Глава 1
— Что же мне теперь делать?
Он даже вздрогнул. Вопрос прозвучал так явственно, как если бы он задал его вслух. Глаза его упирались, не видя, в дощатый потолок. Если слова были произнесены, значит, должен быть и голос, их произнесший.
Он лежал в каюте «Сапфира», раненая рука была перетянута бинтом. Кровь на коже засохла, но Джия смыла ее теплой водой — редкая роскошь на корабле. Тошнота тоже прошла — значит, организм восполнил потерю крови. Он чувствовал себя хорошо. Теперь все его страхи позади, и он может выполнять приказ Богини.
Если Брота согласится, он останется жить на корабле. Генерал должен быть при армии, но он никогда не ощущал себя генералом по призванию.
Возможно, Брота задержит свой корабль в Касре, побоявшись потерять Тану.
Дневной свет все еще падал в иллюминатор, значит, он спал не долго. Жизнь проста в Мире — никаких телевизоров или кондиционеров, мебели, никаких книг и журналов. Все, что у них было в каюте, — это постель, одеяла и маленький сундучок с одеждой. Маленькая постелька Викси в углу… немного самых необходимых вещей.
И она была рядом. Джия сидела скрестив ноги, глядя на него, дожидаясь его с бесконечным рабским терпением, — гладкая смуглая кожа, и две черные лямки через плечи, темные зовущие глаза, темные, уже отросшие волосы. Улыбка ее, наполненная покоем, говорила о таком, что не выразишь словами.
— Что мне теперь делать? — спросил он. Одним грациозным движением она вспорхнула, словно птичка, и легла рядом с ним. Положив холодную ладонь ему на лицо, заглянула в глаза.
— Что ты хочешь? Ты голоден? Тебя мучит жажда? — Она помолчала. — Одинок?
Он улыбнулся и попытался обнять ее, но она лежала на его здоровой руке, а больной он не смог этого сделать.
— Ни то, ни другое, ни третье, моя любовь… Нет… у меня теперь армия, я — лорд-сеньор. Больше тысячи людей присягнули мне, поклялись умереть за меня. И что мне теперь делать?
Джия запустила пальцы в его волосы и притянула его голову к себе так, что их губы встретились, и подарила ему тихий сестринский поцелуи, се рука скользнула по его груди. Когда поцелуй кончился, она не отодвинулась от него и замерла в ожидании.
— Итак, — сказал он, — что мне делать?
— Не думаю, что лорд-сеньор должен спрашивать об этом у рабыни.
— А я вот спрашиваю.
Она серьезно посмотрела на него:
— Делай то, что считаешь нужным!
Он получал огромное удовольствие от соприкосновения с ее гладкой, шелковистой кожей и чувствовал, что ему нужно только это.
Все остальное отступало на задний план.
— Мысль о войне пугает меня, моя любовь. Смерть и разрушения, слезы и кровь, разграбленные города… Богиня все еще хочет загнать колдунов опять в горы, разве не так? Разве не в этом моя миссия? Это Ее армия, Ее сбор. Ее воины. Она приказала мне. Что же мне делать?
Джия снова прижала свои губы к его, и поцелуй на этот раз был не таким уж сестринским. Руки ее подтверждали это. Непонятным образом у нее оторвалась одна из лямок лифчика.
— Давай обсудим это сначала, а то потом я не смогу соображать, — все-таки продолжил он, когда она позволила ему говорить. — Боги жестоки, Джия! Этот маленький принц… Несколько тысяч смертей не обеспокоят их. Они-то живут вечно. Что для них гибель смертных — такой пустяк.
Она нежно покачала головой, волосы ее защекотали ему бровь.
Предвидя следующий поцелуй, он отвернулся и сказал, обращаясь к стене:
— Я не могу так… Если бы я мог заставить воинов слушать.
— Делай то, что находишь правильным.
— А вдруг это не понравится богам и они остановят меня.
— Нет.
Он посмотрел на нее:
— Как ты можешь так говорить?
— Ты вправду спрашиваешь мнение своей рабыни?
— Да. Ты самая благоразумная во всем Мире, дорогая. Скажи мне. Объясни.
Она нахмурилась. Джия не очень любила общаться посредством речей.
— Богиня не отдала бы тебе Свой сбор, если бы не считала тебя самым подходящим для этого человеком. — Ее губы снова приблизились. — Поэтому ты должен… делать… то… что… считаешь… правильным.
Поцелуи стали чаще, настойчивее, активнее; и руки ее тоже продолжали свое путешествие.
Он сопротивлялся, стараясь освободить здоровую руку.
— Да! Конечно! Мы скоро этим займемся. Но что я буду делать потом?
— Снова то же самое, — настойчиво прошептала она.
— Ну а потом? — Его здоровая рука была теперь свободна, и он оторвал ею вторую лямку.
— Еще!
— Ненасытная!
Она тихонько усмехнулась:
— Я должна услаждать своего хозяина.
И тут ее действия достигли результата. Внезапно он ощутил, что все правильно.
И он действительно чувствовал себя хорошо.
* * *
Палуба серебрилась под дождем, РегиВул и далекий берег скрылись в тумане. Серые тучи плыли над опустевшими улицами Касра. Немного кораблей осталось вдоль торговой площади после того, как Богиня остановила призыв.
Томияно вынес вино, и вся семья собралась вокруг Лорда Шонсу, сеньора сбора. Были тосты и поздравления, все громко смеялись и разговаривали. Уолли был тронут больше, чем хотел это показать. Когда в большой комнате всю мебель составляют лишь два деревянных сундука, все, как правило, сидят на полу, на этот же раз все стояли, как на приеме с коктейлем. Неожиданно наступила пауза в разговоре, стал слышен дождь, барабанящий по палубе.
— Кого не хватает? — спросил Уолли, оглядываясь.
— Жреца, — предположил Ннанджи. Он покраснел. Для Ннанджи не характерно было перепивать, и покраснел он по другой причине. Тана уже давно настойчиво нашептывала ему что-то в уши. Возможно, скоро он согласится.
— Катанджи?
Ннанджи мрачно кивнул:
— Он остался в городе. Что он может там делать в этот час?
Катанджи, как всегда, не упускал своей выгоды.
— Думаю, он покупает ложу и раздает ренту, — усмехнулся Уолли. — Я знаю, кого не хватает — колдуна. Что вы сделали с ним?
— Заперли его в каюте, — сказал Ннанджи.
— Приведи его, если не трудно, брат.
Ннанджи освободился от Таны и пошел за колдуном. Через несколько минутой вернулся, толкая перед собой обнаженным мечом Ротанкси. Руки старика были связаны, на ногах — колодки. Облачен он был по-прежнему в скверную одежду голубого цвета, в которой его представляли в ложе. Седые волосы колдуна были растрепаны, возможно, он спал — после «Грифона» «Сапфир» казался прибежищем покоя.
Беседа замерла. Моряки разглядывали своего пленника, все еще внушающего почтительный страх.
— Развяжи его, пожалуйста, Ннанджи, — попросил Уолли. — Мы празднуем, милорд. Пьют ли колдуны вино?
Колдун передернул плечами:
— Мне нечего праздновать.
— Нет, есть! Лорд Боарийи, возможно, самый скорый на руку человек. Тебе нужно праздновать мою победу.
Ротанкси никогда не отличался приятностью в обращении, но он всегда был справедлив и, как будет видно в дальнейшем, даже благороден.
— Тогда за победу моей гильдии и за твое поражение, Лорд Шонсу.
Уолли кивнул с сомнением. Иметь пленником Седьмого непростое занятие. Но ему был нужен этот старый ворчун.
— Ты поклянешься мне?
— Какой клятвой? — спросил Ротанкси подозрительно.
— Вашей, милорд. Я обещал тебе не применять пыток, и я повторяю это обещание. Все говорит о том, что я спас тебя от темницы. Я хотел бы держать тебя здесь. Твои друзья, возможно, захотят разыскать тебя, чтобы заставить молчать, так что «Сапфир» безопаснее темницы. Госпожа, разрешишь ли Лорду Ротанкси оставаться твоим гостем, если он не откажется?
Брота нахмурилась, но кивнула.
— Аргх! — выдохнул Ннанджи.
— Квартира простая, но стол превосходен, — продолжал Уолли. — За тобой будет хороший уход. Но ты должен поклясться. Поклясться не покидать корабля, пока я тебя не отпущу, не вредить никому и ничему на борту и не общаться с кем-либо на берегу или на другом судне.
— Как долго? — Тон был резок, но колдун, похоже, смягчился.
— Шестьдесят дней, — сказал Уолли. — По истечении этого срока я верну тебя в целости и сохранности на левый берег. Да, и ты должен согласиться не надевать капюшона.
Наступила тягостная пауза, во время которой колдун пристально вглядывался в лица окружавших его мужчин, женщин, детей, все они, в свою очередь, разглядывали его.
— А что потом? Какие еще условия?
— Никаких, — ответил Уолли, — к этому времени война будет выиграна или проиграна.
Старик беспомощно опустил руки:
— У меня нет выбора. Я клянусь, милорд.
— Хорошо! Я поклянусь на своем мече. Ты не против пройти сейчас со мной в камбуз, там ты сможешь дать клятву на огне?
Несколько поколебавшись, Ротанкси сказал:
— Конечно, нет.
Хотя он, естественно, не предполагал такого.
— Замечательно! — бодро сказал Уолли. — Теперь ты наш гость, милорд. Я представлю тебе всех, как только мы вернемся, но, может, ты вернешь Капитану Томияно его кинжал уже сейчас?
Сопровождаемый проклятиями и восклицаниями Томияно, колдун послал Уолли улыбку, о которую можно было порезаться, но кинжал появился в его руке.
— Он был у него в рукаве, — пояснил Уолли, но подумал, что ему никто не поверил. Даже Ннанджи.
Глава 2
— …Тик ставят, но редко в этих местах, — говорил Тиваникси, входя с Томияно в каюту, — ну а на мачты идет ель, не так ли?
Уолли с удовольствием наблюдал за выражением лица Томияно — капитан терпеть не мог воинов, но кастелян победил и его. Тут Тиваникси увидел колдуна и застыл.
— Добрый вечер, вассал, — быстро проговорил Уолли.
В ответ получил испытующий взгляд и сжатые кулаки.
— Лорд Ротанкси присягнул мне сегодня, так что мы теперь ухаживаем за ним, как за гостем. Разреши мне представить его тебе.
Скривившись, два Седьмых выполнили ритуал приветствия, произнося слова так, как будто они были облиты кислотой. В дверях появился Ннанджи, но Уолли остановил его, тихонько качнув головой:
— И госпожу Броту, особу, носящую меч, которая задержала сбор в Касре.
Тиваникси блеснул своими очаровательными манерами:
— Теперь я знаю, у кого прелестная Тана научилась своему мастерству…
Он растопил сердце Броты так быстро, что она начала относиться к нему как к сыну. Но он еще был взволнован встречей с колдуном, вновь возбудившим его подозрения.
Потом Ннанджи все-таки вошел — и снова сжатые кулаки.
— Должен ли я тебе принести клятву? — обратился к нему Ротанкси.
Красный и несчастный Ннанджи оглянулся на Уолли.
— Вассал, — сказал тот, — по клятве братства, которой связаны мы с Мастером Ннанджи, он уже стал твоим сеньором. Нам не требуется формальностей.
Уолли предполагал, что разрядил обстановку, но Тиваникси пожал плечами и сказал, что предпочитает точное определение положений.
— Очень хорошо. Пройдем куда-нибудь в укромное место и там обнажим мечи?
— Нет, конечно. Это вопрос чести, мой сеньор, а не стыда.
Таким образом несчастный Ннанджи оказался над распростертым перед ним Седьмым, целующим его сапоги. Моряки смотрели раскрыв рот. Колдун ухмылялся. Уолли подумал, что, наверное, никогда не поймет воинов. Полубог говорил ему, что воины склонны к жутким клятвам, но зачем это бессмысленное унижение?
Уолли хорошо помнил день ранним летом, когда Ученик Ннанджи приносил ему клятву на гальке перед храмом. Каким же молодым он тогда казался! И кто бы мог предположить, что еще до зимы он будет принимать такую же клятву от Седьмого? Чудеса!
Он оглянулся и увидел тигриное наслаждение в глазах Таны.
Теперь, похоже, были соблюдены все формальности, и кастелян представил кузнеца и седельщика, которые стояли в дверях, сжав губы и переминаясь с ноги на ногу в присутствии трех Седьмых.
— Как много стойл можно сделать в ложе? — поинтересовался Уолли у кастеляна. Тиваникси предвидел вопрос.
— Я разместил дюжину, мой сеньор. Можно бы и больше, но почти все помещения стары, как сутры, и, возможно, кишат крысами.
— С двенадцати и начнем.
Уолли показал кусок деревяшки, над которым трудился так много часов, — петля, плоская с одной стороны, — и стал объяснять кузнецу, что от него требуется.
— Мой сеньор! — ужаснулся Тиваникси. — Они же гражданские…
— Ты хотел сказать, что здесь присутствует колдун? — улыбнулся Уолли. — То, что я хочу показать тебе, лорд-вассал, потрясет весь Мир. Одно из тех приспособлений, которые абсурдно трудно придумать, но потом они кажутся до смешного простыми и очевидными. Практически невозможно сохранить их в секрете. Так что пусть слушает. Адепт, можешь ли ты смастерить мне двадцать четыре такие штуковины к утру?
Он описал, что надо делать и какую кожу требуется взять. Объяснил, как их прикрепить к седлу. Мастеровые кивали, хотя, наверное, им за всю жизнь не приходилось выходить за рамки предписаний сутр. Потом он пообещал им золото и отправил в дожидавшуюся их лодку. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что боги не будут противиться его новшеству. Стремя перевернет Мир. Если бы Римская империя знала стремена, варвары бы никогда не уничтожили ее.
Моряки принялись усаживаться — сигнал к тому, что сейчас принесут еду. Уолли пригласил Тиваникси разделить с ними трапезу и предложил ему вина. Атмосфера недосказанности повисла в кают-компании, Ннанджи так определил это словами:
— Эта штучка поможет победить колдунов, брат?
Уолли, откровенно забавляясь, кивнул. Он повернулся к Тиваникси:
— На лошади, конечно, хорошо вести бой. Но пытался ли ты когда-нибудь размахивать мечом на лошади, вассал?
— Только раз! Когда был Первым. — Он усмехнулся.
— И что произошло?
— Я упал и чуть было не лишился навсегда вечерних развлечений.
— С этим ты бы никогда не упал, — заверил его Уолли, — мы создадим кавалерию. Нам придется еще потренироваться, но со стременами человек может рубить врага, управлять лошадью, стрелять из лука — и все это без риска упасть. Человек и лошадь сливаются в одно шестиногое боевое существо.
Тиваникси призадумался, и глаза его засияли. Ротанкси нахмурился; конечно, он тоже не был дураком. Ннанджи наморщил нос — способ воевать, недостойный воина.
Молодежь принесла еду: осетр в кляре, дымящийся бизоний окорок, наполнивший комнату пряным запахом, пышный свежий хлеб и матово поблескивающие овощи. Каким образом удалось Лине приготовить все это на ее тесном камбузе, осталось загадкой, — чудо, достойное богов.
Уолли посадил Тиваникси и Ротанкси друг против друга: колдуна слева, а воина справа от себя, сам же при этом сел в углу, так что противники оказались спинами к противоположным стенам и не могли совсем уж не обращать друг на друга внимания. Военнопленный и присягнувший вечной клятвой. Он решил посмотреть, что из этого получится: забавно, а может, и полезно.
Ротанкси сел точно рассчитанным движением старого человека. Кастелян опустился на пол, точно снежинка, хотя ему и пришлось проделать лишние движения, чтобы снять свой меч, что было не очень-то легко под низким потолком. Джия, правильно поняв желание своего хозяина, прислуживала им.
Обычно экипаж «Сапфира» за едой сидел вдоль стен, блюда стояли на одном из сундуков, Брота сидела на втором. На этот раз порядок был несколько нарушен — Ннанджи тоже сел в угол прямо перед Уолли, держа в руках свою тарелку, как всегда, наполненную доверху. Тут же к нему присоединилась Тана.
Пока вся остальная компания была занята разглядыванием принесенного ужина, в углу повисла натянутая тишина. Чтобы разрядить ее, Уолли начал, показывая на перевязанную руку Тиваникси:
— Как вижу, любимый удар с плеча Лорда Боарийи.
Воин выглядел смущенным.
— Эта тряпка уже не так необходима! Битва за предводительство — раунд первый, немного крови на потребу толпе. Мне казалось, мой сеньор, что у нас получилось неплохое зрелище, пока я не увидел раунд второй! Я буду внукам рассказывать о нем!
Ротанкси хмыкнул. Тиваникси нахмурился:
— Ты расскажешь нам завтра, как бороться с колдунами, мой сеньор?
— Да, — сказал Уолли, — сами колдуны не представляют большой проблемы, как мы доказали в Ове, но вот с их башнями справиться труднее.
— Гораздо труднее, — заметил колдун.
Появилась Джия с тарелками в каждой руке. Она тактично поставила их одновременно, не отдав предпочтения ни одному из гостей.
— Но пока мы имеем преимущество пятьдесят к одному.
— Но только, думаю, в открытом бою. Его положение было выгодней — Тиваникси приходилось вести бой на неизведанной территории.
И Уолли решил немного поддержать его. Он просто чувствовал статическое поле неприязни, разливающееся вокруг него. На Земле были, конечно, старинные вражды — между христианами и иудаистами, католиками и протестантами, но такой древней и страстной, как между колдунами и воинами. Земля не знала.
— Это по старым правилам бой должен быть открытым, милорд колдун. Конечно же, я займусь внедрением в среду воинов новой техники.
— Что ты имеешь в виду, милорд? — поинтересовался Ротанкси.
— Коней, конечно, — сказал Уолли, игнорируя предостерегающие жесты своего вассала. — Луки и стрелы, которые вполне могут оказаться действеннее твоих молний. И еще катапульты, чтобы разрушать стены.
Колдун приподнял снежную бровь:
— В самом деле? На это потребуется некоторое время — создать кавалерию и построить катапульты, или я не прав?
— Прав, — согласился Уолли. Минуту помолчали. Потом Уолли бросил мяч в другие ворота:
— Лорду Ротанкси сообщили, что у сбора плохо со средствами, милорд вассал.
— Да, это так, мой сеньор, — хмуро сказал Тиваникси.
— Как плохо?
С большой неохотой кастелян проговорил:
— У нас осталось около двадцати золотых. Конечно, есть неплохой запас провизии от… У нас неплохой продовольственный запас.
— От твоих походов по сбору дани, — язвительно пояснил Ротанкси. — Недельный запас, я думаю? Ты успеешь создать кавалерию за неделю? А еще тебе нужно купить лошадей и фураж, не говоря уже о луках, уздечках и седлах…
— Кожа? — прошептал Ннанджи, а Тана улыбнулась и глянула на свою мать. Теперь все внимательно слушали.
— Кожа для седел и для катапульт, — согласно кивнул Уолли. — И смола.
— Смола? — переспросил Ннанджи, теряясь в догадках, зачем могла бы понадобиться смола.
— Мы забросим горящую смолу в башни. Зрелище будет великолепное, правда, Лорд Ротанкси? Особенно если ее заливать в третье окно снизу, преимущественно с юго-восточной стороны.
Это была комната, в которой Катанджи видел большие мешки, когда был в башне Сена. Катанджи настаивал на том, что все башни построены одинаково. Уолли предположил, что в этих мешках мог содержаться порох. Внезапная бледность Ротанкси подтвердила его предположения. Очко в пользу Уолли.
Тиваникси не понял, о чем речь, но он заметил реакцию колдуна и теперь продолжал есть, тихо улыбаясь. Но тут колдун нанес ответный удар:
— Ты все еще считаешь, что у тебя хватит средств на подобную атаку?
Уолли переслал вопрос Тиваникси вместе с заинтересованным взглядом. Тот сердито ответил:
— Мы дважды просили у старшин денег. И каждый раз они назначали специальный налог, который доходил до четырехсот золотых, но получили мы всего пятьдесят! Мы разместили воинов, сколько смогли, в ложе, но это значит, что пришлось купить постели и рабов, конечно. Остальные квартируют в городе, поэтому мы платим за их постой горожанам.
— Эти деньги уплачены? — спросил Ннанджи. Кастелян сердито вспыхнул, но этот настырный Пятый был его сеньором.
— Сейчас надеюсь, что да. Лорд Боарийи навел порядок. Кроме того, существует компенсация за разрушения. Но здесь у нас не только воины, мой сеньор, здесь их жены, ночные рабыни, дети, менестрели и герольды. Поставщики подняли цены до неприличия. Если же ты планируешь задержать сбор, следует подумать о зимней одежде. Катапульты и лошади дорого стоят; стойла, седла… еще ты обещал компенсацию морякам за перевозку… — Голос его печально затих.
Все это звучало ужасно. Уолли подумал, что можно бы продать «Грифон» и получить обратно затраченные на него деньги. Но при этом он хорошо понимал истинную стоимость сбора; да и «Грифон» ему был нужен. Ротанкси праздновал. Брота и Томияно обменялись взглядами. Деньги — это такой предмет, о котором говорят не только воины.
— Какого сорта налог? — спросил Уолли.
— Налог с дыма, — ответил кастелян, — обычно он собирается ежегодно.
В мире, где нет письменности, налоговая система примитивна до чрезвычайности. Даже список налогоплательщиков составить невозможно. Налог с дыма? Уолли попытался вспомнить крыши Касра. На них было много труб, что говорило о холодных зимах.
— Сколько с дыма?
— Два серебряных.
Налог с дыма, швартовная пошлина? Возможно, совет старейшин состоял из торговцев и землевладельцев. Уолли все еще размышлял об этом, когда вмешалась Тана:
— Четыре тысячи — это только часть собранных денег. Кто получил остальные?
Тиваникси нахмурился: ему не понравилось нарушение ею субординации. Но Ротанакси получил возможность для укола.
— Сборщики налогов, конечно.
— Как, взяточники — портовые чиновники? — воскликнула она. — Это относится и к старшинам? И старшины получают навар?
Колдун кивнул, едко улыбаясь.
— Тем же занимаются воины, которые помогают сборщикам собирать эти налоги. Есть люди, милорд, продавшие последнюю мебель, чтобы заплатить налог. Что ты возьмешь с них теперь? Последнюю одежду? — Шпионы его работали отлично.
Воины молчали, но Тана, по-видимому, имела стойкий интерес к политике.
— Кто назначает старшин?
— Сами старшины, — сказал Ротанкси, ласково улыбаясь ей, как дедушка, — они подкармливают, естественно, гарнизон, а воины поддерживают их власть. Паразиты!
Тана посмотрела на Ннанджи, беспомощно хмурившегося в попытках разобраться во всем этом.
— Подадимся в старшины, дорогой, — сказала она.
Хотел бы Уолли, чтобы Хонакура слышал это замечание.
Воины, похоже, проиграли по последним двум пунктам, а тут еще Ннанджи совсем все испортил своим вопросом.
— Брат, — спросил он, — Лорд Боарийи так и останется с первой клятвой? Но у него должны быть вассалы. Не значит ли это, что теперь сборов — два?
Уолли не думал еще над этой проблемой. Он смотрел на Тиваникси, который еще больше помрачнел.
— Да, думаю, это так, мой сеньор Ннанджи. У него много Шестых, присягнувших ему. Думаю, почти половина.
Ротанкси еще пригубил вина.
Ннанджи встал и пошел за новой порцией.
— И что же старшины делают с этими деньгами? — поинтересовалась Тана, все еще взвешивающая выгоды правления.
Уолли посмотрел на Тиваникси, который в неведении пожал плечами. Воинов, в отличие от мудрецов, не волнуют подобные вопросы.
— О, им находится применение, — сказал Ротанкси, — можно подмести разок улицы, заплатить ночным сторожам (как правило, натуральными продуктами), починить причалы и так далее. Гарнизон, конечно, тоже требует огромных расходов. Правда, в основном они занимаются банкетами для приглашенных воинов.
Тиваникси покраснел, но тут увидел, что его сеньор ждал подобного объяснения.
— Вечно происходят балы и общественные мероприятия! Когда город посещают гости, всегда приглашают высокоранговых. Один из таких балов планируется сегодня ночью. Тебя, конечно, пригласят, милорд.
— И Ннанджи? — решительно спросила Тана.
— Хм… да, думаю.
Тана захлопала в ладоши в восторге:
— Мне нужно платье! Джия, не могла бы ты?.. Она остановилась, сразу остановилась. Джия сидела опустив глаза в свою тарелку, чувствуя себя неуютно под взглядами всех родственников Таны.
Уолли придется выполнять некоторые общественные функции, убеждать старшин и разрешать кое-какие споры. Он совершенно точно не мог взять с собой Джию. Прийти же без эскорта довольно неприлично. Проклятье! Мало у него было проблем! Ннанджи ведь наверняка пригласят… Хуже, чем мысль об отказе, была мысль, что Ннанджи будет посмешищем, играя роль юнца-наполовину-лорда-сеньора.
А тут еще Ннанджи вернулся и услышал от Таны новость.
— Отлично! — бодро сказал он. — Надеюсь, меня не заставят танцевать! Сколько Шестых там будет, вассал?
— Тридцать девять, — ответил Тиваникси. Уолли, не переставая жевать, восторженно вытаращил глаза.
— И я их сеньор! Я могу приказать им фехтовать! Давайте посмотрим, если по шесть в день… — Он занялся длинными вычислениями, морща лоб.
Так как Ннанджи считал сбор одной большой фехтовальной тренировкой, почему бы и нет?
— Они изрубят тебя! — сказал Уолли. — А у меня для тебя еще есть несколько дел.
Ннанджи улыбнулся с полным ртом.
— Все, что хочешь, конечно, но я не умею ездить на лошади, стрелять из лука, и я не плотник.
— Но ты можешь найти тех, кто это умеет! На сборе должны быть тысячи умельцев. Помнишь Кандори? Он был неплохим лошадиным лекарем, как говорил Квили. Нам понадобятся кузнецы, и стрелки из лука, и наездники, и плотники…
— Плотники? — воскликнул Ннанджи. — Но это же другая гильдия. Как и кузнецы.
Уолли взглянул на него. Как бы побороть его однолинейное мышление! Он надеялся, что Ннанджи лучше поймет его.
— Ты возьмешь плотников с собой в бой чинить катапульты?
Ннанджи некоторое время задумчиво жевал, потом вздохнул и сказал:
— Нет, конечно, нет. И седельники — гильдия, но у нас есть сутры и по кожевенному делу, и по обращению с лошадьми… и по приготовлению еды! Спасибо, брат! Так вели воинам пройти передо мной и доложить, что каждый умеет, кроме военного мастерства… Это займет какое-то время, но могу это сделать для тебя. — Он счастливо улыбнулся и засунул свеклину целиком в улыбку.
Уолли вздохнул с облегчением, а то он уже испугался, что Ннанджи попросит стать регистратором на сборе.
— Мой сеньор Ннанджи, — тихо сказал Тиваникси, — сколько сутр шестого ранга ты знаешь?
Проклятье! Ннанджи возмущенно вспыхнул:
— Я уже на тысяча восемьдесят второй. А нужно тысячу сто четырнадцать.
Оба они с Тиваникси принялись считать на пальцах.
— Тридцать две, — мрачно сказал Уолли. Если уж Тиваникси пришлось иметь сеньора низшего ранга, как получилось по этой четвертой клятве, то, конечно, он предпочел бы хотя бы шестой, а не пятый.
— Он мог побить Форарфи на третий день! — резко сказала Тана.
— Но это случилось бы только на третий день, — не менее резко ответил Уолли, — он очень хорош против изученных противников, но незнакомые Шестые — это совсем другое дело.
— А ты как думаешь? — повернулся Ннанджи к Тиваникси.
Тиваникси получил свой шанс.
— Я думаю, что ты был достаточно хорош, еще когда мы встретились впервые, мой сеньор. Ты сразил тех двух Пятых мгновенно, я не выбирал тебе противников полегче. Досточтимый Форарфи — замечательный Шестой, как говорит Фиендори…
Он запнулся. И оба они посмотрели на Уолли.
— Я не согласен! — тяжело сказал он. — Он хороший Пятый, но ему еще далеко до Шестого.
Вопрос был исчерпан. Ннанджи продолжал чавкать. Все вокруг покончили с основной едой. По кругу пустили яблочный пирог. Кают-компания наполнилась его ароматами.
— В конце концов, — тихо сказал, ни к кому не обращаясь, Тиваникси, — он же не пытается сразу стать Седьмым.
— Да? — спросил Уолли.
Уж не думают ли они, что он передерживает Ннанджи?
— Это было бы невозможно, мой сеньор. Все Седьмые в городе считаются его вассалами и не могут экзаменовать его — все, за исключением Лорда Боарийи, но я сомневаюсь, что кто-нибудь решит к нему обратиться! Мастеру Ннанджи нет никакой возможности стать Седьмым, пока сбор не кончится.
— Я не подумал об этом! — сказал Уолли, удивляясь, почему эта мысль пришлась ему по вкусу. Ннанджи тоскливо посмотрел на него. — Ладно! Завтра, на заре, давайте проведем экзамен.
Ннанджи обнял Тану и теперь стоял улыбаясь, как маньяк.
— Завтра? — охнул Тиваникси. — Тридцать две сутры?
Уолли улыбнулся самым любезным образом:
— Ннанджи способен вспомнить, во что была одета его матушка в тот день, когда он родился. Я потеряю с ним всего лишь час сна, вот и все.
— И все же жаль… — заметил Ннанджи, — я собирался попросить Лорда Чинараму.
Воины рассмеялись и объяснили причину смеха морякам.
— Кстати, как ты обходишься с такими? — полюбопытствовал Уолли, вдруг заинтересовавшись. — Ведь тебе пришлось выбирать среди этой тысячи людей. Богиня присылала их на кораблях, где мог оказаться кто угодно.
Тиваникси кивнул:
— Это легко было распознать. Кому-то мы давали поручение, которое бы заняло их целиком, не оставляя времени ни на что другое. А кого-то просто отправляли домой.
— А как насчет вызовов? — спросил Ннанджи, пуская по кругу меньший кусок пирога и оставляя себе больший. Как он умудряется оставаться таким худым?
— Продвижения обычно не делаются через вызов.
— Но могут, — возразил Ннанджи, — я сам так делал.
Кастелян кивнул:
— Правда. Вызов будет принят и от смелого Шестого. Но вызов Лорду Чинараме Седьмые расценят как некоторое бессилие.
— Ну, тогда завтра, — сказал Уолли, когда до него дошло то, что он должен был считать своим куском пирога, — ты не мог бы пригласить парочку Шестых? По-настоящему ужасных, сильных, как быки, быстрых, как ураган, и яростных, как медведица, защищающая медвежонка.
— Я знаю двоих, — сказал Тиваникси, — рубаки! Мы зовем их Костолом и Яйца.
Моряки загоготали.
— Эй! — воскликнул Ннанджи. — Ты ведь тоже мой вассал. Ты собираешься позвать пару немощных стариков?
— Вижу, что подбор окажется проблемой, — посмотрел на него Тиваникси. — Я подумаю. — Он был откровенно доволен.
— Мало чести в легкой победе! — воскликнул Уолли. — Нам не нужно, чтобы сбор думал, что Ннанджи ходит в любимчиках. Выбери хороших!
Если боги хотят, чтобы Ннанджи сделался Шестым, они дадут ему победить. Провал же не слишком ему повредит. Он не сможет претендовать на продвижение в течение года, может, это несколько охладит его пыл.
Кастелян вспыхнул и сказал, что, конечно, он того же мнения. Он найдет достойных Шестых. Тана и Ннанджи посмотрели друг на друга.
С едой было покончено. Спустилась ночь. Голова Уолли раскалывалась от планов на завтра. Все остальные расслабились и пришли в хорошее настроение, поздравляя Лину с удавшимся ужином. Даже Ротанкси позволил себе шутку по поводу тюремной пиши в Касре. Женщины принялись просить Ннанджи спеть еще что-нибудь из баллад Доа, кое-что он уже пел им раньше. Он сказал, что, может быть, позднее, а сейчас хочет покончить с этим пирогом, если никто больше…
— Около восьми! — сказал Ротанкси.
Уолли снова включился в беседу. Разговор о балладах навел на мысль о седьмом мече.
— Прошу прощения, милорд?
— Я сказал, что твоему мечу около восьми сотен лет. Лорд Шонсу, даже если предположить, что Чиоксин сделал его в последний год жизни.
Теперь Уолли слушал внимательно.
— Как так?
— Он умер семьсот семьдесят лет назад! — Колдун явно был горд своими выдающимися знаниями.
Ннанджи недоверчиво скривился. Уолли же задумался. Шпионская сеть колдунов удивительно эффективна. Этот меч был новостью только в первый день его появления в ложе. Ротанкси получил о нем сообщение. Но с уверенностью можно сказать, что подробные сведения хранились только в самом Вуле. Никаких намеков на книгопечатание у колдунов не было, значит, книги были рукописными и копирование их — довольно длительный процесс. Ротанкси должен был послать запрос в Вул и получить ответ еще до того, как Уолли поймал его. Быстро работают!
— Что еще ты знаешь о Чиоксине, милорд? Кроме того, что он был левшой.
Ротанкси мрачно пожал плечами:
— Он был низеньким и толстым.
— Ба! Колдовские фокусы! — Ннанджи ничего не знал об искусстве летописей.
— Ты так считаешь. Мастер? Тогда я хотел бы, чтобы ты в Кво посмотрел на его статую!
— О! — Ннанджи замолчал.
Уолли вздрогнул от какого-то предчувствия.
— Кво? Почему Кво?
— Потому что он там жил.
— Чиоксин был оружейником ложи! — зло сказал Тиваникси.
Колдун чопорно кивнул головой:
— Да, он был им. Но в те дни, милорд, ложа находилась в Кво. Она была переведена в Каср только несколько веков спустя.
Уолли верил ему — какой смысл лгать? Но новость была оглушающей. Выходит, первая строка загадки была разгадана неверно. Брата первого — как только он понял, что это значит, — Ннанджи и четвертая клятва, — он не сомневался в правильности решения. От другого ум — он был уверен, что речь идет о Катанджи. Все становилось ясным в свое время.
Но вот когда Тиваникси сказал ему, что конец загадки означает необходимость оставить меч в Касре, он не почувствовал внутреннего удовлетворения. Он ощутил беспокойство. А не ошибался ли Тиваникси?
Загадка все еще оставалась неразрешенной.
Выйдет срок?
Лорд Шонсу еще не вернул меча. Тайна осталась. Вернуть кому? Куда? Богине? В Кво?
Глава 3
— Достал! — объявил Шестой.
— Не было! — закричал Ннанджи.
— Я не видел, — сказал судья. Второй судья поколебался и подтвердил:
— Не было касания! Продолжайте.
Большой двор ложи голубел предутренними тенями. Голые ветки темнели на серебристом небе. Только звон двух рапир разносился по нему в этот час да еще тяжелое дыхание фехтующих. Никого вокруг, кроме тех, кто непосредственно приглашен на это состязание.
Уолли уже в третий раз наблюдал экзамен на продвижение своего подопечного. Первые два дались ему легко, теперь же он испытывал некоторые затруднения. Тиваникси выполнил приказ и пригласил хороших Шестых проэкзаменовать Ннанджи.
Но Уолли ничего не мог сказать о судьях. Будучи вассалом кандидата, Тиваникси чувствовал свою зависимость и весьма осторожно выбрал судей. Может, он ничего им и не говорил, достаточно было лишь намека, а может, он нашел таких людей, которым и намеки-то были не нужны. Он встретил Уолли в дверях, свежий и элегантно одетый, несмотря на ранний час, представил своих четырех Шестых — двоих судей и двоих для фехтования. Клеймовщик и портной тоже были подняты с постелей. Он салютовал Ннанджи как старшему. Потом предложил начать с сутр, сославшись на недостаточность света, прекрасно зная, что Ннанджи силен в них. Судьи проявили понимание, спрашивая самые легкие. Если экзаменаторы фехтования еще не поняли намека, то им должно было стать все ясно, когда они увидели, что во дворе не сняты перегородки, значит, соперники будут стеснены в движениях и поединок пройдет не в полную силу.
Первый экзаменатор был и вправду хорошим Шестым, но он был гораздо старше Ннанджи, и тот просто замотал его, откровенно протянув время, кроме того, он не привык к таким поединкам, ему откровенно не хватало места.
Второй противник разгадал тактику экзаменуемого и повел и вправду тяжелый бой, в котором-то и прозвучали упомянутые слова, когда поединок дошел до спорной точки. Такое встречается часто — для того и нужны судьи. Но Уолли был бы в этом случае не на стороне Ннанджи.
И все же это были тяжелые поединки, раз он обратил внимание на их детали, — в голове его кружились тысячи мыслей, пока он стоял у изгороди, испытывая непреодолимое желание походить между статуй и скамей. Сонные зрители стали появляться на балконах, разбуженные звоном металла.
— Достал! — крикнул Ннанджи.
Судьи согласились.
Ннанджи добился шестого ранга! Уолли шагнул вперед, чтобы поздравить его, недовольный откровенной подтасовкой. Одновременно его забавляло то, что только для его названого брата были сделаны исключения из правил. Это был наглядный урок разницы между долгом и предпочтением — Тиваникси выглядел очень довольным собой.
Портной с поклоном поднес зеленый килт. Ннанджи примерил его и удивился, что он сшит прямо по нему. Портной склонился ниже и улыбнулся:
— Лорд Тиваникси привел Второго, который был сложен как ваша честь.
Так, значит, его специально сшили ночью? Уолли посмотрел в глаза Тиваникси, и тот отвел взгляд. Ннанджи скинул свой красный и облачился в зеленый, улыбаясь, польщенный таким вниманием. Потом он сел на скамью перед клеймовщиком, поставившим перед ним свой стул. Уолли не мог выразить своих чувств, не устраивая скандала, поэтому он ограничился тем, что поблагодарил и отпустил судей.
— Твои приказы на день, мой сеньор? — невинно спросил Тиваникси. — С чего начать?
— Я бы хотел встретиться с советом как можно скорее, — сказал Уолли, — потом с Шестыми. Улицы патрулируются как всегда, я надеюсь? — Он подумал. — В городе должны быть воины в отставке?
Кастелян озадаченно кивнул:
— Они все время крутятся возле ложи.
— Найди среди них похожего на нашего колдуна, срочно приведи к присяге и доставь на борт «Сапфира».
Тиваникси расхохотался:
— Провести его в цепях по улице? Оркестр играет. Толпа свистит.
Уолли кивнул. Этот человек быстро соображает.
— Как думаешь, может, еще одного двойника посадить в тюрьму?
Уолли усмехнулся и сказал, что этого делать не стоит.
— Входит ли кто-нибудь из этих воинов в совет старшин? Или город управляется другими людьми?
— Один из таких — портовый комендант, мой сеньор.
— Великолепно! — Уолли и не надеялся на подобное. — Приведи его тоже к присяге. Если нужно, мечом.
Кастелян нахмурился, стараясь понять.
— Мы должны узнать официальный размер платы за стоянку, — объяснил Уолли. — Такой корабль, как «Сапфир», платил два золотых за стоянку в колдовских портах и пять — у воинов. Разница существенная.
— Мой сеньор? — Тиваникси все еще не понимал.
— Колдуны вынуждены были позаботиться о честности своих портовых служб, они стремятся поддерживать торговлю, а корабли не очень жалуют их порты. Мы же просто соберем портовый налог Касра. Нам нужно только узнать официальные отчисления городу. Если, например, они — два золотых, то мы отдадим их городу, а три заберем на нужды сбора. Это решит финансовую проблему.
Тиваникси тихонько охнул. И чуть не хлопнул своего сеньора по плечу, но удержался и хлопнул себя по бедру:
— Блестяще, мой сеньор! Я присмотрю за этим! Досточтимый Фиендори годится для такой работы!
Он ушел почти подпрыгивая. Уолли посмотрел ему вслед. Дело могло оказаться не таким простым, но, может, у него будет время придумать, как выцарапать совсем уж скрытые доходы. Подошел Ннанджи, улыбаясь и потирая лоб тыльной стороной ладони.
— Мои поздравления еще раз, Досточтимый Ннанджи, — сказал Уолли. — Ты выглядишь вполовину младше, чем нужно для такой должности, но, думаю, ты с ней справишься.
— Спасибо, брат! — Потом спросил:
— Теперь нельзя сказать, что мне сделали поблажку?
— Думаю, нет, — осторожно сказал Уолли, — ты был выдающимся Пятым и теперь дотянулся до Шестого. Что же касается спорного касания, — добавил он, — то не берусь оспаривать утверждения.
Глаза Ннанджи холодно вспыхнули.
— Спасибо, брат, — сказал он, — заверяю тебя, что я не ощутил укола.
Уолли почувствовал раскаяние. Ннанджи никогда не лгал в таких вопросах. И по этой причине он мог и не заметить махинаций Тиваникси.
— Тебе нужна рапира подлиннее, — сказал он примиряюще.
Ннанджи покачал головой:
— Она длиной с мой меч.
Он поднял, как положено при измерении длины, свой меч так, чтобы на вытянутой руке тот коснулся его груди, и удивленно уставился на Уолли.
А Уолли замер потрясенный.
— Когда мы покупали тебе этот меч в оружейной храма, твои глаза ведь не были на одном уровне с моими?
Он не заметил, как прибавил в росте его подопечный, во-первых, потому, что это происходило постепенно, а во-вторых, потому, что вместе с увеличением длины тела наросли и мускулы, раздались плечи. Все эти ежедневные упражнения в фехтовании дали свой результат.
— Скажи, Ннанджи, в вашем Мире всегда так растут?
Ннанджи снова покачал головой. Его глаза теперь были не только на одном уровне с глазами Уолли, но и сияли тем же скрытым светом.
— Нет! Конечно, нет! Это, должно быть, чудо, сотворенное для меня, брат!
— Это все Линина кухня! — Уолли хотел было показать, что не видит в этом ничего необычного, но он чувствовал вину перед Ннанджи за то, что усомнился в нем. — Пойдем, — сказал он, — я достану тебе новый.
И тут же подпрыгнул от звуков «Воинов Прекрасным Утром», которые выводил горнист.
Уолли направился в музей, задержавшись на полдороге, чтобы прихватить трех заспанных, протирающих глаза юнцов из ближайшей спальни. Они были нужны ему, чтобы отодвинуть стол от дверей. Потом он их отослал, исполненных почтения к его рангу и недоумевавших, зачем нужно было двигать этого монстра. Дверь агонизирующе заскрипела, и Уолли ввел Ннанджи внутрь.
Длинная комната была еще холоднее, чем раньше, темнее и пыльнее и производила еще более угнетающее впечатление. Глаза Ннанджи расширились, когда он увидел, куда они пришли.
— Здесь есть Чиоксин, — сказал Уолли, — полагают, что рубиновый. Но думаю, остальное неизвестно кому принадлежало. Выбери себе меч.
Ннанджи уставился на длинную стену, увешанную мечами.
— А это не будет воровством, брат?
— Не думаю! Кому все это принадлежит?
— Ложе? Касте? Богине?
— Ну? — вопросил Уолли. — А ты лорд-сеньор Ее сбора. Я уверен, что Она хочет, чтобы у тебя был хороший меч. Выбирай же.
— О! — воскликнул Ннанджи, зубы его сверкнули во мраке, когда он улыбнулся. — Ладно, я оставлю здесь свой старый меч, победивший при Ове, — очень исторический. Ну, давайте посмотрим.
Они несколько раз померили его рост, чтобы прикинуть длину оружия, и разбрелись вдоль стен. Как Уолли заметил еще раньше, здесь было удивительно много длинных мечей. Некоторые были покрыты ржавчиной, но лучшие клинки были не повреждены и сохранились неплохо. Довольно скоро Ннанджи сказал:
— Этот!
Уолли поднес его к окну, повертел во все стороны, проверил сталь, наконец сказал «да». Меч этот был, пожалуй, даже получше предыдущего.
— Теперь нам надо найти кого-нибудь, кто бы тебе его вручил. Думаю, любой почтет за честь. Тиваникси, Боарийи… даже Катанджи, если хочешь. Может быть, Тана?
— Ты мне не показал еще знаков Шестых, наставник, — застенчиво сказал Ннанджи.
— Правда! Их шесть, — Уолли принялся перечислять:
— Вызова, обета, тревоги, готовности помочь, знания и тайного смысла.
Естественно, ему потребовалось их показать лишь раз.
— Это все! — закончил он. — Тайных знаков седьмого ранга не существует. Если Седьмой хочет подать сигнал Седьмому, он использует эти.
— А почему? — спросил Ннанджи, явно имея что-то на уме.
— Думаю, потому что Седьмые не так часто встречаются.
Ннанджи усмехнулся:
— Ну что ж! Теперь я — Шестой, и ты не наставник мне больше. — Вторая клятва прекращала свое действие, когда подопечный двигался дальше. — Ты разрешишь мне присягнуть тебе снова?
— Конечно, почту за честь! Я уверен, что ты станешь Седьмым, может быть, сразу же после сбора.
— Спасибо! — Ннанджи не имел на этот счет никаких сомнений, — Но сейчас ты не мой наставник и можешь вручить мне этот меч… если согласишься. Мне бы хотелось этого, брат.
— Хорошо, — сказал Уолли, хотя он подозревал, что это и нарушает сложившиеся традиции — он только временно перестал быть наставником Ннанджи.
Он опустился на одно колено и протянул меч, сказав, как требовал древний ритуал:
— Живи с ним. Служи Ей им. Умри, сжимая его.
Он подумал о юном Арганари, которому вручали топаз Чиоксина.
— Он станет моей честью и гордостью. — Традиционные слова, но для Ннанджи они были наполнены смыслом, как ни для кого другого.
Он вложил меч в ножны, потом взял свой старый и укрепил на стене.
— Могу я принести вторую клятву. Лорд Шонсу?
— Попозже, Досточтимый Ннанджи, — сказал Уолли, — и еще нам с тобой нужно будет подумать о новых подопечных. И телохранителях. Колдуны очень скоро начнут отвечать.
Когда они спустились вниз, во дворе ложи уже царила суета. Рабы качали два насоса, наполняя две большие лохани, в которых мылись голые воины. Другие рабы разводили огонь в железных печурках, собираясь готовить завтрак. Ннанджи нужен был точильщик — наострить новый меч — и он послал Первого привести его. Большая партия воинов, ведомая Боарийи, его дядей и дюжиной Шестых, вошла с улицы.
Возле локтя Уолли возник Тиваникси.
— Я поговорил с Фиендори, мой сеньор. Портового коменданта скоро доставят сюда с эскортом. — Он рассмеялся. — Думаю, старшинам найдется, что сказать по поводу этого акта.
— Почему же? — спросил невинным голосом Уолли. — Мы предоставляем им услуги.
Тиваникси усмехнулся. Потом кивнул в сторону вошедших:
— Деньги защитят тебя от другого сбора, мой сеньор. Лорд Боарийи не может обеспечить пищей своих людей. Может, пригласишь их к завтраку?
— Совершенно ясно. Дадим им еще несколько дней. Пока ничего не говори.
Но это было приятно. С деньгами он сможет удержать Боарийи.
Боарийи подошел поздороваться и салютовал как равному. Его бесстрастное лицо украшала голубая повязка с семью мечами, нарисованными на ней углем. Уолли ответил ему. Потом принял салют Зоарийи, во взгляде которого читались отпор и подозрительность. Ннанджи был все еще занят с точильщиком. Тиваникси проследил взгляд Уолли.
— Мы сейчас можем пройти в совет, мой сеньор, если хочешь, — сказал он, — нас ждут. К сожалению, Ннанджи не может появиться прилюдно с Седьмыми, пока они не принесут ему клятвы.
Уолли согласился. Тиваникси показывал дорогу. Они вошли в здание через дверь, ближайшую к выходу на улицу, и прошли через другую в длинную анфиладу комнат. С одной стороны были окна, заваленные кухонным мусором, с другой — панели, в основном, старого дерева. Потолок покрывала паутина трещин.
Все комнаты уже были полны стоящих, сидящих на скамьях и стульях, ругающихся и смеющихся воинов. Когда входили старшие, они вставали, гремя стульями и сапогами. Среди этих среднеранговых, к удивлению Уолли, оказался Катанджи.
Его белый килт был грязен и измят, волосы выбились из-под заколки, глаза красны, но, увидев Уолли, он улыбнулся, и вид у него был совершенно спокойный. Все еще оставаясь мальчиком-героем, он, похоже, развлекал компанию рассказами, хотя наверняка и не спал всю ночь. Чем сейчас занят этот дьяволенок? Не испытывая никакого желания расспрашивать, Уолли просто кивнул ему, улыбнулся и прошел дальше.
Это все было еще вестибюлем. Дверь в дальнем углу вела в меньшую по размерам квадратную комнату, хотя она тоже была огромной. В дальнем углу ее находился громадный каменный очаг, забитый доверху старой золой. Три стены покрывали панели, на четвертой находились окна. Грязный серый ковер только частично закрывал пол с выбитыми плитками. В центре был составлен круг из семи стульев. Возле стены, находящейся против окон, стояли громадный сундук, парчовое кресло… и, как ни удивительно, кровать, покрытая старым меховым одеялом. Тусклые бронзовые зеркала висели возле двери. Совершенно очевидно, что эта запущенная, душная комната использовалась в разных целях.
Три Седьмых поднялись и салютовали. Самым примечательным был престарелый Чинарама, сгорбленный и забавно смотрящийся рядом с его более молодыми товарищами. Его хвостик был бел и редок, перевязь плохо держалась, но быстрые глаза смотрели ясно. Движения его были угловатыми, возможно из-за артрита. Старик мог оказаться дельным советчиком. Хотя его лицо отнюдь не выражало дружеских чувств. Значит, сторонник Боарийи.
Потом там еще был Джансилуи, тридцатилетний, с квадратным подбородком, грубосколоченный, с еще не зажившей последней лицевой меткой. Он выглядел менее враждебно, не исключено, что ему было все равно, кто будет сеньором.
Линумино был старше, около пятидесяти, начавший полнеть. Одна половина его лица была изуродована шрамом от удара меча, который разворотил его бровь и скулу и, возможно, еще часть нижней кости. Кожа в этом месте была воспаленной и покрытой белыми разводами. Чудо, что еще его глаз остался цел. Он не был так равнодушен к предводительству, салют его был холоден и формален. Еще один сторонник Боарийи. Уолли подумал, кого бы из этих Седьмых можно попросить проэкзаменовать Ннанджи; если откинуть старого Чинараму, оставались этот громобой Линумино и, возможно, Зоарийи, который был близок к отставке.
Уолли пригласил их сесть. Подозрение висело в воздухе, как тяжелый запах. В судилище поединка Богиня доказала его невиновность, но при этом бой был почти смертельным, да и суд поединком в любом случае не был удовлетворен. Они не доверяли ему полностью; они должны ему подчиняться, но подчиняться можно и по доброй воле, и вынужденно — как, например, Тиваникси помог продвижению Ннанджи.
Он подумал, что хотя Ннанджи и получил новое звание и скоро придет сюда выслушать присягу, в совете он все равно, будучи Шестым, заседать не сможет. Но Уолли предполагал поручить ему несколько особых дел.
Сразу же он приступил к разговору о деньгах, объяснив, каким образом воины смогут извлечь пользу из неофициальных поборов за корабельную стоянку. Все заулыбались.
— Так, значит, ты одним махом разрешил эту проблему, мой сеньор? — спросил Чинарама.
— Подождите, — сказал Уолли. Он должен был вернуться к более трудным вопросам. — Лорд Боарийи, ты принес только первую клятву. Я хотел бы видеть тебя полноправным членом этого совета, а твоих вассалов — членами сбора. Я прошу…
Ннанджи никогда не стучал в двери. Он решительно прошагал вперед, оставив за собой болтаться и скрипеть очередную. Он был хмур. Седьмые поднялись с помрачневшими лицами.
Он вытер руки о свой новый килт. Потянулся за своим мечом. Отдал Лорду Боарийи салют, как старшему, потом в замешательстве посмотрел на Уолли и замер в ожидании.
Кто кому должен салютовать? Проклятая четвертая клятва спутала все ритуалы. Поколебавшись, Уолли представил Ннанджи Чинараме, они обменялись салютами и ответами.
— Теперь позволишь принести тебе третью клятву, Досточтимый Ннанджи? — проскрипел Чинарама.
— Это смущает меня, милорд, — сказал Ннанджи высоким голосом, — принять подобную клятву от такого почтенного сеньора, как ты, но похоже, что положение Лорда Шонсу…
Уолли увидел ужас в глазах Боарийи и Тиваникси. Он проследил их взгляды и увидел, что Ннанджи дотронулся до мочки левого уха, засунул большой палец правой руки за пояс и чуть согнул правое колено.
Ннанджи показывал секретный знак вызова Чинараме.
Что? Он в своем уме? Нет, конечно, — он должен был бы сначала пригласить судей, да и простая вежливость требовала, чтобы он хотя бы спросил того, кого вызывает, да и в любом случае это было не дозволено…
Ннанджи все еще продолжал нести какую-то чушь о клятвах. Чинарама не обращал никакого внимания на знак. Потом почувствовал вокруг себя какое-то напряжение и тревожно огляделся.
Уолли выхватил левой рукой свой меч и приставил его к горлу старика.
— Подними руки! — взревел он, отводя Ннанджи в сторону свободной рукой. — Говори, Ннанджи!
— Я обвиняю этого человека в самозванстве.
Чинарама скривил губы в усмешке:
— Неужели и у некоторых воинов есть мозги?
И тут же прорвался фонтаном ругательств и проклятий, в которых вылилась вся застарелая вражда к воинам, словно гной потек из раны, когда он выкрикивал о насильниках и убийцах, ворах, извращенцах и тупоголовых громилах… Это было противно до тошноты, но Уолли позволил ему выговориться до конца; и он не отводил меча. Допрашивать никого не было нужно — человек сам себя выдал.
— Лорд Зоарийи, — сказал Уолли. — Встань сзади него, остальные — по бокам. Теперь снимите с него перевязь. И килт.
— Это необходимо? — поморщился Боарийи.
— Да, — сказал Уолли, не отрывая взгляда от полных ненависти глаз, устремленных на него. — Его заколку тоже! Покажи руки!
Самозванец показал.
— Много доблести здоровенным молодым воинам издеваться над стариком, — криво усмехнулся он.
Только лишь когда Чинарама оказался голым и все вещи колдуна были отброшены так, чтобы он до них не дотянулся, Уолли опустил свой меч. Он огляделся. На лицах окружающих были написаны ужас, страх, стыд и ярость.
— Позже я покажу вам кое-какие колдовские фокусы, — пояснил он им свои действия, голос его охрип. Это становилось смешным — заниматься подобными объяснениями второй раз еще до конца недели. — Как ты узнал, Ннанджи?
Ннанджи взирал на Чинараму со смесью брезгливости и презрения.
— Катанджи сказал мне, брат.
— Катанджи? Но как…
— Помнишь, на «Грифоне» ты показывал нам кое-какие из колдовских штучек. Ты испачкал тогда пальцы. Вчера Катанджи был со мной, когда я представлялся этому… человеку. У него оказались такие же метки на пальцах. Я не заметил, а Катанджи ничего не сказал, но потом пошел за ним. Он направился в лавочку и пробыл там достаточно долго. Там, во дворе, — голубятня…
— Голубятня? — непонимающе повторил Боарийи.
— Мы не понимаем, но благодарим, мой сеньор Ннанджи, — сказал Тиваникси, — тебя и твоего брата. И тебя, мой сеньор Шонсу. Мы перед тобой в большом долгу.
— Что с ним делать? — поинтересовался Зоарийи.
— Для начала поместим в безопасное место, — сказал Уолли, повернулся и пошел к двери. Его угнетала мысль, что шпион проник в совет, впрочем, почему бы и нет? Все, что Чинараме было нужно, — это выучить салюты и клятвы, которые общеизвестны. От него не требовалось воинского мастерства. А ошибки он всегда мог списать на провалы старческой памяти. Совершенно ясно, что молодые должны были относиться к нему как к старому младенцу. Они, не ведая, сами же защищали его. Он и передавал Ротанкси все о сборе, а также о значении седьмого меча. Теперь, когда его разоблачили, все стало ясно. И кто же? Катанджи, конечно! Вот зачем он, оказывается, брал его в экспедицию на «Грифоне»: его глаза ничего не оставляют без внимания, даже запачканные чернилами пальцы.
Уолли уже дотронулся до дверной ручки, как вдруг услышал какой-то шум за спиной и мгновенно обернулся уже с мечом в руках. Чинарама упал на пол, сраженный рукой Ннанджи. Нож звякнул об пол у ног Уолли.
Все молчали, пораженные. Какое-то мгновение единственными звуками в комнате были предсмертные хрипы колдуна. Затем по телу пробежала судорога, и он затих. Боарийи стоял с обнаженным мечом, Тиваникси держал руку на рукоятке.
Уолли сказал:
— Спасибо, Ннанджи. — Голос его дрожал.
Ннанджи поднял глаза от тела. Он посмотрел на Уолли и улыбнулся. С его нового меча еще капала кровь.
Уолли наклонился поднять нож. Он был маленький и выглядел смертельно острым, но Уолли не стал пробовать его пальцем, потому что лезвие было чем-то вымазано. Вроде того, что он нашел у Ротанкси. Обычные колдовские принадлежности?
Мрачная комната с ее покрытыми грязью окнами, гобеленами на панелях, старым очагом — все это внезапно невероятно резко предстало перед его глазами. Уолли побывал на пороге смерти. Они бы положили его на эту грязную кровать. Может быть, это была комната Шонсу и на этой кровати лежала Доа, дожидаясь, когда ее любовник вернется из борделя. Он надеялся, что его дрожь не слишком заметна, хотя, скорее всего, скрыть ее не удалось.
Он едва избежал опасности, только невероятная быстрота реакции Ннанджи спасла его.
— Лорд Шонсу! — сказал Боарийи, покраснев. — Я был не прав, очень не прав! Я хочу принести тебе третью клятву.
Ннанджи вытер меч о килт Чинарамы. Все улыбались, подозрения были забыты. Досточтимый Ннанджи сорвал маску со шпиона, а шпион пытался убить Лорда Шонсу, — теперь не оставалось никаких сомнений в их честности.
— Досточтимый Ннанджи, — продолжал Боарийи, — я никогда не видел такого поразительного примера воинского мастерства. Я на год отстаю от тебя.
Он перешагнул через тело и протянул руку в восхищении. Ннанджи убрал свой меч и пожал ему руку, ослепительно улыбаясь гиганту снизу.
— Присоединяюсь к этим словам, — сказал Тиваникси, — я еще только дотронулся до меча. Потрясающе! Нож — это колдовство?
— Думаю, он был у него в сапоге, — сказал небрежным тоном Ннанджи.
— Могу я принести тебе третью клятву. Лорд Шонсу? — спросил Боарийи.
— Подождите! Милорды! — Зоарийи сиял. — Разве сейчас не время для тысяча сто тридцать девятой?
Наступила пауза, во время которой все пятеро спешно пересчитывали клятвы. Потом лица расцвели улыбками и раздался хор согласия.
Ннанджи, озадаченный и растерянный, смотрел на улыбающиеся лица и на Уолли. Уолли совсем не хотелось улыбаться. Седьмые нашли способ обойти их дурацкие иерархические проблемы ценой обращения Ннанджи в посмешище. Он было попытался сохранить бесстрастное выражение лица, но все с надеждой ждали его решения. И совершенно не было возможности обмануть это ожидание. Ннанджи снова спас ему жизнь.
Он должен согласиться.
Он повернулся к Ннанджи и поднял свой меч. Ннанджи удивленно сморгнул.
Уолли помолчал, а потом начал:
— Я — Шонсу, воин седьмого ранга, лорд-сеньор сбора в Касре, и я благодарю Высочайшую…
Его прервал удивленный вопль Ннанджи, остальные же захохотали.
Это было приветствие равному.
Глава 4
Тана шагнула под арку и остановилась, оглядывая шумный, переполненный людьми двор с его затененными коробками балконов. Воины фехтовали, тянули сутры, спорили, пели, ругались… замечательно! Мужчины во всей красе.
Она оглянулась на Джию. Та держала в руках узел и старалась не казаться испуганной.
— Не волнуйся! Ты же принадлежишь Шонсу. Только помни об этом и ничего не бойся.
Джия улыбнулась и не слишком уверенно кивнула. Тана и сама-то не могла до конца побороть внутреннюю дрожь. После Иока она не могла смотреть спокойно на этих сухопутных. Она, конечно, знала, что сейчас эти воины связаны третьей клятвой и строгими мерами относительно тех, кто обижает мирное население. Но защищает ли это женщин воинов? Кроме того, Джия принадлежала Шонсу, а она — Ннанджи. Но многие ли знают об этом?
Какие-то юнцы, проходя мимо лестницы, увидели их и, восхищенные, остановились. Опасными они не выглядели. Скорее смешными.
— Войдем, — сказала Тана и начала спускаться по ступеням.
Им было велено ждать на лестнице. Это было не так просто, потому что вскоре вокруг собралась молодежь — гогочущая, дурачащаяся, прозрачно намекающая на возможность уроков по правильной постановке выпада. Нахальные молодые люди, уверенные и самонадеянные, гордые тем, что Богиня позвала их на Свой сбор. Первые и Вторые начали эту потеху, потом к ним присоединились Третьи, образовав внешний круг. Нет, вреда они пока не причиняли. Парочка из них, правда, подошла совсем близко, шутки их были совсем уж острыми. Джие было труднее, она не могла отшучиваться. Сама же Тана даже получала некоторое удовольствие, парируя словами не хуже, чем рапирой. Все это лишний раз давало ей понять, как невозможно молод был Ннанджи для своего звания. Ей очень хотелось знать, чем там у него все кончилось. Если он провалится, годовое ожидание убьет его. Он его не вынесет.
Фанфары! Что теперь? Двор затих, лица повернулись к балкону с трубачами. Вышел совет — Шонсу, огромный и выглядящий очень бледным, сразу за ним Ннанджи. В зеленом килте! Он сумел! Джия возбужденно схватила руку Таны и прошептала поздравления. Они теснее прижались друг к другу. Ннанджи — Шестой! Сегодня вечером — праздник!
Потом вышли другие. Нет, не все — старика не было. И Катанджи. Что он там делает?
— Досточтимые Мастера… — Коротконогий герольд принялся читать послание.
— Сухопутные! — досадливо прошептала Тана на ухо Джие. — Они так любят всю эту помпу, правда?
Затем герольд объявил о разоблачении Чинарамы как колдуна. Тана подскочила от рева мужских голосов, затопившего все вокруг, но они с Джией тоже присоединились, улыбаясь друг другу и внося высокие ноты в общий хор.
Они чуть было не пропустили следующего сообщения. Оно было о том, что Ннанджи убил шпиона; это звучало так, как будто Шонсу еле избежал гибели. Тана обняла побледневшую Джию.
— Сутра тысяча сто тридцать девятая… выдающееся мужество или воинское искусство, проявленное перед лицом врага, являются достаточным основанием для продвижения…
Она внимательно вгляделась в улыбку Ннанджи, и все вокруг сразу заговорили — она не верила своим ушам. Седьмой? Теперь уже Джия крепко обняла ее, значит, это правда. Она добилась! Она всегда знала, что добьется!
Конечно! Как она могла сомневаться? Теперь, когда это действительно случилось, казалось, что так и должно быть всегда.
— Я тоже заполучила себе Седьмого, Джия! — сказала она, и рабыня кивнула и засмеялась вместе с ней.
Вокруг было много разговоров.
— Никогда не слыхал о подобном…
— Ты хочешь сказать, что он не доказал…
— Что касается сутр…
— Этот ржавый…
Она вглядывалась в лица. Молодые смеялись, улыбались, но старые хмурились. А что вы думали? Лорд Ннанджи? Хорошо звучит! Это уже о его брате — теперь было очень плохо слышно и еще хуже видно, так как толпа шумела, плотно окружив их. Третий? Отлично, верный Катанджи!
Несколько глоток затянули припев из песенки о нем, но были остановлены строгими взглядами старших. Члены совета удалились.
Лорд Ннанджи!
Ей хотелось плясать под звуки труб. Погодите, еще Том услышит об этом!
— Ах, иди сюда! Только один взгляд! — сказал какой-то голос за ней. Но она не обратила на него внимания. Высокий Четвертый с хорошо развитыми грудными мышцами как раз спрашивал ее о Ннанджи, и она гордо отвечала, что да, она — его. И тут Джия не то вскрикнула, не то взвизгнула, и Тана стремительно обернулась и не увидела ее в сплошном море мужских плечей, хвостиков и рукояток мечей. Потом она сумела разглядеть, что двое Вторых уже сорвали с Джии одежду и тянут за узел, которым она прикрывается. Вокруг смеялись, раздалось несколько сердитых выкриков, Тана схватила Четвертого и закричала, что это — рабыня Шонсу и сейчас случится страшное.
Так и произошло.
Откуда взялся Шонсу, она так и не поняла, но он прошел сквозь толпу, как через высокую траву. Люди разлетались от него в разные стороны. Ее тоже сбили с ног, и она сумела выбраться только после нескольких ударов и пинков. Тана в панике бросилась к выходу, проклиная этих мужиков в килтах, пока ее не понесло обратно общим течением, тут появился Ннанджи и крепко схватил ее, и она прильнула к нему.
Лицо его было страшным. Он потащил ее сквозь толпу. Он видел что-то поверх голов, а она ничего не могла разглядеть; тут только она поняла, насколько он ее выше. Она видела только огромную неясную тень Шонсу, мелькавшую над остальными, в то время как она и ее муж продирались сквозь толпу. Воины медленно расступались перед ними, ведь Ннанджи занимал теперь высшее положение, но сейчас здесь более важную роль играли вес и кулаки, хотя Ннанджи и не жалел сил. И наконец они добрались до границы круга.
Двое Вторых стояли на коленях, и между ними кипел Шонсу. Именно кипел, другого слова она не смогла подобрать. Она никогда не видела такого неистовства — это был титан в ярости. Зачем-то он повернулся в ее сторону, и она увидела, что глаза его красны. Невозможно! Он ревел и держал в руках обнаженный меч, меч Чиоксина. Вокруг него было пустое пространство, окруженное скопищем сжавшихся от страха людей. Остальные Седьмые были там же, но, похоже, они не смели говорить, пока говорил Шонсу. Он снова повернулся к ней лицом, глаза его уже не были красны, но… Потом Вторые вытянули головы вперед, седьмой меч поднялся, со свистом рассекая воздух, и она вскрикнула, думая, что сейчас мальчикам отрубят головы, но только лишь их хвостики упали наземь.
— Уведи их! — приказал он белому как мел Четвертому.
— Ннанджи! — спросила он. — Что произошло? Он выглядел почти так же мрачно, как Шонсу.
— Рабство. Он сослал их.
О нет!
Джия, уже одетая, повисла на плече своего хозяина, что-то говоря, он молча оттолкнул ее. Она упала под ноги Лорду Тиваникси. Тот поднял ее.
— Ннанджи! — прокричала Тана. — Они же только играли! Они не собирались делать ничего больше. Раздеть хорошенькую рабыню — что в этом такого!
Тот тяжело посмотрел на нее:
— Шонсу — сеньор. Его приговор окончателен.
Весь сбор сжался от страха. Ярость Шонсу теперь проявилась во всей мощи. Он говорил, обращаясь к Тиваникси, но, наверное, голос его доносился и до гавани.
— Сколько народу спит в ложе?
Тиваникси что-то отвечал, но слышно не было, Тиваникси был так же бледен, как и остальные.
— Скольким выданы ордера?
Похоже, Тиваникси не знал.
— Очень хорошо! Ты возьмешь эту сторону, Зоарийи — ту. Джансилуи, Боарийи, я хочу знать, сколько спален вдоль каждой стены и сколько еще комнат может быть очищено от дерьма. Марш!
Четверо Седьмых бросились в толпу и, как только она перед ними расступилась, кинулись бегом. Потом гром в человеческом облике прогрохотал снова:
— Линумино? Возьми команду Шестых и обойди соседние дома. Нет ли среди них таких, в которых можно сделать спальни? Марш!
Еще один Седьмой побежал.
— Вы все! Те, кто спит здесь, отправляйтесь приводить в порядок ваши спальни! Вы превратили их в свинарники! Вычистите пол, помойте окна, аккуратно застелите постели. Будет проверка, и пусть боги помогут тому, кто не выполнит приказания! Остальные принимайтесь за уборку пустых помещений. Вы! Привести в порядок помещение совета. Вы! Начнете с лестницы!
— Иди! — прошептал Ннанджи Тане и подтолкнул ее к Джие. — Присмотри за ней.
Потом исчез вслед за Шонсу.
Женщины подошли к каменной скамье и тихонько сели. Двор опустел, но топот мужских ног, бегущих по лестнице, наполнял его звуками, как будто он оставался полон. Казалось, никто ничего не понимал в происходящем.
Чуть позже появился Катанджи, улыбаясь несколько нервно.
— Поздравляю! — тихо сказала Тана. Она обнимала одной рукой Джию, рыдающую у нее на плече.
— Спасибо, — сказал несколько рассеянно Катанджи. Он сел рядом на скамью.
— Третий! Как, черт возьми, тебе удалось это провернуть?
— Я не знаю! — Он выглядел растерянным и старался не показать этого.
Глаза его были обведены черными кругами; лицо осунулось. Он судорожно зевал. И Тана догадалась, что эту ночь он провел не в постели.
— Думаю, это Нань, — сказал он. — Они захотели дать ему седьмой ранг, а он отказался, прежде чем продвинут меня. Думаю, так оно и было. Я пообещал выучить сутры, и они сделали меня Третьим. — Он моргнул.
Тана нашла это положение весьма забавным — Ннанджи, пренебрегший ритуалом?
— А как с воинским мастерством? Что случится, если тебе бросят вызов?
Тана никогда не видела такого лица у Катанджи. С минуту он смотрел на свои лубки.
— Я не могу шевелить пальцами, Тана. Я даже не чувствую, здесь ли они, пока не посмотрю на них. Я никогда больше не смогу взять меч в руки.
Она извинилась за то, что не знала об этом.
— Все в порядке. Мне никогда не было так хорошо. Видишь ли, Нань не знал этой сутры раньше. Никто не знал, кроме Седьмых. Но он сказал, что если мужество засчитывается… ну ты слышала, что говорил Шонсу, когда мы были тут последний раз. Так что ему пришлось согласиться, а остальным очень хотелось сделать Наня Седьмым. — Он усмехнулся. — Единогласно! Первый не может иметь личных вещей, а Третий — может!
Раньше это его как-то не останавливало. Она потрогала ожерелье на шее. Он, как всегда, все понял и нахмурился. Потом рассмеялся, и былой огонек снова зажегся в его глазах.
— Это дешевка, — сказал он загадочно. — Пока, мне нужно идти. Дела!
Он подпрыгнул и исчез в окружающей сумятице. Она успела заметить лишь его силуэт, мелькнувший в дверях.
— Две сотни золотых за жемчуг — это дешевка? Двор еще больше опустел и затих. И тут кто-то прокричал посторониться, и стул вывалился с балкона на каменные плиты. За ним последовала сломанная кровать, сразу же с остальных балконов посыпались сломанная мебель, и узлы, и старые коробки. В воздухе заклубились тучи пыли. Двор мгновенно превратился в склад рухляди. Джия подняла красные, заплаканные глаза и посмотрела, куда бы им пересесть.
Из облака возник улыбающийся Ннанджи. На лбу его уже красовались метки Седьмого, но килт еще был зеленым.
— Что, ради богов, тут происходит? — потребовала от него объяснений Тана.
Он уселся сзади нее и небрежно обнял. Мысли о сексе редко надолго оставляли Ннанджи, но сейчас он был возбужден другим.
— Чистка помещений! — сказал он. — Тут оказалась куча места для того, чтобы разместить сбор. Просто Тиваникси не смог это организовать, а Шонсу сделал это. Он пригрозил выпороть тех, у кого будет грязный килт, поэтому половина из них разделись — ты хочешь уйти или останешься любоваться этим?
Тана взглянула на Джию:
— Мы можем оставить узел и уйти?
Он кивнул. Улыбка его приобрела угрожающие размеры.
— Я присмотрю за ним. Но вы потеряете массу удовольствия. Сейчас он говорит об умывании, гигиене и кухне! Он собирается послать рабов Тиваникси купить новые постели и дает им на это деньги. Он заставил молодых готовить еду и чистить все вокруг. И только лишь воинам разрешается находиться на территории ложи, даже герольды могут проходит только под конвоем. — Он рассмеялся. — Хорошо, что ты не его вассал.
Она с изумлением посмотрела на него:
— И ты думаешь, это не унижает достоинства воинов?
Он покачал головой:
— Никаких поединков! Ни одним человеком больше не было приведено к третьей клятве. Все это есть в наших сутрах. Им явно было нечем заняться. Спасибо, Джия.
Джия подняла распухшее и заплаканное лицо, глаза ее были полны слез, но смотрели изумленно. Ннанджи снова улыбнулся:
— Он потерял терпение. Надо бы ему делать это почаще. Сбор наконец понял, что у него есть сеньор.
— Но, Благор… Лорд Ннанджи. Он же отдал этих двух воинов в рабство. Он ведь ненавидит рабство.
Ннанджи сердито нахмурился:
— По правилам он должен был их убить! Это пошло бы только на пользу сбору, Джия. Они нарушили приказ сеньора. Ему действительно нужно было их убить; я бы убил. Но надеюсь, на остальных рабство подействовало сильнее; а их наставники понижены на один ранг и осуждены вывозить нечистоты вплоть до дальнейшего распоряжения. — Он усмехнулся. — Я бы не стал больше думать об этом.
Потом он повернулся в сторону гор рухляди на балконах и куч мусора под ними.
— Здесь есть невероятные неряхи, такие же, как в храмовой гвардии, по крайней мере некоторые. Не много, впрочем.
Тана встала. После этого сумасшедшего дома «Сапфир» казался тихим прибежищем. Ей надо бы увести отсюда Джию, а потом пойти присмотреть себе платье для бала. Услышав об этом, Джия снова залилась слезами.
Но… Лорд Ннанджи! Ее муж выиграл свой седьмой меч.
Глава 5
Длинный вестибюль был теперь вычищен, по крайней мере на первый взгляд. Очаг был выметен, пыль стерта. Панели тщательно протерты там, где могли достать люди, вставшие на стул, хотя выше этого уровня остались пыль и паутина. Окнам возвращена относительная прозрачность.
Притон переродился в трудолюбивый муравейник, деятельность которого в основном переместилась наружу, во двор. Одна цепочка муравьев сносила мусор к костру посередине площади, другая же возвращалась. Здесь были также и те, кто квартировал раньше у горожан, а теперь возвращен на место. Почти на каждом балконе мыли окна. На самом дворе стучали молотки — срочно строились уборные и душевые. Через две улицы, в заброшенном храме, разместили женщин.
Уолли приказал поставить посреди комнаты стол, шесть стульев перед окном и два ряда стульев по другой стороне. Тридцать девять — для тридцати девяти Шестых. Первые, занятые на этих работах, находили эти переоборудования странными. Для Уолли же это был длинный, узкий лекторский зал. Следующий слайд, пожалуйста. Он потерял терпение и не чувствовал вины за это… не очень. Ннанджи одобрял, и это обнадеживало.
Этот молодой человек уже восседал на одном из стульев, скрестив ноги и вперив глаза в пространство. Ничто не могло омрачить этот день для Ннанджи, Лорда Ннанджи, воина седьмого ранга. Он достиг предела своих желаний, осуществил мечту любого мальчишки Мира. Вероятно, он был самым молодым Седьмым за всю историю Мира. Чем он будет заниматься оставшуюся жизнь?
Начали собираться Шестые, напуганные, запыленные и, возможно, внутренне сопротивляющиеся, но все-таки послушные. Они заполняли два ряда напротив окна, начиная с концов, так что опоздавшие вынуждены были сидеть в центре, в непосредственной близости от грозного сеньора, если он вздумает перегнуться через стол. Потом пришел последний Шестой и последний член совета, и дверь закрыли. Каждый застыл в мрачном ожидании.
Уолли повернулся к Ннанджи и потребовал:
— Четыреста восемнадцатая?
Ннанджи удивленно прикрыл сияющие глаза и послушно запел сутру. Уолли прервал его и обратился к Боарийи, который сидел рядом:
— Триста двадцать вторая.
Когда он покончил с Седьмыми, то подошел к нервному, слишком молодому Шестому, сидящему в самом конце переднего ряда, и потребовал семьсот двадцать девятую…
В конце концов он вернулся к своему столу и облокотился на него.
— Ну вот, — одобрительно сказал он, — среди вас нет колдунов!
Ответом были несколько нервных улыбок.
— В следующие два-три дня каждый из вас проверит своих подопечных подобным образом и убедится в том, что они проверили своих. Если вы найдете человека, не знающего сутры, возьмите его на заметку.
Он оглянулся вокруг и увидел, что люди кивают головами, соглашаясь с его доводами.
— Кто-нибудь из вас видел колдуна до вчерашнего дня?
— Нет.
— Ну так я расскажу вам, как бороться с колдунами. Есть два способа. Что говорят об этом сутры?
Губы задвигались, брови нахмурились. Тишина. Сутры ничего не говорили о колдунах. Осторожно Уолли повел их через логические обороты. Колдуны не воины, значит, с ними нельзя бороться обычным путем — вызова и поединка; колдуны и не гражданские, к ним нельзя было применять доброту, вежливость и твердость, как оптимистически советовали сутры. Их нужно было определять как вооруженных гражданских, что является преступлением, значит, к ним можно применять все. Абсолютно все.
Он повысил голос, чтобы перекричать стучащие молотки.
— Первый прием — это скорость. Лорд Боарийи, не мог бы ты помочь?
Он поставил худощавого великана рядом с собой и показал на дверь в дальнем конце длинной комнаты, ведущую в помещение совета.
— Сейчас мы проведем соревнование, милорд. Представим, что колдун появился в этих дверях. Кто первый из нас сможет убить его?
Боарийи взглянул на него недоверчиво, а потом с некоторой долей иронии. Аудитория оживилась. Соревнования — это они понимали.
— Лорд Тиваникси, подашь нам сигнал? Тиваникси дал волнению улечься, два великана замерли в ожидании, потом скомандовал:
— Вперед!
Боарийи бросился вперед, словно спринтер, выхватил свой меч, но, когда он был еще на полпути, нож, пущенный Уолли, уже вонзился в дверь. Боарийи замер и повернул обратно, лицо его пылало.
— Ты убит, милорд, — сказал Уолли, — сожалею.
Публика смотрела с молчаливым неодобрением. Ножи — особенно скрытые ножи — были наипреступнейшей мерзостью из самых глубин демонической помойной ямы.
Наконец Зоарийи произнес то, что Уолли ожидал услышать:
— Одно дело попасть в дверь, мой сеньор, другое — в человека.
— Ннанджи! — крикнул Уолли. — Колдун! — И указал пальцем на дверь, как собаке показывают цель.
Мысли Ннанджи бродили не так уж далеко, как казалось. Ноги он скрестил для того, чтобы нож было быстрее достать из сапога. Он встал, метнул его и снова уселся, бессмысленно улыбаясь. Нож вонзился в пальце от ножа Уолли. Аудитория хором воскликнула:
— О-о-о!
— Надо же, — сказал Уолли, разглядывая удачный удар. — Лорд Ннанджи еще более силен в искусстве метания ножей, чем я.
Шестые восприняли эту мысль с интересом. Он медленно подошел к ножам, вынул свой и спрятал его в сапог, потом вынул нож Ннанджи и бросил его так, что он воткнулся прямо перед ним — Ннанджи мог взять его, не вставая. Часы тренировок на «Сапфире» не прошли даром, хотя он предполагал совсем другое применение полученному мастерству.
— Если вы станете бороться с колдунами честным путем, они будут каждый раз побеждать вас. Я был спасен в Ове Ннанджи и друзьями-моряками, потому что они вооружились ножами. Громовое оружие колдунов еще быстрее и смертоноснее, но оно требует перезарядки. — Потом он сказал:
— Ннанджи, тебе нет нужды все это слушать. Мы простим тебе отсутствие.
Ннанджи встал, радостно кивнул и выбежал в дверь, размышляя о тысячах вещей, которые ему нужно было переделать. Все, что бы ни хотел его названый брат, было хорошо для него.
Когда дверь за ним закрылась, Уолли сказал:
— Еще одна важная вещь для выявления шпионов: будьте внимательны ко всем воинам — морским крысам — они умеют читать по губам, а все мы проговариваем беззвучно слова сутр. Я подозреваю, что морские крысы не слишком сильны в сутрах, поэтому проверяйте их фехтованием — они пройдут этот тест!
Он старался не смотреть на Тиваникси. Лекция продолжалась. Следующий прием, который сеньор велел применять к колдунам, это вытряхивать их из одежд — тогда они становятся безвредны, как тот старик, которого он показывал в храме. Тюк Джии лег на стол, и Уолли вынул оттуда одежду Ротанкси. Он продемонстрировал ее им — длинные рукава, множество карманов, потайные разрезы, позволяющие дотягиваться до карманов сквозь рукава. Потом он стал вынимать вещи, одну за другой, объясняя назначение каждой и пуская по кругу на всеобщее обозрение. Он послал привести бродячую собаку и проткнул ее кинжалом Ротанкси. Собака мгновенно умерла в конвульсиях.
Потом он вынул очки Ротанкси, подзорную трубу — маленький телескоп — и объяснил все про чтение с губ. Он пустил их по кругу, и каждый смог полюбоваться на перевернутое, с цветными ореолами, но все-таки волшебное изображение.
Уолли рассказал о ловкости рук, которую он наблюдал хотя бы вчера.
Он сыграл им несколько нот на серебряной флейте, рассказав, как из-за простой духовой трубки погиб Кандори, Третий.
Он продемонстрировал маленькую коробочку из промасленного шелка со стеклянной насадкой и рассказал, как колдуны могут ослепить человека, брызнув жидкостью из нее одним движением руки, произнося при этом бессмысленные заклинания. Он капнул содержимым коробочки на мертвую собаку, сильный запах кислоты распространился по комнате.
Чернила, перо и пергамент он не показал, но объяснил, что голубей используют для сообщений, поэтому любой голубь может оказаться агентом колдунов.
Он зажег спичку, и это снова оказалось большой сенсацией.
В карманах Ротанкси оказались две вещи, похожие на петарды, но они были непригодны, так как были завернуты в сырую тряпку. Уолли все-таки показал их тоже. Он разрезал одну из них и нашел там смесь черного порошка и свинцовых дробинок.
— Если бы вы только видели, как это действует, — предостерег он аудиторию. — Нужно поджечь вот этот конец, а потом — убегать! Иначе это поранит вас или ослепит. Это породит молнию и много дыма.
Они снова кивнули, заинтригованные, наполовину еще не верящие.
Уолли показал отравленные ножи, один очень тонкий, почти шило, а также безобидные приспособления для фокусов, например гибкие монеты и шелковые цветы, сжимающиеся до малых размеров и потом распрямляющиеся, как пружина. Ознакомил он их и с компасом, вызвавшим большой интерес у тех воинов, кто был связан с судоходством, — моряки знали только два направления: вниз и вверх по течению. Еще там были карманные линзы, и Уолли дал одну из них Шестому, который стал разглядывать их в свете солнца, падающего из окна, пока его одежда не задымилась.
На нескольких бутылочках и пакетиках, назначение которых было неясно даже самому Уолли, красовались загадочные надписи курсивом, которые дразнили его своей непонятностью.
Сегодня он решил как напугать, так и вызвать презрение к колдунам, поэтому он подошел к пистолету. Сначала подробно объяснил его действие.
После чего произвел демонстрационный выстрел через столешницу. Молотки внизу притихли, а потом застучали с удвоенной скоростью.
В заключение он показал модель катапульты, выстрелив камешком через всю комнату, — «игрушку для Виксини», которую он так прилежно мастерил на корабле. Его слушатели были слишком потрясены, чтобы смеяться, как он надеялся.
— Мы будем воевать с колдунами ножами, луками и стрелами, спаренными таранами и большими катапультами, которые будут разбивать их башни, и горячей смолой, которую мы будем заливать им в окна. Они используют голубей — значит, нам нужно обзавестись соколами! Нам нужны всадники, которые могут быстро скакать. Мы будем атаковать ночью, без предупреждения и сзади. С такой тактикой мы сможем победить; без нее — нет. Если колдуны пользуются дьявольским оружием, нам ничего другого не остается.
Наступила долгая тишина, слышен был лишь доносившийся со двора гомон. Он уже решил, что ничего не сработало.
— Триста тридцать человек пытались бороться с колдунами честным путем. Вы поможете мне отомстить за них?
В следующее мгновение он уже уверился в своем полном провале. И тут Боарийи — да пребудет над ним благословение — вскочил и сказал:
— Да!
Тогда остальные тоже поднялись и радостно заулыбались. Эти улыбки, возможно, оказали на них самих большее влияние, чем все, что сделал Уолли.
Тем не менее он теперь тоже мог улыбаться. Он принялся ходить по длинной комнате.
— Нам нужно распределить некоторые обязанности, — говорил он. — Лорд Тиваникси согласился заняться кавалерией. Кто-то должен стать адъютантом, я имею в виду, что нужен человек, который будет следить за расходами, связываться с жителями города, назначать людей на работы.
Все Седьмые сели обратно на свои стулья и задумались.
— Это уже двое. Кто-то должен взять на себя катапульты — трое. Пращи, луки и стрелы — я в этом ничего не понимаю, кроме того, что этим пользуются для охоты на птиц. Есть кто-нибудь, разбирающийся в этом?
Поднялась пара Шестых, очень смущенных.
— Великолепно! Я все равно найду для этого Седьмого, но вы будете консультировать его. Лорд Ннанджи займется контрразведкой и безопасностью. Последнее, — сказал он, — последнее — мы должны провести некую акцию! Все описанное требует некоторого времени на подготовку; я же хочу начать действовать сейчас! Они слишком долго над нами смеялись. Они должны научиться бояться нас.
Яростное бормотание согласия.
— У меня есть небольшой корабль. Я пошлю его на левый берег убить каких-нибудь колдунов. Это грязная, противная работа — придется ползать в темноте, бросать ножи, а потом — убегать. Мало чести и много опасности! Но я хочу напугать их. Мне будет приятно узнать, что они станут патрулировать улицы ночью. Им пора понять, что мы умеем воевать. Лорд Боарийи, я даю тебе возможность выбора.
Верзила молчал, облокотившись на колени. Потом поднял глаза, улыбнулся и потребовал:
— Корабль!
На это Уолли и надеялся: любовь к опасностям пересилила щепетильность. Но теперь, когда Боарийи взял на себя самую грязную работу, остальные Седьмые выказали большую готовность.
— Благодарю тебя, — с чувством сказал он. — Лорд Зоарийи, не займешься ли катапультами? Лорд Джансилуи — стрелковое дело с двумя благородными Шестыми. И Лорд Линумино — будешь адъютантом.
Они кивали, они были счастливы.
Он же чувствовал себя очень усталым, но в то же время почти уверенным в безопасности. Если даже колдуны его и убьют, они не смогут остановить сбор. Их магия теперь не страшна.
Тут он заметил, что все ждут его, тогда он поднялся, улыбнулся и объявил:
— Все свободны!
Экзамены будут потом.
Глава 6
Суматоха переросла в хаос, но Уолли не включился в него. На все просьбы Шестых о помощи он отвечал, что они должны думать сами, и скоро они отстали. Стук молотков во дворе сменился приказами, которыми Линумино посылал лучников и сокольников к Джансилуи, морских крыс и ножеметателей — к Боарийи и плотников — к Зоарийи. Когда явился жабоподобный герольд, к нему тотчас был приставлен конвоем Четвертый, герольд принялся было возмущаться таким недоверием, в результате тут же отправился под конвоем в обратном направлении — Ннанджи наладил службу безопасности. Явился Фиендори с сорока золотыми — отчислениями из портового налога — и сразу же был направлен к Линумино. Форарфи, леворучный партнер Уолли в фехтовании, пришел доложить, что назначен начальником службы телохранителей. Уолли не предполагал высокие посты для Шестых, но решил оставить это пока без изменений.
И пошло…
Наконец наступил момент, когда кроме Уолли и его телохранителя в вестибюле больше никого не осталось. Он устал, охрип, у него раскалывалась голова, но сбору уже не требовалось руководства. Тогда он спросил еды и воды для умывания и искренне позабавился, слушая, как приказ спустился вниз на три ранга, прежде чем кто-то реально покинул комнату. Он заключил, что никого ниже седьмого уровня рядом не оказалось. Потом прошел в квадратную комнату совета в конце вестибюля и закрыл за собою дверь.
Чистота здесь тоже была наведена относительно, но из очага была выметена зола, на грязную кровать водрузили новый матрас и два почти чистых одеяла. Он снял свой меч, уселся в парчовое кресло и положил ноги на стул. В голове его теснились сотни идей, которые ему нужно было бы записать. Но это было невозможно — он попытался было воспользоваться письменными приспособлениями Ротанкси, но ничего не вышло — он думал по-английски, а говорил на языке окружающих его людей. Ни то, ни другое записи в этом Мире не подлежало.
Ему не хватало Ннанджи, который до сих пор был его безотказной записной книжкой. Но теперь он мог посчитать за оскорбление использование его для таких целей, тогда как его ждали более важные дела. Ннанджи знал образ мыслей своего названого брата и лучше, чем он, мог наладить отношения с воинами. Он был самым молодым, но и самым действующим членом совета. Единственное затруднение состояло в том, что ему приходилось командовать людьми, которые были старше его по возрасту.
Стук в дверь. Ну что ж, это были отличные две минуты тишины…
— Войдите!
Доа вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
Уолли вскочил на ноги.
На ней были шелестящие шелковые одежды василькового цвета. Очень короткие. Верх их еле прикрывал соски, обрисовывая плавной линией груди. Подол оставлял открытыми ее длинные, потрясающие ноги. Она пренебрегла простыми сандалиями людей Мира ради туфель на высоких каблуках, так она стала с него ростом. Доа не выглядела вульгарной или смешной. Тонкая серебряная цепочка вилась вокруг ее шеи, спускаясь к вырезу одежды. Он подумал, что Доа могла бы больше ничего и не надевать, все равно успех ей был обеспечен.
Опять дикое сумасшествие охватило его. Ее фигура, просто ее присутствие, приводили его в неистовое возбуждение. Доа увидела или догадалась о его реакции, и на ее плоском, почти лошадином лице отразилось удовлетворение.
Он нащупал свой меч и отдал салют старшему. Она не дала ритуального ответа.
— Лесть? — промурлыкала она.
— Восхищение, госпожа. Вчера я присутствовал при рождении того, что будет жить, пока течет Река. Ты сделала мое имя бессмертным.
Она подошла к окну, демонстрируя высокое мастерство хождения на каблуках. О эти ноги! Лютня плыла в сияющем тумане ее русых волос.
— Менестрели ссылаются на это, как на «Балладу о Ротанкси». — Похоже, она не причисляла себя к менестрелям. Она была другой породы и знала это.
— Это не важно. Мое имя живет там, а твое будет прославляться вечно.
Похоже, это забавляло ее.
— Менестрели покидают город. Меня бросает в дрожь при мысли, что они могут сделать с оригиналом.
— Чем я могу тебя вознаградить? — спросил он. Его трясло, как подростка, голос срывался. Глупец!
Она отвернулась от окна и провоцирующе посмотрела на него.
— Чем-нибудь соответствующим. — Она сказала это резким голосом, не то парируя его слова, не то смеясь над ними.
У него оставался еще один сапфир из тех, что Бог дал ему на расходы. Чувствуя себя последним идиотом, он подошел к ней, положил камень на серебряную цепочку и двумя пальцами засунул его в выемку между грудями.
— Этого, конечно, недостаточно, но у меня больше ничего нет.
Она торопливо взяла самоцвет и отступила на шаг.
— Этого вполне достаточно. Твоя доброта беспредельна, милорд.
Она играла словами. Здесь был какой-то скрытый смысл, которого он не мог разгадать, — по-видимому, он предназначался Шонсу. Взгляд, который она метнула ему из-под опущенных ресниц, от любой другой женщины мог быть расценен как многообещающий. Для нее же, надо полагать, он ничего такого не значил; но руки его затряслись.
— Ты составишь мне компанию на балу сегодня вечером?
Она кивнула с таким видом, как будто это было само собой разумеющимся. Кто же еще может сопровождать лорда-сеньора, как не Леди Доа? Величайший воин и величайший менестрель — они созданы друг для друга.
— Ты разрешишь мне поцеловать тебя?
Она тут же ощетинилась:
— Не тронь меня!
Он пожал плечами, но не отвел взгляда.
— Я не понимаю тебя, Леди Доа. Ты — самая…
— Ты все прекрасно понимаешь, Шонсу. — Тон ее был презрительным, взгляд — успокаивающим.
— Я уже говорил тебе, что ничего не помню.
— Говори это своим прихвостням!
Доа повернулась к двери, и он еле устоял на ногах, когда увидел, как шелк обрисовал ее формы.
— До вечера.
И она ушла.
Он не знал ни где она живет, ни как положено прибывать на бал Леди: паланкин? портшез? Уолли неожиданно оказался перед всеми этими проблемами, так же как и перед фактом, что с ним ведется открытая война. Она подчиняла его себе целиком. Как только появлялась эта женщина, гормоны Шонсу брали верх над разумом Уолли Смита. Что сделал бы Шонсу на его месте — наверное, швырнул ее на кровать и взял бы насильно.
Он со стоном сел обратно в кресло, гадая, не этого ли она хочет. Знает ли она даже о том, что завлекает его, или делает это подсознательно? Его раздражал Ннанджи, когда влюбился в Тану, — женщина отказывает, мужчина теряет разум… Ннанджи все же извиняла его молодость; да и сам он был, похоже, всего лишь сексуально озабоченным маньяком.
Но теперь он, по крайней мере, не один появится на балу, это может оказаться полезным в случае…
Дверь распахнулась — и вошел Ннанджи. Он улыбался.
— Тебе удалось это, брат! — сказал он.
— Удалось что?
— Переполнить мою голову! Я заработал головную боль, так что мне пришлось попросить перерыва. — Не похоже, чтобы это слишком уж донимало его.
— Две сотни за час! Но теперь у нас есть несколько неожиданных талантов — ювелиры, граверы и стеклодувы.
— Все весьма полезны, — сказал Уолли, с трудом воспринимая сейчас бодрость своего названого брата. — А сокольничьи?
— Не совсем то. Но что самое смешное — половина людей не из ложи.
Он стоял у окна, глядя в него, в то время как Уолли, снова усевшись в свое парчовое кресло, тщетно пытался понять, что имел в виду Ннанджи, говоря слово «смешное».
После нескольких минут молчания Ннанджи сказал:
— Брат! Ты расскажешь мне оставшиеся тридцать сутр, когда у тебя будет время?
— Конечно. Но не раньше чем пройдет твоя головная боль, да и моя тоже.
— Отлично! — И снова пауза.
— Шонсу! — Он никогда к нему так не обращался. Его голос растерял весь свой блеск. — Я — выскочка?
— Не беспокойся об этом! Ты скоро выучишь сутры, а вызвать тебя никто не посмеет, пока сбор не кончится. К тому времени ты уже будешь фехтовать как Седьмой.
Ннанджи по-прежнему смотрел в окно.
— Надеюсь.
Ннанджи, сомневающийся в своих силах?
— Я уверен, что ты найдешь время для занятий! А состязаться ты сможешь со многими — тебе это сейчас нужно. Пока ты занимался только со мной, а теперь ты знаешь все мои… — Уолли осекся.
И сказал Икондорина, что ему нечему его больше учить.
Молчание. Конечно, Ннанджи не знает пророчества о рыжеволосом брате Икондорины.
— Легкая победа! — Голос его был полон презрения к самому себе. В его глазах воинская доблесть была посрамлена. Он не выносил людей, фехтующих ниже своего ранга.
— Как только Шестые будут освобождены от их клятвы, я окажусь перед лицом тридцати девяти экзаменаторов. Ты растянешь войну на несколько недель для меня?
Требование было таким смешным, что Уолли захохотал, Ннанджи моментально обернулся к нему с улыбкой. Потом снова посмотрел в окно. Что-то еще гложет его?
— Шонсу!
— Да, Ннанджи.
Тишина.
Потом:
— Я не чувствую… Я хочу сказать…
— Ну так скажи.
Ннанджи набрал побольше воздуха и выпалил:
— Я знаю, что сбор может иметь только одного сеньора, брат, поэтому хочу пообещать тебе, что я не хочу… я имею в виду… Дьявольщина!., имею в виду, что ты знаешь гораздо больше, чем я…
На Ннанджи это не походило.
— Что ты пытаешься сказать? — неожиданно сурово потребовал Уолли, ломая голову над этой загадкой.
Ннанджи повернулся, сильно покраснев:
— Я буду верен! Настоящий лидер сбора — ты! Сейчас мы формально равны…
Богиня! Уолли не подумал. Ннанджи стал Седьмым. Он больше не подопечный Уолли. Он тоже лорд-сеньор. Формально равны! А что же будет, если они поспорят?
— Я никогда не сомневался в твоей верности, Ннанджи.
Тот кивнул. Снова тишина.
— Что-то еще тебя беспокоит? — спросил Уолли.
— Я вот подумал, зачем боги вообще это устроили, брат? Двух лордов-сеньоров? Не думаешь ли… — Он сжал губы и стал выглядеть еще несчастнее.
— Что ты можешь сменить меня?
Ннанджи снова кивнул:
— Ты позаботишься об этом, ладно?
— Верно, черт возьми!
— Отлично! — Былая улыбка снова вернулась на место. Разубежденный, Ннанджи усмехнулся и пошел к двери. По дороге ему попалось зеркало. Оно было очень маленьким, и ему пришлось глубоко заглянуть в него, вытянув шею, чтобы увидеть свой килт.
— Как я выгляжу в голубом, Шонсу?
— Очень глупо! Но содержание много важнее формы, ты делаешь работу Наиседьмейших.
Ннанджи хмыкнул и сильно скосил глаза.
— А мою заколку заметил? — На нем был огромный кусок голубого стекла, почти такой же большой, как носил Уолли, один из тех, что сделал для него Бог.
— У тебя не осталось самоцвета? — с надеждой спросил он.
— Нет.
— Жаль. Я бы поберег его, пока он тебе не понадобится… но и этот сгодится. Он похож на настоящий, правда?
Для слепых, может быть.
— Да, конечно. И он идет к твоим рыжим волосам. Заколка?
— Почему ты не носишь серебряную? — осторожно спросил Уолли.
Ннанджи бросил на него горький, странно смущенный взгляд.
— Голубой килт, по твоему мнению, уже достаточно плох, брат! Еще и грифон?
Правда — только этого не хватало.
— Кроме того, я обещал Арганари, что надену его, когда пойду на Вул. Я берегу его для этого.
Он улыбнулся немного увереннее, чем раньше, и исчез, не закрыв дверь.
А потом Икондорина сказал: «Мне нечему тебя больше учить. Иди и ищи свое королевство».
Уолли медленно поднялся на ноги. Третий появился в дверях, неся небольшой столик в одной руке, размахивая кастрюлей в другой. Запах жареного мяса распространился по комнате.
Вул?
Формально равны?
«…Правление его было самым блестящим и мудрым».
Мудрее и блестящее сбора?
Невозможно!
Это было не просто невозможно — это было смертельно.
Его предали! Обманули!
Второй раз за день Уолли показал характер Шонсу.
С ревом, который был слышен в окно, он оттолкнул воина с едой и бросился вон, сопровождаемый своим телохранителем.
Глава 7
Храм должен быть наитишайшим и наиспокойнейшим местом. Этот не был. Небольшая армия рабов выносила стекла и камни. Грохот и скрежет от этих работ эхом разносился по зданию, долетая до основания статуи.
Блестящий мозаичный пол перед дарами был уже почти очищен. На его широком пространстве затерялась худенькая фигурка жреца седьмого ранга. Он пришел сюда для медитации и молитвы, но задержался дольше, чем рассчитывал. Никаких особенных мыслей в голове у него не было — только глубокая тишина и покой заполняли его, кажется, все больше и больше. Боли утихли. Возможно, скоро он получит ответ на свои молитвы, свое отпущение. Он остался здесь, чувствуя, что ему нечего больше делать, нечего желать, нечего ждать, — он сделал все. Шонсу стал предводителем сбора, и что бы теперь ни случилось, Хонакура больше не потребуется.
Неожиданно он заметил, что голоден, это показалось ему забавным. Но его старое, изношенное тело не могло подняться без чужой помощи, а рядом никого не было. Он сел на пятки, озираясь вокруг, искренне развлекаясь сознанием собственной беспомощности. Конечно, недолгий пост ему не повредит…
Две фигуры появились в дверном проеме. Одна принадлежала жрецу, другая — огромному разъяренному воину. Жрец показывал в его сторону пальцем. На мгновение вид Богини перед ним закрыл голубой килт, на нем красовался белый грифон, любовно вышитый Джией.
Предисловий не было. Громоподобный голос сказал:
— Ты солгал мне!
Было очень трудно закинуть голову наверх, поэтому он так и остался сидеть, разглядывая вышивку Джии. Он ничего не ответил.
Еще громче:
— Ты солгал мне!
Это не было вопросом. Зачем же отвечать?
— Скажи, что случилось, милорд?
Голубой килт шевельнулся. Молодой воин опустился на колени и скрестил громадные руки на необъятной груди. Хонакура не смотрел ему в глаза — только ждал, изучая ремни его перевязи.
— Ннанджи получил свой седьмой меч на лбу. — Голос был очень глубок, гораздо глубже, чем обычно.
Теперь Хонакура взглянул в эти яростные черные глаза и увидел, что за злобой прячутся боль и страдание.
— Ты в этом когда-нибудь сомневался?
— Этого не должно было случиться! По сутрам не видно, что он мог бы сделать это до окончания сбора.
Для Высочайшей нет ничего невозможного. Но лучше не говорить это ему сейчас. Лучше подождать. Шонсу был так возбужден, что не мог долго сдерживаться, и через минуту Хонакуре было рассказано и о шпионе, и о покушении на жизнь Шонсу, и о туманной сутре.
Растерянность этого необычного, мягкого, добродушного молодого человека вызывала жалость… У Хонакуры комок подкатил к горлу, такого он не чувствовал уже много лет. Неужели боги не могли оценить его до того, как все началось?
— Это чудо, что Ннанджи стал Седьмым?
— Да!
— И это чудо, что ты до сих пор живешь?
— Да!
— Я так и думал, — опустил голову Шонсу.
— Тебе не на что жаловаться, милорд. Теперь каждый из вас получил свое.
Страшные темные глаза, казалось, сверлят его насквозь. Если бы Хонакура боялся смерти, от такого взгляда у него должна была бы затрястись каждая жилка.
— Ты солгал мне.
Хонакура взглянул ему прямо в глаза:
— Да.
— Расскажи мне теперь все, святейший! Ради Богини, расскажи мне теперь!
— Как хочешь, друг. Но это не сделает тебя счастливее.
— Расскажи!
Мягким голосом возвестил Хонакура ему настоящее пророчество:
«Рыжеволосый брат Икондорины пришел к нему и сказал: „Брат, ты чудесно владеешь мечом, научи меня владеть им так же, и я смогу основать королевство“. И тот ответил ему: „С удовольствием“. Так Икондорина научил, а его брат выучился. А потом Икондорина сказал: „Мне нечему тебя больше учить. Иди и ищи свое королевство“. И он сказал:
«Но, брат, это твоего королевства я домогаюсь, отдай мне его». Икондорина ответил на то, что не отдаст, и его брат сказал: «Я достойнее», и убил его, и взял королевство».
Долгое время не было ничего слышно, кроме шуршания метел рабов, да еще, в дальнем углу нефа, звона стекла, когда они наполняли им свои тележки. Воин размышлял над историей рыжеволосого брата Икондорины, но Хонакура думал о расплате.
Он солгал — смертный грех для жреца. Целая жизнь служения и самоотречения была перечеркнута, разбита, как это храмовое окно. Расплата! Он так гордился своей жизнью. Поддавшись глупому тщеславию, он упомянул Шонсу о рыжеволосом брате Икондорины, и эта-то ошибка и привела его к необходимости лгать. Раньше, считая себя безгрешным, он надеялся, что Богиня наградит его, что смерть его будет победным маршем и Она прольет слезы благодарности, когда он предстанет перед Ней. Теперь ему оставалось только надеяться на Ее милосердие и на то, что Она вспомнит его заслуги, когда будет судить его, и позволит ему искупить этот грех в каком-нибудь низком существовании, и не сбросит его к демонам.
Он почувствовал, что плачет, плачет от жалости к себе и этому несчастному воину.
Этот самый воин снова заговорил:
—..Почему ты не сказал этого раньше. Ты и вправду не доверял мне. — Он говорил отрывисто, четко проговаривая слова. — Что же теперь? Я должен ждать, когда он сделает это?
Хонакура снова вернулся мыслями к Шонсу. Внезапная надежда загорелась в старческих глазах. Он почувствовал намек на успокоение — что, если эта душа все-таки проклята? Может быть так, что его ввели в эту смертельную, разрушающую ложь.
— Не очередная ли это проверка богов, милорд — прошептал он.
Воин отпрянул, сев на пятки.
— Нет!
С минуту они смотрели друг на друга.
Наконец Хонакура сказал:
— Это возможно?
Великан потряс головой, словно хотел смыть следы страха с лица.
— Если боги не вмешаются — да! Он еще не Седьмой по фехтованию. Но любой поединок непредсказуем, святейший. Это не так редко случается — сильнейший побит слабейшим, — не так редко. Они могут не дать мне, почему бы и нет? Они пошлют чудо?
Хонакура взглянул из-за плеча воина на лик Богини. Его пробрал озноб. В храме ведь очень холодно. Как он раньше не замечал этого?
— Я не пророк, милорд. Я не знаю ответа. Но, может. Она хочет… чтобы ты…
— Что я недостаточно убил для Ее нужд? Говори прямо! Новая проверка? Я могу быть мягкосердечен, тогда как Ннанджи — прирожденный убийца? Но если я вызову его сейчас… — Голос его задрожал, смертельный ужас пришел на смену тревоге в его глаза.
И он прошептал:
— Убью Ннанджи?
— Примут ли тебя воины после этого?
Шонсу вздрогнул, как будто он уже чувствовал себя в аду, а сейчас обнаружил рядом Хонакуру.
— Да! — сказал он. — Я уже впал в безумие сегодня утром. Я сослал двоих в рабство. Они боятся меня теперь. Они уже представляют, что значат для них их клятвы. — Он горько рассмеялся. — Я знаю, что они не посмеют. Они будут послушны.
После нового долгого молчания он пробормотал:
— Но Джия… — И не продолжил.
— Я могу ужасно заблуждаться, милорд, — сказал Хонакура, — но он честный молодой человек. Он обожает тебя и восхищается тобой! Он помогал тебе во всем. Трудно представить, чтобы он мог навредить тебе.
— Он верит мне! — воскликнул великан.
— Ну и живи в его вере, милорд. Служите Богине, и Она увидит, что между вами все хорошо.
Шонсу заскрипел зубами:
— Я не могу!
— Не можешь что?
— Не могу побить колдунов.
— Но ты говорил…
Шонсу посмотрел вниз на свои сжатые кулаки.
— Да. Все, что я говорил, правда. Я могу штурмовать города и захватывать башни, и прогнать оттуда колдунов, и вернуть воинов. Я уверен в этом, и Ннанджи согласен со мной, и сбор, возможно, тоже. Колдуны верят или скоро поверят.
— Я не понимаю.
Глубокий голос перешел в шепот, хотя рядом никого не было.
— Они уйдут, святейший! Если мы легко возьмем первую башню, они убегут, сдадут города и вернутся в свои холмы.
— И ты победишь! — изумился жрец.
Шонсу покачал головой:
— Нет! Я не могу взять Вул. Зимой. Мы даже не знаем, где он. Первый Шонсу еще мог бы это сделать — неожиданной атакой. Теперь же у них было полгода на подготовку. Одну башню — да. Еще пятьдесят — да. Укрепленные города — нет! Многодневный марш от Реки? Нести катапульты в горы? Невозможно!
— Может, весной? — растерянно сказал Хонакура.
— Нет! Мы не можем ждать до весны; у нас нет денег. Сбор должен быть распущен! Таким образом, колдуны вернутся. Через пять лет или через десять… — Шепот стал совсем еле слышным. — Я не могу победить колдунов! Никто больше не знает об этом, святейший!
Хонакура пожал плечами, как бы подводя итог. Это делало бессмысленными все усилия. И это было непостижимо.
— И что ты собираешься делать?
— Я морочу голову, — вздохнул Шонсу.
— Как это, милорд?
— Морочу голову обеим сторонам. Совершенная растерянность.
— Но почему?
Пауза, а потом снова шепот:
— Чтобы устроить переговоры!
Хонакура охнул:
— Ну конечно! Да! Да! Это должно объяснять значение твоих родительских меток — воин и колдун, милорд. Может быть, это и являлось Ее целью! Вот почему Она выбрала тебя! Ни один воин даже и не подумал бы об этом! Даже не стал бы слушать! А ты сможешь?
— Смогу что? — воскликнул великан. — Заставить воинов? Да! Они послушны, правильно. Колдуны… Не знаю! Но я поймал одного из их Седьмых. Возможно, он у них один из главных, ведь это он вызвал созыв сбора. Так что мне придется пообщаться с ним, пока я готовлю воинов к войне.
Жрец посмотрел на него долгим взглядом.
— Это святая задача, милорд, — положить конец вражде воинов с колдунами. Думаю, ты прав!
Тут он почувствовал горький взгляд Шонсу и остановился. Он что-то упустил из виду?
— Прав ли я? Я говорил Джие… если я неправильно поведу себя со сбором, Богиня остановит меня. Я думаю, твоя история про Икондорину — это предупреждение, святейший! Она остановит меня.
— Как так, милорд?
— Я могу договориться с колдунами, — горько сказал Шонсу, — думаю, они выслушают здравые рассуждения. Но воины не знают ничего, кроме смелости в бою. С воинами нельзя договориться.
— Но ты можешь командовать ими, милорд, как ты сказал!
Он скрипнул зубами:
— Всеми, кроме одного — он не мой вассал. Мы равны. Оба лорды-сеньоры, теперь — оба Седьмые. Он даже уже не мой подопечный! Ты думаешь, что Ннанджи пойдет на переговоры?
Молчание.
— Ну, думаешь?
На этот раз жрец прошептал:
— Нет.
— И я тоже! Ты как-то сказал, что голова у него как кокосовый орех. У него будет выбор, не так ли? Я его брат, потому что мы принесли четвертую клятву. Но это всего лишь сутра. Он скажет, что колдуны — убийцы воинов и всегда будут ими. Он скажет, что переговоры предадут сбор и волю Богини, что это трусость и позор. Мы учили его, старик! Ты и я учили его хорошо — воля Богини превыше сутр! Твоя история дает ответ — убей его и возьми его королевство! Это совершенно укрепит его. Я так и слышу, как он говорит: «Я достойнее».
Шонсу поднялся на ноги.
— Может, так оно и есть. Может, Богиня думает так же. Она слишком быстро продвинула его!
Он ушел, меряя длинными шагами сияющее разноцветное пространство мозаики.
Хонакура остался где и был, вглядываясь в лик Высочайшей, окруженный теперь радужным нимбом слез.