:

— Можете идти, черви. Поблагодарите от меня своего вожака, а когда проснетесь с желанием умереть, вспомните, что я предупреждал вас не пить слишком много.

Мальчишки выскочили из комнаты, как пчелы из улья. Лицо Дантио хранило невозмутимое выражение. Он был одет в потертую куртку и далеко не новые холщовые штаны, немного ему короткие.

Следопыт был похож на пожилого охотника или фермера: высокий и худощавый, с морщинистым загорелым лицом. У него отсутствовали кончик носа и верхушка одного уха, а когда он говорил, у него кривился рот. Несмотря на потрепанную кожаную одежду, он был благородного происхождения и на запястье носил печать. Хорт представил его Фабии. Хермеск не поднялся из-за стола.

— Для меня большая честь познакомиться с дочерью укриста Хорта. Я не раз на него работал.

— Отец тоже очень высокого мнения о вас, Следопыт. — Фабия накрыла своим плащом скамейку, чтобы Хорт мог сесть с ней рядом.

— Я привел Следопыта, надеясь объяснить ему, что наше дело не терпит отлагательств, — вмешался Орлад.

Улыбка у Хермеска получилась насмешливой.

— Не привел, а притащил за шиворот! Быть может, юная леди сумеет убедить своего запальчивого братца, что, когда речь идет о переходе через Границу до наступления весны, можно забыть о срочности? Я здесь только потому, что меня пригласил Нильс Фратсон. Иначе бы я уже давно покинул Высокую Балку. Мое каноэ готово к отплытию. Следопыты не сидят на месте, нам нужны новые дороги.

Всякий, кто называл Фабию Селебр «юной леди», поступал в высшей степени опрометчиво.

— А другой перевал? Если Салтайя успеет добраться до Нардалборга, она сможет пересечь Ледник?

— Может попытаться. А вот будет ли ей сопутствовать успех, зависит от священного Веру, бога штормов. Я не могу предсказать его волю. — Следопыт вздохнул, всем своим видом показывая, что его терпение подходит к концу. — Мной руководит священная Храда. Я ни разу в жизни не потерял тропы, но я не в силах пройти сквозь снега или зыбучие пески, как и любой другой человек. Я могу замерзнуть или умереть от голода, как прочие смертные. — Он поднял руки, показав шесть пальцев вместо двадцати. — Я знаю Границу лучше многих. Это место, несущее смерть. Я потерял там почти все пальцы ног и отморозил пол-лица. Мне бы искренне хотелось помочь командиру фланга, но на самоубийство я не пойду.

Теперь Фабия поняла, почему Орлад так мрачен.

— На перевале Нардалборг есть множество укрытий. И запасы провизии, насколько мне известно.

— В таком случае у леди Салтайи появляется надежда преодолеть перевал.

— А может, нам проскользнуть мимо и опередить ее?

— Никогда! — воскликнул Орлад. — Это глупо! Нардалборг построен для того, чтобы контролировать дорогу. С одной стороны от города болота, с другой — глубокое ущелье. Допустим, через болота мы переберемся, но это займет много времени. Неизвестно, какая будет погода, и нас наверняка заметят патрули.

Незачем так кричать, Фабия всего лишь хотела помочь.

— И во всей Высокой Балке больше нет людей, которые могли бы провести нас через перевал Варакатс? Неужели здесь не осталось купцов?

Теперь в разговор вступил Хорт:

— Я же говорил, дорогая: купцы ушли в море.

— Погрузили товары на корабли и уплыли, — кивнул Хермеск.

Фабия сидела спиной к двери и вздрогнула, когда из-за ее спины появился незнакомец. Флоренгианский вернет сел рядом с Орладом.

— Получилось? — спросил его тот.

Воин покачал головой.

Только тут Фабия его узнала. У Ваэльса потемнела кожа, а родимое пятно исчезло. Коротко подстриженные волосы и борода стали черными.

— Вы покрасили волосы, господин? — спросил Хорт.

— Нет, — ответил Ваэльс. — Разве мне не идет? Орладу нравится, а вам как? — Он бросил быстрый взгляд в сторону командира и пробормотал: — Мой господин добр.

Да, этот вечер таил в себе немало сюрпризов.

— Как тебе это удалось? — спросила Фабия.

— Не мне, а Бенарду.

— Можно было догадаться! — фыркнула Фабия. — Бенард у нас прямо волшебник.

Дантио сидел, опираясь локтями на колени и печально глядя в пол. Он поднял голову.

— Наш брат идет сюда из бани, а за ним шестеро разъяренных Героев.

Ваэльс рассмеялся.

— И все по-прежнему розовые?

— Да, только волосы перепачканы грязью. О, леди Ингельд!

Все мужчины встали и поклонились Дочери, даже Следопыт. Их познакомили с Ингельд, и та села на скамейку. Рядом устроился ее верный спутник, вожак стаи Гатлаг.

— Бенард поправился, миледи? — спросила Фабия.

— Да, благодаря священной Синаре! Впрочем, еще не все синяки сошли. Целители вообще не верили, что богиня его спасет. Свидетельница отдыхает, но твердит, что с ней все хорошо.

— И вы хотите уехать в Косорд?

Ингельд грустно улыбнулась.

— У меня нет выбора, дорогая! Я должна вернуться домой, а тебе необходимо следовать велениям судьбы и отправиться в Селебру. Бенард не бросит свою будущую дочь.

— Скорее не бросит вас. Я никогда не видела мужчину, который был бы так сильно влюблен.

Дантио подошел к Фабии и протянул ей руку. Она удивилась, но тоже протянула ему руку. Он лишь коснулся ее пальцев, подошел к Орладу и повторил тот же жест, после чего вернулся на прежнее место.

— Вам обоим необходимо кое-что знать, — сказал Дантио. — Я могу рассчитывать на вашу сдержанность, мастер Следопыт?

— Мне уйти? — напряженно спросил Хермеск.

— Нет, я лишь надеюсь, что вы будете молчать. — Дантио оглядел собравшихся. — До того, как толпа отнесла Бенарда в баню, я поздравил его с выздоровлением и обнял. Тогда мне стало ясно, что он больше не отмечен судьбой. Не знаю, когда именно это произошло, но, видимо, когда он заманил в ловушку Хорольда. Или после преображения Ваэльса. Когда мы покидали Трайфорс, дар судьбы еще был с ним.

Некоторое время все удивленно молчали, а потом заговорила Ингельд:

— И что это означает?

— Понятия не имею, — ответил прорицатель. — Честное слово. Дар судьбы — очень редкое и загадочное качество. Я лишь предполагаю, что Бенард уже исполнил свое предназначение и изменил мир. Ему предоставили случай совершить славный подвиг, и Бенард им воспользовался. Не думаю, что теперь он должен умереть. — Дантио пожал плечами. — Впрочем, на этот счет у меня нет уверенности. Прорицатели не предсказывают будущее. Однако я должен заметить, что Орлад и Фабия все еще отмечены судьбой.

— А ты? — рявкнул Орлад.

— Про себя я ничего не знаю, брат.

— Ну а Молчальница? — тихо спросил Ваэльс.

Дантио принужденно засмеялся.

— Верист с мозгами — это противоестественно! Хорошо, я уже больше не Изменяющий. Теперь все зависит от Орлада и Фабии. О, слышите?

Орлад подозрительно нахмурился.

— Радостные крики?

— Ну да! В город недавно прибыли два посланца, вероятно, от Арбанерика. Они доложились командиру охоты Нильсу, и он пошел в столовую Мстителей, где все участники празднования уже изрядно подустали. Тем не менее им хватило сил обрадоваться вести, которую принес им Нильс.

— Ты ведь тоже слышал, что он сказал, верно?

Дантио улыбнулся.

— Да, но пусть он сообщит это сам. Он идет сюда. Ты с ним уже знакома, Фабия?

Та покачала головой.

— Нильса Фратсона и командира войска Арбанерика связывает многолетняя дружба. Они вместе проходили обучение и пересекли Границу в одно и то же лето. Они даже ранения получили в один и тот же день, когда попали в засаду при Мерилане, что стало первой большой победой Мятежника. Арбанерик потерял руку, Нильс — половину лица. Орлад вам скажет, что однорукий верист столь же бесполезен, сколь и одноглазый. Обоих отправили обратно в Вигелию. Они вместе создали «Новый Рассвет». А вот и наш скульптор. Больше никаких чудес, брат?

Бенард вынырнул из сгущающейся за дверью темноты и сразу же подошел к Ингельд. Он был насквозь мокрый, а на его лице застыла мрачная гримаса.

— Нет! Они не поверили, что Ваэльса преобразил не я, а богиня, и мне по силам лишь попросить ее. Я предупреждал, что Ваэльс особенный, но они все равно заставили меня просить за всех!

— А почему Ваэльс особенный? — спросила Фабия.

— У него и спроси. Или у Орлада. Остальные глупые… — Бенард умолк, когда в комнату ввалились воины из фланга Орлада. Кожа у всех была розовая, и они страшно из-за этого сердились.

Прежде чем кто-то успел заговорить, Дантио возвестил:

— Нильс пришел.

Правитель Высокой Балки оказался не слишком высоким для Героя и моложе, чем предполагала Фабия. Ему было никак не больше двадцати пяти. Нильс носил двуцветную накидку и необычно завязанный на голове шарф, один конец которого закрывал левую часть лица и был заправлен под медный ошейник. Он сразу же подошел к очагу и оглядел собравшихся единственным злым глазом. Некоторых он уже знал, о других слышал, а потому не стал с ними знакомиться.

— Герои… Дочь Ингельд… укрист Хорт… Херм… — Он кивнул всем по очереди и повернулся к Фабии, улыбнувшись половиной лица. — Как вы, наверное, слышали, у нас радостные новости. Трайфорс пал. Командир войска подтвердил, что Терек убит. Его преемник, командир охоты Карртин, принес клятву верности «Новому Рассвету». Трайфорс взяли почти без крови.

Герои Орлада радостно закричали, но им явно не хватало искренности. Бескровные победы имеют совсем другой вкус.

— А Салтайя? — спросила Фабия.

Единственный глаз холодно посмотрел на нее.

— Спаслась. Вчера она сбежала с командиром охоты Феллардом. Теперь она почти наверняка в Нардалборге. Две наших охоты, Клыки и Сыновья Веру, ее преследуют. Возле постоялого двора «На полпути» они встретили ожесточенное сопротивление со стороны Фелларда и его людей. Обе стороны понесли тяжелые потери. — Эту весть все встретили молча. — Командир войска считает, что торопиться некуда. Можно осадить Нардалборг, а если женщина все-таки переберется через Границу, ею займутся во Флоренгии.

Однако для Флоренгии и Селебры она станет настоящим бедствием. Фабия хотела было возразить, но Хорт сжал ее плечо, а Орлад подозрительно на нее посмотрел.

— Тирании Храгсона пришел конец, — сказал Нильс Фратсон, — во многом благодаря участию селебриан, собравшихся здесь. Свидетель Вуаль долгие годы был нашим соратником. Командир фланга Орлад и его Герои покончили с Тереком Храгсоном, проявив решимость и храбрость. Рука Бенард проявил неслыханное мужество и заманил Хорольда Храгсона в ловушку.

Снова восторженные крики. Бенард скромно потупил глаза. Ингельд его поцеловала.

— И впервые у меня появилась возможность рассказать об укристе Хорте, — продолжал командир охоты, — который вложил в наше дело огромные средства. Без его золота и мужества «Нового Рассвета» бы не было.

Удивленные крики перешли в радостные возгласы. Хорт смущенно улыбнулся. Фабия его обняла, а остальные принялись жать ему руку.

Когда порядок был восстановлен, командир охоты объявил:

— А теперь нужно подумать о будущем и о наградах, которые вы заслужили. Командир войска Арбанерик велел мне оказывать вам любое посильное содействие. По просьбе Дочери Ингельд я пригласил сюда Голос Демерна. Он также будет свидетелем клятв, если они потребуются.

Интересно, подумала Фабия, зачем малонаселенному военному лагерю нужен Голос? Потом она поняла, что каждый верист, присоединившийся к повстанцам, должен принести новую клятву. Голос знает законы священного Демерна, но ему также известны способы их обойти и избавиться от прежних обязательств.

Бенард подозрительно спросил:

— Зачем нужен Голос?

Правительница Косорда умудрилась выглядеть лукавой и невинной одновременно.

— Дорогой, Хорольд умер. Разве ты не хочешь сделать меня честной женщиной и стать законным отцом нашего ребенка?

— Ну… да, конечно. Но ты же Дочь. Разве ты можешь выйти за такого, как я?

Дантио усмехнулся. Его примеру последовал командир охоты Нильс. Остальные смотрели на них с недоумением.

— Как наследная правительница Косорда, я могу выйти замуж только после церемонии, проведенной Голосом, который примет клятву у моего будущего мужа.

— Клятву? — забеспокоился Бенард — Какую еще клятву?

— Клятву, соответствующую твоему положению, дорогой. Муж правительницы становится консортом города.

Бенард взвыл от ужаса, а все остальные принялись хохотать. Веристы и вовсе попадали на пол от смеха.

— Я? Я не могу править городом!

Ингельд обняла Бенарда и положила голову на его массивное плечо. Она была совершенно счастлива.

— Почему? Ты будешь просто приказывать людям делать всю работу!

— Но… я смогу?

— Конечно. Все в городе тебя знают.

— Вот-вот! Косорду такой правитель не понравится!

— Ну-ка, посмотри на меня! — сказала Ингельд.

— Значит, решено, — подытожил Нильс. — Командир фланга Орлад?

Орлад нахмурился. Из-за нового шрама вид у него был устрашающий.

— Мы с Дантио возвращаемся домой, в Селебру. Ваэльс хочет меня сопровождать. И Фабия. Следопыт Хермеск отказался стать нашим проводником.

Командир охоты помрачнел.

— Это так, Херм?

— Я не отказался, Нильс. Сейчас перейти перевал невозможно. — Следопыт обратил усталый взгляд на Орлада. — Послушай, парень. Тебе придется взять с собой провизию, поскольку там нечего есть. Необходима теплая одежда и постель, даже если ты не станешь брать палатку, а также оружие, чтобы добраться до Ледника. Чем ты крупнее и сильнее, тем больше еды потребуется. Ты сможешь унести запас не более чем на десять дней, а на Границе любой груз покажется тебе невыносимо тяжелым, даже собственное тело. Понимаешь? — Следопыт явно получал удовольствие от своей речи, но он бы не осмелился говорить в таком тоне с веристом, если бы не был другом командира охоты. — Из Нардалборга караван выступает на мамонтах. На перевале Варакатс купцы используют каноэ, чтобы доставить провизию вверх по Молочной реке. В любом случае припасы надо заготавливать задолго до того, как пуститься в путь. Ни мамонты, ни каноэ не заберутся на Первый Ледник — там придется рассчитывать только на собственные силы. Через десять дней у тебя кончится пища. Нет? Хорошо, допустим, ты построишь пирамиду — выйдешь с тридцатью людьми, а через четыре дня двадцать из них бросят ношу и повернут назад. Оставшиеся десять продолжат путь — теперь у них есть еда, которую несли повернувшие назад двадцать. Однако через десять дней и они начнут голодать, а к этому времени пройдет лишь четырнадцать дней. Значит, надо снаряжать шестьдесят путников, верно? Или вдвое больше? Или вчетверо? Лишь у нескольких останется достаточно пищи, чтобы завершить путешествие. В Нардалборге есть люди, способные учесть влияние плохой погоды и гибель части путешественников от ледяной болезни. Понимаешь? Нардалборг уже проделал необходимую подготовительную работу, там знают, как преодолеть перевал. А ты никогда не переходил Варакатс и потому не сможешь попасть во Флоренгию.

Орлад покраснел от ярости.

— У нас есть люди! Разве командир войска не обещал нам поддержку?

— Даже я не могу приказывать Следопыту, — вздохнул Нильс.

Хермеск ухмыльнулся, словно добыча сама попалась в его силки.

— Люди есть, но нет каноэ. Все каноэ забрали купцы, которые уплыли торговать к морю. Времени у вас тоже нет. На подготовку каравана уходит тридцать дней, а зима наступит гораздо раньше.

— Он говорит правду, — пробормотал Дантио.

Орлад оскалился.

— Но должен же быть какой-то способ! — воскликнула Фабия.

Они обязаны поймать Салтайю, пока та не воссоединилась со Стралгом!

Следопыт рассмеялся.

— Какой же?

— Я всего лишь хрупкая женщина, а вы — знаток перевалов. Вот вы и скажите. Или ты, Орлад. Нардалборг обойти невозможно, идти через Варакатс тоже. Допустим, «Новый Рассвет» захватит Нардалборг или окружит его…

— Осадит? — переспросил Орлад.

— Да. Сможем ли мы последовать за Салтайей через перевал Нардалборг?

Орлад закатил глаза. Не пристало женщинам лезть в мужские дела!

— Если Салтайя преодолеет перевал, она постарается закрыть его, чтобы исключить преследование. Она не оставит никаких припасов и может даже сжечь укрытия и разрушить мосты. А вот и Голос!

Фабия перевела взгляд на вновь прибывшего. Быстро спустившаяся ночь окутала Голос мраком от капюшона до подола. В Скьяре Фабии не раз встречались Голоса — все без исключения были мрачными, разочарованными и лишенными воображения людьми, способными одержать победу в любом споре при помощи цитаты из Арканы, произнесенной на таком древнем языке, что никто ее не понимал. Единственное достоинство Голоса и его корбан — абсолютная неподкупность. Теоретически он может приговорить к смерти даже самого себя, но только теоретически, поскольку он никогда не совершит преступление.

— Голос Ардиал Берксон, — провозгласил командир охоты.

Он уступил Голосу почетное место возле камина.

Только после этого Ардиал снял капюшон, под которым оказалось худощавое лицо, изборожденное глубокими морщинами. Сам он был высоким и худым, как все Голоса, поскольку священный Демерн запрещает обжорство. Будь в нем чуть больше человеческого, его бы даже можно было назвать привлекательным.

— Спасибо, что пришли, Голос, — начал Нильс. — Дочь Ингельд, правительница Косорда, хочет заключить брак с…

— Это невозможно, командир охоты, — звучным голосом перебил его Ардиал. — Годы были добры к тебе, Ингельд.

Ее лицо исказилось от ужаса и стало белым, как кость.

— Что?! Что случилось? — спросил Бенард, вставая. Ингельд схватила его за плечи и посадила на место.

— Дело в том, что она замужем, — объяснил Голос. — Отпусти мою жену, молодой человек.

Орлад встал.

— Это правда?

Вслед за ним вскочили остальные семь веристов, и в зале запахло насилием.

— Правда, — спокойно ответил Голос. — Сядь, мальчик. И вы все садитесь. Я по-прежнему ее муж и истинный консорт Косорда. Ты лишилась дара речи, жена?

Губы Ингельд задвигались, но заговорила она не сразу.

— Ты сбежал! Когда пришел Стралг, ты сбежал!

— О нет. — По губам Ардиала скользнула безжизненная улыбка. — Ты искажаешь факты. Брат лорда крови, Хорольд Храгсон, поклялся именем своего бога, что убьет меня, если я немедленно не покину город и когда-нибудь в него вернусь. Тебе известно, что четвертым долгом человека является спасение собственной жизни, важнее этого лишь первые три обязанности. Более того, в законах священного Демерна написано — глава вторая, статья восемнадцатая — что человек должен предотвратить преступление, даже если для этого понадобится совершить меньшее преступление. Если хочешь, я процитирую тебе полный список злодеяний по мере убывания их тяжести, но он довольно длинный.

Когда тебе грозила смерть, жена, я спросил, удовлетворила бы ты плотские желания Храгсона, если бы его навязали тебе вместо законного мужа и консорта. Ты ответила: «Да, если не будет выхода». Он дал мне обещание, что не станет брать тебя силой до тех пор, пока ты будешь сохранять ему верность. Таким образом я позаботился, чтобы все закончилось прелюбодеянием, а не убийством. Вот почему я, подчинившись закону, покинул город.

— Убийство? — Бенард еще обнимал за плечи бывшую жену Голоса. — Мое отвращение к убийствам заметно поуменьшилось.

— Оставь это профессионалам, — сказал Орлад, шагнув вперед.

Он вдруг проявил неожиданную солидарность с братом. Его фланг тоже приготовился к атаке. Командир охоты рявкнул:

— Молчать! — И оглядел зал сверкающим глазом. — Всем сесть! Вам известно, чем карается причинение вреда Голосу.

Веристы сели, бросая угрожающие взгляды на Ардиала.

— Благодарю вас, — сказал Ардиал. — Я повелеваю отпустить мою жену, флоренгианин.

— Нет. — Бенард побледнел так, что синяки проступили на его коже. — Я убил Хорольда Храгсона ради нее, и теперь она моя. С этого времени и навсегда. Ребенок тоже мой.

— Ребенок? Был ли он зачат согласно священным ритуалам Веслих, Дочь?

Ингельд молча кивнула. Ардиал пожал плечами.

— В таком случае она будет твоей законной наследницей, и я позабочусь о том, чтобы она получила достойное воспитание. В соответствии с главой семь, статьей сорок девятой, твой священный долг — обеспечить появление на свет наследницы, а потому мое отсутствие оправдывает прелюбодеяние. Я готов принять тебя обратно после ритуала очищения. Однако этот мужчина виновен в прелюбодеянии и узурпации супружеских прав. Я приговариваю его к смерти в соответствии с главой третьей, статьей четырнадцатой. Командир охоты, арестуйте его.

Фланг Орлада зарычал, точно океанский прибой во время шторма.

Дантио сдавленно рассмеялся и встал.

— Известно, что я Свидетель Мэйн.

Голос посмотрел на него и нахмурился.

— Однако ты одет неподобающим образом. Докажи истинность своих притязаний.

По губам Дантио скользнула улыбка, холодная, как Ледник.

— Возможно, это и законно, но на мой взгляд Голос не имеет никакого права обвинять свою бывшую жену в прелюбодеянии, когда в его покоях постоянно проживают две нимфы Эриандера.

Ардиал едва заметно пожал плечами.

— Это законно. К тому же нимфы не имеют ни малейшего отношения к делу. Я присутствовал при описанных мной событиях и свидетельствую, что так все и было. Было ли лжесвидетельство со стороны моей жены?

— Известно, что она сказала правду. Может ли Свидетель попросить у Голоса разъяснить некоторые пункты закона?

— Она… он может.

Дантио сложил руки за спиной и некоторое время покачивался на месте, а потом взял и подмигнул Бенарду.

— Свидетель спрашивает: сколько времени муж должен не ложиться со своей женой, чтобы их брак признали недействительным?

— В главе первой, статье восьмой, — начал цитировать Голос, — записано, что она может обратиться к Голосу через семь лет. Но… — Тут на лице Ардиала впервые появились признаки человеческих эмоций, и его глаза триумфально засверкали. — …разве в Косорде побывал хоть один Голос с тех пор, как я его покинул?

— Известно, что в Косорде не было Голоса.

— Значит, она не могла подать такого прошения. А если она подаст его сейчас, я откажу на основании статьи, предшествующей упомянутой, поскольку наша встреча коренным образом все меняет.

Дантио поклонился.

— Свидетель благодарит Голос за его желание следовать святой Аркане. А теперь Свидетель спрашивает: законно ли, когда человека, обладающего легальной властью — в данном случае речь идет о консорте правительницы — изгоняют силой, а люди принимают новую гегемонию и исполняют все приказы, как если бы они были справедливыми?

— Законно. Это записано в главе седьмой, статье девяносто пятой. — Голос не стал возражать, но на его лице появилась тревога.

— Известно, — спокойно продолжал прорицатель, — что через семь лет и семь дней после того, как Косорд лишился консорта, то есть вас, высокомудрый Ардиал, сатрап Терек отпраздновал свадьбу Дочери Ингельд Нарсдор и Хорольда Храгсона, публично объявив, что ее первый брак аннулирован. Также известно, что никаких возражений не последовало.

Ардиал посмотрел на Ингельд, от которой даже в тусклом свете исходило сияние, затем на Бенарда, обнявшего ее обеими руками, и на ухмыляющегося командира охоты Нильса.

— В таком случае мое прежнее утверждение не имеет силы. Я могу соединить узами брака эту женщину и этого мужчину.

— И ты это сделаешь! — громко крикнул Орлад, чтобы его услышали сквозь радостные вопли соратников. — Ты обязательно это сделаешь!

 

ГЛАВА 20

Дантио Селебр сел, добившись своего. Обычно он избегал свадеб. Во время роскошных празднеств люди часто тратили гораздо больше, чем могли себе позволить. Пир пиром, но что еще нужно для хорошей свадьбы, кроме удобной постели? Более всего Дантио ненавидел характерные для свадеб вспышки чувств — от похоти до плохо скрываемого ужаса.

Сегодняшний праздник роскошью не отличался. Наследная правительница одного из величайших городов Грани выходила замуж за нищего скульптора посреди лесной чащи, в простом деревянном сарае, без единой золотой солонки на столе. Да что там, в зале не было даже свечей! Никто не позволял себе чересчур сальных шуток, ведь невеста была значительно старше большинства присутствующих. Молодожены светились от счастья — видимо, Бенард решил, что бремя консорта не так уж тяжело. Ингельд прекрасно управляла городом, пока сатрап воевал, а уж церемониальные обязанности Рука как-нибудь осилит.

И все же накал страстей был велик, из-за чего у прорицателя возникло ощущение, будто в него поочередно бросают снежками и раскаленными углями. Ардиал Берксон, как и следовало ожидать, превратился в глыбу льда. Хорт Вигсон больше походил на рыбу, чем на человека; лишь прорицатель чувствовал его возбуждение, которое укрист умело прятал. Бедный, одинокий Хорт! Он радовался, что помешал дочери вернуться во Флоренгию и покинуть его.

Голос начал диктовать Бенарду длинную клятву, и тот постоянно запинался, путаясь в сложных оборотах древнего языка.

Обжигающий гнев опалил левое плечо Дантио — гнев Орлада, разумеется. Тот не сумел утолить жажду крови, а его добыча ускользала.

— Ну, брат?

Ох, опять…

— Что «ну»? — спросил Дантио.

— Как мы попадем во Флоренгию?

Вторым источником неприятных чувств служила Фабия, но та была скорее разочарована, чем разгневана. Быть может, хтоническая сила позволяла ей замечать то, что видел Дантио: выход из тупика есть, надо только его найти. Впрочем, сейчас ее мысли целиком занимала церемония.

Орлад покраснел. (Тревога.)

— Не отвечай, если за это тебя предадут анафеме, которой ты так боялся.

Дантио повернулся к нему лицом.

— И боюсь до сих пор.

(Смятение.)

— А я думал, она тебе не грозит. Разве Хорольд не первым нарушил условия договора?

Да, первым, но ведь Дантио об этом не знал и потому все равно виновен.

— Я поступил еще хуже. Можно было просто отказаться отвечать на вопросы Терека, а я ему солгал и стал Фальшивым Свидетелем, нарушив законы нашего культа. У Старейшей не будет выбора, ей придется принять решение против меня, так что наш договор в силе, брат. — Он вздрогнул, ощутив ужас Орлада, и вымученно улыбнулся. — Однако на Флоренгианской грани ее проклятие может меня не достать. Вот почему я еще больше, чем ты, хочу перейти Границу. Это возможно, я только не знаю как.

Младший брат сердито на него покосился.

— Замечательно. Ты ведь сказал, что Следопыт не лжет!

— Да, он искренне боится опасностей, подстерегающих нас на Границе. Тем не менее, когда Фабия спросила, нельзя ли последовать за Салтайей через перевел Нардалборга, а я ответил, что это невозможно, он запаниковал. Хермеск знает решение! Но потом появился Голос, и мы заговорили о другом.

(Ярость.) Орлад сжал кулаки и (это мог увидеть только прорицатель) напрягся всем телом.

— Так что он знает?

— Понятия не имею. Сдается, то же самое известно Хорту Вигсону.

Орлад сурово поглядел на маленького купца.

— Следопытов же нельзя подкупить.

— Зато им можно угрожать. Никто не захочет сердить самого богатого человека Вигелии.

Хорт все еще радовался своей победе.

Наконец церемония завершилась, комнату огласили крики и Бенард поцеловал невесту. В тот же миг Дантио ощутил чувство удовлетворения, охватившее Фабию. Сюрпризы еще не закончились.

— Вроде бы можно больше не беспокоиться, — прошептал Дантио — Наша милая и смертельно опасная сестричка только что раскрыла тайну.

Орлад рассмеялся.

— Знаешь, что я тебе скажу? Иногда она пугает меня даже больше, чем Стралг!

Он направился к Фабии.

Через минуту Орлада также охватило чувство удовлетворения. Дантио последовал за ним сквозь толпу, чтобы поздравить Бенарда — и попрощаться, поскольку путь во Флоренгию, похоже, скоро будет открыт. Так оно и оказалось. Не успел Дантио подойти к новобрачным, как крик Орлада огласил шумный зал:

— Следопыт!

Хермеск собирался выскользнуть в дверь и неохотно обернулся.

— Мой господин?

— Маленькие отряды перемещаются быстрее, чем большие, верно?

(Осторожность — обман.) Следопыту было страшно, и он пытался что-то скрыть.

— Необязательно. Любой отряд движется со скоростью своего самого медленного путника.

— Насколько удалены друг от друга два перевала?

(Страх.)

— В разных местах по-разному.

— Иными словами, иногда они подходят близко друг к другу? Их разделяет меньше мензила?

(Смирение.)

— Да.

(Радость — торжество.)

— Значит, если мы выступим завтра на рассвете, то сумеем пройти по перевалу Варакатс и перебраться на перевал Нардалборг, опередив Салтайю?

Ну конечно! Как же Дантио сразу не догадался! Если они догонят вигелиан и какое-то время будут держаться за ними, то позже заберут у врага оставшуюся еду и дрова.

Гости смолкли. Хермеск вновь начал расписывать трудности путешествия, но Орлад был непреклонен. Он вырвал у Следопыта важное признание: вначале проще идти по перевалу Варакатс, чем по перевалу Нардалборг, а над Первым Ледником они почти сходятся.

Следопыт не терял надежды отвертеться:

— Но это очень опасно! Я отказываюсь участвовать в таком безумном предприятии.

Тут вмешался командир охоты Нильс.

— Перестань, Херм! Зима еще не началась. Молочная река не замерзла. А снег смыло дождем.

Хермеск вздернул подбородок.

— И все же это большой риск. Какую награду я получу?

— А где наш укрист? — спросил командир охоты. — Мастер Хорт, вы сделали такой значительный вклад в свержение тирании Храга. Надеюсь, вы и теперь нам поможете?

На губах Хорта вновь появилась вкрадчивая улыбка. Лишь Дантио видел, какие страсти бушуют в старом укристе. Тот переступил с ноги на ногу.

— Если храбрый Герой Орлад готов рискнуть, я с радостью помогу. Но Фабия с ним не пойдет, а вернется со мной в Скьяр.

— Нет! — Фабия проскользнула между двумя веристами и встала рядом с Хортом.

С той же вкрадчивой уверенностью он продолжал:

— Френа, дитя мое! Путешествие чересчур опасно, а во Флоренгии идет настоящая война. Зачем ты туда поедешь? Родители ничего для тебя не значат, как и ты для них. Что есть в Селебре, чего нет в Скьяре?

Прорицатели знают, как обманчива бывает внешность, но даже Дантио не мог не восхититься тем, какой хищник прятался под овечьей шкурой. Возражения Хорта были вполне логичными и причиняли Фабии боль. (Любовь — жалость — гнев — упорство.) Она действительно любила старого укриста. Он — ее настоящий отец, пусть не по крови, и ей ужасно не хотелось его огорчать. Он стар и болен, у него никого нет, кроме Фабии. И он может потребовать, чтобы она осталась с ним до самой свадьбы.

Увы, он пытался бороться с ситуацией, в которой уже потерпел поражение. Фабия знала, что отмечена судьбой. Как и любой смертный, она видела, что боги столкнули лбами дом Селебры и дом Храга. Хорольд и Терек мертвы. Бенард и Дантио сыграли свои роли. Остались только Орлад и Фабия против Салтайи и Стралга. Разве не для этой борьбы она стала Избранной? Она не в силах противиться своей мрачной богине, глупо даже пытаться.

— Если я останусь, ты будешь счастлив, отец?

О жестокая! Хорт содрогнулся от отчаяния. Счастье было его корбаном. Ничто в мире не могло сделать Хорта Вигсона счастливым.

Он овладел собой.

— Сожалею, моя дорогая, но я не прошу, а настаиваю. Незамужняя женщина должна подчиняться отцу или — в твоем случае — приемному отцу. Если не веришь, спроси у Голоса. А я не могу отпустить тебя в такое опасное путешествие.

— Очень хорошо, я спрошу, — сердито сказала Фабия и крикнула в толпу: — Голос Ардиал? Если женщина еще не вступила в брак, а ее родители недосягаемы, кто отвечает за нее — опекун или братья?

— Опекун? — со знанием дела переспросил Голос. — А была ли она передана опекуну в соответствии с процедурами Арканы — глава шестая, статья восемьдесят вторая?

Конечно, нет, Фабию украли. Только мальчики старше десяти лет могут быть заложниками. Зачитав несколько длинных цитат, Ардиал Берксон объявил, что согласно третьему долгу и некоторым статьям Фабия принадлежит Бенарду Селебру, а не старшему брату (к облегчению Дантио), поскольку тот покинул мир, посвятив себя Мэйн.

Дантио не поставил бы и хлебной крошки на то, что Фабия будет лучше слушаться Бенарда, чем Хорта. Бенард тоже так думал.

— Ты хочешь идти с Орладом?

— Да, хочу.

Рука ухмыльнулся.

— Тогда передаю тебя под его опеку. Голос, сформулируйте это официальным языком. Удачи, брат.

Фабия обняла Орлада. Он поднял ее и закружил.

Однако Следопыт Хермеск тут же бросил очередной камень в пруд эмоций — и от него пошли новые круги.

— Я по-прежнему хочу знать, какую награду получу! Что мне будет за рискованное путешествие по крайне опасным местам в такое холодное время года, да еще с отрядом спятивших детей?

— Сохранишь себе жизнь, — пробормотал Ваэльс, но даже он понимал, что насилие не поможет, поскольку Следопыт дружит с командиром охоты.

В комнате стало тихо. Следопыта невозможно подкупить. Фабия отпустила брата, вернулась к Хорту и взяла его за руки.

— Отец! Ты так много мне дал! Вправе ли я просить тебя о свободе? Принесешь ли ты последнюю родительскую жертву? Разрешишь ли мне вырасти и улететь прочь?

Возможно, она использовала хтоническую силу, чтобы подчинить Хорта, но Дантио заметил лишь очевидную неблагодарность. Все в комнате вздрогнули. Если она научилась такой безжалостности у укриста, то ученик превзошел учителя. Хорт встретил достойного противника.

(Смирение.)

— Назови цену, мастер Хермеск. (Удивление — жадность.)

— Еще десять лет на перевале Йети.

Дантио пришел к выводу, что даже Следопыта можно подкупить.

Однако укрист сразу понял, о чем просит Хермеск.

— Согласен.

— Значит, выступаем на рассвете? — вскричал Орлад. (Ликование.) — Фабия, Дантио, Ваэльс и я? Ты ведь не станешь возражать, если я поставлю охрану возле твоего каноэ, Следопыт? И вы обеспечите нас припасами, мой господин?

Все остальные веристы его фланга, кроме Ваэльса, начали кричать, что хотят пойти с Орладом.

— В каноэ больше не будет места, — возразил командир. — Но каждому из вас я могу предложить достойную работу. Новый консорт не Герой, но он достоин того, чтобы ему служить. Лорд Бенард, вам ведь потребуются молодые, благородные, закаленные в битве воины?

Бенард не сводил обожающих глаз с жены. Он повернулся к Орладу и переспросил:

— Что? Ах да, конечно. Нам предстоит вернуть город моей жены, господа. И соотношение сил будет два раза по шестьдесят против одного. Так что забудьте о тех легких задачках, которые которые вам подкидывал Орлад. — Он усмехнулся, показав разбитые зубы. — Как консорт Косорда я назначаю Гатлага Гатлагсона командиром орды. Голос, ты произнесешь соответствующие случаю слова? Тогда мы можем приступить к клятвам.

— Я же говорила, что будет легко, — подметила Ингельд.

 

ГЛАВА 21

Хет Терексон не спал всю ночь. Такое случалось и раньше перед отправлением каравана, но сейчас ему придется самому его возглавить, а для этого необходимо весь следующий день быть начеку. Нельзя рассчитывать, что пожилая женщина поспеет за молодыми Героями, прошедшими прекрасную подготовку, а потому надо внести множество разных изменений. Специальные носилки, печь, чтобы согревать ее паланкин, и прочее. Около полуночи прибежал гонец из постоялого двора «На полпути» и доложил, что войска повстанцев двигаются из Трайфорса, так что очень скоро Нардалборг атакуют. Назначив Фрата вместо себя, а Зарпана вожаком белой стаи, Хет потратил немало времени, объясняя, в чем состоят их обязанности, подчеркивая необходимость защищать крепость. Вдобавок Фемунда устроила настоящую истерику, когда он сообщил ей, что Филукена будет прислуживать Салтайе. Кончилось тем, что Хет запер жену в спальне.

Близился рассвет. Когда он постучал в дверь Салтайи, ему открыла сама Филукена, которая уже успела одеться. Она моргала, глядя на отца, словно с трудом могла его вспомнить.

— Ты так рано проснулась? — прошептал он.

Хет думал, что дочь еще спит.

— Теперь я сплю на матрасе возле миледи на случай, если ей что-нибудь понадобится. Я никому не должна говорить о том, что увижу или услышу. Даже тебе.

В горле Хета встал ком, и он с трудом его проглотил.

— Служить ей — большая честь! Ты должна стараться изо всех сил, чтобы миледи была довольна.

— Да, знаю. — Филукена понизила голос. — Отец, а что такое «Гуита»?

— Понятия не имею. А почему ты спрашиваешь?

— Миледи так меня называет. Теперь я буду Гуита.

— Ну… красивое имя. Доброе утро, Гуита! А миледи уже проснулась?

— Да, проснулась! — ответил мужской голос. Дверь открылась шире, и Хет увидел босого безоружного Катрата Хорольдсона, который стоял, завернувшись в свою накидку, как в одеяло, словно только что встал. — Заходи… кузен! — Он ухмыльнулся.

Хет отметил его дерзость и решил, что проучит его позднее. Он молча прошел в комнату. Салтайя была полностью одета. Она сидела на краю постели и завтракала. Рядом стоял поднос. Она настояла, чтобы ей отвели спальню на первом этаже, а в Нардалборге все они были очень маленькие, с узкими кроватями. Если здесь ночевали трое, то двоим пришлось спать на полу, но и в этом случае им было тесно. Салтайя равнодушно посмотрела на Хета.

— Доброе утро, командир охоты.

Хет поклонился и рассказал ей о наступлении врага.

— Так когда мы можем выступить?

— Уже скоро, миледи. Мои люди начали грузить поклажу на мамонтов, как вы, наверное, уже слышали.

Она кивнула.

— О да, мамонты! Катрат мне кое-что рассказал. Сколько их у тебя? И сколько мы возьмем с собой?

Небритое лицо Катрата было страшно самодовольным. Если этот юный наглец полагает, что может стать военным советником леди Салтайи, то очень получит крайне болезненный урок. Тот факт, что они оба — племянники Салтайи, не уравнивает их в правах.

— Мы возьмем почти всех, миледи. Конечно, вы поедете в паланкине, а остальные пойдут пешком, за исключением тех случаев, когда придется переходить через горные реки и заболоченные участки. Человек не сможет долго идти в ледяной воде. Мамонты также понесут продовольствие и одежду, которая потребуется нам на Леднике.

— А что еще они понесут? И как далеко сумеют пройти?

И вновь Хет взглянул на своего кузена, но теперь юный болван смотрел на него уважительно. Комендант Нардалборга десять лет водил караваны через Границу, а Катрат знал об этом лишь то, что рассказывал Хет во время встреч с молодыми Героями. Едва ли молодой Хорольдсон слушал его очень внимательно.

— В основном они несут корм для самих себя, миледи. — Помнил ли об этом Катрат? — Сейчас поздняя осень, и трава вдоль дороги почти вся съедена. Каждую ночь мы кормим мамонтов и оставляем запас на обочине для их возвращения. Если продержится ясная погода, к пятой ночи мы увидим Первый Ледник, где и бросим мамонтов. Далее подъем станет для них слишком крутым.

Салтайя выжидательно посмотрела на своего второго племянника. Тот начал:

— А если мы возьмем всех мамонтов, но меньше корма, разве мы не сможем двигаться быстрее… — Слово «кузен» повисло в воздухе, но так и осталось непроизнесенным. — …мой господин?

— Да, но тогда у них не будет пищи на обратный путь.

Глаза Катрата засверкали. Уверенность вдруг покинула Хета, и у него появилось ощущение, что он наступил не в дерьмо мамонта, а в кое-что похуже.

— Если мы не оставим корма на обратную дорогу, — продолжал Катрат, — то что будут делать мамонты?

— Они разбредутся в разные стороны в поисках пищи. А потом настриане приведут их обратно.

— А если настриан не будет?

Хет вздрогнул, как от физической боли. Он много лет создавал стадо.

— Они разбегутся по холмам и быстро одичают.

Катрат торжествующе улыбнулся и бросил выразительный взгляд на Салтайю — «Я же говорил!»

— То есть, если мамонтам не придется тащить лишний корм, они пойдут быстрее и смогут нести дополнительный груз?

— Что ты имеешь в виду?

— Топоры, которыми мы изрубим мосты. Масло, чтобы сжечь убежища и запасы продовольствия.

Работа всей жизни Хета псу под хвост…

Катрат сиял от радости.

— Да и реки они пересекут быстрее, верно?

— Что ты несешь?! — рявкнул Хет.

— Мы ведь не хотим ничего оставлять предателям, так… мой господин? Ваш долг состоит не только в том, чтобы благополучно переправить через Границу ее светлость, но и помешать врагам ее догнать.

Конечно. Их чудовищный замысел, вероятно, родился из жестокости Салтайи и сведений, которых успел нахвататься здесь мальчишка. Безопасность миледи превыше всего.

— Ты прав. Мы можем отпустить мамонтов. Некоторое время они будут следовать за нами, а потом разбегутся. Мы уничтожим по дороге все, что сможем. А на Леднике… — Хет умолк и несколько раз сглотнул.

— Убьем всех настриан, мой господин? Вы это хотели сказать?

Хет печально кивнул. Настриане — холодные, неспособные дружить с людьми — охотно входили в контакт лишь с животными. Нардалборг нанял пятнадцать настриан, мужчин и женщин. Хет хорошо знал каждого, и их судьба была ему далеко не безразлична, пусть они и не проявляли ни малейшего интереса к окружающему миру. Значит, надо найти еще и убийц. Воины Нардалборга для этого не годятся.

— Да.

— Мой господин добр.

— Пожалуйста, позаботься об этом, командир охоты, — велела Салтайя. — Полагаю, за разумные советы воин Катрат заслужил продвижение по службе, верно?

Катрат явно не рассчитывал на такой поворот событий и густо покраснел. Смешно! С тем же успехом можно продвигать по службе кухонных тараканов. Однако он не должен обижать сестру Кулака.

— Если он сам это придумал, то конечно, миледи. — Хет заставил себя протянуть руку Катрату для необходимого в таких случаях рукопожатия. — Ты производишься в командиры фланга. — Он не удержался и спросил: — Ты бы хотел командовать каким-то определенным флангом? — «Есть ли фланг, который согласится тебя терпеть?»

Катрат надулся, уловив насмешку.

— А нельзя ли мне быть вашим военным советником, тетя?

Так он избавится от тяжелой работы и от оскорблений, которые могут привести к серьезным последствиям.

— Превосходная мысль! — воскликнула Салтайя.

Раз Хета заставляют играть в такие игры, что ж, надо показать всем присутствующим, что происходит.

— В таком случае ты получаешь продвижение сразу на два звания: будешь вожаком стаи и военным советником ее светлости. Сообщи своему прежнему командиру о новом назначении. И возьми красный пояс у квартирмейстера.

На лице Катрата появилась довольная усмешка.

— Мой господин добр.

— Командир охоты, — сказала Салтайя, принимаясь за еду, — как долго оставшиеся здесь воины смогут защищать перевал?

— Зависит от размеров вражеской армии, миледи.

— Ты уже сообщил гарнизону, что они должны сражаться до последней капли крови?

Хет кивнул. У него пересохло в горле.

— Хорошо. Однако не помешает еще раз напомнить им о долге. Пришли ко мне вожаков стай. По одному.

 

ГЛАВА 22

Орлад Селебр настолько не доверял раздраженному Следопыту, что попросил у Гатлага Намберсона и Снерфрика для охраны его каноэ. Орлад не сомневался, что каноэ может очень быстро скрыться в темноте.

Следопыт не возражал и сразу предложил трем Героям — и Ваэльсу, который ни на шаг не отходил от Орлада — вытащить из судна его личные вещи и перенести их в безопасное место на хранение, а потом погрузить необходимые припасы. Хермеск согласился, что с такой работой справились бы и обычные носильщики, но заметил, что если кто-нибудь уронит камень балласта и повредит хрупкую кору каноэ, на починку уйдет много времени. Орлад ведь торопится?

Да, Орлад был готов поднять людей и заставить их работать всю ночь. Если повезет, они выступят раньше, чем Салтайя.

Ему еще никогда не приходилось с кем-то прощаться. Оказалось, что расставание в холодном предутреннем сумраке гораздо печальнее, чем он себе представлял. Соперники, которых он превзошел во время весенних тренировок, стали его командой, друзьями, а затем и братьями, проверенными в сражении. Кое-кто всплакнул; Орладу самому приходилось часто моргать. Бенард не скрывал слез — дружелюбный медведь, который при первой встрече показался ему грибом-дождевиком, обладал поразительным мужеством. Как могли давно потерявшие друг друга братья так сблизиться за столь короткий срок? У Орлада дрогнуло сердце, когда он смотрел на расставание укриста с приемной дочерью. Жадный человечек отныне будет искать утешение в своих фермах, домах и мешках с золотом. Фабия рыдала даже после того, как села к каноэ. Плакал и Дантио, которого переполняли не только свои, но и чужие чувства.

Каноэ было достаточно узким, чтобы каждый гребец работал обоими веслами, но не слишком длинным для пяти человек и багажа. Хермеск несколько раз подчеркивал хрупкость судна. Его необходимо на руках выносить из воды, оно не должно касаться берега. Если они перевернутся в дикой местности, их ждет скорая гибель от холода и голода. Хермеск устроился на носу, Ваэльс и Фабия посередине — она заявила, что готова выполнять свою долю работы, если в ее помощи возникнет необходимость — затем Орлад, а на корме сел Дантио, поскольку он уже плавал на каноэ и умел им управлять.

Когда солнце полностью взошло, неумелые гребцы уже перестали обдавать всех брызгами при каждом ударе весла, и Орлад не сомневался, что плавание по реке доставит им много удовольствия. Ему нравилось грести. Воды Молочной реки становились зеленоватыми под кронами деревьев и голубыми под открытым небом. Вереницы шумных птиц летели к морю — в те земли, где зима будет теплой, хотя и не менее длинной.

Когда же солнце поднялось над пиками гор Варакатс, Орлад начал подумывать о мозолях, неудобном сидении и затекших ногах — не говоря уже об уставших руках и плечах. Довольно долго все гребли молча, лишь время от времени раздавалась команда Хермеска:

— Смена!

Тогда они начинали грести с другой стороны каноэ. Следопыт годился Орладу в дедушки, но дело свое знал. Он был энергичен, словно летящая домой птица, и не знал усталости.

Им предстоял трудный день.

Фабия огляделась и сказала:

— Co sofo lattie par tenziale paludio u Florenzou?

— Что?

— Co! — Фабия пожала плечами. — Sofo? — Она показала на себя. — Lattie. — И высунула язык.

— Почему ты не говоришь, что обозначают эти слова?

— Nyb! — Она покачала головой, в ее глазах плясали искорки смеха.

Орлад вздохнул.

— А как будет «повтори»?

Он не мог помогать себе жестами, ведь ему приходилось грести с той же скоростью, что и остальным. Да, день будет очень долгим.

* * *

Вскоре лес исчез. Река текла между заболоченных берегов, среди тростниковых зарослей и камыша. Следопыт уверенно вел каноэ, и им ни разу не пришлось возвращаться. Впереди все ярче сияла громада Ледника, а небо над головами становилось все синее. Неуклонно приближалась гора Варакатс, становясь все больше и больше. Впрочем, она казалась не такой уж и высокой. Далеко на севере, в разреженном воздухе, вырастала еще одна коническая вершина. Не следует забывать, что Грань плоская. Люди говорят, что нужно подниматься к Границе или на Высокий Ледник только из-за того, что реки текут вниз, к океану.

К полудню солнце стало жарким. Потом небо заволокли тучи, и ветер с дождем охладил вспотевших гребцов.

Теперь флоренгианским языком с Орладом занимался Дантио, а Фабия взялась за Ваэльса. Сухопарый пожилой Следопыт немного знал язык и также участвовал в обучении. Орлад узнал, как звучит слово «кровь», когда его ладони начали кровоточить. Вскоре Хермеск объявил короткий отдых, предупредив, что следующий привал будет очень не скоро. Неужели он такой мстительный или просто ненавидит молодых и сильных людей? Как бы там ни было, приказы веристам он отдавал с заметным удовольствием.

Во время второго привала, когда они сидели на круглых камнях и с аппетитом поглощали припасы, запивая их холодной и кристально чистой водой из пруда (Хермеск предупредил, что пить воду Молочной реки будет ошибкой, которую никто из них больше не повторит), Фабия потребовала, чтобы Орлад описал перевал Нардалборг.

С трудом разобрав ее жесты и слова, он сказал:

— Хет всегда говорил, что путь до Первого Ледника занимает пять дней, еще пять дней требуется, чтобы добраться до горы Черепов, а еще пять…

Она выругалась на флоренгианском.

— «Anconti»? — спросил он. — Что значит «anconti»? Маленький… А, тебя интересуют подробности? Ну, Ледник не такой уж большой. Первый Ледник — это стена, а на верху у нее сплошные камни. Именно на горе Черепов у Стралга случилась первая серьезная катастрофа: человеская лавина. Сейчас там построили лестницу — частично из дерева, частично вырубленную в скале. Через пять дней мы выйдем к Первому Водопаду, а дальше я не бывал. Оттуда до Границы еще пять дней пути, это если повезет. На Высоком Леднике людей постоянно подстерегает смерть. Буря может длиться целую вечность. Хет не раз повторял, что пока никто не добрался от Нардалборга до Границы за двадцать дней. Просто он хотел, чтобы люди не теряли надежду. Теоретически за двадцать дней можно проделать весь этот путь, если мамонты будут ждать у Первого Ледника.

Фабия заговорила со Следопытом, но тот отвечал ей на вигелианском языке, поскольку не очень рассчитывал на свое знание флоренгианского — или пожалел Ваэльса и Орлада.

— Если пойдем напрямик и если погода не преподнесет нам никаких сюрпризов, то до Первого Ледника мы доберемся через четыре дня.

— Значит, если Салтайя вышла сегодня утром, то мы окажемся на Первом Леднике почти одновременно с ней? — спросила Фабия.

— Зависит от размеров ее войска, — ответил Орлад. — От того, сколько у нее людей и мамонтов. Больше всего времени занимает переход через реки.

— А сколько человек она может взять с собой? — спросил Ваэльс.

— Очень много, — заговорил Дантио. — Защищать ее некому, Терек и Хорольд убиты. Так что воинов она возьмет побольше.

— Значит, мы будем идти быстрее, чем она.

— Главное — опередить Салтайю и первыми добраться до горы Черепов, — сказал Орлад. — Там мы сломаем лестницу. Это ее сильно задержит. А потом мы будем идти впереди, спать в ее убежищах, есть ее припасы, а остальное сжигать! И первыми доберемся до Веритано!

— Звучит неплохо, — заметил Ваэльс. — Может быть, мы даже успеем предупредить людей Мятежника о ее прибытии.

— Нет! — сказала Фабия.

Удивленный Орлад решил не уточнять, что она имеет в виду. Он был склонен доверять ее странным мотивам после того, как две ночи назад она помогла спасти Свидетельницу. Однако порой от близости Фабии кровь у него в жилах становилась холоднее воды в Молочной реке.

Дантио нахмурился, а Ваэльс и Хермеск недоуменно уставились на Фабию. Эти двое даже не подозревали, что путешествуют с Избранной.

Дантио решил сменить тему.

— Когда укрист попросил назвать цену, Следопыт, ты ответил что-то о перевале Йети. Что это значило?

Хермеск пожал плечами.

— Om fornito presto orotinari do happo alcini.

Орлад сдержал ярость. Месть — это плод, сладость которого можно ощутить лишь после того, как он созреет. Через четыре дня ему больше не понадобится этот старый ворчун. Тогда он научит его хорошим манерам.

Фабия сжалилась:

— Я спрашивала Хорта. Никто еще не открыл проход, связывающий Вигелианскую Грань с Гранью Сигниал-Зер, но далеко на западе есть одна долина, где изредка попадаются странные, похожие на обезьян животные. Их называют йети. Как правило, они появляются по одиночке — и это всегда самцы, самок ни разу не видели. Вероятно, самцы забредают сюда через Границу из Сигниал-Зер. Отец однажды нанимал Следопыта, чтобы тот отыскал проход, но потом перестал вкладывать в это средства, потому что гибло слишком много людей.

— Утешила, — сухо заметил Дантио.

— Я потратил полжизни на поиски перевала Йети, — сказал Следопыт. — А теперь получил поддержку, на которую всегда могу рассчитывать.

— И правда, — печально согласилась Фабия. — Если где-то есть золото, Хорт его найдет. Он никогда не терпит поражений. Однако даже самые большие успехи не делают его счастливым.

* * *

К вечеру с берегов исчезла даже трава, и теперь Молочная река текла через местность, состоящую в основном из покрытых лишайником скал. Гора Варакатс испускала красное сияние на фоне темно-синего неба. Путешественникам пришлось спать на холодной земле, устроив свои постели поближе друг к другу для тепла. Головы они прятали под перевернутым каноэ, чтобы защититься от дождя.

На следующий день Молочная река стала больше походить на ручей. Им то и дело приходилось останавливаться, и Ваэльс с Орладом — самые сильные — несли каноэ на плечах. Позднее они окончательно покинули реку. Хермеск свернул к озерам — целой веренице больших и маленьких озер. Ваэльс и Орлад снова и снова тащили каноэ на себе. Но даже во время сильных снегопадов Следопыт вел их вперед без малейших колебаний — ему помогала богиня.

С каждым часом холод усиливался, и Хермеск начал ворчать. А во время полуденного привала он неожиданно уперся;

— Мы должны вернуться. Озера замерзают.

— Не бывать этому, — сказал Орлад.

— Глупый мальчишка! Ты не понимаешь, что говоришь! — пронзительно вскричал старик. — Лед сломает каноэ, а если ты наступишь на засыпанный снегом камень и подвернешь лодыжку, то не сможешь подняться на перевал. Я ведь не объясняю тебе, как сражаться? Моя богиня сказала, что мы должны вернуться — иначе мы все погибнем.

— А мой бог говорит, что надо идти вперед. Пусть каждый выскажет свое мнение. Ваэльс?

— Идем дальше, господин. Можно было и не спрашивать.

— Фабия?

Она слабо улыбнулась.

— Я подчиняюсь брату.

И пусть так будет и дальше!

Дантио встревожился не меньше Следопыта.

— Он говорит правду, Орлад. — Дантио потянулся к брату и коснулся его щеки. — Однако ты все еще отмечен судьбой. Я за то, чтобы идти дальше.

— Мы идем вперед, — заключил Орлад.

Он снял одну рукавицу и превратил свою руку в медвежью лапу. Полгода назад, в ту незабываемую ночь в часовне, боль от перехода в боевую форму его ошеломила, но теперь он был к ней готов и даже не вздрогнул. Зато Хермеск закричал, увидев рядом со своим лицом черный мех и страшные когти.

— Мы идем вперед! — повторил Орлад. — Или я разорву твое драгоценное каноэ на мелкие кусочки. Ты доведешь нас до перевала Варакатс, туда, где начинается Первый Ледник, или умрешь вместе с нами. Если ты не сможешь вернуться оттуда в Высокую Балку, мы готовы взять тебя с собой во Флоренгию.

— Это безумие!

— Да, однако теперь зови меня «мой господин».

К наступлению темноты самая легкая сумка стала весить больше быка, и даже перетащить вещи на сушу оказалось нелегко. Орлад явно недооценил преимущества путешествия с мамонтами. Тем не менее он заставил себя принести весла и позаботился о том, чтобы они всю ночь пролежали между ним и Ваэльсом.

* * *

К утру снегопад не прекратился, и временами они проваливались в него по пояс. Возле берега озера образовался лед.

Орлад проснулся с мыслью, что ему снится сон на флоренгианском языке. Он уже умел задавать простые вопросы и даже понимать ответы на некоторые из них. Учился он заметно быстрее Ваэльса — очевидно, к нему начали возвращаться детские воспоминания.

Они едва успели свернуть лагерь, когда снег превратился в дождь. Потом выглянуло солнце. Погода менялась быстрее, чем успевал бы поворачиваться флюгер на ветру.

* * *

На пятый день ливень закончился, и перед ними открылся знакомый Орладу пейзаж. Он не слишком удивился, поскольку им уже давно попадался на пути засохший помет мамонтов. Селебры вышли к Первому Леднику и к тропе, ведущей из Нардалборга.

В то утро они спрятали каноэ между двумя огромными валунами и дальше пошли пешком. Хотя им с Ваэльсом достались самые тяжелые заплечные мешки, Орлад считал, что легко опередит спутников. Он ошибся. И дело было вовсе не в силе ног и спин, а в легких. И в холоде. Он насквозь вымок и забыл, что такое тепло. Согреться они смогут еще очень нескоро. Остальным приходилось ничуть не легче.

Они уже видели несколько сараев и навесов — первые признаки человеческой жизни в этих диких скалистых местах, окруженных грязными ледяными склонами. Орлад с тревогой озирался, боясь, что прекратившийся дождь позволит Шестому Каравану увидеть их небольшой отряд. К счастью, во все стороны простирались пустынные земли и голые скалы. Вода, лед и горы; полное отсутствие жизни.

— Мы победили, — сказал Дантио. — Мы пришли первыми. Я не ощущаю чужого присутствия на довольно большом расстоянии. Мамонты проходили здесь давно.

Орлад сел на камень и снял с плеч мешок.

— Нужно отдохнуть. — Остальные последовали его примеру. — Следопыт, ты выполнил свои обязательства. Фабия, отдай ему расписку.

— Конечно. — Она вытащила из кармана маленький кожаный мешочек и положила в него пять камешков, что было условным знаком для Хорта. — Мы вам очень благодарны, мастер Следопыт.

— Еще бы, — с кислым видом ответил тот, но мешочек взял.

Орлад потерял надежду научить Хермеска хорошим манерам.

— Ты пойдешь с нами или попытаешься вернуться в одиночку?

— Дорогу найти мне будет нетрудно, — угрюмо заметил Хермеск. — А вот выжить куда сложнее.

— Решайся, Следопыт, — сказал Дантио. — Если ты пойдешь с нами во Флоренгию, а наш отец все еще управляет Селеброй, мы обещаем тебе огромную награду за помощь. Клянусь.

Следопыт криво усмехнулся.

— А потом я куплю ферму и буду валяться, задрав ноги кверху? Смотреть, как растут сорняки? Ваш отец не даст мне искать перевал Йети. Это по силам только Хорту. — Он посмотрел на низкое темнеющее небо. — Утром я приму решение. Хотя бы эту ночь мы можем провести под крышей.

Орлад вздохнул.

— Не уверен. Если силы Стралга где-то рядом, они постараются добраться сюда до заката солнца. Здесь мы в западне.

— Они ведь не могут путешествовать ночью? — Фабия смотрела на него с отчаянием.

Она была совершенно измучена, и хотя кожа на ее лице обветрилась, было видно, как сильно она побледнела; под глазами появились тени, из-под черного капюшона выбились волосы. Почему она выбрала черный мех, когда могла взять одежду любого цвета? Орлад видел Салтайю всего один раз — та тоже была одета в черное.

— Они могут идти по тропе, проложенной мамонтами, — сказал Орлад. — Для этого достаточно иметь один факел. Нам придется разбить лагерь где-то неподалеку, но так, чтобы отряд Салтайи нас не заметил.

Завтра им предстоял трудный подъем, а Орлад не находил подходящего места для ночлега.

— Возможно, Салтайя уже мертва, — тихо произнес Дантио. — Веристы могли перейти на нашу сторону, как это сделал командир охоты Карртин. Ты убил отца Хета, но сам Хет этого может не знать, и тогда по тропе никто не придет.

— Все равно рисковать нельзя.

— Нам необходимо высушить одежду, — настаивал прорицатель. — Сейчас воспаление легких для нас опаснее, чем Королева Теней. Поверьте, мокрая одежда гораздо страшнее сухого мороза Границы.

К крайней усталости прибавились сомнения и тревога. До этого дня командиром их маленького отряда был Орлад. Дантио прислушивался к его мнению, потому что верист хорошо знал здешние места, но если у них появятся разногласия, то возраст Дантио и его опыт прорицателя возобладают. Тогда Орлад перестанет быть командиром.

Он нашел решение, которое позволяло ему не упасть в грязь лицом.

— Давайте подойдем к краю гряды. Оттуда хорошо просматривается местность, и если кто-то придет, мы успеем быстро спрятаться. А если до наступления темноты никого не увидим, то позволим себе роскошь ночлега под крышей.

— Отлично придумано!

— А утром перед уходом сожжем убежище? — спросил Ваэльс.

— Они все равно смогут нас догнать. Если мы сумеем первыми добраться до горы Черепов, то именно там у нас появится надежда серьезно замедлить их продвижение.

— Звучит разумно.

— Неужели? — пробормотала Фабия.

Дантио посмотрел на нее с нескрываемой тревогой.

— Ты и раньше говорила нечто подобное. Что у тебя на уме?

Фабия пожала плечами.

— Орлад мне кое-что рассказал. Позднее я отвечу на твой вопрос.

 

ГЛАВА 23

Салтайе Храгсдор совсем не понравилось ехать на мамонте. Сидение паланкина оказалось ужасно неудобным, а погода стояла отвратительная. Условия ночлега и пища были такими плохими, каких она не помнила с самого детства. Она решила, что даже по реке путешествовать приятнее, чем к Первому Леднику.

Ей было уже больше семидесяти лет, и даже Избранные не могут жить вечно. Если бы не силы, которые она черпала у Древнейшей, Салтайя не пережила бы первого дня. Хотя жертвоприношение в Трайфорсе принесло ей благоволение богини, ей следовало беречь его на будущее. Хет Хетсон полностью ей подчинялся, поэтому с ним не нужно было ничего делать — пока. Девочка, Гуита, оказалась послушной и не требовала контроля. Хватало сердитого слова или пощечины. Однако Салтайя тратила немало сил на Катрата Хорольдсона.

Лепка была ее главным умением, и она успела забыть, как ей нравится этот процесс. Она постоянно держала Катрата рядом с собой: тот сидел в паланкине или валялся в шатре по ночам, не догадываясь, что она изучает его разум. Из Катрата получился превосходный объект для Лепки — в нем текла ее кровь и полностью отсутствовал собственный характер. Все его личные качества сковывал страх перед недовольством отца и его жестоким нравом. Она с удовольствием уничтожала влияние великана Хорольда.

Пытаясь чем-то его заменить, Салтайя далеко не сразу уловила смутную фигуру, живущую в самых потаенных снах Катрата. Она ожидала увидеть там его мертвых братьев или других командиров, но к своему удивлению обнаружила, что тайным идолом Хорольдсона оказался Бенард Селебр. Салтайя рассердилась. Он силен и умен, к тому же любовник Ингельд. Еще до того, как случилась катастрофа, молодой Катрат чувствовал, что мать предпочитает ему флоренгианского заложника, но не осмелился ему подражать, ведь отец презирал флоренгиан (другой цвет кожи), заложников (проигравшие) и художников (слабаки и неженки).

Однако кроме Бенарда Салтайя больше никого не нашла. Придется воспользоваться его образом. Она начала лепить лучшего Катрата, взяв за основу его собственное восприятие скульптора: физически сильного, уверенного, мужественного, пользующегося уважением среди мужчин и привлекательного для женщин. Она с неудовольствием признала, что настоящий Бенард не так уж далек от этого идеала.

Салтайя сразу же заметила, что другие Герои презирают Катрата. Они оскорбляли его и высмеивали. Салтайя прекрасно понимала, что без уважения воинов он не сможет выполнять свою часть семейных дел. Быть может, веристы, как другие хищники, чувствуют его страх? Она сосредоточила свои усилия на том, чтобы стереть из сознания Катрата страх перед отцом. Получаться начало только на шестую ночь после выступления из Нардалборга, когда экспедиция добралась до убежища перед Первым Ледником. Дожидаясь горячей воды для ванны, Салтайя увидела, как он беседует с веристами. Те больше не презирали Катрата и даже смеялись над его шутками. Вероятно, он давал непристойные ответы, когда его спрашивали о ней, но Салтайя заметила, как щеки Катрата раскраснелись от удовольствия.

Если ей хватит времени, она его переделает.

* * *

На следующее утро начиналась самая трудная часть путешествия. Ночью отобранные Хетом убийцы избавились от настриан, а на рассвете мамонты пришли в неистовство. Некоторые ушли на поиски пищи, самцы стали драться из-за самок, а другие разрушили сараи, чтобы добраться до запасов сена.

Между тем воины собрали носилки Салтайи. На роль носильщиков Хет выбрал восемь самых сильных мужчин во всей охоте, две команды по четыре человека, и она коротко поговорила с каждым, применив совсем немного Подчинения: внедрив в них малую толику яда, который не даст им сбросить Королеву Теней в пропасть. Носилки оказались тесными — ведь на ней была толстая меховая шуба, вдобавок ее обложили подушками, но она сразу поняла, что здесь будет удобнее, чем в паланкине.

Тропа, ведущая вверх к Леднику, была узкая, и по ней редко могли одновременно подниматься два человека. Хет это предвидел и снабдил носилки длинными ручками, чтобы носильщики могли идти друг за другом. На плечах у каждого висели ременные петли, в которые пропустили ручки носилок, что оставляло руки свободными — так они могли держаться за страховочные веревки. Катрат все время шел рядом, и лишь Ксаран знала, что бы он сделал, если бы один из носильщиков поскользнулся.

На вершине Салтайя увидела цепочку ее людей, идущих по белой равнине в сторону заснеженного горного хребта. Небо было пронзительно синим. До Границы оставалось еще несколько дней пути. С запада нависала гора Варакатс и стена мира. Под ней сверкали грани Первого Ледника, а последние фигурки мамонтов исчезали в каменной пустыне. Теперь назад дороги нет, но и погони можно не опасаться. Надо только пережить путешествие. Ее глаза наполнились слезами, но причиной тому был ледяной ветер, а вовсе не сентиментальные мысли о возможной встрече со Стралгом после долгих лет разлуки.

Как же холодно! Салтайя поплотнее закуталась в шубу и устроилась поудобнее.

* * *

Дорога то поднималась, то вновь опускалась. Теперь холод и ветер стали их постоянными спутниками. Мир вокруг уже не менялся — всюду лишь скалы и лед. Даже днем над головой сияли звезды. У Салтайи была одна задача: вынести тяготы путешествия. Очень скоро силы начали ее покидать. Одолевала бессонница, пропал аппетит. Постоянный холод был так же ужасен, как нехватка воздуха, у нее болели легкие и жгло горло. Салтайя жалела, что не принесла в жертву Матери Лжи побольше молодых солдат.

Каждое новое убежище было еще более убогим, чем предыдущее. Стены сложили из местного камня, без строительного раствора. Все остальное — от дверей до потолочных балок — люди принесли сюда на своих спинах. Материалами для крыши служили шифер и кожа, а пол засыпали гравием.

В каждом убежище был запас пищи и топлива на две ночи. Утром люди забирали с собой столько, сколько могли унести, а все остальное сжигали. Когда они добрались до четвертого убежища, погода испортилась настолько, что пришлось провести в нем три ночи. Они жались друг к другу в вонючей тесноте, слушая, как воет среди льдов ветер. Пищи хватило, но топливо закончилось. В последнюю ночь они сосали льдинки, чтобы утолить жажду.

На следующее утро погода была лишь немногим лучше, однако выбора не осталось — они должны идти вперед или умереть. Дул такой сильный ветер, что снег не задерживался на мерзлой земле, и они шагали по камню. К счастью, впереди был спуск, да и тропу пометили вехами. Когда Салтайя решила, что день подходит к концу, она послала за Катратом, и он зашагал рядом с ее носилками — еще один здоровяк в толстых мехах. Только когда он заговорил, Салтайя поняла, что это ее племянник.

— Еще чуть-чуть, тетя.

— Почему мы все время спускаемся? Ведь мы еще не перебрались через Границу?

— Нет, тетя. Мы приближаемся к горе Черепов. Завтра нам предстоит долгий подъем. Стралг потерял здесь больше людей, чем во время сражений. Во всяком случае, так говорят.

Салтайя припомнила, что там же погибли братья Катрата, Финар и Фитель, но не стала ничего говорить, поскольку не знала наверняка.

— Последние три ночи мне доставалось плохое место. Иди вместе с передовым отрядом и выбери мне место у огня.

— Моя тетя добра. — Катрат вздохнул и исчез в тумане. В молодости его отец отличался такой же «дерзостью». Прошло несколько часов, прежде чем Салтайя увидела его снова. Хижина оказалась еще меньше, чем предыдущая, и в ней царил ледяной холод. Внутри было темно, повсюду толкались недовольные тени, зато здесь горел огонь. Катрат сидел на бочонке возле очага, и она тут же направилась к нему, чтобы занять лучшее место. Затем Салтайя села и сняла рукавицы.

— Мне нужна Гуита, найди ее, — велела она.

Катрат возвышался над ней — в громоздких мехах он казался огромным.

— Ее несет командир охоты. Она отморозила ноги и не может ходить.

Какая досада!

— Тогда моим ночным горшком займется военный атташе, верно? И сооруди мне какую-нибудь ширму.

Катрат опустился рядом с ней на колени и прошептал:

— Тетя, послушайте!

Он слегка приподнял капюшон. Под грязью и щетиной его лицо выглядело испуганным, и это ее разозлило. Он должен был давно избавиться от страха! Салтайя проводила Лепку поспешно, но стараясь не нарушать общего равновесия. Неужели пора прибегнуть к самым крайним мерам?

— В чем дело? — резко спросила она.

— Ш-ш-ш! Не то начнется паника. Когда мы пришли сюда, я сам начал разжигать огонь, тетя. Так вот, под пеплом камни были еще теплые! Клянусь!

— Наверное, это последние курьеры из Флоренгии. Мы просто разминулись с ними в такую метель, — сразу нашлась Салтайя.

— Да не могли мы с ними разминуться! Дорога тщательно размечена. Тетя, а что, если кто-то нас опередил?

На Салтайю накатила волна страха, подобная удару грома.

— Ты все это придумал.

— Нет! Тетя, я уловил запах дыма! Наши люди, которые принесли сюда припасы и топливо, разводили здесь огонь за шестидневку до нас. А этот разжигали совсем недавно.

— Невоз… — А невозможно ли? — Нас опередили? Но мы же не видели никаких следов!

Катрат покачал головой.

— Разве их заметишь в таком свинарнике? Пеммикан никто не считает. Ну а снаружи ветер моментально заметает все следы.

Сердце Салтайи отчаянно заколотилось. Катрат не зря напуган. Повстанцы? Или опять Селебры? Орлад? Возможно, вся четверка проклятых Селебров. Но именно верист хорошо знает эти места. Он мог убить Терека, а потом каким-то образом ее опередить. И она сама закрыла за собой все двери! Салтайя судорожно втянула воздух. «Да хранит меня священная Ксаран!»

— Найди Хета. Я должна с ним поговорить!

— Я ему передам, когда он придет, — пообещал Катрат, отходя в сторону.

Она наклонилась к огню. Все ее тело сотрясала дрожь. Надо выпить горячего и поесть, тогда полегчает.

Очень скоро рядом с ней опустился на одно колено Хет. Очевидно, Катрат успел рассказать ему новости, поскольку глаза Хета стали пронзительно голубыми и блестели, словно льдинки.

— Мы сами перерезали себе горло, верно, миледи?

— Это флоренгиане? Орлад?

— Возможно. Он сильный воин.

— Ты должен послать вперед отряд воинов! Пусть они их догонят и убьют! Их не может быть много.

Хет покачал большой головой.

— Нет. Полагаю, ваш сбитый с толку племянник что-то напутал. А даже если он прав, сейчас уже поздно об этом тревожиться. Завтра мы поднимемся на гору Черепов, если мосты и лестницы целы. А если Орлад или кто-то другой нас опередил, то их уже уничтожили. У него был целый день, чтобы сломать лестницы и перерезать веревки.

— Но вернуться мы не сможем!

— Не сможем. Однако нас опередил небольшой отряд — в противном случае припасов было бы заметно меньше. У меня много людей! За несколько дней мы наведем мосты и натянем страховочные веревки, вот и все. Конечно, придется поголодать, но мы справимся.

Салтайя заглянула в его сознание и убедилась, что он все еще ей верен. Значит, иного выхода нет. На всякий случай она переспросила:

— Точно?

— Да, миледи. Люди измучены. Им необходим отдых и еда. Если начнется паника, будет очень плохо.

Тут она полностью согласна с Хетом.

— А дальше есть мосты?

— Несколько. Но мы их починим или перепрыгнем через расселину. Нет, если кто-то захочет нас остановить, он сделает это здесь, миледи. Завтра утром все и узнаем.

 

ГЛАВА 24

Марно Кавотти услышал грохот сражения, прежде чем кто-то его увидел — эта местность как нельзя лучше подходила для засад. На первый взгляд казалось, что все пространство вокруг совершенно ровное, но на самом деле землю пересекала сеть каналов. До прихода вигелиан крестьяне выращивали пшеницу на равнине, а во влажных лощинах сажали виноградники. Теперь пшеничные поля заросли сорняками, а виноградники превратились в джунгли, где могло бы спрятаться все население Додека. Каждый день войска ледяных демонов разбивали лагерь возле Тупами и отправляли людей за рогатым скотом, и эта гнусная привычка заслуживала наказания. Два дня назад солдаты Мятежника охотились на севере, недалеко от Селебры, а вчера на востоке, так что сегодня пришла пора перебраться на юг, где их уже поджидал командир войска Веспаниасо с двумя охотами.

Веспаниасо неплохо справлялся с делом, когда речь шла об обычной бойне, но командиру необходимо самому почаще участвовать в крупных сражениях, дабы пробудить в воинах боевой дух. Кавотти решил, что час пробил. Да и провести ночь с Гвинеттой не повредит. Пятую или уже шестую? Он даже начал думать, что у них завязался роман, пока ему осторожно не намекнули, что он у нее далеко не один. Свидетельница редко отказывала веристам, и ее хорошо знала чуть ли не половина солдат. Впрочем, даже обычный секс лучше, чем ничего, для человека без дома и семьи.

Шесть гуанако нервно прянули ушами и заворчали, но ветер дул с другой стороны, поэтому они еще не учуяли запаха крови. Марно щелкнул кнутом, чтобы их приструнить. Колесница продолжала катиться по пыльной дороге. Впервые за долгое время ветер стал холодным. Небо отливало свинцом. Очень скоро пойдет дождь, возвещая о начале зимы. Во Флоренгии времена года не слишком отличались друг от друга, однако даже небольшой дождь мог существенно замедлить военные действия.

Стралг отступал, сосредоточивая войска на северо-западе Флоренгии. До сих пор ему удавалось избегать небольших поселений и городов: в Мионе он на собственной шкуре испытал, как хорошо они горят. Теперь главной задачей Кулака было удержать под контролем пути снабжения и дорогу домой. Кавотти перекрыл их по всему периметру, и большая часть Грани пребывала в сладостном заблуждении, что они свободны, а войне конец. На самом деле до этого было еще далеко, и до каких пор будет продолжаться нынешнее тихое противостояние, зависело разве что от самого Веру. Годы побед подняли боевой дух мятежников на невиданную высоту, и их число росло намного быстрее, чем Стралг успевал получать подкрепления. Еще год, максимум два, и все будет кончено.

Сегодня, если все пойдет хорошо, лорд крови потеряет еще шестьдесят человек. Жуткие звуки битвы стали громче; затем дорога пошла под уклон, и Кавотти увидел следы недавней схватки в лощине. Дорогу с двух сторон окружали джунгли — превосходное место для засады. Веспаниасо сделал удачный выбор. Земля была усеяна мертвыми телами, а из кустов доносились звуки продолжающегося сражения. Стервятники еще не прилетели.

Гуанако решили, что ближе они подходить не хотят. Марно перешел в боевую форму и издал рев охотящегося котомедведя — звук, от которого кровь неизменно стыла в их жилах. Колесница помчалась вниз по пологому склону, точно стрела. Когда ему удалось немного успокоить животных, и те перешли на шаг, он увидел тела десяти флоренгиан и четверых вигелиан. Соотношение потерь вызвало у Марно тревогу. Если фуражиры ледяных демонов шли по дороге, то они должны были погибнуть, как только западня захлопнулась. Почему же схватка продолжалась в зарослях?

До него доносились отчаянные крики. Веристы ревут во время сражений. Когда бой заканчивается, оставшиеся в живых проигравшие кричат. Герои могут выжить, получив страшные ранения: Если за ними ухаживать, смерть наступает очень не скоро — а победители обычно не торопятся. Известно, что Мясник мог по несколько дней мучить побежденных врагов острой палкой. Судя по всему, нечто подобное происходит сейчас в зарослях.

Что-то неладно… Только через мгновение Мятежник сообразил, что радостные крики — на вигелианском.

Он заорал и ударил гуанако кнутом. Те ринулись вперед. Колесница помчалась по дороге, объезжая неподвижные тела и набирая скорость. На мгновение, когда колесница миновала последний труп и начала подниматься вверх по противоположному склону, у Кавотти возникла надежда, что ему удастся уйти незамеченным. Вигелианам было чем заняться в кустах — с какой стати им следить за дорогой? Но потом раздался трубный клич. Три золотистых боевых зверя выскочили из кустарника и помчались за ним. Тут же появилось еще двое, которые громко призывали своих товарищей.

Погоня началась. Колесница не могла опередить веристов, но он был в пятидесяти ярдах от них — можно хотя бы поберечь силы.

Что произошло? Быть может, рейды за скотом — ловушка, и на знатока ловушек устроили засаду? Или Веспаниасо предали? Гвинетта? Или же произошло обычное недоразумение, и удача наконец отвернулась от Мятежника? За десять лет войны он не получил ни одного серьезного ранения.

Что ж, теперь ему не повезло.

Здесь были не основные силы Веспаниасо, а лишь разведчики, которые случайно наткнулись на ледяных демонов. Войско находились где-то в другом месте.

Кавотти сбросил сандалии и накидку, и на нем остался только медный ошейник. Он лишь начал переход в боевую форму, чтобы гуанако уловили запах зверя. Те загудели, словно рой пчел, и ускорили бег. Колесница миновала лощину и покатила по равнине. В любой момент она могла развалиться на куски, стоило колесу наскочить на крупный камень. Кавотти не видел никакого укрытия поблизости, если не считать нескольких зарослей фруктовых деревьев вокруг небольшого, явно заброшенного строения. Вдали маячили крыши Тупами, где-то там прятались Веспаниасо и восемь шестидесяток веристов.

Пока Кавотти сохранял человеческий облик, он впивался в борт колесницы отросшими когтями, что позволяло ему оглядываться назад, на преследователей. Те же пять желтых зверей бежали на четырех лапах и более всего напоминали огромных кошек. Еще трое, заметно отстав, приняли другую форму, что позволило им бежать быстрее. Он побеждал и прежде, когда соотношение сил было не в его пользу, но восемь к одному — это слишком. Три зверя подобрались так близко, что он смотрел прямо в их слюнявые пасти, и с трудом удерживался от того, чтобы окончательно перейти в боевую форму; необходимо как можно дольше сохранять разум.

Интересно, знают ли они, кто он такой? После стольких лет сражений и переходов в боевую форму он стал невероятно мощным и крупным даже для вериста. Только Филиберно мог сравниться с ним размерами, но Филиберно уже больше походил на медведя, чем на человека. Лишь немногие из Бойцов Свободы ездили на колесницах, и только Кавотти и Филиберно могли похвастаться шестерками гуанако. Если вигелиане знают, кто их жертва, они постараются не убивать его быстро. Страдания будут долгими и мучительными.

Дорога плавно сворачивала направо. Ледяной демон постарался срезать угол, что боевому зверю казалось разумным ходом, а человеку — безрассудным. Кавотти ждал, наблюдал, прикидывал расстояния, углы и скорость. Шестерка понемногу уставала. Два ближайших преследователя держались на расстоянии вытянутой руки и не сводили с него глаз, но на несущуюся колесницу вскочить не могли. Верист, срезавший угол, бежал справа, чтобы атаковать гуанако — какая глупость!

Он догнал правого гуанако, и дальнейшие события разворачивались почти мгновенно: животные попытались уйти от страшного врага, а верист едва не угодил под колесо, но постарался вскочить на колесницу. Крепко держась за борт, Марно нанес сокрушительный удар ногой в голову прыгнувшего вериста. Колесница сошла с колеи, лопнула ось. Кавотти совершил мощный прыжок — позади остались запутавшиеся в упряжи гуанако и перевернувшаяся колесница. Один из преследователей лежал в пыли, воя от боли и пытаясь исцелить проломленный череп. Трех боевых зверей привлекли дикие крики гуанако, и они на них набросились. Глупо! Он оторвется от них на сотню ярдов, прежде чем они сообразят, кто их главная добыча.

Кавотти быстро побежал по дороге на раздвоенных копытах, постепенно увеличивая длину шага. Во время сражений он оставался двуногим, поскольку это позволяло ему видеть, что происходит на поле битвы. Его передние лапы были снабжены когтями, во рту выросли клыки, а лоб украшал рог длиной с ладонь. Поскольку он сберег силу, некоторое время ему удастся держаться подальше от стаи.

Беда в том, что ему некуда бежать. Восемь шестидесяток друзей прячется возле этой дороги или другой — словом, рядом, да что толку, если он не знает, где именно? Кавотти рискнул оглянуться — его преследовало множество врагов. Человек мог бы их сосчитать, зверь — нет. Но он понял, что сражаться бесполезно. Если он спрячется, они найдут его по запаху… О Веру! Дорога сворачивала налево без всякой видимой причины. Он срезал угол, но стая срежет еще больше.

Зачем держаться на дороге? Была какая-то причина… Ах да, друзья могут быть рядом.

Впереди стадо… Откуда?.. Опять домашний скот… И золотистые звери… Много, много, много… Еще один патруль Стралга вышел из лощины. Они его увидели и бегут сюда. Человек сообразил бы, кто они, но какая разница? Он между двух огней. Спасения нет.

Он свернул и помчался в сторону небольшой рощицы, к заброшенной ферме, владелец которой погиб во время войны, закончившейся много лет назад. Крестьяне теперь живут в деревнях. Так безопаснее. Нет, здесь не укрыться, но если с одной стороны будет стена, он прикончит много врагов. Кавотти перепрыгнул через изгородь и замедлил бег. Похоже, он добежит до фермы первым и тогда переведет дух перед схваткой.

Преодолев последнюю изгородь, он очутился среди сорняков. Наверняка за последние пятнадцать лет здесь не ступала нога человека. Кавотти хотелось пить. Надо найти какой-нибудь уступ, который позволит атаковать сверху. Ничего подходящего нет… Он выбрал стену амбара, где солнце не било в глаза. Теперь оставалось только ждать.

Все, удача от него отвернулась. Еще год, и он узнал бы вкус победы. Теперь чучело сделают из Кавотти, а не из Стралга. Ледяные демоны догадаются, кто он такой. Двуногие боевые звери встречаются редко. Не забыть: сражаться до смерти.

Он едва успел перевести дух, когда длинный темно-желтый зверь перепрыгнул через забор, ловко приземлился и тут же бросился на Кавотти, словно золотое пламя. Копыто угодило ему точно в морду. Враг отлетел в сторону, брызнула кровь. Тут же атаковали еще двое. Он дрался копытами и когтями. Что-то массивное ударило в пах, но его гениталии были защищены прочной костью. Челюсти сомкнулись на его правой лапе, раздался хруст. Враг наступал со всех сторон. Кавотти отмахивался и бил копытом, но противников было слишком много. Когти рвали ему грудь, хрустели ребра. Ему удалось вогнать рог в чей-то глаз, и вражеская кровь его ослепила.

Клыки на горле…

Кавотти и не знал, что бывает так больно. Он выл, захлебываясь кровью… не только своей… Однако его лапы были переломаны в нескольких местах и больше не повиновались ему. Он лежал на земле, отчаянно извиваясь и пытаясь спастись от боли, но она только росла. Реки крови… О Веру, помоги! Над ним склонились два голых вигелианина. Они смеялись и пинали его, снова и снова, чтобы он не исцелился. Потом один из них принес заостренную жердь от забора.

 

ГЛАВА 25

Орлад Селебр нашел оброненный кусочек пеммикана, закинул его в рот и вновь принялся зашнуровывать башмак. Обувь всю ночь лежала с ним под одеялом и сейчас была теплее, чем его руки. Пеммикан скрипел на зубах.

— Горячая ванна… — протянула Фабия, деловито завязывая башмаки. — За ванну, наполненную горячей водой и ароматным маслом, я бы отдала столько золота, сколько она весит.

Ваэльс поднял голову и посмотрел на Фабию.

— Ванна замерзла бы вместе с тобой. Сколько вы тогда здесь прожили, мой господин?

— Около тридцати дней. Сейчас хотя бы нет пыли. Они сидели в Пещере — лабиринте, расположенном под горной грядой. Орлад жил тут, когда участвовал в строительстве моста через Первый Водопад, находившийся чуть дальше по тропе.

Фабия зевнула. Теперь они все часто зевали.

— Далеко отсюда до Границы? Если идти напрямик?

— Менее одного мензила.

— И у нас этот путь займет пять дней?!

Орлад скатал одеяла.

— Хет всегда отводил на него пять дней. Идешь столько, сколько можешь. Дальше укрытий нет. Пещера покажется тебе дворцом.

— Подождите, вот доберемся до Границы! — воскликнул Ваэльс. — Там стоят огромные мраморные ворота с каменными львами. Есть горячие ванны, продают вино…

— Не болтай лишнего. Герой должен быть силен и молчалив.

— Мой господин добр. — В голосе Ваэльса не слышалось раскаяния. — Настал день, которого мы так долго ждали. Щелк — и ловушка захлопнется.

— Нет! — попытался крикнуть Хермеск, но у него получился лишь хриплый кашель. — Вы не должны! Это массовое убийство. Путешественники так друг с другом не поступают.

Сперва отряд Селебров шел ускоренно, обходя некоторые укрытия, чтобы оторваться от Салтайи. Следопыт начал очень резво, но по мере приближения к Границе сбавил темп. Его старые легкие едва работали, а пыль, висевшая в воздухе последние два дня, оказала на него особенно пагубное действие. Фабия так легко поспевала за двумя Героями, словно сама носила медный ошейник. Дантио, самый слабый из путников, держался молодцом, пока не подвернул лодыжку перед самой горой Черепов. Здесь маленький отряд остановился, чтобы дать ему возможность поправиться, и внимательно высматривал Салтайю. Они по-прежнему опережали вигелиан и почти каждое утро видели, как горит убежище, которое они покинули днем раньше.

— Мы ведь предупредили тебя о своих намерениях, — нетерпеливо сказал Орлад. — А теперь у нас нет выбора. Волки нас догонят, если мы их не остановим.

— Я согласен, что Салтайя должна умереть, — прошептал Следопыт. — Но откуда вам знать, что она с ними?

— Она с ними! — вступила в спор Фабия. — Веристы не стали бы сжигать убежища, они еще рассчитывают вернуться домой.

— Но что будет с невинными, которых она ведет за собой?

— Послушай, это решение мы приняли еще на Первом Леднике, когда могли здраво мыслить.

В сумраке пещеры Орлад едва различал лицо сестры, однако ее голос звучал уверенно. Именно она убедила их, что блокировать тропу в самом начале бесполезно. Сооружение на Первом Леднике можно легко починить, после чего за ними в погоню устремятся боевые звери. А вот Первый Скачок, как пришлось признать Орладу, когда Фабия стала задавать ему вопросы, можно сделать совершенно непроходимым. К этому времени Салтайя сама уничтожит все убежища и отрежет себе путь домой. Сейчас Фабия лишь повторяла свои доводы.

— Салтайя и ее отвратительный выводок несли смерть нашему миру в течение тридцати лет. Сейчас нам представился первый случай ее убрать. Сколько еще людей она убьет? Вы готовы взять на себя ответственность за их смерти?

Орлад задержался на горе Черепов, чтобы понаблюдать за преследователями, и пришел к выводу, что Шестой Караван почти в полном составе. Значит, вместе с Королевой Теней умрут четыре шестидесятки человек. Такова кара за помощь лорду крови. Он собрал заплечный мешок и содрогнулся.

— Пора выходить, — сказал Орлад. — Не задерживайтесь.

Он протиснулся в узкую щель, мимо сложенных у стены запасов пеммикана, и вышел из пещеры на холодный ветер. Солнце висело у него за спиной, освещая гору Варакатс перед ним, возвышающуюся над серым однообразным ландшафтом. Пять дней на Границе, и ему больше не придется смотреть на эту гору. Говорят, первый признак того, что ты на другой Грани — исчезновение горы Варакатс. А Вуаль Анзиэль танцует так низко у тебя над головой, что кажется, будто до нее легко дотянуться.

В самой Пещере не осталось ничего, что могло бы гореть, зато тут были последние запасы провианта во всей Грани. Отряд возьмет с собой столько, сколько сможет унести, и пойдет к Границе. Эти запасы жизненно необходимы. Как только его спутники вышли из пещеры, Орлад облил маслом пеммикан и бросил сверху тлеющую головешку. Ветер тут же подхватил пламя; Орлад быстро отступил в сторону. Пеммикан состоял из высушенного мяса и жира. Даже здесь он горел. О да, прекрасно горел!

— Наконец-то тепло! — воскликнула Фабия. — Но где же ванна?

Орлад закинул на плечи мешок и согнулся под его тяжестью, ведь сегодня ему пришлось положить туда кувшин с маслом, одеяла и запас пищи на две шестидневки.

— Не мешкай. Как только они увидят дым, то бросятся за нами, словно голодные котомедведи.

Хермеск все бормотал себе под нос, что разрушение мостов — оскорбление священной Храды, но уничтоженные припасы куда серьезнее помешают врагу. Без них караван потеряет всякую надежду добраться до первых флоренгианских укрытий, а Селебры найдут там провизию, которую принесли из Веритано. Но прежде они должны сжечь мост через Скачок и убраться отсюда подальше, прежде чем обреченные на смерть Герои попытаются им отомстить. Каннибализм среди веристов запрещен, но о Стралге ходили самые разные легенды…

— Фабия, пойдешь последней, — распорядился Орлад, подразумевая, чтобы она присматривала за Дантио. — Мы с Ваэльсом будем идти впереди.

Когда два вериста зашагали рядом по тропе, Ваэльс спросил:

— Откуда взялась эта пыль?

— Понятия не имею.

Пыль покрывала все вокруг возле Границы и стала настоящим проклятием для путешественников. От пыли горели глаза и жгло в горле. Она проникала всюду, под ее толстым слоем не было видно ни снега, ни льда. Пейзаж, куда ни глянь, стал однообразно серым, словно его присыпал пепел. Изредка попадались валуны и впадины, но время сгладило острые углы. Солнце едва успело подняться над горизонтом — невероятно яркое на фоне синего, почти черного неба, усыпанного звездами. Ветер над этой бесконечной пустыней не унимался; казалось, он приводит в движение целую реку пыли. Со временем она полностью скроет дорогу, но пока в вехах нужды не было — через каменный лабиринт протоптали довольно широкую тропу.

— Объясни еще раз, — заговорил Ваэльс, опустив лицо, чтобы защитить его от порывов ветра, — почему лучше перекрыть им путь здесь, а не возле горы Черепов.

Орлад немного помедлил, восстанавливая дыхание. В Нардалборге он мог бы нести такой груз целый день, без отдыха. Здесь ему удавалось сделать лишь несколько шагов подряд.

Он словно шел по глубокому снегу, при этом у него работало всего одно легкое.

Нет смысла тратить дыхание и повторять Ваэльсу историю Скачка, часть легенды о первом переходе. Орда Стралга вышла к реке Пыли и попыталась ее перейти — тут стало ясно, что это зыбучие пески. Пыль была скользкой, будто масло. Люди падали, пыль наполняла их одежду, ноздри и рот, и их засасывало.

Тогда они начали искать самое узкое место и попыталась перепрыгнуть — приняв боевую форму, естественно. Троим прыжок не удался, и они погибли. Перепрыгнул лишь Стралг. Ему швырнули камень на веревке и переправили одежду, чтобы он не окоченел. Им удалось соорудить веревочный мост. Он простоял много лет, пока его не расшатали постоянные ветра и пыль. Прошлым летом Хет послал сюда отряд строителей. Когда сатрап Терек не разрешил испытуемому Орладу стать кандидатом, Хет назначил его строителем. Орлад донес свою долю материалов от самого Первого Ледника и принял участие в работах. А теперь он уничтожит этот мост.

— У Стралга были веревки, у Салтайи их нет, — сказал он. — А без веревок они его не восстановят.

— Но раз Стралг перепрыгнул через зыбучий песок, это сделают и другие! Тогда они бросятся в погоню.

— Сам увидишь, когда доберемся до моста. — Орлад снова зашагал вперед.

Если они вообще туда доберутся… Он знал все подъемы и спуски на этом коротком пути, но еще никогда не пытался проделать его с таким огромным грузом на плечах. В прошлом году он быстрее приспособился к местным условиям. А теперь у него за плечами были тяжелейший переход и несколько сражений. Перед глазами начали танцевать черные пятна, и он остановился, чтобы они исчезли.

— Понеси… меня… пожалуйста, — прошептал Ваэльс.

— Сбегаю вперед… брошу мешок… и вернусь.

— Возьми и мой… мешок.

Орлад нашел в себе силы усмехнуться. Когда рядом был Ваэльс, жизнь становилась лучше. Орлад, которым он стал, нравился ему куда больше прежнего.

* * *

Скачок не изменился. Зазубренный провал в реке Пыли зигзагом уходил вниз. Мертвящий холодный ветер, не смолкая, завывал над пропастью. Вертикальные стены провала были отполированы до зеркального блеска. Косые лучи солнца не могли разогнать царивший внизу мрак, но в тех редких случаях, когда становилось видно дно, можно было разглядеть бурление реки: слабые тучи пыли поднимались и медленно оседали. Падение с такой высоты в воду приведет к гибели, если ты не превосходный ныряльщик — тогда еще есть надежда на спасение. Но не здесь. Пыль — странное вещество, мягкое под ногами и твердое, как камень, если нанести по нему удар. При падении в реку Пыли выжить невозможно.

Орлад увидел мост, который ничуть не изменился с тех пор, когда их строительный отряд закончил работы. Простые деревянные планки соединялись прочными пеньковыми канатами, закрепленными на бронзовых стойках, вбитых в скалу. С обеих сторон были страховочные веревки — по мосту мог пройти человек с большим грузом.

Орлад и Ваэльс медленно пересекли мост и облегченно бросили мешки на землю. Они еще не вышли на Границу, но переход через мост почему-то имел для них огромное значение. Орлад посмотрел назад и выругался. Яркое черное облако поднималась над Пещерой, накрывая Варакатс. Он уже миллион раз проклинал сильный ветер, а теперь он вдруг утих! Преследователи издалека увидят облако и сразу поймут, что это значит.

— Лучше бы поторопиться, — сказал Ваэльс. — Отсечем мост на вигелианской стороне?

— Конечно. — Орлад понимал, что врагу нельзя оставлять ничего полезного. — Отнеси мешки подальше.

Ваэльса удивленно посмотрел на Орлада из-под капюшона.

— Зачем?!

— Они могут бросать в нас разные предметы.

— Ах да. Похоже, разум я оставил на Первом Леднике. — Ваэльс снова взвалил на плечи свой мешок.

Орлад вытащил кувшин с маслом и вернулся на вигелианскую сторону. Инструменты и мотки веревок так и лежали в пыли, брошенные еще в прошлом году. Он по одному стал заносить инструменты на мост и сбрасывать вниз. В Нардалборге он мог бы унести все сразу. Веревки он на всякий случай перетащил на флоренгианскую сторону.

Несмотря на жуткий черный плюмаж, плывший по небу, на Высоком Леднике было очень непросто разжечь огонь, да и горел он весьма неохотно. Ингельд Нарсдор благословила несколько поленьев для Фабии, но Орлад посчитал, что их не следует использовать для таких дел. К счастью, он захватил с собой запал из каноэ Хермеска. Под крышкой угли еще тлели. Отложив их на безопасное расстояние, Орлад принялся пропитывать деревянные планки маслом. Получалось медленно — мешали толстые рукавицы, а низко надвинутый капюшон ограничивал поле зрения. Он сам строил этот мост, а теперь собирался его поджечь.

Орлада забеспокоился насчет погони. Он плохо знал Зарпана Зарпансона, командира Шестого Каравана, но, если отряд возглавляет Хет, он мгновенно отреагирует на дым и пошлет сюда фланг веристов, чтобы выяснить, в чем дело, и остановить пожар.

Орлад почувствовал, как закачался мост, когда на него встал Ваэльс.

— Ты так и не сказал, почему люди Салтайи не смогут перепрыгнуть через провал.

— А ты бы смог?

— Ну, при обычных обстоятельствах — запросто. И даже с тобой на спине. А сейчас, пожалуй, не стал бы и пробовать. Но ведь Стралг сумел, верно? Тебе помочь?

— Я почти закончил. Нет, Стралг перепрыгнул не здесь, а вон там. — Орлад встал и выбросил в пропасть пустой кувшин, который беззвучно исчез в тени. Лицо Ваэльса почти полностью скрывал капюшон, но Орлад знал, что на нем застыло недоумение. — Мне рассказал Гзург.

Как один из ближайших друзей Стралга, командир войска Гзург Хротгатсон был тогда вместе с ним. Он видел прыжок. Прошлой весной ветеран вернулся с войны, и его появление в Нардалборге совпало с визитом Терека. Друзья устроили грандиозный пир с воспоминаниями о прошлом, но Терек воспользовался случаем и назначил приятеля ответственным за подготовку новых веристов. Когда Гзург посчитал, что Орлад достоин медного ошейника, они крепко выпили, и он всю ночь предавался воспоминаниям. Похмелье Орлад запомнил надолго, как и истории, рассказанные старым веристом.

— Река Пыли разрушает все вокруг. Она постепенно стирает берега. Стралг и его войско пытались перейти ее там, где она разветвлялась, и имелся скалистый выступ. То есть нужно было совершить два коротких прыжка. Выступ был довольно острый, и фокус состоял в том, чтобы прыгнуть на него, собрать все четыре лапы под собой и сразу сделать второй прыжок на противоположный берег, не теряя скорости. У первых троих это не получилось. А Стралгу удалось. Как только они переправили веревку на противоположную сторону, они двинулись вниз по течению и построили мост в самом узком месте. Когда Гзург вернулся сюда весной, он заметил, что выступ исчез. Мы говорили о новом мосте, поэтому он все мне рассказал. В конце Гзург рассмеялся и добавил, что сейчас лорд крови не попытался бы повторить тот прыжок.

— Испытай меня!

— Не здесь и не сейчас. — Это была шутка. Иногда Орладу удавалась рассмешить Ваэльса, и всякий раз это приносило ему радость.

— Но ты навсегда закрываешь перевал!

Тут Ваэльс преувеличил. Есть еще перевал Варакатс, да и мост можно восстановить, для чего потребуются инструменты и тщательная подготовка — ни того, ни другого у Шестого Каравана нет.

Наконец на тропе появились остальные. Впереди шел Следопыт, но двигался он очень медленно, едва переставляя ноги. Дантио заметно отстал и опирался на плечо сестры, морщась от боли.

— А вот и они. Слушай, друг, руки у меня в масле. Я, конечно, хочу согреться, но не настолько! Вот здесь лежат тлеющие угли. Как только все перейдут через мост, поджигай масло и беги. Понятно? А потом… Разрази меня Веру! Смотри!

Боевые звери! Четыре золотистых зверя возникли на вершине. Они мчались через серый однообразный пейзаж, вздымая пыль. За ними появились другие — в целом никак не меньше фланга. Они бежали напрямик, к мосту, выходит, хорошо знали местность. Это не Зарпан.

Орлад закричал:

— Поджигай! — И побежал назад.

Ему не верилось, что здесь можно бежать, и сейчас его движения больше напоминали быстрый неуверенный шаг. Как боевые звери выдерживают такой темп? Либо они приближались медленнее, чем Орладу казалось, либо совершали самоубийство. Он прошел мимо Хермеска, который также заметил надвигающуюся угрозу и сделал отважную попытку немного ускорить шаг. Потом Орлад оказался рядом с Дантио.

— Беги! — выдохнул он Фабии, остановился, поднял Дантио на плечо и понес к мосту.

Это казалось физически невозможным, но Орлад справился. Он раскачивался, как пьяный, ноги скользили в пыли, он с трудом удерживал равновесие и слышал, как его собственное дыхание с хрипом вырывается из горла; он не слушал Дантио, умолявшего бросить его и спасаться. Между тем Ваэльс выполнил его приказ. Естественно. Ваэльс перерезал бы себе горло, если бы Орлад велел. Ближайший конец моста покрылся черным дымом. Однако Орлад не успел сказать, чтобы Ваэльс бежал на противоположную сторону и спасался. Нет, нет! Ваэльс устремился к нему на помощь. Идиот! Идиот!

У Фабии было больше здравого смысла. Она спешила к мосту.

Боевые звери начали терять скорость. Все, кроме одного. Он уже значительно опередил своих товарищей. Он прибежит заметно раньше и останется без поддержки остальных. У них еще была надежда, если они сумеют его остановить. Сражаться? Смогут ли веристы сражаться в таком холоде и при нехватке воздуха? Перед глазами Орлада поплыли черные круги.

— Моя очередь! — крикнул Ваэльс.

Он не столько снял Дантио с плеч Орлада, как проскользнул под него, когда Орлад упал на колени. Однако Орлад не потерял сознания, а лишь опустил голову и мучительно втягивал в себя воздух. Когда он поднял глаза, Фабия уже благополучно пересекла пламя и шла по мосту, даже не бросив свой мешок. Хермеск упал на колени, оставаясь на тропе, но чувств не лишился.

Орлад с трудом поднялся — казалось, у него на спине лежит огромный мешок с камнями — и двинулся вслед за Ваэльсом. «Семья начинается с дома», — возникла в его сознании смутная мысль. Нет, неправильно, милосердие начинается с дома, но Хермеска он все-таки оставил на потом.

Дантио закричал.

— Я могу идти! Я могу идти!

Он понапрасну тратил воздух.

— Отпусти его! — велел Орлад.

Ваэльс поставил Дантио на землю. Герои положили его руки себе на плечи и втроем, в пять ног, заковыляли к мосту. Ведущий боевой зверь был уже совсем близко, но рухнул в пыль, не добежав совсем немного. Возможно, он себя убил. Теперь над ближайшим концом моста поднималось желтое пламя, которое уже начало распространяться по планкам.

Ваэльс нырнул в пламя, увлекая за собой Дантио. Орлад толкнул обоих вперед. Мост скрипел и раскачивался, но они сумели благополучно пройти сквозь огонь. Почти благополучно — одна из рукавиц Орлада загорелась. Он принялся отчаянно колотить ею по ноге, пока не сбил огонь. Дантио и Ваэльс уже были в безопасности, они почти перебрались на противоположную сторону. Фабия наблюдала за ними с берега.

Оставался Хермеск, который все еще стоял на четвереньках посреди тропы. Одна из веревок лопнула; мост содрогнулся и накренился. Орлад посмотрел на огонь и пришел к выводу, что еще успеет спасти Следопыта, но прежде он должен избавиться от пропитанных маслом рукавиц. Он сорвал их и бросил на мост.

Орлад успел сделать два шага по направлению к Хермеску, когда его сбил с ног золотой боевой зверь, выскочивший из огня. Орлад оказался на спине, с ужасом глядя на белые клыки и сочащуюся слюной пасть. Когти прижали Орлада к планкам моста, пробив мех. Перейти в боевую форму в одежде будет равносильно самоубийству. А в таком положении ему никак не избавиться от одежды. Капюшон скрывал лицо Орлада.

— Хет! — Он сам не знал, как догадался, кто перед ним. — Хет, это я, Орлад! — В одежде или без нее, он не станет сражаться с Хетом, который так ему помогал, который учил его, а потом спас ему жизнь.

Боевой зверь застыл, глядя на него страшными голубыми глазами. С зубов и языка капала слюна.

— Хет, это Орлад. Не убивай меня! — Он, Герой, просит о пощаде? И почему Хет колеблется?

Черный боевой зверь ударил Хета головой — Ваэльс пришел Орладу на помощь. Мост застонал от нового груза, и несколько веревок с оглушительным треском лопнули. Рыча и обмениваясь могучими ударами, два чудовища встали на задние лапы над Орладом. Ему на лицо полилась кровь. Между тем мост начал проседать, веревки рвались одна за другой. Хет стал падать назад, а Ваэльс всем телом рухнул на Орлада, отчего тот едва не потерял сознание, и все они покатились с моста навстречу неизбежной гибели.

Мост опускался все ниже, оставшиеся канаты горели и вытягивались под непомерным грузом. Наконец последние веревки лопнули, и один конец моста начал медленно падать вниз. Боевые звери продолжали рычать и обмениваться ударами, сползая вниз по падающему мосту. Чувствуя, что и сам соскальзывает, Орлад закричал:

— Держитесь! Мы падаем! — Он извернулся и схватился немеющими пальцами за мост.

Второй конец моста все еще держался с флоренгианской стороны, а потом его освободившийся конец начал описывать дугу над пропастью, и через несколько мгновений мост ударился о противоположный берег. Теперь он свисал вниз, точно лестница.

Удар о скалу получился настолько сильным, что Орлад едва не разжал пальцы. Он видел, как падают его рукавицы, но если бы он их не сбросил, то не сумел бы ухватиться за планки моста. Ваэльс с пронзительным ревом вцепился когтистыми лапами в планки и моментально влез наверх, словно гигантская кошка. Боевой зверь с золотистой шерстью — Хет Хетсон — не удержался и упал. Через мгновение он беззвучно исчез в пропасти. Они не услышали ни крика, ни звука удара. Его здесь словно и не было.

Орлад висел на руках, ноги уже начало лизать пламя, однако он сумел подняться. В последний миг его подхватили Фабия и голый Ваэльс. Они оттащили его в сторону от моста и несколько секунд стояли, молча обнимая друг друга.

— Хет! — выдохнул Орлад. — Это был Хет! Быстрее одевайся, безумец. О, Хет! — Он спрятал руки подмышки и отступил на несколько шагов от пропасти. — Ну почему это был именно Хет?

Дантио помог Ваэльсу одеться.

— Надо было захватить с собой белошвейку, — заявила Фабия. — Но если прорезать дыры в твоей шубе, ты сможешь засунуть руки внутрь и сохранить большую часть пальцев.

«Хет, Хет! Я убил Хета!»

— Может, вытащим из моста доски? — предложила Фабия. — Сколотим из них сани, чтобы везти Дантио.

— Что ж ты раньше не сообразила?! — проворчал Ваэльс.

— А ты?

— А что я? Я верист.

На другом берегу стоял Следопыт Хермеск и молча глядел на своих недавних спутников. Их разделяла пропасть — даже самый сильный верист в расцвете сил не сумел бы ее перепрыгнуть.

Неподалеку от него четверо молодых веристов в одних медных ошейниках стояли посреди занесенного пылью поля, вытянув перед собой руки, словно маленькие дети, зовущие мать. Они отчаянно кричали, но ветер уносил прочь их жалобы.

Другие боевые звери, заметно отставшие, повернули обратно, чтобы одеться и доложить о катастрофе. Ваэльс Борксон и трое Селебров стояли на другом берегу, в безопасности. Следопыт потерял надежду на спасение. Салтайя Храгсдор оказалась в ловушке и обречена на смерть.

— Хет Хетсон! Как он здесь оказался? Почему именно он? — с тоской вопросил Орлад.

По его щекам текли замерзающие слезы.

 

ГЛАВА 26

Оливия Ассичи-Селебр в одиночку шагала по Залу с Колоннами. Она подготовилась к встрече и надела простое платье из зеленого шелка, которое, как тактично говорил камердинер, ее «стройнило». Она никогда не отличалась хрупкостью. От тревог и страданий многие люди тощали, а Оливия становилась все более дородной. Нет, не толстой, но… Дородной. Из украшений она надела лишь двойное жемчужное ожерелье, поскольку хотела произвести впечатление полноправной и могущественной правительницы. Ни в коем случае нельзя казаться высокомерной и самонадеянной.

По той же причине она выбрала Зал с Колоннами — самое большое помещение в Селебре с мощной колоннадой, которая поднималась к расписанному фресками потолку. За Колоннадой начинались сады, спускающиеся к реке, а противоположную стену украшала фреска с изображением беседующих Светлых. Под ней стояли трон дожа и кресло его жены. Если бы Оливия принимала делегатов, сидя в этом кресле, они бы возмутились. Но то, что встреча проходит в тронном зале, послужит (хотелось бы верить) мягким напоминанием о сегодняшних реалиях. А может, она ошибается. Может, следовало встретить их на кухне, с испачканным мукой носом. Или пойти на другую крайность и приветствовать делегатов в сопровождении стражников, герольдов и трубачей? Она все еще носила на запястье печать Пьеро — рядом со своей печатью. Она все еще правила от его имени.

Точнее, правила в память о нем. Оливия не ждала встречи, а боялась ее. Весь этот фарс скоро подойдет к концу.

Неужели она так зла, что боги не желают отвечать на ее молитвы? Долгие годы она молилась о благополучном возвращении своих детей. Когда она поняла, что они уже зажили своей жизнью в Вигелии и наверняка захотят там остаться, она начала молиться об исцелении Пьеро. Год назад — о его скорой и безболезненной кончине. Ну, а теперь она должна просить богов, чтобы он ушел из жизни с достоинством, сохранив титул дожа. Неужели ей откажут и в этой малости?

Она подошла к колоннам и стала смотреть на легкий дождь, серое плачущее небо и храмы на противоположном берегу реки. Начался сезон дождей, но в Вигелии наступило время холодов, и перевал закрыли. Лишь немногие растения еще цвели — только изгнанники, красные и белые. Их назвали изгнанниками, потому что они цвели тогда, когда все остальные давно увядали.

А где же ее изгнанники, три сына и дочь? Где они цветут — и цветут ли? Появись они сейчас здесь, она бы их не узнала, а дети ее бы не вспомнили. Прошел год с тех пор, как Стралг обещал послать за ними или хотя бы кем-то из них. Кулак больше не появлялся и не давал о себе знать, но по слухам армия повстанцев гнала его войско к стенам Селебры. Все постоянно твердили о новых победах Кавотти и поражениях Стралга. Теперь Оливии было все равно, кто одержит победу, она хотела только одного: чтобы город оставили в покое. И вернули ей детей.

Она услышала легкий шум и обернулась. Посетители явились в сопровождении дюжины приспешников. Как ни странно, все они остались у дверей, а к ней подошел лишь главный герольд с единственным спутником в черных одеяниях, чье лицо скрывал черный капюшон. Оливия издалека узнала Куарину Полетани, юстициария города. Ее не приглашали, и от этого Оливии стало не по себе. Тем не менее надо выказать юстициарию уважение. Оливия двинулась ей навстречу.

Она стала вспоминать законы, которые объяснял ей Пьеро полгода назад, когда силы начали его покидать. Главный судья города, юстициарий, становится главной фигурой после старейшин и должен председательствовать во время междуцарствия, когда приходит время избрать следующего дожа. Однако они ведь не могут официально объявить о смерти Пьеро? Но, если Голос Куарина скажет, что могут, кто ей возразит? Начнется отчаянная внутренняя борьба.

Голоса редко бывали женского пола, и решение Пьеро вызвало изрядное удивление, когда он назначил Куарину на эту должность. В отличие от большинства других Голосов Куарина сохранила толику чувства юмора. Она вырастила двоих детей, подаривших ей двоих или даже троих внуков; она была худощавой — нет, скорее хрупкой женщиной. Она нравилась Оливии.

Когда они подошли на расстояние вытянутой руки, герольд негромко представил Куарину. Поскольку правил поведения на такой случай не существовало, Оливия решила отказаться от формальностей.

— Какой приятный сюрприз, Голос!

— У вас нет никаких причин для тревоги. — Куарина не улыбалась, но едва заметно подмигнула Оливии. Быть может, ей не понравилось, что ее используют для устрашения? — Поскольку советникам надо решить с вами государственные вопросы, они убедили меня присутствовать в качестве свидетеля. Я согласилась, однако с условием, что вы не будете против.

— Зачем им свидетель? — спросила Оливия, распахнув глаза. Она пыталась понять, что происходит, но быстро опомнилась. — О, ваше присутствие и советы всегда желанны, Голос. — Она кивнула герольду, тот поклонился и отошел к двери.

Когда они остались наедине, Куарина сказала:

— Кроме того, я принесла вам известие. Я не знаю, от кого оно, но это очень важно.

Оливия напряглась.

— Разумеется, иначе они не выбрали бы такого посланца.

Улыбка Куарины получилась на удивление женственной.

— Все Голоса, стоящие на страже священного закона, неприкосновенны, однако я бы не хотела проверять это положение на себе. — Впрочем, сейчас она поступала именно так, если послание было от Марно Кавотти.

— Тогда вам следует поскорее избавиться от этого бремени.

— Я должна лишь передать, что купол нуждается в срочном ремонте.

Оливия выдохнула. Да, это Кавотти. Леса, возведенные вокруг купола храма Веслих, послужат ему сигналом, разрешающим его армии войти в Селебру.

— Понятно.

— Должна признать, что для меня послание так и осталось тайной. И еще мне сказали, что ответа не требуется.

— Верно, — кивнула Оливия. — Ответа не требуется. — Стралг наверняка уже рядом.

В Селебре было полно беженцев. Очень скоро кто-то войдет в город, хочет она этого или нет, а другая сторона тут же попытается стереть его с лица земли. И почему боги выбрали именно Оливию для решения таких трудных вопросов?

Двоих старейшин, которые настояли на встрече, звали Джордано Джиали и Берлис Спирно-Кавотти. Оливия уже полгода не созывала Совет, но знала, что его члены встречаются тайно. Они не принимали никаких решений, поскольку никак не могли договориться, но рано или поздно кто-то из старейшин умрет или перейдет на другую сторону. Ее сегодняшние посетители являлись неофициальными лидерами двух самых крупных фракций. Очевидно, Совет о чем-то договорился, но окончательное решение принять не мог — к тому же они не слишком доверяли друг другу.

Берлис, женщина лет шестидесяти с суровым лицом, возглавляла фракцию, поддерживающую Стралга. Кроме того, она была матерью Марно Кавотти. Пьеро ввел Берлис в Совет вместо ее мужа, который подстрекал сына к мятежу, за что советника выпороли до смерти. Его жену и детей заставили наблюдать за казнью. Так что у Берлис были все основания иметь такое суровое лицо. Семья потеряла высокое положение среди самых богатых родов Селебры, и в результате ее дети были вынуждены заключить невыгодные браки. О том, насколько искренне она поддерживала Стралга, знали только лорд крови и его Свидетельницы, но Берлис не испытывала никаких добрых чувств к Оливии Ассичи-Селебр.

А вот Джордано был главой одного из самых великих домов — старый, крепкий, седовласый, всегда роскошно одетый. Его лицо с красными прожилками и мешками под глазами украшали пышные белые брови, придававшие ему благожелательный вид, за которым скрывалась доброта ядовитой змеи. Он был верным сподвижником Пьеро, лидером традиционалистов, хотя умом не отличался. Он будет защищать Оливию от нападок Берлис, поскольку этого хотел бы Пьеро. Личное мнение Джордано об Оливии не имело ни малейшего значения.

— Милорд Джордано, — приветствовала его Оливия с поклоном. — Рада вас видеть. Советница Берлис, вы прекрасно выглядите. — «Если учесть, сколько вам лет».

Оливия замолчала. О встрече попросили члены Совета, пусть сами и говорят.

— Леди Оливия, — начала Берлис, — мы все знаем, что наш дож очень серьезно болен, и что на его выздоровление почти не осталось надежд. Это так?

Оливия кивнула. Она полгода не впускала старейшин в спальню Пьеро, но отрицать правду сейчас было бы глупо.

— Совет беспокоит вопрос передачи власти, — прогрохотал Джордано. — Мы попросили Голос напомнить нам закон. Она сказала…

Его перебила Куарина:

— Не закон! Священный Демерн требует от нас повиновения правителям. Правителей приводят к присяге, но священный Демерн никогда не говорил о том, кто должен ими становиться. В Селебре новый дож выбирается в соответствии с обычаями. Я могу лишь говорить о соблюдении традиций — как судья, а не как Голос.

Оливия наградила ее едва заметной улыбкой, но промолчала. Священные документы изменить невозможно. А вот обычаи…

— Дож выбирается Советом Старейшин, — сказала Берлис.

— На следующий день после похорон его предшественника, — добавила Оливия.

Улыбка Берлис получилось предельно холодной.

— И на этом Совете первым голосует мертвый. Его голос имеет огромное значение, поскольку Совет крайне редко не учитывает мнение прежнего дожа.

— Таких случаев было пять, — заметила Куарина.

— А сколько всего было дожей? — спросила Оливия.

— Советом избрано тридцать два дожа. Ранее обычаи были другими.

Наступило молчание.

Наконец Джордано откашлялся.

— Совет прислал нас узнать, за кого отдаст свой голос лорд Пьеро.

На самом деле им хотелось проведать, насколько тяжело он болен. Тут их поджидал сюрприз. Пьеро не говорил и даже не признавал жену уже шестьдесят дней. Как только старейшины об этом услышат, они назначат более подходящего регента, чем Оливия Ассичи-Селебр — представительница весьма незначительного дома.

— По обычаю дожем должен стать самый старший родственник мужского пола, но такого человека на данный момент нет — пока нет. — Она помолчала и вонзила клинок до конца: — Поскольку лорд Чайз еще слишком молод.

Она хотела сказать: «Поскольку лорд Чайз не принадлежит к роду Селебров». Любому было достаточно взглянуть на Чайза, чтобы понять, кто его отец. В конце года он станет совершеннолетним — только вчера Оливия помогала ему выбрать знак для печати, которую сейчас вырезал мастер. Он будет самым юным мужчиной в храме, поскольку родился за несколько часов до конца года, но таковы обычаи Селебры. Совету позволено не давать шестнадцатилетнему дожу полной свободы, однако избрать его уже можно.

Неужели благородные старейшины ждут от Оливии заявления, что ее младший сын ублюдок? Чайз сразу обратится к Стралгу. Советники должны понимать, что их мнение никого не интересует, пока Кулак не лишен права голоса.

— Лорд дож никого не назвал.

— А лорд крови? — Голос Берлис был подобен ядовитому кинжалу.

— Пока нет. Год назад мы попросили вернуть детей, которых Стралг забрал в качестве заложников, и он обещал, что вернет хотя бы одного, скорее всего лорда Дантио, нашего старшего сына.

Взоры всех присутствующих обратились к саду и деревьям, залитым дождем.

— Они не успеют вернуться до наступления сухого сезона, — сказала Берлис.

Оливия вздохнула.

— Верно. Да и дож вам не поможет. Обратитесь к нему с вопросом, если хотите. Но это будет пустой формальностью. Он вас не услышит.

— В самом деле? И давно он в таком состоянии? — Берлис подразумевала: «И давно вы узурпировали трон?»

— Его здоровье ухудшалось постепенно, — как можно вежливее ответила Оливия. — Дож передал мне печать, и я буду править городом до тех пор, пока он не придет в себя или не умрет. Правильно, Голос?

Куарина кивнула.

— Таков обычай города.

— Вы превосходно справляетесь со своими обязанностями, миледи, — отметил Джордано, и его щеки слегка задрожали. — Да еще в такие трудные времена. Мы все перед вами в долгу.

Берлис не произнесла ни звука, но взглядом сказала все, что думала.

— Мой господин добр, — ответила Оливия. — Итак, вы готовы пройти со мной? Я бы предпочла, чтобы нас никто не сопровождал.

Она провела их через большой зал, и они вышли в темные коридоры, где гуляли сквозняки… Слуги падали на колени и склоняли головы, пока благородные господа и дамы шли мимо… Всюду царила печальная неподвижность дома, полного скорби…

— Мой муж распорядился, чтобы спальню правителя не превратили в палату больного, — объяснила Оливия, чтобы советники не подумали плохого.

Именно в спальне дожа хранились самые ценные предметы из художественной коллекции Селебры. Она была закрыта в течение многих лет — очевидно, Стралг так и не узнал о ней. Приняв капитуляцию города, он гарантировал, что разграбления не будет, но если бы он увидел эти сокровища, то наверняка нарушил бы договор и забрал их себе.

Комната Пьеро была такой маленькой, что там едва помещалась кровать, на которой лежал умирающий дож, больше похожий на брошенную куклу — крупная голова и едва различимое под одеялом тело. Воздух здесь был горячим и полным благовоний, но сквозь них пробивались кислые запахи смерти. На стуле возле постели сидела сестра Милосердия, одетая в коричневый плащ с капюшоном. Она держала больного за руку, хотя последние шестьдесят дней дож не реагировал даже на налистов. Он больше не чувствовал боли. Женщина подняла голову и почтительно кивнула, но не встала.

По другую сторону постели, положив руки на колени и скорбно опустив голову, сидел крупный юноша. Он вскочил на ноги, словно его что-то напугало, а потом торопливо поклонился Оливии и остальным посетителям по очереди. Он даже сделал это в правильном порядке.

Чайз никогда сюда не приходил! Кто ему сообщил, что старейшины сегодня придут к дожу? Оливия не сразу его узнала из-за того, что он облачился в мужскую хламиду, которую еще не имел права надевать. Простая булавка из слоновой кости придерживала на правом плече одеяние, сшитое из неотбеленного льна, совсем не похожего на богатую парчу, которую он обычно носил. На боку она заметила бронзовый кинжал с простой рукоятью. Чайз даже не надел кожаный ремень — кинжал висел на простой веревке. Ее сын давно не носил украшений, а сегодня снял и кольцо.

Оливия была потрясена. Неужели это тот самый паразит, что каждый день доставляет ей кучу хлопот? Бесшабашный болван, напивавшийся до такого состояния, что его рвало в коридорах, неслух, которого постоянно видели с уличными девками и даже с веристами? Конечно, его мальчишеская худоба никуда не делась, просто ее скрывала хламида, к тому же Чайз был заметно выше лорда Джордано, которого никто не назвал бы мышью. И огромный крючковатый нос Стралга уже больше не выглядел смешным, когда у парня вдруг появились подбородок и широкие плечи.

Вспыхнувший в ней гнев уступил место жалости, а потом и восхищению. Стралг никогда не показывал, что ему известно о существовании Чайза, но кого еще юноша мог выбрать образцом для подражания? И все же у него не было прав на корону дожа. Чайз прекрасно это знал, как и остальные, но его настоящего отца законы не волновали. Оливия не винила мальчика за желание стать дожем. Рано или поздно он бы на нее посягнул. Если он займет трон, даже Кулак обратит на него внимание.

Берлис Спирно-Кавотти невозмутимо наблюдала за Чайзом. Может, это она его предупредила? Ее фракция могла посчитать, что Чайз, став правителем, отведет от них гнев Стралга. Джордано Джиали и его фракция традиционалистов могли согласиться с Берлис, договорившись, что Чайз последует за Кулаком в объятия Темной, когда наступит этот счастливый день. Или за всем этим стоял сам Стралг, которому было плевать на мнение Оливии.

— У вас большое горе… милорд, — сказал Джордано.

Оливия увидела, как глаза мальчика вспыхнули от удовольствия при почтительном обращении, но он тут же это скрыл.

— Я еще слишком молод, чтобы потерять отца, лорд Джордано, — поклонившись, ответил Чайз. — Жаль, что у меня было так мало времени стать для него хорошим сыном.

Вот как! Оливия решила непременно выяснить, кто научил Чайза манерам. Мальчика следует поздравить за прекрасное исполнение роли, если только он не переиграет.

— Советники пришли сюда по делу, Чайз. Ты свободен.

Он поклонился.

— Мне кажется, мама, сегодня ему лучше. Ты ведь знаешь, как я иногда приходил сюда по ночам, когда мне не спалось. Так вот, сегодня утром, перед рассветом, он вроде бы меня узнал.

— Да?

Оливия строго-настрого приказала, чтобы ей сообщали о любых изменениях в состоянии Пьеро. Она бросила свирепый взгляд на последовательницу Налы.

— Он действительно зашевелился под утро, миледи. Только и всего. — Сестра Милосердия не стала уточнять, кто при этом присутствовал. Неужели Чайз ее подкупил?

Чайз понял, что ему пора, и с поклонами удалился. Он все сделал правильно, но едва ли старейшины купились на его игру.

— Вы можете привести его в сознание, сестра? Это важно.

Женщина вздохнула.

— Попытаюсь, миледи. — Она взяла умирающего за обе руки и прикрыла глаза. Через несколько мгновений она открыла их и сказала: — Скорее!

— Пьеро! Пьеро, ты меня слышишь? — спросила Оливия. — Это твоя жена.

Он словно бы задышал быстрее. Она посмотрела на советников, но те пожали плечами.

— Достопочтенный дож, — заговорил Джордано, — это Джордано Джиали. Нас прислал Совет. Вы слышите?

Несколько мгновений ничего не происходило. Берлис наклонилась вперед, словно хотела что-то сказать… и веки Пьеро затрепетали. Он приоткрыл глаза. Теперь он смотрел в потолок и больше глаза не закрывал.

— Милорд, — продолжал Джордано, — Совет послал нас, чтобы задать вам вопрос: кто станет вашим преемником?

Глаза не двигались.

— Милорд, — вступила Берлис, — Совет хочет знать, кто станет новым дожем? Ваших детей здесь нет. Нам нужен правитель. Кто?

Простыня на груди слегка пошевелилась… опустилась… поднялась… Дож что-то прошептал и вновь закрыл глаза. Они несколько раз повторяли вопрос, но Пьеро ускользнул от них туда, где ждут своей участи умирающие. Советники обменялись недоуменными взглядами.

— Мне кажется, он сказал: «Победитель», — наконец выдавила Оливия.

Куарина согласилась. Берлис поджала губы и кивнула. То же самое сказала и сестра Милосердия, когда ее спросили.

Джордано не признался, что глуховат.

— Победитель? — рявкнул он. — Какой еще победитель? Победитель чего?

 

ГЛАВА 27

Марно Кавотти передал поводья одному из своих телохранителей и неловко сошел с колесницы. Другие стражи распахнули дверь дома, и темнота озарилась сполохами пламени очага; они убедились, что внутри все спокойно, после чего позволили драгоценному Мятежнику войти. Кавотти питал отвращение к телохранителям, поскольку в их присутствии чувствовал себя ребенком, но с тех пор, как он едва не погиб в Тупами — Веспаниасо и его люди подоспели в самый последний момент — совет освободителей потребовал, чтобы Кавотти больше нигде не появлялся без стражи. Он, хромая, поднялся по ступенькам и вошел в дом. Дверь за ним закрылась.

Вокруг очага сидело полдюжины человек. Кавотти бросил свой заплечный мешок на пол и проковылял к ним — после схватки в Тупами его левая лодыжка уже никогда не исцелится окончательно. Он молча опустился на колени перед пылающим огнем и протянул к нему руки. Даже в толстом плаще он продрог до костей — путешествие по болотистым равнинам Альтиплано, продуваемым всеми ветрами, получилось долгим.

Все молчали. Он мог представить себе, какими взглядами они обменивались. Из-за дыма его глаза слезились, но он не мог допустить, чтобы эти люди видели его слезы. Потом в поле его зрения появилась рука Мясника с высоким полным стаканом, от которого исходил соблазнительный запах. Кавотти взял стакан и залпом выпил содержимое, которое приятно обожгло горло. Он с наслаждением встряхнулся.

Опустошив стакан, он не мог больше оттягивать неизбежное. Кавотти встал, сбросил тяжелый плащ, повернулся спиной к очагу и оглядел всю компанию — Филиберно, Нузио, Веспаниасо, Клыка и, конечно. Мясника. То были крупные чернобородые веристы. Едва ли во всем Додеке отыщется столько безжалостных убийц — ветеранов долгой войны с ледяными демонами. Все стали огромными из-за того, что множество раз принимали боевую форму. Клык и Филиберно уже не слишком походили на людей, а вот Нузио сохранял лицо мальчишки, который восемь лет назад разорвал горло первому вигелианину. Они почти не мылись, даже в последние годы частенько голодали, но тот факт, что они осмелились встретиться все вместе, показывал, что успех в долгой войне переходил на их сторону. Вместе с Кавотти здесь собралось шесть восьмых правящего Совета освободителей.

Они сняли плащи и сидели вокруг очага в обычных хламидах. Борцы за свободу закалывали хламиды под правой рукой, а не на плече, чтобы подчеркнуть свое отличие от остальных, или чтобы открыть медные ошейники — Марно уже не помнил, почему на это согласился. Хламиду использовали и в качестве одеяла, а избавиться от нее, чтобы перейти в боевую форму, можно было так же быстро, как от накидки вигелиан. В начале восстания ничего лучше у них попросту не было.

Разумеется, все понимали, чего можно ждать от сегодняшней встречи. Мясник и Веспаниасо знали, каким стал Кавотти. Остальные видели его в первый раз после той схватки у Тунами. Наконец-то он сможет без стыда посмотреть в глаза Филиберно. Уже несколько лет Филиберно выглядел, как медведь. А Кавотти превратился в невероятное существо. Дети с криком убегали прочь, стоило ему появиться. Чудо, что он выжил.

Их временный штаб был одним из немногих обитаемых строений в Нелине. Прежде это был процветающий город с рудником, жители разводили домашний скот. Он одним из первых оказал сопротивление ледяным демонам. Стралг насиловал и убивал жителей, а в конце сжег почти все дома. Перед уходом он отравил колодцы, бросив туда трупы — но все это произошло пятнадцать лет назад. Теперь вода снова стала чистой, и в Нелине появились первые обитатели. Они охотно поддерживали Мятежника.

Из-за отсутствия мебели Герои сидели на своих мешках или на дровах. На рассвете колесницы разъедутся; в последние десять лет Кавотти крайне редко проводил две ночи подряд на одном месте. Здесь еще должна была присутствовать женщина. После Тупами его зрение восстановилось не полностью, а потому он не сразу ее увидел. Она сидела в тени, на плечах темно-коричневая накидка. Это была Гвинетта, и по привычке его сердце дрогнуло. «Сердце? — спросил внутренний голос. — Сердце находится в другом месте». Он знал, что на встречу придет прорицательница, но не ожидал увидеть Гвинетту. Что она теперь подумает — ведь он превратился в чудовище. Впрочем, ему больше не надо думать о женщинах, можно о них забыть.

— Что вы решили? — спросил Кавотти. — Не будем тянуть время.

— Ничего, — ответил Мясник.

Он никому не позволит принять решение без его предводителя. Однако остальные могли договориться, не сообщив об этом Мяснику.

— А что вы обсуждали, Клык?

У Клыка и в самом деле были клыки — правый сильно поврежден — а нос отсутствовал. Улыбка у него выходила просто жуткая.

— Он был совсем ребенком. Думал, что если дезертирует, как только доберется сюда, мы его простим. Он поведал нам много интересного.

Клык мог рассуждать всю ночь. Кавотти следовало спросить кого-то другого — только не Мясника.

— Он говорит правду, Свидетельница?

— Да, — ответила Гвинетта. — Командир войска обещал ему свободу, если он все расскажет, и он выполнил это условие и ни разу не солгал. А когда он закончил свой рассказ, командир войска его убил.

— Быстро?

— Довольно быстро, — сказал Клык. — Он признался, что убивал пленников, когда проходил подготовку.

— В таком случае он заплатил сполна. — Кавотти не отвел глаз под укоризненным взглядом прорицательницы. Он должен был показать остальным, что схватка у Тупами его не смягчила. — Это обычная практика, Свидетельница. Обычная с обеих сторон. Мне безразлично, какие клятвы он давал, но он мог нас предать, вольно или невольно. Ты ведь знаешь, что и у Стралга есть прорицательницы. Кто-нибудь расскажет, зачем я сюда приехал?

Мясник протянул ему солидный кусок холодного жареного мяса. Кавотти, возвышавшийся над всеми, оторвал от него часть, но так и не сел.

— В Вигелии началось восстание, — сказала Гвинетта. — Стралгу не удается набирать новых воинов, большинство не доходит до перевала. Пленник сказал, что его охота вышла почти от самого берега океана, а к Нардалборгу в ней осталось всего шестьдесят человек. Дезертиры собираются вместе и готовят восстание. Он не знает где или когда, но думает, что это произойдет очень скоро.

Кавотти кивнул. Хорошие новости, но не особо срочные. Зачем собрался Совет?

— Пленник пересек Границу вместе с Пятым Караваном, — продолжала прорицательница. — Он говорит, что в этом году должен прийти и Шестой. Как только ушел Пятый Караван, Нардалборг начал восстанавливать запасы в убежищах.

Нузио улыбался. Он был специалистам по перевозкам и умел обращаться с цифрами.

— Либо караван прибудет в ближайшие дни, либо он не появится до весны.

— Но мы это уже обсуждали, — сердито буркнул Кавотти. Он устал — о боги, как он устал! — от двухдневной гонки, устал от отсутствия дома, бесконечных убийств, от проклятой войны. От этого чудовищного тела… а ведь ему оставаться таким до конца жизни.

Подобные встречи по-прежнему очень опасны. А вдруг Стралг специально прислал информатора? Если мальчишка сам не знал, что его используют, как наживку, прорицательница могла не заметить ловушки.

— Тогда мы решили, что не станем вести боевые действия в сезон дождей.

Ледяные демоны гораздо лучше переносят холод, чем флоренгиане. Во всяком случае, так считают жители Альтиплано, и это убеждение могло решить исход битвы еще до ее начала.

— То есть вы хотите захватить караван? Даже если мы убьем четырежды по шестьдесят свиней, потом нам придется с боем пробиваться обратно — а в Веритано нам будет противостоять армия в пять раз больше.

Все радостно заухмылялись. Особенно довольным выглядел Клык.

— Ты еще не слышал самой лучшей новости, Мятежник, — сказал Нузио. — Похоже, Стралг рассчитывал, что этого мы и испугаемся. У него нет пяти охот в Веритано, там не более пяти шестидесяток Героев, сообщил мальчик. И это в лучшем случае. Они постоянно меняют накидки, чтобы наши наблюдатели решили, будто их гораздо больше.

— Но караваны с припасами… ага! — Кавотти начал понимать, что происходит. — Так, продолжайте!

И вновь все заулыбались.

— Верно! Он ввозит гораздо больше пищи, чем требуется для гарнизона. Стралг запасается к весне, чтобы прорваться обратно в Вигелию.

Кавотти медленно подошел к своему заплечному мешку, взял его и занял место между Мясником и Филиберно, который был почти таким же хорошим стратегом, как и он сам.

— И что же вы хотите сделать?

— Тут многое зависит от положения дел в Селебре, — тактично заметил Филиберно.

Их прежний план состоял в том, чтобы весь сезон дождей оставаться в Альтиплано и наносить незначительные удары по периметру вигелианских укреплений. Теперь, когда обе армии почти сравнялись в численности, война превратилась в сплошные маневры. Если Стралг попробует слишком растянуть свои силы, часть его войск можно будет окружить и уничтожить. А если он соберет их в одном месте, то рискует заморить солдат голодом. Однако сейчас он контролирует внутренние дороги, может сосредоточивать армию и идти на прорыв в любом месте. Теперешняя война похожа на танец двух скорпионов.

— Ничего не изменилось, — сказал Кавотти. — Стралг по-прежнему делает вид, что Селебра в его власти. Он хочет, чтобы мы вошли в город первыми и попытались его защитить. Если он сумеет взять штурмом Селебру, когда там будем мы, он одержит победу. Нам же необходимо, чтобы он совершил ошибку.

Кавотти не стал упоминать, что несколько дней назад отправил послание Оливии, напомнив ей о сигнале, который она должна была ему дать. До сих пор она не попалась в западню. Стралг наверняка узнает о сигнале от своих прорицательниц, и если Оливия его подаст, Кулак ворвется в город и опередит победителей. Мяснику такой тройной блеф не объяснишь.

— Значит, заморим его голодом? — спросил Нузио. — Будет неплохо помешать Кулаку делать запасы.

Вражеская армия разоряла весь северо-запад, отбирая у крестьян любые излишки. Когда они съедят посевное зерно, единственным источником пищи будут амбары Селебры. Город займут либо вигелиане, либо повстанцы. А когда провизия закончится и в городе…

Филиберно почесал когтем мохнатое ухо.

— Можем собрать половину моей армии и сделать вид, что атакуем Веритано. Если Стралг хочет оставить себе пути к отступлению, он будет вынужден отвести туда часть сил. Или же объединимся с силами Клыка и возьмем Веритано. Тогда Стралгу будет некуда бежать! Да и подкреплений в следующем году он не получит.

Звучит чертовски заманчиво, но интуиция подсказывала Кавотти, что это ловушка.

— Когда?

— Примерно через шестидневку соотношение сил будет три к одному, — ответил Нузио. Минимальное преимущество, необходимое при осаде укрепленных позиций. — Если мальчик прав, мы успеем добраться туда прежде, чем появится караван.

— Им будет нелегко сражаться после перехода через Границу, — заметил Кавотти.

Его слова вызвали одобрительные ухмылки. Всем хотелось так поступить. Конечно, план был рискованный, но промедление также могло привести к катастрофе. После года побед они не должны останавливаться.

Мясник протянул ему кувшин с вином и еще один жирный кусок мяса. Он был верен, как пес, но гибель Стралга положит конец их единству. Некоторые воины уже начали возвращаться домой, в самые разные части Грани. Еще один повод для тревоги.

— А что потом?

Филиберно пожал плечами.

— Стралг попытается вернуть Веритано. И тогда мы ударим по нему с тыла.

И пожертвуем людьми, оставшимися в Веритано?

— Разве мы сможем так быстро собрать войска в нужном месте? — спросил Кавотти. — Стралг оттеснит нас к Леднику, если мы будем поблизости.

Он старался выиграть время и обдумать ситуацию. Перемещение войск к Альтиплано может оказаться роковой ошибкой. Дожди уже начали размывать дороги. Кулак воспользуется тем, что его воины стойко переносят холодную погоду. На самом деле Веритано — такая же приманка, как послание о куполе, отправленное Кавотти. Но если в Веритано стоит небольшой гарнизон, они могут нанести молниеносный удар, а потом позаботиться о том, чтобы Кулак, да и вся Грань, об этом узнали. Стралг проиграет еще одно сражение и потеряет пять раз по шестьдесят воинов. Боевой дух ледяных демонов будет подорван. Но тянуть нельзя: надо нанести удар, сжечь город и сразу сбежать — безопасно и эффективно. Ни в коем случае там не оставаться!

Он начал это объяснять и через некоторое время всех убедил.

— Если появится Шестой Караван, им достанется один пепел, — заключил Кавотти. — И тогда погибнет еще четыре шестидесятки — а мы обойдемся без потерь!

Все радостно заухмылялись, предвкушая бойню. Он не стал обращать их внимание на то, что придется отвести людей с места главных событий, а если погода изменится к худшему, вернуть их на прежние позиции будет нелегко. И если Стралг начнет наступать, положение осложнится. Кавотти не упомянул и о другом предчувствии — Стралг решит захватить Селебру и использовать город в качестве разменной монеты, когда попытается уйти через Границу.

Как бы ни повернулись события, Селебра становилась главным призом в войне. Последний крупный город, который до сих пор не разрушили. Если люди начнут строить нормальную жизнь на этой Грани, город необходимо сохранить в качестве образца для будущего развития цивилизации. К тому же Кавотти родился в Селебре и втайне мечтал ее сберечь. Однако он не знал, как это сделать. Ему не удалось спасти другие города — а все они были для кого-то родными.

— Я хочу это сделать сам, — заявил он. — Мне нужно принять участие в сражении.

— Но ты не можешь больше принимать боевую форму! — прорычал Мясник.

Кавотти бросил на Мясника пристальный взгляд. Теперь его взгляды стали куда более агрессивными. На самом деле он мог еще раз принять боевую форму. А потом его ждала смерть.

— Тебе ничего не нужно доказывать, Мятежник, — сказал Веспаниасо.

— Я это знаю! — рявкнул Кавотти, хотя у него и не было такой уверенности. — И еще я знаю, что для вас гораздо труднее отступить, чем идти вперед. Я хочу быть уверен, что никому не придет в голову поменять планы. Фили, займи для меня Селебру. Нузио, это может оказаться ловушкой; мы должны пристально наблюдать за Стралгом — вдруг он последует в город за нашими войсками? Ты можешь отдать приказы еще до наступления рассвета?

Нузио рассмеялся.

— Труба зовет! — Он вскочил на ноги и выбежал из дома, прихватив свой заплечный мешок.

Остальные быстро последовали за ним, бормоча под нос, что у них полно дел. Когда Кавотти понял, что они делают, все уже ушли, даже Мясник. Дверь захлопнулась, и он остался один в единственной теплой комнате во всем городе.

Один с Гвинеттой.

— Ты не возражаешь, если я здесь переночую? — спросил он, глядя в очаг.

— Конечно, нет, — тихо прозвучал ее голос из тени.

Не глядя на Гвинетту, он опустился на колени и открыл свой мешок, чтобы достать соль, которой чистил зубы… нет, клыки. Тридцать дней назад его руки были покрыты смуглой гладкой кожей, как и руки Нузио. Теперь они поросли густыми черными волосами. Да и весь он покрылся черным мехом. Его ногти стали когтями. А лицо…

— Надеюсь, тебя предупредили? — спросил он.

— Я все знала. — Ее голос приблизился. — Это не имеет значения.

Он резко поднял голову. Гвинетта раскладывала одеяло перед очагом.

— Я не хочу сказать, что мне все равно и что я не жалею о том, что с тобой случилось, — продолжала она. — Однако я счастлива, что тебя спасли. И после всех этих страданий ты не обезумел. — Она посмотрела ему в глаза. — Я даже не вижу в тебе гнева.

— Я многих убил. И далеко не со всеми поступал милосердно. Они мне отомстили. К тому же благодаря Веспаниасо и они поплатились за жестокость.

— Ты удивительный человек! Поторопись, я жду.

— Ты же знаешь, теперь это невозможно, — сказал он. — Конечно, я благодарен тебе за предложение, но мы не должны, и я не стану. Это не обсуждается.

Ее накидка упала на пол.

— Я знаю, что под хламидой у тебя все на месте. Иди сюда. Меня не проведешь.

Он сел и начал когтями развязывать шнурки на башмаках. Она опустилась на колени, чтобы ему помочь.

— Ты не обманешь Свидетельницу, Марно. Ты ужасно возбужден. Я тоже.

— Почему бы тебе не подыскать человека? — с отчаянием спросил он. — Мясника или Нузио. Или одного из телохранителей. Не хочешь же ты заниматься любовью со зверем!

— Не хочу? — Она сняла с него правый башмак. Вместо пальцев на ногах у Кавотти было небольшое копыто, но прорицательница знала об этом еще до того, как он вошел в дом. — Мясник слишком торопится — раз-два и готово. А Нузио подавай что-нибудь необычное. — Она склонилась над коленями Кавотти, чтобы расстегнуть его хламиду. — Если бы тебя не было, я бы, пожалуй, попробовала с телохранителем, но ты здесь, и я хочу переспать с тобой. А потому ложись и получай удовольствие.

Он попытался ее оттолкнуть. У нее остались растяжки после родов, округлая грудь была полна молока. Кавотти ничего не знал о ее жизни.

— Перестань меня мучить! — воскликнул он. — И себя тоже! Ты ведь знаешь, что если забеременеешь, у тебя родится чудовище. Оно будет расти в тебе до тех пор, пока твое лоно не лопнет. И ты умрешь, Гвинетта.

Она печально улыбнулась.

— Бедный Марно. Да, это правда. Наследника ты иметь не сможешь. Но ты забыл, что я прорицательница.

Он уже не мог оторвать взгляда от Гвинетты.

— И что с того?

— Женщины беременеют не каждый раз. Даже если сегодня я лягу со всеми мужчинами Нелины, ничего не будет. Сегодня у меня безопасный день, и я ужасно тебя хочу.

— Тогда я не против, — пробормотал Кавотти.

Он прижал к себе Гвинетту и улегся на спину прямо на дощатом полу, а она тут же уселась сверху, как ребенок. Может, она и не самая красивая женщина из тех, что ему доводилось обнимать, но она все-таки женщина и хочет его; наверное, кроме нее никто больше не пожелает принять его таким, каким он стал.

 

ГЛАВА 28

Чайзу Селебру пришлось остывать в коридоре. Он сильно разозлился. Нет, едва сдерживал ярость. Стражники еще пожалеют о нанесенном ему оскорблении — если не сейчас, то когда он займет трон дожа. Не важно, решат ли так сами советники или им прикажет Кулак; это произойдет в любом случае. Вдобавок Чайз в стельку напился и не знал, что случится раньше: он заснет, или его стошнит. Наконец в коридор вышел капитан и доложил, что ее светлость готова его принять. Чайз прорычал нечто невнятное и вошел в гостиную, споткнувшись о порог.

Он не был здесь уже несколько лет. Прямо склад всякого хлама! В детстве гостиная казалась Чайзу гораздо больше, но картины, скульптуры и фарфор нисколько не изменились. Их давно пора выбросить на помойку. Лира! Интересно, мать на ней играет? Старуха Оливия сидела в любимом кресле, держа на коленях вязание. Толпы женщин могли бы вязать для нее, если бы она захотела. Мать бросила на него сердитый взгляд — видно, хотела лечь спать, но дожидалась его визита.

Чайз аккуратно поклонился. Ему даже удалось устоять на ногах и сдержать тошноту.

— Ты посылала за мной, мама?

— Я за тобой уже несколько дней посылаю. Учти, городом управляю я, а ты пока несовершеннолетний.

Старая летучая мышь сегодня в плохом настроении.

— Я был занят.

— Да, мне доложили. Лучше сядь, не то свалишься. Я думала угостить тебя вином, но сейчас вижу, что не стоит. Ты хоть меня понимаешь?

— Конечно. Сначала ты меня послушай. Твои головорезы выгнали мою подругу. Отправили ее на улицу посреди ночи! На их месте…

— Да, я слышала. Бабила Скарлатти шлялась по ночным улицам еще до твоего рождения. Нимфам Эриандера не грозят опасности.

— Она не нимфа!

— Конечно, нимфа. Давая тебе ключ от задней двери, я вовсе не разрешала водить во дворец женщин легкого поведения. Я много раз повторяла, чтобы ты не выходил в город без стражников, тем более с мечом на поясе. Предупреждаю: если ты еще раз меня ослушаешься, то будешь наказан. Теперь по поводу наследования власти…

Если Бабила — нимфа, то это многое объясняет…

— А что насчет следования? То есть наследования.

— Вчера утром ты вел себя очень разумно. Уверена, тебе удалось произвести впечатление на советников. И ты совершенно точно поразил Куарину, поскольку она мне об этом сказала. Ты и меня приятно удивил.

Он с удовольствием выслушал ее слова и пробормотал:

— Хорошо.

— Но сейчас ты производишь совсем иное впечатление.

— Пилит, пилит, пилит! Почему ты вечно придираешься?

— Ты даешь мне повод.

— Обращайся со мной, как с мужчиной, и я буду вести себя, как мужчина.

— Я так и делаю, а ты ведешь себя, как глупый мальчишка. Уж лучше бы ты оставался ребенком.

— Не моя вина, что я вырос, — пробормотал он.

Оливия вздохнула.

— Конечно, не твоя. Давай начнем сначала. Через шесть дней ты станешь совершеннолетним. При обычных обстоятельствах твой отец устроил бы праздник, на который пригласил бы весь город. Но мы не станем этого делать, ведь он может в любую минуту вернуться к Древнейшей. Ты слушаешь?

Он проворчал нечто утвердительное.

— Однако я могу устроить небольшой прием для советников.

Чайз немного подумал.

— Ты спрашиваешь у меня разрешения?

Она печально вздохнула.

— Я спрашиваю, желаешь ли ты их видеть. И чтобы они тебя увидели.

Чайз надолго задумался.

— То есть ты хочешь, чтобы они сделали меня дожем?

Она отложила вязание и первый раз за весь разговор посмотрела ему в глаза.

— Не уверена. Они должны кого-то выбрать, но в семье есть только один мужчина — старый Арнуто, троюродный кузен. Он выжил из ума, и у него нет детей. Чайз, понимаешь ли ты, что тебе грозит очень серьезная опасность, если Совет выберет тебя? Настоящая опасность? Не секрет, что твоим истинным отцом является Кулак. А как только об этом узнают все, многие захотят тебя убить. Стралг почти наверняка проиграет войну, а после этого никому не понравится, что его внебрачный сын правит самым крупным и богатым городом Флоренгии.

— Ты хочешь, чтобы меня убили? — гневно спросил Чайз.

Она покачала головой.

— Нет. У тебя больше недостатков, чем блох в дворцовой псарне, но ты мой сын, и я тебя люблю. Клянусь, это правда. У меня больше никого не осталось. Если ты понимаешь, какая опасность тебе грозит, и если у тебя хватит смелости, я готова тебя поддержать.

Чайз не мог сообразить, где здесь подвох.

— Как?

— Я представлю тебя Совету. Если ты произведешь на них хорошее впечатление, покажешь, что ты разумный молодой человек — прежде всего трезвый, — то они хотя бы тебя выслушают. И, возможно, всерьез рассмотрят твою кандидатуру.

Он заморгал, пытаясь понять, что она имеет в виду, но в голове у него царил туман.

— Почему?

Она посмотрела на него так, словно хотела еще раз вздохнуть, но вместо этого сказала:

— Пьеро всегда считал тебя родным сыном. Я хочу помочь тебе приготовить речь. Кто помогал тебе вчера утром? Кто выбирал хламиду?

— Бабила.

— Вероятно, нам следует вновь обратиться к ней за советом. — Старая морщинистая ворона попыталась улыбнуться. — А теперь иди и проспись. Мы поговорим утром. Или лучше днем.

— Намного лучше. — Он постарался как можно искренней улыбнуться.

Иногда он умел произвести впечатление. Похоже, сейчас как раз такой случай. Ее глаза заблестели.

— О, Чайз, Чайз! Ты ни в чем не виноват, но тебе придется отвечать за свои слова и действия. — Она встала. — И отговаривать тебя бесполезно, да?

Какая она маленькая! Даже наклонившись, он все равно смотрел на нее сверху вниз.

— Да.

— Тогда я постараюсь тебе помочь, потому что ты мой сын и я тебя люблю. Нет, не целуй меня. Можешь обнять.

* * *

Паж освещал ему дорогу, пока он шел в свои покои. В первой комнате царил беспорядок: он примерял разную одежду и оставил ее валяться на полу. Чайз хотел было приказать мальчику все собрать и аккуратно сложить, но этим займется его слуга. Он велел пажу оставить светильник и уйти.

Даже хорошо, что Бабилы здесь нет. Он явно перепил. Почувствовав, что ему необходим ночной горшок, он сдвинул в сторону занавес и вошел в спальню.

— Самое время, — сказал один незнакомец.

— Поздновато, — возразил второй.

Чайз уронил светильник и попытался вытащить меч. Незнакомец наступил на фитиль — масло даже не загорелось. Они заткнули ему рот, прежде чем он успел достать меч из ножен, а потом связали руки за спиной. Он завыл.

Если его вырвет с кляпом, он задохнется.

— Говорить нужно разборчиво, — сказал один из незнакомцев, когда его выводили на террасу. — Кто учил тебя манерам?

Это были Герои — он увидел блики лунного света на их медных ошейниках. Но Герои из Флоренгии. Крупные, просто огромные. Обвязав веревку вокруг его пояса, один из них поднял его над балюстрадой, а второй опустил на землю. Чайз сообразил, что его похищают.

 

ГЛАВА 29

Ингельд Нарсдор была уверена в благополучном возвращении домой и в теплой встрече. Она несколько дней наблюдала за приближающейся громадой Косорда, а теперь могла разглядеть и дворец. Даже Оливия стала энергичнее толкаться у нее в животе, словно хотела поскорее выбраться наружу и посмотреть на свои будущие владения. Команда обещала, что их лодка под названием «Радость возвращения» войдет в гавань в полдень. Каждую ночь Ингельд искала предзнаменования в пламени костра и увидела себя за работой — она разжигала священный огонь на вершине пирамиды, что было ее главной обязанностью.

Вот уже несколько дней к их отряду присоединялись дезертиры из Косорда, родившиеся там и после смерти сатрапа вспомнившие о своей верности правительнице города. Они рассказывали, что Дочь Сансайя прекрасно справляется с обязанностями Ингельд и недавно объявила о скором возвращении правительницы. Должно быть, она увидела ее в священном пламени. У священной Веслих все подсчитано, и можно не сомневаться, что завтра на рассветном небе появится звезда Нартиаш, возвещающая о наступлении нового года.

Значит, самой Ингельд опасность не грозила, однако пламя не показывало Бенарда. Боги не гарантировали ему благополучной жизни, равно как и вожаку стаи Гатлагу. Если начнется сражение, эти двое станут самым слабым звеном. Силы узурпатора все еще могут превосходить ее небольшой отряд в шестьдесят раз. Она выживет, но без Бенарда ей не быть счастливой.

Ингельд старалась держать эти опасения при себе. Она сидела рядом с Бенардом на носу лодки и наблюдала, как зимние птицы проносятся над водой. День выдался холодным, но солнечным и не слишком ветреным. Обязанности ее почетной стражи исполняли бывшие воины из фланга Орлада — Джангр, Снерфрик, Хротгат, Нарг, Прок и Намберсон — и Ингельд не сомневалась, что командир войска Гатлаг не просто так назначил их стражниками. Еще шесть лодок ее флотилии следовали за «Радостью возвращения». И хотя в середине зимы на реке было немного кораблей, иногда мимо проплывали упрямые суденышки, сражающиеся с ветром и течением. Как правило, они приветствовали флот Ингельд Нарсдор.

Молчальница, несомненно, видела все, что происходило вокруг, но ее лицо оставалось скрытым под вуалью.

Над поверхностью воды появилась голова и тут же исчезла.

— Еще один! — крикнул Снерфрик.

Что-то плескалось возле лодки. Белый плавник ударил о планшир и превратился в руку. Снерфрик и Прок наполовину втащили на борт молодого человека. Он отряхнулся, блеснув медным ошейником.

— Тебе во вторую лодку! — сказал Прок. — Там сейчас командир войска Гатлаг, он примет твою клятву. И там есть Голос, который поможет избавиться от прежней.

Теперь подобное случалось постоянно; для тех, кто плыл в «Радости возвращения», на этом все и заканчивалось, поскольку на маленькой лодке уже не осталось места. Но на сей раз верист перевел дыхание и доложил:

— У меня сообщение для правительницы Косорда от Дочери Сансайи.

— Он говорит правду, — радостно подтвердила Молчальница.

— А я в этом и не сомневалась, — заметила Ингельд. — Поднимите вожака стаи Ябро на борт.

Для подобных случаев у них была выработана специальная процедура. Ингельд продолжала наблюдать за полетом птиц по правую сторону борта, Прок и Снерфрик помогли веристу подняться на левый борт, Намберсон протянул ему накидку, которая служила полотенцем и одеждой, а Нарг тут же достал из горшка кусок мяса, приготовленного как раз на такой случай. Потом он стукнул крышкой, подавая знак Ингельд, что ей уже можно обернуться. Впрочем, Оливии совсем не нравилось, когда ее мама глядела на мужчин, поглощающих сырое мясо, пусть и одетых.

Ингельд посмотрела на Бенарда и пояснила:

— Вожак стаи Ябро Йоргальсон — мой родственник.

Довольно дальний. Ее предки по женской линии правили Косордом так долго, что она состояла в родственных отношениях с большинством семей города.

Бенард кивнул.

— Он уже может говорить. Только я думал, что он командир фланга.

Ябро был еще молод и не слишком велик по меркам веристов, а его волосы и борода казались скорее рыжими, чем золотыми. Он мог похвастаться не только изящной формой ушей: его мать, последовательница культа Налы, много лет работала во дворце, так что Ябро был приятелем Бенарда и Катрата. «Интересно, где теперь Катрат?» Удачно Сансайя удачно выбрала посланца, ничего не скажешь.

Он проглотил последний кровавый кусок, вытер небритое лицо ладонью, облизнул пальцы и сказал:

— Да, я командир фланга, миледи. — Он с тоской поглядел на горшок с мясом.

— Слушаю тебя.

— Дочь передает, что командир охоты Джаркард, который называет себя командиром войска, намерен стать вашим мужем, миледи. Он поставил своих людей вдоль берега и посадил всех верных ему веристов в лодки. Ваши Герои будут убиты, и ты тоже, Рука. Кстати, мои поздравления.

— Большое спасибо, — буркнул Бенард.

— Сансайя предвидела это? — Ингельд ничего подобного в огне не видела.

— Нет, миледи. Ей сообщили люди, которым не понравился приказ Джаркарда. Сансайя видит вас правительницей Косорда, но богиня не показала ей, как вы вернетесь в город. — Нарг оценил очевидный интерес Ябро к горшку с мясом и вознаградил его ногой муфлона.

Эта новость совсем не удивила Ингельд, а лишь подтвердила ее опасения.

— Да, Джаркард отвратительный тип, — согласилась она, обращаясь скорее к самой себе.

Известие о смерти сатрапа спровоцировало вполне предсказуемую борьбу за власть в городе, а победителем пока был Джаркард Карсон, командир охоты Стервятников. Падение дома Храга привело к тому, что в Косорде очутилось слишком много веристов. Вероятно, то же самое в ближайшие годы произойдет и по всей Вигелии.

— Что ж, я знаю, что мне опасность не грозит, поэтому войду в город одна. Командир фланга, вели мастеру Могу поднять флаг переговоров.

Снерфрик недовольно фыркнул, но тут же пошел на корму, чтобы сообщить речному народу то, что они и так уже слышали.

— Мы пойдем вместе, — заявил Бенард.

Вот уже три дня они без конца спорили об этом. Беда в том, что Ингельд действительно нуждалась в его поддержке.

— Если будешь настаивать, любовь моя, то Гатлагу и его людям будет гораздо труднее остаться.

— В таком случае пусть они меня убьют, избавив от этой необходимости Джаркарда. Иначе мы вместе сойдем на берег. — И на его лице появилось хорошо знакомое Ингельд упрямое выражение.

Между тем команда разворачивала лодку, и паруса беспомощно заполоскались на ветру.

— Потерпи немного и не ешь пока мясо, — сказала Ингельд Ябро. — Мне нужно подумать. И спасибо тебе. К нам уже присоединилось около шестидесяти Героев, однако этого недостаточно для настоящего сражения. Ты упомянул, что многим не нравятся новые приказы. Если узурпатор применит силу, ему будут повиноваться?

Посланец поежился.

— Вам ничто не угрожает, миледи. Если кто и попытается выполнить приказ, остальные им помешают. Но…

— Но ее темнокожий любовник свое получит, — закончил Бенард.

Ябро слегка порозовел под щетиной и кивнул.

— Он отобрал специальный фланг из бойцов, которые особенно не любят флоренгиан. Все они добровольцы и жаждут крови.

Бенард кивнул.

— Моей крови. Но это ничего не меняет. Ингельд, я пойду с тобой, если ты хочешь, чтобы я остался твоим мужем.

Интересно, сколько давних друзей Катрата будет в отряде убийц?

Между тем к берегу подходила лодка «Счастливые воспоминания», на борту которой находились командир войска Гатлаг, Голос Ардиал и более дюжины Героев. Ардиал выглядел счастливым — насколько это вообще возможно. Он охотно согласился принять пост юстициария и вернуться в Косорд. Конечно, во время сражения от него не будет толку, если только он не попытается уморить врага чтением бесконечных законов.

На берегу соберется огромная толпа народа, чтобы приветствовать Ингельд и просто увидеть свою правительницу. Однако она не хотела, чтобы этих людей вовлекли в беспорядки. Но Веслих предупредила бы ее о кровопролитии! А если Ингельд не окажет сопротивления, то Бенарда навсегда изгонят из города, и она вновь станет женой вериста. Бенард прав, Оливии нужен настоящий отец. Для человека, который никогда не смотрит под ноги, он удивительно часто бывает прав.

Корабли почти беззвучно соприкоснулись бортами, и члены команды крюками придержали их рядом.

— Командир войска, — обратилась Ингельд к Гатлагу, — командир фланга Ябро сообщил, что Джаркард намерен применить силу. Вас слишком мало, нет никакого смысла жертвовать вашими жизнями. Голос Ардиал, я хочу, чтобы вы меня сопровождали. Со мной пойдут только Голос и мой муж. В конце концов ей удалось переубедить Гатлага.

* * *

Некоторое время Ингельд сидела с закрытыми глазами и молилась. Обращаться к Веслих в открытой лодке было очень трудно. Ощущение тепла и покоя, которое обычно сразу же охватывало ее при молитве, на реке то появлялось, то бесследно исчезало, но она не решилась просить речной народ развести для нее огонь. Она должна вернуться именно сегодня, поскольку празднества Демерна закончились, а небеса по-прежнему ясные. Наступили Темные Дни, которые по народному поверью принадлежат Злой Богине. Ингельд не сомневалась, что завтра взойдет Нартиаш, и город ждал, когда она объявит начало нового года, как это делали ее предки по женской линии в течение шести раз по шестьдесят лет. А потом консорт Бенард возвестит о начале пира.

Даже в Темные Дни прибрежная часть города редко оставалась безлюдной, однако «Радость возвращения» не встретила ни единой лодки при входе в гавань. А на берегу собралась огромная толпа народа — Ингельд еще никогда не видела здесь столько людей. Казалось, весь город пришел на насыпь. Они узнали одеяния Ингельд и развевающиеся на ветру рыжие волосы — и запели в честь своей правительницы. Все началось неожиданно: одинокий детский голосок полетел по ветру, и почти сразу песню подхватило множество голосов. Она звучала все громче и громче, начинаясь от трущоб на окраинах и устремляясь к порту. Когда лодка Ингельд поравнялась с огромными складами, хор стал стройным и дружным.

Нет, они пели не гимн Веслих и не радостную победную песню. То была «Амбиланга», старая и простая народная песня, в которой рассказывалась о возлюбленном, унесенным рекой, при этом до самого конца было непонятно, кто ее поет — мужчина или женщина, умер любимый или только уплыл по реке. Странная и не самая подходящая песня. Однако глаза Ингельд наполнились слезами.

Капитан Мог не мог выбирать причал. Река сильно обмелела, и небольшим лодкам были доступны только главные торговые пирсы. Более того, на пирсе имелось лишь одно место, где пассажиры могли высадиться, поскольку повсюду стеной стояли люди, оставив лишь узкий проход перед храмом Укра в центре торгового района. В проходе высилась одинокая арка, украшенная перьями и лентами, развевающимися на ветру. Ступени под аркой предназначались для правительницы — кто-то их даже вымыл. Двое мальчишек приготовились поймать канаты и привязать их к кнехтам.

Ардиал и Бенард помогли Ингельд сойти на берег. Из-за Оливии Ингельд уже не очень уверенно держалась на ногах, и подъем по ступенькам показался ей неожиданно долгим. Она опиралась на руку Бенарда, а рядом шагал Голос Ардиал в черных одеяниях и с застывшим лицом. Ему опасность не грозила. Даже Стралг предпочел изгнать Ардиала из города, а не убить, как поступил бы с любым другим правителем. За ними следовала Молчальница, держа в руках прялку и веретено. Она должна была засвидетельствовать возвращение Ингельд.

Люди продолжали петь «Амбилангу».

Поднявшись на последнюю ступень, Ингельд остановилась, чтобы отдышаться, взглянуть на врага и улыбнуться толпе. Арка означала, что кто-то планировал торжественную встречу. За аркой в мрачной тишине замерли трубачи и барабанщики, не пытавшиеся помешать песне. Тут же стояла повозка с празднично украшенным троном. Все вместе напоминало телегу для Королевы Овец на Празднике Настра. Веревки, за которые тащили повозку, лежали на дороге, а дети, обычно это делавшие, куда-то разбежались. Ингельд нигде не видела ни Сансайи, ни других старших жрецов и жриц, глав культов и гильдий, представителей старших семей, которые должны были ее встречать.

Огромную толпу сдерживала стена Героев, выстроившихся в шесть рядов. Возможно, здесь собралась вся армия. В центре открытого пространства стоял самопровозглашенный командир войска Джаркард Карсон, а у него за спиной — дюжина веристов, видимо, тот самый особый отряд. Герои, ненавидящие флоренгиан. Все они нетерпеливо улыбались.

Бенард поддерживал Ингельд твердой, но очень холодной рукой. Пение постепенно стихало.

Она остановилась в нескольких шагах от Джаркарда.

— Верни людей в казармы, командир охоты. Они здесь не нужны.

Джаркард был крупным воином, но скорее раздутым, чем мощным. Либо он долго тренировался, либо кривая усмешка навечно застыла на его губах.

— Они будут свидетелями на нашей свадьбе. Я вижу, ты привезла с собой Голос. Очень разумный шаг!

— Он здесь, чтобы принять клятву верности.

— Тогда его ждет разочарование. — Он обратился к Бенарду: — А ты, мальчик, уходи отсюда. Считаю до трех.

— А я, — ответила Ингельд, — до двух.

Хватит уже тянуть. Либо богиня ее поддержит, либо нет.

— Можешь считать сколько угодно, моя милая.

Однако Ингельд показалось, что в его опухших глазах мелькнула тень сомнения. И, каким бы отвратительным он ни был, она не хотела его убивать.

— Лучше не зли меня!

Ухмылка Джаркарда осталась неизменной.

— Раз!

— Раз! — эхом отозвалась Ингельд. — Последнее предупреждение.

— Два!

— Два!

Джаркард открыл рот, чтобы крикнуть «Три», но Ингельд обрушила на него проклятие Веслих. Нет, он не загорелся — в него словно ударила молния. Его накидка и кожа мгновенно обуглились. Башня красного пламени рванулась ввысь, а затем его голова и живот лопнули, объятые пламенем и облаком пара. Его эскорт в ужасе отскочил назад, а толпа закричала — спокойствие сохранял лишь предупрежденный Бенард, но он до боли крепко сжал плечо Ингельд. Сначала простые люди, а затем и веристы попадали на колени. Через несколько секунд командир войска Джаркард превратился в груду дымящихся костей.

Ингельд дрожала — наступила реакция. Никогда прежде она не проклинала человека. Однажды ей пришлось иметь дело с бешеной собакой, но она понятия не имела, что когда-нибудь решится убить человека. Ее бабушка сделала это дважды. Толпа стенала и кричала.

— Лихо! — подметил Ардиал. — Со Стралгом двадцать семь лет назад ты обошлась не так сурово.

Ингельд прикусила губу. Что она могла ответить? «Я люблю Бенарда, а тебя не любила?» Или: «Хорольд был красив, а ты — нет?» Или: «Тогда я была совсем ребенком?»

— Оливии необходим отец, Ардиал, — ответила она. Пожалуй, это больше всего похоже на правду.

— Все-таки жаль, что ты не сожгла Кулака. Миру бы не пришлось так страдать.

— Полагаю, ты мог бы процитировать множество текстов об утерянных возможностях. Свидетельница, — негромко продолжала Ингельд, — кто-нибудь еще ставит мою власть под сомнение?

Молчальница у нее за спиной рассмеялась.

— Ни в коем случае, миледи.

— Ты, командир фланга! — рявкнул Бенард. — Уведи людей в казармы! Всех уведи. Или хочешь стать следующим? Музыканты, играйте.

Только тут раздались приветственные крики, заглушившие трубы. Консорт и правительница зашагали к повозке. Когда они проходили мимо обгорелых костей, Ингельд отвернулась и встретила полный любви взгляд Бенарда. Эти глаза — темные глаза флоренгианина — видели ее насквозь: и радость, и стыд, и облегчение. Он снова сжал ее плечо.

— Молодец! — восхищенно произнес он. — Ты не предупредила, что расплавишь его ошейник.

— Ужас!

— Это было необходимо. Больше такое не повторится, обещаю. Теперь все будет хорошо.

 

ГЛАВА 30

Фабия Селебр никогда не видела таких ровных открытых пространств, как во Флоренгии. Пойма Врогга в Косорде казалась холмистой по сравнению со здешними бескрайними просторами. Дантио называл это место Альтиплано, и у Фабии возникло ощущение, что кто-то выровнял здесь землю: равнина, покрытая мелким гравием и коричневатым лишайником, тянулась во все стороны, насколько хватало глаз. И нигде ни одной травинки. У них за спиной под темно-синим небом шла прямая белая линия, отмечавшая Ледник, который они покинули два дня назад, но даже он выглядел по эту сторону Границы более гладким, чем в Вигелии. Прямая, точно копье, дорога вела вперед. По ней проехало множество колес, прошли тысячи животных, и дорога изменила цвет. А далее мир кончался за привычной стеной. И лишь где-то очень далеко, когда солнце уже стало светить им в спину, возникли первые холмы. Каждая новая куча навоза служила ориентиром и доказывала, что за перевалом следят патрули.

Они попали в новый мир одновременно с наступлением нового года, о чем возвестила звезда Нартиаш, появившаяся на рассвете.

От неутихающего холодного ветра слезились глаза, Дантио по-прежнему хромал, но более всего их тревожило отсутствие воды. В убежище на Первом Леднике имелись кожаные фляги для талой воды. Однако прошлой ночью — если не считать пеммикана — в убежище они ничего не нашли. Теперь, на исходе второго дня, вода в их флягах подходила к концу. А вокруг расстилалась плоская бесконечная равнина, усыпанная мелкими камешками.

— Мы уже близко? — спросил Ваэльс.

Шутка износилась не меньше, чем подошвы башмаков Фабии. Не будь он веристом, его бы кто-нибудь ударил.

— Неизвестно, — ответил Дантио, — но я догадываюсь, что мы рядом. Впереди впадина. Я ее еще не вижу, но уже чувствую.

Ваэльс что-то сотворил с лицом, и у него выпучились глаза.

— Да хранит Веру мои клыки и когти! Ты прав.

«Интересно, что мы будем делать, когда придем», — подумала Фабия. Веритано, флоренгианский Нардалборг, должен быть небольшим поселением. Путники рассчитывали проскользнуть мимо незамеченными, поскольку там находился гарнизон Стралга, но в такой местности не спрячется даже мышь.

— Кто-нибудь уже придумал хорошую историю? — спросил Дантио, тактично не глядя на Фабию.

Ксаран — Мать Лжи. Если кто и способен сочинить правдоподобную историю, то только Избранная. Ночью Фабия уже обратилась к богине с просьбой о помощи, но ответа не получила. Ей самой не грозила опасность, поскольку она могла объявить себя заложницей из какой-нибудь глуши. Дантио прикинулся бы сбежавшим рабом. А вот Орладу и Ваэльсу придется очень нелегко — едва ли вигелианские веристы поверят, что они не повстанцы Кавотти.

— Я ничего не придумала, — сказала она. — Могу лишь предложить рассказать им правду и призвать Свидетельницу, которая подтвердит наши слова.

— Вряд ли у Стралга теперь много Свидетельниц. А тут и вовсе ни одной не найдется.

Ваэльс вздохнул.

— Досадно погибнуть, проделав такой долгий путь.

— Если боги будут к нам добры, — выразил надежду Орлад, — в Веритано окажутся веристы, которых мы знали в Нардалборге.

— Они очень удивятся моему новому цвету кожи.

— А ты прикинешься дурачком и спросишь: «Разве я изменился?»

Для Орлада это была удачная шутка, и все рассмеялись.

— Можете начинать репетировать, — сказал Дантио. — Вижу тучу пыли впереди.

На этот раз деформировались лица обоих веристов, и Фабия отвернулась, чтобы этого не видеть.

— Колесницы. Я насчитал шесть, мой господин.

— Так и есть. Местность патрулирует фланг. — Затем Орлад добавил: — Но это флоренгиане. Пожалуй, мы еще немного поживем.

* * *

Колесницы оказались низкими сооружениями из прутьев на двух колесах, запряженные четверками мохнатых существ, напоминающих черных овец с длинными ногами и шеями. И хотя они были меньше онагров, их маленькие копытца мелькали довольно быстро. На каждой колеснице восседало по два темнокожих молодых человека с коротко подстриженными бородами и без оружия. Три свернули в одну сторону, две в другую. Колесница командира осталась на дороге, и возница в самый последний момент слегка развернул повозку, чтобы командир мог получше рассмотреть путников.

Эти веристы носили что-то вроде шерстяных одеял, скрывающих левое плечо и заколотых под правым. Командир был в голубом, остальные в коричневом.

Командир с отвращением оглядел грязных оборванцев.

— И кто вы такие? Дезертиры?

— Мой господин, — обратился к нему Дантио, — мы очень рады вас видеть! Я Свидетель Мэйн.

Командир скептически приподнял бровь, но спрятал левую руку за спиной.

— Два, — сказал Дантио. — Три. Теперь только большой палец. А теперь все пять.

— Значит, ты говоришь правду!

— Мы никогда не лжем.

— Так говорят. Добро пожаловать во Флоренгию, Свидетель. Я командир фланга Фелис Серпанти. Горд служить Освободителям.

Теперь Дантио улыбнулся во весь рот, точно мальчишка, которого оставили караулить леденцы.

— Как приятно вернуться домой! Я Дантио Селебр, старший сын дожа Пьеро. Орлад Селебр, мой брат, в прошлом командир фланга войска Трайфорса, а теперь свободный человек. Герой Ваэльс Борксон, его преданный сторонник. Леди Фабия Селебр, наша сестра.

— Добро пожаловать! — Фелис посмотрел на своего возницу, глаза которого широко раскрылись от удивления. — Ты знаешь кого-нибудь из них, Димо?

Димо был моложе и стройнее, бородка у него едва начала пробиваться. Его пристальный взгляд польстил Фабии, поскольку она была невероятно грязной после долгого путешествия.

— Нет, мой господин. Я родился позже. Но у дожа действительно было четверо детей, которых забрали в заложники.

— А теперь мы вернулись, — сказал Дантио. — Трое из нас. Насколько я понимаю, Веритано освобожден?

— С прошлой ночи. К завтрашнему дню Мятежник планирует сжечь город. Вы появились здесь на удивление вовремя, лорд Дантио.

— Благодарение богам! А как идет война? Как наш отец?

— Война идет успешно, но ледяных демонов еще не удалось укротить. Насколько мне известно, дож жив. Верно, Димо?

Юноша кивнул.

— Девушка похожа на Оливию, жену дожа, господин.

— По ту сторону Границы война тоже идет успешно, — сказал Дантио. — Мы принесли замечательные вести. Насколько я понял, сам Мятежник сейчас в Веритано?

Фелис смущенно рассмеялся.

— Я этого не говорил. А за вами кто-нибудь идет?

— Нет. Мы сожгли мост через Скачок Кулака и закрыли перевал.

Если прорицатель это говорит, значит, так оно и есть. Фабия не рассказала остальным о своих ночных кошмарах. Командир фланга воскликнул:

— Яйца Веру! Закрыли перевал? Я немедленно отвезу всех четверых в Веритано! — Он взял поводья из рук возницы. — Димо, ты имеешь честь доложить о нашем возвращении.

— Мой господин добр.

Димо повернулся, его накидка упала на дно колесницы, а сам он прыгнул на землю — и через мгновение черный боевой зверь уже мчался по равнине. Мохнатые скакуны шарахнулись в сторону, но не запаниковали, как онагры. Фелис аккуратно сложил хламиду Димо.

Обстановка разрядилась. Командир принялся отдавать приказы своим людям. Когда он кого-то называл, тот соскакивал с колесницы. Темные глаза Фелиса еще раз оглядели четверку путешественников и остановились на Фабии. Он улыбнулся, показав ровные белые зубы — видимо, он был не прочь пофлиртовать. Фабия понимала, что во Флоренгии полно смуглых молодых людей, но едва ли у многих такие же белые зубы — и такое же умение показать интерес к ее особе. Она слишком много времени провела в компании мужчин, которые никакого интереса не проявляли. Он протянул ей руку.

— Леди Фабия? Вы окажете мне честь?

Сообразив, что ей больше не понадобится грязная вонючая постель, которую ей пришлось так долго таскать за собой, Фабия швырнула ее на землю и приняла протянутую руку. Она едва успела ухватиться за поручень, как колесница помчалась в сторону Веритано. В колеснице было тесно — в ней едва помещались двое крупных Героев.

— Все в порядке? — спросил он, обнимая ее рукой за плечи.

— В полном порядке, благодарю, командир фланга. Я умею ездить в колесницах.

— Жаль. — Он оставил руку у нее за спиной, но ладонь положил на поручни — что ж, и так неплохо.

Никогда в жизни Фабия не чувствовала себя такой грязной и вонючей. Ее одежда только что не сгнила прямо на ней. Ее волосы, кожа…

— Вы действительно преодолели перевал Веритано?

— Мои невоспитанные братья отказались меня нести. — Колесница ехала, почти не подскакивая на ухабах. Да, местность тут куда ровнее, чем в Вигелии. Еще три колесницы катили вслед за ними, а оставшиеся веристы ждали, пока за ними приедут из города. — Марно Кавотти здесь, в Веритано?

— Я этого не говорил. — Однако его улыбка послужила Фабии ответом.

Какая удача! Но удача ли? Возможно, у Кавотти тут же появятся собственные планы на заложников, а на их желания ему будет плевать.

— Он удивится, когда нас увидит.

— Верно, даже Марно не ожидал вашего прихода. Впрочем, — с хитрым видом добавил командир фланга, — у него тоже найдутся для вас сюрпризы.

— В каком смысле?

— Скоро сами узнаете.

— А далеко от Веритано до Селебры?

— Около шестидневки на колеснице. Мятежник может преодолеть это расстояние быстрее, если будет смена для гуанако.

— Я должна поехать к матери, — сказала Фабия, почувствовав ком в горле. Нет, она не помнила Оливию, но вдруг представила женщину, в один день потерявшую всех детей. — Я была совсем маленькой, когда меня вырвали из ее рук. А теперь мой отец умирает. Все это так невероятно.

— Наши новости устарели на несколько дней, но я слышал, что освободители и ледяные демоны все еще пытаются обмануть друг друга в окрестностях Селебры. До сих пор ни одна из сторон не осмелилась войти в город. Я слышал… слышал, как кто-то говорил, что судьба Селебры очень важна для Флоренгии. Все решит одно крупное сражение.

— А что вы будете делать с пленниками?

Фелис помрачнел.

— Пленники? Я не знаю такого слова.

Фабия вдруг осознала, что теперь не может отстранений смотреть на происходящее, она сама стала участницей войны — особенно, если Селебра будет иметь такое большое значение.

Дорога привела их в лощину, а потом начала быстро расширяться и петлять. Когда она стала ухабистой, Фелис придержал гуанако, но колесница продолжала подскакивать. Он вновь обнял Фабию за плечи, позволив гуанако самостоятельно выбирать путь. На некоторых поворотах колесница вставала на одно колесо. Фелис явно делал это специально — и ему удалось произвести на Фабию впечатление. Холмы становились выше, появились остроконечные скалы и даже некое подобие башен. Наконец Фабия увидела первую траву.

Вскоре над ними начали летать огромные черные птицы, которые пронзительно кричали, дрались в воздухе или просто парили над землей. На Вигелии водились похожие существа, только меньших размеров. И те, и другие питались падалью. Когда колесница проезжала мимо первой жертвы, Фабия успела заметить крупное тело, покрытое желтым мехом. Она увидела кровь и блеск медного ошейника. Потом появились новые тела. Некоторые напоминали людей, другие так и остались зверями. Среди них Фабия не заметила коричневых или черных. Видимо, к ним отнеслись с большим уважением.

— Это те, кто вчера проиграл сражение?

— Они пытались прорваться к перевалу, — небрежно бросил Фелис. — Конечно, наш командир это предвидел и поставил здесь целую охоту. Благодарите богов, что ни один из них не сумел пройти мимо нас.

Фабия представила, к чему это могло привести, и надолго замолчала.

Долина расстилалась во все стороны, а поросшая травой низина, окруженная холмами, осталась у них за спиной. Воздух стал другим, дышалось легко и приятно. Во Флоренгии было гораздо теплее, чем в Вигелии, Орлад ее об этом предупреждал, наслушавшись своего приятеля Гзурга. Если верить Дантио, большую часть времени здесь было жарко, как в бане. Кстати о банях…

— Это пар? — спросила она, указывая на поднимающиеся в воздух белые плюмажи.

— Теплые ключи, — ответил Фелис. — Здесь берет свое начало Пуиса.

— Кто?

Он с сомнением посмотрел на Фабию.

— Река, текущая через Селебру. Веритано славится своими горячими источниками.

— Нет, это все-таки сон. Не шуми, пожалуйста, я не хочу просыпаться.

Вскоре им встретилась вереница колесниц, отправившихся за людьми Фелиса. Он отпустил Фабию и показал им, что все в порядке, ничего изменилось с той минуты, когда Димо убежал в город. Командир процессии помахал Фелису в ответ.

На изумрудных полях паслись коричневые и черные гуанако. Очевидно, впереди был Веритано — поселение с красными черепичными крышами. Вокруг росли необычные воздушные деревья, и лениво поднимались к небу колонны пара.

— Лучше места на Альтиплано не сыскать, — сказал Фелис. — Раньше здесь было святилище. Лорды и леди приезжали сюда отдыхать на горячих источниках. Но когда Кулак захватил Веритано, Синара ушла.

— Умная богиня.

Они въехали на широкий двор. Вдоль одной стены, уставившись оглоблями в небеса, стояло множество колесниц. С другой стороны люди чистили гуанако. Многие с удивлением смотрели на спутницу Фелиса, который поехал прямо к воротам. Фабия отметила следы запустения — многие плитки во дворе были выбиты, все заросло травой. Колесница остановилась.

У ворот, подперев бока кулаками, стоял великан. Фабия видела немало огромных веристов, больше похожих на зверей, но этот очень сильно пострадал в сражениях и был покрыт черным мехом. Все его тело, а в особенности лицо, были странным образом изуродованы. Во лбу торчал рог размером с большой палец, брови нависали над глазами, словно потолок пещеры, подбородок терялся под зубастой пастью. Он был одет в такую же хламиду, как Фелис, только зеленую и льняную. Башмаки странной формы и медный ошейник дополняли его облачение. Неужели этот монстр — знаменитый Кавотти, человек, который долгие годы умудрялся обводить вокруг пальца лорда крови и побеждать в сражениях?

Он показался Фабии самой отвратительной пародией на человека из всего, что ей доводилось видеть. Даже в Хорольде Храгсоне было больше человеческого.

Он разонравился ей еще больше, когда на его лице появилась улыбка — такие крупные зубы могли быть только у онагров. Чудовище шагнуло вперед и протянуло ей лапу. Фабия с трудом сдержала дрожь и пожала ее, оторвав взгляд от толстых пальцев, заканчивающихся черными когтями.

— Благодарю вас, командир фланга, — пробормотала она, сходя с колесницы.

— Леди Фабия? Я Марно Кавотти. — Он не поклонился, а она поняла, что делать реверанс в таких грязных тряпках просто смешно.

— Я была Фабией Селебр, милорд. И надеюсь снова ей стать после того, как вымоюсь и оденусь. Для меня большая честь встретиться с вами. Вся Вигелия знает ваше имя и поддерживает ваше дело.

От него исходил крепкий животный запах — не такой отвратительный, как от Хорольда Храгсона, но и не человеческий. Он обернулся: из ворот вышла женщина и встала рядом с Кавотти. Простое платье висело на ее угловатой, немного костлявой фигуре. Женщина была немолодой — седина в волосах, морщины на лице, проницательные глаза — впрочем, женщины быстро стареют. Интересно, это его жена?

— Я Гвинетта, миледи, — только и сказала она.

— Рада знакомству.

К ним подъехала вторая колесница. Дантио сошел на землю, стараясь беречь лодыжку, и поклонился женщине.

— Свидетель Вуаль, сестра.

Она улыбнулась.

— Свидетельница Гвинетта, брат.

Еще один поклон.

— Дантио Селебр, господин Мятежник. Для меня большая честь вновь встретиться с вами.

Кавотти в ответ слегка согнул бычью шею.

— Но я вас не знаю.

— Мальчики обращают гораздо больше внимания на старших. Я смутно вас помню.

— Бросьте! Меня сейчас и родная мать не узнала бы. Добро пожаловать домой, лорд Дантио. Вы прибыли в очень любопытное время. — Он вновь посмотрел на Гвинетту, и они переглянулись так, как это обычно делают супружеские пары.

Дантио удивил Кавотти, и Гвинетта пообещала объяснить ему все позднее.

Подъехала третья колесница, с которой соскочил Орлад, тут же отдав честь. Потом он представил себя и Ваэльса на ломаном флоренгианском. Фабия отметила, что Кавотти отнесся к нему без особого восторга. Флоренгианин, посвященный в Вигелии, вызывал подозрение.

— Насколько я помню, у Пьеро было четверо детей.

— Бенард остался, — пояснил Дантио. — Теперь он консорт Косорда.

— Косорд… Почему это название кажется мне знакомым?

Дантио усмехнулся.

— Потому что прежде им управлял Хорольд Храгсон. Хотите знать новости, лорд Мятежник? Приготовьтесь. Бенард убил Хорольда при помощи Орлада и его людей. Орлад своими собственными… зубами убил Терека Храгсона. Командир войска Арбанерик и его «Новый Рассвет» взяли Трайфорс и готовились захватить Нардалборг, когда мы ушли из города. Салтайя Храгсдор пыталась преодолеть перевал с большим эскортом Героев. Она закрыла за собой дорогу, но мы сожгли мост, и она оказалась в ловушке рядом с Границей, не имея запасов продовольствия. Можете считать, она погибла.

— Руки смерти! — взревел Кавотти. — Неужели все это правда, любовь моя?

— Все правда! — Гвинетта всплеснула руками. — Какие чудесные новости!

Кавотти оскалил зубы в чудовищной ухмылке.

— Я вижу, вы, Селебры, не размениваетесь по мелочам? Герой Орлад, ты достоин нашего бога! — Он схватил Орлада в медвежьи объятия и оторвал от земли.

Орладу это не понравилось. Как только его поставили обратно на землю, он прорычал:

— Ты не меньше, Мятежник! — После чего сам поднял Кавотти. Наверное, только за тем, чтобы показать свою силу.

Кавотти рассмеялся и хлопнул его по плечу.

— Значит, весь отвратительный выводок мертв, кроме Стралга?

Фабии не хотелось сейчас говорить о своих подозрениях, но она понимала, что с такими вещами тянуть нельзя.

— Хочу вас предостеречь, милорд. Положение Салтайи действительно кажется безнадежным, но мы все знаем, что Королева Теней служит Древнейшей. Когда мы сожгли мост через Скачок, нам пришлось оставить нашего Следопыта на другой стороне. Никто не знает, как преодолеть реку Пыли. Если такой путь существует, Следопыт его найдет. Вам следует поставить пост в конце перевала, милорд.

Она не говорила об этом своим спутникам, но Кавотти помрачнел куда сильнее, чем они.

— Так и сделаю. Я прикажу немедленно ее прикончить. Так с чего же мы начнем, милорды и леди — с горячей воды? Еды? Новостей? Разговора? Сна?

— Именно в таком порядке, — сказала Фабия. Однако она сильно сомневалась, что у них останется время для сна.

 

ГЛАВА 31

Фабия Селебр сидела в бассейне, в котором вполне могли разместиться шестьдесят женщин. Однако она была здесь одна, бассейн со всех сторон окружал кустарник, и Фабия не боялась посторонних глаз. Хотя скамьи и вымощенное плитками дно покрылись зеленым мхом, вода была чистой и втекала через одну потемневшую от времени бронзовую решетку и вытекала через другую. Фабия погрузилась с головой в воду, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение. Она вынырнула на поверхность только после того, как начала задыхаться. Боги знают, она это заслужила! Никогда она не испытывала такого удовольствия от купания!

Вскоре появилась Гвинетта, принесшая стопку одежды.

— Попробуйте натереть тело этой пастой, миледи. Она очищает и освежает кожу. Другой женской одежды мне найти не удалось. Я буду вам показывать, а вы скажете, какие цвета вы предпочитаете и что вам подходит…

Потом Гвинетта стряхнула пыль со скамейки и присела поболтать, пока Фабия отмокала, мылась и плавала, наслаждаясь теплом и чистотой. Всякий раз, когда ее голова оказывалась над поверхностью воды, она рассказывала о семейных приключениях: как научилась флоренгианскому языку от Паолы, почему Орлад говорит так неуверенно, как Бенард сумел подняться так быстро и высоко, как Ваэльс сменил цвет кожи и волос, и тому подобное. Некоторым вещам могла поверить только прорицательница, и Гвинетта понимала, что у Фабии имелись собственные причины, заставлявшие ее это рассказывать. После того, как Фабия вытерлась самыми мягкими полотенцами из всех, когда-либо попадавших ей в руки — шерсть альпака, что бы это значило? — Гвинетта предложила натереть ее лавандовым маслом. От такого предложения Фабия не смогла отказаться. Она улеглась на скамью лицом вниз. И вновь испытала нечто невыразимо приятное.

— А теперь ваша очередь. Расскажите о Мятежнике. Как вы с ним познакомились?

Нежные пальцы продолжали втирать прохладное масло ей в плечи.

— Наша богиня требует от нас иного поведения, чем от своих последовательниц в Вигелии. Мы не носим вуалей, к примеру, за исключением тех случаев, когда даем показания. Обоим культам запрещено вмешиваться в ход событий, но когда Стралг извратил действия культа в Вигелии и принес это зло через Границу, наша Старейшая приняла решение, позволявшее каждой флоренгианской Свидетельнице помогать противникам Стралга, если она того пожелает — впрочем, в определенных пределах. Мне запрещено посылать людей на смерть, но я могу предупреждать о засадах. Однако лишь немногие из нас на это способны. Боюсь, что из всех последователей моего культа я наиболее терпима к насилию.

Не зная, что ответить, Фабия спросила:

— А давно вы знаете Марно Кавотти?

— Около шестидесяти дней. И без детей, без брака.

— Он пришел в Селебру, чтобы встретиться с дожем. — Голос Гвинетты звучал успокаивающе, но массажистка из нее была неважная. Фабия вдруг вспомнила о Лилин из Скьяра. — Ваш отец был уже очень серьезно болен, а ваша мать правила городом от его имени. Марно поговорил с ней и в последнюю минуту ускользнул из дворца. Иногда он так безрассуден! Я согласилась помочь его людям найти Марно, тогда мы с ним и встретились. Одно за другим… Позднее я поняла, что его главной целью было заманить вигелиан в ловушку, и в результате он сумел одержать большую победу. Под победой он понимает бойню, а потому мое участие получилось не таким уж безобидным, как я надеялась, но это обычное дело для Марно.

Она принялась втирать масло в бедра Фабии.

— Несколько шестидневок назад мы едва его не потеряли. Он попал в засаду между двумя отрядами вигелиан, получил ужасные ранения, его пытали, он чудом остался жив.

— Какой ужас!

— До тех пор он вполне мог сойти за обычного мужчину, не вериста. Да, он был сильным и красивым, как бог. Его воины успели прийти на помощь и спасти ему жизнь, но полностью он не исцелился. Он не жалуется, хотя ему очень нелегко.

Нелегко сейчас тем, кто на него смотрит. Жуткое лицо нагоняло на Фабию страх даже без рога.

— Вы любите друг друга?

— Прорицательницы не влюбляются, миледи. Любовь — одна из форм слепоты.

— Извините. Я не…

Гвинетта неожиданно рассмеялась.

— Однако мы вместе получаем удовольствие. Вы не можете понять, как я сплю с этим огромным рогатым бизоном? Всякий раз, когда мне удается отвлечь его от войны, я делаю это с большой охотой. Должна признать, веристы всегда вызывали у меня желание. Иногда Свидетельница может пасть жертвой собственной силы, и я знаю, что многие сестры привыкают к такого рода удовольствиям. Мы обладаем и другими талантами, не только предвидением. Одна из наших способностей позволяет определять внутреннюю природу вещей и людей. Мы называем это «запахом», хотя он не имеет ничего общего с носом и обонянием. Надо же было дать этой способности какое-то название. А действует она примерно на таком же расстоянии, как и нюх. Мы можем ощущать ложь, яд в кубке, плохие новости в письме, болезни или сгнившие балки. Я могу определить пол ребенка в чреве матери еще до того, как она узнает о беременности. Вы не повернетесь на спину?

Многие веристы полны жестокости. Обычно они добровольно становятся Героями. Внешне они могут быть красивыми, как девичий сон, а на деле оказываются настоящими чудовищами. Марно мечтал стать художником и покровителем искусств, но его поймали на улице Селебры и заставили служить Веру. Если бы боги не навязали Флоренгии Кулака, Марно был бы совсем другим человеком. Ваш брат Орлад тоже. Но все эти упущенные возможности — не более чем нити паутины, из которой прядет Анзиэль.

Глубоко внутри Марно Кавотти остается юным художником, похожим на вашего брата Бенарда, каким вы его описали. А нежность и доброту окружает оболочка из ненависти и жажды крови, превосходящая злобу и ненависть Стралга. Между ними беснуется огонь, который я не в силах описать. Быть рядом с таким человеком для Свидетельницы — нечто ужасающее и возбуждающее одновременно. Он может раздавить меня, уничтожить в одно мгновение, как уже раздавил множество людей, и в то же время он так уязвим и беззащитен, так нуждается в заботе и любви… Только Свидетельница может увидеть эту смесь отчаяния, ненависти и одиночества. Марно не такой, как другие. Я не знаю, что с ним будет, когда война закончится — и я боюсь за него. Если он останется жив, то одержит победу, но тогда его жизнь лишится смысла. Ему некуда вернуться, и у него не будет нормальной семьи и детей. Что он станет делать? Вторгнется в Вигелию?

Фабия не удержалась и спросила:

— А рог не мешает?

Гвинетта рассмеялась.

— Не больше, чем нос!

— Марно, как и я, отмечен судьбой?

Руки, массирующие ее бедро, застыли.

— Брат вам все рассказал?

— Орлад тоже отмечен. Раньше были отмечены Бенард и Дантио, но потом они утратили свой дар.

— Все четверо? Невероятно!

— Так мне сказали. Мятежник тоже должен обладать этим свойством — и как Свидетельница реагирует на телесный контакт с Марно Кавотти?

— Это невозможно передать словами, — ответила Гвинетта. — Еда скоро будет готова, миледи. Садитесь, я расчешу вам волосы.

* * *

Некогда великолепный обеденный зал при Стралге сильно обветшал. Со стен осыпалась штукатурка, и ее небрежно смели в углы. Столы и стулья были сильно повреждены, словно здесь не раз происходили драки, а окна выходили в настоящие джунгли, хотя прежде там был ухоженный парк. Среди разросшегося кустарника виднелись цветы, похожие на красные и белые звезды.

— Изгнанники! — сказал Дантио, наклонившись, чтобы сорвать веточку. — Их еще называют париями. Они зацвели, приветствуя нас! — Он протянул веточку сестре.

— А их можно есть? — спросила она. — Вам не холодно в накидках?

Ее братья преобразились: вымылись и привели себя в порядок. На них были одинаковые коричневые хламиды — очевидно, другой мужской одежды в поселении не нашлось.

— Человек, который вчера носил эту хламиду, за ней уже не вернется, — мрачно проговорил Дантио.

— Да… — Кто, кроме прорицателя, может знать такие вещи?

Тут в комнату вошли Кавотти с Гвинеттой и невысоким широкоплечим веристом, которого представили, как командира охоты Мелчитте. Фабия сразу же потеряла к нему интерес, поскольку следом вошли слуги с подносами еды. Почти тридцать дней она питалась исключительно пеммиканом и бобами. Наконец она увидела настоящую пищу, которой было более чем достаточно для двух женщин и пяти мужчин. Почти вся еда оказалась незнакомой. Столовые приборы отсутствовали, так что приходилось пальцами брать с подносов приглянувшиеся куски. Если все флоренгиане так ведут себя за столом, то Фабии придется привыкать к совершенно новым манерам. Она выбрала нечто, напоминающее пирожок. Когда она его откусила, по ее подбородку потек горячий бульон. У пирожка был приятный мясной вкус. Ваэльс по-идиотски захихикал. От таинственного паштета Фабия решила отказаться, зато взяла маленькую рыбку со следующего подноса. Наконец рядом поставили целую флягу с вином — и делиться ни с кем не надо!

— Обычно мы так не питаемся, — заметил Кавотти. — Но командир гарнизона в Веритано был гурманом. Теперь его повара работают на нас. Они приготовили множество деликатесов для новогоднего пира, а самого командира уже нет. Он достался стервятникам. Попробуйте головы ящериц с острой приправой.

Мятежник был человеком нетерпеливым и вдобавок не таким голодным, как его гости. Вскоре он уже заговорил о делах. Кавотти хотел знать — и чтобы это услышал Мелчитте — все о Салтайе и о том, как был закрыт перевал. Дантио отвечал с набитым ртом.

— Сколько людей она взяла с собой?

— Мы не знаем, хотя Орлад видел никак не меньше шестидесяти. Четыре шестидесятки, если она взяла с собой весь Шестой Караван. Нам известно, что в Нардалборге находилось восемь раз по шестьдесят веристов, однако на перевале такого количества провизии не было.

Когда массивный локоть ткнул ее в бок, Фабия сообразила, что сидит между Ваэльсом и Орладом, и те выбрали ее в качестве переводчика. Она принялась шепотом пересказывать то, что говорил Дантио.

— Естественно, если вы сожгли все запасы, они предпочли бы повернуть назад? — сказал Мелчитте. — Двигаться в нашу сторону намного труднее — к тому же здесь идет война.

Дантио замешкался и посмотрел на Фабию, словно пытался оценить то, о чем она умолчала.

— Да, мой господин, если бы речь шла о ком-то другом, я бы ни о чем не тревожился. Но Салтайя обладает хтонической силой и постарается пробиться во Флоренгию, чтобы воссоединиться с братом. А в Вигелии ее ждет верная смерть.

Кавотти с сомнением поглядел на Дантио.

— Она уже очень стара. У нее не осталось запасов провианта. Даже если с ней шли четыре раза по шестьдесят веристов, они охотнее бы ее прикончили, чем помогли бы спастись. Сколько времени требуется, чтобы уничтожить убежища, Мелчитте?

Командир охоты улыбнулся.

— Два дня вполне достаточно, мой господин. Если мы встретимся с ледяными демонами, они будут измученными и изголодавшимися.

Фабия не могла допустить такого безрассудства. Однако и рассказывать о собственных возможностях в ее планы не входило. Она подозревала, что ее попытки увидеть Королеву Теней каким-то образом блокировались, поскольку в ее снах Салтайя жевала сырое мясо и переходила реку Пыли по мосту из трупов. Фабия не знала, правда это или Мать Лжи насылает на нее кошмары.

— Господин Марно, на вашем месте я бы не стала недооценивать способности Салтайи Храгсдор! Она пятнадцать лет правила Вигелией. Прежде это никому не удавалось. Я не поверю в ее смерть до тех пор, пока не увижу трупа. У нее была еда. И стадо в четыре шестидесятки голов.

В наступившем угрюмом молчании прозвучал негромкий голос Гвинетты:

— Леди может ошибаться, но она верит в то, что говорит.

Мятежник забарабанил пальцами по столу.

— Я хочу стереть с лица земли это место. Если я оставлю здесь гарнизон, то рискую вызвать нападение войск Стралга, которые попытаются вернуть Веритано. Если же он каким-то образом узнает, что его сестра движется в нашем направлении, то наверняка бросит сюда свои силы. Но я понял, что вы хотите сказать. Командир охоты, тебе следует отнестись к этому предупреждению серьезно. Я оставлю тебя здесь с синей стаей на тридцать дней, чтобы вы прикончили всех, кто появится с перевала. У них не будет сил, чтобы сражаться с вами. Когда вы сможете отступить, возьмите всю провизию, которая вам понадобится, а остальное сожгите. Патрулирование следует начать немедленно.

Мелчитте встал.

— Мой господин добр. — Он перешагнул через скамью и направился к двери.

— Когда вернешься, приведи с собой пленника. — Марно ухмыльнулся, и Фабии стало не по себе.

Она заметила, как странно на него посмотрели Дантио и Гвинетта, и вспомнила слова Фелиса о сюрпризе, который приготовил для них Кавотти.

Марно забросил в зубастую пасть круглый зеленый фрукт и спросил:

— Какие у вас планы?

— У нас нет планов, есть лишь желания, — ответил Дантио. — Во-первых, я должен освободить мэйнисток, которых похитил Стралг. Отправившись завоевывать Флоренгию, он не обратил ни малейшего внимания на протесты Старейшей и забрал с собой дюжину прорицательниц. Нам известно, что большинство из них погибли, но оставшимся в живых следует сообщить, что договор нарушен и их страдания закончились. Если мы сумеем их освободить, Кулак ослепнет.

Однако предложение Дантио не вызвало у Кавотти энтузиазма.

— Да, нам это поможет в долгосрочной перспективе. Я согласен, надо освободить несчастных женщин, но прежде всего стоит обдумать, как использовать изменившуюся ситуацию. Гвинетта, можно ли сообщить прорицательницам эту важную новость?

Они втроем принялись обсуждать, как связаться с прорицательницами. Ваэльс улыбался. Орлад хмурился.

— Армия охотно сражается только в том случае, — громче произнес Кавотти, — если есть уверенность хотя бы в небольшом численном преимуществе. Рано или поздно я сумею загнать Стралга в угол, соберу все свои резервы и раздавлю его. Я пришел сюда, поскольку Веритано стал уязвимым. Стралг ошибся в расчетах или сам надеялся заманить меня в ловушку. В любом случае, наживку я проглотил. Я планировал сжечь Веритано, рассчитывая, что он попытается вернуть город, без которого путь на другую Грань для него закрыт. Направив дополнительные силы сюда, он ослабит оборону в другом месте, упростив нам задачу. Но мы не хотим терять людей.

И теперь я узнаю, что у лорда Стралга обратного пути нет. Не только из-за сожженных мостов, но и потому, что Вигелия восстала против отродья Храга. Его братья и сестра мертвы. Он остался один. А это все меняет, нам потребуется иная стратегия. Любой зверь становится особенно опасным, когда его загоняют в угол. Что нам делать — попытаться скрыть новости от Стралга или, наоборот, поскорее его осчастливить? Надо предугадать его реакцию. Как он поступит? Будет прорываться на юг, прекратив попытки вернуться домой?

— Начнет переговоры? — предположил Дантио, но Кавотти явно спрашивал у Орлада.

Между двумя веристами возникло очевидное напряжение.

Орлад задал Фабии несколько вопросов, чтобы убедиться, правильно ли он все понял. А потом неуверенно сказал по-флоренгиански:

— Войдет в Селебру?

Кавотти кивнул огромной головой и оскалил жуткие зубы.

— Наверняка он так и сделает! Займет город и будет держать его в заложниках — а ценой освобождения станет, к примеру, заключение мира.

И как поступит Мятежник? Селебру ждет та же участь, что и Миону?

— Получается, — заговорила Фабия, — вернувшись во Флоренгию, мы обрекли Селебру на уничтожение. Мой господин, прежде всего мы бы хотели навестить отца, если он еще жив, и утешить мать. Мы просим вас о помощи. Вы нам не откажете?

И вновь Кавотти оскалился.

— Я хочу уничтожить Стралга. Все остальное не имеет значения. Ваша просьба должна быть рассмотрена с учетом того, что идет война. Я сообщу вам о своем решении, как только его приму. В этой кошмарной игре в тегаль я должен показать вам еще одну фишку, хотя и не такую существенную, как прочие.

Кавотти стоял лицом к двери, а Фабия — нет. Она обернулась на странный шум.

Командир охоты Мелчитте вернулся, толкая идущего перед ним пленника, который был выше его ростом и примерно в три раза худее. Флоренгианин со скованными руками и ногами шел, приволакивая босые ноги. Он был одет лишь в грязную набедренную повязку, такую узкую, что ее не хватило бы даже на рукав Кавотти. Фабия разгневалась: он же еще совсем мальчишка! Зачем так обращаться с ребенком?

Она повернулась, чтобы сказать об этом, но увидела ужас на лице Дантио. Фабия внимательнее посмотрела на пленника. А тот, в свою очередь, не сводил злобного взгляда с Кавотти, тщетно скрывая вполне объяснимый страх. На кого же он похож? Она видела это лицо во сне. И на одной из скульптур Бенарда. А еще она полгода провела с Салтайей Храгсдор.

— Мой господин, — молвила она, поскольку все остальные подавленно молчали, а усмешка Мятежника ей не понравилась. — Очевидно, вы захватили в плен одного из внебрачных сыновей Стралга. Однако он еще ребенок. Зачем было заковывать его в цепи?

Мятежник перевел тяжелый взгляд на Фабию.

— Надо было его проучить.

— Они меня боятся! — крикнул мальчишка.

— Раз он способен вам отвечать, то я не могу не восхищаться его мужеством, если не умом. Вы боитесь, что он сбежит? Неужели ваши боевые звери не способны выследить беглеца?

Кавотти ухмыльнулся. Фабия повернулась к мальчишке, который с изумлением глядел на нее. Она догадалась, кто он такой — неужели и он ее узнал, совсем как Бенард в их первую встречу? Теперь она поняла игру Кавотти. Охваченная яростью, Фабия вскочила на ноги и подошла к мальчику.

— Я Фабия Селебр. А как зовут тебя?

Даже сейчас, с опущенными плечами, мальчик был выше ее ростом.

— Чайз Селебр, — ответил он после недолгих раздумий.

Нет — Чайз Стралгсон! В ее видении Стралг куда-то тащил ее мать.

— Значит, ты мой сводный брат.

Он кивнул, но голову поднимать не стал, словно боялся удара.

— Ты так похожа на маму!

— Приятно слышать! А ты очень похож на своего отца. Рада с тобой познакомиться, брат Чайз! — Она поцеловала его в щеку. — А это твой старший брат Дантио.

Дантио успел прийти в себя и решил поддержать Фабию. Он подошел к юноше и обнял его.

— Рад встрече, брат Чайз. Мы не знали о твоем существовании, но не станем держать на тебя зла. Как мама?

Юный Чайз выглядел так, словно на него обрушилось небо.

— Хорошо, — пробормотал он. — Во всяком случае, так было, когда меня… похитили. Похитили эти…

— Не тычь палками в медведей, Чайз, когда сидишь с ними в клетке, — быстро сказала Фабия. — А это… наш младший брат Орландо. Но лучше называть его Орлад.

Несколько мгновений Орлад свирепо смотрел на худого юношу, а тот с ужасом взирал на вериста.

— Почему бы мне попросту не оторвать ему голову? — осведомился Орлад.

— Не рычи, — сказала Фабия. Как ни странно, Чайз вроде бы понял их слова. Быть может, отец учил его вигелианскому, как Паола учила ее флоренгианскому?

Орлад перешел на флоренгианский.

— Добро пожаловать. Чем больше братьев в семье, тем лучше. — Однако из-за стола он не встал.

— Спасибо, — ответил Чайз.

Оказавшись среди родственников, готовых стать его союзниками, он вздернул подбородок и бросил торжествующий взгляд на Кавотти. Что ж, мальчишка не лишен мужества.

— Скажите, мой господин, как получилось, что мой брат в плену? — спросила Фабия.

— Сначала объясните, как вы его узнали. — Кавотти прожил бы совсем недолго, если бы доверял первым встречным.

Фабия не собиралась говорить ему о видениях, посланных Ксаран.

— Я знала, что Стралг похитил мою мать, и теперь понимаю, зачем он это сделал. Кроме того, я знакома с братьями и сестрой Стралга, а мой брат Бенард изобразил его на мозаике. Пожалуйста, снимите с него цепи. Вы же знаете, он никуда не сбежит.

— Освободи щенка, командир охоты, — распорядился Мятежник. — Ваш отец умирает, миледи. Совет должен избрать нового дожа, а этот паскудник начал вести себя так, словно он принц крови. Едва ли старейшины настолько безумны, что выберут его самостоятельно, но Кулак может их заставить. Вот почему мы постарались лишить их такой возможности.

— Он хочет использовать меня, чтобы заманить в ловушку отца! — прорычал Чайз.

Мальчик немного все перепутал. Увы.

— У него завышенные представления о собственной значимости, — сказал Кавотти. — Стралг даже улицу не перейдет ради его спасения.

— Если вы видите в нем фишку для политической игры, то и Кулак может думать так же, — заметила Фабия, понимая, что теперь сама тычет палкой в медведя.

Тут вмешался Дантио, задав вопрос, который было необходимо задать.

— А наш отец назвал преемника, мой господин?

Кавотти рассмеялся.

— Похоже, что назвал. Ко всеобщему удивлению у него хватило сил выразить мнение умирающего.

— И?..

— Он сказал: «Победитель!» — Из-за густых бровей взгляд Кавотти показался Фабии особенно жутким. — Быть может, он имел в виду Стралга. Однако вряд ли речь шла о Чайзе.

— Тогда решение будут принимать старейшины, — заключила Фабия. — Поскольку мы вернулись, и у них теперь большой выбор, вы позволите нашему сводному брату сопровождать нас в Селебру?

— Сядьте все! — рявкнул Кавотти. Цепи Чайза с грохотом упали на пол. — И ты, мальчик. Поешь, если голоден. Миледи, Селебра находится на территории Стралга. Вы — сбежавшие заложники. Понимаете ли вы, какая опасность угрожает вам в городе? — Он посмотрел на Орлада. — Особенно тебе. Ни один флоренгианин с медным ошейником не смеет войти в Селебру. Понятно?

Орлад кивнул.

— Я готов рискнуть.

— Мы все готовы, — добавил Дантио.

— Ваши шеи — не моя забота, — пожал плечами Кавотти. — Я не сомневаюсь в вашей верности, но ублюдку не доверяю. Он останется здесь. Мои люди попытаются доставить вас в Селебру. Однако никаких гарантий я вам не даю. И если доберетесь туда благополучно, постарайтесь не привлекать к себе внимания.

Чайз, уплетавший за обе щеки, выговорил:

— Он хочет меня использовать, чтобы заманить моего… заманить Кулака в Селебру и сжечь ее, как Миону.

Фабия, которой такая мысль уже приходила в голову, заметила:

— Твой отец слишком умен, чтобы дважды попасть в одну и ту же ловушку, Чайз.

Однако Мятежник мог оказаться еще хитрее.

 

ГЛАВА 32

Чайз Селебр со смешанными чувствами наблюдал за отъездом новых родственников. С их стороны было бы разумно отрубить ему голову, но они вроде бы решили принять его в семью. Дела начинали поправляться. С него сняли проклятые цепи.

Если Стралг проиграет войну, Чайз Селебр останется братом дожа. Если Стралг победит, Чайз Стралгсон будет сыном Кулака. Однако дома он чувствовал бы себя увереннее. Ему позволили услышать, как Мятежник велел командиру охоты Мелчитте хорошо обращаться с пленником, пока тот будет вести себя прилично, и убить его в противном случае — или если Кулак попытается захватить Веритано. Чайз считал, что нечестно делать его заложником желаний отца.

Он вернулся в комнату и устроил себе праздник, доев все, что осталось на столе — за исключением луфаря, которого он не любил, — а потом опустошил фляги с вином. Мир сразу приобрел куда более приятный розовый оттенок.

Мелчитте заглянул в комнату.

— А вот и ты! — Он оглядел стол. — Свинья!

— Мать всегда говорила: «Добру нельзя пропадать».

Свиное рыло ответило:

— А ты, конечно, всегда ее слушаешься. Ну, ублюдок, мне велели хорошо с тобой обращаться. Веди себя скромно, и мы поладим. В противном случае все споры закончатся в мою пользу. Тебе ведь известно, что боевые звери выследят кого угодно и опередят любую колесницу? А что бывает с беглецом, когда его догоняет стая?

Чайз попытался сострить:

— Что вы, мой господин! Я так славно поел! Да и зачем мне убегать? Кормят здесь лучше, чем во дворце. Через день-другой мне потребуется девушка, но пока это не срочно… если только у вас не найдется где-нибудь лишняя?

Мелчитте рассмеялся и ушел. Веристы-повстанцы мало отличались от тех веристов, с которыми до сих пор Чайз имел дело. Будь понахальнее и побольше ругайся — и они начнут есть из твоих рук.

А сейчас неплохо бы прилечь. Из-за цепей ему вот уже несколько суток не удавалось как следует выспаться, а сегодня он набил живот и хорошо выпил. Однако даже в подпитии он додумался вытащить ключ из замка своей комнаты и спрятать его под расшатавшейся плиткой пола.

На следующий день, когда в животе все улеглось, он начал слоняться по городку: искупался, изучил загон с гуанако, мельком взглянул на груду тел, которую Герои называли кормушкой для птиц. Когда ему все это наскучило, Чайз принялся болтать с веристами. Среди такого количества людей обязательно найдется тот, кто не устоит перед улыбкой обаятельного парня, и очень скоро Чайз познакомился с Сесто Панотти, командиром заднего фланга синей стаи. Сесто был немногим старше Чайза и не менее привлекательным — впрочем, Чайз не искал серьезных отношений. Он предпочитал девушек, но ради стоящего дела мог немного и потерпеть.

Сесто потерял одного Героя в сражении, и у него осталось одиннадцать человек на шесть колесниц. Ничего страшного ведь не будет, если он возьмет с собой Чайза на патрулирование? «Я поеду с тобой, Сесто?» Сесто заинтересовался и спросил разрешения у вожака стаи. Тот пожал плечами и согласился. Наблюдать за возможным приближением сил Стралга со стороны моря — задача ответственная, но задний фланг патрулировал перевал, а оттуда до самой весны никто не придет. Командир посоветовал новому другу найти подходящую хламиду и готовится к отъезду после полудня.

Флангу Сесто достались легкие быстрые колесницы из гнутого дерева и ивняка, а обода колес с четырьмя спицами были укреплены бронзой. Для охоты Сесто прихватил колчан, вот только вместо стрел в нем лежал топор с длинной ручкой. В колесницы впрягли по четверке гуанако — подъем на Альтиплано предстоял долгий. Тем не менее они не торопились.

— Никогда не управлял четверкой, — с надеждой сказал Чайз.

— Что ж, самое время попробовать. — Командир фланга передал ему поводья.

В колеснице было тесновато, а хламида с двух сторон открывала тело. Вскоре Сесто воскликнул:

— У тебя отлично получается! — И одобрительно хлопнул Чайза по заду.

Ну да ладно. Чайз знал, какую цену ему придется заплатить, а править такой упряжкой было здорово. Жаль только, что остальные воины фланга ехали совсем рядом и видели, что делает их командир.

— Далеко нам ехать? — спросил Чайз.

— А как далеко ты бы хотел?

— Я про другое. А вообще ты уже далековато заехал. Лучше подожди до ночи, и поиграем вместе.

— Обещаешь?

— Конечно! Мне нужно получить пару уроков, а ты парень что надо. — Дверцу со стороны Чайза можно было запереть изнутри. — Я хотел узнать, насколько мы должны углубиться в Ледник?

— До второго убежища. Мы все там уничтожим и сожжем. Вот зачем я взял топор. Первое убежище вчера уже сожгли. — Сесто захихикал. — Смерть ледяным демонам! Не видать им пощады.

Чайз вспомнил о груде тел и ничего не ответил. Он и сам был ледяным демоном.

* * *

Поездка стала увлекательнее, когда они поднялись на Альтиплано. Дав гуанако отдышаться, Сесто подстегнул их, и они помчались вперед, словно морской шторм. Здорово! Ветер трепал волосы Чайза, и колеса словно летели по воздуху. К тому же Сесто теперь обеими руками вцепился в поручни. Жаль только, что дорога такая прямая, а тучи пыли скрывают Ледник. Вот это жизнь! Когда-нибудь у Чайза будут собственные гоночные колесницы.

Очень скоро они промчались мимо обгорелых останков первого убежища.

— Тпру! — сказал Сесто. — Здесь мы должны притормозить, Убийца. Похоже, у нас появилась компания. Их двое?

Их было трое. Чайз обладал превосходным зрением, но с веристом лучше не спорить.

Очень скоро выяснилось, что их трое, и они едва ковыляли навстречу. Они кутались в меха, однако Чайз сразу понял, что это веристы. Сесто забрал у него поводья и остановил фланг примерно в шестидесяти шагах от незнакомцев. Те упали на колени.

— Пощады? Они просят пощады! — Сесто вытащил топор и оглядел своих воинов. — Надо было просить о пощаде шестнадцать лет назад. Нам приказано убивать без разговоров. Добровольцы есть? — Поднялось десять рук. — Рауль, ты пропустил прошлую схватку. Не переходи в боевую форму без надобности.

Рауль соскочил с колесницы, улыбаясь и сжимая в руках топор. Чайз отвернулся. Даже трое не смогли бы оказать ему сопротивления, поскольку они были совершенно измучены. Рауль управился быстро. Когда они проезжали мимо, никто из вигелиан не шевелился.

— Тошнит, сынок? — спросил Чайза командир фланга.

— Можно было их допросить.

— А ты понимаешь, что они бормочут?

— Немного, — признался Чайз. На самом деле он свободно говорил по-вигелиански.

— Ну, тогда попробуем что-нибудь выяснить у следующих, если попадутся.

Вскоре они увидели еще одного вигелианина, очень высокого, бредущего по дороге навстречу. Потом стало ясно, что их двое — один нес на спине другого.

Когда колесница к ним подъехала, крупный вигелианин опустился на колени, поставил на землю второго, а сам рухнул в пыль. Второй стоял над ним, с мольбой протягивая вперед руки, словно рассчитывая остановить спешащих к ним убийц. Его белые волосы растрепал ветер, отмороженный нос почернел, он потерял два или три пальца. Сесто подъехал довольно близко, чтобы Чайз мог задать ему вопросы.

Однако веристы не носят длинные волосы. Этот человек — не верист. И не мужчина. У нее были необычные глаза. Безумные глаза, которые смотрели на Чайза так, словно знали, кто он такой.

 

ГЛАВА 33

Орлада Селебра потрясло знакомство со знаменитым Мятежником. Кавотти обладал всеми качествами, необходимыми вождю — решительностью, быстротой мышления; ему всюду сопутствовал успех, его обожали рядовые воины; да и мощное телосложение недостатком не назовешь. Он не стал требовать от Орлада никаких клятв, лишь протянул ему огромную ладонь и сказал: «Твои враги — мои враги!» С такими словами Герои обращаются друг к другу, когда говорят на равных, а потому Орлад с радостью пожал протянутую руку. Клятва вызвала бы затруднения, поскольку их цели могли и не совпадать, если Марно ради убийства Стралга захочет уничтожить Селебру.

К тому же Мятежник не любил тянуть время. Если Селебры хотят идти с ним, пусть выступают сразу. У Кавотти была собственная большая колесница, запряженная шестеркой гуанако. Обычно он путешествовал в сопровождении шести телохранителей, трех из которых сегодня заменил на Орлада, Ваэльса и Дантио, заметив, что Орлад и Ваэльс легко компенсируют отсутствие боевых навыков у Дантио. Он был бы прав, если бы они полностью пришли в себя после тяжелого путешествия через перевал. Фабии Кавотти предложил втиснуться рядом, если она пообещает не дышать, и та пообещала. Орлад рассчитывал на откровенный разговор Героя с Героем, но сразу понял, что в колеснице для этого слишком тесно.

Его возницей оказался вожак стаи Таббео, закаченный в боях ветеран, утверждавший, что собственными руками — и зубами, естественно — прикончил семерых вигелиан. Орлад мог похвастать и большим числом жертв, но Таббео интересовали сыновья Храга. И еще он охотно выслушал рассказ Орлада о Салтайе, терпеливо поправляя его ошибки во флоренгианском.

Местность вокруг была покрыта буйной растительностью и радовала глаз. Орлад невольно вспомнил детство, которое прошло среди однообразных болот Нардалборга. Да и животные здесь были другие, и деревья, и дома… Лишь погода оставалась такой же: солнце то и дело сменялось дождем. Хотя дожди здесь были заметно теплее. Кавотти сразу велел ехать быстро, и они часто меняли гуанако. Официально считалось, что эти земли находятся под контролем Стралга, но Кавотти изменил соотношение сил, и местные жители охотно оказывали ему помощь.

Он запросто путешествовал по ночам; спал пару часов и снова отправлялся в путь. Перерывы на еду продолжались ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы запрячь новых гуанако. Усталость окутала Орлада, точно туман. В следующие три дня он едва ли обменялся несколькими словами с остальными, хотя ему ужасно хотелось узнать, что Фабия сумела почерпнуть из беседы с Мятежником. Он так и не успел с ней поговорить, когда они въехали на ферму возле Монтеголы, располагавшуюся совсем недалеко от Селебры.

* * *

Орлада разбудил стук колес и неожиданный запах сена. Он сразу вспомнил, что они в Монтеголе. Отсюда уже было видно Селебру — так ему сказали; утром он сможет взглянуть на родной город. Очевидно, солнце уже взошло, и ему показалось, что наступающий зимний день будет жарким. Ваэльс спал рядом. Орладу потребовалось всего несколько мгновений, чтобы превратить одеяло в хламиду и соскользнуть вниз по лестнице. Когда он остановился на пороге амбара, чтобы оглядеть двор, Орлад услышал, как по лестнице спускается Ваэльс.

Во дворе стояла повозка, запряженная четырьмя гуанако, а рядом на скамейке устроился мальчишка. Дом и два сарая из ивовых прутьев и соломы выглядели ухоженными. Прямо с того места, где остановился Орлад, можно было разглядеть Селебру. Город оказался гораздо больше, чем он себе представлял. Сердце заколотилось у него в груди.

— Я бы сейчас мамонта съел, — заявил Ваэльс, потягиваясь и моргая под ярким солнцем.

— Хороший денек, почти как летом.

— Мы больше не в Нардалборге, мой господин.

На востоке собрались дождевые тучи, и стало ясно, что скоро погода переменится. Дантио и Фабия вышли из дома, за ними появился хозяин. Кавотти еще вчера вечером исчез по каким-то своим делам.

Фермер, которого звали Элигио, носил крестьянскую набедренную повязку, но не скрывал медного ошейника — безумие с его стороны, ведь эти земли принадлежали Стралгу. Когда Орлад спросил о его звании, тот коротко ответил: «Шпион». У него имелся серьезный повод для паршивого настроения. Элигио был не старше Ваэльса, но уже потерял руку и глаз — больше он никогда не сможет принять боевую форму. Его жена, Кармина, выглядела слишком молодой, чтобы иметь двоих детей. Стряпала она превосходно, но Орлад отказался от мыслей о завтраке.

— Ты мог бы предупредить, что мы уезжаем.

Элигио даже не посмотрел в его сторону.

— Вы остаетесь. Ступайте обратно на сеновал и постарайтесь никому не показываться на глаза.

И он быстро заговорил о чем-то с возницей на флоренгианском.

— Или попросите Кармину угостить вас луковыми блинами, — добавила Фабия. — Мне кажется, сами боги не отказались бы здесь позавтракать. — Она поставила ногу на колесо и ловко забралась внутрь, словно всю жизнь ездила в повозках.

— Хорошие ноги, — заметил Дантио и осторожно последовал за сестрой.

Элигио и мальчишка продолжали о чем-то спорить, размахивая руками. Орлад подошел вплотную к фермеру.

— Почему они уезжают? И почему мы остаемся?

— Не беспокойся. Им можно доверять, Орлад, — быстро сказал Дантио.

— Все равно я хочу понять, что происходит.

Элигио посмотрел на Орлада, как на слабоумного.

— Они поедут в город, где их поселят в безопасном месте. И не спрашивай меня, где оно, потому что я сам не знаю. Вы оба останетесь здесь. Никто не может войти в Селебру, не показав свою шею мерзавцам, стоящим на страже у ворот.

— А мы с Ваэльсом попадем в город?

— Расскажу, когда придет время.

— Почему не сейчас?

— Чем меньше вы знаете, тем безопаснее для всех.

— А почему бы нам не поехать позже всем вместе? — Орлад с удивлением обнаружил, что волнуется за брата и сестру.

Элигио закатил единственный глаз.

— Потому что они не Герои, умник! Короче, вам нужна моя помощь или нет? Если да, то заткни пасть.

— Ты говоришь на вигелианском! — с опозданием сообразил Орлад.

Флоренгианин оскалил зубы, похожие на пилу.

— В свободное время я помогаю допрашивать пленников. — Он посмотрел на Дантио. — После захода солнца оставь вещь, которую я тебе дал, у тройного фонтана. И время от времени проверяй, не забрали ли ее. Если до рассвета не заберут, попробуй еще раз следующей ночью. Если и тогда не выйдет, значит, их уже не стоит ждать. В случае чего оставьте там же разбитый горшок. Они вернутся и будут ждать новостей.

Стараясь сохранять спокойствие, Орлад улыбнулся Фабии и Дантио.

— Тогда до ночи. Двенадцать благословений вам. Передайте маме, что я ее люблю. И скажите, что я просто обожаю мясо с кровью.

— Двенадцать благословений и тебе, — ответил Дантио. — Все передам.

— Ведите себя хорошо и не устраивайте драк, — напутствовала Фабия.

Ваэльс улыбнулся ей обворожительной улыбкой и спросил:

— А что?

Когда повозка с грохотом выехала со двора, Элигио буркнул:

— Есть хотите?

— Очень даже, — ответил Ваэльс. — А потом покажешь нам, как обращаться с гуанако. Пока я знаю о них лишь одно — пахнут они не так ужасно, как онагры.

Орлад уже знал, что и лягаются гуанако не так больно, но решил об этом не упоминать.

 

ГЛАВА 34

Чайз Стралгсон никогда прежде не испытывал такого страха. Даже в ту ночь, когда его похитили, поскольку тогда он был изрядно пьян. А сейчас…

Сейчас солнце садилось, и Чайз мчался в колеснице по дороге, не в силах справиться с четверкой гуанако. Колесница раскачивалась и подпрыгивала на ухабах. Они неуклонно приближались к Веритано, а Сесто бежал сзади и кричал, чтобы он остановился. Лучше всего ему теперь выпасть из колесницы и свернуть себе шею. Или выбросить Салтайю, но на это он особых надежд не питал.

Он всегда знал, что у него есть сводные братья и сестра по другую сторону Границы. Но никто ни разу не упоминал о тетке. Об отвратительной, безумной, вонючей, ужасной тетке. Тетке, которая поклоняется Ксаран! Тетке, которая его сглазила и прикончила десять веристов.

Сесто обещал — в его речи появилась странная протяжность — что они сумеют проехать мимо Веритано по кружной дороге так, что Свидетельница Гвинетта ничего не заметит. Однако Чайз не умел править колесницей. Где-то неподалеку было еще два патруля Мелчитте. Да и погибших на Альтиплано веристов скоро хватятся. Боевые звери могут с легкостью опередить гуанако, не говоря уже о том, чтобы взять их след даже через много часов. А когда они догонят убийц, то разорвут их на части.

У Салтайи был совершенно изможденный вид, от нее воняло гнилым мясом. Она потеряла пальцы рук и ног и большую часть носа. И зубы. Старуха настолько ослабла, что Чайзу приходилось поддерживать ее одной рукой, чтобы она не выпала из колесницы. Он бы мог обвязать поводья вокруг пояса, чтобы самому не вывалиться наружу, но это была техника охотников, а он не успел ею овладеть. Он понимал, что должен ехать прямо в Веритано, чтобы позвать на помощь людей с веревками и лопатами, которые свяжут и похоронят Избранную. Однако Салтайя ему не позволит. Он сделает так, как она скажет.

И передаст Сесто все распоряжения Салтайи. И Сесто послушается. Она не говорила по-флоренгиански, однако это ее не остановило. Сначала она поработила Чайза и Сесто, а потом через них отдала приказы остальным веристам. Она заставила их построиться и проковыляла вдоль строя, поочередно что-то бормоча каждому. Затем им было приказано раздеться и встать на колени. А потом они стояли на коленях, пока командир фланга разбивал им головы деревянным топором, а она читала молитву Злой богине!

Если верист, командир фланга, убил своих людей по ее приказу, то разве по силам мальчику, вроде Чайза, ей сопротивляться? И все же он не особенно собой гордился. Его вырвало, когда Сесто начал убивать товарищей, а когда Салтайя его поцеловала, тут же обделался. Теперь от него пахло не лучше, чем от Салтайи. Чайз с ужасом смотрел вперед, а колесница стремительно неслась вниз. Салтайю, похоже, это совершенно не тревожило.

— Сколько тебе лет, племянник?

— Шестнадцать. Только что исполнилось.

— И такой высокий! Ты уже посвятил себя какому-нибудь богу?

Он содрогнулся. Зачем ей это знать?

— Нет. Повстанцы меня похитили перед самым окончанием года.

— Хорошо. Что там за дым?

— Пар, который поднимается над горячими ключами.

— О, мне бы не помешало вымыться. Да и тебе. Останови возле теплого пруда.

— Постараюсь, — пробормотал он.

Чайз не мог повернуть четверку гуанако одной рукой, но если он отпустит тетю, она может пострадать, а этого нельзя допустить.

— Расскажи о войне, — велела она.

— Я ничего не знаю. Похоже, Мятежник побеждает. Все сражения заканчиваются его победами.

— Тогда расскажи о своем отце.

— О каком отце?

— Не шути со мной, мальчик, или я прокляну твои яйца.

— Я ничего не знаю! — взвыл Чайз. — Стралг? Я его никогда не встречал и не помню. Он…

Чайз хотел сказать: «Он меня не любит», но понял, что это прозвучит смешно. Разве теперь кто-нибудь сможет любить? Он вступил в союз с Ксаран и подчиняется ее Избранной. Он помогает убивать людей.

* * *

Сесто их догнал и объяснил Чайзу, как остановить гуанако. Когда четверка перешла на шаг, Чайз сказал Сесто, что нужно найти горячий пруд. Вскоре командир привел их туда, где они могли помыться. Салтайя велела Чайзу на руках спустить ее на землю.

— Раздень меня! — крикнула она, размахивая изуродованными руками.

Естественно, он подчинился. Салтайя выглядела ужасно, ее тело приобрело цвет старой кости, все ребра торчали наружу.

— Помоги мне войти в воду. И сам войди. Скажи ему, чтобы тоже вымылся. — Руки у Сесто были по локоть в крови.

Все трое уселись в горячей воде. На небе выглянули звезды. У Чайза не было возможности подумать о погибших людях, поскольку Салтайя все время задавала вопросы, и ему приходилось либо отвечать, либо обращаться за нужными сведениями к Сесто. Война, осада Веритано, внезапное появление вчерашних путешественников. Тетка слушала очень внимательно, а потом заставила повторить все, о чем Селебры беседовали с Мятежником — и что он слышал. Допрос был долгим и мучительным. Салтайя нисколько не торопилась, хотя боевые звери уже могли напасть на их след.

— И как ты доставишь свою дорогую старую тетушку в Селебру?

Чайз перевел Сесто:

— Мы должны отвезти ее в Селебру. Как это можно сделать?

Лицо Сесто задергалось, да и говорил он как-то странно:

— Нужно плыть по реке, иначе нас поймают.

— А где найти лодку?

— Есть маленькие лодки. Река здесь довольно узкая, пока не приблизится к городу.

Чайз обхватил себя руками, на него накатила тоска.

— А разве они не могут бежать по обоим берегам до тех пор, пока не догонят нас?

— Боевые звери не могут бежать вечно, мальчик. А лодки плывут себе и плывут.

Чайз рассказал Салтайе о реке и лодке. Она удовлетворенно захихикала.

— Ты все устроишь. Он будет выполнять твои распоряжения, если ты скажешь, что они от меня. Если тебе потребуется что-нибудь от кого-то другого, просто дай мне знать, и я возьму его под Контроль так же, как его. — Она указала на Сесто.

— И меня, — пробормотал он.

Она потрепала его по плечу изуродованной рукой.

— Нет, племянник. Тебя я под Контроль не беру. Его я заставляю подчиняться, не стану отрицать. Он знает, что я это делаю, но не может противиться. А ты помогаешь своей старой тетушке потому, что этого хочешь, верно?

— Да, тетя. — Он не мог с ней спорить, потому что ему было безумно страшно.

— Ты хочешь наказать людей, которые так ужасно со мной поступили, а? Ты хочешь помочь своему отцу победить Мятежника? Хочешь стать дожем?

Правильно ли он ее понял?

— А это возможно, тетя?

— Еще бы! Если я могу отправить фланг Героев к Ксаран, то как мне помешают дряхлые советники?

— Конечно, тетя! — Святые двенадцать! Это полностью меняет дело.

— Если ты отведешь меня к Марно Кавотти, мятежа просто не будет.

— Да, тетя, конечно.

«Привет, папа, мы с тетей Салтайей приручили для тебя Мятежника. В сумке его голова. И старейшины избрали меня дожем…»

— Мы, дети Храга, держимся вместе и помогаем друг другу!

— Конечно, я сделаю все, что прикажете, тетя!

— А как мы попадем в город?

Чайз повернулся к Сесто, который задрожал еще сильнее. Отдавать приказы командиру фланга было приятно.

— Как нам войти в Селебру?

— Я не могу войти. Ледяные демоны охраняют ворота. Они меня убьют.

— Зато я могу. А как быть с ней?

Сесто заморгал, пожевал губу, приподнял брови — казалось, части его лица двигаются независимо друг от друга.

— Они начнут задавать вопросы вигелианской женщине. Здесь таких нечасто встретишь.

Чайз перевел его слова Салтайе.

Она была безумнее бешеной кошки, но глупой ее никак нельзя было назвать.

— Парень Селебр — тоже верист. А с ним еще один. Как они войдут в город?

Чайз перевел…

Сесто заскулил как от боли.

— Мятежник отведет Селебров к командиру фланга Элигио. Он владеет фермой, расположенной неподалеку от городских ворот. У него есть друзья. Он помогает людям проникать в город и умеет их оттуда выводить.

— Ты знаешь это место? — спросил Чайз.

— Никогда там не бывал, но его легко найти. Оно находится к югу от Монтеголы.

Салтайя вновь захихикала.

— В таком случае мы отправимся туда и поговорим с командиром фланга Элигио. Пожалуй, нам пора. Чайз, одень меня. Теперь понимаешь, зачем я заставила тех веристов снять одежду, пока Сесто не испачкал ее кровью?

Когда Чайз с Салтайей выбрались из пруда, он сказал:

— Если вы хотите встретиться со Стралгом, тетя, то вам не надо в Селебру. Его там не будет.

Она широко улыбнулась. Ее рот был подобен гниющей помойной яме, в глубине которой пряталось несколько почерневших зубов.

— Хорошо, хорошо! Ты начинаешь приносить пользу. Твой отец может подождать, мальчик. Сейчас гораздо важнее твоя сестра.

— Вы имеете в виду Фабию? — Он успел забыть, что у него есть сестра.

— Да, речь именно о ней. Раньше она называла себя Френа. Но это не имеет значения. Имеет значение лишь то, как она умрет! Понимаешь?

— Э-э-э… да, тетя.

— Ее смерть будет ужасной и очень медленной. Из-за того, что она со мной сделала.

— Конечно, тетя. — Чайз закончил вытирать ее костлявое тело одной хламидой, а потом накинул ей на плечи другую. — А смерть ее братьев? — Ему бы не хотелось иметь соперников.

* * *

Перед рассветом они украли лодку. Две собаки было залаяли, но потом передумали и убежали в темноту, повизгивая от ужаса. Их хозяева либо спали, либо у них хватило ума не вмешиваться. Старуха заставила Сесто отпустить измученных гуанако и столкнуть обе легкие колесницы в реку. Они уплыли вниз по течению, перевернувшись днищем вверх, их колеса продолжали вращаться. Когда же появятся боевые звери из Веритано?

Чайз передал Сесто приказы, а потом улегся на дно лодки и сразу заснул.

* * *

Еще до полудня они бросили лодку и взяли повозку у фермера.

В ту ночь Чайз отлично поужинал в фермерском доме. Точнее, съел несколько ужинов один за другим. Фермер был крупным мужчиной, массивным, как верист, но Салтайя сразу же взяла его под Контроль, как и Сесто. У крестьянина была толстая жена, нескладный сын-подросток и очень хорошенькая дочка. Салтайя всех подчинила себе. Сесто превратился в ходячий труп, едва способный говорить. На вопросы он отвечал монотонным голосом, а на его лице застыло бессмысленное выражение. Он не спал с тех пор, как они покинули Веритано. Чайзу приходилось постоянно приказывать ему есть.

Тетя Салтайя выглядела значительно лучше. Рот почти перестал кровоточить, и она уже могла держаться на ногах. Однако ее разум оставался таким же извращенным. Она все время твердила об ужасных пытках, которым подвергнет Фабию Селебр. А также ее братьев, но сперва девушку. Похоже, Фабия тоже Избранная. Чайзу было неприятно это слышать, поскольку сестра ему понравилась. Он не забыл, как она его поцеловала и убедила Мятежника снять проклятые цепи.

Наконец Чайз покончил с едой и принялся ковырять в зубах. Потом зевнул. Теперь ему бы не помешал удобный матрас и теплое одеяло. Лампа едва светила, масло в ней заканчивалось, огонь в очаге догорал. Дом был построен из бамбука, ивняка и соломы, все комнаты маленькие, зато их оказалось несколько. Чайз решил, что тетя Салтайя выберет самую удобную постель, но надеялся занять место у огня. Или ему удастся сбежать? Чайз обладал превосходным ночным зрением, и если небо будет звездным, у него появится шанс убраться отсюда подальше.

— Ты ее хочешь? — неожиданно спросила тетя, обнажив в усмешке почерневшие осколки зубов.

— Что?

— Ты все правильно сделал и заслужил награду. Хочешь ее на ночь?

Чайз сглотнул и понял, что все это время не сводил глаз с девушки. Она была очень хорошенькой. Конечно, он сильно устал, но о репутации забывать нельзя.

— Я с удовольствием, тетя.

Она подманила девушку, заставила ее нагнуть голову и пристально посмотрела ей в глаза. Затем что-то пробормотала.

— Вряд ли она понимает вигелианский, — с сомнением сказал Чайз.

Салтайя отпустила девушку.

— Не важно. Я поговорила с Матерью, а не с ней. Бери ее. Она сделает все, что захочешь.

Девушка смотрела на Чайза. Он кивнул. Та отчаянно покраснела и поманила его за собой.

Ее комната оказалась совсем маленькой, а постель узкой. Он закрыл дверь, сожалея, что на ней нет засова. Не обращая внимания на девушку, он внимательно осмотрел окно, перегороженное прочной решеткой из бамбука. Небо затянули тучи, и фермер спустил на ночь собак. Сегодня сбежать не удастся.

Девушка обняла Чайза. Она не просто была согласна, ей не терпелось. И на ней не было одежды. Но…

Но рано или поздно Салтайю поймают — скорее рано, чем поздно.

Он не мог не выполнять приказов Салтайи, когда та глядела на него своими ужасными глазами. Она заставила командира фланга убить собственных людей, а уж мальчик вроде Чайза точно не мог ей сопротивляться, когда она на него смотрела. Однако если он не тронет девушку, то покажет, что не хочет сотрудничать с Избранной, верно? И если дело дойдет до суда, это его спасет, так?

Девушка уже положила руку ему на пах, решение следовало принимать быстрее.

— Люби меня! — прошептала она ему на ухо и попыталась его поцеловать.

К счастью, у нее плохо пахло изо рта, что облегчило ему задачу.

— Нет! — прошептал он и высвободился из ее объятий. — Не прикасайся ко мне. Будешь спать на полу. Ложись!

Она повиновалась. Чайз не видел ее лица в темноте, но услышал, как она всхлипнула.

— Я хочу…

— Тихо! Не разговаривай. И не приближайся ко мне.

Он растянулся на постели и устроился поудобнее спиной к девушке. Оказалось, что это не так трудно, как он предполагал. Мысль о том, что делают с насильниками, помогла ему побыстрее все забыть. «Большой недоумок! — подумал он. — А точнее, маленький недоумок». И он заснул.

* * *

Чайза тревожило, что его тетя может не оставить живых свидетелей, когда они уезжали утром. Так и вышло, но иначе, чем он ожидал. Она напустила на фермера и его семью чары, заставившие их забыть, что они принимали гостей — а также, что они владели колесницей и двумя гуанако. В колеснице было тесно втроем, но вскоре они встретили какого-то человека, ехавшего по своим делам. Они оставили его сидеть в полном недоумении на обочине дороги. Второй колесницей теперь правил Сесто.

Через три дня, две ночи и после еще двух женщин они увидели шпиль храма, который по словам Сесто стоял в Монтеголе. Командир фланга был похож на идиота — изо рта у него текла слюна, и он с трудом правил колесницей. Когда Салтайя велела остановиться, Чайзу пришлось орать во всю глотку, чтобы Сесто понял, что от него требуется. Он жевал пищу, только если ему приказывали. Но забывал ее проглатывать.

— Почему мы остановились, тетя? — спросил Чайз, не заметивший вокруг ничего интересного.

Поля, далекий храм, изгороди, кустарник и небольшая рощица. Деревья выглядели зловеще. Их искривленные стволы клонились к земле. Именно на них и указала Салтайя.

— Почему там не засевают поля?

— Я… не знаю, тетя.

— Наверняка эта земля проклята. Впрочем, выбора у нас все равно нет. Ты готов?

У Чайза пересохло в горле, а потому он лишь кивнул и с трудом отдал приказ Сесто, чтобы тот шел за ними. Земля в рощице заросла сорной травой, стволы деревьев были влажными от дождя. Чайз несколько раз спотыкался, а Сесто дважды упал.

— Здесь шло сражение, — сказала Салтайя, — пахнет злом.

Однако, когда они оказались в центре рощицы, она огляделась по сторонам и заметила вдали несколько домиков.

— Место не такое уединенное, как мне бы хотелось. Надо поторапливаться. Ты готов?

Чайза трясло, как пальмовую ветвь в шторм.

— Конечно, — прохрипел Чайз.

У него ведь нет выбора, так? В противном случае Салтайя перестанет ему верить и никогда его не отпустит. Она изуродует его разум, и Чайз станет таким же безмозглым, как Сесто.

Она ухмыльнулась, словно прочитав его мысли.

— Ты должен сделать это по собственной воле.

— О да! Я и правда хочу, тетя. — Разве не так? Власть, девушки…

— Ну, я уже объясняла тебе, что делать. Нож принес?

Он кивнул и начал раздеваться. Затем велел Сесто поступить так же и встать на колени. На несколько ужасных мгновений Чайзу показалось, что верист напуган, но потом он молча повиновался. Скоро все будут ему повиноваться!

Чайз встал у него за спиной и прошептал слова клятвы, которой научила его Салтайя, все эти страшные обещания кровью и рождением, смертью и холодной землей. Он слегка разрезал себе руку, и несколько капель его крови упали на холодную землю, а потом еще — чтобы показать, что это его собственная жертва. Он взял Сесто за волосы и приставил нож к его горлу.

Тот застонал и схватил Чайза за руку.

— Отпусти меня! — в панике крикнул Чайз. Сильные пальцы Сесто тут же выпустили его запястье. — А теперь не двигайся!

Нож оказался не таким острым, как хотелось бы. Пришлось пилить, а не резать. Когда Чайз наконец добрался до артерии, кровь брызнула с поразительной силой. Он закрыл глаза и не видел, как Сесто упал на землю у его ног. Что ж, дело сделано, но Чайз не почувствовал перемен, его лишь трясло и слегка тошнило.

Он повернулся к тете.

Та захихикала.

— Молодец, мой маленький герой! Ты сделал мудрый выбор.

Чайз не стал расспрашивать ее о своих новых способностях, а лишь заставил себя подойти к тетке и поцеловать ее в щеку.

— Благодарю. — Интересно, а теперь он может ее убить? Старая Богиня — Ксаран! Он в состоянии произносить ее имя. Ксаран будет рада получить сразу две жертвы. А потом Чайз отправится домой и скажет, что сбежал от Салтайи. Вот было бы здорово!

С другой стороны, ему нужно еще многому научиться.

— Пора уходить, тетя, — сказал он, выбрасывая нож и вытирая окровавленные руки о траву.

Он распряг двух гуанако и отпустил их на свободу — пусть порадуют какого-нибудь удачливого крестьянина. Затем посадил Избранную в колесницу — теперь он тоже Избранный! — и они отправились на поиски командира фланга Элигио и его фермы.

 

ГЛАВА 35

На закате Орлад Селебр и Ваэльс Борксон поели еще раз, хотя хозяин предупредил, чтобы надо беречь пищу. Потом он отвел их на пастбище.

— Там север. А это шпиль храма Храды в Монтеголе, он расположен почти на севере, видите? — Он указал в нужную сторону, хотя небо затянуло облаками и звезд почти не было. — Мы пойдем туда.

— Я понял, — сказал Ваэльс. — На север и на одну десятую на запад.

Они зашагали по пропитанным влагой полям и вышли к широкой реке, течение которой оказалось неожиданно быстрым для равнины.

— Это Пуиса. — Элигио показал вверх по течению. — Видите мост? Он будет вашей вехой. Это четвертый мост, ведущий в город.

«В боевой форме совсем непросто сосчитать до четырех», — подумал Орлад.

— А потом надо вернуться к тебе?

— На две пятых на восток. Следуйте за запахом гуанако.

— Мы можем вернуться по своему следу, — заметил Ваэльс. — Ноги Орлада пахнут так, что ни с чем не перепутаешь. — Он громко охнул, когда друг пихнул его локтем под ребра.

У Элигио чувство юмора явно отшибло.

— Когда вы доберетесь до водоема, — продолжал он, — то поймете, что город совсем рядом. Постарайтесь не привлекать к себе внимание. Река проходит через пять тоннелей под стеной. У входа в город она перегорожена решеткой, а течение там такое сильное, что только верист сможет удержаться на поверхности. Теперь понимаете, почему я не разрешил вашей сестре идти с вами, господин Орлад?

— Теперь я многое понимаю.

— Средняя часть решетки срезана. Представляете, чего нам это стоило? Нужно было нырнуть, пилить прутья, пока не закончится воздух, затем перейти в боевую форму, вернуться на поверхность, отдохнуть, а потом все повторить сначала. Снова и снова, всю ночь напролет. И так тридцать ночей. Вигелиане ничего не должны узнать!

— Храбрые люди. Ты был среди них?

— Нет. Однако там был мой друг — он утонул. А теперь слушайте внимательно! Средняя из пяти! У самого основания решетки! Вам придется изменить форму, поскольку проход очень узкий и с острыми краями, можно пораниться. Там вам куда больше потребуется голова, чем плавники. Мы не просто так зовем это место Вратами Героев. Когда вы проберетесь в город, то увидите тройной фонтан на правом берегу. Его легко заметить, он находится на территории дворца. Вы способны отличать правую сторону от левой в боевой форме?

— Не всегда, — ответил Орлад.

— Тогда лучше примите человеческий облик. Если ваш брат не оставит у фонтана одежду, лучше вернуться обратно тем же путем. Не пытайтесь уходить вниз по течению. Плотина утыкана ножами. Разбитый горшок у фонтана означает опасность. Вопросы?

— Сколько людей проникло в Селебру таким способом? — спросил Ваэльс.

— Понятия не имею. Никто не возвращался, чтобы мне об этом рассказать.

— Этого я и боялся.

Орлад снял сандалии, хламиду и вручил их Элигио. Он не сразу вошел в реку, а некоторое время изучал проносящуюся мимо темную воду. Он никак не мог перебороть сомнения. Да, ему будет грозить серьезная опасность, но его жизнь должна после этого сильно измениться. Он заявит о своих правах на власть в Селебре, оставаясь мятежником в городе, который номинально принадлежит Стралгу.

Он понял, что Элигио ушел, когда Ваэльс сел рядом и обнял его за плечи. Ночь выдалась не слишком холодной, но прикосновение было приятным.

— Никогда в жизни мне не было так страшно, — сказал Орлад.

— Ты напуган? Не верю!

— Да, напуган до смерти. В Королевской Траве все было иначе. Тогда я знал, что умру, поскольку мой командир устроил на меня охоту. И я так разозлился, что стало уже не до страха. Хотелось только убить побольше врагов, прежде чем они покончат со мной. А здесь другое. Если нам придется сражаться, то это уже означает поражение.

— Человек, который в первый раз в жизни увидит свою мать, не может не волноваться, — заметил Ваэльс.

— А тебе не страшно? — спросил Орлад.

— Мне всегда страшно. Я просто иду за тобой и доверяю тебе. Если ты справишься, то мне лишь останется не упасть в грязь лицом. Это намного проще.

А для Орлада это все только усложняло. Как он может подвергать Ваэльса смертельной опасности из-за собственных честолюбивых помыслов?

— Дружище… я хотел сказать… если кто-то из нас погибнет… я тебе очень благодарен. Ты многому меня научил — любви, преданности, дружбе.

— Мы учились вместе.

— Ты не обязан идти со мной.

— Обязан.

— Об этом я и хотел поговорить. Спасибо тебе, но… — Он немного помолчал. — Ваэльс…

— Что, Орлад?

— Ты не обязан идти со мной! Я ведь попросту не хочу, чтобы Фабия притязала на власть без меня, поэтому и иду в Селебру.

— Чепуха. Ты хочешь познакомить меня с родителями.

Орлад расхохотался. Ваэльс пихнул его локтем. Они начали бороться и вместе нырнули в быстрые воды реки.

* * *

Ни один верист не проплыл через водопад Нардалборга, хотя многие пытались. Зимой он замерзал, и тогда Герои соревновались, кто первым заберется наверх. Воды Пуисы были намного теплее. Обычно в воде веристы превращаются в некое подобие тюленя (а флоренгиане — в черного тюленя), но зачем терять столько сил, когда впереди длинный путь? Орлад ограничился тем, что отрастил перепонки на руках и ногах и закрыл ноздри. Он не торопился, чтобы проплыть как можно дольше. Рядом плыл Ваэльс. Изредка они выныривали на поверхность и обменивались улыбками.

Орлад удивился, когда течение вдруг изменилось. Он вынырнул и посмотрел на высокие стены Селебры. Неужели это уже водоем? Тут он почувствовал, как его кисть сжала рука Ваэльса, который возник рядом и прижал палец к губам. Его губы прильнули к уху Орлада.

— Мы не одни!

Несколько мгновений их несло течение, а потом Ваэльс показал вниз и нырнул. Они погружались вместе, держась за руки, стараясь не делать лишних движений, пока не добрались до дна, где можно было ухватиться за водоросли. Свет звезд сюда не попадал, и человек ничего бы не разглядел, но глаза Героя способны к трансформации. Вскоре Орлад уже видел слабое свечение поверхности воды. Потом он заметил рыбу… обломок дерева… и несколько темных форм, плывущих в сторону города. Интересно, как Ваэльс их увидел?

Они всплыли на поверхность в зарослях тростника.

— Флоренгиане? — шепотом спросил Ваэльс.

— Скорей всего. Мятежник не говорил нам, что хочет взять город.

— Может, он принял решение потом?

— Может. — Орлад подумал о предательстве. Нет, его было гораздо проще захватить в Монтеголе. — Давай посмотрим, что происходит. В случае чего встречаемся у тройного фонтана. Если найдешь там разбитый горшок, немедленно возвращайся к Элигио.

 

ГЛАВА 36

Оливия Ассичи-Селебр торопливо шагала по улице Колесных Мастеров, закутавшись в плащ и надвинув на лицо капюшон. Каждый день она приходила к казармам вигелиан перед закатом, поскольку в это время там почти всегда появлялся командир охоты Пурке. Только он разговаривал с ней вежливо, хотя и не откликался на ее зов: Оливия сама его искала.

Она сняла капюшон и вошла в открытую дверь. Помещение было тускло освещено, воняло мочой и псиной. Вдоль стен стояли скамьи, а окно закрывала решетка. Три ледяных демона сидели на скамейках, грызли мясные ребрышки и обменивались гортанными репликами. На полу дожидались костей грязные уличные псы.

Один из Героев посмотрел на нее и что-то сказал. Очевидно, это была сальная шутка.

Другой, с поясом командира фланга, указал на внутреннюю дверь:

— Заходи, он тебя ждет.

Ее сердце подпрыгнуло — подпрыгнуло и одновременно упало, если такое возможно. У Пурке для нее новости? Хорошие или плохие? Она осторожно прошла мимо собак. В следующем помещении веристы обычно тренировались — слава богам, там никого не было. Они упражнялись голыми, что неизменно служило поводом для грубых шуток на ее счет. Оливия подошла к комнате командира охоты и увидела там Пурке, который беседовал с двумя людьми. В отличие от остальных помещений казармы, здесь было чисто, стояли удобные стулья — но не приходилось сомневаться, что их попросту отобрали у владельцев. Он сделал короткий жест, его люди тут же вскочили и вышли. Оливия закрыла дверь. Он не предложил ей сесть.

— У вас есть новости о моем сыне? — сразу спросила она.

Пурке покачал головой. Он сидел, откинувшись на спинку стула и положив одну ногу на сидение другого, как будто страдал от боли. Сегодня командир охоты выглядел особенно усталым и озабоченным. Впрочем, сама Оливия тоже чувствовала себя изможденной старухой. Прошло уже почти две шестидневки с тех пор, как Чайз исчез. Будь он еще жив, она бы получила письмо с требованием выкупа.

— Нет, — ответил верист. — Но есть вести от лорда крови. Он недоволен. Моего посланца избили, он едва не потерял глаз. Лорд крови хочет прислать Свидетельницу и выяснить, что произошло и кто это сделал.

Посчитав исчезновение своего сына событием государственной важности, Оливия сразу послала за Голосом Куариной. А та, в свою очередь, призвала Свидетельницу для расследования. Женщина сообщила, что Чайза похитили два вериста, спустившие его на веревке с балкона. Пурке отправил за преступниками боевых зверей. Они прошли по следу через весь город и потеряли его возле стены, где похитители сели в лодку. Стралгу наверняка об этом доложили. По слухам, он постоянно держит при себе Свидетельницу из Вигелии, а значит явится в город лично, если захочет провести расследование. Возможно, это и беспокоило Пурке. Но дело обстояло куда хуже.

— Он говорит об ответных мерах.

— Каких еще мерах? Против кого?

Пурке вздохнул. В целом он был достойный человек — единственный из знакомых ей вигелиан. Поскольку командир больше не принимал участия в сражениях, он отрастил волосы и бороду, и светлые пряди со временем побелели. Годы, проведенные под ярким флоренгианским солнцем, сделали его бледную кожу морщинистой и красной. Человек, лишившийся половины ноги, уже не мог сражаться или пересечь Границу, а его надежды на домик в сельской местности, где он провел бы старость на Флоренгианской Грани, с каждым днем становились все более призрачными. В лучшем случае он мог рассчитывать на быструю смерть. Однако Пурке еще держал своих Героев под контролем, в отличие от его менее опытных предшественников.

— Против кого угодно. Миледи, ваш мальчик — сын самого Кулака, и его похитили… если не хуже. Стралг не будет с этим мириться.

— Он никогда не проявлял к Чайзу ни малейшего интереса!

— Однако он заботится о своей репутации. Я не знаю, что у него на уме. Возможно, он просто погорячился.

— Или нет?

— Или нет. Известны случаи, когда он убивал случайных людей. Но пока до этого еще не дошло. — Как регент, Пурке должен был позаботиться об исполнении любого приказа. — Есть изменения в здоровье дожа?

— Нет, но скоро будут. Он больше не может глотать. — Чем скорее, тем лучше! Почему Светлые не сжалятся над Пьеро и не положат конец его страданиям? Как долго Злая Богиня будет его мучить?

— Это может произойти сегодня ночью?

— Весьма вероятно. — Оливии бы следовало сидеть рядом с мужем, а не тратить время на беседы на веристами.

— Вы сообщите мне?

— Вы услышите трубы.

— Я должен знать раньше, чтобы снять уличные патрули. Мне не нужны неприятности.

— Как и мне. Благодарю вас. А вы предупредите меня, если у вас появятся важные гости? Не хочу, чтобы он ворвался ко мне неожиданно.

Пурке слабо улыбнулся.

— Если смогу — предупрежу. Стралг и ко мне врывается без всякого предупреждения.

Оливия ушла. Когда они проходила мимо веристов, они принялись швырять обглоданные кости ей под ноги, из-за чего ей пришлось буквально продираться сквозь стаю псов. Она дождалась, пока победители убегут прочь, а за ними бросятся проигравшие, и последовала за ними.

Вновь надев капюшон, Оливия пошла к черному ходу дворца. Когда она вытаскивала из кармана тяжелый ключ, ей пришло в голову, что она делает это последний раз. Пьеро умрет, и она тут же лишится даже внешних атрибутов власти. И права жить во дворце. Много веков подряд предки Пьеро наследовали друг у друга трон, а потому ничего подобного не происходило, но теперь его род прервался. Даже Чайз, чьи притязания на трон весьма сомнительны, исчез. Династии вот-вот придет конец.

Когда она подошла к лестнице, ее позвали и попросили не мешкать.

* * *

Нет, он еще не умер. Несколько минут она держала Пьеро за руку. Его предсмертные судороги были почти незаметны: он лишь тяжело, с хрипом дышал. Оливия была рядом, когда целитель объявил, что жизнь дожа завершилась. Однако ее глаза упорно отказывались лить слезы. Тот Пьеро, которого она знала и любила, умер уже давно. Она распустила налистов, отказавшись от утешения. Двоих попросила на всякий случай побыть во дворце и позаботиться о слугах, которые будут особенно сильно горевать.

Оставшись наедине с Пьеро, Оливия опустилась на колени перед постелью и повторила молитву мертвых — последнее прощание. Древние благозвучные слова ее утешили. Потом она перешла в зал, где собрались старшие должностные лица города. Оливия велела им приступить к выполнению необходимых процедур, к которым они так долго готовились. Тело Пьеро следует обмыть и положить в Зале с Колоннами, а к Пурке отправить посланца с сообщением о смерти дожа. Но прежде всего надо известить юстициария. Только после того, как Голос Куарина объявит о конце правления Пьеро VI, можно будет приступить к дальнейшим действиям.

Оливии полегчало. Страдания ее мужа закончились; очень скоро тяжелое бремя упадет с ее плеч. Можно будет заботиться только о себе. Нет даже Чайза, и все, что происходит в городе, ее больше не касается. Оливия почти с радостью встретит злобный рев Стралга. Потом она спросит, что он сделал с ее детьми, после чего он может выцарапать ей глаза за дерзость.

* * *

Она приняла ванну и облачилась в черные траурные одеяния. Коротко помолилась в дворцовой часовне и отправилась в Зал с Колоннами. В центре стоял катафалк из черного резного дерева, украшенного позолотой. Трон накрыли черным шелком, а все остальное вынесли из зала. За громадными колоннами рыдали боги, дождь стучал по листьям и лужам. Завтра сюда придут жители города, чтобы оказать последние почести своему дожу. Они будут входить в зал с одной стороны, а выходить с другой. Сколько соберется народа? Долгие годы Пьеро презирали: он проиграл войну и отказался от своих прав. Позднее Оливия почувствовала, что настроения в городе изменились — война подходила все ближе, гибли города, появилось множество беженцев. Людям напомнили, каких страданий они избежали шестнадцать лет назад, и если они не лишились разума, то должны скорбеть о потере дожа, до конца хранившего верность родному городу и вставшего между ним и злом. Ведь дож принес в жертву всех своих детей.

Вокруг гроба стояло двенадцать огромных серебряных канделябров, каждый в человеческий рост. В них поместили черные свечи, которые начали зажигать, когда Оливия вошла в зал. Пьеро не отличался высоким ростом, но на их свадьбе он показался Оливии очень большим, а сегодня, наоборот, совсем маленьким. Было видно только его голову; все остальное скрывал золотой саван, доходивший до подбородка. За время болезни его волосы и борода полностью поседели. На нем была корона, рядом лежал украшенный драгоценными камнями меч — символ власти. По мере того, как зажигались свечи, от катафалка начинало исходить печальное сияние.

Из темноты появился гофмейстер.

Оливия вручила ему свою печать и произнесла необходимые слова:

— Передайте это юстициарию, Голосу Куарине, и сообщите ей, что боги отдают город в ее руки. — Гофмейстер поклонился и исчез так же тихо, как пришел.

У них над головами парили летучие мыши. За колоннами дождь застучал еще громче. Слуги раскланялись и вышли, оставив Оливию наедине с воспоминаниями. Все кончено. Ее труды завершились. Скоро Голос Куарина возьмет все в свои руки. Несомненно, она уже вызвала прорицательницу, писарей и всех тех, чье присутствие необходимо для исполнения множества формальностей… а что потом? «Победитель»… Последнее слово Пьеро все больше и больше казались посланием богов. Дож не приходил в сознание тридцать дней, но Селебра была его жизнью — почему же боги не дали ему назвать имя преемника? Оливия до сих пор этого не понимала.

Возле северных дверей раздался стук, и Оливия бросила суровый взгляд на крупного мужчину, который, прихрамывая, шел к ней. Пурке тяжело опирался на копье, которое использовал вместо посоха. Его стук был странно непохож на стук ноги из слоновой кости. Полосатая одежда Пурке намокла, седые волосы превратились в крысиные хвостики. Ему хватило благородства оставить эскорт снаружи, но Оливия слегка отвернулась от него, чтобы показать, что Пурке нарушает покой мертвеца.

Он остановился по другую сторону гроба и посмотрел на Оливию.

— Дож был одним из самых храбрых мужчин, которых я когда-либо встречал, миледи, — сказал Пурке.

Он еще смеется! Оливия резко спросила:

— Что вы хотите сказать?!

— Именно то, что сказал. Он не просто встретил опасность сам, он взял с собой вас и детей, поскольку считал это своим долгом. Другой правитель сразу бы сбежал. Подобной верности городу я никогда не видел. Дож проявил поразительное мужество!

— Вы там были? — Ее лицо залила краска.

Напомнить ей сейчас о том постыдном дне было невероятно жестоко. Она не ожидала, что Пурке на такое способен. Хотя что там! Все веристы — негодяи и животные.

— В тот день я был возницей Кулака и все видел. Я помогал охранять вашу клетку. Вы проявили немалое мужество, миледи.

Она повернулась к нему спиной. Тогда она забеременела Чайзом. А теперь даже Чайза нет.

Они были одни в огромном зале, однако Пурке понизил голос.

— Что касается вашей просьбы… официальных сведений я не получал, но мои разведчики сообщают, что к Средним Воротам приближается несколько колесниц.

— Стралг? — прошептала она.

— Вероятно, миледи. А небольшой отряд — его эскорт. Конечно, он может миновать город. Лорд крови никогда не предупреждает о своем появлении.

Она благодарно кивнула, чувствуя, как при мысли о новой встрече с чудовищем ее охватывает ужас. После покорения города он дважды посещал Селебру, но последний раз это было почти десять лет назад. И оба раза он публично над ней издевался, напоминая о днях рабства. Неужели это испытание ждет ее в день смерти Пьеро? Невыносимо! Как только с формальностями будет покончено, она удалится в Пристанище Налы. Там ее не найдут даже прорицательницы Кулака.

Затем ее внимание привлек какой-то шум у южной двери. Главный герольд привел большую группу людей: юстициария, Высшего жреца, Свидетеля с завязанными глазами, двух писарей, гофмейстера… и Берлис Спирно-Кавотти! По какому праву эта ужасная женщина сюда вошла?! Несомненно, старейшины раньше других отдадут дожу последнюю дань, но почему первой пришла именно она? Ей хватило наглости привести с собой спутницу, служанку, которая несла в руках какой-то сверток.

Жрец подошел к гробу, прикрыл глаза и начал молитву. Голос Куарина нахмурилась, увидев вериста, и обратилась к Оливии:

— Отойдите в сторону, пожалуйста.

Оливия сделала несколько шагов назад. Пурке поступил так же — тук, тук — нарочно не обращая внимания на то, что все дожидаются его ухода.

Юстициарий прикусила губу, однако ничего не сказала и начала ритуал.

— Свидетель, кто это?

Прорицатель был мужчиной — молодым человеком в простом черном одеянии, с белой повязкой на глазах. Он заговорил, и его необычайно высокий голос дрожал от едва сдерживаемых чувств — неслыханное поведение для Свидетеля!

— Это дож, и он мертв.

Куарина повернулась к герольду.

— Трубите в трубы.

Писари уже уселись под свечами, скрестив ноги, и достали таблички с перьями.

Все кончено. Оливия может уйти. Но только она двинулась к выходу, как на ее пути встала худощавая Берлис Спирно-Кавотти, на лице которой появилось неожиданно хитрое выражение. Оливия и мать Мятежника никогда не были близки, однако сейчас та словно хотела ее обнять. Она так поразилась, что даже не отпрянула в сторону.

В следующее мгновение Берлис уже шептала ей на ухо:

— У меня для вас замечательные новости, миледи!

Оливия вздрогнула. Замечательные новости? В такой день?

— О, что делает эта глупая девочка?! — громко вопросила Спирно-Кавотти, схватив Оливию за плечо и развернув ее. — Подойдите к ней, моя дорогая.

Дорогая?!

Служанка, крадучись, шла к колоннам и к темноте, шумящей дождем, по-прежнему сжимая в руках сверток. Голос Куарина диктовала что-то писарям. Верист наблюдал за происходящим. В глазах Берлис Оливия прочитала: «Делайте, как я говорю».

Оливия ошеломленно выдавила:

— Эй, девочка! Куда ты собралась? Подойди!

Она сама зашагала к служанке, которая уходила, несмотря на приказ Оливии, и догнала ее только в темноте возле колонн. Она заглянула в глаза, полные слез, и лицо девушки показалось ей странно знакомым. Покойная сестра Пина? Нет Сходство небольшое. Или это…

— Мама! — шепнула девушка. С крыши дворца оглушительно запели трубы, наполнив ночь пронзительными звуками. Эхо накрыло храмы и особняки Селебры. Казалось, воздух в зале задрожал от горя. Девушка заговорила громче: — Я Фабия, мама! А Свидетель — это Дантио. Чайз в безопасности. У Бенарда все хорошо, но он решил остаться в Вигелии. Он стал замечательным скульптором. И Орлад, то есть Орландо — он где-то рядом, но он верист, и ледяные демоны не должны его увидеть. Я должна выйти и предупредить их… его!

Фабия? Чайз? Бенард… Верист? Оливия вспомнила странные речи Пьеро в ту ночь, когда Марно Кавотти пробрался во дворец. «А помнишь, мы называли Орландо бойцом?» — спросил он тогда. И Фабия так похожа на нее! Быть может, боги говорили устами умирающего дожа? «Победитель». Он произнес именно это слово. Их дети вернулись. Но Пьеро не дано об этом узнать.

Оливии вдруг показалось, что дождь оглушительно взревел, а пол закачался у нее под ногами. Свидетель бросился к ней через зал и успел ее подхватить. Свечи на мгновение потускнели, а потом Оливия вновь увидела их свет. Не веря своим глазам, она смотрела на двух молодых людей, которые ее поддерживали: девушку, так похожую на юную Оливию, и юношу, который снял повязку и улыбался, однако его глаза блестели от слез. Теперь Оливия его узнала.

— Дантио! Сын мой!

— Мы вернулись. И у нас все хорошо, у всех твоих детей. «Слишком поздно», — подумала Оливия. Они опоздали совсем чуть-чуть. Нет, они опоздали на полгода. Уже в конце лета Пьеро бы их не узнал. А теперь их возвращение не принесет ничего хорошего, и все же они дома, в безопасности. К ним подошли жрец и герольд. Дантио надел повязку. Они подвели Оливию к задрапированному черным трону и посадили на него, не обращая внимания на ее протесты. Жрец вновь начал бормотать молитвы. Берлис, стоявшая по другую сторону катафалка, незаметно улыбнулась Оливии — что за двойную игру она ведет? Пытается определить победителя? Куарина все еще что-то диктовала писарям, но продолжала бросать довольные взгляды в сторону группы, окружавшей трон. Куарина наверняка посвящена в тайну, ведь это она привела с собой Свидетеля.

— Я должна выйти и предупредить Орлада, — прошептала Фабия.

— Нет, — возразил Дантио. — Они наблюдают за нами из кустов. Этот верист что-то заподозрил. Они не войдут в зал, пока верист здесь. И я чувствую, он чем-то встревожен. Вот только чем?

— Стралг, — сказала Оливия. — Он боится, что сюда едет Стралг.

Дантио застонал.

— Неужели это его я вижу вдалеке?!

 

ГЛАВА 37

Чайз Стралгслон никогда бы сам не отыскал ферму Элигио — если не заходить в дома и не задавать вопросы, а ему вовсе не хотелось этого делать в компании тети Салтайи. Она привлекала слишком много внимания и к тому же была неразборчива в средствах. На дороге могли попасться собаки или даже разбойники, позарившиеся на колесницу, и Чайз не верил, что хтоническая сила способна его защитить. Во всяком случае, пока.

Однако Салтайя прекрасно знала, куда нужно ехать.

— Как ты это делаешь? — вопросил он. Ему многому надо выучиться.

— Я спросила Мать, только и всего. Спи на холодной земле или поближе к ней, молись, чтобы Она послала тебе видение. Перед важными событиями проливай кровь. Мать тебя научит. После брода сворачивай налево.

Приехали они затемно. Чайз не увидел ферму, пока чуть не наехал на забор. Он испуганно вскрикнул и натянул поводья. Ни одна собака не залаяла.

— Избранные видят в темноте, — проворчала старуха, — а ты просто не пытаешься. Пойди и приведи фермера. Возьми его под Контроль и приведи.

— Не могу! — вскричал Чайз. — Я не умею.

— Умеешь, умеешь. Ты никогда не научишься, если не будешь пытаться. Я подержу поводья. Иди!

Он опустил глаза к земле и ничего не увидел. Ночь выдалась темной, капли дождя стучали по листьям деревьев, черным, точно смола. Избранные видят в темноте? Только не он. Чайз попытался вознести короткую молитву: «Священная Мать Ксаран, позволь Твоему слуге видеть в темноте». Ничего не изменилось. «Чтобы я мог Тебе служить. Пожалуйста». О, уже лучше! Богиня не послала ему призрачного света, однако теперь он мог разглядеть трещины в земле, лужи и навоз.

Чайз спрыгнул с колесницы и направился к дому. Значит, это правда. Сесто умер не зря. Его смерть сделала Чайза одним из Ее Избранных — он может красться в темной ночи, контролировать людей, сглазить кого-нибудь. И еще его могут похоронить заживо. Но о таком лучше не думать.

Собаки по-прежнему молчали. Сесто сказал, что Элигио — агент мятежников. Возможно, он не хочет, чтобы собаки лаяли по ночам и будили соседей. Сквозь закрытые ставни пробивался слабый свет. Чайз поднял кулак, чтобы постучать, но в ужасе замер. Кто ответит на его стук? Банда огромных жутких веристов? Быть может, там прячется сам Кавотти! Чайз представил, что произойдет, если он попытается сглазить кого-нибудь вроде Мятежника. Такой великан одной рукой свернет ему шею. К горлу подкатила тошнота.

Однако там, в колеснице, его поджидает кое-кто пострашнее. Может, просто убежать? К утру он уже будет дома. Нет, ничего не выйдет. Да и тетя у него нетерпеливая. Пора!

«Священная Мать, даруй мне мужество, чтобы я мог Тебе служить». Но как служить? Он отдал Ей Сесто. Впрочем, это была лишь плата за вход. Чего еще Она хочет? Чайз сделал глубокий вдох. «Священная Ксаран, этой ночью я возьму женщину. Я сам буду ее Контролировать, или даже их, если их будет несколько. Клянусь, я справлюсь с ними. Разреши мне взять под Контроль мужчин, и я изнасилую женщин в твою честь. Я буду достоин своего отца, могучего Стралга!»

Эта мысль так его взбудоражила, что он решительно застучал в ставни. Зло зовет.

Лучик света за ставнями сразу исчез. Чайз услышал шаги, потом звон цепи. Дверь приоткрылась. Внутри было темно. Он заметил смотрящий на него глаз, но вряд ли хозяин дома что-то видел в такой кромешной тьме. Первым заговорил он.

— Это ты, Гиево?

Вот как! Гиево? Кто такой Гиево? Гиево — это пароль! Чайз не знал ответа. И вновь его охватил страх. У него задрожали колени, ужасно захотелось убежать. Как он может сглазить того, кого не видит? О Мать! И все же хозяин дома на него смотрит.

— У моей колесницы сломалось колесо…

— Уходи прочь, не то позову братьев. — Дверь захлопнулась.

Чайза охватила паника, и он беззвучно закричал: «Открой дверь!»

Зазвенела цепочка. Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой человек с ошейником Героя, но у него была одна рука и один глаз. Глаз быстро моргал, словно хозяин дома и сам не понимал, почему открыл дверь. Человек с одной рукой не особенно опасен. И он не может принять боевую форму.

— Ты будешь мне подчиняться.

— Пусть тебя заберет Злая богиня, если так! Грязный наглый мальчишка…

«Ты будешь мне подчиняться!»

— Я буду тебе подчиняться, — согласился мужчина и добавил уже громче: — Интересно, почему? Что ты со мной делаешь?

— Молчать! — взвизгнул Чайз.

Молчание.

— Называй меня господин.

— Мой господин добр.

— Говорить будешь, только когда тебя спросят. Как тебя зовут?

— Элигио Ломотти, мой господин.

Происходящее начинало нравиться Чайзу.

— Кто еще в доме, Элигио?

— Моя жена и дети, господин.

— Скажи ей, чтобы зажгла свечи, а потом иди за мной.

Чайз зашагал обратно к колеснице. Через мгновение он услышал звук удара — фермер споткнулся и упал лицом вниз, начал злобно ругаться, но тут же умолк. Когда Элигио поднялся на ноги, он был весь в грязи и навозе. Чайз взял его за руку и повел к колеснице.

— Разберешься с колесницей и гуанако, а потом вернешься в дом.

— Мой господин добр.

— Пойдем, тетя, я сам тебя отнесу. — Вчера он даже не стал бы пытаться — всю тяжелую работу делал Сесто — но теперь он Избранный и должен обладать еще и физической силой. Салтайя не возражала, когда Чайз поднял ее на руки. Выяснилось, что он может без особых усилий донести ее до дома. Ага!

Дом оказался удобнее, чем те крестьянские хижины, где им приходилось ночевать последнее время. В первой комнате имелись столы, стулья и большой каменный очаг. Из нее можно было попасть в две других. Железные кастрюли стояли на полках, с потолка свисали гирлянды сушеных фруктов. От запаха пищи Чайзу захотелось есть. Он заметил, что пол выложен каменными плитками — настоящая роскошь.

Молодая женщина зажгла полдюжины свечей — наверное, этого запаса им хватило бы на две шестидневки, а потом устроилась в углу, обнимая плачущего ребенка. Еще один мальчишка прижимался к ее ноге. Чайз поставил тетю на пол и подошел к женщине. Она со страхом посмотрела на него, и он тут же овладел ее волей.

— Ты будешь мне подчиняться, что бы я ни приказал.

Ее глаза остекленели.

— Я буду тебе подчиняться.

Она была прелестна: вьющиеся волосы, налитая молоком грудь. Чайз ощутил, как его охватывает возбуждение, — нечто подобное он испытывал, когда рядом оказывалась Бабила. Он наверняка сможет заняться с ней любовью! Да. Сегодня ночью у него все получится! Муж этой женщины — мятежник. Он заслужил, чтобы его жену изнасиловали. Он заслужил кару — пусть посмотрит.

— Называй меня «дорогой».

— Дорогой?

— Да, словно ты действительно хочешь так меня называть. А теперь поцелуй меня, как целуешь Элигио.

Она поставила на пол своего щенка, обняла Чайза и поцеловала его — он почувствовал ее язык. М-м-м! Вот это да! Элигио — счастливчик! Когда женщина слегка отстранилась, чтобы перевести дыхание, он пришел к выводу, что сначала надо поесть. А постель подождет.

— Я хочу еды и побольше. Женщине нужен суп. Ты ее покормишь.

Салтайя устроилась возле очага, и на ее лице появилась отвратительная усмешка.

— Похоже, сегодня у тебя получится, сынок?

О боги! Мог бы и догадаться, что в прошлый раз он не сумел ее обмануть.

— Она постарается за всех остальных.

— Как тебе угодно. Ты теперь можешь почти все, мальчик, если будешь и дальше радовать Мать.

— А Ее порадует изнасилование?

— Конечно. И мертвый мятежник утром.

Чайз сглотнул.

— Почему бы и нет?

Сейчас лучше подумать о первой части сделки. Хотя отец на его месте наверняка бы убил мятежника.

За едой Чайз узнал, что женщину зовут Кармина. Оказалось, она превосходно готовит. Если Кармина хотя бы на одну шестую так же хороша в постели, то ночью ему спать не придется. Элигио вернулся и уложил спать щенков. У одного из них болел живот, но Чайз велел ему заткнуться, и тот сразу смолк. Чайзу не понравилась ненависть, которую источал единственный глаз хозяина, и он приказал Элигио выйти под дождь и смыть с себя грязь. Тот беззвучно подчинился.

Когда Чайз закончил трапезу и собрался улечься с Карминой в постель, Салтайя велела позвать Элигио обратно. Конечно, фермер промок насквозь и скрежетал зубами от злости, но вслух ничего не сказал. Сесто вел себя иначе. Чайз еще не до конца освоил Контроль.

— Допроси его, — распорядилась Салтайя.

— Хорошо. — Чайз оставил Элигио стоять, а сам посадил Кармину к себе на колени и принялся ее ласкать. — Когда ты в последний раз видел Марно Кавотти?

Верист оскалил зубы. Его рука отчаянно задрожала. Он захрипел, но ответил:

— Вчера, господин.

— Когда именно?

— Примерно в это же время.

— И куда он отправился?

— Я не знаю, господин. — На губах Элигио появилась торжествующая улыбка.

— Кто с ним был?

— Мужчина, женщина и пять Героев.

Чайз перевел для тети.

— Их имена! — пронзительно закричала Салтайя. — И куда они уехали?

Элигио оскалился, но Чайз заставил его отвечать. Орлад и Ваэльс покинули дом на рассвете, чтобы по реке добраться до города. Фабия и Дантио ушли утром обычным путем, их должен встретить агент в Селебре.

— Какой агент? — потребовал Чайз.

Отец захочет знать имя. Да и ему самому это пригодится, когда он станет дожем. Предатели!

Элигио до крови прикусил губу, не спуская взгляда с руки Чайза, продолжавшего ласкать жену.

— Берлис Кавотти.

— Ты лжешь! Она возглавляет партию Стралга в Совете.

— Я не лгу, господин.

Чайз с сомнением посмотрел на Салтайю. Неужели мать Мятежника ведет двойную игру? Как она обманула прорицательниц Стралга? Или она предала сына и Селебров? Есть над чем подумать.

— Ты знаешь, кто я?

— Господин, вы внебрачный сын Кулака и живете во дворце.

Фермер определенно сегодня умрет.

— Верно. Нам нужно попасть в Селебру так, чтобы ледяные демоны не задавали лишних вопросов. Ты можешь это устроить?

Элигио прорычал:

— Просто идите в город. Сейчас же.

— На закате ворота закрываются.

— Только не сегодня. Выйдите на улицу и послушайте. Трубят трубы. Дож мертв. Сегодня все могут входить в город даже ночью.

Чайз перевел. Он не знал, как отнестись к словам Элигио.

Салтайя взвизгнула и вскочила на ноги.

— Кровь! Кровь! — Она посмотрела в сторону города. — Я чую запах крови!

Чайз не понял, как ее отвратительный гниющий нос что-то чует. Тетка спятила.

— Хочешь пойти туда прямо сейчас?

— Да! Да! Они сражаются! Стралг может быть там. И Фабия Селебр тоже! Еще там должен оказаться будущий дож, которому необходимо предъявить свои права на трон. Скажи этому одноглазому идиоту, чтобы запряг колесницу!

Ехать в темноте?..

— Да, конечно, тетя. Элигио, запряги лучшую колесницу лучшими гуанако. Немедленно! — Он вздохнул, глядя на Кармину. Придется отложить удовольствие на другой раз. — А ты иди и помоги ему. Тетя, мы ведь не будем их убивать, правда? Это оставит след, который приведет ко мне, когда я стану дожем. Объясни, что нужно сделать, чтобы они нас забыли.

Салтайя вздохнула.

— Слабак! Но боюсь, что ты прав.

 

ГЛАВА 38

Дантио Селебр едва владел своими чувствами и уже не мог видеть детали. Целые области исчезали из его сознания. На Дороге Пантеона началась битва. На территорию дворца проникли не только Орлад и Ваэльс, но и другие люди, однако ему не удавалось понять, кто они. Возможно, веристы, и Дантио надеялся, что это люди Марно. Или городские молодчики, вдохновленные суетой на улицах Селебры, перелезли через стены дворца, чтобы поглазеть на происходящее. Смерть дожа пробудила город от долгого сна.

Как и все Свидетели, прошедшие подготовку в Монастыре Слоновой Кости, Дантио знал о судьбе прорицателей Джат-Ногула. Они не могли покинуть город и сошли с ума из-за творившихся в нем ужасов. Даже те, кто пережил бойню, которую Стралг устроил в Бергашамме, не сумели противиться эмоциональной буре Джат-Ногула.

В Селебре буря еще не началась, но ветер достиг опасной силы. Трубы возвестили о смерти Пьеро. Жители Селебры всегда открыто выражали скорбь. Презрев запреты комендантского часа, горожане высыпали на улицы, горестно воя и стуча по кастрюлям — шум перекрывал даже звуки труб. Одни из городских ворот открылись, чтобы впустить кавалькаду колесниц — в них приехало никак не меньше охоты вигелианских веристов. Гуанако и ледяные демоны пытались пробиться сквозь охваченную горем толпу, но у них это плохо получалось. Скоро веристы начнут прокладывать себе дорогу силой и начнется бойня.

Четыре шестидесятки веристов — крупное войско и лишь малая часть армии Кулака. Возможно, то были его личные телохранители. Однако Марно Кавотти обладал превосходными источниками информации и был невероятно хитер. Он весь день незаметно переправлял в город своих людей: одна стая черных тюленей за другой проплывала через дыру в решетке. Кавотти превратил Селебру в огромную ловушку. Стралг никогда бы в нее не попался, если бы при нем были Свидетельницы. Кавотти сумел передать мэйнисткам новость, которую доставили из Вигелии Дантио и остальные: договор нарушен, они вправе обманывать чудовище, которому так долго служили. Сам Дантио зажег огонь под этим котлом.

Прибыл Стралг в город или нет, но Освободители рассредоточились по безопасным домам своих соратников. Теперь они узнали о вторжении вигелиан и сами вышли на улицы, чтобы утолить жажду крови.

Положение в городе и сейчас было тяжелым, а когда начнутся схватки и поджоги, оно станет еще хуже. Однако Дантио был вовлечен в драму, которая разворачивалась около гроба его отца. Орлад и Ваэльс пробрались во дворец и теперь, голые и мокрые, прятались в кустах возле колонн. Они наблюдали оттуда за церемонией и прекрасно видели, как Оливия и двое ее детей пытаются скрыть свои чувства. Заметили они и сверток с одеждой, оставленный для них. Увы, они не могли до него добраться, пока рядом торчал командир охоты Пурке, командующий силами Стралга в Селебре. Орлад с Ваэльсом подумывали, не напасть ли на него… Пурке догадывался, что у него под носом происходит нечто важное, и пытался проникнуть в тайну.

Оливия храбро боролась с паникой, но силы ее покидали, события этого бесконечного дня ужасно ее утомили. Присутствие Пурке не дало им возможности спокойно встретиться друг с другом. На Дантио со всех сторон попеременно накатывали волны радости и гнева, страха и разочарования.

Когда он наконец решил подойти к Пурке и сказать, что того ищет Стралг — что в некоторой степени могло быть правдой — он ощутил какое-то волнение за северной дверью, где командир охоты оставил свой эскорт. Дантио напрягся и сумел разглядеть, что это Герой, принесший сообщение из казарм на улице Колесных Мастеров. Помявшись, командир фланга приоткрыл дверь и заглянул в зал. Пурке нахмурился и пошел к двери, стуча копьем. Спасение! Через минуту верист ушел и повел своих людей обратно к казармам.

Остальные присутствующие заслуживали доверия.

— Теперь все спокойно, мама. — Дантио подошел к стопке одежды и бросил ее в темноту.

Ваэльс тут же ловко ее подхватил.

Стерев пот со лба, Дантио повернулся к катафалку, залитому светом свечей. Похоже, ритуал освидетельствования смерти дожа подошел к концу. Писари унесли таблички, чтобы обжечь их в печи. Фабия и мама обнимались — обе плакали, что было совсем на них не похоже — и все остальные с удивлением переводили взгляды с них на него, странного Свидетеля, бросающего в темноту свертки с одеждой. Ни Куарина, ни Берлис не знали, что Орлад также будет принимать участие во встрече.

Дантио Селебр, возможный наследник, вернулся домой — во дворец своих предков. Настал день, о котором он мечтал. Он возвысил свой голос, позволил ему прозвенеть под высоким куполом.

— Милорды и леди! Я Дантио Селебр, старший сын умершего дожа Пьеро. Это моя сестра Фабия. Мы только что вернулись домой из Вигелии, где нас удерживали в заложниках.

Поток радости едва не сбил его с ног. Старейшины делали реверансы, кланялись и радостно кричали — от всей души. Оливия устремилась к нему и обняла. Она рыдала. О священная Мэйн, он тоже не сдержал слез!

— Дантио! Дантио!.. — восклицала она.

А потом она с ужасом заметила, что у ее тридцатилетнего сына нет бороды и усов.

Прежде чем они успели заговорить, кто-то в страхе крикнул:

— Веристы!

Между колоннами появились двое веристов — когда они вышли на свет, стало ясно, что они из Флоренгии. Дантио повел мать им навстречу.

— Мама, это Орлад. И его верный друг Ваэльс Борксон.

Оливия не обратила ни малейшего внимания на Ваэльса.

Не веря своим глазам, она смотрела на сына вериста, словно ее привел в ужас медный ошейник. Орлад также не сводил глаз с матери, но Дантио чувствовал эмоциональные барьеры, которые выстроил его брат. С тех пор, как они покинула Нардалборг, он начал сбрасывать с себя скорлупу вынужденной жестокости. У него появились черты нормального человека, но сейчас он не знал, что думать о матери. Да и о любой другой женщине, если на то пошло.

— Какой большой! — прошептала Оливия.

— О, ты еще не видела Бенарда! — вмешалась Фабия. — Орлад, ну ты и болван! Обними маму покрепче!

Орлад вымученно улыбнулся и выполнил приказ сестры. Напряжение спало, впрочем, ребра Оливии изрядно пострадали.

— Орландо! Орландо! — без конца повторяла Оливия, целуя сына — его лицо успело зарасти щетиной.

Дантио и Фабия с облегчением переглянулись. Неужели люди могут испытывать такую радость рядом с телом усопшего отца? Окажись здесь Бенард, он бы журчал, как тройной фонтан. И почему-то Дантио был уверен, что отец не посчитал бы их поведение неуважением к себе.

— О Орландо, дитя мое!

Дантио перехватил взгляд Фабии, и они обменялись улыбками.

Члены Совета поспешили подойти к ним, чтобы приветствовать вернувшихся детей дожа. Конечно, наибольшее внимание они оказывали Дантио, старшему сыну. Он не станет дожем, но сейчас не время это объяснять. Он с огромным трудом выдерживал волны чувств, накатывающие с улиц. Уже начались первые пожары. Толпы разъяренных горожан набросились на золотых боевых зверей, однако им пришлось платить за это страшную цену. Им на помощь уже спешили черные боевые звери.

В зал с криками вбегали другие обитатели дворца. Новость уже стала всеобщим достоянием: дети вернулись! Старейшины Совета, собравшиеся во дворце с первыми трубами, проталкивались вперед, чтобы выразить свое уважение — Джордано Джиали, Ритормо Нуччи… Загорелся храм Укра. По одному из ближайших коридоров бежал прорицатель, сюда же двигались веристы. Веристы из Вигелии!

О боги!

Лишь один человек мог испускать такой ужасающий запах смерти и зла. Охваченный паникой, Дантио задрожал. Неужели он ошибся? Что, если прорицатели Кулака так и не узнали, что договор нарушен? Быть может, вовсе не охота за ублюдком Чайзом привела Стралга в Селебру этой ночью, а желание отомстить законнорожденным детям дожа?! Терек, Хорольд и Салтайя мертвы, а их убийцы собрались здесь!

— Уходите! — закричал Дантио Орладу. — Сюда идет Стралг. Он уже рядом! Прячьтесь!

Больше ему ничего не удалось сказать, люди подняли крик. Они решили, что он обращается к ним. Многие бросились в сторону колонн и исчезли в темноте, за завесой дождя. Другие вскоре последовали за ними.

Остались Оливия, Дантио и Фабия. А также Голос Куарина, Высший жрец, Берлис, древний Нуччи… да, старейшины и только старейшины, всего восемь человек. Они были изрядно растеряны, однако собрались вокруг катафалка.

— Фабия, лучше уйди! — сказал Дантио, но было уже поздно. К тому же Фабия не собиралась уходить.

Северная дверь распахнулась, оттуда хлынул свет, и его сразу же заслонил лорд крови. Он стремительно вошел в зал, не дожидаясь, пока телохранители проверят, нет ли там какой-нибудь опасности. В этом не было нужды, поскольку одетая в белое Свидетельница семенила рядом, словно собачка на поводке. Вот уже тридцать лет Свидетельницы Мэйн защищали его от любых неожиданностей. Согбенная маленькая женщина излучала удивительную радость, совершенно неуместную в ее положении — впрочем, ее мог уловить лишь Дантио. Она знала, что договор расторгнут, и чувствовала, что Стралг угодил в ловушку. Свидетельница этим упивалась, ее переполняла ненависть к Кулаку.

Стралг захлопнул за собой дверь, и грохот разнесся по огромному залу, как удар, предвещающий начало бури. Хотя Дантио ощущал идущую из-за колонн волну всепоглощающего страха, он различал в ней пронзительную и чистую ноту ненависти, принадлежащей его брату. Наконец-то Орлад увидел виновника всех своих несчастий. Мало того, Стралг оставил телохранителей за дверью. Теперь, когда рядом есть верный Ваэльс, Орлад не сможет устоять перед искушением.

В молодости лорд крови был красивым мужчиной. Когда он подошел ближе, и его озарил свет свечей, Дантио посетили смутные воспоминания о том далеком дне — тогда Стралг показался ему огромным. Он и сейчас был очень большим. И хотя в отличие от братьев Стралг не начал превращаться в зверя, он перестал быть обычным человеком: восьми футов ростом и очень широкий в плечах, он возвышался над всеми. На нем были лишь медный ошейник и черная набедренная повязка. Волосы на его теле отсутствовали, кожа оставалась белой, точно зернистый лед, голова больше напоминала булыжник с ушами — Стралг походил на ожившую статую.

Он не появлялся в Селебре уже десять лет. Старейшины отшатнулись под его взглядом. Он посмотрел на тело дожа и презрительно сплюнул на него. Потом повернулся к Оливии.

— Теперь ты вдова. Хочешь вернуться ко мне?

— Никогда, — ответила Оливия с достойным восхищения спокойствием, хотя ее переполняла ненависть.

— Я бы все равно тебя не захотел. Но ты… — Только теперь он заметил Фабию. — А ты кто? — Он облизнул белые, точно лед, губы длинным красным языком.

— Фабия Селебр.

Поразительно, но Фабия была почти так же спокойна, как ее голос. О сестра! Неужели она полагает, что Орлад защитит ее от чудовища или рассчитывает на собственное хтоническое могущество?

Кулак посмотрел на свою прорицательницу, которая по-прежнему молчала под вуалью. Между тем Дантио отметил, что вокруг стен дворца собираются веристы из Флоренгии — люди Кавотти. Как дать Орладу знать, что помощь уже близко? И станет ли Орлад ждать подкрепления? Скорее наоборот, только поторопится. Он не захочет делить с кем-то смерть Кулака.

Лорд крови понял, что положение изменилось.

— Когда ты сюда попала? Кто тебя привел?

— Я прибыла сегодня вечером, — Фабия заговорила громче. — Меня привели братья. Ваша сестра пыталась следовать за нами, но она была на другой стороне Скачка Кулака, когда мы сожгли мост, поэтому на вашем месте я бы не стала ее ждать.

— Она лжет, верно? — спросил Стралг у Свидетельницы.

В ответ та пронзительно закричала:

— Нет, она говорит правду!

Стралг взревел от ярости и занес кулак, чтобы ее ударить, но Свидетельница это предвидела и успела отскочить.

— Стралг Храгсон! — На фоне огромных колонн Орлад казался совсем маленьким — у него за спиной горел город, но он сумел вложить столько силы и ненависти в свой голос, что он перекрыл шум толпы на улице и рев труб. — Я Орлад Селебр, сын и наследник дожа Пьеро. Я убил твоего брата Терека в горах возле Трайфорса. И помог прикончить твоего брата Хорольда на Молочной реке. А твоя сестра оказалась в ловушке на Границе без еды и крова, ей не спастись. Они мертвы, Стралг. Мертвы! Ты остался один, последний из отвратительного выводка, и теперь ты заплатишь за свои преступления.

Старейшины не понимали речи Орлада, но вызов в его словах был очевиден. Они сгрудились за катафалком, очистив поле боя.

— Верно! — пронзительно закричала прорицательница, последовав их примеру. — Он говорит правду, чудовище!

Стралг повернул огромную голову и посмотрел на северную дверь. Там остались его телохранители. Он двинулся в ту сторону, но Орлад и Ваэльс его опередили. Они стояли ближе к двери, чем Стралг. Все трое застыли на месте.

— Трус! — закричал Орлад. — В три года у меня было больше мужества, чем у тебя! Ты протянул мне руки, и я к тебе подошел! Ты поднял меня в воздух и угрожал вышибить мне мозги. Попробуй сделать это сейчас; я стал больше! — Он протянул к нему руки. — Иди сюда, трус!

Вероятно, Стралг весил больше, чем оба юноши вместе взятые, но он жил слишком долго, чтобы согласиться на схватку при численном превосходстве противника. Однако он понимал, что они успеют атаковать его прежде, чем он доберется до северной двери.

Орлад сделал шаг вперед.

— Терек мертв! — насмешливо повторил Орлад. Еще шаг… За ним, не выходя из тени, следовал Ваэльс. — Салтайя мертва! Хорольд…

Стралг источал ярость и ненависть. Он склонил голову, точно бык, и наблюдал за приближением врагов. Дантио показалось, что ноги у него растут, а руки уменьшаются.

Шаг…

— Командир войска Арбанерик! — не унимался Орлад. Шаг… — Помнишь Арбанерика? А Нильса Фратсона? — Шаг… — Они принимали твоих сбежавших рекрутов, Стралг! — Шаг… — Теперь у них сорок шестидесяток воинов, и это самое большое войско в Вигелии. Они убили Хорольда, Стралг, с нашей помощью. Они взяли Трайфорс, Стралг! Гарнизон перешел на их сторону без сопротивления.

Орлад остановился.

— Ты потерял Вигелию! А Кавотти взял Веритано, Стралг. Игра закончена! — Он насмешливо поманил его к себе. — Теперь твой черед. Иди ко мне, трус!

Стралг бросился в атаку. Он перешел в боевую форму, одним движением сорвав с себя одежду. Лицо превратилось в звериную морду с клыками, ноги удлинились. Он наклонился вперед, чтобы сбалансировать появившийся толстый хвост, на укороченных руках возникли белые когти.

— Живо! — скомандовал Орлад.

Они с Ваэльсом сбросили на пол хламиды и изменили форму. Когда огромные челюсти Стралга сомкнулись на том месте, где только что находилась голова Орлада, он уже был в дюжине шагов от Кулака. Ваэльс ударил его по ребрам и успел отскочить в сторону прежде, чем тот развернулся.

Затем атаковал Орлад.

Началась схватка между гигантским белым двуногим зверем и двумя небольшими черными существами, похожими на лягушек. Лорд крови быстро поворачивался на длинных мощных ногах, наносил удары могучим хвостом, похожим на дубину, и щелкал огромными челюстями. Два одинаковых боевых зверя прыгали вокруг него, ноги и черный мех сливались в мечущиеся полосы. Они подпрыгивали, рычали и наносили удары. Вскоре даже Дантио не отличал их друг от друга. Когтистые руки и ноги двигались так быстро, что глаз не мог за ними уследить. Однако их когти не пробивали чешуйчатую шкуру Стралга. Она была прочной, как кольчуга, а сам лорд крови был столь огромен, что в ближнем бою у них не было шансов на победу.

Они оказались в патовой ситуации — Стралг не мог их поймать, а они не могли причинить ему вред.

Поскольку из всех присутствующих только Дантио был достаточно молод, он схватил меч, лежавший у гроба отца, и подбежал к сражающимся, чтобы хоть как-то помочь брату. Он сразу понял, что ему будет очень трудно приблизиться к Стралгу. Боевые звери двигались с нечеловеческой скоростью. Ваэльс и Орлад атаковали Стралга с разных сторон, но он умело защищался правой и левой рукой, а когти его ног рвали плиты пола и высекали из них искры при резких разворотах и прыжках. Прорицатель чувствовал, что Ваэльс и Орлад полностью охвачены жаждой крови и ненавистью, а Кулак, ветеран множества сражений, сохраняет здравый смысл и понемногу продвигается к северной двери.

Дантио ждал подходящего случая. Вновь и вновь Стралг делал выпады и щелкал зубами, пытаясь достать противников — тщетно. Двое юных бойцов мгновенно перемещались, прыгали, отскакивали и вновь переходили в наступление, изредка им даже удавалось наносить скользящие удары. Наконец Дантио показалось, что у него появился шанс. Он бросился вперед и попытался вонзить клинок под ребра Стралга. Клинок не оставил даже следа на теле Кулака, но хвост чудовища нанес скользящий удар, отбросивший Дантио далеко в сторону. Меч со звоном покатился по каменным плитам.

На несколько мгновений Дантио потерял сознание. Когда он пришел в себя, рядом с ним на коленях стояла Оливия, вытиравшая кровь с его лица и что-то говорившая по-флоренгиански. Ему казалось, что сейчас он в состоянии воспринимать только вигелианскую речь. Дантио попытался сесть и закричал от боли в левом плече. Оно было сломано. И, наверное, еще несколько ребер.

Свидетель не должен пытаться влиять на ход событий.

— Ложись! — взмолилась мать. — Мы пошлем за целителями.

Нет! Все синаристы уже заняты — в городе идет сражение — а он должен досмотреть эту схватку, даже если ему суждено умереть. Оливия перестала с ним спорить и помогла сесть.

Сражение замедлилось. Со временем юные бойцы утомят Стралга, но он уже совсем близко к северной двери. Помнят ли они об этом? Дантио попытался определить, где находятся флоренгианские боевые звери, которых он обнаружил во дворце, но голова у него кружилась, и он ничего не видел дальше колонн. Однако он почувствовал, что и в коридорах дворца идет сражение.

Катастрофа! Один из флоренгиан оказался слишком близко или потерял равновесие… огромные челюсти рептилии сомкнулись на голове юного воина. Победно заревев, лорд крови оторвал несчастного от пола и встряхнул, как собака, поймавшая кролика, и спина флоренгианина с громким треском переломилась. Его товарищ — Дантио их уже не различал — прыгнул на спину огромной рептилии, но тут же начал соскальзывать вниз по чешуйчатой шкуре.

Кулак взревел, широко разинул пасть и отшвырнул в сторону тело врага, одновременно пытаясь сбросить второго противника. Однако в самый последний момент тот сумел зацепиться когтями за ошейник Стралга. Лорд крови не мог дотянуться до шеи укоротившимися передними лапами и завертелся на месте. Черный зверь взлетел в воздух, точно флаг, и Кулак едва не достал его страшными зубами, но тот уже держался за ошейник обеими руками — он подтянулся и уперся ногами в плечи Стралга, а затем изо всех сил дернул. Металл начал растягиваться. Флоренгианин выпрямился почти в полный рост, и ошейник еще глубже врезался в горло Стралга.

Задыхающийся Кулак рухнул на пол с такой силой, что чуть не погасли все свечи. Если он рассчитывал раздавить врага, то опоздал. Натянувшись, точно струна, ошейник лопнул. Молодой верист откатился в сторону. Лишившись благословения своего бога, Стралг захрипел и забился в судорогах. Через несколько мгновений он умер и вернулся в прежнюю форму.

А черная лягушка неожиданно превратилась в Орлада, который начал танцевать вокруг поверженного врага, вращая над головой окровавленный ошейник.

— Я победил! Я победил! Я победитель! — кричал Орлад.

 

ГЛАВА 39

Фабия Селебр знала, как нужно бинтовать сломанное плечо, поскольку в детстве внимательно наблюдала за сиделками Паолы. Она схватила черное покрывало с трона и подбежала к Дантио в тот момент, когда по воплям Орлада стало ясно, что он одержал победу.

— Подними ему руку! — сказала Фабия матери.

Дантио закричал, но Фабия к этому готовилась.

А потом зал наполнил отчаянный крик, перекрывший шум с улицы.

— О боги! Что это? — воскликнула Оливия тоном человека, не готового к новым сюрпризам.

— Орлад. — Фабия пыталась сосредоточиться на перевязке. — Видимо, он нашел Ваэльса. Они были очень близки.

Закончив с плечом Дантио, она помогла ему подняться — сейчас не время сидеть. Одни боги знают, кто может ворваться в Зал с Колоннами. Старейшины суетились вокруг трупа Стралга. Между колонн понемногу появлялись другие люди — они боялись войти внутрь, однако сзади напирали любопытные. Весть о смерти Кулака моментально разнесется повсюду — но чье войско сейчас контролирует город?

— Пока посидишь на троне, — сказала Фабия, поддерживая брата за здоровую руку. — Необычное возвращение на родину, да? Неужели в Селебре всегда что-нибудь происходит, мама?

Оливия всхлипнула, смеясь и плача одновременно.

— Нет. Я вообще плохо понимаю, что происходит. Я чувствую себя старой и сбитой с толку.

— Я молода, но сбита с толку еще больше. Нам сказали, что ты превосходно управляла городом в течение последнего года.

— О, как бы я хотела, чтобы ваш отец мог вас увидеть!

— Мы все этого хотели бы. Однако мы успели лишь на похороны. Орлад убил дракона и может сложить его тело к ногам отца в качестве жертвы. Селебра будет жить, ужасы Храга подошли к концу — благодаря твоим детям! Мы отомстили, мама. Мы одержали победу! Все… о, благослови мои клыки и когти!

Это были любимые слова Ваэльса. Фабия увидела, как Орлад несет к катафалку его окровавленное тело. Все молчали, когда он положил Ваэльса рядом с отцом. Один из старейшин поднял с пола хламиду и торжественно протянул ее Орладу, который с мрачным видом вырвал ее у него из рук и быстро накинул на себя, чтобы прикрыть наготу. Свет свечей падал на текущие по его лицу слезы.

Однако Ваэльс не вернулся в человеческую форму, и рядом с дожем лежало мохнатое животное, нечто среднее между лягушкой и обезьяной, с окровавленной изуродованной головой. Куда исчезла его красота?

Оливия увидела в этом осквернение и закричала:

— Нет!

— Не мешай ему, мама, — остановила ее Фабия. — Именно Ваэльс одержал победу. Он позволил Стралгу себя поймать, чтобы у Орлада появилась надежда.

— Нет! — повторила Оливия.

— Я все видела. — В этой схватке, когда каждое мгновение было на счету, Стралг отвлекся, чтобы убить Ваэльса.

Фабия помогла Дантио устроиться на троне — больше сесть было негде. Он заметно побледнел, было видно, что ему очень больно.

— Нужно найти целителя, — сказала Оливия. — Или сестру Милосердия. Тебе следует лечь в постель.

Он скорчил гримасу.

— И пропустить все самое интересное? Полагаю, во дворце хорошие парни одержали победу. Правда, я не знаю, что происходит на улицах города.

Фабия вновь обняла Оливию.

— Все эти годы ты жила без нас, а теперь нас четверо — с Чайзом. Мы ведь уже говорили, что он в безопасности? О, нам понадобится несколько лет, чтобы все рассказать!

— Вы встретили Чайза? Вы его видели?

— Да, мама. Его похитил Мятежник, но с ним неплохо обращались, и он вел себя очень храбро. Им не удалось сломить его дух. Ты могла бы им гордиться!

— Вот как. — Оливия словно лишилась дара речи.

Она была не такой высокой, как Фабия, но широкоплечей, крепкой и внушительной. Ее лицо избороздили морщины, волосы поседели, однако сходство было так велико, что Фабии вдруг показалось, будто она смотрит в старое серебряное зеркало.

— Чайз похож на Стралга, — добавила Фабия. — Но в этом нет его вины, верно? Да и ты ни в чем не виновата. Вы с папой его вырастили, и он достоин вас обоих. Мы постараемся хорошо с ним обращаться, мама.

Оливия пристально поглядела ей в глаза, стараясь найти следы фальши.

— Ты так добра… Кроме Чайза у нас никого не осталось — после того, как вас забрали. И сейчас мне с ним очень нелегко.

— С мальчиками его возраста всегда нелегко. Да и положение у него было непростое. Присмотри за Дантио, пока я поговорю с Орладом. — Фабия двинулась к брату, но Орлад вновь подошел к окровавленному телу Стралга. Он отодвинул в сторону оцепеневших старейшин, которые не могли отвести взгляда от поверженного врага, взял его за щиколотку и потащил за собой. Очевидно, Орлад принял решение положить тело возле ног Пьеро. Все больше и больше людей осмеливалось войти в зал. Обе двери распахнулись, появились флоренгиане в медных ошейниках — многие совершенно голые, с окровавленными телами. Похоже, Кавотти захватил дворец, как и предполагал Дантио. «Интересно, когда придет сам Мятежник?» — подумала Фабия.

На противоположном берегу реки Фабия насчитала четыре крупных пожара, а ведь это только половина города. Какой невероятный день! Он начался в Монтеголе, потом они въехали в Селебру через Ворота Кипарисов, затем состоялась тайная встреча с матерью Кавотти, а позднее с юстициарием; вскоре они узнали о смерти Пьеро. Фабия и Дантио прошли по Дороге Пантеона, по улице Ювелиров и по другим знаменитым улицам города, о которых ей рассказывал Дантио во время путешествия через Границу. Она восхищалась великолепными зданиями, каких не найдешь ни в Скьяре, ни в Косорде. Многие к утру сгорят в пожарах. Оставалось надеяться, что дождь помешает распространению огня. Это был День Возвращения Потерянных Детей. День Смерти Дожа Пьеро. Нет, пожалуй, в историю он войдет как День Падения Стралга.

Слуги пытались освободить зал. Один из них обратился к ней:

— Девушка, вам нельзя здесь находиться.

Она объяснила ему, кто она такая. Слуга упал на колени и принялся, заикаясь, просить прощения. Фабия вернулась к трону, где по-прежнему сидел Дантио, а рядом стояла Оливия. Их окружали разные люди — немолодые веристы, жрецы, дворцовые чиновники в черных траурных одеяниях. Голос Куарина отдавала приказы. Все беспрекословно ей повиновались.

Постепенно в зале установился порядок. Слуги принесли новое черное покрывало для катафалка и стулья для Дантио и Оливии.

— Голос! — рявкнул старый Джиали. — Что здесь происходит?

— Прошу вас, займите места, милорды, — сказала Куарина. — Я все объясню.

Фабия сообразила, что сейчас начнется заседание Совета. Слуги расставляли стулья в форме подковы так, чтобы все старейшины могли сесть лицом к катафалку. Они принесли высокие серебряные канделябры и зажгли свечи, разогнав мрак. Восемнадцать стульев и одно кресло? Да, Куарина собрала Совет. Проклятие Ксаран! Фабия не ожидала, что это произойдет так скоро. Она еще не готова!

Дородный герольд провозгласил:

— Милорды и леди!

Все посторонние начали расходиться, а старейшины принялись занимать свои места. Стулья, расставленные двумя рядами в форме подковы, были обращены к ее концам, куда и направились Дантио с Оливией. Очевидно, четыре первых стула предназначались для семьи, поэтому Фабия поспешила к ним присоединиться. Она села рядом с матерью, а через мгновение возле нее устроился Орлад и закрыл лицо руками.

— Мне очень жаль, что Ваэльс погиб, — прошептала Фабия. — Он был замечательным человеком и великим Героем.

Орлад не обратил на ее слова никакого внимания. В его жизни было так мало любви! И теперь ему кажется, будто боги отвернулись от него в миг победы.

Дворцовые чиновники продолжали тихонько спорить из-за мест в заднем ряду. За спиной Голоса Куарины, скрестив ноги, уселись на полу писари и принялись торопливо раскладывать таблички и перья. Она не стала их ждать.

— Почтенные старейшины, властью, данной мне обычаями и должностью юстициария, я объявляю Совет открытым. Здесь собралось пятнадцать старейшин. Поскольку в Совете восемнадцать человек, то голоса десяти из вас определят большинство.

— Протестую! — Крупный старик вскочил на ноги, его лицо пылало от гнева.

— Лорд Джордано Джиали?

— Нельзя проводить Совет без дожа! Исключение составляют лишь те случаи, когда следует выбрать нового дожа, а подобные Советы проводятся только на следующий день после похорон…

— Ваш протест отклоняется. Я могу привести не менее девяти примеров, когда выборы проводились в день смерти дожа и даже до его смерти. Город в огне, на улицах идет сражение, неотомщенный труп лорда крови лежит у вас за спиной, вражеская армия рыщет за стенами дворца. Нам нужен дож!

Она с угрозой оглядела пятнадцать советников — двенадцать мужчин и трех женщин. Веристы вывели всех зрителей за колонны и сами покинули зал. Фабия перехватила взгляд Берлис Спирно-Кавотти, и обе пожали плечами. Сегодня утром они не успели обсудить возможность досрочных выборов. Что ж, придется импровизировать.

— А теперь, — продолжала Куарина, когда Джордано сел, — я напоминаю собравшимся, что по обычаям Селебры новым дожем выбирают мужчину, старшего родственника умершего дожа, вплоть до троюродного брата, за исключением двух случаев, когда были избраны родственницы-женщины, мужья которых стали дожами. Кроме того, по обычаю, дож перед смертью называет преемника, которого он рекомендует старейшинам. И хотя его голос официально считается за один, известно лишь пять случаев, когда Совет проголосовал иначе.

В первый день празднеств Нового Масла двое достопочтенных советников посетили дожа Пьеро и попросили его назвать имя преемника. Сейчас они могут подтвердить, что он ответил: «Победитель». Слушаю вас, лорд Ритормо Нуччи.

Желчный маленький человечек уже вскочил на ноги.

— Какой победитель? Кто это будет решать?

— Вы и решите. Совет. Или Совет, если пожелает, может пренебречь словом дожа. — Голос расправила плечи, словно радуясь, что с первой частью речи покончено. Она улыбнулась собравшимся. — Как глава Совета, я прошу всех присутствующих и имеющих право на трон родственников нашего дорогого покойного дожа Пьеро VI назваться и объявить о своей готовности служить Селебре.

Дантио попытался встать, но у него не получилось. Он поднял здоровую руку.

— Могу я говорить, не вставая, Голос?

— Да, конечно.

— Почтенные старейшины, я — Дантио Селебр, старший сын дожа Пьеро. Я лишь сегодня вернулся из ссылки и снимаю свою кандидатуру, поскольку являюсь Свидетелем Мэйн, а потому должен лишь следить за происходящим в мире, не пытаясь влиять на события. — Он с трудом улыбнулся. — Мое нынешнее состояние вызвано попыткой вмешаться в казнь Стралга Храгсона и может считаться наказанием богов.

Смех старейшин перешел в аплодисменты. Настроение собравшихся заметно улучшилось, словно они только теперь поняли, что им действительно предстоит принять решение, и что Стралг уже не назначит правителя вместо них. Тучи отнесло в сторону, и солнце озарило почти забытую ими страну — Флоренгию без Кулака.

— У меня вопрос! — сказал толстый неприятный мужчина. — Голос, а разве при данных обстоятельствах нельзя освободить Свидетеля от данной им клятвы?

Поскольку Куарина уже обсудила это с Дантио, она знала его точку зрения.

— Если лорд Дантио обратится к Старейшей ордена в Вигелии, она может его освободить. Вы хотите подать такое прошение, лорд Дантио?

— Нет, не хочу. Я не буду служить Селебре в качестве дожа.

— Тогда я объявляю, что лорд Дантио более не рассматривается как кандидат на роль дожа. Вы можете представить нам других кандидатов. — Об этом они с Куариной также договорились заранее.

— Сначала я назову тех, что здесь присутствуют. Наш брат Бенард, второй сын дожа, остался в Вигелии. Теперь он консорт правительницы великого города Косорда. Как почтенные старейшины могут убедиться, яблоко от яблони недалеко падает!

Смех, новые аплодисменты. Совету все больше нравилось происходящее.

— Наш младший брат, лорд Чайз, — тактично продолжал Дантио, — здесь также не присутствует. — Его имя вызвало недовольные взгляды старейшин. — К тому же он не участвовал в церемонии окончания года, следовательно, еще не достиг совершеннолетия, а потому не может считаться претендентом на трон дожа.

Улыбки. Конечно, это Мятежник так ловко устранил Чайза, но никто не стал о нем упоминать. И вновь Фабия перехватила взгляд Берлис. Марно, где бы он ни находился, не знал об этих внезапных выборах. Возможно, он сейчас далеко от дворца или тушит пожар в соседнем квартале. Днем, когда все строили планы, его также не было с ними; Фабия не видела его с прошлого вечера. Никто не знал, что Стралга убьют, в городе начнутся волнения, а Голос устроит выборы.

— У меня есть еще один брат, которого я хочу вам представить, лорды и леди. Лорд Орлад сегодня убил Стралга. Он не только единственно возможный претендент на трон, но и, вероятно, тот самый победитель, о котором говорил мой отец. Встань, Орлад.

Орлад встал и хмуро посмотрел на старейшин. У него были красные глаза и мокрые от слез щеки. Старейшины повскакивали с мест, захлопали в ладоши и радостно закричали. Орлад получил то, о чем мечтал больше всего на свете, но награда не принесла ему радости. Теперь он выиграет схватку за трон без особых усилий. Фабия не готова вступить в игру.

Голос призвала Совет к порядку. Когда старейшины вновь расселись, она сказала:

— Вы готовы и хотите быть дожем, лорд Орлад?

— Да.

Он сумел произнести одно слово. Если они захотят услышать речь, то Орлад попадет в весьма затруднительное положение.

К тому же он очень молод. Юстициарий впервые видела Орлада, и на ее лице появилось сомнение, которое отразилось на лицах многих других старейшин. Фабия могла бы подорвать доверие к Орладу, сказав, что он до сегодняшнего дня ни разу не видел большого города, не говоря уже о том, чтобы в нем жить. Однако инстинкт подсказывал ей, что таким образом она вызовет не только возмущение Орлада, но и всего Совета. Она будет выглядеть, как человек, который старается навредить своему сопернику. Но что еще она может сделать?..

— Милорды, — продолжала Голос, — получается, что у вас остался один кандидат. Дож Пьеро уже сделал свой выбор в пользу Победителя, и вы сами должны решить, помогли ли ему при этом боги… — В этот момент на ноги встала мать Марно. — Советник Спирно-Кавотти?

— Юстициарий, я не собираюсь умалять подвиг Героя Орлада, убившего сегодня Кулака, но всем известно, что перелом в войне наступил еще раньше и окончательное поражение ледяных демонов остается вопросом времени. Существует другой победитель, которого уважаемые старейшины должны…

— Нет, нет! — закричала старейшины.

Громче всех кричал Ритормо Нуччи.

— Предательница! Ты поддерживала Стралга! На всех наших встречах ты голосовала за то, что должно было ему понравиться! В течение многих лет ты и твои шакалы бегали вместе с вигелианскими свиньями, а теперь ты хочешь посадить на трон сына? Надо изгнать тебя из Совета, тебя и остальных змей!

— Что-то вы напутали с зоологией, — пробормотал Дантио и закрыл глаза — сейчас ему больше всего на свете хотелось оказаться в теплой постели.

Воздух огласили возмущенные крики. Совет раскололся: одни старейшины хотели исключить остальных — и наоборот. Сидевшая рядом с Фабией Оливия горько и беззвучно смеялась — возможно, даже не сознавая, что смеется. Политика ее больше не интересовала. Куарина кричала, призывая всех к порядку, но на нее никто не обращал внимания.

— СТАРЕЙШИНЫ! — Нечеловеческий рев Орлада присмирил бы даже бурю. Эхо гулко разнеслось по залу. — Садитесь!

Все сели, но вопрос оставался открытым.

На тонких губах Куарины появилась холодная улыбка.

— Благодарю вас, милорд Орлад. Складывается впечатление, Берлис, что Совет не хочет рассматривать кандидатуру вашего сына.

Берлис тут же вновь вскочила на ноги.

— Но я собиралась предложить совсем другое! Могу ли я высказаться?

— Да, мы вас слушаем.

— Старейшины, до сих пор не прозвучало имя еще одного ребенка дожа Пьеро. Мы можем дать ей слово? — Берлис села.

Голос колебалась. Ее не предупредили о таком варианте развития событий.

— Если Совет не возражает… — Большинство старейшин нахмурились, но промолчали. — Леди Фабия?

— Лорды и леди, я — Фабия Селебр, четвертый ребенок и единственная дочь покойного дожа. Мне известно, что женщина не может занимать трон. — Она отвела взгляд. Орлад все еще стоял, и по его сверкающему взгляду Фабия поняла, что он разгадал ее замысел.

— Продолжайте! — резко сказала Куарина.

Фабия сделала еще несколько шагов в водоем с крокодилами.

— Откуда мой отец мог знать, что Орлад сегодня сразится со Стралгом, не говоря уже о том, что одержит победу? Я прошу благородных старейшин рассмотреть моего жениха в качестве претендента на трон. — Беда в том, что никакого жениха у Фабии не было. — Если бы эта встреча состоялась после похорон, как мы…

Теперь и Куарина догадалась, что происходит, и пришла в ярость от того, что ее не предупредили.

— Быть может, вы соизволите сообщить Совету имя вашего счастливого избранника, или вы еще не успели сделать выбор?

— Лорды и леди, я имею честь быть помолвленной с лордом Марно Кавотти, Мятежником и Освободителем. Он родился в Селебре.

Она солгала. Помолвки не было. Однако они обсудили такую возможность во время поездки из Веритано и пришли к выводу, что стоит рассмотреть ее всерьез. Оба считали, что время еще будет. Но судьба благоволит быстрым — так говорил Марно.

Все загомонили, и в наступившей суете Фабия увидела, как из-за колонн к ней подоспела подмога. Люди в ужасе разбегались. Телохранители-веристы — Фабия насчитала не меньше дюжины — прокладывал дорогу сквозь толпу. И почти сразу же появилась огромная фигура Марно Кавотти, возвышавшаяся даже над самыми крупными веристами. Сзади его освещал свет пожара, от чего он выглядел еще более зловеще. Однако Фабия ужасно обрадовалась. Наконец-то!

— Что это значит?! — вопросила Оливия.

— Мятежник, мама. Марно Кавотти.

Оливия и Берлис закричали от ужаса.

— Урод! — пробормотал Орлад. — Так вот какие разговоры вы вели в колеснице!

— Он нужен Селебре, мама. Орлад, я искренне сожалею. Я хотела тебе рассказать, но не успела.

— Чистая работа! — прошептал Дантио, однако не стал объяснять, что имел в виду.

— Потаскуха! — Орлад сел. — И ты готова лечь в постель с ним?

— Мама, — сказала Фабия, на самом деле обращаясь к Совету. — Отец уже очень давно не приходил в себя. Что он знал о войне? Когда он в последний раз мог выслушать новости?

Оливия с трудом оторвала взгляд от кошмарной фигуры Мятежника.

— Что? О… я понимаю, куда ты ведешь. Да, мы знали, что Стралг проигрывает. Я помню, как ваш отец улыбнулся, услышав о победе возле моста Реггони.

— Значит, он знал, что Кавотти победит? Ему также было известно, что Мятежник родился в Селебре. Он ничего не ведал о судьбе своих детей, не говоря уже о том, что Стралг погибнет сегодня ночью. — Даже не взглянув на Орлада, она пошла навстречу жениху.

Марно сильно устал, глаза его глубоко запали, лицо и хламида были испачканы пеплом и кровью. Только вчера они распрощались в Монтеголе, но Фабия уже успела забыть, как он огромен. И этот запах… тяжелый мускусный дух. Он не казался ей отвратительным. Она успела к нему привыкнуть, пока ехала с Марно в колеснице. К тому же запах был определенно мужским. Она сможет с этим жить.

Схватив ее за плечи огромными лапами, Кавотти склонился и поцеловал Фабию в губы — они еще ни разу не целовались. Затем он сжал в кулаке ее ладошку и проковылял мимо старейшин к катафалку. Рядом с ним Фабия чувствовала себя ребенком.

— Что здесь происходит? — негромко спросил он.

— Я только что объявила о нашей помолвке. Еще две речи, и они избрали бы дожем Орлада.

— Я был занят. — Он остановился внутри круга горящих свечей и склонил голову перед мертвым дожем.

— Кто это? — шепотом спросил он. Очевидно, он имел в виду не Пьеро.

— Ваэльс. Стралг его убил, но он сумел отвлечь Кулака, и Орлад этим воспользовался. Ваэльс и Орлад были очень близки.

— Гвинетта мне говорила. — Странные скошенные глаза пристально посмотрели на Фабию. — Ты действительно готова на это?

— Конечно, готова. Корону ты получил бы и без меня, — признала Фабия. — Они кричали, что твоя мать предательница, но они отдадут тебе корону, если ты потребуешь, пусть это будет и не по закону.

— Достаточно призвать дюжину боевых зверей? — Он вздохнул. В Марно Кавотти открывались неизведанные глубины — как ее предупреждали Дантио и Гвинетта. Она и сама это поняла во время их изнурительной скачки на колеснице. — Забудь о короне. Сейчас речь не о ней. Ты готова выйти замуж за чудовище?

— С радостью. Но мое приданое зависит от того, кто получит корону.

На его губах появилась несвойственная ему улыбка.

— Значит, мне не придется выбирать между тобой и короной? Но тебе известно, миледи, что наш брак будет лишь политическим союзом?

— Подробности обсудим позднее.

Ляжет ли все бремя власти на плечи дожа-консорта? Или править будет сама Фабия?

Марно был умен — он сразу понял, что Фабия ведет двойную игру. Однако время шло.

— Не верится, что ты добровольно ляжешь в постель со страшилищем, пусть даже это позволит делить с ним трон. Ночных кошмаров не боишься?

— Я выносливее, чем ты думаешь.

Он немного поразмыслил и пожал плечами.

— Тогда давай попробуем.

Все еще держа ее за руку, Марно повернулся к старейшинам, которые сидели на своих прежних местах, охваченные ужасом. Быть может, им пришло в голову, что у Флоренгии появился новый лорд крови, который навяжет им свою волю так же легко, как Стралг. Вероятно, никто из них, кроме Берлис, не видел Мятежника прежде, да и для нее разлука с сыном продолжалась десять лет. Этот огромный страшный человек не имел немного общего с сыном, которого она растила.

Кавотти был на десять лет старше Орлада, и он родился в Селебре, а теперь стал победителем. Он говорил по-флоренгиански. Ко всему прочему, его люди полностью контролировали Селебру, как он — собравшихся в зале старейшин.

Прежде всего Марно поклонился Оливии, не сводившей с него сурового взгляда.

— Мои глубочайшие соболезнования, миледи. Пьеро сделал для Селебры больше, чем любой дож за всю нашу историю. Город многим обязан и вам — вы были прекрасной правительницей. Мне очень жаль, что дож Пьеро не дожил до нашей победы. — Он протянул руку Орладу. — Твои враги — мои враги.

Тот руки не протянул.

— Мы об этом уже говорили.

— Верно.

Мятежник поклонился старейшинам. С достойным восхищения спокойствием Голос Куарина молвила:

— Вы не могли бы доложить Совету о положении в городе, лорд Кавотти?

Марно оглушительно рассмеялся, словно большой и голодный хищник.

— Селебра выдюжит! Потери среди гражданского населения не превысят двух шестидесяток. Я отправил гонцов в ближайшие города с просьбой прислать целителей. Героев погибло немало, но я готовился к куда большим потерям. Ледяные демоны убиты или спасаются бегством, лишь небольшая их часть продолжает сражение. Мои люди захватили ворота и разбились на пожарные команды — благодарение Веру, ниспославшему дождь! Мы также начали копать общие могилы. — Он повернулся и взглянул на Оливию. — Ваш розарий придется сажать заново, но он будет превосходно удобрен…

— Вы знаете, зачем собрался Совет, — перебила его Куарина. — Вы помолвлены с леди Фабией?

— Да, я удостоился такой чести и очень этому рад.

Голос поджала губы.

— Известны случаи, когда дожем становился муж, но жених…

— Если поторопиться со свадьбой… — начала было Берлис.

— Протестую! — закричал лорд Нуччи. — Старейшина не может участвовать в выборах собственного сына! — Раздались одобрительные и возмущенные крики.

— Старейшины! — Кавотти не стал изменять свою глотку, как это сделал Орлад, но его голос и без того произвел необходимое впечатление. — Моя мать действительно поддерживала вигелиан. Она своими глазами видела, как с отца содрали кожу, а ведь у нее на руках оставались и другие дети. Она понимала, что за ней наблюдают прорицательницы Кулака. Лишь я и несколько верных мне людей знали, как неустанно и бесстрашно она боролась за нашу свободу. Многих из вас я бы мог обвинить в пособничестве врагу. Однако, если вы выберете меня дожем, я не стану никого преследовать — что прошло, то прошло. Не будет никаких репрессий, я не намерен сводить старые счеты. Голос, за последние две шестидневки я провел две битвы, проделал огромный путь и почти не спал. Прошу вас побыстрее провести голосование.

Куарина оглядела Совет.

— Готовы ли голосовать почтенные старейшины?

— Нет! — Орлад вскочил на ноги. — Я не… я буду…

— Я снимаю свою кандидатуру, — пробормотал Дантио, не открывая глаз.

— И я снимаю.

Орлад сел и уставился в пол. Он принял неизбежное. Фабия наклонилась и благодарно сжала его плечо. Он оттолкнул ее руку.

— Получается, — спокойно продолжала Куарина, — сейчас у нас нет законного претендента. Лорд Марно Кавотти, готовы ли вы и ваша нареченная объявить себя мужем и женой перед богами и Советом?

Кавотти посмотрел вниз — ему пришлось нагнуть голову, чтобы взглянуть на свою будущую невесту. Или просто невесту?

Фабия прошептала:

— Судьба благоволит быстрым.

— Мы готовы, — решительно произнес Кавотти.

— Кто дает согласие на брак этой женщины?

— Орлад, скажи: «Я даю», — шепнул Дантио.

— Я даю, — повторил вслед за братом Орлад.

— Повернитесь лицом к священной Веслих, — велела Голос. — Вот сюда. Марно Кавотти, повторяйте за мной…

Последующая церемония бракосочетания была как нельзя более короткой.

— Я объявляю вас мужем и женой. Почтенные старейшины, если вы за то, чтобы Марно стал дожем, пожалуйста, встаньте. Единогласно. Дож Марно, вы избраны согласно традициям города. Можете поцеловать невесту.

 

ГЛАВА 40

Марно Кавотти давно научился произносить речи, как научился и многому другому. Прежде всего он заверил новых родственников, что они останутся уважаемыми членами семьи дожа.

— Дворец был и всегда будет вашим домом. Леди и лорды, вы получите поместья, которые позволят вам жить в соответствии с вашим положением. Я рассчитываю, что все вы поможете моей жене и мне нести возложенное на наши плечи тяжкое бремя управления Селеброй. Мы одержали победу в войне, но еще несколько лет нам придется бороться с врагами. С этих пор Селебра будет охранять перевалы, не давая вражеским войскам вторгаться на нашу Грань. — И так далее. Оливия и Орлад кивали. Дантио вежливо улыбался.

Марно поблагодарил и отпустил старейшин. Затем приказал дворцовым слугам и чиновникам подготовить благодарственную службу за спасение города и торжественные похороны дожа, свадьбу и коронацию. Он мягко заверил Орлада, что верист Ваэльс будет считаться одним из главных героев Освобождения, но его тело следует убрать с катафалка.

Потом он извинился и ушел спать.

За годы сражений он ни разу не чувствовал такой усталости, как сегодня, когда до победы оставалось совсем немного. Селебра уже была под контролем, и он вполне мог доверить Мяснику и Нузио возглавить военные действия до утра. Труп Стралга нужно было доставить ледяным демонам в качестве доказательства его смерти. Кавотти послал гонцов к Мелчитте, чтобы он сжег Веритано и покинул город. Он не сомневался, что лишенное вожака войско Стралга распадется и распространится, точно чума, по всей Грани. Многие веристы устремятся к Границе. Эту часть вражеских сил можно блокировать в Альтиплано, где их ждет голод. Прочих придется выслеживать и убивать, но этим займутся многочисленные флоренгианские веристы, которых нельзя оставлять без дела.

Кавотти поднялся от рядового повстанца до командира войска и правителя города — спальня дожа послужила неприятным напоминанием о том, что его жизнь только что полностью изменилась. Спальня оказалась просторнее многих храмов. Два ряда колонн поддерживали потолок. Он мог бы разместить здесь небольшое войско, а на постели в центре зала улеглось бы тридцать человек. И зачем нужно столько канделябров высотой с дерево, в каждом из которых по дюжине свечей, когда он всего лишь хочет поспать? Что толку от пятерых слуг? Они заверили Марно, что дож умер не здесь, да и запахов смерти и болезни он не уловил — только немного отдавало плесенью. Слуги не ожидали, что новый дож появится так быстро. Марно слишком устал, чтобы просить спальню поменьше.

— Ладно, меня все устраивает, — сказал он. — Уходите.

— Не желает ли милорд, чтобы со свечей сняли нагар? Да когда же это закончится?!

— Нет, нет! — вспылил он. — Я буду любоваться фресками на потолке. Уходите. Да поживее!

Они закрыли дверь — точнее, одну из дверей. В спальне их было три, да вдобавок шестнадцать высоких окон, занавешенных парчой. Будь он в здравом уме, он приказал бы Мяснику или какому-нибудь другому надежному человеку прочесать дворец — вдруг где-то остались ледяные демоны. Однако он слишком устал.

Марно присел на край постели, чтобы снять сапоги — и замер с сапогом в руке. Только тут он понял, что попал в сокровищницу. Он с детства знал, что дворец дожа славится небывалой роскошью, но ему не доводилось бывать в этих залах. На стенах было столько лазурита и золотых листьев, что хватило бы на финансирование большой войны. Канделябры усыпаны самоцветами. С первого взгляда ему показалось, что спальня огромна и пуста, но когда он принялся считать стулья, столы и ларцы, то очень скоро сбился. Каждый предмет здесь был настоящим произведением искусства. Пол устилали ковры из лучшей шерсти альпака, переливающейся всеми цветами радуги. Изумительная вышивка на покрывалах вызывала восхищение. Затем Марно обратил внимание на керамику, скульптуры и гобелены. Почему Стралг не забрал эти сокровища? Братья Марно наверняка заявятся сюда с повозками, чтобы получить компенсацию за годы опасностей и лишений.

Братья? Он не видел их шестнадцать лет. Как с ними быть? И это — лишь один из вопросов, которые ему предстоит решать в ближайшем будущем. Марно вздохнул, понимая, что заснуть не удастся. Слишком много мыслей теснилось у него в голове. Он и прежде уставал так сильно, что не мог спать. Ему было известно лишь одно средство борьбы с бессонницей: женщина. Гвинетта лучше всех знала, что ему необходимо.

— Священный Укр!

Он вскочил и резко развернулся. Через дверь, которую он не заметил, в спальню вошла его жена. Вопрос Номер Один. Фабия осмотрелась по сторонам и прикрыла лицо рукой, словно ее ослепило солнце.

— Это ты, мой супруг?

Он заставил себя улыбнуться.

— Да, я. Прислать за тобой колесницу?

Фабия подошла к нему.

— Орлад назвал меня потаскухой — видимо, потому что я продала свое тело за корону. Однако я даже не представляла, что совершила такую удачную сделку.

— Ты еще не видела серебряные ночные горшки в комнатах слуг.

На Фабии было белое полупрозрачное облегающее платье. Черные локоны спадали на грудь, а сквозь ткань просвечивали соски. Он наблюдал, как она идет к нему по коврам. Забыв об усталости, Марно не отрывал от нее взгляда. Он хотел женщину, однако не мог принять то, что ему послали боги.

Ее улыбка казалась детской и искренней.

— Мне сообщили, что жена должна спать в одной комнате с мужем. Полагаю, тут хватит места для двоих?

— От моего храпа здесь будет такое эхо, что я сам проснусь, — буркнул Марно. — Впрочем, сегодня можно и потерпеть. Но, Фабия, мы с тобой договорились, что наш брак будет лишь политическим союзом.

Она присела на край огромной постели — не слишком близко, но так, чтобы он мог до нее дотянуться, если пожелает.

— То есть мы будем только притворяться мужем и женой?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Мы это обсуждали. Если женщина от меня забеременеет, для нее это равносильно смерти. Я нашел надежную целительницу, и она подтвердила, что такое часто бывает с женами веристов, и даже священная Синара не в силах помочь. Для всего мира я буду твоим мужем, и, надеюсь, ты не станешь развеивать это заблуждение. Ну, а на деле тебе предстоит найти скромного молодого человека, который поможет произвести на свет внуков Пьеро. Я не хочу знать его имени. — Он улыбнулся, стараясь не показывать клыков. — На твоем месте я бы не заводил больше одного любовника за раз, хотя это тебе решать — главное, избавь меня от скандалов.

Фабия была невозмутима.

— А ты тем временем назначишь Свидетельницу Гвинетту дворцовой прорицательницей?

Он рассмеялся, представив себе, что ответит Гвинетта на такое предложение.

— Вот это был бы скандал! Мне нравится Гвинетта, я ею восхищаюсь, но она слишком сладострастна — и никогда этого не скрывала. Очень скоро через ее спальню пройдет вся дворцовая стража. Да, Свидетельница могла бы стать мне подходящей партнершей, поскольку она знает, когда наши игры безопасны. Или это может быть нимфа, которая не в состоянии забеременеть. Но сейчас, жена, у меня есть куда более важное дело — прежде всего мне необходимо поспать. Ты не против?

Она кивнула.

— Да, день выдался долгий. Ваша служанка сделает так, как пожелает господин. — Она провела ладонью по покрывалу, словно наслаждаясь его мягкостью. — Мне кажется, на такой огромной постели мы не помешаем друг другу. Быть может, утром… — Она огляделась по сторонам и нахмурилась. — Дантио проверил, не прячется ли кто-нибудь в спальне, и заверил меня, что опасность нам не грозит. Я попросила принести вина. Оно должно стоять возле двери. Марно, мой господин, у нас обоих был трудный день, но у меня есть две маленьких просьбы. Мне хочется выпить за наш союз и… получить от тебя один настоящий поцелуй.

— Настоящий поцелуй?

— Два дня назад я сказала, что я девственница, и за это время ничего не изменилось, однако я видела, как целуются другие. Уверена, тот поцелуй перед старейшинами не идет ни в какое сравнение с тем, что ты умеешь. Выполни мои просьбы и можешь спать, сколько захочешь. Если я тебе понадоблюсь, то буду рядом. А если нет, то не обижусь, честное слово. — Она встала и протянула ему руку. — Пойдем, выпьем в честь нашей клятвы.

Он надел снятый было сапог и пошел по коврам за Фабией. Любая женщина, готовая разделить постель с таким животным, как он, либо обладает поразительной смелостью, либо до безумия жаждет власти.

— Гвинетта — необычная женщина, — сказала Фабия.

— Она широко мыслит.

— А это не более мягкая версия слова, которым меня назвал брат?

Видно, слова Орлада не на шутку ее обидели.

— Многие браки в Селебре заключается из политических или деловых интересов.

— В Скьяре тоже.

— И что? Если ты вышла замуж ради титула, то я женился ради обладания всем этим. Вот как я вижу наш брак: твоя семья нуждается в человеке, который мог бы управлять семейным делом — Селеброй. Дантио отказался, а Орладу не хватает опыта. Не сомневаюсь, что работы у меня будет невпроворот. Мы превосходно друг другу подходим.

Она рассмеялась и обняла его за талию.

— Я знала, что получу мужа в большом количестве. Но теперь начинаю ценить и качество.

— Самый уродливый жених в истории города.

— Верно. Сперва ты произвел на меня жуткое впечатление, — призналась Фабия. — Но внешность — ничто по сравнению с честностью, мужеством и добротой. Да и сила — не порок. Кроме того, в Вигелии слово «рог» обозначает еще и…

— Здесь тоже. Пожалуйста, впредь не заговаривай об этом.

— Извини. Я не подумала. А ведь в браке очень важно думать друг о друге, верно?

Марно так и не научился понимать женщин. Фабия еще совсем девчонка, но уже много раз приводила его в полное недоумение.

— Уважать друг друга тоже необходимо, — сказал он. — Безупречных людей не бывает, и у всех есть недостатки. Надо иметь терпение. Уметь договариваться. Если в нашем браке все это будет, можно назвать его удачным.

— Замечательно! Пусть это и станет нашей клятвой.

Они подошли к столику, на котором стояло шесть кувшинов с вином, обернутых влажной тканью. Он взял один.

— Звезда и два меча, видишь? — спросил он. — Это означает, что вино привезено с холмов над Куилони. Превосходный напиток и не слишком сладкий. — Марно сломал печать.

— Какие кубки! — воскликнула Фабия, взяв один в руки. — Они просто… великолепны!

Он взял другой кубок, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Каждый был высотой в пол-ярда — юноша и девушка, держащие чашу на поднятых руках.

— Их называют кубками любовников и делают из горного хрусталя, который добывают в рудниках Риторни. Эту пару, вне всякого сомнения, сделал Пиччулли из Самерчи, величайший мастер кубков. У моих родителей была такая же пара, только намного меньше, и они считали их лучшими в своей коллекции. У тебя в руках мужской кубок. А вот этот — женский.

Она поставила один кубок и взяла другой.

— Мне рассказывали, что ты мечтал стать художником.

— Только знатоком искусства. Собственного таланта у меня нет.

— А как ты их различил?

Он рассмеялся и стал разливать вино.

— Юноша и девушка касаются друг друга только в одном месте. На женском кубке они целуются. Видишь? А на мужском их тела соединены ниже, хотя все приличия соблюдены. В такой позе почти невозможно соединить тела изящным образом, но художник решил эту задачу. За пару таких кубков можно купить два раза по шестьдесят акров превосходных пахотных земель, если не больше. А о столике с мозаикой и говорить нечего. Это настоящий Раготилло, и он стоит еще больше, чем кубки. — Марно поставил кувшин на столик. — Ну, с чего начнем?

Фабия протянула руки к кубку, когда дверь у них за спиной открылась, и вошел ухмыляющийся Чайз.

 

ГЛАВА 41

Чайз Стралгсон не только прекрасно видел в темноте, но и мог управлять колесницей. Он многому научился за этот день. Теперь Чайз мог взять под Контроль даже вериста. Салтайя сказала, что со временем он сумеет подчинять себе трех человек одновременно, но лучше не пытаться увеличить это число; толпа губительна, и если бы люди Сесто сохранили мужество, они бы с ней расправились. Чайз сможет обладать любой женщиной, как бы она к нему ни относилась, а потом заставить ее все забыть. Украсть любую вещь не составит ему никакого труда. А ведь тетя еще не закончила своих наставлений! Никакие лекции Дицерно по этикету и дворцовому протоколу не сравнятся с ее уроками.

Они въехали в город через ворота Кипарисов, и их никто не попытался остановить. Путники смешались с толпой людей, спешивших на похороны. Пылающие дома делали ночь светлой, как день. Шел дождь, и в лужах отражалось пламя. Трубы смолкли, но в городе все еще царила страшная суматоха: грабежи и драки соседствовали с дикими проявлениями радости. Иногда появлялись ледяные демоны, начиналась паника, но их тут же окружали войска мятежников и уничтожали. Никогда прежде Чайз не видел в Селебре флоренгианских веристов, а сейчас они были повсюду, многие в боевой форме. Гуанако шарахались от страха, но Чайз с легкостью с ними справлялся, лишь изредка прибегая к хтонической силе.

— Тетя, — крикнул он, — тут что-то неладно! Люди должны скорбеть о смерти папы… то есть дожа. А они празднуют!

Салтайя не ответила. Все дорогу от Монтеголы она бормотала проклятия, обещала страшную месть, говорила о необходимости поскорее найти Стралга. Временами она казалась совершенно безумной — как сейчас.

Чайз попытался свернуть на улицу Колесных Мастеров, но она была запружена поющими людьми, а казармы веристов пылали. Тогда он поехал по улице Рыболовных Крючков, огибая стены дворца. Похоже, им будет нелегко проникнуть внутрь. В такое позднее время все входы во дворец закрыты. Он решил посоветоваться с Салтайей.

— Тетя? Тетя?! — Она исчезла.

Он был один в колеснице.

— Я здесь.

Чайз почувствовал ее когти на своем плече.

— Ты стала невидимой?

— Я под вуалью. Позже я покажу тебе, как это делается. Как нам попасть во дворец?

Ключ от потайной двери Чайз давно потерял.

— А ты сможешь отпереть замок?

— Какой замок?

Он объяснил. В Вигелии нет таких замков, ответила Салтайя. Чайз тоже не знал, как они устроены. Пока он размышлял, проблема решилась сама собой. Толпа сорвала ворота, и люди устремились на территорию дворца. Он поставил колесницу на тормоз и облегченно вздохнул. Теперь о ней можно забыть: она здесь долго не простоит.

Чайз разглядел невидимую Салтайю на фоне пылающих костров только потому, что знал о ее существовании. Он поднял тетю на руки.

— Теперь я покажу, как пользоваться вуалью, — прошипела она, положив костлявые руки ему на голову. — Думай!

Все вокруг завертелось. Нити, сотканные из тьмы?

— О да, я понял!

— Попроси Ее о помощи. Совсем немного! Теперь сделай так, чтобы твои черты чуть-чуть изменились и люди тебя не узнали. Если ты просто исчезнешь, как я, они могут на тебя накинуться. Вот так, достаточно!

Он едва успел начать, но ему ничего не оставалось, как поверить Салтайе. Чайз зашагал к воротам, не чувствуя ее веса — лишь костлявые пальцы сжимали его плечо. Мимо проехала колесница, которой правила крупная седая женщина. Счастливая леди!

— Ты идешь слишком медленно! — пробормотала Салтайя. — Мужчины твоего возраста ходят быстрее. Вот так!

Он споткнулся, когда боль пронзила его правое колено.

— Ой!

— Теперь ты будешь хромать. Так лучше.

Ну, это как посмотреть! Он не видел никаких преимуществ — правое колено не отпускала острая боль. Сейчас ему хотелось только одного: побыстрее добраться до своей комнаты, улечься в постель и заснуть. День выдался тяжелый.

Салтайя все время сердито бормотала себе под нос, пока Чайз шел по саду, украшенному многочисленными скульптурами, мимо пальмовой рощи и вдоль террасы на берегу реки. Пару раз на них оглядывались прохожие, не понимая, кто это бормочет, но никто не забил тревогу. Большая толпа собралась у входа в Зал с Колоннами. Именно здесь должен лежать его отец, но толпа радостно кричала, а иногда до них доносились пьяные песни. Нет, на похоронах так себя не ведут! По обрывкам песен Чайз начал подозревать, что ледяные дем… что вигелиане атаковали город, и их нападение отбито.

Толпа собралась у дальнего конца зала. Чайз видел, что внутри горят свечи, между колоннами стоит вооруженная мечами стража. Он двинулся туда и вскоре узнал толстого Лунзи, главу дворцовой стражи по прозвищу Роскошное Брюхо. Он стоял между двух колонн, скрестив руки на груди — впрочем, едва ли Лунзи опасен, разве что он упадет и кого-нибудь раздавит. Чайз обратил внимание на пьяную радостную улыбку Лунзи и на его растрепанные седые волосы. Лунзи всю жизнь прослужил в дворцовой страже; он должен рыдать от горя, а не праздновать. Чайз избавился от вуали. Это заняло совсем немного времени.

— Лорд Чайз! Вы вернулись! Вы живы!

— Я спасся. Убил парочку похитителей и вылез в окно. — Сказать, что он прыгнул с четвертого этажа и повредил колено? Нет, лучше больше ничего не говорить.

— Но это же замечательно! Какая чудесная ночь! — Лунзи огляделся по сторонам, чтобы поделиться с кем-нибудь своей радостью.

— В самом деле? Объясни, что здесь происходит.

Чайз воспользовался силой и, видимо, переусердствовал.

Лунзи начал лепетать:

— Ну, ваш дорогой отец, конечно… Злая богиня забрала… Я хотел сказать, он ушел от нас, несчастный, его страдания прекратились. Но другие новости… дети вернулись! Лорд Дантио. Лорд Орландо, леди Фабия! Они выросли и с ними все в порядке. А потом во дворец ворвался Стралг со своей ордой. Сам Стралг! Он умер! Лорд Орландо убил его прямо в Зале с Колоннами! Сорвал с него ошейник…

Салтайя так пронзительно закричала, что все во дворце должны были повернуться в ее сторону. Лунзи смолк, недоуменно огляделся и продолжал:

— Но тут появился Мятежник, я хотел сказать лорд Марно и его люди… они быстро прикончили остальных демонов, которые проникли во дворец. Старейшины собрались в этом зале и избрали нового дожа!

— Марно Кавотти?

Лунзи оскалил все двенадцать зубов в довольной улыбке.

— Да, и он женился на леди Фабии! Теперь она будет нашей правительницей! О, какая чудесная ночь!

Ночь еще не закончилась. Салтайя такого не потерпит.

— Поразительно! — сказал Чайз. — Забудь о том, что ты меня видел и беседовал со мной. Ты не заметишь, как я уйду.

Оживление на лице толстяка тут же сменилось скучным выражением. Он почесал брюхо и повернулся к остальным.

Обогнув колонну, Чайз заметил сразу две примечательные вещи. В центре зала среди дюжины канделябров стоял гроб. В нем, несомненно, лежал папа, однако на него уже не обращали внимания. Все собрались в дальней части зала вокруг двухколесной повозки и о чем-то шумно спорили. Даже с такого большого расстояния он видел блеск ошейников. Значит, часть присутствующих — веристы. Чайз не понимал, как в Зале очутилась повозка, но решил непременно это выяснить. Послышались звуки ударов.

Он восстановил вуаль невидимости и направился к повозке, взглянув на свое больное колено. Чайз почти сразу увидел пурпурное пятно, напоминающее краба. Он мысленно отбросил его прочь, и боль тут же исчезла. Довольно улыбнувшись, Чайз ускорил шаг. Возле гроба он остановился посмотреть на тело. Жизнь жестоко обошлась со стариком. Он так долго болел, что Чайз привык к его отсутствию в своей жизни, но у него осталась добрая память о приемном отце. Пожалуй, обычные молитвы Избранного тут неуместны. «Священная госпожа, обращайся с ним хорошо. Пожалуйста».

Он двинулся дальше, чтобы выяснить, из-за чего так шумят люди, столпившиеся у повозки. Шесть человек забрались наверх и устанавливали нечто вроде наспех сколоченного стула. Чайз не стал дожидаться, пока они закрепят его веревками. Наконец ему удалось разглядеть, кто сидит на стуле: огромное, больше самого Марно Кавотти, существо со светлой кожей, лишь отдаленно напоминающее человека. Все ледяные демоны белые, и кожа их трупов приобретает особенный цвет, но эта тварь была тошнотворного цвета рыбьего брюха. Выделялся лишь бледно-розовый язык, свисающий изо рта, и красная полоса на рассеченном горле. Люди хотели провезти телегу с телом Стралга по улицам Селебры, чтобы все могли его увидеть и забросать мусором. О, Отец!

Его отец. Кулак. Теперь он никогда не поговорит с ним, не предложит свою помощь, не послушает истории о победах. Неужели так закончилась его слава? Ужас Чайза сменился гневом. Это дело рук Орлада Селебра. В Веритано Орлад хотел оторвать ему голову.

Чайз почувствовал, как его плечо вновь сжимает когтистая рука.

— Мы должны отомстить за твоего отца, мальчик!

— Да, тетя. Да!

— Где она может быть?

— Она? Лунзи сказал, что его убил Орлад.

— О да, мы доберемся и до вериста, не сомневайся! И до евнуха. Идо Мятежника! До всех. Избранные защищают своих, я ведь говорила тебе об этом? А когда мы уже не можем их защищать, остается месть. Но начать надо с девчонки. Она самая опасная. Где девчонка? Она пожалеет о том, что родилась на свет.

— Тогда вперед, на поиски.

Лучше не спорить со старой летучей мышью, когда она в таком настроении.

* * *

Найти Фабию оказалось нетрудно. Четверо веристов сидели у двери в семейное крыло дворца, из чего следовало, что Кавотти именно там. Фабия наверняка вместе с ним, познает радости семейной жизни. Чайз уплотнил вуаль, так что свечи стали едва видны. Как ни странно, теперь он лучше видел тетю. Герои обсуждали подробности вечерних сражений и не обратили внимания на Чайза, который спокойно отворил дверь и прошел в нее с тетей на руках.

Перед входом в спальню на стуле сидел верист. Чайз сбросил вуаль. Верист с проклятием вскочил на ноги.

— Ты будешь мне подчиняться! Не кричи. Не переходи в боевую форму! — Чайз наслаждался божественной силой. — Новый дож там?

Герой кивнул, его губы дергались, как у выброшенной на берег рыбы. Это был покрытый многочисленными шрамами ветеран, но его глаза стали пустыми, как стеклянные бусины.

— Его новая жена вместе с ним?

— Не знаю.

— Ложись и спи. Спи до рассвета, что бы здесь ни происходило.

Чайз хотел улыбнуться тете, но не увидел ее. Дверь бесшумно закрылась. Чайз вновь ее открыл и последовал за Салтайей.

Спальня оказалась огромной, однако он сразу увидел Кавотти и девушку. На нем была перепачканная зеленая хламида, а на ней прозрачное шелковое одеяние. Чайз успел лишь подумать, что с удовольствием рассмотрел бы ее как следует, когда тетя нанесла удар сразу по обоим. Мятежник рухнул на стул, который тут же разлетелся вдребезги под его тяжестью. Девушка упала на спину в нескольких шагах от него.

Чайз закрыл за собой дверь и задвинул засов.

Кавотти сидел спиной к стене среди разбросанных в разные стороны поленьев и обломков стула. Двигались только его глаза. Фабия приподнялась на локтях и посмотрела на Салтайю, которая сбросила вуаль — теперь ее изувеченное лицо и тело можно было разглядеть.

— Для ночного кошмара ты слишком омерзительна, — сказала Фабия.

— Ты еще не знаешь, что такое ужас, дитя. Но я тебя научу.

— Ничего у тебя не выйдет! — Фабия встала, и Чайз залюбовался ее ногами. Она отряхнула платье и нахмурилась, глядя на него. — Что ты сделала с мальчиком?

Чайз удивился: его сестра не выглядела встревоженной. Неужели она не понимает, что перед ней — Избранная?

Кавотти захрипел и попытался поднять руку, но у него не получилось. Чайз подумал, что великан сейчас не представляет опасности, и все свое внимание сосредоточил на двух женщинах. Его сестра в этом прозрачном платье была настоящей красоткой. Он решил, что его помощь не потребуется.

— Ничего! — ответила Салтайя, исходя слюной. — Если я кажусь тебе уродиной, то подожди немного и увидишь, что я сделаю с твоим хорошеньким личиком. Я не стану тебя убивать. Это было бы слишком просто. В твоем животе появятся черви. Опухоли. Гноящиеся язвы. Наконец ты спятишь, и тебя запрут в темницу. Ты просидишь там много лет, страдая от боли.

— Твой час пробил, — спокойно ответила девушка. — Все твои братья мертвы. Катрат Хорольдсон переходил с тобой через Границу. Тебе удалось его спасти? Если нет, то ты и этот мальчик — все, что осталось от отвратительного выводка Храга. Мать устала от тебя. Ты ей больше не нужна. — Она почти не смотрела в сторону своего оцепеневшего мужа, не спуская глаз со старухи.

Салтайя захихикала.

— Нет, голубушка! Она меня любит. Помнишь тех стражей, которые охраняли тебя в Трайфорсе и позволили тебе сбежать? Я принесла их в жертву. Пятнадцать сильных здоровых молодых воинов, чью кровь поглотила холодная земля!

— Да, знаю. Я видела.

— Лжешь! — взвизгнула Салтайя. — Она не позволила бы тебе за мной шпионить! Потом я подарила Ей еще четыре дюжины веристов — заставила их войти в реку Пыли, чтобы перебраться на другую сторону по их трупам. А скольких мы съели! В Альтиплано я убила десятерых! Что могла предложить ей ты?

Лицо Фабии исказила гримаса.

— Древнейшая ценит Избранных не по количеству убитых, но если хочешь помериться силами, то я принесла ей в жертву твой эскорт, который сопровождал тебя через перевал Нардалборга. Именно я догадалась, что ты сожжешь все припасы и убежища, и позволила вам дойти до Первого Скачка, а потом захлопнула дверь прямо у тебя под носом. Я уговорила на это своего брата-вериста! Сколько жизней я отняла! Погибла целая охота, верно? И они на моем счету, а не твоем.

Салтайя вскрикнула и метнула сгусток черного пламени в девушку. Очевидно, Фабия готовилась к этому, поскольку защитилась таким же сгустком. Между ними возникла стена черного пламени. Оно потрескивало, шипело и медленно приближалось к Фабии. Две Избранных вступили в схватку. Чайз слышал, как тяжело дышит его тетя. Фабия сделала шаг назад, и в тот же миг пламя метнулось к ней. Она с криком упала, пламя охватило ее тело.

Салтайя рассмеялась — и огонь исчез. Обнаженная Фабия лежала на спине, безуспешно пытаясь подняться. От ее платья остались лишь обугленные лохмотья. Она не пострадала, но она явно проигрывала борьбу.

— Теперь, когда мы выяснили, кто сильнее, голубушка, можно и поразвлечься. Начну с твоей хорошенькой груди.

Чайзу это пришлось не по душе. Даже если Салтайя и побеждает в схватке, все остальные сражения она проиграла, а ему стоит подумать о будущем. Фабия пожалела его в Веритано. Как он может позволить Салтайе над ней издеваться? Неужели он будет спокойно на это смотреть? Нет! Чайз поднял один из хрустальных кубков и изо всех своих сил размахнулся. От удара брызги вина попали даже на Кавотти, а кубок разлетелся вдребезги. Однако череп старой летучей мыши уцелел.

 

ГЛАВА 42

Фабия Селебр чувствовала себя так, словно ее сбросили с дворцовой крыши на посыпанную гравием дорожку, и теперь эта крыша вот-вот на нее рухнет. Глаза Марно вылезали из орбит. Как и глаза Салтайи — хотя по другой причине. Судя по всему, Салтайя еще была жива.

— Спасибо, Чайз, — сказала Фабия. — Принеси парочку простыней! Живо!

Он неохотно отвел глаза от сестры и подошел к постели. Ковры были усыпаны острыми осколками горного хрусталя, поэтому Фабия не двигалась, но теперь она могла помочь Марно. Ей удалось сорвать отвратительную невидимую сеть, которая сковывала Кавотти.

— Ты как? — охрипшим голосом спросила Фабия.

Ее брак закончился, не начавшись, и ей очень повезет, если Марно не швырнет ее в свежую могилу вместе с Салтайей. Он привстал и поморщился.

— Осколки угодили в такие места, которые я не буду тебе показывать. А ты?

— Немного потрясена, вот и все. По-моему, она не умерла. — Фабия перевела взгляд на Чайза, который возвращался с двумя шелковыми простынями. Смотрел он на нее вовсе не по-братски. — Дай мне одну, а вторую быстро разорви и завяжи ей глаза!

Она завернулась в простыню. Марно поднялся на ноги, отбросив в сторону обломки стула и осколки хрусталя. Затем помог Фабии встать. Шею он ей не свернул и оглушить не попытался — пока. Тут Фабию затрясло.

— Она приходит в себя, — предупредил Чайз. — Я не могу разорвать простыню, миледи.

— Разрежь ее, мальчик! Кругом полно острых осколков! Марно взял простыню и легко ее разорвал.

— Вот! — Одним куском он завязал Избранной глаза, а еще двумя — руки и ноги. — Это ее удержит?

— Надеюсь, — ответила Фабия, заканчивая возиться со своим новым одеянием. — Смотри под ноги, тут полно осколков.

— Позвольте мне! — воскликнул Чайз, обутый в башмаки.

Он сорвал ковер, лежавший посередине зала, и накрыл им осколки.

— Ты быстро соображаешь, — одобрительно сказала Фабия. — Чайз, я перед тобой в вечном долгу. Она над тобой издевалась?

Пришло время сочинять. Он с важным видом покачал головой.

— Нет, миледи. Но я был вынужден делать то, что она мне приказывала. Она что-то со мной сотворила, и мне пришлось ей повиноваться! Это было ужасно. — Он смотрел на Фабию огромными невинными глазами, похожими на лесные водоемы. Однако в лесных водоемах часто водятся змеи.

«Мать Лжи, неужели у Тебя появился новый ученик?» Фабия вспомнила, как Свидетельница Вуаль предупреждала ее, что нет надежного способа получить однозначный ответ.

— Ты герой дня, лорд Чайз! — заявил Марно, пожал руку мальчику и так хлопнул его по плечу, что тот едва устоял на ногах. — Давайте выпьем за наше чудесное спасение. — Он протянул Фабии оставшийся кубок, а Чайзу передал открытый кувшин с вином. Затем вскрыл еще один кувшин для себя. — Мы покончили с выводком Храга!

— Еще я остался, — напомнил Чайз.

Мятежник счел необходимым слегка смутиться.

— Тебя я не считаю. Ты теперь мой родственник.

— Верно, — потупив глаза, ответил Чайз. — Это большая честь, милорд. Поздравляю с избранием. И со свадьбой. Вас тоже, миледи.

— Я хочу знать, что произошло в Веритано, — нахмурился Марно, — но сперва… что нам делать с Избранной?

«С какой Избранной?» — подумала Фабия, а вслух сказала:

— Обычная казнь ужасна, однако она ее заслужила.

— Можем устроить ее прямо сейчас. В розовом саду еще не закопали могилы. Давайте просто отнесем ее туда.

Одно Фабия твердо знала: Салтайе Храгсдор известно гораздо больше хитрых уловок, чем ей.

— Безопаснее сначала завернуть ее в простыню. Ты будешь держать один конец, а мы с Чайзом возьмемся за другой.

Фабия пока не хотела выпускать Чайза из виду — сперва надо выяснить, можно ли ему доверять.

Видимо, точно так же к ней относится Марно. Чьи же это будут похороны?

Когда они попытались поднять Салтайю, та застонала и начала дергаться. Рана на голове обильно кровоточила. Марно заткнул ей рот кляпом и завернул ее в простыню.

— Ваша помощь не потребуется, миледи, — серьезно заявил Чайз. — Она не слишком тяжелая. Мне уже приходилось ее носить.

— Ты, наверное, очень сильный. Как нам попасть отсюда в розовый сал?

— Через эту дверь. Вы не откроете? — Чайз взял свой конец кокона и выпрямился.

Марно поднял тело Салтайи с другой стороны, и они пошли к двери.

Фабия отодвинула засовы и едва не споткнулась о храпящего на полу вериста.

— Он не виноват, милорд, — сказал Чайз. — Она велела ему спать. Нам сюда…

Фабия открыла еще одну дверь в конце коридора, и они вышли на увитую плющом террасу. По-прежнему лил сильный дождь, и сквозь облака пара огни городских пожаров казались золотыми.

Они свернули за угол и очутились в том месте, где еще недавно был розарий, а теперь жуткую сцену освещал шипящий под дождем костер. По влажной земле стелился дым. Двое веристов стояли по грудь в яме и по очереди выкидывали наружу комья мокрой земли. Третий наблюдал за ними, опираясь на лопату. Неровные отблески костра отражались от медных ошейников и мокрой кожи. Еще Фабия увидела трупы вигелиан, которых привезли сюда на телеге. Рядом лежала груда лопат и кирок — стало быть, здесь работало не менее дюжины веристов. Хорошо хоть сейчас их всего трое. Но лучше бы вообще никого не было.

Третий верист с тревогой поглядел на Мятежника.

— Я только что убил ледяного демона, спрятавшегося во дворце, — сказал Марно. — Мы похороним его здесь.

Верист посмотрел на шевелящийся сверток и перевел взгляд на Кавотти.

— Мой господин добр. Эй, там — вылезайте! — Он протянул веристам руку и помог выбраться из ямы.

Марно и Чайз бросили туда Избранную. Она упала на дно с громким плеском — воды вполне хватило бы, чтобы утонуть. Фабия напряглась, ожидая, что Марно столкнет и ее, а затем Чайза. Она совсем плохо знала мужа, но слышала о его беспощадности к врагам. Вряд ли она сумеет взять под контроль сразу четырех Героев. И на чьей стороне будет Чайз?

Кавотти легко поднял с телеги один труп и бросил его на Салтайю.

— Вот теперь закапывайте.

— Мой господин добр.

«Священная Ксаран, прими Твою верную слугу Салтайю Храгсдор и поступи с ней так, как она того заслуживает, в соответствии с Твоей мудростью».

Три вериста тут же принялись энергично забрасывать могилу землей. Чайз схватил лопату и начал им помогать. Очень скоро яму заполнили наполовину, и огромное зло покинуло мир.

— Никому ничего не рассказывайте, — велел им Мятежник. — Не хочу, чтобы люди зря волновались.

Фабия могла бы обеспечить молчание веристов более надежным способом, но не стала предлагать свою помощь. Марно положил руку ей на плечо, и они по скользкой земле побрели обратно во дворец.

* * *

Утром слуги удивленно глазели на грязные следы в коридорах, а также на кровь и обгорелые лохмотья в спальне дожа, но правителям нет нужды беспокоиться насчет сплетен. Фабия уже начала ценить решительного и властного человека, женой которого стала. Она отдала судьбу города и собственное будущее в сильные руки, и Марно принял ответственность без колебаний и сомнений. Он будет нести ее, пока его самого не призовет Древнейшая.

Не обращая внимания на запах паленой шерсти в спальне, он поставил три стула треугольником, налил всем вина и предложил Чайзу присесть и рассказать о том, что с ним произошло. Он прервал его лишь однажды, когда услышал, как люди командира фланга Сесто Панотти позволили Салтайе себя поработить. Он воскликнул: «Идиоты!», а потом добавил слово, которое Паола Апицелла никогда не произносила в присутствии своей приемной дочери.

Фабия не услышала ни одной фальшивой ноты в рассказе мальчишки. Наверное, по большей части он говорил правду, поскольку хорошая ложь всегда замешана на правде. «Мать Лжи, Ты получила способного ученика!» Что же теперь делать с Чайзом? Стал он Избранным или нет? И уживутся ли двое Избранных во дворце?

Фабия спросила:

— А какова судьба Сесто?

— Она его убила, миледи. В маленькой роще неподалеку от города. Это было ужасно! Наверное, я смогу отвести туда ваших людей, милорд. Я неплохо знаю это место. Пусть несчастного похоронят, как положено.

— А как она его убила?

Чайз молчал всего секунду.

— Она перерезала ему горло.

Не она. Он. Кровь и рождение; смерть и холодная земля. Посвящение.

Кавотти вопросительно посмотрел на Фабию. Наверное, он надеялся услышать ее мнение относительно истории Чайза, но Фабия нарочно сделала вид, что поняла его иначе, поскольку хотела кое-что сообщить своему Избранному брату.

— А теперь моя очередь. Да, я Избранная. Когда Стралг сделал Оливию заложницей — якобы заложницей, а на самой деле рабыней и игрушкой — он передал меня кормилице, Паоле Апицелле. Она потеряла мужа в сражении, а ее ребенок умер. Однако она была Избранной, и Мать Ксаран о ней позаботилась. — Кавотти поморщился, услышав запретное имя, и Чайз поступил так же. Мальчик хорош! — Она оставалась моей приемной матерью, пока четыре года назад Салтайя Храгсдор ее не убила. Я узнала подробности от Свидетельницы, так что это правда. Паола была нежной любящей женщиной. Она не имела ничего общего с Королевой Теней — воплощением зла.

Марно превратился в скалу. Чайз широко распахнул невинные глаза.

— Конечно, я могла бы не принимать Древнейшую, однако это мой выбор. Если бы я хотела стать такой же, как Салтайя, то присоединилась бы к ее шайке, к ее семье. Она надеялась выдать меня замуж за своего племянника Катрата. Я отказалась. И я всегда использовала свою силу по справедливости: отомстила убийце Паолы, спасла невинную женщину, пленницу Хорольда Храгсона, хотя и знала, что он накажет ее стражу. Я убедила Орлада и остальных устроить для Салтайи ловушку на перевале. Другого способа остановить Салтайю и помешать ей воссоединиться со Стралгом я не видела. И я честно верила, что в конечном счете хороших людей погибнет меньше. — Фабия пожала плечами, сожалея, что не может прочитать мысли мужа. — Больше я никого не убью. Конечно, если мне или тем, кого я люблю, не будет угрожать опасность.

— Ты поклоняешься Злой богине, — сказал Марно Кавотти.

— Она старейшая и величайшая из всех богинь. Она Мать Лжи, поскольку все мы лжем о смерти. Мы боимся смерти, а потому лжем о ней. Мы говорим, что человек вернулся во Чрево, перешел за Вуаль или пирует в залах Веру. Как будто нам что-то об этом известно! На самом деле мы ничего не знаем.

— Ты поклялась служить Злой богине! — повторил Кавотти.

— Она выбрала меня. Я не знаю почему. Разве боги объясняют свои решения смертным? Я много об этом думала, пока мы шли через перевал. Мать Ксаран — богиня крови и рождения, смерти и холодной земли. Далеко не всегда смерть — это зло. Она может быть освобождением или приговором. От нее зависят и новые жизни, а без рождения не может быть смерти; иначе мы бы заполнили весь мир, и в нем не осталось бы места для новых людей.

На Границе Фабия была очень близка к гибели. Мать многому научила ее там, и ее слова стали понятнее.

— Она дает Избранным огромную силу, но Она позволяет нам делать выбор — мы сами решаем, как использовать свое могущество. Салтайя относилась к людям, как к сорнякам, и если у нее возникало желание, она их просто топтала. Я искренне верю, что Паола использовала свои способности ради добрых дел. Насколько мне известно, она применяла их только для защиты своей жизни. Сила — еще не обязательно зло!

Интересно, как Чайз воспринимает ее рассказ? Однако сейчас ее гораздо больше волновало мнение мужа.

— А вот использование силы может нести зло, — заметил он.

— Обычно да, но так бывает по вине того, кто ее использует. Любую силу можно применять во благо и во зло. Абсолютная сила может стать абсолютным злом.

Кавотти зевнул и потянулся, разминая могучие мышцы.

— Скоро рассвет, а в ближайшие дни у нас очень много дел. Где ты обычно спишь, Чайз?

— В комнате над вами, милорд.

— Значит, стражу ты не встретишь. Отправляйся к себе и ложись спать, а завтра развлечешь мать драматической историей о своих похождениях и спасении из Веритано. Но никому не говори о Салтайе!

— О, не буду, милорд! Ведь могут подумать, что я ей помогал, и тогда меня тоже похоронят! — Он ухмыльнулся и вскочил на ноги.

— Подожди! — остановила его Фабия, поднимаясь. — Чайз, ты прекрасно видишь в темноте.

Он с недоумением посмотрел на нее.

— Миледи?

— Я наблюдала за тобой, когда мы шли в розовый сад. Ты легко уклонялся от ветвей, которых не видел лорд Марно. Обходил все камни и ямы. Будь осторожнее, Чайз!

Он широко улыбнулся.

— Что ты имеешь в виду, сестра? Я всегда прекрасно видел в темноте. Спроси у мамы. Она постоянно требует, чтобы я брал лампу, но я легко обхожусь без нее.

Фабия подошла к нему и поцеловала в щеку, как и во время их первой встречи в Веритано.

— Я хотела сказать, что тебе не следует служить злу. Иногда искушение бывает очень сильным, я знаю. Тебе известно, что произойдет, если твоя тайна откроется. И все же добро пожаловать домой. Мама ужасно тревожилась за тебя. Ты член нашей семьи и, надеемся, всегда им будешь. Еще раз спасибо тебе за то… что отвлек Салтайю.

— Извините за разбитый кубок. — Он поклонился. — Спокойной ночи, милорд, миледи.

Дверь за ним закрылась. «Если этот юный оболтус попросит выделить ему спальню на нижнем этаже, я лично…»

— А мы не пожалеем? — пробормотал стоявший у нее за спиной Марно. — Он?..

— Возможно, но я точно не знаю. Никогда не верь его словам.

Она повернулась и посмотрела в лицо мужу. Будет ли он когда-нибудь верить ей — сейчас это волновало ее гораздо больше.

— Я хотела предупредить тебя еще до свадьбы… Мне казалось, что после смерти папы у нас будет больше времени.

— Это ты направила Чайза против Салтайи? Он из-за тебя перешел на нашу сторону?

Она ответила не сразу.

— Нет, вряд ли. Все мои силы уходили на то, чтобы сдерживать удары Салтайи. Нужно отдать ему должное. И еще, Марно, клянусь, я не применяла против тебя силу! Например, когда мы ехали в колеснице. Мы говорили о том, что произойдет после смерти папы, кто станет дожем, но я не вкладывала в твою голову никаких мыслей о браке!

Он взял ее за плечи.

— Конечно, нет. Я уже давно думал, что станет с Флоренгией после победы над Стралгом. Селебре нужен был сильный дож, который мог бы использовать веристов для защиты, но не зависеть от их воли. Моя мать — старейшина. Я знал, что она об этом подумает. А потом, когда Герой Димо весь в пене примчался из Альтиплано и рассказал о возвращении детей дожа… Нет, мысль о свадьбе появилась у меня еще до встречи с тобой.

— И ты не сделал так, чтобы дети дожа попросту исчезли в Веритано, хотя возможность у тебя была.

Кавотти пожал могучими плечами.

— Мне такая мысль даже в голову не приходила. Однако не только Чайзу следует соблюдать осторожность.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не обратил внимания на то, что ты видишь в темноте, но меня поразила твоя смелость. — В его холодном взгляде не было и тени улыбки. — Ты предупредила меня о своей девственности — кстати, Гвинетта это подтвердила. Я убийца, верист, и я в три раза больше тебя. Я могу по неосторожности нанести тебе серьезную травму. Даже играя с тобой, я могу тебя раздавить. Однако ты нисколько не испугалась. Сегодня ты была готова спать со мной в одной постели, словно для тебя это обычное дело. Ты либо невероятно наивна и не знаешь, чем занимаются мужчины и женщины, либо рассчитываешь на какую-то поддержку.

Фабия покраснела.

— Если бы ты попытался причинить мне боль, я… Да, я бы тебя остановила.

— Ты можешь просто сказать. Я никогда не причиню тебе боли сознательно.

Наконец-то!

— Я тебе верю. А ты мне?

— Да. Как это доказать? Так? — Он подхватил ее на руки, словно ребенка, и поцеловал.

Удивительные ощущения — губы и язык. Фабия закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на своих переживаниях. Прежде она не понимала, чем любовный поцелуй отличается от остальных. Он длился и длился, и она ощущала растущее томление в груди и во всем теле. Ее рука сжимала предплечье Кавотти, твердое, как ствол дерева. Сердце билось все быстрее. Когда он наконец оторвался от Фабии и поставил ее на пол, у нее подогнулись колени.

Он сразу прижал ее к себе. Хламида Кавотти была еще влажной от дождя, а ее ухо оказалось на одном уровне с его сердцем, и она ощутила, что оно бьется почти так же быстро, как и ее. Исходящий то него запах мускуса усилился, голова у Фабии закружилась.

— Я буду верить тебе, Фабия.

Она с трудом вдохнула.

— Ты говорил, что беседовал с целительницей Синары. А я задала вопрос своей богине.

— Кровь и рождение, говоришь? — низкий голос Марно завибрировал в его груди.

— Да, — призналась Фабия. — Ингельд… жена Хорольда Храгсона рассказала мне, как он заставил женщину забеременеть, чтобы посмотреть, что с ней будет. Она умерла во время родов. У нее родился обычный мальчик, но размером с двухлетнего. Я не попаду в такую ловушку. Мать обладает властью над рождением. Я смогу настоять на том, чтобы твой сын не слишком задерживался в своем временном обиталище. — Она спросила об этом в первую же ночь после того, как встретила Кавотти, и Ксаран заверила ее, что все произойдет именно так.

— Ты меня подкупаешь. Я думал, у меня уже не будет детей.

— Я тоже хочу ребенка.

Марно Кавотти удивленно покачал головой.

— И ты готова поверить Матери Лжи?

— Если она меня обманет, я умру, но все мы рано или поздно умираем, Марно. — Она вгляделась в его лицо. Да, Мятежник невероятно уродлив. Но он будет ей настоящим мужем. — А зачем я, по-твоему, пришла сюда? Ты готов стать мужем Избранной?

Одна из его редких улыбок озарила спальню.

— Твоим мужем — да. Доказать это прямо сейчас? Но предупреждаю, хтоническая сила меня не остановит, когда я начну!

— Ты слишком много болтаешь, — упрекнула его Фабия. — Давай посмотрим, каков ты в деле.

 

ГЛАВА 43

Следующие пять дней лорд Дантио в основном размышлял о своем детстве. Он посетил похороны отца и павших воинов, а все оставшееся время разгуливал по коридорам дворца и улицам Селебры, погрузившись в воспоминания. Он избегал встреч с Фабией и Орладом — привычный тембр их чувств стал вызывать у него легкое раздражение. Они совсем не помнили Селебру. Да и самому Дантио город во многом казался чужим. Он повстречал нескольких знакомых, но старался скрыться из виду, прежде чем они успевали его заметить. А вот эмоционального воздействия множества смятенных людей ему избегать не удавалось. Днем и ночью город содрогался от радости и горя, отчего у Дантио начинала болеть голова. На пятое утро, когда целители почти завершили работу, он пришел в святилище и позволил излечить свое плечо. Они отказались принять от него дары, поскольку новый дож обещал им большое пожертвование за исцеление сотен раненых граждан Селебры в ночь освобождения.

Новый дож пользовался всеобщей любовью. Конечно, Оливия прекрасно исполняла обязанности дожа и отдавала этому все силы, но теперь у них снова появился настоящий правитель. Сам Марно Кавотти! Селебриане почитали Мятежника чуть ли не как Светлых. «Бедный, он так страдал ради нас… и ему удалось убить Стралга». Несмотря на щедрые похвалы, которые Кавотти расточал Орладу и Ваэльсу во время поминальной службы, их имена ничего не значили для горожан. Победу над врагом одержал Марно Кавотти, уроженец Селебры — все остальное не важно.

Сегодня, осматривая сгоревший храм Веру, Дантио увидел сводного брата Чайза, который что-то искал среди развалин возле скотобойни. Что он тут делает? Свидетелей притягивают любые тайны, а сейчас разгадка, возможно, была совсем рядом. Дантио подошел ко входу как раз в ту минуту, когда оттуда выбрался Чайз в сопровождении убогого грязного старика. Старик запер дверь и вручил ключ Чайзу. Они кивнули друг другу и расстались. Чайз дошел до ближайшего угла, а потом вернулся, отпер дверь и нырнул внутрь. Он не заметил Дантио, который разглядывал чашки в гончарной лавке по соседству. Очень любопытно!

Дантио не видел, чтобы Чайз давал старику деньги, но складывалось впечатление, что мальчишка купил или взял в аренду то, что находилось за маленькой уродливой дверью. Или он там с кем-то встречается? Дантио прошел мимо двери, увидев за ней жалкую комнатушку с крошечным зарешеченным окном, полную тараканов. Из мебели Дантио заметил лишь постель. Чайз был внутри, но Дантио не мог определить, чем занимается его сводный братец, и это показалось ему недобрым знаком.

Что понадобилось юноше, живущему во дворце, в этой зловонной дыре юноше? Неужели он водит сюда девушек? Храм Эриандера не пострадал во время волнений, и молодые люди регулярно его посещали. Если же здесь святилище Древнейшей, то Дантио вообще ничего не сумел бы увидеть, однако эта комната напоминала укромные места, которые так любила Она. Возможно, Избранный хочет посвятить Ей убежище… а для этого почти наверняка необходимо человеческое жертвоприношение. Чайз? Он Избранный? Неужели в семье их двое?

В Веритано он еще не был Избранным, иначе людям Марно не удалось бы так легко его похитить. Что же произошло за это время? Можно ли считать правдоподобной историю его побега на украденной лодке по Пуисе? Дантио слышал ее от людей, которые поверили рассказу Чайза, а не от тех, кто знал правду. Не намекнуть ли кое о чем Фабии…

* * *

Ближе к вечеру Дантио отыскала Свидетельница. Он сидел на берегу реки и смотрел на уток. Дантио ощутил приближение Свидетельницы и пошел ей навстречу. Она оказалась худощавой пожилой женщиной с открытым — по флоренгианскому обычаю — лицом.

— Брат Вуаль, я сестра Эдвига из дворца. — Она улыбнулась, ощутив его недовольство. — Дож собирает Совет и хочет, чтобы вы на нем присутствовали.

— А что там будут обсуждать? — спросил Дантио и зашагал рядом с Эдвигой.

— Вашу семью, — ответила она. — Утром лорда Марно посетили его родные — мать и братья. (Радость.)

— И?..

— Удивительно, что вы ничего не почувствовали. Он чуть ли не собственными руками вышвырнул братьев вон.

На самом деле Дантио уловил следы гнева Кавотти, просто не обратил на него внимания.

— Из-за их жадности? Они хотели получить свою долю?

— Да, все они укристы.

Дантио рассмеялся. Как же давно он не смеялся!

* * *

Зал Совета представлял собой пятиугольную комнату с тремя огромными окнами и большим очагом, из-за которого здесь было слишком жарко. В центре комнаты стоял пятиугольный стол, окруженный подушками. Дантио ощутил ностальгию, вспомнив, как отец привел его сюда, как взрослого, и объявил, что ему предстоит стать заложником у ледяных демонов.

В зале сидела лишь его мать, которая смотрела в окно. Услышав кашель Дантио, она повернулась и поспешила к нему, чтобы обнять. Всякий раз она обрушивала на него такую бурю чувств, что он с трудом их различал. Дантио постарался скрыть отвращение.

— Где ты пропадал? Я так волновалась. Почему ты не навещал меня… — И тому подобное.

— Мне необходимо время, чтобы прийти в себя, да и у тебя есть другие дети. У нас впереди долгие годы, мама! — На самом деле Дантио принял решение как можно скорее покинуть город.

Он до сих пор сохранил все свои способности, из чего следовало, что Старейшая Вигелии решила посмотреть сквозь пальцы на его прегрешения, или ее проклятие не имело силы на другой Грани. В следующую шестидневку Дантио намеревался навестить Флоренгианскую Матушку и предложить ей часть накопленной им мудрости, поведав о том, что было известно только ему — о смерти Салтайи на перевале.

Оливия покачала головой.

— Фабия теперь принадлежит Марно. Пройдет немало времени, прежде чем она найдет время для остального мира. Орландо потерян навсегда. Он такой холодный, такой жесткий! Что они с ним сделали, Дантио?

— Они сделали из него чудовище. Лишили всего человеческого. Но сейчас он стал намного лучше, чем был, мама. Дай ему время. Дай ему любовь. Он пытается, я знаю. У него получится. Сейчас многие матери Флоренгии столкнулись с этой же бедой.

Она прикусила губу и попыталась улыбнуться.

— Вчера Марно так щедро расточал ему похвалы! И он обещал выделить всем вам богатые поместья, чтобы вы могли жить достойно и создать семь… жить, как подобает детям дожа.

К ним приближался Чайз. Он остановился перед дверью и обратился к стражнику с какими-то фальшивыми словами — тот ответил ему недоверием. Дантио не слышал слов, но эмоции ощущал. Чайз открыл дверь и бесшумно вошел в зал Совета. Он был босиком. (Страх — гнев.) Видимо, так он отреагировал на Дантио, поскольку неуверенность и раздражение были обычными чувствами, которые подросток испытывал к матери. Почему страх? И что скрывается за гневом? Дело не только в его новом статусе, связанном с возвращением братьев и сестры — тут у Дантио не оставалось ни малейших сомнений. Чайз был в юношеской набедренной повязке, хотя во время похорон надевал взрослую хламиду.

Дантио приветствовал сводного брата, а тот в ответ поклонился и произнес любезные слова, но Дантио ощутил вспышку мужского презрения к евнуху.

Затем вошел Орлад в медном ошейнике и красной хламиде, закрепленной под правой рукой. Только прорицатель мог почувствовать глубокое отчаяние, которое скрывалось за его веселым приветствием. Он тяжело переживал гибель Ваэльса. На вчерашней похоронной службе Орлад едва не расплакался — неслыханное дело для вериста! Он обратился к матери на вполне приличном флоренгианском. Даже если он постарался заранее выучить несколько фраз, его произношение заметно улучшилось.

Оливия обняла Орлада. Верист презирал себя за лицемерие. Чайз поклонился брату, (отвращение), Орлад кивнул в ответ (презрение). Потом появилась Фабия. Все принялись обмениваться вежливыми приветствиями, и у Дантио появилась возможность отвести брата в сторонку. Он постарался улыбнуться пошире, поскольку восприятие Орлада заметно притупилось.

— Поздравляю с повышением, вожак стаи!

— Я убил для него Стралга. Он не мог поступить иначе.

— Он мог не принять тебя в свое войско.

Орлад нахмурился.

— С испытательным сроком! Мне дали трижды по тридцать дней, чтобы овладеть языком и показать, что люди готовы за мной следовать.

— Ты уже сделал заметные успехи в языке, и я уверен, что они готовы целовать убийце Стралга… ну, скажем, колени.

Верист пожал плечами (удовлетворение), а потом улыбнулся. Улыбка получилась искренней.

— Ты не так уж далек от истины. Но чтобы изучить язык, времени маловато.

— Ничего, лет десять подождешь, — негромко проговорил Дантио, чем сразу вызвал у Орлада подозрения — так случалось всякий раз, когда он чего-то не понимал. — Даже Терек не сражался столько, сколько Кавотти. Он не доживет до старости.

Орлад кивнул и вновь улыбнулся. (Честолюбие.)

— Верно.

— А потому, сколько бы сыновей не нарожала ему Фабия, у следующего Совета Старейшин будет только один кандидат в дожи.

(Боль.) Орлад отвернулся. Нет, ему не было дело до сыновей. Любая неосторожная фраза напоминала ему о погибшем любовнике.

Какой-то Герой, широко распахнув дверь, заглянул внутрь. Потом в зал нетвердой походкой вошел Марно, предоставив оставшейся снаружи страже закрыть дверь. На нем была хламида королевских пурпурных тонов, завязанная на плече, как у обычных граждан. Подпоясался он серебряным шнуром. Хламида не могла спрятать ужасных шрамов и искривленных костей, а короткие сапоги не скрывали ног, которые уже нельзя было назвать человеческими. Он оглядел собравшихся из-под низко нависших бровей. Интересно, как он наденет корону на торчащий рог?

Великан, прихрамывая, подошел к столу. Мужчины поклонились, а женщины присели в реверансе. Правящие семьи всегда общались формально, но их переполняли такие разные чувства, что Дантио был просто не в силах их проанализировать. Вот почему он должен покинуть Селебру — прорицатели сходят с ума, если принимают близко к сердцу семейные узы.

Сейчас его интересовало настроение Фабии. Пять ночей назад в Зале с Колоннами ее отношение к Кавотти было опасливым и смиренным. Тогда же Дантио уловил алчность, характерную для укристов — а как иначе, ведь ее вырастил Хорт Вигсон — но теперь появилась страсть, смешанная с девичьей тоской, вполне понятной в ее положении. К счастью, Фабия давно поняла, что Орлад не сможет носить корону. Даже если бы Совет Старейшин отдал ее Орладу, Освободители его бы сместили. Только Марно мог стать преемником Пьеро, а Фабия — сделать так, чтобы род продолжался. Привилегии требуют ответственности.

И что же будет теперь? За пять дней очень многое изменилось; а еще больше — за пять ночей. Кавотти взял Фабию за руку, помогая ей сесть на подушки. Потом он легко опустился сам, и они обменялись понимающими улыбками — «Сначала твои родственники, потом мои».

Вновь сработала древняя супружеская магия. Самому Дантио никогда ее не испытать, но он множество раз видел ее в действии. Два человека не могут раздеться, забыв о достоинстве, и страстно обнимать друг друга, получая при этом сильнейшее из удовольствий, — и не измениться. Теперь их связывают общие воспоминания. Две отдельных стены разрушены и возведена новая, общая, которой они отгородились от мира.

Остальные заняли места за столом, невольно отсаживаясь подальше от Марно и Фабии. Стол был очень большим, за ним мог устроиться весь Совет, так что шесть человек сидели далеко друг от друга.

Кавотти выглядел усталым. На его губах появилась улыбка сытого великана. (Удовлетворение.)

— Приношу извинения за то, что так долго не мог найти для вас время. Наша встреча должна была состояться гораздо раньше, но вам известны причины задержки или хотя бы некоторые из этих причин. Я хочу дать вам всем обещания. Вы, Оливия, будете иметь равные права с моей матерью, а ваши дети получат более высокие посты, чем мои братья. В том числе и ты, Чайз. Во-вторых, новый дож должен подтвердить разметку земель, сделанную его предшественником, хотя я могу предположить, что вам об этом ничего не известно. Жена?

— Мама, в момент заключения брака ты получила поместье в Ласеме, — радостно заговорила Фабия, — расположенное вниз по реке, неподалеку от Селебры. Тебя это устраивает? Из-за войны доходы не уменьшились?

— Честно говоря, не знаю, дорогая, — ответила Оливия. — За последний год у меня не было времени, чтобы поговорить с управляющим.

— Пожалуйста, съезди туда и все выясни. Марно готов обеспечить всяческую поддержку, чтобы ты могла достойно жить на доходы с поместья. Селебра очень многим тебе обязана. Кроме того, тебе следует выбрать подходящие покои во дворце.

Оливия поблагодарила ее, а Дантио почувствовал, как его мать переполняет радость и горечь потери.

Марно был в прекрасном расположении духа, ведь он победил в долгой войне.

— Кроме того, миледи, я назначаю вас почетным председателем Совета. Нам необходимы ваш опыт и мудрость. Я ничего не забыл?

— Нет, нет! Вы очень щедры.

— Дантио, ты получишь… — Фабия замолчала, увидев, что он трясет головой. — Нет?

— Нет. Миледи, милорд, я не могу владеть землей. Пожалуй, я буду рад иметь в своем распоряжении небольшую комнату во дворце, где смогу жить, приезжая в город. Если Старейшая не сделает меня членом флоренгианского культа, то мне не помешает и скромное содержание, но не более того. Я благодарен вам за предложение и за щедрость по отношению к моей матери.

Кавотти нахмурился.

— Ты мог бы принести немалую пользу городу.

— Однажды я уже нарушил клятвы, но они все еще меня связывают, милорд. Я должен свидетельствовать, а не вмешиваться в ход событий.

(Раздражение — разочарование.)

— Ну что же… Продолжай, жена.

Фабия повернулась к Орладу (осторожность) и перешла на вигелианский.

— Вожак стаи Орлад… ты хочешь оставаться Орладом или намерен вернуть прежнее имя — Орландо? Значит, Орлад. Ты получаешь во владение Гуиниаму. Съезди туда и доложи нам с Марно о положении дел. Если тебе этого будет недостаточно или выяснится, что поместье разорено вигелианами, мы найдем тебе другое.

— Благодарю, — сказал Орлад. (Зависть.) Пурпурную хламиду должен был носить он.

— Марно хочет сделать тебя командиром городского гарнизона. Он считает, что этот пост должен занимать член семьи. Он обещает присвоить тебе соответствующее звание, как только ты себя проявишь, после чего ты также станешь членом Совета.

— Мой господин очень добр, — прорычал на флоренгианском Орлад. (Недоверие — удовольствие.)

— Ты это заслужил. — Марно повернулся к Чайзу. (Омерзение.)

Дантио удивила ненависть дожа. Улыбка Фабии скрывала недоверие и подозрения. Как Свидетель, а не как член семьи, Дантио отметил, что жизни Чайза Селебра угрожает серьезная опасность.

Что изменилось? В Веритано Кавотти всячески показывал свое презрение к мальчишке, но втайне жалел, что должен жестоко с ним обращаться. Скрытая симпатия к Чайзу — качество, совершенно не характерное для вериста, — была одной из самых удивительных черт, которые отметил в нем Дантио. Да и Фабия тогда искренне поддерживала сводного брата. Почему же их отношение к нему изменилось?

Чайз явно понимал, как к нему относятся новые правители Селебры, поскольку его мальчишеская улыбка скрывала ужас и убийственную ненависть. Мать Лжи! Как ему удается так ловко притворяться?

— Лорд Чайз, — формально заговорила Фабия, — в прошлом году ты должен был стать полноправным гражданином Селебры. Человек, виноватый в том, что ты не присутствовал на церемонии… — Она улыбнулась мужу. — …сожалеет о тех неудобствах, которые тебе пришлось терпеть. Он уже распорядился организовать для тебя частную церемонию. Поздравляю с совершеннолетием, брат.

Чайз принялся пространно благодарить дожа и его жену. (Презрение — недоверие.)

— Поздравляю, — сказал Орлад.

Чайз снова фальшиво улыбнулся.

— Благодарю вас, вожак стаи. — И на безупречном вигелианском добавил: — Ты ведь больше не хочешь оторвать мне голову, брат? (Отвращение.)

— Уже не так сильно. (Насмешка.)

— Прекратите оба! — закричала Оливия. Ее страх и гнев мог ощутить даже обычный человек.

Ее крик заставил братьев замолчать. Оба заулыбались, словно всего лишь обменялись безобидными шутками, но ярость бушевала в них с прежней силой. Орлад испытывал личную неприязнь к мальчишке: Чайз был олицетворением тех обид, которые Стралг нанес его матери. Однако чувства вериста не шли ни в какое сравнение с чувствами Фабии или Кавотти. Впрочем, больше всех Чайз ненавидел Орлада, ведь именно он убил его настоящего отца.

Что же все это означает?

У Дантио не было доказательств, удовлетворяющих требованиям мэйнисток, но если учесть то, что он видел утром, а также чувства Фабии и странную историю о спасении из Веритано, не остается сомнений, что Чайз Селебр — Избранный. Чтобы похоронить человека живьем, требуется куда меньше доказательств.

— Дож Пьеро даровал тебе поместье в Фауниани, — сказал Марно мальчишке. — Ты там бывал?

— Нет, милорд. Папа считал, что мне небезопасно там появляться.

— Там и сейчас неспокойно, но я уверен, что это тебя не остановит. Можешь попросить одного из командиров охоты выделить тебе эскорт. Твои покои во дворце также останутся за тобой.

С Чайзом обошлись на удивление щедро, ведь многие селебриане поддержали бы желание Орлада и сразу оторвали бы ему голову. Чайз принялся благодарить дожа и его супругу, затем к нему присоединилась Оливия. Все улыбались, но под водой по-прежнему кружили акулы.

Дантио содрогнулся. Ему давно пора покинуть Селебру. Однажды он уже нарушил клятвы, и на второе прощение рассчитывать не приходится. «Никогда не вмешивайся, никогда не предупреждай». Он должен предоставить Фабии и Орладу самостоятельно вести это сражение. Точнее, с ним может справиться только Фабия. Конечно, Орлад — грозный убийца, но у него нет ни одного шанса против Избранного, каким бы слабым и безобидным не выглядел сейчас этот щенок.

 

ГЛАВА 44

Ближе к вечеру, когда тени удлинились, а летний жар тяжелым покрывалом лег на улицы, на берег высадился молодой и хорошо сложенный человек. Он спрыгнул на землю еще до того, как лодку привязали к причалу. У него была с собой лишь небольшая сумка; набедренная повязка заметно обтрепалась, а кусок ткани на шее испачкался и пропитался потом. Даже золотые волосы и борода нуждались в уходе.

Никто не стал задавать ему вопросов, хотя во многих городах существовали суровые правила, когда дело доходило до молодых людей с шарфами на шее. Обычно городские власти сразу же отсылали их прочь. Иногда им предлагали снять шарф, но прежде обязывали принести клятву верности городу и его войску.

Путник не обращал внимания ни на уличных торговцев, которых было полно в порту, ни на носильщиков, перетаскивавших разные грузы. Он сразу же зашагал к ближайшему переулку и исчез в его тени. После этого он старался идти так, чтобы стена оставалась справа от него, а свою сумку с вещами нес на левом плече, скрывая лицо. И хотя улицы были похожи одна другую — повсюду стояли одинаковые дома — он шел вперед без малейших колебаний.

Другие пешеходы старались уступать ему дорогу. Те несколько человек, что едва с ним не столкнулись, в последний момент успевали заметить его шарф, шрамы и взгляд, после чего сразу отходили в сторону, бормоча извинения. Дело прежде всего было во взгляде.

Свернув за угол, он оказался в незнакомом месте — перед ним высилась стена, построенная совсем недавно. Он предположил, что где-нибудь в ней обязательно найдется проход. Да… в больших городах становится все меньше и меньше свободного места. Он свернул направо, потом налево и вскоре оказался возле мраморных ступеней перед фасадом большого каменного здания. Он и забыл, какое оно огромное. Однако в памяти всплыли другие вещи. Недовольно фыркнув, путник поднялся по ступеням и вошел внутрь.

Просторный круглый зал напоминал гигантскую птичью клетку: двенадцать входов и двенадцать стен, похожих на колонны, поддерживающих куполообразный потолок. В этот жаркий летний день здесь царили тень и прохлада, но зимой по залу наверняка гулял холодный ветер. Мебель полностью отсутствовала, зато у основания каждой стены стоял алтарь со статуей бога или богини, высеченной из мрамора цвета меда. Это был Пантеон, дом Светлых. Статуи потрясали воображение: того и гляди, боги сойдут вниз, беззаботно смеясь, и отправятся по небесным домам.

«Обойду Пантеон и сразу назад», — подумал путник. Если вернуться на берег до заката, то в лодке еще найдется свободное место; в противном случае он проведет ночь в храме Эриандера и до рассвета его покинет.

Сейчас в Пантеоне собралось человек десять — в основном пожилые женщины и младшие жрецы. Поскольку все они стояли справа от путника, он свернул налево, ступая босыми ногами по прохладному мраморному полу.

Первый идол был юным существом неопределенного пола, прикрывающимся отрезом ткани. Его или Ее рука прикрывала грудь, а под тканью прятался пах. Почему оно столь печально? Если бог вожделения так несчастен, то кто тогда может быть счастливым?

Незнакомец склонил голову и прошептал самую короткую из всех возможных молитв:

— Я чту тебя, священный Эриандер; благослови меня.

К нему подошел толстый жрец с бритой головой и, потирая руки, спросил:

— Могу ли я чем-нибудь вам…

— Нет! Не можете.

По губам жреца скользнула бессмысленная улыбка, и он зашагал прочь.

Путник подошел к следующему алтарю. Эту статую он уже видел. Хидди! Он был близко знаком с моделью, и у него сохранилось много счастливых воспоминаний о ночах в храме Эриандера. Хидди была удивительно шаловливой даже для нимфы. Здесь она изображала священную Анзиэль с соколом на руке — богиня улыбалась, глядя на птицу, а та смотрела на Нее, повернув голову. Все перья птицы, как и каждый локон Хидди, были безупречны. Одного взгляда на статую хватало, чтобы почувствовать возбуждение. Казалось, если прикоснуться к ее ноге, она будет теплой и упругой.

Преодолев это кощунственное желание, путник пробормотал короткую молитву и перешел к следующему богу — обнаженному юноше с голубкой на плече, улыбающемуся олененку. О боги! Это лицо! И улыбка! Финар? Или Фитель? Именно так выглядели его братья-близнецы в самом начале обучения, когда им еще не разбили губы и носы. Наверное, это Финар. Впрочем, даже мать их иногда путала. Скульптор скорее всего знал, кого из близнецов изобразил, но как ему удалось так хорошо его запомнить?

— Я чту Тебя, священный Настра, благослови меня.

Незнакомец двинулся дальше. Теперь его наполнила ярость. Перед ним стояла статуя, которую он хотел и в то же время отчаянно не хотел видеть. Вот Он, священный Веру с мечом в руках. Скульптур изобразил Его сидящим. Тем не менее скульптура была той же высоты, что и остальные! Путник понял это не сразу — получалось, что Веру вдвое больше прочих богов.

Так распорядился сатрап Хорольд. Однако Хорольд умер задолго до того, как высекли эту статую. Почему художник выполнил пожелание мертвеца, нарушив симметрию Пантеона? Почему Рука оказал такую честь богу войны?

Ужасный заслуживал более долгой молитвы.

— Я чту Тебя, священный Веру, мой господин и защитник, самый могущественный из богов. Я буду служить Тебе до конца жизни и умру в Твою честь.

— Я обещал быть щедрым, — произнес тихий голос у него за спиной.

Путник сжал кулаки. Он узнал этот голос. Именно его он боялся услышать.

— Уходи прочь!

Ответа не последовало. Путник продолжал рассматривать священного Веру, а бог рассматривал его. Нос и уши Веру не были расплющены, уши не расползлись, словно клубни, а в остальном у них одинаковые лица. Пожалуй, бог на несколько лет старше. Широкие плечи, мощные икры… все так, как и должно быть. Более или менее. Скорее более.

— Да, ты не поскупился, — признал путник, чтобы убедиться, не ушел ли скульптор.

— Меня послали за тобой.

Он обернулся.

Флоренгианин был по-прежнему широкоплечий, смуглый и длинноволосый, в кожаной тунике, испачканной глиной и красками. Пожалуй, за последние три года он еще больше окреп. Жизнь оставила след на его лице, а в улыбке недоставало нескольких зубов, но теперь в ней появилась уверенность — или даже высокомерие. Веристы не любили, когда обычные люди не опускали перед ними взгляда. Даже бездомные и голодные веристы.

— Как я рад тебя видеть, Катрат! Мы думали, что ты погиб! Где ты был? — Бенард обнял незнакомца огромными руками каменщика и так сильно его сжал, что тот едва не задохнулся. — Благодарение богам!

Катрат попытался высвободиться и с ужасом обнаружил, что ему это не под силу — если не применять борцовских приемов, чего в храме делать нельзя. У Героев без хозяина, нарушавших покой обычных граждан, очень скоро возникали серьезные неприятности.

— Отпусти меня, — прошептал он на ухо скульптору, — или я выпущу твои кишки и ими же тебя придушу.

Бенард отпустил Катрата и с недоумением на него уставился.

— Это всего лишь дружеское объятие! Я действительно очень рад тебя видеть. Ингельд целыми днями глядела в огонь, а полчаса назад закричала: «Он здесь! Он здесь! Он идет в Пантеон!» И мы пришли.

Растерянный Катрат спросил:

— Мы? — Неужели и его мать здесь? Тут он увидел, что третий человек, присутствующий при их встрече, очень мал ростом.

Скульптор наклонился и поднял девочку. Еще одна флоренгианка с темными локонами и огромными черными глазами. Сунув большой палец в рот, она смотрела на незнакомца из надежных объятий папы.

— Твоя сестра Оливия. А это твой брат Катрат, о котором тебе рассказывала мамочка. Что надо сказать?

Оливия немного подумала и вытащила большой палец изо рта.

— Двенадцать благословений!

— Молодец! Катрат?

— И тебе двенадцать благословений, Оливия. А теперь побегай на улице и полови голубей, а я тем временем сверну твоему папочке шею.

Бенард поставил девочку на пол.

— Разреши-ка. — Он протянул руку и снял грязный шарф, скрывающий ошейник Катрата. — Тебе нет нужды носить его в Косорде. Здесь ты вовсе не безработный верист, а сын правительницы города. И вдобавок — если позволишь — приемный сын ее консорта. Гатлаг слишком стар, и мне нужен новый командир войска. По-моему, лучшего воина, чем Катрат Хорольдсон, не найти.

Катрат подумал, что если не ударит насмешника, то взорвется от возмущения. Или он растопчет Бенарда, или умрет.

Увы, жрецы с любопытством поглядывали на консорта и дочь правительницы, разговаривающих с бродягой-веристом.

— Тебе нужен командир войска?! Как ты добр! Сначала ты убил моего отца, потом изнасиловал мою мать, а теперь у тебя хватает наглости предлагать мне работу? Чтобы я работал на тебя?

Флоренгианин приподнял густую черную бровь.

— Нет, ты будешь работать на нее. Косорд принадлежит твоей матери. И вовсе не я изнасиловал твою мать, а Хорольд. Он делал это множество раз. Я ее спас и увез туда, где он больше не мог ее обижать. Да, я действительно заманил Хорольда в ловушку, что привело его к гибели. Но он едва не забил меня до смерти, я чудом уцелел.

— В таком случае я доведу до конца дело, начатое моим отцом.

Бенард вздохнул.

— Должен предупредить, что Ингельд запрещает мне покидать дворец без телохранителей — полного фланга веристов. Они ужасно мне мешают. Во всяком случае, мешали. Теперь я вижу, зачем они могут пригодиться. Почему ты не пришел прямо домой, во дворец? Ты увлекся религией? Или искусством?

— Я не останусь и во дворец не пойду. Я уеду, как только осмотрю твою мастерскую.

Флоренгианин рассмеялся. Он смеялся над веристом!

— Это мне жизнь не облегчит. Ингельд прикажет, чтобы я велел командиру войска тебя догнать и привести обратно. В чем дело, мой господин? В Косорде тебе ничто не угрожает. Как мы можем тебе помочь?

Катрат сглотнул горькую слюну. Рука предлагает помощь Герою? Мир сошел с ума.

— Ничем. Мне снятся ужасные сны, вот в чем дело. Как будто я стал твоей статуей Веру. Мне снится, что ты не просто вырезал мою фигуру из камня, а превращаешь меня в камень, и я сижу здесь, в Пантеоне Косорда, а люди меня почитают — точнее, почитают Веру, а мне предлагают жертвы. И никто не понимает, что на самом деле это я! Ни закричать, ни пошевелиться я не могу… Словом, я пошел к толкователю снов. Он сказал, что сны — это послание Сьену. Не спрашивай меня, откуда он это знает. У него работа такая — знать. Он посоветовал мне отправиться в Косорд и помолиться в Пантеоне. После этого мои кошмары прекратятся.

Бенард пожал плечами.

— Ну так помолись. Если ты заставишь свою мать ждать слишком долго, она испортит тебе удовольствие и сама меня задушит.

Катрат отвернулся и подошел к следующему богу.

— Священный… — Фигура бога была скрыта под плащом, в руке он держал несколько глиняных табличек и выглядел куда моложе, чем принято изображать Демерна. Да и выкрашен он был в коричневый цвет, а не в розовый…

— Какая дерзость — сделать священного Демерна из собственного брата!

— У Орлада превосходная фигура, — возразил Бенард, но на его лице появилось виноватое выражение. — И он всегда с большим уважением относился к клятвам. Ты же знаешь, моими моделями должны быть смертные. Я выбрал тебя и твоего брата Финара, моего второго брата и Хидди… Ну, а Орлад похож на Демерна!

— Я чту Тебя, священный Демерн, благослови меня, — проговорил Катрат, с лица которого не сходило упрямое выражение.

— А вот и Сьену! — нетерпеливо воскликнул Бенард. — Мне нравится Его улыбка! И я горжусь им даже больше, чем всеми остальными статуями.

Сьену — бог радости и удачи — был изображен в виде обнаженного молодого человека, держащего в руках кувшин с вином. На его губах застыла лукавая многозначительная улыбка. О, это лицо! Катрат вновь сжал кулаки, его плечи и руки напряглись. В нем закипела ярость.

— В чем дело? — спросил Бенард, нисколько не встревожившись — хотя ему бы следовало. — Ты его знаешь? Это Ваэльс Борксон. Замечательный человек!

Катрат посмотрел на Бенарда. Нет, вроде бы он не издевается. Даже Бенард не посмел бы вести себя столь оскорбительно. Просто он всегда ввязывается в неприятности случайно.

— Я познакомился с ним в Нардалборге.

— Они с Орладом были очень близки, поэтому…

— Знаю, — сквозь стиснутые зубы прорычал Катрат. — Едва я успел войти в город, как ко мне подошел Ваэльс и сказал, что ему известно, как я оскорбил его друга.

— Ах, вот оно что! Ой! Просто он мне ничего не рассказал, Катрат, клянусь, я ничего не знал! Если хочешь…

Катрат не сводил глаз со статуи.

— Он улыбнулся мне так, как улыбается сейчас этот бог. И я подумал, что будет забавно испортить его хорошенькое личико. И я сказал ему, что думаю о его паршивом друге. В подробностях.

Молчание.

— Напрасно, да? — осторожно спросил Бенард.

— Вроде того. — И зачем Катрат рассказывает обо всем скульптору? — С тем же успехом можно было вступить в драку со стадом обезумевших мамонтов. — Никогда прежде его так не избивали.

Когда Катрат очнулся, ему пришлось просить разрешения перейти в боевую форму, чтобы исцелить сломанную челюсть и ребра. А обратиться он был вынужден к командующему Нардалборгом, Хету Хетсону, своему кузену и единственному человеку, который мог рассказать Ваэльсу Борксону про ту стычку с Орладом. Правда, тогда он этого не знал. Скульптор отвел глаза в сторону.

— Прости. Ваэльс мертв. Его убил Стралг. Если тебе от этого станет легче.

Намного легче!

— Расскажи!

— Я не знаю подробностей, но я получил письмо от сестры. Она написала, что Ваэльс и Орлад напали на Стралга в тронном зале Селебры. Силы были равны, и тогда Ваэльс поддался Стралгу, чтобы Орлад сумел пробить его защиту. — Помолчав, художник добавил: — А потом Орлад убил Стралга.

— Как и Терека — с ним он покончил еще раньше.

— Верно.

Странно, но сейчас Катрат уже не ощущал прежней ненависти. Почему-то желание устроить драку с Бенардом Селебром не доставляло ему никакого удовлетворения.

— Вы с братцем сильно сократили численность моей семьи. А что с Фабией? Одно время я должен был на ней жениться.

— У Фабии все хорошо! У нее родился здоровый сын, а скоро будет второй.

— И кто ее муж?

— Марно Кавотти. Дож Селебры.

Катрат промолчал и снова посмотрел на преследующее его лицо Сьену-Ваэльса. Как Бенарду — пусть и Руке Анзиэль — удалось вытесать из куска камня нечто столь выразительное? Бог словно хотел что-то сказать Катрату.

— А где ты-то был? — спросил Бенард. — Мы думали, что ты погиб на перевале вместе с Салтайей.

Катрат пожал плечами.

— Полол огороды, рубил дрова, копал оросительные канавы. Люди нанимают веристов не только для сражений.

— Знаю, — сказал Бенард. — Это все Хорт Вигсон и его сообщники. После того как погибли твои дяди и война закончилась, он нанял большую часть их солдат и Героев из «Нового Рассвета». Затем он стал сдавать войска в аренду городам, что напугало соседние поселения, и те в свою очередь начали создавать отряды побольше — и так далее. Рано или поздно несколько городов объединятся и начнется война. Численность веристов уменьшится, а города захотят иметь еще более надежную охрану. И цена на веристов снова возрастет.

Катрат никогда не слышал подобных объяснений. Если бы они исходили не от Бенарда Селебра, он бы в них охотно поверил.

— Но как ты можешь все это знать? Ведь ты же каменщик?

Бенард почесал в затылке.

— Твоя мать мне все это объяснила вчера вечером… когда мы обсуждали твое возвращение.

— Папа, я хочу домой! — заявила Оливия.

— Тогда пойдем. А как тебе удалось спастись с перевала?

— Тебе не понравится эта история, — ответил Катрат, но тут же все рассказал, чтобы посмотреть на реакцию Бенарда: — Часть веристов двинулась обратно на запад. Сначала мы договорились, что будем тянуть жребий, когда настанет время обеда, но потом обнаружили, что другие группы следуют тем же путем, и нам лучше поберечь бойцов. И мы много молились.

Скульптор нахмурился.

— Только не рассказывай матери. Мне довелось слышать, что ты собрал самую большую группу уцелевших Героев, навел среди них порядок и вывел обратно, не потеряв ни одного человека. Все они начали прославлять тебя, как нового лорда крови, но тут ты исчез. Почему же ты сразу не вернулся домой?

Катрат проглотил остатки гордости.

— Я знал, что ты будешь надо мной смеяться, а я в ответ оторву тебе голову. Не хотелось огорчать Ингельд. К тому же я сын Хорольда, и люди захотят меня повесить, верно?

— Нет. Ты ведь еще и сын Ингельд, они не причинят тебе вреда. — Флоренгианин с некоторым удивлением посмотрел на Катрата. — Ты снова дома, и все будут рады тебя видеть.

— Заткнись!

Это сработало. Катрат обошел весь Пантеон, и Бенард больше не мешал ему молиться, а жрецы держались подальше. Художник молча следовал за Катратом, а рядышком, вцепившись в его палец, семенила Оливия.

Когда они вновь оказались перед Эриандером, Катрат обернулся. Веру не обращал на него внимания, продолжая смотреть на священную Веслих. Значит, ему все равно.

Но Сьену по-прежнему улыбался.

— На кого ты смотришь? — тихо спросил Бенард.

— Проклятие! Его улыбка…

— И что ты видишь?

— Я вижу Ваэльса Борксона, который говорит: «Помнишь, как ты кричал, когда я бил тебя по почкам?».

— Но ты должен видеть священного Сьену, который призвал тебя сюда. И вот что Он говорит: «Ваэльс Борксон мертв, от него остались лишь воспоминания и этот кусок камня; однако ты все еще жив, а потому наслаждайся жизнью, пока можешь».

Он начал спускаться по лестнице, держа Оливию за руку, чтобы та могла спрыгивать со ступеньки на ступеньку.

— Пойдем! — весело позвал Бенард Катрата. — Теперь, когда ты послушался совета толкователя снов, все будет хорошо. Сьену — бог пирушек, не забывай. Представляешь, сколько всего наготовила для тебя Ингельд?

Катрат пожал плечами и стал спускаться вслед за ними. Внизу стояла единственная колесница, а возницей был гордо улыбающийся мальчишка.

— И где же твои телохранители? — осведомился Катрат.

Оливия вытащила изо рта большой палец.

— Папа от них убежал, — серьезно сообщила она. — Мамочка сказала, что она его отшлепает, если он сделает это еще раз.

Бенард подхватил дочь на руки.

— Так что лучше ей ничего не рассказывать. Я тебя подержу, а братец Катрат будет править колесницей.

— А Катрат умеет править?

— Прекрасно умеет. — Бенард бросил мальчишке монету — тот взревел от восторга и тут же убежал, а консорт взошел на колесницу с Оливией на руках.

— Мамочка говорит, ты когда-нибудь разобьешься, — все так же серьезно сказала Оливия.

— Знаю. Вот почему править будет Катрат. Залезай, командир войска.

И Катрат, сам того не желая, очутился в колеснице и взял поводья.

— Все-таки надо выпустить тебе кишки. Не будет мне покоя, пока я этого не сделаю.

— Незачем тебе пачкаться, — заметил Бенард. — Я делаю статую твоего отца, и у меня неплохо выходит. Кстати, Хидди вернулась в город. И тебе следует взглянуть на новый храм Налы, который строится по моим чертежам. — Он радостно улыбнулся. — Сегодня на ужин телятина! Ингельд говорит, это твое любимое блюдо.

— Жирная?

— Жирнее не бывает.

У Катрата потекли слюнки, и он вздохнул.

— Ладно. Сегодня попируем, а завтра я тебя прикончу.