Глава 1

Как у человека бывают пустые дни, так у Касра были пустые столетия. Нигде это не было так хорошо заметно, как в храме. Будучи уменьшенной версией архитектурного сооружения в Ханне, он смотрел своими семью арками на Реку, посвященную Богине, только арки, как дань холодному климату, были застеклены. Два из семи шпилей обрушились и много листов позолоты осыпалось; также было много разбитых стеклянных витражей, а кое-где не хватало элементов каменной резьбы.

К храму и комплексу его строений примыкала полуразрушенная пристань, затерянная среди одичавших деревьев и кустарников. Ее и имел в виду Хонакура, так что, когда Уолли вышел на берег, ежась на прохладном вечернем ветру, его встречала делегация жрецов. После обязательных ритуальных размахиваний руками и поклонов его провели по сырому подземному ходу в огромную полуразрушенную трапезную с высокими лепными барельефами и каменным полом. Она была не слишком уютна, зато полностью подходила бы для его целей, будь в ней чуточку побольше света. В ней было несколько окон, но они были расположены слишком высоко и, к тому же, поросли мохом и покрылись плесенью. Звук рапир навряд ли будет слышен отсюда. Кроме того, трапезная должна иметь при себе кухню, а в кухне — плиту. Значит, дистилляцию можно будет проводить непосредственно под его наблюдением. Жрецы ждали его заключения, и он сказал, что да, подходит.

Брота и Пора отправятся на закупку шелка, воска и масел, Лаэ — на поиски какого-нибудь тяжелого голубого материала. Томияно и Олигарро — на охоту за кораблями. Тана, Джия и Катанджи должны остаться на «Сапфире». Держа все это под контролем, Уолли мог приступать к фехтованию. Он отослал жрецов ждать Фиендори, попросив, чтобы его сразу же провели к нему.

Он окинул взглядом огромную комнату, походившую на великолепный гимнастический зал.

— Ну ладно, Мастер Ннанджи, — сказал он, — если мне больше некого тут рубить… ты будешь первым!

Ннанджи многозначительно улыбнулся:

— Мои секреты — твои секреты, брат?

— Конечно, — ответил Уолли, — не думай, что я не доверяю морякам, Ннанджи, так как любое слово лжи для нас сейчас смертельно. Уверен, что колдуны имеют шпионов в Касре.

Он хотел сесть на выщербленную деревянную скамью, но решил, что ее бы не мешало почистить перед употреблением.

— Я думаю так. Шонсу проиграл, и проиграл плохо. В Аусе проиграл я. Два проигрыша, так? В Ове мы победили. Нам нужна еще одна победа! И я хочу получить молнии!

Не потеряй он сознание в Ове, он бы разглядел смертоносное оружие колдунов. У Ннанджи подобные мысли не возникали, но его уже нельзя было удивить подобными заявлениями.

— Ты хочешь поймать колдуна?

— Надеюсь, — сказал Уолли, — но еще больше мне нужны их молнии. Я убил бы ими быка или кого-нибудь в этом роде перед воинами и показал бы им, против чего они собираются выступать. Может, тогда они захотят меня слушать!

Его юного друга совсем не охватило радостное возбуждение, на которое надеялся Уолли. Он выглядел озабоченным.

— Но когда ты думаешь это сделать? Уйдет не меньше недели, по крайней мере, дойти до Сена и обратно; до Вула дольше. Сколько времени осталось до присяги воинов?

Уолли сказал, что столько, сколько их сможет продержать Тиваникси.

Ннанджи всплеснул ладонями.

— Брат, когда сбор присягнет, будет уже слишком поздно. Мы ничего не сможем с ними сделать.

Возможно и так, но Уолли не видел, чтобы он смог что-нибудь сделать и до этого события. Ничего, если воины не признают Шонсу лидером. Он был в слепом полете.

В этот момент появился Фиендори в сопровождении еще одного Шестого, Форарфи. Это был, как вскоре узнал Уолли, свободный меч, один из первых пришедших в Каср по призыву Богини. Он решил для себя, что Тиваникси — хороший человек, и присягнул ему уже через пару дней.

Любой Шестой почтет за честь предоставить свои услуги Седьмому, поэтому маски немедленно были надеты и работа пошла. Фиендори обладал взрывным характером, но в свои лучшие минуты показывал фехтование, достойное хорошего Седьмого. Форарфи был твердым Шестым высшей пробы и левшой. Уолли наслаждался поединком, возможностью делать что-то, в чем он был силен. Он принимал советы, перенимал новое, выискивал в памяти Шонсу не использованные им еще, полузабытые приемы, показывая их своим экспертам. Фиендори и Форарфи были энтузиастами, так же, как и Ннанджи, OHV могли фехтовать целый день. Ннанджи, естественно, тоже не мог равнодушно стоять в стороне, так что обычно проходило два поединка в высокой, эхом отзывающейся трапезной, два облака пыли поднимались восемью ногами.

Но даже и Шонсу, конечно, не мог фехтовать бесконечно. Решено было не доводить Уолли до изнеможения, чтобы долговязый воин не мог присоединить ехидную ухмылку к вызову. Поэтому перерывы устраивались постоянно. Приходил Хонакура, приводил высшего жреца, Кадиуинси, Седьмого, познакомиться с высоким гостем. Кадиуинси оказался почти таким же худеньким и древним, как Хонакура, но у него сохранилось еще несколько зубов, и нимб серебристых кудрей поднимался над его скальпом. Он был мил и изящен, и не особенно стар, разве что в сравнении с остроумным Хонакурой. Чуть позднее Хонакура привел других жрецов обсудить сапфиры Уолли, после чего отправился с ними за консультацией к храмовому казначею.

Явилась Лаэ с голубой фланелью — самой плотной тканью, похожей на тяжелую шерсть, которую колдуны используют для своих одежд. Еще она принесла огромный коричневый балахон, Уолли примерил его, тот оказался ему узок в плечах, в остальном же годился. И Лаэ забрала его для выкройки.

Еще фехтовали…

Мата с помощью Синборо и Матарро на кухне устанавливала змеевик. Вскоре тяжелый запах алкоголя, смешанный с древесным дымом, начал просачиваться через стены.

Следующим утром фехтовальщики снова сошлись, все четверо с мышечными болями, но никто не признался в них. Позднее, этим же днем, Томияно и Олигарро явились с заявлением, что нашли корабль, соответствующий требованиям Лорда Шонсу. Они подробно описали его. В основном Уолли не мог уследить за их объяснениями, но из того, что он понял, следовало, что этот корабль его вполне удовлетворяет.

— Сколько? — спросил он.

— Ох, он хочет двадцать девять сотен, — сказал Томияно, — но через день-два сбавит.

— У нас нет времени. Покупай!

Томияно ушел.

Фехтовали еще…

Приходила с «Сапфира» Джия показать образцы ее работы по шелку. Уолли был доволен: швы получились на удивление хороши.

Но пропитка ткани вызвала затруднения. Брота с Фалой очень старались, но у них получался задеревеневший шелк, масляный шелк, вареный шелк, но никак не то, что было нужно. Экспериментаторство было не свойственно этому Миру, здесь жили по сутрам, а Лорд Шонсу не мог предложить им новую, так как знал только, чего он хочет, но не представлял, как это сделать. Тогда он вспомнил о Катанджи, который вынужден был сидеть под домашним арестом на корабле из-за слишком приметной гипсовой повязки. Катанджи обладал неординарным мышлением; кроме того, он был слишком молод, чтобы следовать стереотипам. В обед Уолли сходил на «Сапфир» и поделился с юношей своей проблемой. К вечеру тот разрешил ее посредством смеси масла, двух частей воска и дважды проколдованного вина.

Тогда же, во время обеда, Уолли инспектировал свой новый корабль. По сравнению с «Сапфиром» это была просто коробка с мачтой, кисти маляра она не видала с тех пор, когда Каср был еще деревушкой. Но его обводы обеспечивали ему приличную скорость, и управлять им мог небольшой экипаж, по крайней мере, так уверяли моряки. Паруса были новыми и вполне приличными. На палубе находились небольшой грубый навес и крошечная кормовая. Уолли объяснил Холийи, что от него требовалось, и тот, улыбнувшись, отправился за инструментами.

— Как мы назовем его? — спросил он.

— «Тошнотик», — предложил Ннанджи, всунув свой нос.

— «Грифон», — сказал Уолли. И они снова вернулись к фехтованию. Дни шли за днями. «Сапфиру» частенько приходилось передвигаться. От моряков требовались все их умение и осторожность, когда они пристраивали его за другими мачтами так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что корабль постоянно находится на месте.

Брота и несколько самых старых членов экипажа проводили дни среди торговцев и моряков, занимаясь своими собственными приготовлениями.

Уолли, по убеждению Фиендори, теперь мог гордиться своим умением фехтовать. Но пока он возвращал свои утерянные позиции, Ннанджи занял новые — и фехтовал уже на уровне Шестого.

Хонакура издал указ, обязующий способствовать Уолли во всем, снабжать его любым, чего он только пожелает, готовить для него обед, приносить ему сплетни и новости. Физически он был очень слаб, как отмечал про себя Уолли, но никто не слышал от него жалоб на нелегкую жизнь, ум его был так же искрометен. И он откровенно наслаждался, используя местных жрецов в своих целях.

Ближе к вечеру третьего дня, когда фехтовальщики уселись отдохнуть на громадные деревянные скамьи, старый жрец пришел к ним и сел рядом.

Спустя некоторое время он взглянул на Фиендори и сказал:

— Как я понимаю, менестрели запели новые песни?

— Правда, святейший, — пробормотал Шестой, бросив тревожный взгляд на Уолли, — я слышал одну прошлой ночью.

— «Десять Бесчестных Воинов»? — спросил Уолли и получил в ответ молчаливый кивок. — Что еще про «кровавоголового» Ннанджи?

— «Как Адепт Ннанджи Дрался с Пиратами», милорд, и «Как Возродился Ги». Еще есть две или три версии «Битвы при Ове».

Звучало так, как будто Ннанджи прибавлял себе популярности, в то время как Уолли терял ее.

— «Ннанджи Прощается с Принцем», — сказал Форарфи, — есть теперь и такая, печальная.

— Рад это слышать, — резко сказал Уолли. — Они так же хороши, как «Бесчестные»?

Фиендори сказал, что нет, не думает.

— А что по поводу Катанджи? — невинно осведомился Хонакура.

Оба Шестых нахмурились.

— Что по поводу Катанджи? — спросил Уолли.

Похоже, по городу разгуливала песенка «Как Катанджи Пришел в Темную Башню», прилипчивые куплеты с хорошим мотивом и комическими словами. Молодежь распевала их, когда старших не было рядом. Горожане подхватили песню и провожали ею отряды марширующих воинов. Уолли потребовал ее исполнить, и Фиендори немузыкально воспроизвел один куплет и припев с некоторой досадой. Он-то не видел ничего смешного в том, что воин переоделся рабом, да и фигуры колдунов не вызывали у него веселых мыслей.

Уолли не стал требовать извинений, так как не знал способа побороть насмешки. Но было ясно, что его популярность как воина высокого ранга упала еще ниже, чем раньше.

Хонакура хихикнул и побрел себе обратно, тихонько мурлыкая мотив. Ннанджи нахмурился и решил переменить тему.

— Брат, — сказал он, — что это значит: «Тигр, выглядящий как мышь, опасен, как тигр; мышь, выглядящая как тигр, — еще больше»?

Уолли повернулся к Шестым. Они отвели взгляд.

— Это ведь привилегия наставника — обучать своего подопечного сутрам, разве не так?

Они молча, с виноватым видом кивнули.

— Тогда умоляю, не вмешивайтесь.

Еще фехтовали…

 

Глава 2

На четвертый день, когда Уолли фехтовал с Фиендори, а Ннанджи — с Форарфи, две фигуры появились в дверном проеме. Против света они казались темными. Уолли увидел их сквозь прорези маски, опознал в одной воина и решил, что Боарийи нашел его. Потом он разглядел, что к ним пожаловали высший жрец и кастелян. Тогда он снял маску, взял со скамьи свой меч и произвел приветствие еще задыхающимся голосом. Он чувствовал себя грубым и неуклюжим рядом с их холодным изяществом.

— Умоляю, продолжай бой, милорд, — сказал Тиваникси, — мне доставило огромное удовольствие наблюдать его.

Уолли отказался и провел их к скамьям. Ннанджи и двое Шестых тактично удалились.

— Из того немногого, что я видел, — заметил кастелян, — могу сказать, что ты с толком проводишь время.

— Пришел судить? — улыбнулся Уолли.

Но Тиваникси был не в радостном настроении.

— Не могу. Я никогда не видел Боарийи против Фиендори. Его, во всяком случае, нельзя принимать за стандарт.

— Мое время кончилось? — спросил Уолли.

— Боюсь, что да. Уже два дня, как не прибывают новые воины. Остальные Седьмые считают это знаком, что Богиня хочет начала сбора. Лорд Кадиуинси того же мнения.

Уолли посмотрел по сторонам. Корабль будет готов к вечеру, переделки завершены, запасы погружены. Шитье и пропитка закончены. Теперь нужно было решить, как лучше это все использовать — идти на безрассудный риск или отказаться от всего этого и играть по правилам воинов.

— Сможешь ты их еще немного придержать?

— Как долго? — спросил неохотно кастелян.

— Шесть дней, может быть.

— Невозможно! Город взбунтуется. Вчера состоялось восемь дуэлей, сегодня — уже три. Если так пойдет, присягать будет некому. Я боюсь, что дуэли перерастут во всеобщую баталию. Нет, милорд, нам пора открывать сбор и выбирать предводителя.

Уолли уткнулся локтями в колени и мрачно уставился в пол.

— Пожалуйста, твое мнение, господин. Помогли ли менестрели? Если я смогу победить Боарийи, поверит ли мне сбор?

Тиваникси слегка поколебался, потом неопределенно улыбнулся:

— Кто-то присягнет, кто-то — нет. Конечно, если их будет достаточное количество, остальных ты сможешь привести силой.

Этого не следовало бы делать, оба они понимали. Такой сбор будет выполнять приказы, но не так быстро и хорошо, как это требуется. Любому предводителю нужно большее.

— Ну а ты?

Кастелян нахмурился:

— Что я?

— Имея свободный выбор между мной и Боарийи, выбрал бы ты меня?

Ответа не было слишком долго. Потом Уолли поднялся и распустил волосы.

— Нет, — сказал Тиваникси.

Может быть, на него плохо повлиял седьмой меч. Может быть, Боарийи очаровал его так же, как он очаровал Ннанджи. Но Уолли казалось, что эта «Как Катанджи Пришел в Темную Башню» изменила все. Истину он никогда не узнает.

— Благодарю тебя, — сказал он, снова надевая заколку.

— У меня есть просьба, чтобы ты придержал поединок как можно дольше. Я покидаю город.

Лицо Тиваникси внезапно побагровело от гнева. Он вскочил на ноги.

— Тогда не знаю, чем ты тут занимаешься, милорд! Или чем ты тут занимался последние четыре дня. У нас есть один очень хороший Шестой, который вполне может сделать попытку продвижения еще раз хоть завтра. Может быть, он и станет нашим седьмым Седьмым. Может быть, возьмут в расчет тебя, хотя ты и отверг Ее призыв.

Он слегка поклонился.

— Да пребудет с тобой Богиня… а ты — с Ней.

Подобное завершение вполне могло стать поводом для вызова. Но Уолли не придал ему значения. Посетители ушли. Он остался сидеть на скамье, тупо уставившись в пол, взвешивая в уме свои возможности. Если он попытается захватить лидерство в Касре, Боарийи бросит ему обвинение раньше, чем состоится поединок. Если ему все же удастся принять в нем участие, Боарийи убьет его. Если же он победит, воины откажутся ему присягать.

Альтернативой было безумное путешествие, рискованное для жизни его и товарищей. Но даже если он сумеет все сделать, может оказаться слишком поздно или воины не захотят его слушать. Богиня, конечно, могла бы передвинуть корабль в Сен и обратно быстрее, чем догорит искра, но он не рассчитывал на такую помощь. Великие дела делаются смертными — этого хотят боги, совершенно не желающие тратить свои чудеса.

Богиня! Нет никакого выхода!

Тиваникси, конечно, забрал и своих Шестых. Так что, когда в дверях возникла одинокая фигура — высокий силуэт с мечом за спиной, — он решил, что это Ннанджи.

Потом он разобрал, что это не Ннанджи, и вскочил на ноги.

Но это был и не Боарийи. Это была женщина. Она медленно пошла вперед, и он сумел ее хорошенько разглядеть, когда она пересекала пыльный луч света, падавший из первого окна. Рост ее был чрезвычайно велик, почти как у него — самая высокая из всех женщин, виденных им в Мире. Волосы ее были длинны, и она распустила их. То, что он принял сначала за меч, оказалось футляром лютни на ее спине. Она плыла к нему по плитам, обернутая длинной тканью — ее голубые одежды доходили почти до пола. Менестрель седьмого ранга.

Подойдя к нему, женщина остановилась. Этикет был известен: он был воином, мужчиной, она была гостем. Ей нужно было первой приветствовать его, ему же — только отвечать. Но она просто стояла и смотрела на него.

Уолли уже видел ее в ложе, точнее, ее голову, возвышающуюся над другими, но решил тогда, что это высокий мужчина. Он предположил, что она также молода, несмотря на ее ранг.

Красавицей бы ее не назвали. Рот был слишком большой, нос велик и костляв, зато по спине струился каскад сияющих волос, а ткань поднимали крепкие груди. Тоже не слишком обычные груди, подумал он, но она была так велика в целом, что они подходили ей. Лицо было некрасивым, зато фигура — безупречной. Богиня! Внезапно Уолли осознал, что его посетительница — дьявольски соблазнительная женщина. И она знала об этом.

Тишина по-прежнему не нарушалась.

Тиваникси поминал какого-то менестреля, которого Шонсу должен бы знать. Он не запомнил имени. Привел ли ее кастелян с собой, или она просто увязалась за ним?

— Кто еще с тобой пришел? — спросил он.

Она покачала головой.

С удивлением Уолли обнаружил, что хочет ее поцеловать. Это наводило на мысль, что между ними могли когда-то существовать какие-то отношения. Она могла… Он почувствовал себя не совсем удобно. Ему бы хотелось, чтобы она заговорила.

— Спой мне, если не хочешь говорить, — сказал он.

Женщина скептически приподняла бровь:

— С каких это пор ты стал интересоваться музыкой?

Он знал этот голос. Глубокое контральто. Ннанджи подражал ему, когда пел «Десять Бесчестных Воинов».

— Я интересуюсь многим, но не все делаю, — ответил он.

— И что же ты собираешься делать? — спросила она.

— Что делать?

— Будешь ли ты предводителем?

Отсутствие формального приветствия говорило о том, что женщина эта находилась в интимных отношениях с Шонсу. До какой степени интимных? Мысль о том, что Шонсу мог ограничиться платоническими отношениями, не выдерживала критики — значит, его руки обнимали эти гладкие плечи, эти груди обрушивались на его тело, эти губы…

Хотя, может быть, и нет. Такая женщина способна на великое сопротивление.

— «Десять Бесчестных Воинов», — спросил он, — это твое?

— Да.

— Значит, ты была в Ханне?

Она покачала головой:

— Мы ходили наверх, в Кво, а потом вниз. По дороге я встретила менестреля. Он рассказал мне эту историю. Так я узнала, что ты остался в живых, поэтому и вернулась. Так что по поводу сбора?

Кто же это «мы»? — подумал Уолли. А вслух произнес:

— Не думаю, что воины примут меня.

Женщина улыбнулась. Потрясенный, он увидел удовлетворение на ее лице.

— Это говорит в пользу их мудрости.

— А что собираешься делать ты? — спросил он, теряясь в догадках.

Она странно посмотрела на него.

— Что и всегда — петь по тебе панихиду.

Это не сильно проясняло дело.

Может, это было провокацией с ее стороны? Или черный юмор? Чему нужно было верить — ее глазам или ее словам?

— Вынужден тебя разочаровать, миледи, — сказал он, — думаю, я уйду из города.

— Уйдешь куда?

— Не могу тебе этого сказать.

Она снова, нахмурившись, покачала головой:

— Ты не сделаешь этого.

Уолли сел на скамью и указал ей на другую. Женщина осталась стоять. На ней не было ничего, кроме обертывающего ее куска тонкой ткани. Он покрылся испариной.

— Говорю тебе, — начал он, — я изменился. Все, что было между нами, кончено. — Он надеялся, что эти слова обидят ее. — Буду тебе очень благодарен, если ты не станешь никому говорить, что видела меня здесь.

— Наоборот, — сказала она, настраивая лютню, — я чувствую, что новая баллада приходит мне в голову — «Шонсу — Жрец» или, может, «На Развалинах Храма»?

Зазвучали струны, и музыка поплыла под каменный потолок.

— «Катанджи Приходит…» — это тоже твое?

Женщина зло засмеялась и села, глядя на него.

— Неплохо получилось, правда? Но я думаю, что «Шонсу — Жрец» будет лучше.

— Что мне нужно, — по внезапному наитию сказал он, — так это «Шонсу — Герой». Если ты сделаешь для меня то, что другие менестрели сделали для моего подопечного, я поведу сбор!

Кошачья улыбка удовольствия мелькнула на ее лице.

— Да? Да, я могла бы это сделать. Но чего ради я должна этим заниматься? — спросила она, твердо глядя ему в лицо.

— Ради Богини, миледи, — ответил он. — Я знаю о колдунах больше Лорда Боарийи или кого-нибудь другого. Если мне не удастся стать лидером, сбор обречен.

Женщина спокойно смотрела на него.

— Что ты порекомендуешь? Визит в Аус? «Шонсу — Пресмыкающееся»? «Шонсу — Червяк»?

Он пристально посмотрел на нее. Война за свидетелей была открыта, пока он отдыхал и видел сны. Теперь ее сверхъестественное появление должно было подавить его.

— «Шонсу — Моряк», миледи, — сказал он, поднявшись на ноги. — Я должен идти, чтобы служить Ей. Но все же прошу тебя не рассказывать никому о нашей встрече.

Он был уже на полдороге к двери, когда лютня снова зазвучала, и ее голос пропел:

Он остановился. Призрачное эхо прокатилось по голой комнате.

Он медленно пошел обратно. Женщина остановилась и начала сначала, на этот раз мелодия была чуть другой, пафос и сердечная боль слышались сильнее, к тому же она добавила еще две новые строчки. Звучал плач по сорока девяти погибшим, сымпровизированный ею.

Это окончательно должно было подорвать позиции Шонсу.

Она перестала петь и посмотрела ему в глаза.

— Скажи мне, если собираешься закончить это, госпожа, — сказал он, — тогда мое дело будет провалено окончательно.

Женщина поднялась и снова забросила лютню за спину.

— Я пойду с тобой!

— Нельзя! Это будет очень опасно.

Она пожала плечами:

— Но я пойду.

Менестрели были распространителями новостей в Мире. Она хотела сама видеть новые подвиги Шонсу. Он заколебался, разум Уолли Смита боролся с гормонами Шонсу.

— Я могу и проиграть.

Она улыбнулась:

— Надеюсь! Мне доставит удовольствие увидеть твою смерть.

Действительно?

— Я могу, конечно, и разочаровать тебя — победить. Тебе лучше оставаться дома с детьми.

Никакой реакции на эти слова. Слава Богам! Она поморщилась и, похоже, решила поторговаться.

— Если ты победишь, я сочиню для тебя балладу «Шонсу — Герой». Это поставит тебя во главе сбора.

Он подумал, что она сумасшедшая, а может, это он — сумасшедший.

Ну конечно же, Хонакура!

Старик вмешался… но, несомненно, здесь снова чувствуется рука Богини. Ннанджи, Катанджи, сам Хонакура — все они были незаурядными людьми, посланными богами помогать ему в его миссии. Этот необычный менестрель, верно, был следующим. Она — гений. Хонакура увидел это и привлек ее. Как всегда, старый плут, без предупреждения!

— Будет очень опасно, — снова сказал он.

Женщина пожала плечами:

— Я уже встречалась с колдунами раньше. Они ценят музыку больше воинов.

Шпионка? Это другой вариант!

Она повернулась к дверям. Он долго смотрел ей вслед, размышляя о маленьком кораблике и недельном плавании. Тут она подошла к освещенной арке, солнечный свет проник сквозь тонкую одежду, и перед ним оказалась обнаженная женщина с лютней, окруженная голубым огнем. Теперь он сразу все понял. Любовница Шонсу! Она должна быть с ним!

Он кинулся следом.

Ннанджи с Таной сидели на обломке стены, рука в руке, не видя никого вокруг, кроме друг друга. Они вскочили, когда высокая женщина подошла к ним. Совершенно очевидно, что Ннанджи никогда не встречался с ней раньше и даже не знал, кто она такая, так удивленно он уставился на нее. Потом обнажил меч в приветствии.

Уолли как раз подоспел, чтобы услышать ответ:

— Я — Доа, менестрель седьмого ранга… Это хорошо, что он узнал ее имя, цинично подумал он, на случай, если придется разговаривать с ней в темноте.

* * *

В свете солнца шлюпка «Сапфира» закачалась на волнах. Ннанджи с Таной хранили молчание. Они были удивлены и растеряны появлением нового члена в их команде. Доа сидела на корме, опершись о борт, длинные каштановые пряди ее волос развевались, как флаг. Уолли не мог отвести от нее глаз. Руки его дрожали.

Он никогда не обещал Джие не смотреть на других женщин. Он попытался как-то заговорить с ней об этом, но она сама остановила его. Познакомившись с брачным контрактом людей, Уолли понял — почему. Его всегда возмущало, что Ннанджи изменял Тане. Теперь же он сам вел себя как ловелас, за которым не присматривают. Он оправдывался тем, что перед ним была все-таки любовница Шонсу и такая реакция — всего лишь неуправляемый рефлекс.

Но его внутренний голос говорил ему, что этому верить нельзя.

Уолли велел внутреннему голосу заткнуться.

Конечно, она могла еще оказаться шпионкой колдунов. Необходимо было по этому поводу переговорить с Хонакурой, как только удастся изолировать ее на «Сапфире». Тут он увидел, что они идут не к «Сапфиру»: «Грифон» завершил свой головоломный переход и покачивался теперь на якоре рядом с храмом. Они уже почти подошли к нему.

Тана направила к «Грифону» шлюпку, и ей замахали руками, предлагая идти быстрее. Большинство мужчин с «Сапфира» помогали переводить корабль.

Палуба «Грифона» была намного выше шлюпки. Уолли подумал, что Доа нелегко будет подняться на нее в своей непрактичной одежде. Он предложил ей руку, но она не обратила на него никакого внимания, сильно оттолкнулась и, мелькнув длинными ослепительными ногами, прыгнула прямо на палубу, где и остановилась, насмешливо поглядывая на него.

Она повернулась и приветствовала Томияно, который уставился на нее, словно удивленный мальчик. Потом он пришел в себя и представил ей остальных.

Уолли вскарабкался на борт.

— Ну как? — спросил он, когда капитан отошел настолько, что смог заняться делами.

— Ты имеешь в виду корабль?

— Конечно, корабль!

— Не так уж и плох, — заявил Томияно. Конечно, на свете было единственное судно, которое он мог назвать хорошим. — Шустренький! Мы могли бы сделать его еще быстрее, если бы у нас была в запасе пара дней.

— Не можем. — Уолли взглянул на солнце; оставалось еще часа два-три света. — Реально уйти на закате?

Томияно пожал плечами:

— Хоть сейчас.

Уолли посмотрел на Ннанджи и встретил возбужденную улыбку. А почему бы и нет? Скорость — оружие первого выбора в военном ремесле.

— Так мы и поступим!

— Кто? — спросил капитан. Очень хороший вопрос!

— Ты и я, и Ннанджи, и Тана… — он кивнул, проследив его взгляд, — и Леди Доа. Нам нужен еще один моряк.

Он повернулся к группе молодежи. Нет, он не возьмет в бой детей. Очевидным выбором был тощий проворный Холийи, который с сардонической улыбкой взирал на него, прислонившись к мачте. Это был рубака, в чем уже не раз приходилось убеждаться.

— Холийи? Пойдешь?

Холийи кивнул. К чему тратить лишнюю пару слов, когда и так все ясно.

— Теперь хватит, — сказал Уолли.

— Только шесть? — нахмурился Ннанджи.

Уолли поглядел по сторонам. По правилам Мира полагалось идти в поход семерым. Кого же еще? Джию? Но ее рядом не было. В прошлый раз он посчитал за седьмого Виксини, теперь он стал бы уже восьмым. Разлучать же Джию с Виксини было так же плохо, как… брать Джию вместе с Доа. Не Джию.

Тут он заметил огонек надежды, загоревшийся в плутовских черных глазах. Со сломанной рукой от него было немного пользы. Но кое в чем он мог пригодиться. Он сходил на берег в Сене, ближайшем колдовском городе, куда они теперь направлялись. Аура удачи витала над ним… и Уолли предпочел бы иметь Катанджи под своим присмотром, чем потом сломя голову нестись в Каср, не зная, что его там встретит.

Ннанджи усмехнулся и сказал:

— Я тоже так считаю, брат!

Ну, значит, Катанджи. Остальные вернутся на «Сапфир» в шлюпке, а экспедиция «Грифона» выступит немедленно. Если Доа — шпионка, у нее не будет возможности послать сообщение.

А ему не надо будет смотреть в глаза Джии.

Ннанджи принялся перечислять то, что находилось на борту: шелковые мешки, колдовское вино, пища… Все было понятно и знакомо.

Уолли подошел к Доа, которая стояла у планшира, разглядывая храм. Повернувшись, она одарила его таким страстным взглядом, что ему оставалось только держать свои руки подальше.

— Что тебе наговорил старик? — спросил он.

— Какой старик?

— Лорд Хонакура.

— Кто?

 

Глава 3

Мир был очень простым местом. Пожитков у Людей было мало, оформления документов не требовалось. Совсем немного понадобилось времени, чтобы приготовиться к отплытию. Уолли сам вытащил якорь, пока остальные члены команды поднимали паруса. Им помахали руками со шлюпки, «Грифон» расправил плечи под ветром и понесся вперед.

Он был более чем шустрым. Он обладал живостью, не вязавшейся с его возрастом. Палуба его находилась куда ближе к воде, чем у «Сапфира», и на поворотах ее заливало водой, что сначала несколько встревожило Уолли, но потом он успокоился и решил для себя, что, несмотря на всю сумасбродность похода, он может насладиться двумя-тремя днями круиза.

«Грифон» — незатейливое суденышко: одна мачта, одна палуба, конечно, огороженная, потому что тот, кто пустится в плавание по Реке, пренебрегая мерами безопасности, проживет недолго. Доски палубы были потерты, выщерблены и покрыты рыбьей чешуей. Имелись также два навеса, поменьше — для людей, побольше — для товара, оба очень ветхие. Еще маленькая шлюпка, поднятая на палубу и принайтованная к мачте как раз напротив сходен.

Кроме того, «Грифон» был теперь, благодаря мастерству Холийи, построенной на заказ ловушкой для колдунов, и даже невинно выглядящая шлюпочка была частью ее.

Сияющее солнце, сильный ветер… и широкая улыбка на лице Томияно, выжимающего скорость из своей новой игрушки, как сок из фруктов. Им встретился торговый корабль побольше «Сапфира», и Уолли удивился, как быстро они перегнали его. Прошли первую большую излучину, Уолли оглянулся назад — Каср уже удалился на приличное расстояние, теперь у его причалов стояло меньше кораблей — Богиня закончила набор воинов.

Попутный ветер — ободряющий знак, решил он. Если он ошибся, после первой же излучины его бы привели обратно в Каср. Остальные, устроившись с удобством с подветренной стороны, прислонились к фальшборту… только четверо? Где же менестрель?

И тут Доа появилась на палубе. Она разрезала свой шелк на полосы, превратив свою одежду в бикини, такое же дерзко короткое, как у Таны. Она остановилась у перил, наблюдая за проплывающими картинами.

Она сама была картиной. Гормоны Шонсу снова разбушевались. Голоногая, с развевающимися по ветру длинными волосами, с непроницаемым лицом, в почти ничего не скрывающей одежде, она была звуком фанфар для Уолли. Джия — высокая женщина, но все же была скроена не по меркам Шонсу, как эта менестрель-амазонка. Он решил, что пришла пора немного приударить за ней. Непонятно, как это он не разглядел Доа в ложе? Надо бы выяснить с ней этот вопрос. Уолли подошел и положил руку на ее голую талию.

Только его собственная блестящая реакция спасла ему глаза. Уолли отступил, ощупывая кровавую царапину на щеке.

— Не тронь меня!

И пока он стоял, раскрыв рот, она прошагала через палубу, чтобы присоединиться к остальным.

Остальные же спрятали лица, пытаясь подавить смех, ожидая, как же дальше поступит Великий Любовник.

* * *

Солнце село. Небо потемнело; Тана принесла ужин. Экипаж «Грифона» собрался на корме.

— Пора вставать на якорь, Кэп? — поинтересовался Уолли через плечо.

— Зачем? — удивленно спросил Томияно, передавая руль Холийи. — Небо чистое, ветер хорош.

— Прекрасно!

У Уолли не было опыта ночного плавания, разве что их уход со Святого Острова. Но, очевидно, «Грифоном» можно было и рискнуть, чего нельзя было делать с «Сапфиром». Героям пристало быть удачливыми. Правда, не во всем, принимая во внимание Доа.

Члены экипажа по-разному относились к ней. Она же была надменной и высокомерной, хотя очень изысканно отвечала на вопросы и реплики и, по-видимому, была настроена почти доброжелательно и даже дружески. Относительно Уолли она вела себя определенно двусмысленно — томные взгляды из-под опущенных ресниц, глубокие вздохи, но те немногие слова, что он от нее услышал, были резкими и враждебными. Это вызывало неопределенные чувства — как приглашение в дом с запертой дверью, и он не мог понять, какой реакции от него ожидают.

Теперь она разговаривала с Катанджи — беспрецедентное снисхождение Седьмого до беседы с Первым, хотя бы и с Первым, обладающим огромным общественным признанием. Конечно же, это Катанджи предоставил ей факты для сатирической баллады, но, как выяснилось, сам он ее еще не слышал. Она настроила свою лютню, взяла аккорд и запела «Катанджи Приходит в Темную Башню». Тана и два моряка заходились смехом по мере того, как разворачивалась история. Катанджи был почти в шоке. Появившаяся было улыбка Ннанджи очень быстро переросла в гримасу. Уолли старался перевести свое раздражение этой песенкой в восхищение перед ее трубадурским мастерством, но сатира била, как плеть: Шонсу отсиживался на корабле, послав армию из одного мальчишки, переодетого рабом. Колдунам тоже доставалось, но меньше, чем воинам.

Когда она кончила, Ннанджи холодно сказал:

— А теперь для меня, миледи. Может, «Прощай»?

Кивнув, она стала перестраивать лютню в минорный ключ. Разговор Ннанджи с умирающим Арганари долетел к Уолли через темную палубу. В глазах у него защипало, воспоминание стиснуло сердце.

Внезапно Доа остановилась.

— Дерьмо! — сказала она. — Подождите минуту.

Она прошлась по струнам, и Уолли услышал мелодию, разносившуюся среди голых стен трапезной. Через несколько минут она была готова петь дальше:

— Ннанджи… Ннанджи…

Первая песня вовсе не была дерьмом, но она заставила посчитать ее таковой по сравнению со второй — гениальным, совершенным вариантом. Ее лирика здесь чувствовалась гораздо сильнее, а новая мелодия так же хватала за душу, как «Шенандо» или «Воздух Лондондерри». Вскоре Уолли обнаружил, что его щеки мокры. В полной тишине плакал он о несчастных, обреченных на смерть рукою провидения. Наконец песня стихла, и он увидел, что остальные тронуты не меньше.

Он был потрясен. Ему показалось, что он присутствовал при рождении чего-то бессмертного и в то же время удивительно простого. Она была Моцартом и Шекспиром в одном лице. Он нашел своего Гомера. Если она согласится помогать ему.

Этой ночью «Грифон» плясал с Богом ветров на эбонитовой воде, отливающей платиной. Красная полоса появилась над пиками РегиВула, и Томияно с Холийи встали на вахту, тогда как остальные легли, чтобы поспать, сберегая силы.

Уолли предложил Доа каюту на одного человека. Она поинтересовалась, запирается ли дверь. Дверь запиралась, но с другой стороны — так Холийи поставил задвижку. Решив, что так каюта превращается в тюрьму, Доа отказалась.

Тогда Уолли сам лег там, все еще надеясь, что под покровом ночи кто-нибудь разделит с ним компанию. Но никто не пришел. Он плохо спал, ему мешали качка, поскрипывание корабля, шум воды. Да еще мысли беспокоили его.

Она была любовницей Шонсу. Экспедиция Шонсу провалилась. На чьей стороне была Доа?

* * *

Около заката следующего дня они подошли к Сену и стали на якорь в миле от берега. Бог ветров помогал им с энтузиазмом, и они блестяще прошли весь путь. Теперь Уолли нужно было только одно — короткий период затишья, чтобы можно было проверить свои колдовские способности. То, что он подготовил, не могло работать на сильном ветру, но, может, боги не оставят его без помощи. Как только он начал приготовления, ветер стих. Собственно, Уолли Смит не слишком этому радовался, так как штиль превращал их самих в добычу колдунов — они стояли в пределах их досягаемости. Теперь оставалось только надеяться — и доверять богам.

Героям пристало быть удачливыми. Или, если посмотреть с другой стороны, — без удачи человек не выживет, тогда некого будет называть героем.

Все-таки первая половина пути действительно пройдена отлично.

И он продолжал заниматься своими приготовлениями. Можно было предположить, что колдуны просматривают Реку непрерывно, возможно — с помощью телескопа. Не больше чем десятикратного, подумал он, здесь должен быть уже их предел. В основном ему приходится заниматься восстановлением репутации воинов; что ж, теперь колдуны получат парочку фокусов от воина.

Впрочем, он мог и недооценивать противника. Воины, как он убедился, не учатся на своих ошибках, тогда как колдуны всегда к этому готовы. И они еще не забыли Ов. О прибытии Шонсу в Каср уже наверняка известно. Они должны быть особенно внимательны к рослым Седьмым и рыжеволосым Четвертым, а может быть, им уже донесли, что Четвертый стал теперь Пятым.

Ннанджи спустился под палубу, как только они встали в виду Сена, — рыжеволосые редки в Мире. Катанджи тоже спрятался — его легко было узнать по гипсовой повязке. Присутствие Доа, так отличающейся от остальных, давало понять кому нужно, что Шонсу — здесь. Но она могла и просто оказаться агентом колдунов.

Уолли облачился в голубые одежды, которые ему сшила Лаэ, Томияно нарисовал на них коричневой краской колдовской знак. Теперь только метки на лбу Таны могли что-нибудь выдать наблюдателям. Но если наблюдатели — мужчины, им найдется, на что посмотреть у Таны, кроме меток на лбу.

Якорь и паруса были спущены. Он разложил все, что подготовил, на палубе в тени фальшборта. Рядом не было других кораблей. Ветер превратился в ласковый бриз. В последние два дня Уолли тысячи раз прошелся по своему плану с помощниками. С пересохшим горлом и колотящимся сердцем он снова перебирал в уме все детали — что он мог просмотреть и беспокоился о миллионах возможностей, которые не учел.

Достаточно ли далеко он встал? Вдруг колдуны добились более чем десятикратного увеличения? Ему нельзя было смотреть собственно на город, но был виден берег ниже по течению с домишками, казавшимися отсюда крохотными. Что, если его приманку даже не заметят? Что, если она не сработает? Что…

— Ну, великий предводитель? — нетерпеливо спросил Томияно.

— Что, если ветер ослабнет?

Бах! Томияно перепрыгнул через кусок невинно смотрящейся циновки, которая тоже была частью плана. Ему хватило для этого одного движения сильных ног.

— Ветер поет под твою лютню, Шонсу! В каждой излучине он был нам попутным. Где твоя вера, Ставленник Богини?

Он тоже нервничал, но старался не показывать этого.

— Ну, тогда пошли!

Уолли опустился на колени и налил спирт в медную миску. Выполняя свою часть работы, Тана зажгла трут с помощью огнива — умение, которое к нему так и не пришло. Он опустил трут в миску, как только ей удалось его разжечь. Пламя было невидимым, но Уолли ощущал тепло. Он выпрямился, приподняв край огромного оранжевого шелка мешка, и встал, суеверно скрестив пальцы. Чашка может оказаться слишком большой или наоборот — слишком маленькой, или нитки разорвутся, или на судне начнется пожар, или вообще ничего не сработает…

Мешок начал подниматься. Тана с тревогой взглянула на Томияно и сделала охранный знак Богини. Мешок стал наполняться еще быстрее. Ветер дохнул на него, и Уолли крепко схватился за него обеими руками, удерживая на месте. Потом он решил, что уже достаточно. Он забрал у Таны миску, одновременно проверяя другой рукой надутый мешок, покачивающийся в воздухе. Чувствовался подъем — значит, пошло.

Первый в Мире воздушный шар лег по ветру, медленно повернулся… поднялся повыше… и поплыл над Рекой. Он, конечно, слышал восклицания своих товарищей, но был слишком занят, чтобы вслушиваться. Верно, колдуны не видали еще такого? Они могут подумать, что он — один из них, вызвавший новую магию. Несколько минут воздушный шар как будто падал с неба, затем словно растворился в воздухе и солнечных лучах.

Пошло. Он огляделся и обнаружил, что на него взирают с благоговением. Тана дрожала, а Холийи побледнел.

Был еще один мешок. Тот, первый, он собирался наполнить для репетиции.

— Давайте повторим это! — усмехнулся он, и они наполнили второй баллон. Тот тоже улетел. Его магию теперь трудно было назвать пустым фокусом.

— Вперед, Капитан! — сказал он хриплым голосом и, подавляя естественное желание взглянуть на город, отошел к навесу.

Будет ли служить им ветер или стихнет, бросив их на произвол судьбы? Холийи и Томияно остались на палубе, остальные же разбрелись, нервно кусая ногти. Даже с обеими открытыми дверьми из трюма сильно воняло. При каждом галсе в голову приходила мысль о том, какой же ненадежной посудине они себя вверили. На кораблике была одна небольшая каютка, куда вела лестница из кормовой двери. В остальном же он представлял собой просто деревянную коробку… братский гроб? Скатанные постели и ящики с провизией образовывали небольшую горку на корме. Там же лежали веревки для связывания пленников.

Ннанджи с Таной уже сидели с обнаженными мечами. Доа разместилась на скатанных постелях и выглядела вполне умиротворенной, изредка она бросала Уолли многообещающие взгляды, и Уолли обнаружил, что слишком занят, чтобы волноваться из-за них. Ну что ж, хорошо, если не возникает проблемы истерики в экипаже. Катанджи сидел в углу, обхватив колени, сделавшись от этого совсем крошечным.

Сколько сделали галсов? Рядом с ним не было иллюминаторов, а он не мог встать и подойти к дверце в борту, чтобы взглянуть вперед. Но вот он услышал треск на палубе и вдали звук лошадиных подков.

— Почти на месте, — сказал он. — Нам нужно сделать еще вот что: Леди Доа должна быть обездвижена и обеззвучена. Тана, пожалуйста.

— Ты не посмеешь! — прогремела менестрель.

— Еще как посмею, — сказал Уолли. — Если будет нужно, я выброшу тебя за борт или собственноручно свяжу. Мне не нужно предупреждающих врага криков на борту. Ну, кого выберешь?

Бросая убийственные взгляды, Доа позволила себя связать.

Наконец «Грифон» почувствовал легкий удар кранцами. Канаты заскрипели под руками моряков. Минуту спустя Томияно спустил лестницу и повернулся к остальным, выбравшимся из-под навесов.

— В любом случае места много! — заявил капитан радостно, что, впрочем, прозвучало фальшиво.

Уолли не понял, что бы это значило, но он был слишком занят, чтобы выяснять. Холийи прорубил два входа прямо под канатами. Ннанджи теперь сдвинул с них самодельные ставни. Будучи ниже уровня причалов, эти двери не были видны с берега.

Уолли тем временем встал на шпангоут и просунул голову в еще одну дыру, прорубленную в палубе прямо под шлюпкой, в которой тоже было проделано смотровое отверстие. Обзор получался не совсем таким, как он хотел — ему был виден только край сходен. Это могло замедлить его реакцию. Шрам Томияно можно было рассмотреть вблизи, значит, ему нужно было уступить место Холийи. Теперь вся надежда была на сухощавого моряка.

Потянулись минуты. Казалось, ожиданию не будет предела. Голые ноги Холийи прошли мимо его смотровой щели.

Обычно первыми приходили портовые представители, потом — колдуны. В Ове они явились вместе. Изменился ли порядок по причине объявления сбора или так получилось случайно? Сможет ли Холийи удовлетворить портовых представителей?

— Что, если они не захотят иметь с нами дела? — спросила Тана нервно высоким голосом.

Никто не ответил. Им тогда придется сойти на берег, а это было чревато стычкой с колдовским патрулем. Колдовские патрули, как правило, были вооружены ружьями.

Уолли покрылся испариной. Шея его затекла. Вонь вокруг была нестерпимой. Он как раз успел подумать, что до конца своих дней не возьмет в рот ни кусочка рыбы, как Холийи закашлялся. Это было сигналом. Край балахона проплыл в поле зрения Уолли, очень длинного балахона. Это были не портовые власти…

— Так!

Ноги колдуна ступили на циновку, лежащую на краю сходен, Уолли захлопнул дверцу трапа. Тана и Ннанджи перерубили своими мечами канаты. И только после того, как жертва провалилась в дыру под циновкой, Уолли осознал сверхъестественное везение, выпавшее им. Одежды были голубыми. Он поймал колдуна седьмого ранга.

 

Глава 4

Потом случилось сразу много всего. Томияно и однорукий Катанджи просунули весла в прорези, а Уолли стукнул колдуна по голове поленом. На причале взвыли голоса. Ннанджи схватил весло Катанджи и поднял его, Томияно поднял свое. Холийи пролетел через навес для товаров и ногой с грохотом захлопнул решетку. «Грифон» отвалил от берега, отталкиваемый веслами от причала. Уолли пришел на помощь Ннанджи, Холийи — Томияно. Сходни с грохотом обрушились за ними, возможно, колдуны отправились к Богине. Потом весла повисли бесполезно в воздухе — корабль поплыл по течению… и никого лишнего на борту не было.

— Вниз! — проревел Уолли, но все уже и так повалились на вонючие решетки. Три пули сухо ударились в борт, проделав небольшие дырочки в обшивке. Затем раздались звуки хаоса, знакомые по Ову, — ржание лошадей, вой людей, грохот перевернувшихся фургонов…

«Грифон» тихонько покачивался. Солнечные блики на воде показывали, что корабль плывет по течению, подгоняемый ветром. Как далеко достают их пули? Помогает ли ветер их побегу? Не бросится ли в погоню колдовское судно? Пленник пока был не готов к беседе. Стараясь не подниматься над фальшбортом, Уолли подполз к нему и связал его руки за спиной.

Шум в гавани стоял невообразимый. Колдуны должны были уже осознать происшедшее. Что они теперь делают? Уолли поднялся на ноги и подбежал к лестнице. Очень далеко он увидел вспышку ружейного выстрела. Но слишком далеко. Потом стало видно город и крыши пакгаузов, черными силуэтами выделявшиеся на фоне темнеющего неба. Он решил, что находится уже вне досягаемости мушкетных пуль, и перестал приседать на палубе.

Теперь он понял, что имел в виду Томияно, когда говорил о том, что места много. По обеим сторонам гавани стояли корабли, оставляя пустой середину. Были видны портовые строения, дорога и пакгаузы за ней. Капитан и причалил в этой дырке — любой капитан там причалил бы.

Это же была ловушка!

Уолли крикнул морякам и принялся быстро и неумело тянуть веревки. Толпа бросилась в укрытия, лошади распрягались и уводились с громкими криками, дорога быстро пустела.

Появились Томияно с Холийи и принялись ставить парус. Ветер был, но не очень сильный. «Грифон» медленно брал его, неохотно разворачивая бушприт в открытую Реку. С неприятными предчувствиями вглядывался Уолли в набережную, замерев в ожидании. Они были недосягаемы для ружей, но не для пушек. На двух ближайших кораблях замелькали красные флажки, отдавая приказы…

Ннанджи с Таной вскарабкались по лесенке, и Уолли велел им снова укрыться. Но за ними появилась Доа, освободившаяся от своих пут.

Почти одновременно над крышами пакгаузов появились три дымка. Сразу же за ними — еще два. Пушечный грохот долетел до их ушей вместе с ржанием лошадей. Вверх? Он прищурил глаза, но увидел лишь черные движущиеся пятнышки.

— Это очень большие молнии, брат, — со знанием дела сказал Ннанджи. И тут столб воды поднялся рядом, качнув «Грифон». Туманом брызг заволокло палубу. Близко!

Мортиры довольно долго приводить в боевую готовность. Уолли было собрался скомандовать всем снова укрыться, но потом решил, что ядра могут их потопить вместе с кораблем, значит, укрываться негде. Все закашлялись в облаке черного дыма, долетевшего до корабля.

— Галсами! — крикнул он.

Томияно принялся за дело, и Уолли заорал, чтобы он поторапливался. «Грифон» медленно стал разворачиваться, и в это время две, четыре, пять новых грибных шляпок выросли в небе над крышами. Тут же он заметил пару летящих снарядов и указал на них рукой. Они, казалось, падали вечность. Мортиры были не так опасны кораблю в целом, как пушки, но они могли сделать хуже — повредить корпус.

Летя горизонтально, пушечные ядра не могли наделать больших разрушений, разве что им повезет срубить мачту.

Снова водяные столбы. И один из них — под бушпритом. Стена воды обрушилась на палубу, Тана с Катанджи упали. Все промокли до нитки. Томияно сердито выругался, теперь он понимал необходимость маневрирования. Уолли заглянул в люк и был удивлен малым количеством воды, попавшей в корабль. Он подумал с надеждой, что, может быть, пираньи не могут жить вне своей среды, иначе пленника изгрызут в клочья.

Опять водяные столбы чересчур близко для того, чтобы чувствовать себя комфортно! Побег проходит слишком медленно. Колдуны могут успеть дать еще один залп, прежде чем они выйдут из зоны досягаемости мортир. Почему у них так долго это все получается?

Друзья его были обстрелянными ветеранами. Они были напряжены, некоторые стиснули поручни так, что побелели костяшки пальцев, но паники не было. Он обернулся посмотреть на Доа и обнаружил, что она совершенно спокойна. Она была мокра насквозь, волосы ее растрепались, но лицо возбужденно горело. Глаза сияли. Заметив, что на нее смотрят, она проговорила:

— Чудесно!

Удивительная женщина!

Очевидно, «Грифон» пришел в разгар подготовки встречи воинов сбора. Пустое место посередине гавани предназначалось для приема «гостей», обеспечивая пространство для драки. Та же причина, наверное, привела и Седьмого на причал.

— Ннанджи? — позвал Уолли самым тихим, на который был способен, голосом. — Мы ведь никогда не слышали больше чем об одном Седьмом из колдовских городов?

— Нет, брат.

— Ну, тогда догадайся, кого мы поймали?

— Ротанкси! — завопил Ннанджи. — Маг! Человек, приславший килты в ложу?

Прежде чем Уолли успел ответить, над пакгаузом снова появилось облачко дыма; но на этот раз ядро было пущено горизонтально и столбов воды больше не было. Как только затих звук, поверхность воды вскипела. Картечь! Уолли пробрала дрожь.

Боги могут взять под контроль чудеса, но уж удачу-то они не смеют трогать. Колдуны готовились к отражению атаки, никак не к стрельбе по беглецам, пушки поэтому стояли в мертвых позициях с запасом ядер для стрельбы на дальние дистанции. Для того чтобы подготовить их все к стрельбе картечью, возможно, потребуется время. Для судна, набитого воинами, картечь опаснее ядер — она просто очистит от людей палубу.

Медленно, очень медленно уходили они из гавани.

— Вниз! — заорал Уолли. — Всем!

Он попытался взять у Томияно руль, остальные же безоговорочно выполнили приказ — аргумент был слишком убедителен. Прежде чем ситуация окончательно прояснилась, колдуны дали еще один залп. На этот раз короткий. Уолли расслабился и потер ладонями лицо. Они были вне досягаемости картечи, только очень удачливое ядро могло долететь до них. Но сегодня удача была на стороне воинов.

* * *

Облаченный в свои одежды, колдун представлял собой весьма импозантную фигуру. Он был высок, лицо его, с жесткими чертами, белыми, словно сугробы, бровями, окруженное седым нимбом волос, оставляло впечатление тяжести. Уолли прикинул, что ему, должно быть, за семьдесят; для своих лет он неплохо сохранился.

Он начал стонать и ругаться. Уолли развязал ему руки и снял с него тяжелую одежду. Как Катанджи заметил позднее, она была какая-то пупырчатая. Такое впечатление создавалось благодаря множеству карманов, которые были нашиты по всему балахону. Уолли был рад увидеть колдовские секреты воочию — карманы заполняли полезные для колдуна вещи.

Жертва его теперь потеряла свое внешнее достоинство — перед ним сидел старый человек в коротких полотняных штанишках, старающийся прикрыть свой животик, демонстрируя варикозные стариковские ноги. Белые волосы его, в двух местах запекшиеся кровавыми ссадинами, теперь казались слишком тонкими. Уолли обрядил его в балахон, сшитый Лаэ, поднял на плечи и вынес на палубу.

Пульс, зрачки… Старик определенно в хорошей форме. И теперь он принялся расхаживать по кругу, слепо помаргивая глазами и постанывая. Уолли прислонил его к перевернутой шлюпке и отдал под присмотр Ннанджи, лицо которого сияло от сознания одержанной победы.

— Пригляди за ним, Мастер! — сказал Уолли. — А то он может прыгнуть за борт, нам же он нужен живым.

Потом он спустился вниз за колдовской одеждой и бутылкой вина.

Ветер снова поднялся. Солнце спустилось уже почти к горизонту, окрашивая вулканическую пыль в кровавый цвет, — видно, все их приключение заняло гораздо меньше времени, чем предполагалось. Победа! Героям пристало быть удачливыми. Вспомнив, как близко рвалась картечь от борта «Грифона», Уолли к самопоздравлениям присоединил молчаливую благодарственную молитву.

Он уселся на палубе рядом с Томияно, лицом к колдуну. Остальные сгрудились вокруг, сияющие улыбками, ожившие. Ннанджи с Таной вцепились друг в друга, испытывая напряжение уже совсем других инстинктов. Доа, задумчиво теребя русую прядь, с отсутствующим видом взирала на колдуна. Уолли же, взглянув на ее длинные ноги, почувствовал, как просыпаются его инстинкты. Заметив его внимание, она послала ему многообещающую улыбку, но он уже помнил, что обещания эти не выполняются, впрочем, сердце его на минуту забилось чаще.

Пустив бутылку с вином по кругу, Уолли принялся инспектировать карманы колдуна. Один из пупырышков, когда его трогали, попискивал, поэтому Уолли начал с него. Из кармана была извлечена птичка. Томияно сказал, что это — бабушка казарки.

— Не совсем так, — усмехнулся Уолли. — Это — голубь, и на лапке у него веревочка.

Все обменялись недоумевающими взглядами. Он вернул птичку в ее карман и принялся за следующие.

— А это что у нас? — Он нацепил находку на нос под дружный хохот окружающих.

Конечно, изобретение очков должно предшествовать изобретению телескопа. Всем немедленно захотелось получить объяснение и примерить колдовскую штучку.

— А это… — начал он и запнулся. Он хотел сказать «перьевая ручка» — «перьевая… щетка»? Он бросил попытки объяснения. — Нужно обмакнуть в эту бутылочку? Правильно! — Слово «чернила» он знал, правда, как то, что выбрасывают осьминоги.

В другом кармане он нашел небольшой кусочек пергамента, такой маленький, что его, наверное, сделали из птичьей кожи. Уолли усмехнулся, вспомнив, как в детстве на Рождество отец прятал подарки, которые детишки потом искали. Пожалуй, сейчас было еще интереснее.

— Обещаете никому не рассказывать? — Он обмакнул перо в чернильницу и вывел на пергаменте семь мечей. — Что это значит?

— Воин Седьмой, — ответил хор голосов.

Потом он постарался нарисовать грифона, правда, тот несколько смахивал на недоделанного верблюда. Озадаченную тишину прервал Катанджи:

— Седьмой меч?

— Ты совершенно прав!

Было еще достаточно светло для полета; Уолли помахал пергаментом для просушки, потом прицепил его веревочкой к голубиной лапке и выпустил птицу.

— Давайте пошлем сообщение в башню. Все молча смотрели, как голубь, сделав круг, поднялся, повернулся к Сену и растаял в воздухе.

— Вот так они и посылают сообщения, — объяснил Уолли. — Чернила получают из сажи. Вы можете видеть ее сейчас на своих руках, — добавил он, прихлебывая из вернувшейся к нему бутылки. Чернилами ему как-то не приходилось подробно заниматься.

Он вгляделся в окружающие его лица. Все выглядели ошеломленными и счастливыми. Ннанджи с Таной с большим вниманием прислушивались друг к другу. Моряки усмехались. Только Доа выглядела беспокойной и озадаченной. Катанджи задумчиво разглядывал перо и пергамент.

— Вы начинаете надоедать, — глубоким голосом сказал колдун, разглядывая их по очереди. — Лорд Шонсу! — Он перевел взгляд. — Мастер Ннанджи, возница фургона. И Новичок Катанджи, по понятным причинам выбравший быть рабом, а не воином. И лживый Капитан Томияно, конечно. Леди Доа, вы попали в странную компанию!

Окружающие с шумом втянули воздух при виде такого колдовства. Уолли рассмеялся и ткнул пальцем в Холийи.

— Как его зовут?

Колдун пожал плечами.

— Я нашлю на вас проклятие. Я призову демонов…

— Детские сказки! — сказал Уолли. — У тебя есть шпионы в Касре, которые нас знают. Чтобы сказать это, мне не потребовалось прибегать к проклятиям и демонам, Лорд Ротанкси.

Колдун был слишком горд, чтобы отказаться от своего имени.

Доа тихо сказала:

— Это ты попал в странную компанию, милорд.

— Возможно, у него болит голова, — предположил Уолли. — Не хочешь ли воды? Нет? Скажи, если тебе потребуется одеяло или что-нибудь еще. Продолжим.

Он осторожно залез в следующий карман.

— Кто догадается, что это такое? Маленькие палочки с облитыми чем-то кончиками!

Спички? Он чиркнул одной в возникшей тишине. Ага, значит, они сделаны из фосфора, он правильно догадался.

— Колдун, как вы это называете? Они легкие и желтые, их можно держать под водой, но они все равно будут давать огонь. Говори же, я знаю все о них! Мне просто интересно знать, как вы их называете.

Злое молчание.

— Знаешь ли ты, как их сделать безопаснее? Они от этого краснеют.

Конечно, он ответил «да».

— Откуда ты все это знаешь? — спросил шокированный пленник.

— Это длинная история. Я лучший колдун, чем ты. Я знаю, что вы можете смотреть из ваших башен на дальние расстояния через приспособления из стекла. Еще я знаю, как посылать сообщения с помощью твоего пера и чернил, хотя и не могу делать этого, так как не знаю ваших слов.

Колдун выглядел потрясенным.

Уолли вернулся к досмотру содержимого балахона.

— Так, что в этом кармане? Ага, здесь у нас молния.

Он показал окружающим пистолет. Это был простой одноствольный пистоль. Курок его был не слишком хорош, зато механизм был с фосфорным запалом — очень умно. Украшения на рукоятке — серебряные и перламутровые. Еще был запас пуль и отдельно — горстка пороха в кожаном мешочке, играющем, по-видимому, роль порохового рожка, к счастью не промокшего.

— Это, я полагаю, вы называете громовым порошком. Его делают из серы, древесного угля и селитры.

Уолли осмотрел пистолет и объяснил, почему он стреляет. Ннанджи нахмурился, остальные пораженно молчали.

Ротанкси побледнел. Это объяснение подействовало на него больше, чем прямые угрозы.

— Кто ты? — вопросил он.

— Как ты уже сказал, меня зовут Шонсу. Я на стороне Богини и воинов, и я собираюсь привезти тебя в Каср и продемонстрировать оружие. Собственно, за ним я и пришел, ты достался мне уже как приз. Я надеюсь стать предводителем и отвратить сбор от такой глупости, как прямая атака Сена.

Колдун откинулся на борт шлюпки с победным видом. У него было надменное аристократическое лицо с глубоко посаженными глазами, прямым носом и тонкими губами — хорошее лицо для правителя, помесь римлянина с готом.

— Ты опоздал, Шонсу. Вчера воины провели свою дурацкую церемонию, постаравшись перебить друг друга, чтобы посмотреть, кто из них лучший рубака. Победил этот юнец Боарийи. Смешно выбирать предводителя по длине рук!

Ннанджи пробормотал проклятие и уставился на Уолли, пытаясь понять, можно ли верить услышанному.

— Так они выступили? — поинтересовался Уолли.

Поколебавшись, колдун сказал:

— Они погрузятся на корабли завтра с зарей.

— Быстро! — как можно невиннее сказал Уолли. — А еда, снаряжение…

Ротанкси презрительно усмехнулся:

— Им больше ничего не остается. Потому что у них не осталось денег.

— Ладно, тогда мы остановим их и убережем от ваших больших молний.

— Ха! Не сможете! Они отправились в Уол, а не сюда. Возможно, они еще изменят свое решение, в таком случае Сен всегда готов их встретить.

— Уол гораздо дальше, — сказал хмуро Уолли, — это кажется просто глупым, особенно если знать, что килты посланы тобой. Почему Уол?

— Они думают перехитрить колдунов! — В голосе Ротанкси разливался океан презрения.

— Но пока, кажется, Лорд Шонсу перехитрил тебя! — заметил Катанджи.

Тут же разговор прекратился. Старик сжал губы. Он и так слишком много сказал.

— Но я не думаю, что Лорд Боарийи так самонадеян!

Уолли показалось, что Ротанкси собирался еще что-то сказать, но передумал. Возможно, поход на Уол был выношен дядей Зоарийи, и колебания колдуна объяснялись тем, что он знал об этом. Он был чрезвычайно хорошо информирован обо всем, что происходило на сборе, даже о финансовой стороне.

— Ты проиграл, Шонсу! — с удовлетворением сказала Доа.

— Надеюсь, что нет, миледи, — постарался доверительно ответить Уолли, хотя не чувствовал никакого к ней доверия, — я предпринял шаги, чтобы удержать сбор от выступления.

Она нахмурилась, выражая сомнение.

— Милорд, — спросил Катанджи, — как они узнали, что Лорд Боарийи стал предводителем?

— Голуби! — сказал Уолли. — Их шпионы используют голубей, которые возвращаются в свои гнезда Сена. Конечно, птицы преодолевают расстояние быстрее раза в два или даже в три, чем «Грифон», к тому же им не нужно следовать по излучинам.

— Но голуби не умеют говорить, — возразил Катанджи.

Лицо его радостно сияло, но сомнения не уступали.

— Ты видел кусочек выделанной кожи, который я привязал к лапке голубя, — сказал Уолли не спуская глаз с колдуна, — ну, так они могут использовать код — треугольничек для Боарийи, кружочек — для Тиваникси…

Он, конечно, не считал колдунов глупее, чем они есть, но сделал вид, будто не знает о существовании письменности. Это знание могло повредить, если колдуны догадаются, что другие овладели им. Каста колдунов будет разрушена, если письменность распространится повсеместно; вся культура Мира должна будет перестроиться. Эту угрозу он должен был предвидеть и постараться сохранить тайну. Но он не обольщался мыслью, что убедил Катанджи.

Ветер дул ровно. Уолли вернулся к содержимому балахона.

— Давайте посмотрим, что еще мы тут можем найти, — пробормотал он.

Но следующим, что он нашел, был тонкий и острый кинжал, и Уолли решил, что он чем-то может быть смазан, например ядом.

— По здравому размышлению, до завтрашнего дня нам делать нечего. Можно оставить это занятие до тех пор, пока не станет светлее. Лорд Ротанкси, вас отведут в каюту. Возможно, вы проведете ночь комфортнее, чем мы. Днем вас проводят на палубу. Вам дадут пищу и обеспечат надлежащий уход.

— Приведя в состояние, более подходящее для допроса! — мрачно сказал старик.

— Пытки вам не угрожают, если вы их боитесь.

Ротанкси недоверчиво посмотрел на него:

— Правда? Великий Шонсу известен тем, что кастрировал мужчин в борделях. Разве не ты как-то снес дом за то, что ребенок бросил в тебя из окна помидором?

Уолли не нашелся, что ответить. Но тут заговорил Ннанджи:

— Те дни прошли, колдун. Можешь доверять его слову. Что касается меня, то я обработал бы тебя с кончиков ног до головы, но Лорд Шонсу будет хорошо за тобой ухаживать. Думаю, даже слишком хорошо.

Юное лицо Ннанджи излучало доверие. Колдун, похоже, успокоился и промолчал.

— Уведите его вниз, — сказал Уолли, — дайте ему еду, воду и одеяла. Давайте есть. Я голоден.

Он оставил балахон колдуна и поднялся на ноги. Красное пламя вспыхнуло над РегиВулом, и в воздухе запахло серой. Бог Огня сердился — и было за что, подумал Уолли. Совершенно ясно, что покров мистики с колдунов будет теперь сорван… если воины захотят слушать.

Река сияла. Томияно поднял все паруса, торопясь к своему возлюбленному «Сапфиру».

— Я хотела видеть тебя мертвым.

Уолли повернулся и обнаружил, что Доа стоит совсем близко.

— Мои извинения за принесенное разочарование, миледи.

— Теперь, я полагаю, ты надеешься, что я напишу балладу для тебя.

Голос ее был сладок, она улыбалась. Будь на ее месте другая женщина, он давно бы уже обнял ее и попытался поцеловать. Выражение ее лица совсем не соответствовало ее словам. Гениальность часто соседствует с сумасшествием — теперь он был уверен, что перед ним сумасшедшая. Что такого мог сделать ей Шонсу, чтобы возбудить такую ненависть и такое обожание? Не исключено, что любая песня, сочиненная ею об этом дне, послужит только разрушению его репутации — словесные оскорбления, положенные на бессмертную музыку. Даже если она напишет феерию, это мало поможет ему, потому что все, что он сделал, было хитростью. Воины отнесутся к этому так же, как к подвигам Катанджи. Скорее всего, это не произведет на них впечатления.

Сколько же в ней было женственности! Ее исключительный рост возбуждал его. Стараясь скрыть дрожь в голосе, он проговорил:

— Почту за честь упоминание обо мне в любой из твоих песен, миледи.

Глаза ее вспыхнули в ночи.

— Ты думаешь, я не смогу? Ты думаешь, баллада без воспевания кровопролития невозможна?

— Я думаю, что боги послали мне сегодня величайшую победу. Я очень рад, что обошлось без кровопролития.

Она недоверчиво хмыкнула, потом подошла к поручням и остановилась, вглядываясь в красный горизонт на западе.

Уолли невольно двинулся за ней.

— Расскажи мне все сначала. Что случилось с сорока девятью?

— Я не знаю.

Она, обернувшись, посмотрела ему в глаза:

— И ты полагаешь, что я тебе поверю?

— Это правда, Доа. Я получил удар по голове. И ничего не помню до момента прибытия в Ханн. Я встретился с Богом, и Он дал мне этот меч. Но я не помню ни жизни в Ханне, ни то, как вел тех сорок девять… Я даже не помню тебя. Вот почему я не узнал тебя тогда в ложе. Я подумал, что ты — мальчик.

Она проговорила с невероятно нежной интонацией:

— Ты лживый подлец, Шонсу. Ты обращался со мной как с грязью, но не думай, что я дура.

— Это был другой Шонсу, миледи.

— Свинья.

Уолли сдержался:

— Могу поклясться в этом на моем мече.

— Но я докажу тебе. Я создам величайшую балладу про Шонсу, какую Мир еще не слышал, — и без кровопролития.

— Почту за честь.

Она нерешительно помолчала.

— Я должна знать о сорока девяти!

— Ничем не могу помочь.

— Ты подлец. Тогда завтра я спрошу колдуна.

 

Глава 5

— Ox, как я рада вас видеть! — проревела Брота, летя по палубе, как огромный красный галеон под всеми парусами, в своей развевающейся по ветру одежде, раскинув руки. «Грифон» только что подошел к «Сапфиру», но экипаж еще не успел крепко связать тросы, соединяющие корабли. Уолли перебрался через борт. Брота накрыла его, словно тент, а он обнял ее в ответ, не встретив сопротивления. Он глянул ей в лицо и увидел, что под напускной веселостью спрятано огромное напряжение.

Потом Джия. Он был в саже и рыбьей чешуе, вид его совершенно не располагал к интимным отношениям, но она обняла его и поцеловала, он вернул ей поцелуй, и это было огромным наслаждением. Как хорошо вернуться! Как хорошо иметь женщину, которая разбирается в своих чувствах, женщину, которая прекрасна и любима, и любит, да еще в высшей степени благоразумна.

Ветер, принесший их из Сена, раскачивал «Сапфир», стоящий на якоре в виду Касра. Сияло солнце, утро было прохладно, в воздухе пахло дождем.

Остальные члены экипажа собрались вокруг. Лица их были возбужденными, хотя экипаж «Грифона» был не в лучшей форме после четырех дней трудного плавания. Все обнимались и хлопали друг друга по спинам.

Два корабля стояли на якоре ниже по течению. Кроме них было еще два, на дальнем рейде, но громадная торговая площадь и улицы были пусты, словно в добропорядочном городке воскресным утром.

— Вы дошли до Сена? — спросила Брота. — Туда и обратно — за четыре дня? Как вам это удалось?

— Вслепую! — прокричал Томияно, присоединяясь к компании. — В темноте. Что случилось?

Брота мрачно посмотрела на Уолли:

— Вот перед вами идиотский город, полный идиотов-воинов и идиотов-горожан. Сбор выбрал предводителя, как только ты ушел.

— Колдун нам это уже сообщил, — сказал Уолли, улыбнувшись, и увидел, как расширились ее глаза. — Они попытались погрузиться на корабли?

— У них ничего не вышло! Мы пустили слух, как ты велел; и как только предводитель был объяв лен, моряки ударились в панику. Нервные ушли первыми, остальные тоже поторопились, чтобы не остаться последними. Вся набережная опустела в полчаса.

— Ну а воины?

Она злорадно усмехнулась:

— Когда они разобрались, в чем дело, было уже поздно. Они, конечно, бросились к лодкам, и нам пришлось походить под парусами. Но большего они не смогли сделать.

Ннанджи с Таной помогли выбраться Катанджи.

— Ну а как же ночью?

— Уйдем вверх по течению. — Брота махнула рукой в сторону кораблей на внешнем рейде. Как и «Сапфир», они вывесили карантинные флаги. — Те двое согласились поднять знак, только это и спасло. — Она махнула в сторону двух других кораблей. — А эти захватили воины.

Она отерла слезу, которую, как решил Уолли, мог выжать только ветер.

— В любом случае мы не сможем долго продержаться. Они каждый день подплывают к нам. Маленькие лодочки. Но у них уже есть два корабля, и, думаю, теперь они придут за нами на них.

По усталым глазам, коротким речам, интонации можно было понять все.

— Ты выстояла свою вахту, воин! — сказал Уолли, снова обнимая ее.

Речной народ — моряки и торговцы — вообще-то был тупоголов. И только такой выдающийся негоциант, как Брота, могла убедить их бросить торговлю. Опасность быть захваченными тысячью воинов оказалась превыше интересов купли-продажи.

— Я знаю, почему боги выбрали этот корабль. Главная причина — это ты.

Брота махнула рукой, но видно было, что она растрогана, возможно, впервые за годы.

— Ну ладно, я рада, что ты вернулся, я не думала, что это случится так скоро. Или никогда?

— А это чья шлюпка? — спросил как всегда подозрительный Томияно.

Странная лодочка была пришвартована к «Сапфиру». Брота удивленно оглянулась и показала рукой. Кузины, тетки и дядья расступились, и Уолли увидел улыбающегося Хонакуру, который восседал на пожарной корзине. Двое жрецов Третьих стояли рядом с ним. Уолли приветствовал его. Четыре прошедших дня не омолодили Хонакуру. Он выглядел еще более дряхлым. Улыбка же его, как всегда, была полна силы.

— С прибытием, милорд, — просто сказал он.

— Они привозили нам пищу, — пояснила Брота.

Уолли опустился на колени, чтобы быть на уровне глаз Хонакуры.

— Боюсь, что я не смог выполнить обещания, — сказал Хонакура, — и своего обета Богине. Сбор выбрал предводителя.

— Боарийи! Колдун говорил нам.

— Откуда он?.. Ладно. Это правда. Лорд Кадиуинси согласился со мной и не принимал в этом участия. Воины снова приходили его звать. И я снова уговорил его не ходить. — Он продемонстрировал один из своих старческих смешков. — Тогда воины все равно решили начинать. Но ведь у них только шесть Седьмых.

— Да, это осложняет дело, — согласился Уолли. — Ну и что теперь?

Хонакура собрал свои морщины в хмурую гримасу:

— Кадиуинси снова потерял равновесие. Церемония посвящения состоится этим утром.

Уолли тоже нахмурился:

— Думаю, сбор собирался тронуться в путь дня два назад?

— Да. Сеньор — нетерпеливый молодой человек, его бы не остановило и отсутствие благословения. Но вы с госпожой Бротой остановили их. Думаю, лучшим выходом для них, чтобы сохранить лицо, будет объявить церемонию теперь, как будто так и планировалось.

Уолли посмотрел в умные старые глаза:

— Ты очень хорошо поработал, святейший! Ты не остановил, но задержал их. Я не сомневаюсь, что большинство из них в три раза тебя слабее. Весь храм плюс тысяча воинов оказались неспособными противостоять и половине жреца.

— Так и должно быть. Я чувствую, что мне столько лет, сколько всем им вместе взятым, — тут он усмехнулся, — а шлюпки так плохи, как я и боялся.

— Как в городе? — спросил Уолли, слыша подошедших в ожидании приказов Ннанджи и Тану и не зная, какие приказы ему отдавать.

— Очень спокойно! — заявил Хонакура. — Лорд Боарийи навел порядок. Целомудренные девицы повылезали из подполий и говорят, что злодеи те, кто собирается покинуть город.

Уолли обернулся посмотреть на довольную, как он предполагал, физиономию Ннанджи. Кое-что из того, что говорил ему Боарийи, по-видимому, оказалось правдой, и правда эта вполне устраивала его персональные интересы, не слишком пересекающиеся с пуританскими законами гильдии.

Так где же теперь взять свежие мысли? Информация колдуна об избрании Боарийи оказалась верной, но сработали и его меры. Что же дальше? Он чувствовал себя достаточно скверно, принимая во внимание четырехдневное плавание, да еще в компании с надменным стариком и полоумной женщиной.

— Эта церемония, святейший… — сказал Уолли. — Может, мне попытаться вызвать его еще раз на поединок?

Хонакура покачал головой:

— Им осталось только получить благословение.

— Они все присягнут, — подтвердил Ннанджи. — Слишком поздно.

— Ты не станешь присягать этому ужасному Боарийи? — спросил жрец.

— Нет! — бухнул Уолли. — Первое, что он сделает, это потребует, чтобы я отдал ему меч. Он даже постарается подстроить это. — И, видя озадаченность жреца, пояснил:

— Церемония клятвы предполагает посвящение своего меча сеньору. Но седьмой меч они получат только через мой труп! Я лучше брошу ему вызов.

— Бросишь вызов тысяче? — покачал головой Ннанджи. — Он будет посылать их тройками против тебя, оставив себе место последнего.

Боарийи был вправе сделать это. Дороги чести теперь мог выбирать только он. Мог и не отвечать на вызов лично, если не захочет.

— Тогда мне нужна консультация, — сказал Уолли. — Мы поймали колдуна, самого мага Сена, человека, спровоцировавшего сбор.

Хонакура охнул и просиял.

— Это величайшая победа, милорд! Новое чудо. Нет, Великое Деяние! Чудесно, Лорд Шонсу! Как бы нам использовать его? — Он собрал морщины в задумчивую гримасу.

Шумел ветер, сияло солнце, корабль покачивался.

Спустя некоторое время жрец помотал головой. Теперь все выглядели недоумевающими.

Никаких идей.

— Ты мог бы созвать новый сбор, милорд? — предложил Уолли.

— Богиня благословила этот, — возразил жрец, — может, и вправду Она прислала Свой меч предводителю? Иначе я не понимаю.

Уолли встал на ноги.

— Ну, если ты не понимаешь, святейший, то мы и подавно. Это длинный меч. Для него нужен высокий воин. Боарийи выше меня. Думаю, я должен дать ему шанс завоевать его.

— Но тебе нужен открытый поединок! — закричал Ннанджи. — Ты же не можешь драться со всем сбором!

— Если воины соберутся, — раздалось глубокое контральто, — я спою им новую балладу.

На палубе появилась Доа. Она выглядела еще хуже других. Лицо ее осунулось, тело исхудало больше, чем у всех. Она, наверное, и не спала с тех пор, как они отплыли от берегов Сена. Она сделала так, как и говорила: провела два часа с Ротанкси, не то расспрашивая его, не то отчитываясь (если и вправду была колдовской шпионкой). После забилась в угол, пощипывая струны лютни дни и ночи напролет, никого не подпускала к себе. Она отказалась от пищи и на любые попытки обратиться к ней кричала, чтобы ее оставили в покое, потому что она пишет балладу без воспевания кровопролития.

Уолли думал, что она впала в полный аутизм.

Теперь же, на удивление, ее надменность и язвительность исчезли. Глаза потемнели от возбуждения, но в них не было дикости. Так, значит, баллада закончена? Уолли должен был бы ее послушать прежде других, но он не был уверен, есть ли у него шанс на это.

Моряки расступились, чтобы дать дорогу высокой женщине, одетой лишь в два небольших куска голубого шелка. Хонакура изумленно уставился на нее, потом перевел взгляд на Уолли. Затем встал и спокойно салютовал.

— О ком эта баллада? — осторожно спросил он.

— О Лорде Шонсу. Она очень хороша.

Воин со жрецом снова обменялись взглядами. Уолли опустил глаза, чтобы скрыть разочарование.

— Я никогда не слышал, чтобы менестрели выступали в храме, — сказал Хонакура, — я переговорю с Лордом Кадиуинси.

— Миледи, — сказал Уолли, — ты устала и нуждаешься в отдыхе. Тана, не проводишь ли Леди Доа туда, где она могла бы отдохнуть, позаботившись предварительно о пище для нее?

Тана понимающе взглянула на него и согласно кивнула. Она увела Доа, и та ушла спокойно. Уолли вздохнул с облегчением. Теперь можно вернуться к насущным проблемам.

— Баллада? — с сомнением сказал Хонакура.

— Нет! — Уолли спрятал глаза от Джии. — Я был глуп, согласившись взять ее с собой, — я уже подумывал, что не доживу до конца. Возможно, она и создала что-то, но что она могла сочинить хорошего? Очередную песенку про то, как Лорд Шонсу прятался на корабле? Забудь о Доа!

Старик с сомнением покачал головой.

— Если я пойду в храм, буду ли я там в безопасности? — спросил Уолли.

— Естественно! — сказал Хонакура, и одновременно Ннанджи воскликнул:

— Нет!

Снова наступила тишина.

Уолли чувствовал досаду и злость.

— Это благословение? Кого же благословляют? Людей? Лидеров? Сам сбор?

Хонакура молча посмотрел на него, потом легкая улыбка тронула его губы.

— А почему бы не меч? — спросил он.

* * *

Маленькая каюта была душной и темной. Ее дверь была прорублена перед самым отплытием «Грифона», а потом два дня и две ночи эта каюта служила прибежищем пленнику. Теперь он сидел в углу, завернувшись в одеяло, когда вошли Уолли и Ннанджи.

Забвение непереносимо для людей, привыкших к уважению и власти. Лицо его осунулось, глаза запали, а вдоль губ пролегли глубокие складки. Тонкие волосы его были взъерошены. И все же ему были созданы неплохие условия по масштабам Мира — Уолли знал это по личному опыту.

— Мы в Касре, — сказал ему Уолли. — Сбор не поднял паруса.

— Ты победил?

— До этого еще слишком далеко. Если согласишься последовать за нами на борт «Сапфира», мы предложим тебе ванну и чистую одежду, конечно, не ту, что была на тебе раньше. В твоих одеждах заключена колдовская сила, как ты знаешь. Таким образом мы обезвреживаем тебя.

Ротанкси хмуро кивнул.

— А что будет потом?

Надменность выражалась в сухости заданного вопроса, который звучал почти патетически. Старик теперь взирал на них, прислонившись к стене.

Уолли взялся за веревку.

— Будь я проклят, если знаю! Постараюсь держать тебя на привязи. Я никогда не думал, что мы сумеем захватить Седьмого. — Он усмехнулся. — Позиция тебе, я надеюсь, очевидна — на одном берегу колдуны, на другом — воины. Знаменитый Шонсу носится вместе со своей разношерстной бандой из одного лагеря в другой, сея хаос в обоих. Если ты постараешься продать меня с аукциона, думаю, результатом будет скорее недовольство воинов, которые обвинят колдунов в попытке прибрать меня к рукам.

Колдун всматривался некоторое время в его лицо, потом поднялся.

— Сомневаюсь, — сказал он. — Берешь ли ты взятки?

Уолли вспомнил о могуществе Полубога и улыбнулся.

— Нет, даже если ты преподнесешь мне весь Мир! Я представлю, конечно, тебя как моего пленника, но клянусь на мече, тебя не ждут пытки, и унижение твое будет наименьшим из возможного для пленников. И если ты предпочитаешь жизнь смерти, ты не будешь вредить нам.

— То есть я должен предать самого себя? Ты дураком меня считаешь, Шонсу.

Уолли пожал плечами:

— Я не могу дать никаких конкретных обещаний, потому что моя собственная жизнь висит на волоске. Но если сделать так, как я говорил, мы еще можем надеяться на победу.

— И вы собираетесь ввергнуть меня в такую опасность? Остужены ли ваши угли?

— Сбор теперь переместился в храм, — объяснил Уолли. — Я представлю тебя воинам и потребую лидерства.

Колдун с подозрением взглянул на него:

— А что потом?

— Потом, — воскликнул Ннанджи, — воины обвинят его в предательстве, ему придется защищать свою честь с оружием в руках, и они убьют его.

— Вижу! — Ротанкси с сомнением взглянул на обоих. — И чьим же пленником я стану, когда умрет Шонсу?

— Моим, — заверил его Ннанджи. — Но я умру следующим. Тогда ты перейдешь к сбору. Счастливо оставаться, милорд.

* * *

Шлюпку их у знакомой пристани встречал старый и усталый жрец Шестой. Уолли, выбравшись на гладкие доски, протянул руку Томияно, остававшемуся внизу, в лодке.

— Капитан! — сказал он. — Если ни я, ни Ннанджи… присмотри тогда за Джией и Виксини. И спасибо тебе за все.

Брови Томияно поднялись, сдвинув его корабельную метку на лбу куда-то под волосы. Он замахал руками.

— Что приготовить тебе на обед, милорд? Я скажу Лине.

Уолли улыбнулся и отправился вслед за нетерпеливым жрецом.

Путь пролегал через хорошо знакомую трапезную, потом между двумя полуразрушенными зданиями… мимо старого ледника и покинутых часовен, заброшенных загонов, жилых корпусов, через когда-то прямые дорожки, заросшие вездесущим кустарником.

Путь лежал к громаде самого храма, и скоро они вошли в его тень. Потом — неприметная, маленькая дверка и бесконечные темные коридоры. Издалека послышалось пение, и их проводник приложил палец к губам. Он отворил дверь, очень медленно, и пение стало громче.

Это был скорее большой альков, чем маленькая комната, с одной стороны вход в нее закрывала парчовая занавесь, за которой лежал неф храма. Отсюда можно было наблюдать, оставаясь невидимыми. Уолли остановился и стал смотреть, остальные стояли рядом.

Первое, что он подумал, — как мал храм Касра по сравнению с великим строением Ханна. Потом он разглядел людей: слева от него стояла цепочка Седьмых в голубом, за ними, на приличествующей дистанции, — ряд Шестых из сорока человек; дальше — Пятые в красных килтах. Больше тысячи человек (были еще среднеранговые, но виднелись только их головы и рукоятки мечей) — впечатления же толпы не создавалось. Кроме воинов, в храме находились и не имеющие мечей: герольды, лекари, оружейники, менестрели и, возможно, представители города.

Справа, лицом к Богине, стоял хор, бесконечно тянущий, то убыстряя, то замедляя, свой диссонансный мотив. Скульптор изобразил сидящую женщину в длинных одеждах с распущенными волосами. Голубые пятна проступали на камне, создавая впечатление экземы на теле Богини. Гора даров была большой, но она не могла даже и сравниться с храмовыми сокровищами Ханна.

Главные двери, конечно, должны были находиться в передних арках позади стеклянных витрин, разбитые участки которых изнутри светились яркими пятнами, достаточно большими, чтобы через них можно было разглядеть Реку и РегиВул за ней с дымками вулканов. Между Уолли и этими дверьми стояли воины, напротив себя он видел еще одну парчовую занавесь, скрывавшую, по-видимому, другую дверь; еще одна должна быть за идолом.

Потом он увидел Боарийи, одиноко стоящего в стороне. По правилам он, наверное, должен был находиться прямо перед Седьмыми во главе армии. Вместо этого он стоял в дальнем ее конце. Это выглядело несколько странно, но при этом он оказывался напротив Уолли. Скорее всего жрецы под контролем Хонакуры выказали ему таким образом свое благорасположение. Видимо, Кадиуинси легко поддавался чужим влияниям. К счастью, отсутствие Хонакуры говорило о том, что он занят где-то со старшими жрецами, обеспечивая действия с их стороны.

Боарийи выглядел далеко не таким слабым противником, как хотелось. Может, ему не пришлось заниматься фехтовальной практикой в последние дни так много, как Уолли, но он был также лишен и необходимости плавать в сумасшедшем доме «Грифона». И тут Уолли ощутил, как он устал.

Тиваникси стоял с другими Седьмыми, рука его была перевязана.

Уолли оглянулся на свою собственную команду. Колдун с застывшей гримасой на лице стоял со связанными руками. Ннанджи держал его за другой конец веревки, пытаясь бодро улыбаться. Ннанджи утверждал, что у них ничего не получится, а он был всегда прав, когда оценивал воинов. Тана настояла на своем присутствии, и Катанджи тоже был, конечно, здесь. Маленький и худенький, он широко улыбался, черные глаза его при этом мрачно сияли.

У Катанджи в руках был маленький кожаный мешочек. Уолли догадался, что это самоцветы — его несчастная добыча из Ги. Если Ннанджи отдал этот неприкосновенный запас брату, значит, он не надеется пережить этот день.

Церемония должна была уже подходить к концу, не видимая за спинами старших молодежь начинала перешептываться.

В Ханне стены по краям нефа были украшены витражами. Здесь же вместо них была мозаика, частями осыпавшаяся. Уолли оценивающе посмотрел на крышу, пытаясь понять, насколько она безопасна.

Он подумал, что, пожалуй, является единственным из присутствующих, кто не слишком обеспокоен тем, что пение никак не кончается.

За поясом у него был пистолет колдуна, в кармане лежала горстка пороха, но могло не оказаться времени на перезарядку. Уолли не нервничал, скорее он чувствовал отчаяние. Боги затеяли все это, бросив его словно овцу в стаю волков. Может, он дошел до последней части загадки — неизбежен ход событий — неизбежно придется отдать меч Боарийи? В каком возрасте был Александр Великий, когда, возглавив армию отца, отправился завоевывать Землю? Двадцать? Боарийи, похоже, старше. Впрочем, он и не походит на Александра Великого.

Солнце скрылось за облаками; тень покрыла высокие холодные покои.

Пение закончилось, вызвав общее оживление в публике. Хор перестроился и, разделившись на две линии, встал по бокам от статуи. Худенькая фигурка в голубых одеждах вышла вперед, с трудом опустилась на старческие колени, поклонилась Богине, поднялась еще медленнее и повернулась к собранию. Верховный жрец Кадиуинси. Его снежно-белые волосы мерцали во мраке, руки поднялись в ритуальном жесте благословения. Боарийи и Седьмые расслабились — очевидно, церемония завершалась. Старик постоял в молчании. Потом повернулся лицом к идолу.

— Блаженнейшая! — пропел он дребезжащим голосом. — Твой кастелян и я имели честь созвать этот сбор и удостоиться увидеть Твое благословение ему. Благодарим за то, что Ты услышала наши молитвы, за то, что послала нам Новичков, учеников, воинов, Адептов, Мастеров, но больше всего за то, что Ты послала нам Твоего ставленника, благородного и отважного воина, человека, уже встречавшегося с колдунами и поклявшегося победить их, истинного предводителя, посланного Тобой, носящего Твой меч.

Возглас удивления собравшихся перерос в яростный, звериный рев. В храме запахло мятежом. Боарийи шагнул вперед, руки на поясе, голова вытянута в сторону говорящего. Остальные Седьмые пришли в смятение, многие покраснели от злости, решив, что присягнули не тому человеку.

Уолли подбежал к самой занавеси, его команда бросилась за ним.

— Рано! — Он испытующе поглядел на жреца. — Вправду ли настал нужный момент?

И тут внезапно наступила тишина и выглянуло солнце, рассыпав по нефу бриллианты, засверкав на серебристых волосах Кадиуинси и на фигуре высокой женщины с лютней, вышедшей вперед.

 

Глава 6

— Я думал, она на корабле, — воскликнул Уолли так громко, что вся его компания подпрыгнула. Ннанджи кивнул, но Тана затрясла головой.

— Она ушла со жрецами.

Уолли как окатили водой. Разъяренный, он повернулся обратно, чтобы увидеть, что будет дальше. Доа была чиста и свежа. Ее русые волосы снова блестели, больше не свисая как пакля. Жреческие голубые хлопковые одежды — слишком мешковатые и недостаточно длинные — сидели на ней так, как если бы их кроил для нее знаменитый кутюрье. Публика замерла. Уолли оставалось только надеяться, что Хонакура знает, что делает. Может быть, это он и пригласил ее в лодку. Не менее вероятно, что он слепо доверился ей.

Доа не отдала салюта, не объявила названия своей баллады. Ни нервозности, ни возбуждения не чувствовалось в ней, одна только сосредоточенность была в ее движениях, когда, настраивая лютню, она пробовала тон. Потом вдруг подняла голову, взяла аккорд, и храм наполнился глубоким голосом, сияющим, как циркон.

Уолли снова оглянулся на Ннанджи и по его удивленному лицу понял, что он тоже никогда не слышал баллад в ритме марша.

Ритм был возбуждающий, однако… Нет! Не может быть! Он внимательно вслушался в припев и в следующий куплет. Ноги начали притоптывать. А может, и нет — это маршировал Шонсу, ведущий свою армию через горы на Вул. Теперь он, пожалуй, узнает, что произошло там (если, конечно, Ротанкси сказал правду Доа, а Доа, в свою очередь, не исказила ее).

Музыка звучала в классическом, эпическом стиле, когда речь шла о том, как злокозненные колдуны готовили свое оружие. Во главе злодеев стоял, конечно, Ротанкси, люто ненавидящий воинов, и призывал на помощь огненных демонов. Уолли оглянулся — на лице колдуна сменялся калейдоскоп эмоций — ярость, смятение, удивление.

Новая перемена темы — мелодия тревожная, грозная, голос певицы тоже изменился. Воины подошли к мосту, от которого был уже виден на некотором расстоянии Вул, и начали переходить его. Колдовские демоны огня взвились в диссонансах, громе и пламени. Мост с воинами обрушился в пропасть.

Заминированный мост? Ну конечно! Что могло быть проще для колдунов и непредвиденнее для воинов? Не раздумывая, Уолли обернулся к Ротанкси и шепотом спросил:

— Так и было?

В ответ он получил молчаливый изумленный взгляд.

Спасся один только Шонсу, так как шел впереди своей армии. Сотрясение земли демонами огня прекратилось, и он был схвачен торжествующими колдунами.

Музыка снова изменилась, на этот раз она звучала погребально, и Уолли понял, что присутствует при рождении нового жанра — эпической оратории. Ннанджи застыл с отвисшей челюстью. Баллады были для воинов и развлечением, и источником новостей. Отношение к ним в Мире было как в Италии к опере. Сейчас звучало нечто выдающееся, превосходящее все, что раньше было слышано.

Имена и ранги погибших… ну конечно, Доа знала все их имена. Она ведь была любовницей Шонсу. Тиваникси просто не пришло в голову ее расспросить, или она отказалась ему отвечать?

Погребальная музыка кончилась. Дикая галопирующая тема повела рассказ о побеге Шонсу. Привязанный к дереву для пыток, он разорвал веревки и, обнаженный, убежал в лес…

Припев повествовал о том, как демоны Богини перенесли его в Ханн. Доа мастерски отбирала факты. Шонсу требует заклинания. Оно проходит неудачно. Он добровольно прыгает в священный водопад, сам выбрав наказание (ни слова о том, что в противном случае его бы туда сбросили насильно).

Теперь ария Богини, которая не хочет принимать его душу, плача о погибших сорока девяти и скорбя о позоре Своего воина. Эту мелодию Уолли уже дважды слышал от Доа, но теперь она довела ее до совершенства. Музыка щемила сердца, она наполняла храм горечью и печалью. Он видел слезы на глазах ближайших воинов и чувствовал, что его собственные глаза тоже защипало. Но вот тема разрешилась короткой кодой, и Богиня приказала Шонсу вернуться и попытаться еще раз, она дает ему Свой меч… Слезы высохли, руки яростно сжали рукоятки мечей.

Снова в традиционном эпическом стиле повествуется о том, как Ротанкси посылает килты в Каср, созывается сбор, воины собираются, Шонсу появляется, препоясанный седьмым мечом; и рваная издевательская тема описывает, как его встречают воины и выводят из ложи. На самом деле этого не было. Но каждый слушатель, даже Ннанджи, знал, что балладу нужно воспринимать не буквально.

Снова появляются колдуны, теперь их лейтмотив звучит эхом более ранней сцены. На этот раз действие развивается в безымянном городе на Реке, приготовившемся к встрече воинов и призвавшем демонов, чтобы уничтожить сбор, — храм еще никогда не вмещал более внимательной публики. Зловредный Лорд Ротанкси приходит в гавань и посылает ужасное проклятие, которое должно разразиться над головами доблестных воинов.

Затем в накатывающихся волнах возбуждения, разрешающихся победными звуками, является корабль. На палубу выходит Шонсу и ехидно сообщает, что пришел разрушить дьявольские козни.

Драматический дуэт Ротанкси и Шонсу, заканчивающийся заявлением Ротанкси: он сам померяется силами с высокомерным молодым воином. Ротанкси поднимается на корабль, и его магия разрушается, соприкоснувшись со святым мечом.

«Грифон» отчаливает, и Шонсу везет с собой Ротанкси как пленника, чтобы доставить его в Каср. В этот момент по аудитории пробежал шепоток недоверия, который тут же затих, потонув в новых словах менестреля.

Molto vivace! Теперь на сцену выходят демоны — демоны огня, демоны воды, демоны воздуха, демоны молний и шторма. Они ревут, сверкают и кипят вокруг корабля, но богоравный Шонсу поднимает меч Богини и прогоняет зло. Поверженные духи улетают…

В финале повторяется воодушевляющая тема начала, провозглашая полную победу воина.

Тишина — совершенная, всеобъемлющая тишина. Уолли огляделся. Ннанджи уже закрыл рот, но зато он обронил конец веревки колдуна. Ротанкси мог совершенно спокойно убежать, если бы сам не находился в трансе. Тана тоже. Катанджи поймал взгляд Уолли и улыбнулся. Уолли подобрал веревку и снова сунул ее в руку Ннанджи, взглянув на него так, что тот сразу пришел в себя.

А публика в тот же момент разразилась громовыми аплодисментами. Обычно воины аплодируют топотом сапог, иногда — хлопаньем ладоней или одобрительными возгласами. Сейчас они делали все сразу, каждый старался создать как можно больше шуму. Волна звуков обрушилась на певицу. Аплодировали даже Седьмые, даже Боарийи. Сама Доа, казалось, вышла из своего транса. Она слегка улыбнулась, поклонилась и повернулась преклонить колена перед статуей. Старый Кадиуинси все еще стоял рядом с ней. Он благословил ее, и она удалилась, сопровождаемая громом аплодисментов.

Уолли был уверен, что присутствовал при событии, равном началу ночи в «Гамлете»… «Мистер Гомер прочитает отрывки из своей новой поэмы об Одиссее…» Мир не создаст эпосов, равных этому.

Она сделала то, что обещала. Будь сейчас свободные выборы, его единогласно выбрали бы предводителем, но сбор уже присягнул. Миром правила автократия, а не демократия.

— Милорд, — ему пришлось кричать колдуну, — если даже мы умрем в этот или следующий день, мы умрем бессмертными.

Тот в ответ не состроил своей обычной гримасы. Посмотрев на него внимательно, старик сказал:

— Уверен, что ты прав, Лорд Шонсу. Впрочем, вряд ли это доставит нам хоть какие-то удобства.

— Минутку, — вечер явно не получал продолжения, — что у нас дальше?

— Ничего, милорд.

Очевидно, пришло время перемен. Уолли снова выглянул в неф. Боарийи поднял руку, призывая к тишине. Его послушались дьявольски быстро! Тогда Уолли отдернул занавесь и вышел навстречу сбору.

Он чуть было не растерял все свои шансы, оттого что споткнулся о не замеченное им небольшое возвышение для ораторов. Выправившись, он пролетел несколько шагов вперед, так что оказался почти в центре. Повернувшись лицом к Богине, он салютовал Ей, отголоски его густого баса разнеслись по храму и отразились от застекленных арок.

Лицом к нему стояли пятеро Седьмых. Зоарийи, самый низкий, хранил каменное выражение лица, лишь глаза его выдавали тревогу. Тиваникси выглядел смущенным и несчастным. Довольно старый человек был, должно быть. Лордом Чин-как-его-там, с которым встречался Ннанджи; еще двое — пухлощекий со шрамом и ничем не примечательный юнец. Далее начиналась линия Шестых, кто-то из них хмурился, кто-то выглядел озадаченным, один или двое улыбались в предвкушении развития драмы… а за ними половину пространства до арок занимали ряды и ряды мечей и мужских лиц.

Уолли полуобернулся к верзиле Боарийи, который, скрестив руки, поднял голову и покраснел от ярости.

— Мой Лорд Боарийи, я пришел потребовать предводительства сбором, так как меня послала Богиня.

В храме повисла тишина. Закрой он глаза, можно было подумать, что храм пуст. Он совершенно не представлял, что делать дальше. Здесь было почти полторы тысячи воинов, но лишь один должен был ответить. Как бы ни находился Боарийи под впечатлением баллады Доа, отдаст ли он добровольно лидерство?

— Правда? Ты опоздал, Лорд Шонсу. Сбор присягнул.

— У меня есть уважительная причина. Я был занят в Сене, как ты слышал.

— О-о-о-о! — раздалось издалека из рядов молодежи.

Глаза Боарийи прищурились.

— Ты серьезно считаешь, что мы поверили этому? Твои длительные отношения с Леди Доа всем известны. Лорд Шонсу, и хотя все мы наслаждались спектаклем, тебе потребуются более убедительные доказательства.

Он повернулся к своей армии как бы за подтверждением — очень самонадеянное движение!

— В доказательство у меня есть пленник, — прогрохотал Уолли.

Возбуждение пронеслось по рядам, словно ветер по ниве.

Боарийи повернулся к нему с сомнением.

— Мой пленник — Лорд Ротанкси, колдун седьмого ранга, маг из Сена, человек, приславший килты.

Боарийи снова призвал жестом к тишине, лицо его покраснело еще больше.

— Предъяви пленника.

Уолли притворился колеблющимся.

— Я могу послать за ним… Ты признаешь, что это мой пленник, в соответствии с сутрами?

— Я не заберу твоего пленника, пока ты жив, но твоей безопасности не гарантирую.

— Я надежно защищен правилами чести и моим мечом, — сказал Уолли, очень желая верить в это.

Потом он повернулся и поманил пальцем.

Ротанкси вылетел из-за занавеса, влекомый за шиворот огромной рукой. Все сияние Бога Сна не могло бы затмить улыбки Ннанджи, когда он гнал перед собой старика через весь храм к Боарийи. Он закрутил его, пуская вперед к предводителю, так, что тот пролетел за него. Потом провел перед собранием и, в заключение, показал Шестым и Седьмым. При этом он рассылал свои улыбки направо и налево. Тишина вновь взорвалась, и пространство наполнилось гулом, напоминавшим морской прибой, всплескивая изредка, как тот же прибой, отдельными выкриками.

Тана с Катанджи подошли и встали за ним. Уолли не мог про себя не усмехнуться — так разительно различались силы его и Боарийи: у Боарийи целая армия, у него — раненый Первый, женщина-воин и медноволосый юнец в одежде Пятого. Но у него был пленник — и какой пленник!

Теперь Боарийи имел совсем мало возможностей не уронить своего достоинства. Он обернулся посмотреть на старого жреца, стоящего между ними.

— Я пришел сюда за благословением, — сказал он, — а не на представление. Принимаешь ли ты вызов, Лорд Шонсу?

Подвох — Уолли будет проклят, если скажет «да», и опозорен, если — «нет».

— Я не хочу драться с тобой, милорд, но не боюсь этого, потому что я лучший воин и на моей стороне Богиня. — Он старался произносить слова как можно более весомо и убедительно. — Но я не буду драться со всем сбором. Готов ли ты выйти один на один или спрячешься за преимущества кровавой клятвы?

Глаза Боарийи стрельнули в сторону его дяди, низенького седого Зоарийи, стоящего среди других Седьмых.

— Подобные вещи во время храмовой службы — новость для меня. Я должен посовещаться с моим советом. — Седьмые послушно подошли к нему. Это был хороший ход — Боарийи теперь стоял не один.

Состоялось короткое совещание, во время которого собрание затаило дыхание. Зоарийи что-то говорил, племянник слушал его, вытянув голову. Потом он шагнул вперед. Седьмые остались сзади.

— Мой совет сказал мне, что это будет не по законам чести! Разве не ты, Шонсу, вел пятьдесят воинов, которых разбили колдуны?

— Я, — подтвердил Уолли и больше ничего не успел сказать.

— Разве не ты полз голым перед колдунами в Аусе?

— Я…

— Разве не ты остановил побеждающих воинов в Ове, когда им оставалось сделать последнее усилие, чтобы взять башню?

— Да, но…

— Разве не ты расстроил планы сбора, разогнав почти все корабли и заставив оставшиеся поднять карантинные флаги?

— Да, но только потому…

Боарийи выбросил очень длинную руку и ткнул пальцем в его сторону.

— Тогда я объявляю тебя ложным воином, преступником, агентом колдунов. Я приговариваю тебя к смерти как врага сбора. Седьмые, убейте этого человека!

Уолли уже приготовил ответ. Он оглянулся на своих друзей. Ннанджи выглядел плохо. Колдун одарил его язвительным взглядом, хотя уж его-то безопасность точно зависела от того, останется ли жив Уолли.

Он повернулся к Боарийи и его соратникам и увидел, что отвечать уже некогда. Они обнажили мечи и пошли на него. Они шли очень медленно, возможно, надеясь, что он сумеет убежать, но все-таки шли.

Уолли вытащил из-за пояса пистолет и подавил желание застрелить Боарийи. Он прицелился через головы воинов в дальнюю арку, через которую были видны горы.

Нажал курок.

Выстрел получился куда более громким, чем он рассчитывал. Оружие дернулось в его руке, густое облако черного дыма заволокло всех, так что видны остались только Шестые. Никто, за исключением колдуна и членов экспедиции Шонсу, не слышал раньше такого грохота. С потолка упала штукатурка, плитки мозаики осыпались со стен. Он целился в центральный оконный проем главной арки; по-видимому, пуля угодила в каменный переплет. Эхо от выстрела еще не успело замолкнуть, как к нему присоединился грохот разбитого стекла. Стекло, камни, ставни и рамы в цепной реакции каскадом обрушились вниз, и целая арка оголилась.

Началась паника. Все, от Первых до Седьмых, развернулись и побежали. Уолли, не перезаряжая, сунул пистолет за пояс. Потом оглянулся на товарищей. Даже колдун, казалось, был удивлен получившимся эффектом. Ннанджи тяжело перевел дух, улыбнулся и сказал:

— Уау!

Сзади них толпа жрецов в одеждах различной расцветки ломилась в двери за статуей. Только худенький Хонакура оставался на месте; он смеялся и поднимал в приветствии руки. Первыми опомнились Седьмые, они выстроились почти на том же месте, что и раньше, и их пристыженные лица, повернутые к Уолли, красноречиво говорили об их точке зрения на происходящее. Многие из гражданских еще продолжали покидать зал, но воины, оказавшись перед стеклянным сугробом, загораживающим главный выход, приходили в себя и стыдливо возвращались на место. Теперь было совершенно ясно, что Уолли занял твердые позиции.

Он не стал дожидаться, пока все выстроятся.

— Да, — объявил он, — я провалил экспедицию в Вул. За это мне следует просить прощения. — Теперь он завладел всеобщим вниманием. Жрецы замерли сзади, и Седьмые прекратили переговариваться. — Да, я вышел на берег в Аусе. Я вышел безоружным, что было глупо, и заплатил дорогой ценой за эту глупость. Да, я остановил атаку в Ове по той же причине, по которой остановил и сбор: вы не знаете, как бороться с колдунами! Я знаю — теперь знаю. Я поймал Лорда Ротанкси и обезвредил его. Молния — это только одно из его волшебств, маленькая штучка, которую он держал в кармане. Назовите ее молнией первого ранга, если хотите. У них есть большие ужасы, молнии седьмого ранга. Они выстроили их в порту Сена, направив в сторону наших кораблей. Менестрель очень хорошо описала эффект, который они производят, но это не демоны. Я не владею магией, милорды. Меч, — он обнажил его, — не магический. Но он священный. Он принадлежит Высочайшей, и это Она спасла нас. Она послала меня вести сбор, так как одной смелости здесь недостаточно. Я не сомневаюсь в вашей смелости, воины, но только я могу научить вас, как победить колдунов. Богиня дала мне Свой меч, и еще Она дала мне мудрость. Я могу привести вас к победе, а ты. Лорд Боарийи, — не можешь. Будешь ли ты по-прежнему сопротивляться Ее воле?

Седьмые с жаром согласились, жрец Кадиуинси выступил вперед, но Уолли поднял руку, призывая к тишине. Решение должно было принадлежать Боарийи. Уолли было жаль его. Он был уверен, что обессмертит себя, став предводителем сбора, и его лишили этой надежды комбинацией жреческих и колдовских козней. Кроме того, решение его не имело уже никакой силы, так как Уолли мог теперь вызвать его на поединок. Боарийи не имел права отказываться, если желал сохранить расположение сбора.

По-видимому, он сделал тот же вывод. Ни слова не говоря членам своего совета, стоящим вокруг него, он посмотрел на Уолли поверх их голов со знакомой кривой усмешкой. И темперамент Уолли взыграл при взгляде на него.

Затем человекоподобный богомол шагнул вперед и положил руки на свои узкие бедра.

— Ты говоришь, что ты от Богини? Я повторяю, что тебя послали колдуны. Жрец благословил предводителя, препоясанного этим мечом. Очень хорошо! Я убью тебя и заберу его. Бросай свой вызов. Лорд Шонсу.

 

Глава 7

Погода испортилась. Из низких угрюмых туч посыпались холодные капли дождя, ветер завертел над землей пыль и листья. Уолли стоял в одиночестве снаружи храма и хмуро разглядывал разрушения, которые натворил его удачный выстрел. Три арки с каждой стороны теперь отражали шторм, прилетевший с РегиВула, а середина чернела проломом. Невольно на память пришел маленький Бог Самоцветов с дыркой от зуба. И Уолли не знал, допустил ли он промах или Бог снова сыграл с ним шутку.

Воины теперь собрались перед широкой аркой, выходящей во двор перед храмом. Все повернулись лицом к воде. На одном конце двора стоял в одиночестве Уолли, на другом — Боарийи со своим советом. Конечно, они были вассалами Боарийи и обязаны были поддерживать его. Уолли это понимал, но не ощущал особой уверенности. В центре арки стояли герольды и музыканты. Между герольдами и двумя секундантами, Ннанджи и Зоарийи, шла активная дискуссия. Она длилась уже целую вечность.

Доверить подобные переговоры Ннанджи казалось безумием. Разве трудно хитроумному Зоарийи обвести вокруг пальца этого простака? Впрочем, дуэльные правила не оставляли выбора. Хорошо еще, что Ннанджи, к большому неудовольствию воинов, добился решения отправить Тану с пленником на «Сапфир». Уолли не предполагал, что Ннанджи достигнет этого, и теперь с приятным удивлением наблюдал за движением лодки. Потом началось что-то вроде церемонии представления Ннанджи всем Седьмым, возможно, для того, чтобы сместить акценты в вопросах.

Как ни странно, юный Катанджи тоже принимал участие в дискуссии. Пару раз они с братом отходили посовещаться, Ннанджи в таких случаях то говорил, то слушал. Каждый раз Уолли думал, что они пошлют ему известие, но братья снова возвращались к группе. Катанджи не знал тонкостей подготовки к поединку, но он разбирался в людях — удивительно, что Ннанджи наконец это оценил.

Боарийи возвышался над своими соратниками. Он откровенно имел преимущества в длине рук, и он был на своей территории. Кроме того, его вдохновляло то, что он выходил против либо ставленника колдунов, либо избранника богов. Он даже мог оказаться быстрее. Уолли был сильнее и имел Богиню в союзниках. Имел ли? Ему было ведено не рассчитывать на чудеса.

Запретив себе забивать голову такими мыслями, Уолли повернулся посмотреть на иссеченную ветром, отливающую вороненой сталью Реку и качающиеся на ней корабли. «Сапфир» стоял на ближнем рейде, его экипаж выстроился вдоль планшира. Он увидел массивную Броту, потом Джию и помахал им. Карантинные флаги сняли, и уже два судна вошли в порт.

Арка была переполнена зрителями, как если бы жрецы и горожане пришли на спортивное состязание. Серьезный поединок между Седьмыми, должно быть, чрезвычайно редкое событие. Приходилось ли Шонсу, подумал Уолли, принимать участие в чем-нибудь подобном раньше? Сам он помнил только Харддуджу, но там была скорее казнь.

Наконец обсуждение завершилось, секунданты подошли к своим благородным патронам. Катанджи бросил Уолли ободряющий взгляд. Ннанджи просто выглядел довольным.

Он вообще чувствовал себя на седьмом небе. Это была плоть и кровь романтики воинов. Простой Пятый ведет переговоры с Седьмым, организовывает поединок, который представляет собой почти такое же редкое событие в Мире, каким бы его можно было предположить и на Земле. Играет роль в миссии богов. Ннанджи не мог чувствовать себя счастливее, чем сейчас.

— Думаю, мне удалось добиться всего, что тебе нужно, брат, — сказал он.

— Зоарийи не хотел соглашаться признать твой меч даром Богини, но он согласился упомянуть слово «трус», хотя, как он говорит, его патрон никогда не употреблял его.

— Великолепно! А как насчет детских оскорблений и задранного носа? Давай уж бросим все камни.

Ннанджи изящно улыбнулся и посмотрел вокруг. Потом вдруг заговорил гулким голосом шефа герольдов:

— Слушайте, о милорды, Мастера, Адепты, воины, Ученики, Новички и вся почтенная публика, собравшаяся здесь: поскольку доблестный Лорд Шонсу, воин седьмого ранга, появился перед советом благородного сбора в Касре, и поскольку упомянутый лорд заявил упомянутому совету, что легендарный седьмой меч Чиоксина вложил ему в руки Бог, приказав возглавить битву с мерзкими колдунами из городов Ауса, Уола, Сена, Ча, Гора, Амба и Ова, и поскольку упомянутый лорд заявил, что он является лучшим воином из присутствующих здесь и потому имеет право стать лордом-сеньором этого выдающегося сбора, и поскольку благородный Лорд Боарийи, воин седьмого ранга, лорд-сеньор благородного сбора Касра, заявил, что упомянутый лорд солгал о битве с колдунами, и поскольку упомянутый благородный лорд обвинил упомянутого благородного лорда в том, что тот позволил себя опозорить колдунам в Аусе, тем самым показав, что не имеет чести и является трусом, и поскольку упомянутый благородный лорд обвинил упомянутого благородного лорда в том, что он не дал побеждающему отряду воинов закрепить свою победу в Ове, и поскольку упомянутый благородный лорд обвинил упомянутого благородного лорда в самозванстве, сотрудничестве с колдунами и враждебности сбору, и поскольку упомянутый благородный лорд заявил, что принял командование сбором, добившись его в поединке, должном определить предводителя благородного сбора, и поскольку упомянутые благородные лорды договорились разрешить эти вопросы в честном поединке, в соответствии с законами гильдии и сутрами, и упомянутый лорд заявил, что долг чести не распространяется на его вассалов, местом же и временем поединка выбрано место и время этого собрания, то постольку вы сейчас станете свидетелями этого выдающегося события, и пусть Богиня рассудит их и даст победу правому.

Уолли позволил ему все это повторить.

— Мне не нравится место про «позволил себя опозорить колдунам», лучше остановимся на «восстановлении чести воина».

— Правильно! — сказал Ннанджи. — Хороший пункт.

Уолли подумал, что он с легкостью расценивает этот бред как упражнение в геральдике.

— Еще одно: я думал, это будет чистый поединок, что там говорится о долге чести вассалов? Как это относится к тебе, брат?

Ннанджи улыбнулся этому, как хорошей шутке.

— Никто из них даже и не подумал об этом! Ты же помнишь, что четвертая клятва мало известна.

— Но что будет, если я проиграю?

Ннанджи рассмеялся:

— Ты начнешь, а я прикончу его.

— Ты думаешь, что сможешь?

Ннанджи понял, что он имеет в виду, и посерьезнел.

— Конечно, нет! Я не Седьмой. Он справится со мной в минуту. Не думаешь же… что я хочу…

— Тогда это нужно отметить в тексте объявления! — резко сказал Уолли, чувствуя себя виноватым за то, что усомнился в нем.

— Ты не можешь! — сказал Ннанджи, сразу спрятав свой добрый юмор и усмешки. — Вспомни слова сутры: «Вечная, абсолютная и нерасторжимая!» Ты не можешь освободить меня от нее, и я не могу от нее освободиться. Если он победит тебя, я встану на твое место. Не заставляй меня напоминать об этом, а то они как-нибудь выкрутятся.

Так, значит, подобный исход не был гипотетическим для Ннанджи! Для него он тоже был вопросом жизни и смерти. Это уже становилось смешно. Катанджи молча стоял рядом, глаза его перебегали с одного на другого, и ему было совсем не смешно.

Но Ннанджи был прав. Четвертая клятва нерасторжима, и Уолли не может освободить от нее Ннанджи. Значит, ему придется драться за две жизни. Он сказал, что удовлетворен текстом объявления, и Ннанджи, кивнув, побежал к герольдам, его хвостик игриво болтался между лопатками.

Возможно ли такое? Если Уолли умрет и Ннанджи вызовет Боарийи и каким-то чудом победит, не выберет ли его сбор предводителем? Но это не формальный поединок за лидерство. Долг чести снят с вассалов только для этого конкретного боя. Уолли поразмышлял над этим и пришел с некоторым смущенным облегчением к выводу, что это не сработает. Сначала должны будут снова переиграть между собой Седьмые, потом — Шестые. Конечно, Ннанджи не может побить Боарийи… разве что чудом. Ннанджи можно было доверять, но богам — нет.

— Ты убьешь его, милорд? — Рядом стоял Катанджи.

— Нет, — резко сказал Уолли, очнувшись от своих мрачных мыслей, — если это зависит от меня. А в чем дело?

— Нань беспокоится. Он говорит, что ты постараешься пощадить его, а Лорд Боарийи собирается тебя убить, чтобы забрать меч. Он сказал, что это будет как тогда, когда ты сражался с капитаном рапирой против клинка.

— Я не нуждаюсь в твоих советах, как вести себя воину. Новичок.

Катанджи опустил глаза и замолчал. На этот раз переговоры были короткими. Герольды и секунданты покивали головами. Дождь прекратился. Совещавшиеся разошлись, и Ннанджи снова перебежал широкий двор.

— Да пребудет с тобой Богиня, милорд, — прошептал Катанджи. Он повернулся и побежал к краю воды.

— Все согласились! — объявил Ннанджи. Он внимательно и как-то странно посмотрел на Уолли. — Ты уверен, что собираешься убить его, да?

— Я не нуждаюсь в твоих советах, как вести себя воину!

— Прости, брат, — покаянно сказал Ннанджи. Он опять внимательно посмотрел на Уолли и ободряюще улыбнулся. — Ты не волнуешься всерьез, так ведь? У тебя — седьмой меч.

— А у него — руки гориллы! — тихонько сказал Уолли. — Ннанджи, я никогда не дрался с человеком выше себя. Может, и Шонсу тоже.

— Когда он был маленьким, он был меньше, разве не так?

— Да, конечно, — усмехнулся Уолли, — ты прав. Спасибо тебе, Ннанджи. — Он помолчал. — Ты очень хорошо провел переговоры, брат.

Ннанджи улыбнулся:

— Я забил их сагами. Подобные истории о Ксо, о… — Он перечислил с дюжину, загибая пальцы.

Уолли громко рассмеялся, но не успел ничего сказать — церемония началась. Дробь барабанов эхом разнеслась по храму, и жабоподобный герольд начал читать голосом, которому позавидовал бы и Бог грома.

Снова дробь барабанов.

— Хорошо! — сказал Уолли. — Сейчас, наверное, позовут нас.

Нет. Герольд, говоривший до этого в сторону Реки, теперь повернулся к храму и снова произнес свое объявление. Потом он повторил его, глядя вниз по течению, а потом — вверх по течению. Последним фразам аплодировал гром. Если бы боги даже захотели пустить в ход свои чудеса, они не могли бы выбрать лучшего, подумал Уолли. Снова пошел дождь.

Герольд махнул рукой, и противники сошлись. Уолли не сводил глаз со своего жердеподобного соперника, тот отвечал ему тем же. Большой рот его был сжат, линия бровей хмуро изломана — лицо исказила гримаса. Каков он? Осторожен или неосмотрителен? Серьезный поединок между двумя незнакомыми противниками всегда начинается с некоторого прощупывания. Уолли решил проверить его на быстроту принятия решений.

— Можете начинать, милорды.

Уолли стремительно атаковал. Его выпад был немедленно отбит. Пришлось ему отскочить, по правой руке его побежала кровь.

Толпа взревела.

В любом нормальном поединке Зоарийи уже давно бы сказал:

— Побежден!

Но он ничего не сказал. А Шонсу сейчас не имел права голоса.

Рана была несерьезной, но начало ужасным. Оно могло придать больше уверенности длинноногому противнику, показав, что и у агента колдунов, равно как и у ставленника богов, течет в жилах кровь. Снова выпад. Боарийи делает ответный выпад. Паррэ, скрещение мечей, защита. Уолли ощутил, как ярость начинает подниматься в нем, но постарался подавить ее. Берсерки не чувствительны к боли. Во время боя они могут дать изрубить себя в куски.

Выпад. Скрестились мечи. Он отступил. Его противник ухмыльнулся. Как можно бороться с подобной гориллой? Он вспомнил Харддуджу и постарался разбить свой удар на много мелких, проверяя, будет ли в ответ удар в тыльную сторону ладони, и получил его немедленно. Он постарался скрестить мечи, но Боарийи защищался так быстро, что первым в этой кутерьме отступил сам Уолли.

Тиваникси был прав. Шонсу встретил достойного противника.

Они пританцовывали взад-вперед, для Уолли — чаще назад, чем вперед. Далеко ли еще до Реки?

Вдруг он услышал рев публики. Его правую руку заливала кровь. Чтобы остановить ее, нужно было остановиться самому. Выпад. Защита. Идя на страшный риск, он поменял стойку и перебросил меч из одной руки в другую. Боарийи отразил очередную атаку так же легко, как и раньше, а потом проделал тот же трюк. Теперь левша сражался с левшой. Шум толпы усилился — о таком можно было услышать только в легендах.

Выпад. Паррэ. Скрещение мечей.

Уолли опробовал каждый прием из своего запаса, даже те, которым он не собирался учить Ннанджи. Боарийи знал их все, больше того, он показывал Уолли кое-что из такого, чего тот не знал. Это был бой на пределе возможностей.

Мечи стучали, как кузнечные молоты. Теперь это уже не было проверкой. Боарийи имел конституцию бегуна на марафонские дистанции. Его способность дотягиваться казалась невероятной. Уолли не мог даже близко подойти к нему. Меч его должен быть хоть на толщину пальца длиннее, чем даже седьмой. Паррэ. Паррэ. Паррэ…

Длинные мечи должны быть слабыми. Ну а седьмой? Если не удастся победить Шонсу, может, на это окажется способным Уолли Смит? Или Чиоксин? Мечи скрестились. Его клинок лучше. Удастся ли ему придумать что-нибудь необычное против такого выдающегося противника?

Как долго выдержат его мускулы? Он начал уставать. Выпад. Медленный возврат из него. Паррэ. Боарийи заметил. На его лице снова появилась гримаса. И снова темперамент Уолли взыграл при виде ее.

Он сменил тактику. Теперь он направлял удары не на человека, а на меч, каждый раз с силой нажимая. Он вспомнил, как Томияно бился с ним рапирой против меча. Как давно это было! Паррэ. Удар. Паррэ. Удар…

Длинный воин удивился такой странной атаке и чуть подался под напором страшной силы. Потом ответил, и Уолли заметил, что баланс его меча слегка нарушился. Снова и снова этот смертельный меч свистел в волоске от кожи Уолли. Но он не уступал. Клаш, клаш, клаш. Боарийи разгадал его замысел. Теперь он старался парировать осторожнее, встречая седьмой меч ребром своего. Паррэ. Уолли с ужасом обнаружил, что они подошли уже к самому краю воды.

Клаш. Клаш.

Удар.

Седьмой меч пробил другой клинок и царапнул по лицу Боарийи. Какое-то мгновение казалось, что удар все-таки пришелся мимо. Но потом тонкая красная полоса набухла вдоль линии лицевых меток, и кровь потоком хлынула ему на глаза. Он уронил рукоятку своего меча — разбит!

— Побежден? — хрипло спросил Ннанджи, голос его дрожал от возбуждения.

— Побежден! — признал Зоарийи. Его племянник упал на колени, задыхаясь и захлебываясь, совсем ослепший от залившей ему глаза крови.

Сам Уолли выглядел немногим лучше. Грудь его тяжело поднималась, дыхание было хриплым, сердце стучало внутри, как дятел. В первое мгновение он ничего не соображал, все вокруг заволокло черным туманом. Он дошел до своего предела. Подошли герольды в сопровождении лекарей, менестрелей и совета Седьмых. Потом все ранги смешались, и собрание кинулось к ним, окружив плотным молчащим кругом.

Очень медленно Уолли начинал понимать, что происходит. Он никак не мог взять в толк, почему никто не спешит на помощь Боарийи, потом вспомнил, что поединок еще не закончен — победитель должен утвердить свои права. Теперь он мог бы потребовать от побежденного третьей клятвы:

Кровь должна пролиться; объяви о своем подчинении.

Но что-то ему не давало покоя. Он внимательно посмотрел на Боарийи. Мальчишка стоял на коленях. Его худые ребра были покрыты разводами крови, дождя и пота, глаза были залеплены коркой крови, которая стекала даже на его килт. При этом… что-то было явно не так. Ннанджи? Что-то, напоминающее Ннанджи? Уолли беспомощно оглянулся в поисках своего секунданта, но тот куда-то исчез. Выражения лица Боарийи не было видно под кровавой маской, но кончики его губ были искривлены, руками он поддерживал себя в вертикальном положении, кулаки сжаты. Голова его была откинута назад, слепое лицо поднято вверх. Каждый мускул его был напряжен. Обычно люди в его положении опускают голову вниз.

Боарийи ждал требования победителя, чтобы ответить «нет». И когда он скажет это, Уолли уже ничего не останется, как только казнить его.

Такую позу он уже видел раньше: Ннанджи, стоящий перед лицом смерти, предпочитающий гибель позору. Ладно, пусть еще немного подождет. Уолли, все еще задыхаясь, оглянулся на Зоарийи. Его откровенный страх за племянника говорил сам за себя. Так они и стояли втроем посреди молчаливого круга зрителей. Полное страха солнце приоткрыло свой лик, и кровь засверкала красными бриллиантами.

— Лекарь! — взревел Уолли. — Дай мне кусок ткани.

Было очень трудно взять ее свободной рукой, развернуть и кинуть слепому Боарийи. Тот вздрогнул, когда ткань коснулась его ребер, груди и упала на колени. Но даже не попытался поднять ее.

Куда, черт возьми, запропастился Ннанджи?

Теперь тишина держалась уже слишком долго. Нужно было говорить, а он еще не был готов к этому.

— Лорд Боарийи… — Громче. — Лорд Боарийи, ты не проиграл. Мой меч победил твой. Я еще не встречал воина, подобного тебе.

Лицо длинного воина дернулось, но он промолчал.

— Теперь ты должен отдать приказ совету принести мне третью клятву, — продолжал Уолли. — От тебя я приму только первую.

После того как слова были сказаны, снова наступила тишина. Потом Боарийи ощупью нашел тряпку, поднес ее к лицу и одной рукой прижал ко лбу. Открыл глаза — жгучие глаза в кровавой маске — и недоверчиво посмотрел на Уолли.

— Первую клятву? — проговорил он.

— Ты нужен мне для борьбы с колдунами, — прошептал Уолли.

— Но я приказывал им убить тебя.

— Ты нужен мне, — повторил Уолли, — ты нужен сбору!

Побежденный перевел дух. Жизнь предпочтительнее чести.

— Пусть будет так!

Уолли убрал меч в ножны и помог ему встать. Потом поднял вверх их соединенные руки. Зрители взревели.

— Вы храбро бились, лорды! — сказал сияющий Тиваникси. — Легендарный бой! Я никогда не видел подобного поединка!

— И не увидишь — по крайней мере со мной! — с чувством сказал Уолли. Он хлопнул Боарийи по спине. — А ты?

— Никогда, мой лорд!

Лекари вились вокруг, как мухи. Уолли отогнал их. Его рука почти перестала кровоточить, а опасности заражения крови от несвежих бинтов он не хотел подвергаться.

— Мои господ а… — Жабоподобный герольд протрубил окончание поединка. Крупные капли закапали с неба в солнечном сиянии. Уолли пробрала дрожь.

Боарийи был теперь перевязан и тоже отогнал лекарей.

— Лорды, вассалы, сейчас вы принесете кровавую клятву Лорду Шонсу. Лорд Шонсу, могу я представить…

Он представил Тиваникси, Уолли ответил, чувствуя себя постаревшим на тысячу лет, боясь, что может не устоять на ногах.

— Где, черт возьми, Ннанджи? — спросил он, оглядываясь.

Тиваникси улыбнулся и тихонько сказал:

— Тысяча сто сорок четвертая.

Седьмые озадаченно нахмурились. Несколько Шестых (они составляли переднюю линию зрителей) тоже понимающе кивнули — те, что выучили все сутры до конца.

И тут-то Уолли пробрала дрожь. Мои клятвы — твои клятвы! Ннанджи тоже должен был бы стать лордом-сеньором сбора! Уолли не подумал о таком окончании четвертой клятвы, а вот Ннанджи подумал и тактично испарился, чтобы не вынуждать Шестых и Седьмых целовать сапоги Пятому.

Пятеро Седьмых были представлены, принесли кровавую клятву и поцеловали сапоги Уолли. Потом Боарийи поднял меч и произнес первую клятву, обещая выполнять приказы Лорда Шонсу, если это не будет идти вразрез с его представлениями о чести. Такая клятва ровно ни к чему не обязывала.

— Ты обратишься к собранию, милорд? — поинтересовался шеф герольдов.

Дождь был достаточно уважительной причиной. Уолли устало помотал головой:

— Завтра я встречусь с советом и расскажу, как нужно бороться с колдунами. Лорд Зоарийи, твой племянник отдал приказы, требующие поддерживать дисциплину и не обижать горожан. Повтори их от моего имени. Лорд Тиваникси, ты снарядил два корабля?

Тиваникси неохотно кивнул.

— Отпусти их и заплати экипажу. По пять золотых. — Он подумал: сейчас ему возразят, что казна пуста. — Объяви морякам: отныне воины не будут занимать корабли и препятствовать торговле. Я клянусь в этом на своем мече.

Что еще? Голова его кружилась. Он чувствовал дурноту.

— Кто в совете лучший наездник?

Седьмые переглянулись, потом Тиваникси неуверенно сказал, что в молодости ему приходилось сидеть на лошади.

— Тогда молю тебя прийти ко мне через час после заката с седельщиком и кузнецом.

— Но без менестрелей, — заявил возникший рядом с Уолли Ннанджи, излучая сверхширокую улыбку.

Уолли уронил руку ему на плечо и прошептал:

— Доведи меня до дому. — Он уже не мог стоять на ногах.

Ннанджи присел под его тяжестью, потом внимательно посмотрел снизу, оценил его состояние.

— Правильно! — сказал он, потом ткнул пальцем в двух здоровенных Шестых. — Ты! И ты! Поднимите! — Потом, даже еще жестче, — Седьмым:

— Вы пойдете следом, милорды!

Уолли обнаружил себя взваленным на плечи Шестых, попытался было протестовать, но Ннанджи еще не кончил.

— Музыканты! Менестрели! «Воины Прекрасным Утром»!

Томияно ожидал на шлюпке «Сапфира» недалеко от берега на случай, если кому-нибудь придется быстро убегать. Ннанджи выбрал из двух пристаней самую дальнюю. Оркестр принялся выбивать марш, трубачи повели мелодию, менестрели завели песню, а два бравых Шестых понесли нового лорда-сеньора; за ними шла свита из Седьмых, а следом — уже все остальные. И все пели «Воины Прекрасным Утром» — эта песня теперь была не просто маршем, она стала гимном гильдии. И впереди всей процессии с обнаженным мечом, распевая так же громко, как другие, но каким-то образом умудряясь улыбаться шире всех, вышагивал Ннанджи, Пятый.