Глава 1

Была уже середина следующего утра, когда Уолли мрачно вскарабкался по веревочному трапу на палубу «Сапфира». Неподвижный, со спущенными парусами, маленький голубой корабль стоял на якоре среди залитой солнцем воды, как островок благоразумия посреди безумства сбора. Он все же вернулся, поскольку у него было здесь дело, которое он вряд ли мог кому-либо поручить, — Ротанкси. И сверкающих волн, и кружащих белых птиц этим утром не хватало, чтобы развеять его раздраженное, мрачное настроение.

Как только он ступил на борт, Джия вышла к нему навстречу. Он сжал ее руки в своих и отшатнулся, увидев ее запудренное бледное лицо. — Что случилось? — спросил он. Она потупила глаза:

— Это недоразумение.

— Кто это сделал? — заорал он. Волны гнева заклокотали в его глотке. Если это снова какой-нибудь воин, тогда — не миновать потоков крови…

— Ты, — сказала она тихо.

Он изумленно уставился на нее, неожиданно осознав, что на палубе полно других людей, в основном притворяющихся занятыми, но все они — от карапузов до старой Лины — без сомнения, смотрели и слушали.

— Когда ты судил двух воинов, хозяин. Я пыталась защищать их. И не слишком удачно для меня.

Он ударил ее? Его мысли вернулись в красный туман, заволокший его вчера в ложе… Да, возможно, он оказался на это способен.

— Моя любовь! — воскликнул он. — О Джия! — Он обхватил ее руками и поцеловал.

И снова отпрянул, озадаченный. Да, конечно, его язык был на вкус как заношенная меховая стелька, и в Мире еще не изобрели зубную пасту. Он не был пьян прошлой ночью, однако принял изрядное количество местного отвратительного вина в протухших мехах, чтобы обеспечить себе многопудовое похмелье. Без сомнения, в это утро он был любовником с особым привкусом. Но даже с учетом этого в поцелуе многого недоставало. И она называла его «хозяин».

— Я потерял голову, Джия. Я даже не помню, что творил.

Она молчала, не поднимая головы, но он ждал, и неожиданно она заговорила:

— Я знаю, хозяин.

— Ты простишь меня?

Теперь она смотрела на него, изучая с подозрением.

— Ты хочешь заслужить мое прощение?

— Как? Только скажи мне, как?!

— Спустимся в каюту, и я тебе покажу, как.

Он снова сжал ее в объятиях.

— Только не сейчас, любовь моя! Я почти не спал ночью, и у меня есть одно дело.

Что-то осталось недосказанным. Он буквально спал на ногах. Он проводил Доа до ее дома незадолго перед восходом — и дверь была захлопнута перед его носом. Он вернулся обратно в ложу и обнаружил, что она по-прежнему кипит, как сумасшедший дом. Адъютант Линумино наверняка не добрался до кровати этой ночью, организуя размещение по баракам и в семейные квартиры, и снабжение провиантом, и выдачу мобилизационных предписаний — и все это одновременно. Крики и грохот марширующих сапог не смолкали ни на минуту, тут и там разгорались конфликты, отголоски которых доходили до самого сеньора. Седьмые были в прекрасной форме и полны энтузиазма, но Уолли возложил на них слишком много, чтобы это можно было сделать быстро. Мысль о постели, в которой бы его ждала Джия, была райским видением, но этой мысли он должен был сопротивляться. Или это отговорки виноватого? Она закусила губу:

— Два человека, которых ты продал, хозяин…

Так она хотела своим предложением подкупить его?

— Выбрось это из головы, Джия! Как я веду сбор — не твоя забота!

— Да, хозяин.

— И не называй меня так!

— Да, хозяин.

Женщина!

Она повернулась, чтобы уйти. Он грубо схватил ее за плечо и развернул лицом к себе.

— Отношения между воинами и городом из рук вон плохие! — резко бросил он. — Важно то, что я успокоил старейшин. Теперь ты понимаешь?

Она без слов кивнула.

(Лжец! — сказала его совесть. — Что бы ни делал Шонсу, когда он был кастеляном, он терроризировал старейшин. Они унижали его этой ночью.) — Я должен был пойти на этот бал! (Вздор! Они предпочли бы, чтобы ты не показывал носа и послал Ннанджи вместо себя.) — И они были бы глубоко оскорблены, если бы я взял рабыню в сопровождающие.

(Ты подразумеваешь, что воины смеялись бы над тобой.) — И если я выбрал Леди Доа как партнершу в танце, то во всяком случае это не твое дело!

— Конечно, нет, хозяин.

Она снова повернулась. На сей раз он сгреб ее за плечи и встряхнул.

— У тебя нет повода ревновать к Леди Доа!

— Ревновать! — Невероятно, но теперь начала кричать Джия. — Рабыня? Ревнивая? Что может заставить рабыню ревновать?

— В данном случае ничего! Мне нужна была пара для танца…

— Ты думаешь, меня очень волнует, кого ты выбрал для этого дурацкого танца?

— И ничего более!

— Ты думаешь, меня волнует это, или?.. Спи с кем хочешь, хозяин. У рабов не просят прощения.

Уолли был поражен. Никогда раньше она не повышала голос так, как сейчас, ни на него, ни на кого другого. Он отпустил ее.

— Так что же тебя волнует?

— Ты! — пронзительно закричала она, топнув ногой. — Что ты делаешь с собой?!

Он был воином седьмого ранга. Он был старшим сеньором сбора, самым могущественным человеком в Мире. Он запнулся и тоже заорал:

— Укороти язык, женщина! Не забывай, ты и в самом деле только рабыня!

— И я была счастлива как рабыня! Я делала то, что приказывала мне моя хозяйка, со многими мужчинами. И очень немногие смели меня ударить!

Он взял себя в руки и понизил голос:

— Я же сказал, что приношу извинения. Я этого больше не повторю.

— Может быть, ты и должен это повторить! Чтобы я не забывала, что я только рабыня.

Никогда она себя так не вела! В какой-то момент маниакальный дух Шонсу почти прорвался наружу. Теперь Уолли укротил его, переведя дыхание и разжав кулаки. Он оглянулся вокруг, увидев множество испуганных глаз, которые поспешно были отведены. Ротанкси, которого он пришел уговаривать и вербовать, сидел на крыше кормового навеса, невозмутимо слушая вместе с другими эту бессмысленную перебранку.

— Ты говорил, что ты этого хочешь! — кричала она. — Чтобы я была настоящей женщиной. Теперь я снова рабыня…

— Да! — зарычал он, заставив ее замолчать. — Ступай в каюту! — Он развернулся и направился к колдуну, пройдя мимо сердитого, цинично усмехающегося Томияно и игнорируя его. Подойдя, он формально поприветствовал Ротанкси.

Колдун поднялся и ответил, потом опять сел. Уолли расположился около него.

— И как поживают ваши катапульты в такой прекрасный день? — осведомился Ротанкси с кислой вежливостью.

Уолли горько рассмеялся:

— Лорд Зоарийи надзирает за строительством катапульт. Я решил, что он практичнее других.

— Возможно, — прокомментировал Ротанкси, показывая, что он знает Седьмых.

— Он влез в это дело с головой. Я задержался там, по дороге: катапульта уже наполовину готова.

— Отлично!

— Да, но бесполезно — если только не использовать ее при переправе всего сбора на другой берег. На реке нет шлюзов для этого. Ее разломают и построят новую.

Ротанкси изобразил тонкую улыбку:

— Я полагаю, он потратил кучу денег на материалы.

— Разумеется. Но деньги больше не представляют проблемы, — сказал Уолли и объяснил систему сбора налогов.

Колдун недоверчиво промолчал.

— Слышал ли ты о Чинараме? — спросил Уолли.

Старик кивнул с непроницаемым лицом.

— Позднее Ннанджи осмотрел одежду. Он нашел громовое оружие и дополнения к нему. Перья, чернила и пергамент, разумеется. И еще вот это. — Уолли достал маленький медальон слоновой кости с изображением девушки, задумчиво-прекрасной.

Колдун посмотрел на медальон, лежавший у Уолли на ладони, но не пошевелился, чтобы взять его, и не проронил ни слова.

— Он и я были по разные стороны, милорд, — сказал Уолли, — но я чту его память. Воины умеют уважать отвагу. Это его дочь? — Ротанкси и Чинарама были примерно одного возраста. Вул не столь велик, чтобы они не были знакомы друг с другом.

Колдун поколебался, прежде чем ответить:

— Его жена. Она умерла в родах много лет назад.

— Печально.

— Очень. Это был не его ребенок. Она была изнасилована бандой воинов.

Уолли вздрогнул, потом внимательно посмотрел на старика, непроницаемого как мумия. Возможно, все произошло действительно так, но это могла быть только уловка в целях самозащиты.

— Разумеется, я верю тебе, милорд, но наши сутры категорически запрещают любое насилие по отношению к женщине, за исключением двух четко определенных случаев — осужденных преступниц и в связи с кровопролитием.

И тут же он увидел, что проиграл.

— Возможно, «изнасилование» — не то слово, а, Лорд Шонсу? Со стороны воинов не было прямого насилия. Это произошло на корабле. Первый домогался ее. Когда она начала защищаться, его друзья пришли к нему на помощь. Они не использовали силу против женщины. Они начали пытать моряков. Те, чтобы избежать этого, удержали женщину для них. Это ведь не является изнасилованием по определению ваших сутр, не так ли?

Пергаментное лицо колдуна сморщилось в презрительной улыбке победителя, и Уолли оставалось только поверить ему. Он содрогнулся.

И это был человек, чье сердце он надеялся завоевать? Он вновь предложил медальон.

— Так ты возьмешь его? Чтобы по возвращении передать его семье, если она у него есть.

Ротанкси взял медальон.

— У него нет семьи. У него когда-то был брат, но воины тоже убили его.

— Он с силой швырнул медальон, он перелетел через борт и исчез.

После паузы Уолли сказал:

— Это тоже печально. Но в Сене есть вдовы, милорд, и много сирот на левом берегу. Цену власти всегда составляет кровь других.

Лицо колдуна скривилось, но он ничего не ответил.

Уолли сменил тему.

— Ты слышал мою историю? Я сказал морякам, чтобы они отвечали на твои вопросы.

Ротанкси хмыкнул:

— Ба!.. Я все-таки не могу быть убежден в этой твоей магии. Ты все еще ожидаешь, что я поверю в чудеса?

Уолли удивился:

— Ты не веришь даже в Промысел Богини?

— Даже в это. Когда колдун поднимается на корабль — это бывает не так редко, как ты можешь предполагать, — тогда корабль идет туда, куда хочет колдун.

Это было интересно, если это была правда. Разве Полубог не говорил, что Эпоха Легенд идет перед Эпохой Письма? Колдун не верил в чудо, будучи грамотным? Уолли взял это на заметку, чтобы обдумать при случае.

— Но я заинтересован источником твоих знаний, — продолжил колдун. — Очевидно, вы захватили или проникли в еще какой-нибудь наш колдовской орден.

— Я на самом деле из другого мира, милорд, — сказал Уолли. — Какие доказательства я могу представить? Как насчет стремени? Для вас это новинка.

Ротанкси кивнул головой:

— Впечатляюще, но неубедительно. Твои стремена — совершенно очевидная вещь, как только подумаешь об этом.

— А! Но обо всех великих открытиях можно сказать то же самое. Ладно, давай возьмем ваши устройства для дальнего видения. Они переворачивают изображение. Их, должно быть, очень неудобно использовать, скажем, для чтения по губам.

Недоверие… и проблеск восхищения.

— Это уже тема для разговора. Ты что, можешь сделать телескоп, который не переворачивает изображение?

Телескоп! Это было новое слово.

— Конечно. Есть несколько способов, в зависимости от того, какими линзами вы пользуетесь. Вы еще не изобрели станок для изготовления линз? Впрочем, неважно. Простейший способ — поместить два телескопа в одну трубу — четыре линзы. Первый телескоп переворачивает, а второй возвращает изображение в нормальное положение. Я бы сказал, что это еще более очевидно, чем стремена.

Колдун пытался сохранить невозмутимое лицо, но глаза его сверкали. Уолли подумал, что достиг некоторого прогресса.

— Есть также способы устранения цветных ореолов вокруг предметов, но они требуют применения сочетаний стекол различных типов, и это за пределами моих познаний. Разумеется, вы можете сделать телескоп зеркальной системы, который не дает ореолов.

Теперь уже было нетерпение.

— Да? Скажи мне, как ты это можешь сделать.

Уолли вытащил кусок угля, заготовленный как раз для этой цели.

— Может, ты подскажешь мне некоторые термины. — Он начал набрасывать эскиз на крышке люка — Томияно был бы взбешен. Он начал с конического сечения, это дало ему параболу, и в конце концов объяснил принцип действия телескопа-рефлектора.

Ротанкси уже не скрывал восхищения.

— Ты почти убедил меня, милорд. Есть другие колдовские ордена, кроме Вула, но я думал, что никто не опередил нас в познаниях. Я не представляю, где в Мире ты мог получить знания о таких вещах.

— Это только идея.

— Тогда расскажи мне еще.

Тигр был у входа в ловушку.

— Увы, я не имею права. Телескопы не причинят много вреда, но меня беспокоят стремена. В моем мире это привело к тому, что всадники получили возможность облачиться в металл с головы до ног, и я не хотел бы открывать дверь такому безумию в этом Мире. Есть еще и другие вещи, о которых я мог бы рассказать и которые могут привести к гораздо худшим последствиям. Я подумаю о других безопасных исключениях, пока готовлю свою войну. Но я действительно из другого мира, милорд.

Он притворился, будто хочет уйти — и колдун поднял руку, чтобы остановить его.

— Эта оранжевая штука, вылетевшая из твоей лодки?

Уолли рассмеялся:

— О, это безопасно. — Он объяснил эффект нагревания газов, намекнул на молекулярную теорию, описал, как устроен воздушный шар с горячим воздухом. — У Джии сейчас не так уж много дел; попроси ее вежливо, и она даже может сделать для тебя такой же, чтобы ты забрал его домой. Рецепт восковой пропитки можешь получить у воина Катанджи; он всего лишь запросит за него около сотни золотых, я полагаю.

Последовал долгий, пристальный взгляд.

— Я удивлен, что в твои намерения входит отпустить меня домой, милорд.

Уолли невинно улыбнулся.

— Ты можешь мне доверять, — сказал он.

Ротанкси покачал головой:

— В твоей наживке есть крючок. Где он?

Уолли пожал плечами. Несколько минут он пристально смотрел поверх голубой воды на золотой город, раскинувшийся на берегу Реки, намного более старый, чем пирамиды. Он попробовал представить одну из колдовских черных башен здесь и подумал о том, что сказал Ннанджи: разграбленный и сожженный множество раз. Если ему удастся заключить мир с колдунами, тогда он спасет много городов от разграбления в будущем. Если история — это только последовательность битв, тогда честь не тому, кто делает историю, а тому, кто предотвращает войны.

— Я бы мог выведать у тебя несколько секретов. Например, исключительно из любопытства: в моем мире громовая сила была известна за века до того, как додумались использовать ее для изготовления оружия. У вас тоже?

Старик тщательно обдумал вопрос. Не найдя в нем ловушки, он кивнул.

— Еще вопрос: когда Катанджи вынюхивал секреты вашей башни, он видел, по его словам, большой золотой шар на столбе. Это напоминает мне то, что мы называем… — Он не мог сказать «электростатический генератор». Это прозвучало бы как мычанье. — Черт! Что-то вроде собирания молний, когда ты крутишь ручку и приводишь в движение ременную передачу. Я полагаю, что вы соединяете эту штуку с металлической решеткой перед дверью, так что любой непрошеный гость будет оглушен. Будут ли комментарии?

Колдун не проронил ни слова.

— Ну давай же! — умоляюще произнес Уолли. — Я не думаю, что это могло бы остановить армию, потому что потребовало бы слишком много времени для того, чтобы накопить достаточно молний между разрядами. Но это могло бы быть хорошей ловушкой для грабителей. Ну ладно — ты скажешь мне это, а я открою тебе кое-что из секретов молний в нашем мире.

Ротанкси бросил свирепый взгляд, но в конце концов признал, что ночью золотой шар соединяется тросом с дверными ручками именно с той целью, которую предположил Уолли. Это была очень маленькая уступка, но все-таки начало доверия.

Уолли рассказал ему про громоотвод — полезная вещь для всякого, кто хранит порох в высоких башнях.

— Ты заставляешь меня нервничать, — сказал Ротанкси. — Ты рассказываешь мне о таких вещах и о своих планах. Я боюсь, что ты не намерен освободить меня, несмотря на свою клятву.

— У нас еще много времени до исполнения клятвы, — ответил Уолли. — Моя армия будет готова намного раньше.

— И что вы будете делать, если ваши великолепные катапульты и всадники не добьются успеха? — полюбопытствовал старик.

Уолли покачал головой:

— Надеюсь, они добьются! В противном случае я должен буду научить воинов изготавливать громовой порошок. Я был очень осторожен. Лорд Ротанкси. Я сохранил в тайне от них много ваших секретов — например, знаки, которые вы используете для обмена сообщениями. — Он не знал слова для понятия «писать». — Я не давал никаких объяснений насчет серы или селитры. Как только я сделаю это, ты можешь считать себя мертвым, если твои друзья схватят тебя. Я очень надеюсь, что я до этого не дойду. Видишь ли, в моем, другом мире колдуны изобретают оружие, но принадлежит оно воинам; оружие это столь ужасно, что я не буду даже пытаться описать его. Я уверен, что то же самое произойдет и здесь. Когда пройдет первый страх, воины захотят иметь это громовое оружие. Если я не раскрою им секрета, они получат его другими путями. Даже колдуны могут быть захвачены и допрошены. Вы не сможете долго сохранить секрет громового порошка, и, когда он уйдет из ваших рук, колдуны станут слугами воинов, как это произошло в моем мире. Подумай об этом, милорд.

Оставив нахмурившегося колдуна, Уолли поднялся и ушел.

Голова его все еще трещала, глаза слипались. Джии нигде не было видно. Возможно, она выполнила его раздраженный приказ и спустилась в каюту. Он должен был помириться с ней — даже заняться с ней любовью. Сбор не развалится, если он украдет для себя пару часов отдыха. Он сбежал по трапу и вошел в ее каюту.

Она ждала там. Когда он вошел, она поднялась и встала перед ним молча, с опущенным взором, как хорошо вышколенная рабыня.

Он поднял пальцем ее подбородок.

— Джия! — прошептал он.

— Хозяин? — Ее глаза не встретили его взгляд. Его терпение снова иссякло. Черт ее возьми! Он нес на себе и так слишком много, чтобы выдерживать еще и это. Ему были нужны комфорт, общение, доверие, а не этот упрямый, бессмысленный укор. Он попробовал снова, обнял ее.

— Джия.

— Хозяин?

— Ты дрожишь! Чего ты боишься?

— Тебя, хозяин, — дождался он ее шепота.

— Меня? Дорогая, я же сказал, что виноват и прошу прощения! Я хочу любви, Джия!

— Конечно, хозяин! — Она быстро высвободилась из его объятий и начала быстро разматывать свою одежду.

Черт побери! Она сделала это, потому что знала, как это разозлит его. У нее было единственное оружие.

Это было хорошее оружие.

Он вышел, хлопнув за собой дверью.

 

Глава 2

Середина утра, теплый солнечный свет; Уолли только что побывал на строительстве катапульты и шествовал обратно в ложу со своими телохранителями.

Был день восьмой царствования Шонсу Первого — или его следовало называть Шонсу Вторым? — и пятый день с момента отплытия Боарийи на «Грифоне». Он должен быть сейчас в районе Уола. Экспедиция была, кажется, хорошо снаряжена, с воинами — морскими крысами на борту, с провизией на две-три недели, с изрядным запасом цепей и колодок. Боарийи был разочарован, когда Уолли исправил в его инструкциях убийства на похищения, но потом увидел в этом то преимущество, что по возвращении он сможет с помпой провести пленников по улицам города.

— Убивай их, если сможешь, — сказал ему Уолли, — но живой пленник гораздо полезней мертвого.

Сейчас целью были Уол и Аус. Уолли хотел бы иметь другой корабль, чтобы послать вверх по реке к Сен и Ча.

Боарийи все больше нравился ему. В этом верзиле было что-то от Ннанджи, плюс некоторый противоречивый цинизм. Уолли был одобрен всеми своими Седьмыми. Богиня сделала правильный выбор.

Деньги все еще поступали, но они же и расходовались. Покупка, снаряжение и обучение лошадей стоили невообразимо дорого. С катапультами было еще хуже, и Уолли думал о том, сколько же будет стоить подготовка настоящей атаки. Конечно, он мог продать «Грифон» — если Боарийи не потеряет его. Было сумасшествием посылать Седьмого в столь опасное предприятие, но, по крайней мере, у него был равноценный узник для обмена.

Наконец его процессия повернула на широкую торговую площадь перед ложей, и он приказал остановиться, так как хотел посмотреть на кавалерию в действии. Стремена имели огромный успех. Теперь все воины желали вступить в кавалерию — разве не так было всегда? Скакать на лошади в фехтовальных масках было невозможно, упражнения с мечом становились поэтому слишком опасными, и Уолли ввел в моду поло. Разумеется, эта игра на мощеном дворе представляла собой странную картину. Воины решили, что поло является величайшим достижением после изобретения половой зрелости. Оно стало любимым развлечением сбора (после волокиты за девками), и, кажется, большая часть доходов уходила на заключение пари на матчах по поло.

Даже на неопытный взгляд Уолли, и люди, и лошади делали успехи. Теперь он обдумывал следующий шаг — деревянные молотки для поло не были лучшим оружием против колдунов. Поло служило хорошей тренировкой для всадников, но пора было заказывать плотникам копья. Он послал Первого к Тиваникси с приглашением на завтрак и продолжил свое шествие.

Ближе к ложе фехтовала группа воинов. Уолли не обязательно было видеть зеленые насечки на плечевых ремнях, чтобы узнать в них людей Ннанджи. Здесь был и сам Ннанджи, в голубом килте, с рыжим хвостиком, вступивший в бой с Шестым из людей Боарийи. Кто-нибудь другой его ранга вряд ли нашел бы время для фехтования. Уолли немного посмотрел. Ннанджи, несомненно, добился успехов. Он вздохнул, стараясь не придавать значения своим сомнениям и мрачным предчувствиям. Затем скомандовал двигаться дальше.

Слепой каменный фасад ложи, ранее украшенный только бронзовыми мечами, теперь имел специальное украшение. Никто, кроме колдунов, читать не умел, но все могли пользоваться абаком. По обеим сторонам бронзового меча висело по огромному абаку из канатов и пучков соломы. На одном было отложено триста тридцать; на другом — шестнадцать, — один пленник и пятнадцать убитых, считая Чинараму. Сообщение было весьма наглядным и ради этого и было придумано. Сооружением занимались десять человек в течение двух дней. Это было первое правило управления: все должны заниматься делом. Однажды Уолли Смиту удалось восстановить производительность нефтехимического завода, обеспечив каждому рабочему месту соответствующую рабочую силу. Сейчас его подчиненные ходили без дела, и он должен был найти им занятие.

Когда он дошел до арки, группа людей вышла с дурно пахнущими ведрами — проигравшие по итогам ежедневной проверки, те, чьи спальни были признаны наименее опрятными. Теперь ложа сверкала, внутри и снаружи, но каждый день требовались проигравшие, чтобы выносить нечистоты; оранжевые насечки показывали, что эти были из людей Зоарийи. Цветовая кодировка становилась сложной для низших рангов, так как у каждого Седьмого был свой цвет, так же как и у каждого из его подопечных. У Третьего было пять насечек. Ннанджи знал, что значит каждая комбинация. Уолли об этом не беспокоился.

Он промаршировал через двор, заполненный теперь полотняными душевыми и уборными. У дверей вестибюля он распустил свой эскорт и послал воинов на поиски Форарфи, который, в свою очередь, должен был занять их чем-нибудь. Затем он вошел.

Комната была, как всегда, полна народа. В дальнем конце Линумино, адъютант, сидел за столом, так как считал деньги. Хотя Уолли всегда представлял, что эта комната должна быть заставлена конторками, пишущими машинками и телефонами, только Линумино имел хотя бы стол (сами деньги хранились в сундуке в кабинете Уолли, служившем также комнатой для совещаний и в большинстве случаев его спальней). Остальные сидели на скамье или стояли. Сидящие встали при его появлении, и все хлопнули кулаками по сердцу в качестве салюта. Уолли отменил формальное приветствие в сборе как пустую трату времени.

Он прошел через комнату, кивая и улыбаясь тем, кого узнавал, справляясь о делах, подмигнул Катанджи, нахмурился при виде двух угрюмых Шестых с избитыми лицами, без мечей и под охраной. Когда он дошел до стола адъютанта, Линумино тоже улыбнулся ему и махнул рукой в сторону группы из шести человек. Ему не было нужды говорить — три молодых Третьих с плечевыми насечками Тиваникси, каждый в сопровождении обнаженного мальчика чуть старше десяти, все шестеро нервничают.

— Сколько это составит? — спросил Уолли.

— Тринадцать, мой сеньор.

Уолли оглядел мальчиков. Все дрожали. Третьи, возможно, были Новичками последнего призыва. Он повернулся к адъютанту.

— Вы проверяли их?

— Их проверял благородный Хиокиллино, мой сеньор. Он сказал, что они прошли. Он забраковал еще четырех, сказав, что они не поймают мяч, даже если его засунуть им в рот. Не знают, где руки, где ноги!

Уолли засмеялся.

— Отлично! — Он не хотел тратить время, но нужно было исполнить ритуал, и он добавил:

— Представь их.

Линумино, в свою очередь, церемонно представил каждого Третьего.

— Я Генотеи, воин третьего ранга, и мое глубочайшее и заветное желание…

— Я Шонсу… Представь своего кандидата, воин.

— Милорд, имею честь…

— Я Джиульюно, сын Кирьюно, золотых дел мастера, и мое глубочайшее…

Уолли старательно ответил на приветствия мальчиков. Он внимательно выслушал, как они повторили устав воинов, а потом принесли вторую клятву одному из воинов. Лорд-сеньор преклонил колена, вручая им их мечи; этого они не забудут до конца жизни. В заключение он пожал каждому руку и поздравил со вступлением в гильдию. Потом Уолли прошел в свой офис, а рекруты в великом возбуждении ушагали вслед за своими новыми наставниками.

Он швырнул свой меч на кровать и плюхнулся в кресло, подняв облако пыли. Линумино прикрыл за собой дверь и остановился в ожидании. Этот иссеченный шрамами воин оказался превосходным адъютантом, с бесконечным терпением и блестящей памятью. Долгими часами просиживал он за столом, талия его при этом угрожающе расширялась. Скоро он станет таким толстым, что не сможет носить меч. Но как только сбор кончится, это будет неважно, он, наверное, подаст в отставку. Он привносил в мир Уолли порядок и благоразумие, которые сразу бы пропали, не будь его здесь.

— Бери стул, — сказал Уолли, — что-то не так?

Линумино был хмур.

— Мой сеньор, я прав в своих подозрениях? Это, как всегда, люди Тиваникси забирали обещанных рекрутов?

Уолли рассмеялся:

— Я заметил. Думаю, ты тоже. Но никто из нас ничего не видел.

— Это по правилу — шесть ног на мальчика?

— Думаю, десять. Разве что четыре слишком уж хороши.

Вообще-то набор рекрутов считался делом нечестным. Но сбор очень нуждался в хороших лошадях. За них просили от трех до двадцати или даже тридцати золотых. Финансы не выдерживали таких цен. В то же время богатые семьи готовы были платить за то, чтобы пристроить сына в воины. Как только мальчика обещали взять, Уолли закрывал глаза, и Тиваникси увеличивал свой штат, получал новые рабочие руки в стойла, новые рты для прокорма и новых лошадей.

— Хорошо, давайте возьмем!

Сидя на своем жестком стуле, Линумино прикрыл глаза, как всегда делал, сообщая новости. Это был несколько странный взгляд куда-то влево, оставлявший на виду узкие полоски белков.

— Святейший Хонакура отвечает, что то, о чем ты просишь, возможно около двенадцати, и надеется видеть тебя на обеде, который дают каменщики сегодня вечером. Еще ты приглашен на банкет торговцев завтра ночью, мясников — следующей ночью и на два бала следующими вечерами, которые даются…

— Прими первые два приглашения на меня и Леди Доа. Откажись от двух других. Это походит на местную политику, в которую я не хочу вмешиваться.

Линумино открыл глаза, начиная слушать. Потом снова закрыл.

— Лорды Тиваникси и Зоарийи присылали каждый по Шестому спросить про кожи. — Глаза открылись.

— Проклятье! — зло сказал Уолли. — Нам придется платить! Старая сука пригрозила сняться с якоря и увезти с собой колдуна!

Не одна Брота пришла в Каср с грузом кож, но она успела скупить все на корню и монополизировала торговлю. Теперь она требовала четыре сотни золотых, и что бы ни говорил Уолли, ни на что больше не соглашалась. Вчера они проругались весь вечер на палубе, ревя и шумя так, что довели детей до истерики, а моряков — до пожарной корзины. Власть лорда-сеньора кончалась у кромки воды.

— С нее станется увести корабль, — сказал Уолли, — она могла поддаться искушениям колдуна. Присмотри за этим сам. Возьми деньги и побольше людей. В любом случае ты должен с ним встретиться. Он старая продувная бестия. Прошлой ночью он чуть не выведал у меня устройство паровой машины.

— Лорд Тиваникси докладывает, что еще один костолом и Первый повредили ноги. Скоро он весь сбор закует в лубки, мой сеньор. Случаи маеты животом не повторялись.

Это была хорошая новость. Когда весь сбор живет в одном здании, угроза происков Бога Эпидемий висит постоянно. А божок этот опасен для любой армии больше, чем самый страшный враг.

— Новые правила кипячения воды оглашены?

— В точности, мой сеньор. На западе хорошая вода найдена на глубине локтя от поверхности, на востоке — на длину руки.

А вот это была плохая новость! Приемы хорошего копания не упоминались ни в одной из сутр; это считалось работой для рабов, а рабов-то как раз Уолли всех и отослал.

— Лорд Джансилуи докладывает, что послал людей в Тау и Дри на поиски птицеловов, сокольников и птиц. Он спрашивает, можно ли посылать также и в колдовские города, и если можно, то нельзя ли воспользоваться услугами Лорда Ннанджи.

— Да, пусть посылает. Не воинов, естественно. Пусть попробует жрецов или торговцев. Скажи, пусть обратится к Хонакуре. И не трогает сеть Ннанджи. От рекрутов пусть все держит в тайне.

— Да, мой сеньор. Это все сообщения. За дверью дожидается депутация… портовых служб, кажется.

— Если они беспокоятся о своих делах, я их видеть не хочу. Если они именно портовые представители, скажи им, чтобы подошли на неделе. Небольшое ожидание не повредит им.

На лице адъютанта мелькнула улыбка.

— Двое Шестых повздорили… Лорды Ннанджи и Зоарийи приговорили обоих к двадцати одному удару семихвостой плетью. Приговор ждет твоего подтверждения.

— Проклятье! — снова сказал Уолли. Он встал и подошел к окну. — Мне нужны сюда новые занавеси и лампа. Обоих?

— Каждый сваливал на другого, что тот начал первым. — Линумино тоже машинально поднялся. — Мнения свидетелей разошлись. Одни говорят, что Укилио первым полез с кулаками, другие — что Унамани первым обнажил меч.

Уолли на минуту задумался:

— У тебя есть герольд под рукой?

— Нет, мой сеньор.

— Позови какого-нибудь, пока я разговариваю с Катанджи. Что-нибудь еще срочное?

Адъютант сказал, что остальное может подождать. Он вышел. Уолли снова уселся в кресло, разглядывая кровать с ее великолепным новым балдахином. Он проводил в этой комнате почти все свои дни и ночи. Визиты его на «Сапфир» стали реже и короче; он не спал уже четыре ночи на борту. Он спал в этой комнате. Один.

Потом он поднялся, улыбаясь, навстречу Катанджи. Они виделись на людях, но не говорили о делах, а теперь Катанджи откровенно вел свои дела. Его две новые метки на лбу совсем недавно зажили, но его хвостик был уже профессионально подобран. Заколка была украшена золотым грифоном. Его коричневый килт был сшит из отличного материала, сапоги сияли. Он носил перевязь, но она поддерживала его лубки, а не ножны. Он явно преуспевал.

Он быстро окинул комнату оценивающим взглядом. Приподнял один из гобеленов, взглянул на изрезанную мечами панель под ним, тонко улыбнулся и удобно устроился на стуле.

— Ты посылал за мной, милорд?

От его невинного взгляда мог бы растаять мрамор.

— Да. Это очень умно, Катанджи, но слишком долго. Нам они нужны сейчас! Как я понимаю, у тебя есть тридцать семь.

— Тридцать одна с последними тремя, милорд. Я стараюсь ускорить — Досточтимый Трукро сейчас выбирает себе одну. Это по договоренности. Сегодня получим еще десять. Хороших.

Уолли был в восторге от его наглости.

— Ты знаешь, что с трудом избежал тюрьмы? Тиваникси послал сегодня утром Трукро на покупку лошадей, а ты утроил цену прежде, чем он ступил на улицу. Они все считают, что это работа приспешников Чинарамы. Потом они стали выслеживать Шестого, который перекупил, как сказал мне Тиваникси, седла с корабля. Они не знают, что я заметил уже раньше лошадей, когда ты крутился рядом. Им и в голову не пришло, что это работа Первого, хотя и получившего недавно продвижение. Я согласился не привлекать тебя к сбору и надеюсь, что все это не предательство.

Катанджи улыбнулся, но ничего не сказал.

— Кто твой партнер?

Ничуть не смутившись, Катанджи сказал:

— Ингиоли, Пятый, милорд. Вообще-то он ковровщик, но знаком с несколькими неплохими торговцами лошадьми.

— Ясно! Он был очень удивлен, встретившись с тобой снова?

Катанджи улыбнулся и кивнул.

— Еще одно, — сказал Уолли. — Это слишком откровенно! Мне сказали, что тебя видели с компанией рекрутов, а воины вились вокруг вас, как… как… — Он хотел сказать тележки мороженщика, но не смог подобрать перевода.

— Любовь с первого взгляда! — возразил Катанджи, болтая ногами. — Очень похоже!

— Любовь? — в ужасе повторил Уолли.

Невинный взгляд Катанджи подернулся легкой дымкой теплоты.

— Знаешь этих девчонок, милорд? Прошлой ночью было четыре свадьбы, предыдущим днем — пять…

На этот раз Уолли не смог удержать громоподобного смеха.

— Лошади в приданое? Что же за супружество это будет, Катанджи? Как долго будут они вместе после окончания сбора?

Катанджи пожал плечами в знак того, что чужие проблемы его не интересуют.

— От сыновей я убегу.

— Тебе придется бежать от работорговцев. Глаза Катанджи прищурились в ответ на эту морализаторскую вставку в деловой разговор.

— Воины хотят ездить верхом. Тиваникси получает всадников, да еще с запасными лошадьми. Конезаводчики выручают по двадцать золотых за лошадь, а в особых случаях и больше, например за хороших четырехлеток. Сбор не платит ни гроша — сходная цена! Родители пристраивают своих сыновей на службу, а дочерей — замуж. А какое жителям удовольствие — растить внуков воинов. Кто же в проигрыше?

— Только не воин Катанджи, в этом я уверен.

— А вот если ты хочешь ускорить… ты слишком многих бракуешь, милорд. Согласен, что Олонимпи — неважный материал, но другие могли бы и пройти.

— Не могли бы.

— Даже за три лошади? — с надеждой сказал Катанджи. — Только это добавило бы две дюжины поверх тридцати. Я бы сделал для Олонимпи четыре. Не может же он быть худшим воином, чем я был.

Что-то он обеспокоен по поводу этого мальчишки! Уолли не представлял, чем же хорош кандидат Олонимпи. Но семья его явно была богатой.

— Нет! — сказал Уолли. — Я не могу изменять наши правила. Сколько стоит тридцать одна лошадь?

— Больше, чем ты думаешь!

Уолли подскочил, но Катанджи и бровью не повел. Любой бы на его месте испугался, но Катанджи был знаком с Лордом Шонсу слишком давно.

— Ты знаешь, что Тиваникси хочет заняться кое-чем еще, помимо кавалерии?

Катанджи вкрадчиво спросил:

— Смола?

Уолли снова сел. Смола? Он еще не думал о смоле, но она понадобится для катапульт.

Мальчишка все прочитал по его лицу и постарался не показать самодовольства, которое чувствовал.

— Всего в Касре две тысячи четыреста восемьдесят один баррель смолы, милорд. Из них восемьсот двенадцать принадлежат Броте. Остальные мои.

— И баррели смолы легче спрятать, чем лошадей?

Катанджи улыбнулся:

— Под ложей есть пыточная камера.

Катанджи пожал плечами:

— Ты обещал колдуну… разве что ты собираешься пытать своих друзей. — К нему снова вернулось его очарование. — Я не думаю, что ты так глуп, чтобы красть наших лошадей, но Ингиоли нервничает и захотел приискать дело ненадежнее. Так мы открыли, чем занимается Брота. Мы опоздали с кожей, но она собиралась наложить лапу и на смолу, — злорадно хихикнул Катанджи.

Уолли одолели мрачные предчувствия.

— Сколько ты хочешь запросить с нас за смолу?

— Я отступлюсь от нее и от лошадей, если ты возьмешь этих отвергнутых кандидатов, а старшины дадут одному известному торговцу исключительное право на ввоз ковров в Каср в течение десяти лет. Тридцать одна лошадь и шестьсот баррелей смолы! И Брота может подавиться своими!

Это прозвучало как нельзя кстати после вчерашней баталии, как будто Катанджи знал и об этом.

— Эти отвергнутые кандидаты, — задумчиво сказал Уолли. — Может, их сделать жрецами?

Глаза Катанджи расширились.

— Я не знал, что ты можешь…

— Это может устроить Хонакура. Пятилетней монополии на шелковые ковры, думаю, будет достаточно.

Наморщив лоб, Катанджи занялся подсчетом:

— Смола, сорок одна лошадь, восемь жрецов, шесть жриц, все ковры за пять лет и… Олонимпи — воин.

Хонакура скажет — двенадцать, он не сможет устроить четырнадцать.

— По рукам! — сказал Уолли. — За малым исключением.

Катанджи озабоченно поднял бровь.

— Ты мне скажешь честно, сколько тебе заплатит семья Олонимпи.

— Нашу долю?

— Да. Считай, что я уже поговорил с Хонакурой, — добавил Уолли, — и уладил все со старшинами.

— Ты не скажешь Наню?

— О боги, нет! Это может послужить началом восстания… или хуже того.

— Это больше, чем с других…

— Сколько?

Эту информацию было получить не легче, чем лошадей. Наконец Катанджи неохотно вымолвил:

— Двенадцать сотен.

— Катись отсюда, — Уолли старался не смеяться, — организуй с Трукро покупку пони и считай Олонимпи принятым в кавалерию.

Катанджи все понял и довольно ухмыльнулся. В дверях он приостановился.

— И обрати внимание на своих закупщиков, милорд, — они сбивают цены — конезаводчики уже проели нам мозги.

— Катись! И скажи своему брату, что я хочу его видеть.

Уолли встал и проводил Катанджи в вестибюль, чувствуя себя так, как если бы его боднул бык.

Двенадцать сотен! Олонимпи один покрывал все расходы синдиката. Все остальное — мелочь. Тысячи! Но сорок одна верховая лошадь абсолютно бесплатно для сбора…

Линумино проследовал за сеньором, который пересек большими шагами комнату и остановился перед молодым герольдом, стоящим рядом с двумя арестованными Шестыми.

Выглядели они ужасно: перевязанные глаза, распухшие губы и зверские выражения лиц. Оба неплохие люди: Укилио водил раньше большой отряд свободных мечей, Унамани был ривом большого города. Они чуть было не поубивали друг друга. Уолли прямо чувствовал их вражду — когда он смотрел на одного, второй просто рычал.

У него не было времени на формальности.

— Кто из вас Укилио? Значит, ты — Унамани? Вы слышали приговор?

Они безразлично кивнули. Как может человек оставаться равнодушным перед лицом такого наказания?

— Вы представляете, что с вами станет после двадцати одного удара?

Уолли не представлял, но он догадывался. Они снова кивнули.

— Мне не нравится это, — сказал он, — вы выйдете из строя на год, а может, и больше. Лучше иметь одного целого Шестого, чем двух битых Шестых.

Еще по крайней мере две дюжины людей прислушивались сейчас к его словам за стеной.

— От Шестых мне требуется умение руководить, поэтому я собираюсь устроить каждому из вас проверку на это умение, в каком-то роде соревнование. Победитель получает от проигравшего один удар плетью. Победитель потом может бить проигравшего сколько захочет, может даже запороть его насмерть.

Жертвы уставились на него. Потом посмотрели друг на друга. Заплывшие глаза сощурились, распухшие губы сложились в зеркально-симметричные кривые ухмылки.

— Лорд Линумино, — сказал Уолли, — вернет вам ваши мечи и даст два золотых на расходы. Вы должны выкопать колодцы. Вот правила. Герольд, ты будешь объявлять об этом во время двух ближайших трапез. Лорд Линумино выберет места для раскопок и куда сваливать землю — во дворе ничего не должно оставаться. Вы можете купить себе необходимые инструменты и набрать не больше двенадцати человек, любых, ниже шестого ранга. Вы не имеете права переманивать людей друг от друга. Нарушитель будет считаться проигравшим. Срок на подготовку — один день. Я буду одним из судей. Двух других выберете сами. Команда, первой доставшая баррель воды, считается победившей. — Он повернулся к Линумино, который ухмылялся — ужасное зрелище. — Какие нам еще нужны правила?

— Поощряющие или наказывающие.

— Правильно!

Конечно, это было уловкой. Свободные мечи никогда не имели денег; некоторые из них отказывались от еды, чтобы оставить средства на развлечения.

— Команда-победительница будет послана в Дри в бордели приобрести самых привлекательных девочек. Все расходы оплачиваются. Как вы думаете, справитесь?

Адъютант кашлянул.

— Необходимо срочно приступить к делу, милорд. Промедление невыносимо, как понимаешь.

Так что Уолли осталось сказать:

— Вы не должны ни угрожать, ни принуждать, ни бить ваших людей. Вы должны убедить их копать для вас. Если вы сделаете это — станете настоящими предводителями. Есть вопросы?

— Когда нам начинать, мой сеньор? — спросил Укилио, тот, что повыше.

— Сейчас.

— Когда закончим, мой сеньор, можем мы подождать день до порки? Я хотел бы отдохнуть, чтобы отделать его хорошенько.

Они обменялись взглядами.

— Это достаточно справедливо. Добавь, герольд. Их мечи, Адъютант.

Я — бог, подумал Уолли, я играю человеческими жизням и. И все же выигранный шанс лучше, чем вообще без него. Быть запоротым насмерть не многим хуже, чем получить двадцать один удар плетью. И может быть, — пожалуйста, боги! — победитель будет милосерден. Это, кроме того, развлечет остальных — порка не слишком приятное зрелище.

Унамани и Укилио забрали свои мечи и кинулись в дверь с дуэтом проклятий. И чуть не врезались в Тану, которую сопровождала высокая, представительная женщина в голубых одеждах. Женщины удивленно посмотрели вслед Шестым.

Так, подумал Уолли, определенно сегодня Семейный Вечер. Но Тану необходимо было принять, хотя остальные посетители при этом отодвигались в сторону. Она не была его вассалом, поэтому совершила формальное приветствие, он ответил. Потом она представила ширококостную седоволосую матрону… Олонангхи, ткачиха седьмого ранга. Уолли проводил их к себе и предложил сесть, уступив Леди Олонангхи кресло.

Тана по-прежнему упорно носила свое речное бикини — две узкие полоски, но ни один мужчина не смел ничего сказать ей. Со своей обычной решительностью она начала беседу.

— Мы не займем у тебя много времени, милорд. Я услышала от Ннанджи, что ты озабочен зимней одеждой. В частности, шерстяными плащами, я думаю.

Так, теперь Тана пустилась в дела.

— Это правда.

— Пятнадцать серебряных, он упоминал?

Уолли кивнул. Ннанджи был его названым братом, значит, Тана была его названой невесткой и — Великие боги!

— Брота — названой тещей?

— Леди Олонангхи считает, что может предложить лучшую цену, милорд.

— Мой отец был воином, милорд, поэтому в моем сердце есть специально отведенное воинам место.

Уолли вежливо пробормотал что-то в ответ, подумав, что многие женщины могли бы к ней присоединиться в мыслях, хотя, может, и не в таком возрасте.

Тут его осенило!

— Вы случайно не родственники с юным Олонимпи, а?

Морщинистое лицо просияло.

— Мой внучек!

Теперь Уолли все понял и с трудом скрыл улыбку.

— Очень многообещающий парень. Совсем близок к включению в наши списки, но, конечно, огромное число желающих…

— Может, поговорим о плащах, милорд? — сказала Тана ледяным тоном — нити интриги ускользали из ее рук.

— Мы могли бы пойти на десять серебряных за штуку, — предложила Леди Олонангхи.

— Я надеюсь найти ему место в кавалерии, — задумчиво сказал Уолли, — конечно, конкурс очень велик — это же престижный дивизион, как вы сами понимаете… прошу прощения, миледи, я отвлекся. Так вы сказали «шесть»?

Леди Олонангхи поджала губы:

— Восемь я сказала, милорд!

— Тогда контракт ваш! И я думаю, мы сумеем найти место для парня с такими замечательными способностями.

— В престижном дивизионе? — уточнила Леди Олонангхи.

— Естественно. Я же сказал, что он совершенно подходит.

Он отправил их к Линумино для уточнения деталей, размышляя, кто лучше выпутается из этой ситуации. Тана и Катанджи оба купили одного Олонимпи. Наверное, Катанджи. Когда дело доходит до денег, ему нет равных.

И завтра Уолли опустится на колени перед этим недоделанным Олонимпи, преподнося ему меч. Для Первого из престижного дивизиона ему придется на это пойти.

Пришел следующий посетитель, и Тана вылетела у него из головы, когда он увидел Доа. Он проводил ее к себе и старательно закрыл дверь.

Потом она улыбнулась. Как всегда, его бросило в жар.

Сегодня она опять была в длинном, но вырез по-прежнему был глубоким, светящийся голубой шелк был так прозрачен, как ни одна из материй, что ему приходилось видеть, и блестел он как лакированный. У нее не было с собой лютни. Единственным украшением был подаренный им сапфир, который она повесила на серебряную цепочку.

Как нужен он был бы сейчас казне сбора!

Доа прошла через комнату, задвинула шторы, и его глаза ловили любое движение этого изумительного тела. Время потеряло для него значение. Почти каждую ночь выполнять перед ней функции кавалера и слушать, как почти каждую ночь ее просят петь. Танцевала она превосходно, но интимные движения вроде вальсовых были незнакомы Миру, так что ему оставалось довольствоваться только касанием рук, да и то редко. Они были великолепной парой, он знал это, парой, возвышающейся над другими. Она — известная примадонна, звезда Касра, предмет божественного поклонения любителей эпоса. Только сеньор мог быть достоин появляться с ней рядом.

Он сообщил ей о полученных приглашениях.

— Отлично! — сказала она — первые слова, произнесенные с момента прихода. Она подошла к очагу, облокотилась на его стенку — любимое место — и наградила зовущим взглядом.

— Что ты думаешь о выставке, которую устроила Мастерица Сола той ночью? Ты заметил, что ее муж…

Она обладала большим запасом сплетен и беспощадной мимикой. Каждый день она приходила к нему только за этим. Она пересказывала слухи и события в высшем свете Касра и в среде старшего состава воинов. Уолли очень мало все это интересовало, но его восхищало ее мастерство пародиста. Иногда он не мог удержать смех — когда она изображала Ннанджи. Но обычно он сидел в тишине, вежливо улыбался и предавался распутным мечтам.

Ее истинная цель и заключалась в том, чтобы насладиться его страданиями. Она соблазняла и мучила его, как ненасытная шлюха.

Она сошла с ума, и он тоже.

Сегодня он не чувствовал обычных мучений плоти. Прошлой ночью он навестил Джию. В их каюте. И опять, как теперь всегда бывало, между ними произошла стычка. О, она была покорна, рабыне не приходится выбирать. Она даже показывала, что старается удовлетворить хозяина, но это были действия хорошо вышколенной, опытной ночной рабыни. Женщина, которую он знал, друг и любимая, исчезла… И все его попытки вернуть ее кончались тем, что Джия начинала плакать, а он разъярялся. У него не хватало терпения, чтобы сладить с ее твердым тихим сопротивлением.

Так что он имел Доа для удовлетворения общественных потребностей. Джию — для физических. Чем он недоволен? Большинство мужчин были бы обрадованы такой ситуацией.

Он пошел к Доа, и она тут же замолчала, наградив предупреждающим взглядом. И он знал, что любые попытки приблизиться будут встречены сверкающими глазами, царапающимися ногтями, угрозами и визгом. Визг Доа должен бы быть слышен в Вуле.

— Зачем ты пришла? — спросил он.

— Я думала, тебе доставляют удовольствие наши беседы, милорд.

Он покачал головой:

— Будь хоть раз честна.

Она глянула доверчиво и усмехнулась презрительно:

— Потому что твои телохранители хотят знать, где ты спишь, с кем спишь, или я должна сказать «без кого»? И теперь они считают, что самое время тебе развлечься. Хочешь ли ты, чтобы они узнали правду? Мальчики засмеют тебя.

— А может, и тебя?

Она улыбнулась:

— Не думаю.

Он тоже так не думал. Внезапно его руки затряслись, но в какой степени от ярости, а в какой — от возбуждения, он не знал.

— Какова цена, миледи? Сколько стоит поцелуй? Или больше чем поцелуй?

— Ты знаешь свое обещание, Шонсу.

Она уже ссылалась на него раньше, но всегда отказывалась объяснять.

— Я не помню обещаний.

Глаза вспыхнули, но прежде чем она успела заговорить, он сказал:

— Прошу тебя, будь честной! Ты отличный знаток людей, Доа. Разве ты не видишь, что я другой Шонсу?

Она глядела на него в яростном молчании.

— Ты знаешь! А я не знаю, что тебе обещал тот Шонсу, так что просвети меня.

Она неохотно ответила:

— Сделать меня королевой.

— Что?

— Королевой, Шонсу! Королевой Вула! Ты поклялся на мече! Это твое обещание, и я полагаю, ты его выполнишь.

Уолли снова сел в свое кресло. Королева Вула? Может быть, именно поэтому Шонсу пошел на Вул? Не мстить за погибших воинов, но для того, чтобы добиться постели этой женщины? Сорок девять смертей!

— Вул — дальняя цель, миледи. Как насчет небольшого королевства для начала? Тау, скажем?

Она улыбнулась своей кошачьей улыбкой.

— Это можно обсудить, на первых порах… — Потом она увидела, что он шутит, и разозлилась.

— Но, думаю, я обошлась бы меньшим подарком, удовлетворившим бы меня на время.

Он уже осыпал ее подарками.

— Ты и так владеешь половиной самоцветов Касра. Чего тебе еще?

— Рабыню.

— Какую рабыню?

Она подошла к окну и отдернула занавеси.

— Все знают, что Лорд Шонсу владеет прекраснейшей наложницей в городе. Я видела ее мельком на корабле.

Он подскочил.

— Никогда! Ты ее изуродуешь!

— Немножко, может быть.

Доа подошла к двери.

— Но я хочу ее. И побыстрее!

Она помолчала, как будто стараясь скрыть нерешительность. Никогда она не была так близка к потере самоуверенности.

— Я должна уйти и заняться некоторыми новыми песнями. Они подумают, что сегодня ты справился невероятно быстро, милорд.

И она вышла.

Уолли остался сидеть, глядя на закрытую дверь. Королева Вула? Она, конечно, могла и лгать… Впрочем, какие бы цели ни преследовал Шонсу, идя на Вул, он должен был собираться стать его королем. Что же еще он мог бы делать с побежденным колдовским городом? Так что он вполне мог предложить Доа место на своем будущем троне.

Обещание как таковое не могло, однако, иметь большого значения. Новые песни, сказала она, — это угроза. Уолли попал в ту же западню, что и Шонсу. Одно было теперь ясно: Шонсу не был с Доа. Она несомненно получала огромное извращенное удовольствие, балансируя на краю насилия, постоянно побуждая к нему. Но любой мужчина, добившийся силой ее близости, рисковал обессмертить свое имя в едких, сатирических песнях. Репутация его была бы навек погублена, он выставил бы себя на посмешище. Но он не мог отказаться от нее, рискуя тем же. Отдать ей Джию? Немыслимо. Может, Доа удовлетворится королевским троном в Тау?

А сегодня обед у каменщиков… как всегда, дела. Да, вернемся к делам. Отбросив мысли о Доа на дно души, он встал, подошел к двери и открыл ее.

Снаружи стоял громкий хохот. Ннанджи, сидя на краю стола Линумино, повторял слова герольда. Увидев Уолли, он встал и салютовал, не теряя улыбки.

— Запоротый насмерть победителем? Наш сеньор знает, чем заинтересовать людей, разве не так, Лорд Адъютант?

Он пошел за Уолли в комнату, задержавшись на минуту, посмотреть в зеркало на подживающие метки на лбу.

Сейчас, когда Хонакура объяснил ему настоящее пророчество, Уолли с трудом переносил присутствие Ннанджи.

Внешне тот по-прежнему оставался говорливым, симпатичным юнцом, честным настолько же, насколько его брат плутоватым, ни в чем не виновным. Кроме того, как уже знал Уолли, он был абсолютно безжалостным убийцей. Если учесть историю Икондорины и его брата, вставшую между ними, комбинация получалась зловещей.

Закрыв дверь, Уолли показал на синяки и ссадины на ребрах Ннанджи:

— Как может Седьмой оказаться таким избитым?

Ннанджи недовольно поморщился.

— Нечестный Седьмой? Он берет тридцать девять Шестых и велит им начать снизу (они не могут отказаться, они его — вассалы). Со временем он говорит двадцати двум, что уже избит! Со временем он скажет тридцати девяти, что они все уже избиты! — закончил он обнадеживающе.

Шестые измочалили его в поединках? Ничего странного. Вундеркинды непопулярны среди старшего поколения.

— Ты уверен, что они не собирались тебя серьезно поранить?

Ннанджи пожал плечами:

— Не думаю, я раздражал их, им хотелось наставить мне синяков. Но нанести серьезный вред сеньору они не решились. Они на самом деле боятся тебя, брат. — Потом он снова улыбнулся. — А когда они еще услышали об этом приговоре о колодцах…

Уолли снова сел в свое кресло и показал рукой на стул, но Ннанджи продолжал бесцельно расхаживать по комнате.

— Где ты нашел время?

Ннанджи посмотрел на него лукаво:

— Я успел все, что ты просил, разве не так?

Он принялся перечислять, загибая пальцы, Большой:

— Я запомнил все умения воинов, которыми они владеют помимо воинского. Линумино потребовались лозоходцы, я дал ему три имени. Зоарийи попросил колесников — у нас нет ни одного.

Указательный:

— Река патрулируется, днем и ночью, и особенно «Сапфир», конечно. Ни одно судно не входит в город без таможенной проверки.

Средний палец:

— Катанджи выборочно проверяет отшвартовавшиеся корабли, особенно если у людей Фиендори возникнут подозрения. Так мы уже выявили четырех любителей голубей и установили за ними слежку. Да, они покупали пергамент, как ты и думал.

Безымянный:

— Томияно и другие моряки собирают все слухи и просили купцов, отплывающих в колдовские города, быть нашими агентами. Ответа еще рано ждать.

Мизинец:

— На улицах вокруг ложи караул стоит днем и ночью. Посетители конвоируются. Все ящики и пакеты проверяются на предмет громового порошка, который тебя так беспокоит. Любой остановившийся фургон сразу окружается.

Большой палец:

— Я послал два ботика наблюдать за противоположным берегом: как ведут себя колдуны. В Гобе и Аге, в двух ближайших деревушках, — ничего. Но мы собираемся прочесать берег вверх и вниз от них.

Указательный:

— Я нашел — Томияно нашел — четырех людей, которые хорошо знают окрестности Сена и Уола и деревушки рядом с ними, все их сведения у меня, могу рассказать, как только потребуешь. Я должен оставаться в ложе, брат! Они должны суметь меня найти, как только понадобится. Я что-нибудь пропустил?

Возможно, единственное, чего сейчас Уолли хотелось, — это прогнать его мечом. Но он улыбнулся одобрительно:

— Нет! Я действительно передержал тебя. Ты очень хорош с людьми, гораздо лучше, чем я. Ну а что там за история с отравленными голубями?..

Он рассказал, что идея заключается в подкупе моряков, которые при заходе в колдовские города рассыпали бы отравленное зерно вокруг башен. Уолли напомнил, что горожане с наступлением ночи к башням не подпускаются. Ннанджи пообещал обсудить это с Томияно.

— Кстати, брат, мне нужны кое-какие деньги! Я поиздержался.

Уолли поднялся и подошел к сундуку в углу.

— Тебе бы надо свои держать отдельно, — заметил он.

Впрочем, это было невозможно по причине отсутствия гроссбухов и расходных книг. Он сам же покупал подарки Доа из казны сбора.

— Я тоже так думаю, — ответил Ннанджи, — но Катанджи понадобились. Когда он передавал твое сообщение, обобрал меня дочиста.

— Катанджи? — Не говоря больше ни слова, он выдал Ннанджи мешочек с монетами и захлопнул сундук.

— Да, Катанджи! — расхохотался Ннанджи. — Я по сравнению с ним мальчишка, несмотря на то что старше. Все, за что ни возьмется, он делает отлично, разве нет?

Он помолчал и вдруг покраснел.

— Катанджи говорит, что часть из забракованных тобой мальчиков на самом деле не так уж плохи. Я сказал, что он может пообещать им еще раз посмотреть на них, не больше пяти, я думаю. Это правильно?

Уолли посмотрел на него:

— Да, если только они не полные калеки.

Ннанджи взглянул ему в глаза:

— Ты не думаешь… Он не может брать деньги с их родителей, а?

Это было тонким местом. Для самого Ннанджи этот вопрос был несколько щекотливым.

— Мы проверим его рекрутов, не беспокойся!

Ннанджи нахмурился и отвернулся.

— С него станется брать по пять, а то и по десять золотых с каждого. Дьяволенок! — Потом снова усмехнулся. — Что бы он там ни делал, зарабатывает он хорошо. А когда Тана покинет «Сапфир», на ее долю придутся тысячи, ты не знал об этом? Здорово, да, брат? Я никогда не копил денег. Все, что я хотел от жизни, — это холодное пиво и любящие девочки. А теперь я, похоже, обзавожусь богатой женой и богатым братом. Если мне понадобятся деньги, Катанджи ведь даст их мне?

Что-то в этом роде думал и Уолли.

— И твое добро — мое добро?

— Конечно! — сказал Ннанджи, определенно имея в виду только то, что говорил. Тут во дворе прозвенел гонг.

— Я обедаю с Тиваникси, — сказал Уолли, — ты присоединишься?

Ннанджи с сожалением покачал головой:

— Прости, не могу! Сегодня День Каменщиков — мой день рождения.

Уолли не знал. Он подавил естественный вопрос — девятнадцать? Может быть, двадцать? Но задавать такой вопрос было большой бестактностью среди Людей, просто потому, что никто не знал ответа. Большинство, как и Ннанджи, знали день, но только потому, что они должны были посвятить его святости — пост и ночное бдение в храме.

— Хотел бы я знать, когда день рождения Шонсу. Я выберу себе! Наверное, день, когда я пришел в этот Мир. Это было за три дня до нашей встречи.

— Тогда это День Наставников! — улыбнулся Ннанджи.

Отметим в календаре, подумал Уолли.

— В моей другой жизни, Ннанджи, принято в день рождения получать подарки от друзей. Есть что-нибудь, чего бы тебе хотелось?

— Хороший обычай, — сказал Ннанджи. Он подумал над этим вопросом и добавил:

— Если бы ты спросил меня при нашей первой встрече, я бы сказал, что мне нужны новые сапоги. Мои старые стоптались. Но сейчас? — Он показал на свой голубой килт. — Что еще остается? Что еще во всем Мире мог бы ты мне дать, когда и так уже дал все?

 

Глава 3

Шли дни.

В День Моряков землеройная команда Досточтимого Укилио наткнулась на камни и переломала все свои кирки. Объективные обстоятельства были приняты во внимание, и ставки возросли.

Пробная модель катапульты разлетелась на части при третьем выстреле.

Лорд Ннанджи, чьи ребра были теперь раскрашены в цвета всех рангов, закончил набор своей коллекции Шестых и приступил к упражнениям с сильнейшими.

В День Угольщиков землеройная команда Досточтимого Унамани наткнулась на подземную пещеру и потеряла обе свои тачки. Объективные обстоятельства были приняты во внимание, и ставки возросли.

В День Менестрелей был обнаружен пятый любитель голубей и взят под контроль.

Измученные люди таскали камни голыми руками и ночи напролет выносили корзины с землей. Ставки возросли. Грохот и скрежет раздавались теперь даже в темные часы суток. Четверо рабочих потеряли сознание от истощения. Последовали штрафные санкции.

В День Сапожников Лорд Ннанджи приказал Лорду Линумино прийти на торговую площадь с рапирой. Дородный адъютант просунул голову в комнату Лорда Шонсу и доложил, куда собирается уходить. Лорд Шонсу рассердился и прогнал Лорда Ннанджи через всю торговую площадь, оцарапав его трижды с левой стороны, чтобы показать ему, какие он еще может получать удары. Однако Лорд Ннанджи поставил Лорду Шонсу синяк.

Пересмотренная модель катапульты поступила в серийное производство.

Никаких признаков активности колдунов на противоположном городу берегу не замечалось.

Несколько богатых матрон вышли замуж за симпатичных молодых офицеров кавалерии после непродолжительного ухаживания, принеся им в приданое лошадей. Воин Катанджи был приглашен на все свадьбы.

Старшины объявили о финансовом кризисе и увеличили налог с дыма. Лорд-сеньор сообщил им, что воины не будут принимать участие в его сборе, налог был аннулирован.

Непосредственно перед обедом в День Кружевниц люди Досточтимого Унамани доложили об окончании работ. Во время обеда с таким же рапортом явились подчиненные Досточтимого Укилио. Ставки возросли. Часом позже ливень подвел итог трехнедельным работам и наполнил оба колодца на шесть локтей водой. Судьи объявили ничью.

Цены на смолу в Касре упали беспрецедентно.

Лорд Джансилуи, покидая ложу после встречи с Лордом Шонсу, был вызван на поединок Лордом Ннанджи. Лорд Ннанджи победил.

Лорд Шонсу, даже используя огромное количество заколдованного вина и щедро раздавая обещания снарядить две поисковые команды в Дри, не смог убедить Укилио и Унамани в справедливости вердикта богов. Наконец он сделал исключение из правил и разрешил им подраться на кулачках — с чего, собственно, и началась их ссора. Они сделали друг из друга гоголь-моголь и стали лучшими друзьями.

Моряки отмечали громовую активность в Аусе.

Лорд Шонсу получил в подарок умопомрачительный шелковый ковер с серебристыми пеликанами.

В День Лекарей вернулся «Грифон».

Пленники были посажены в темницы, толпа рассосалась. Сбор получил день праздника, гигантский абак был обновлен соответствующим образом.

Повсюду сияли бодрые улыбки, сопровождаемые не менее бодрыми возгласами. Менестрели распевали новые баллады — «Как Боарийи, Седьмой, Разбил Колдунов в Уоле и Аусе» или что-то в этом роде.

Спальня снова превратилась в комнату совета. Седьмые сидели в кружке на стульях вокруг блестящего шелкового ковра в центре. В очаге потрескивал огонь. Уолли стоял перед ним, наслаждаясь теплом, идущим к его ногам, и определял стратегию. Совет был решающий. Джансилуи сообщал Линумино о тонкостях соколиной охоты; Тиваникси описывал Боарийи преимущества верхового поединка с копьем; Ннанджи сгорбился на стуле, глядя в пол. Ждали Зоарийи.

Комната сильно изменилась. Боарийи не узнал ее, когда вернулся. Панели были натерты воском, их ветхие части были скрыты великолепными гобеленами, соперничающими по красоте с занавесками. Трухлявые стулья были заменены на дубовые. Кровать и кресло были подобным же образом обновлены. Но самым впечатляющим был, конечно, шелковый ковер, подаренный Ингиоли, вышитый неподражаемыми серебристыми пеликанами и бронзовыми морскими коньками.

Неожиданно Тиваникси заметил:

— Предупреждаю тебя. Лорд Боарийи. Сбор теперь имеет семь настоящих Седьмых.

Ннанджи поднял глаза и улыбнулся.

Боарийи вскинул бровь, заставив сморщиться красную полоску на лбу.

— Так что, мне лучше потренироваться в фехтовании?

— Определенно! Лорд Джансилуи подтвердит это. Да еще все тридцать девять Шестых. Ты их уже всех побил, мой сеньор Ннанджи?

Порозовев, Ннанджи кивнул и улыбнулся.

— Я боюсь приглашения, — продолжал Тиваникси, — думаю, оно произойдет со дня на день.

— Ты льстишь мне, милорд?

Кастелян покачал головой.

— Нет, я видел тебя вблизи. Удивлюсь, если смогу побить тебя сейчас.

Уолли улыбнулся про себя. Лесть, но близко к правде. Джансилуи был новоиспеченным Седьмым, теперь, наверное, таким стал Ннанджи. Потом пришел Зоарийи, извинившись за опоздание, и совет начался. Совет семи Седьмых сбора.

Уолли пустил по кругу бокалы для тостов.

— Лорд Боарийи, — начал он, — мы слышали твой отчет и видели твоих пленников. Поздравляем тебя еще раз с блестящим началом действий. Теперь, думаю, мы должны рассказать тебе о наших достижениях. Короткий отчет, если тебе будет угодно. Ннанджи?

Устроившись поудобнее на стуле, он дал им возможность похвастаться: Ннанджи — своими шпионами, Зоарийи — катапультами, Тиваникси — его кавалерией, Джансилуи — луками и единственными двумя соколами, которых удалось найти. Шестой из людей Боарийи превратил его отряд в команду гуерильяс, ножеметателей, убийц-душителей с закрытыми лицами, способных проползти в темноте по берегу и взять порт.

Уолли чувствовал огромное удовлетворение. Он продвинул сбор на тысячи лет вперед — от греческих фаланг до средневековья. Колдуны все же находились уже в эпохе раннего Ренессанса — на несколько веков дальше, но он непрерывно сокращал дистанцию. Он мог, например, уже концентрировать свои силы, колдуны этого не умели. Один к пятидесяти, что скоро они сравняются.

Впрочем, все это было тщетно. Очень скоро он оглушит их неожиданными новостями. Как они примут их? Как их примет Ннанджи?

Втайне Уолли торжествовал. Мысль о штурме городов не пугала его. Мечущие расплавленную смолу катапульты ничуть не хуже пушек колдунов. На какой бы город они ни пошли, скоро он окажется в руинах, население поредеет. Боарийи поймал восемь колдунов живыми и убил шестерых, потеряв всего одного человека. Он привез десять одежд колдунов, набитых драгоценными вещицами, которые Уолли еще не выбрал времени рассмотреть. Еще семеро убитых! Добавить сюда еще Тарру с его «бесчестными воинами», добавить пиратов… Уолли Смит начинал приближаться к уровню величайших убийц. Но хотя эти воины и думать не захотят о переговорах, он сможет доказать им, что сейчас это единственная надежда.

Они кончили.

— Благодарю, — сказал он, — можно было бы пригласить колдунов все это послушать!

Они посмеялись, нимало не догадываясь, как серьезно он говорил.

— Теперь, милорды, ваши предложения! Он снова сел и дал им возможность строить планы. Они были неглупы. Теперь, когда он разбудил их умственные способности, они могли предлагать планы кампаний не хуже его самого. Конечно, Тиваникси хотел пустить в ход кавалерию, да и каждый из них тут же сбился на свою специальность. Но довольно быстро они договорились и выработали неплохую стратегию. Гуерильяс высадятся в ночи, когда не могут летать голуби, и займут деревушки, ближайшие к выбранному городу. Они окружат подходы к нему. Кавалерия высадится на пристани, войдет в город, займет порт и запрет колдунов в их логове, прежде чем они догадаются, что были атакованы. К тому времени будут налажены катапульты, и настоящая атака начнется.

Уолли встал и принес вина подкрепиться. Потом снова вернулся к очагу, потому что теперь ему требовались все виды превосходства, включая физические.

— Это были хорошие новости. Теперь же, Лорд Линумино, расскажи нам о финансах.

Это был не совсем честный ход — скинуть все на верного адъютанта.

Здоровенный воин мрачно воззрился на свои колени.

— Финансы очень плохи и становятся все хуже, милорды. Мы еще можем покрывать ежедневные расходы, но у нас нет денег на подготовку к атаке.

На пятерых лицах было написано потрясение. Двенадцать глаз сверлили Уолли.

— Боюсь, что это правда, — сказал он, — на самом деле дела еще хуже. Думаю, мы не сможем даже покрывать ежедневные расходы. Я отказался от нашей доли в портовой пошлине.

— Почему? — спросил обескураженный Ннанджи.

— Потому что беднота на грани голода. В ответ — шесть недоуменных взглядов. Экономика была им недоступна, впрочем, сам он тоже не очень был в ней силен.

— Да, эти деньги мы отбирали, чувствуя, что они все равно взимались незаконно и шли не в городские кошельки. Они шли в копилки, и одна из них — под столом старейшин. Да, они — паразиты. Но они — богатые паразиты, милорды. Они нанимают слуг, покупают рабов и вещи, пользуются услугами. Мы заставили их отказаться от всего этого, вот бедным ничего и не досталось.

На шести лицах все то же непонимание.

— Посмотрим с другой точки зрения, — продолжал он, — город Каср закупает провизию на стороне, правильно? Он берет ее в обмен на то, что производит сам — ткани, горшки, инструменты, веревки и так далее. Теперь же сбор привел тысячи ртов с хорошим аппетитом, но продукция при этом не увеличилась. Да, мы покупали лошадей, древесину и тому подобные вещи, но снова на стороне. Золото ушло из города и не вернулось.

— Но какое это имеет отношение к бедным? — сердито спросил Зоарийи. — Бедные не видят золота. Уолли взглянул на него:

— А также серебра и меди! Цена на пищу стала недосягаемой с тех пор, как мы пришли. — Он бросил взгляд на недоверчиво смотрящего Ннанджи. — Спроси у Лины — она знает! Цена же на остальные вещи упала, так как неимущие стали распродавать свои пожитки. Повторяю: бедные окажутся на грани голода, если мы не уведем побыстрее сбор.

Они ничего не понимали или не хотели понимать. Уолли начинал чувствовать раздражение.

— Этот ковер, на который ты любуешься, брат. Да, это взятка.

Ннанджи покраснел и ничего не сказал.

— Но я не обещал ничего взамен, и я собираюсь продать его, перед тем как мы уйдем. То же относительно всех этих вещей. Я приобрел их вполовину на деньги сбора, с тем чтобы продать их в конце: сбор — явление временное. Ты согласен со мной, брат?

Ннанджи невнятно пробормотал слова одобрения.

— Возможно, я поступил глупо, — в этом месте нужно быть осторожнее, чтобы не затронуть понятий о чести Боарийи, иначе он бросит ему вызов сразу после окончания сбора, — но я пообещал морякам оплатить нашу доставку. Они, конечно, должны служить Богине, но я знаю моряков! Наши мечи заржавеют прежде, чем дождемся первого рейса. А если мы рассердим их, они просто бросят нас в Сене или Уоле, или еще где-нибудь, и мы никогда не попадем в следующие шесть городов. Эта наихудшая из проблем — у нас нет денег, чтобы зафрахтовать корабли!

На пяти лицах ярость смешалась с растерянностью, шестое же горело досадой — Ннанджи никогда не умел скрывать своих чувств.

— Сколько может стоить наша первая атака?

Уолли пожал плечами и взглянул на Линумино:

— Я считаю, около четырех тысяч золотом, Лорд Ннанджи. На оборудование и оплату кораблей, ну и, конечно, нам придется отказаться от наших доходов, как только мы отплывем.

— Он говорил, пять.

— Кто говорил, пять?

— Катанджи.

— Какого черта Катанджи здесь делает? — громыхнул Уолли.

— Он предложил оплатить наш поход.

— Ты мне этого не говорил.

— Ты мне не говорил, что это нужно! Я не поверил ему!

— Так, может, я должен был пригласить твоего брата на мой совет?

— Может, и должен!

Уолли очень глубоко вздохнул, потом вернулся на свой стул, как бы примиряясь с услышанным. Вот чего он точно не должен был делать, так это ссориться с Ннанджи. Остальные Седьмые к этому времени были хмуры, сердиты и растеряны.

— Прости, — сказал Уолли, — я должен был бы знать, что ты лучше меня об этом осведомлен. Так что же предлагает твой брат?

— Он дает нам пять тысяч золотых на поход, — Ннанджи все еще глядел угрюмо, — и столько же на другой успешный поход, если мы намерены побеждать. Куда угодно, кроме Ова, он не уверен, что удача будет сопутствовать нам в Ове.

— И что же он хочет взамен? Ннанджи взглянул на него и снова опустил свой взгляд на пеликанов.

— Крепость.

— Что?

Колдуны разрушили множество домов, чтобы построить свои башни, и вокруг них осталось пустое пространство, правильно? Катанджи хочет землю. Он купит ее и даст нам деньги на поход в следующий город. Он сказал мне, что земля в городах дороже, чем фермерская. Это правильно? Наверное, наоборот! На камнях же ничего не вырастишь.

От циновок к драгоценным камням, к торговле скотом, к… недвижимости? Богиня наградила каждого, кто помогал ему, как Уолли уже знал, и сейчас, очень может быть, перед ним был новый пример. Сам парень заплатит пять тысяч золотых или он представляет синдикат? Какое это имеет значение.

А вот что значение имеет, так это то, что главный аргумент Уолли провалился. Теперь все будет гораздо сложнее, чем он предполагал.

Все остальные Седьмые улыбались. Они имели на это право, признался себе Уолли. Он проглядел возможности благополучного завершения сбора. А вот Катанджи — нет (хотя тот не мог представлять себе последствия штурма города).

— Очень хорошо, — тяжело сказал он, — значит, мы можем найти деньги на поход. Но вот еще над чем надо подумать. Итак, мы атаковали Сен или Уол, или любой другой город на левом берегу. Предположим, мы взяли башню. Что потом?

Хонакура не подумал, что будет потом. Вряд ли этим озадачивали себя и воины. Даже если вспомнить все их стратегические сутры. Они недоуменно смотрели на него, тогда он пояснил. Колдуны вернутся на холмы.

И тут до них дошло.

— Штурмовать Вул? — с трудом выговорил Зоарийи.

Они обсудили этот вопрос, и он пришелся им не по вкусу. Определенно, придется ждать до весны, а то и до следующего лета. Вул наверняка был хорошо укреплен.

Когда они все понюхали это дурно пахнущее яйцо, он подложил им следующее.

— Форарфи поговорил со всеми Шестыми и многими Пятыми. — Он старался не смотреть на Ннанджи, который считался шефом разведки. — У нас здесь собрались воины со всего Мира, милорды. Он спрашивал о других колдовских городах, таких как Вул. Один есть возле Пло… есть и другие. Он составил перечень из одиннадцати. Я справлялся у Ротанкси. Он подтвердил это, сказав, что всего их тринадцать. Ордена, так он их называет. Он сказал, что Вул — самый большой, но он может и ошибаться. Седьмые скривились при упоминании о Ротанкси.

— Ты думаешь, что нам нужно атаковать все тринадцать? — раздраженно спросил Зоарийи.

— Я думаю, что они могут атаковать нас! Пока, определенно, только один Вул имеет громовое оружие — или только Вул его использует. Остальные, возможно, ждут, присматриваясь. Мы можем взять Вул, милорды (хотя я в этом и не уверен), но вряд ли нам стоит надеяться перебить там всех колдунов. Выжившие уйдут в другие города.

День снаружи искрился солнечным светом, даже двор, который теперь превратился в маленький городок, сиял и сверкал, хлопая на ветру полотняными крышами легких построек.

Наконец Ннанджи облек мысль в слова:

— Иногда, когда чистишь, пятно расползается.

В детстве Ннанджи мыл циновки отцу. Уолли представлял себе скорее что-то вроде раковой опухоли, но и это сравнение годилось.

— Совершенно верно! Правду говоря, милорды, не существует пути победить всех колдунов. Лучшее, что мы можем, это прогнать их на год-два. Худшее — испортить нынешнее положение.

— Что же ты предлагаешь, брат? — Глаза Ннанджи опасно блеснули. Ну вот и пришло время.

— Постараться устроить переговоры.

Яростное шипение растаяло в хлопанье ставен и потрескивании огня.

Потом они принялись переглядываться. И глаза в конце концов остановились на Ннанджи. Старые подозрения насчет Шонсу вернулись. Он имел метку на веке, он держал колдуна на своем корабле, что-то в нем всегда было странное. Но вот Ннанджи — известный убийца колдунов в Ове, да и трудно предположить, что Ннанджи не тот, кем кажется, — простой воин.

Они должны подчиняться своему сеньору, но сбор же не будет длиться вечно. Когда он закончится, они свободны бросить ему вызов — все по очереди. Да, они подчиняются, но ведь Ннанджи — тоже сеньор, и если он задумает возглавить сбор — такой молодой, — остальные Седьмые не будут особенно возражать.

Ннанджи зло взглянул на него: Уолли должен был бы предупредить его заранее, а затем не выдержал:

— Переговоры с убийцами?

— Мы знаем, что они держат свои клятвы, — тихо сказал Уолли.

— Три города им и четыре — нам? Или что-то в этом роде?

— Семь нам, семь — им. Я хочу положить конец вражде между нашими гильдиями.

Потрясенное молчание.

— И что говорит на это твой колдун? — Похоже, старшие предоставили вести разговор Ннанджи.

— Я не спрашивал Ротанкси, — сказал Уолли, — я надеялся сначала получить ваше согласие. Но мне кажется, попытаться стоит — это лучшее решение для обеих сторон. При штурме города неизбежно погибнут невинные жители, мало чести в такой победе.

— Я думаю, переговоры хуже.

Остальные кивнули почти непроизвольно. Уолли посмотрел на них:

— Я понимаю, вам нужно время на то, чтобы хорошо подумать. Но помните, что колдуны знают о нашей кавалерии, наших катапультах и наших луках; мы не можем удержать это в секрете, как бы ни старались. Они не дураки. Они знают даже больше. И они должны беспокоиться. Сейчас самое время диктовать условия.

— Какие условия? — эхом откликнулся Ннанджи.

— Они отказываются от громового оружия. Мы обещаем им защиту, которую даем всем другим гильдиям, но ставим гарнизоны в городах.

Челюсть Ннанджи отвисла. Он недоверчиво посмотрел на Уолли, потом — на всех остальных. Потом воззрился на пеликанов, покачивая головой и дергая свой хвостик, как он всегда делал, когда напряженно думал. Ни один не проронил ни слова. Ни один не взглянул на Уолли.

Внезапно полено в очаге рассыпалось фейерверком искр, и Ннанджи поднял голову, как-то странно взглянув на Уолли.

— Что ты собираешься делать дальше, Шонсу?

— Думаю, что могу… мы можем пойти поговорить с Ротанкси.

— Значит, я тоже могу пойти с тобой?

Что его смутило? Впрочем, это хорошая идея — Ннанджи будет представлять воинов. Если Уолли удастся каким-нибудь образом уговорить его, остальные Седьмые тоже согласятся.

— Естественно! Пойдем. Лорд Ннанджи и я идем сейчас говорить с колдуном, если он не захочет нас слушать, значит, мои надежды не оправдались.

Они поняли это как разрешение разойтись. Все повставали, салютовали кулаками у сердца и прошагали к двери. Последним шел Боарийи. Он с грохотом захлопнул ее.

— Думаю, ты сбил их с толку, — хихикнул Ннанджи.

— Думаю, я тебя тоже сбил с толку.

Ннанджи фыркнул носом:

— Только до тех пор, пока я думал, что ты серьезно! Ты одурачил и меня на минуту! Ну а теперь, брат, твои секреты — мои секреты. Что ты задумал на самом деле?

 

Глава 4

Сбор поставил на набережной свой кордон, поэтому там всегда было полно воинов. Но прибытие двух лордов-сеньоров в сопровождении телохранителей произвело эффект армейского парада. С Реки дул ледяной ветер, донося брызги. Мастерская Леди Олонангхи уже начала производить плащи воинам — очень странную одежду, оставляющую свободной рукоять меча и действующую руку, — и Уолли приказал начать с экипировки младших рангов, потому что молодежь больше времени проводила на холоде. Поэтому множество белых и желтых накидок с редким вкраплением коричневых закручивались сейчас на ветру. Но высокоранговые и большинство среднеранговых дрожали. Уолли не был исключением. Все, что он мог делать, — это постараться не стучать зубами.

Лицо Ннанджи представляло собой смесь синих губ и сумрачного выражения. Его удалось в конце концов убедить, что Уолли серьезно хочет переговоров. Разочарование его было безграничным. Как только воины подошли, от «Сапфира» отделилась шлюпка. В ней была Тана. Ее удивили как откровенная злость Ннанджи, так и его рассеянный поцелуй. Она подозрительным взглядом окинула багаж — узлы и два стула — и отказалась брать гостей на борт. Уолли согласился оставить телохранителей на патрульном боте.

Танины вопросы начались, как только шлюпка повернула обратно. Ответов она не получала. Ннанджи вообще не хотел разговаривать, а с Уолли они были в натянутых отношениях после истории с Олонимпи. По-видимому, Катанджи перетянул одеяло.

Солнце светило достаточно сильно, но тепло не проходило через плотные белые облака. Высоко в небе тянулись длинные белые перья вулканического дыма с РегиВула, они-то и создавали облачность. Бог Огня сердился. Может, он был расстроен победой Боарийи, но может быть, он возражал и против переговоров. Река морщилась от порывистого ветра, в воздухе пахло серой.

Уолли был очень встревожен злостью Ннанджи и безуспешно старался не думать о пророчестве Икондорины: это твоего королевства я домогаюсь. Если Уолли заставит воинов пойти на переговоры с колдуном, Ннанджи может оказаться весьма близок к этой идее. Остальные Седьмые не имели права голоса, но с их мнением стоило считаться. Они могли бы пойти на то, чтобы покрыть его преступление.

И что тогда? Искусство боя Ннанджи теперь уже достигло седьмого ранга, а боги могли бы и спровоцировать поединок. Боги? Богам бы лучше не вмешиваться! На рапирах Уолли еще оставался сильнейшим, но если дело дойдет до мечей… Он не убил тогда Боарийи, хотя не испытывал к нему никакой симпатии. Он никогда не сможет поднять руку на Ннанджи. В вопросах же чести Ннанджи не станет распускать подобные слюни.

Длинный галс привел их к «Сапфиру», и Уолли полез по веревке на палубу. Она казалось еще больше, чем всегда, потому что была почти пуста. Корабль стоял на якоре носом к далекому РегиВулу.

Старый колдун в своем голубом одеянии сидел в кресле возле кубрика. Золотой город расстилался позади. Веселые песенки с той стороны говорили о том, что детишки резвились в кают-компании. Неожиданно появилась Джия, одетая в свитер и штаны из толстой черной шерсти. Томияно и Холийи на четвереньках посередине корабля драили палубу. Одеты они были только в набедренные повязки, демонстрируя свою невосприимчивость к холоду.

Уолли послал Джие короткую улыбку и повернулся принять узлы и стулья от Ннанджи из шлюпки. Прошло уже два дня с тех пор, как он последний раз был на «Сапфире», и теперь его физическая реакция на нее была ошеломляющей — гормоны Шонсу взыграли. Но его визит сейчас преследовал другие, более важные, чем его физиологические проблемы, цели. Он должен постараться выбрать время для удовлетворения своих личных потребностей.

Последний узел был поднят, он повернулся и увидел ее, стоящую рядом. Секунду ее глубокие темные глаза изучающе смотрели на его лицо, потом она опустила голову и молча застыла в ожидании.

— Мы пришли только поговорить с Лордом Ротанкси, любовь моя, — сказал он.

Томияно тоже был здесь и загородил Уолли дорогу. А, так мы вернулись к формальностям? Он начал было приветствие старшему, но капитан прервал его:

— Брось эту ерунду, Шонсу! Я хочу поговорить о деле.

— Только недолго!

— Мне говорили, что у сбора туго с деньгами.

— Какое тебе до этого дело, Мореход?

— Думаю, тысяча золотых тебя заинтересует?

Взглянув на него, Уолли задумался, переведя взгляд на Ннанджи с Таной, поднимающихся на борт. Томияно послал им улыбку, снова хмуро оборотившись к Уолли. Ннанджи стал теперь на «Сапфире» любимым воином. Он вошел в семью. Он спал на борту каждую ночь, как бы поздно ни кончались банкеты и балы. Но что же за словами моряка? Уолли не сомневался, что деньги эти для него вполне реальны, у Броты было припрятано наверняка больше. Тут он заметил, что сама Брота появилась из дверей кубрика, встала у стены в развевающейся красной робе, мрачно наблюдая за сделкой. В ожидании скандала?

— Тысячу золотых за что. Капитан?

Томияно мотнул в сторону Джии головой:

— За нее.

Джия охнула.

— Развлекала экипаж, да? — взревел Уолли.

Она с ужасом затрясла головой:

— Нет, хозяин! Я ничего об этом не знаю!

Рука Томияно потянулась к кинжалу.

— Ты должен был бы знать ее лучше, Шонсу!

— Тогда какого черта все это значит?

— Это значит, что она самая желанная женщина, а с ней обращаются как она того не заслуживает. Ее оскорбили. Я слышал, как она плакала в своей каюте. Если ты больше не хочешь ее, я возьму ее себе. Тысяча. Неплохая цена.

Это была абсурдная цена. Ни один раб, ни одна вещь не стоили больше двадцати золотых. Это была цена, наводящая на мысли об убийстве. Руки Уолли затряслись, сигнализируя о приближении яростной волны.

— Убери руки от моей рабыни, моряк, или, клянусь богами, я сделаю из тебя филе.

— Двенадцать тысяч.

Ннанджи поймал Уолли за руку.

— Полегче, брат!

Уолли вырвал руку, оттолкнув Ннанджи.

— Нет!

Он глянул на застывшую в ужасе Джию.

— Пойдешь со мной, когда я буду уходить! Собери вещи!

Она со страхом кивнула:

— Виксини, хозяин?

Достаточно того, что теперь Джия будет болтаться у него под ногами. Не хватало еще мальчишки-раба с меткой кузнеца, который будет бегать за ним и звать «папа» на глазах у всех воинов.

— Он останется здесь!

Джия побледнела еще больше, хотя это казалось и невозможным. Ведь он ей обещал…

— И не лезь в мои дела, моряк!

Уолли кивнул Ннанджи, схватил один из тюков и двинулся вперед. Тана пошла к Броте, и обе скрылись в кубрике.

Двенадцать тысяч золотых! Уолли заставил себя снова думать о делах. Непостижимо! Но Ротанкси был сейчас важнее. В какие игры играет моряк? Он должен был знать, что Уолли не согласится. Слышал ли Ротанкси? Такой выдающийся коммерсант, как Томияно, никогда не занимался подобной торговлей…

Ннанджи с грохотом водрузил два стула перед колдуном. Колдун поднял свои седые брови. Уолли отдал формальное приветствие, старик встал для ответа. Ннанджи косо взглянул на Уолли, небрежно салютовал и просто дожидался, когда Ротанкси кончит и можно будет сесть.

— Пронизывающий ветер, милорд, — сказал Уолли. — Не предпочтешь ли спуститься?

— Здесь хорошо.

Уолли сел. Старик был одет по погоде, и это давало ему десять очков форы. У ног его кусочек пергамента был закреплен на марлине, рядом были перо и чернильница. Он просил себе все это в первые же дни заключения, Уолли разрешил, взяв с него клятву не посылать сообщений. Не исключено, что он записывал все те поразительные знания, которые открывал ему Лорд Шонсу.

— Мы пришли рассказать тебе о том, чего мы достигли, милорд.

— Вы пришли позлорадствовать?

Все ранее бывшие признаки легкого расслабления пропали с этого жесткого лица, оно окаменело. Колдун прекрасно чувствовал нависшую угрозу войны.

Палуба опустела. На ней остались только они, все остальные спустились вниз. Вулканический газ рассеялся ветром.

Игнорируя вопрос Ротанкси, Уолли рассказал ему о совете — катапульты, луки, гуерильяс, кавалерия. Он описал успехи Боарийи — шесть убитых, восемь пленных. Ннанджи показал зубы в улыбке. Под конец Уолли заверил Ротанкси, что у них хватит денег на поход. Сбор был практически готов к сражению.

— Итак, вы хотите, чтобы я пошел к своим друзьям и уговорил их сдаться?

Ум Ротанкси был остр как бритва. Воины добивались продвижения с мечом в руках, колдуны это делали посредством умственных упражнений.

— Я хотел показать тебе, что мы способны победить.

— Против наших громовых орудий? Слишком кровопролитно.

— Мы можем заставить вас пролить гораздо больше крови, чем вы нас, милорд.

Морщины колдуна скептически сморщились.

— Посмотрим.

— Я бы не стал, — заметил Уолли, — мы можем повредить города и поубивать невинных жителей.

— С каких это пор воины заботятся о невинных жителях?

Уолли втайне вознес молитву, чтобы не потерять терпения.

— Этот сбор созван для того, чтобы возродить честь воинов. Мало чести убивать гражданских, по правде говоря, я не вижу ее и в убийстве колдунов. Ты не знаешь причины вражды между нашими гильдиями?

— Нет. Она уходит в глубь веков, дальше наших летописей.

— Тогда давай ее вдвоем остановим.

Колдун недоверчиво посмотрел на Уолли.

— Я пришел предложить переговоры, — сказал Уолли, — пока не началась серьезная резня.

— Ба! Но почему мы? Ты не можешь победить, Шонсу! Одна башня или даже, возможно, две — и вы уйдете! Ты не подумал об этом? Согласись — сбор должен быть распущен. Вы не сможете удержать ваше численное превосходство. Через пять лет мы вернемся. — Он улыбнулся тонкой кривой улыбкой. — Конечно, вы можете попробовать снова атаковать Вул. Я надеюсь, вы попытаетесь! Вы можете победить ненадолго, но в конце победим мы. Ты должен согласиться со мной, воин.

— Я ни с чем не соглашусь!

Уолли поднял тюк и вынул двенадцать пистолетов — Ротанкси, Чинарамы и десять, принесенных Боарийи. В беседе наступил перерыв, стало слышно, как поскрипывает на якорной цепи «Сапфир», стая гусей, крича, пролетела над ними. Колдун нахмурился от этой новой угрозы.

— Мы можем победить ненадолго в начале войны, вы — в середине, а в конце мы все проиграем.

— Как так?

— Воины теперь знают, что ваши молнии вызываются не заговорами, что это оружие. Они будут искать пути получения такого же, а значит, смогут скоро сражаться с вами на равных. А воины лучше умеют сражаться! Даже если я не открою им секрета, они сами скоро дойдут до него. Через пять лет, милорд, вы окажетесь перед лицом противника, вооруженного не хуже вас.

Снова пауза. Потом Уолли добавил:

— Но на этом дело не остановится. Гражданские начнут делать то же самое. Тогда любая бабушка сможет противостоять самому сильному воину. Бандиты станут похищать колдунов, чтобы они делали им оружие. Это означает падение обеих наших каст, милорд?

Это и был его «аргумент для колдунов». Он не выдвигал его воинам, и сейчас ему было любопытно, что думает по этому поводу Ннанджи. Но он не спускал глаз с Ротанкси.

— Я не имею права вести какие-либо переговоры, — наконец сказал колдун, и Уолли понял, что дело сдвинулось с мертвой точки.

— Ты можешь послать сообщение. И никогда не поверю, что маг из Сена не имеет влияния.

Старик внимательно посмотрел ему в глаза:

— Чего ты хочешь на самом деле, Шонсу?

— Положить конец бессмысленной ненависти колдуна к воину и наоборот. Это всегда было глупо, но теперь мы стоим на пороге растущей, страшной… — Трудно было подобрать слова для описания сути гонки вооружений. Но все-таки он надеялся, что колдун понял его. — Итак, вы должны согласиться разрушить ваше оружие и не делать нового. Взамен мы обещаем вам покровительство, которое оказываем другим гильдиям, вы будете под защитой воинов.

Ротанкси горько рассмеялся:

— Покровительство этой банды убийц, воров и насильников, защита, которую вы осуществляете в Касре? Да я скорее соглашусь, чтобы меня бросили в стаю волков!

Ннанджи дернулся и полупривстал, потянувшись к своему мечу. Потом сел, тихонько выругавшись.

Но Уолли сумел справиться со своим характером.

— Я не имею в виду того, что происходило в Касре в первые дни после прибытия воинов, милорд. Это позор. Но так бывает не всегда. До нас не было сбора в течение многих столетий. Как только сбор присягнул, Лорд Боарийи навел дисциплину. Старейшины говорят, что в Касре никогда не было так спокойно, как сейчас. Девушки могут безопасно ходить по улицам среди ночи. Воры и грабители исчезли. Я предлагаю тебе то же для ваших семи городов. И для всех остальных.

Ротанкси пристально взглянул на него:

— Ты думаешь, что обладаешь подобной властью?

— Я обладаю бесконечной властью. Воины поклялись мне умереть, не задавая вопросов. — Все, за исключением этого злого молодого человека, сидящего рядом со мной. — Если я скажу им, что колдуны друзья, они будут вести переговоры с друзьями. Я могу заставить их поклясться в этом.

Колдун холодно взглянул на него, но он излучал одну предупредительность.

— Ты сказал «для всех остальных»?

Уолли улыбнулся:

— Я верю в успех. Для четырнадцати городов петли, бесспорно. Для остальных городов Мира это будет несколько труднее и потребует некоторого времени. Но я могу ввести новую сутру для людей, которые сейчас здесь. Я могу потребовать от них, чтобы они поклялись ее повсюду распространять. Богиня принесла их сюда. Она унесет их обратно. Они смогут передать содержание сутры другим. У нас сейчас здесь собрались не все воины Мира, милорд, только небольшая их часть. Но при доброй воле обеих сторон… Я верю, что твоим колдунам есть что дать Миру. — Он показал на пергамент и перо. — Одно это очень нужно. Жрецам и купцам… даже воинам.

Колдун думал, поджав губы и не глядя на Уолли. Через некоторое время он сказал:

— Это очень странная идея, Лорд Шонсу! Ты много раз удивлял меня, но никогда так сильно! Позволь мне подумать.

Он медленно поднялся и пошел по палубе.

Уолли почувствовал, что дрожит от холода. Но его била еще и лихорадка надежды. Он взглянул осторожно на Ннанджи.

Ннанджи улыбался.

Уолли удивленно спросил:

— О чем ты думаешь?

— Я думаю, он пойдет на это, брат! — Ннанджи был возбужден. Ннанджи был доволен! Его черная злость исчезла. Так, значит, «аргумент для колдунов» подействовал и на него тоже? Уолли следует применить его и к остальным Седьмым. Он был удивлен, но еще он чувствовал и громадное облегчение.

— Новой сутре придется быть под номером тысяча сто сорок пять, — сказал Уолли, — не слишком удачное число для завершения списка. Но не могу же я ее всунуть между остальными.

— А тринадцатая? — рассмеялся Ннанджи. Конечно! Сутра тринадцатая просто отсутствовала. Зная сутры, но никогда не уча их, Уолли не мог подумать об этом, но каким-то образом сразу после слов Ннанджи он вспомнил, что существовал даже каверзный вопрос на экзамене Первых — тринадцатая сутра. Двенадцатая определяла их обязанности по отношению к жрецам, четырнадцатая — к гражданским. Не говорила ли раньше пропущенная сутра об обязанностях перед колдунами, сутра, уничтоженная в момент возникновения вражды?

— Тогда сделаем сутру номер тринадцать! — сказал Уолли, чувствуя, что совершает нечто значительное.

Ротанкси вернулся и, ни слова не говоря, достал свои письменные принадлежности и надел очки на нос, чем вызвал приступ веселья у Ннанджи. Он открыл бутылочку с чернилами, стоящую рядом с ним, и принялся писать. Ннанджи удивленно воззрился на него, потом вопросительно повернулся к Уолли.

— Это величайшая магия колдунов, Ннанджи. Лорд Ротанкси оказывает тебе большое доверие, позволяя присутствовать при этом таинстве.

— Но что он делает?

Уолли попытался объяснить, и невидимые брови его товарища поднялись невозможно высоко, сдвинув семь мечей на его лбу. Откладывает про запас слова?

— Какую сутру ты предполагаешь для воинов, Шонсу? — спросил Ротанкси, сдвигая очки.

Уолли сказал, и он записал ее.

— Ас вашей стороны? — спросил Уолли.

— Как насчет такого? «Сила является прерогативой воинов. Знания колдунов не должны использоваться для убийства или создания оружия».

— Очень хорошо, — ответил Уолли. Колдун отложил свои письменные принадлежности и снова погрузился в размышления, глядя на мачты и скатанные паруса.

— Я пойду принесу какие-нибудь одеяла, брат! — сказал Ннанджи сквозь стук зубов.

Уолли покачал головой. Уйти сейчас — значило бы нарушить хрупкое равновесие переговоров. Серный запах снова поплыл над Рекой, корабль грузно покачивался на волнах, но история делалась здесь и сейчас. Его жизнь в качестве Шонсу будет оцениваться по тому, что происходит в данный момент.

— Воины убили тысячи колдунов за эти годы, — пробормотал Ротанкси, — а теперь, когда мы стали сильны, они захотели мира. — Он просто повторял свои аргументы.

— Больше чем три сотни воинов погибло за последние пятнадцать лет. Наша сторона тоже пролила кровь.

Колдун кивнул, а потом снова застыл, как будто замороженный.

Спустя долгое-долгое время его лисьи старые глаза обратились к Уолли.

— Это должно сработать! Я убедился, что предводитель воинов — человек чести, милорд. Я думаю, что в эти последние недели ты по-настоящему победил меня.

И это было истинной наградой.

— Я поговорю с воинами, — сказал Уолли, — кто поговорит с колдунами? Существует ли Великий Волшебник Вула?

Ротанкси покачал головой.

— У нас есть совет тринадцати. В нем существуют партии — те, кто хотят прогнать варваров-воинов, и те, кто считает, что миссия колдунов — нести знания, что правление — не наше дело.

— Ястребы и голубки?

— Мм? Хорошая метафора! Сознаюсь, что я был ястребом, милорд. Если я перешел в другой лагерь, то могу надеяться на некоторый перевес. Впрочем, если меня захотят слушать.

— А почему нет?

Он цинично улыбнулся одними глазами:

— У меня будут те же проблемы, что и у тебя, — меня назовут изменником.

— Я был очень осторожен, — сказал Уолли, — никому не разболтал то, что слышал от тебя.

Ротанкси пожал плечами:

— Я обвинял в варварстве воинов, милорд, но и мы, колдуны, тоже не лишены некоторых варварских черт.

— Но… это ниже твоего достоинства, милорд, — заикнулся было Уолли.

— Мм? Достоинство — хорошая награда, но плохое утешение. Ну и, как ты понимаешь, я не могу ничего сделать с другими орденами. Только Вул.

— Но Вул может советовать им?

Ротанкси кивнул:

— Как ты сказал. Мир через некоторое время станет жестче. Но если это получится здесь, есть надежда, что пример заразит и других.

Уолли снова взглянул на Ннанджи. Улыбка его была еще шире, чем всегда. Определенно, колдуны слушают доводы здравого смысла, как Уолли и надеялся. И определенно, Ротанкси готов сотрудничать. Конечно, есть опасения, что ему нельзя совершенно доверять, что он просто любой ценой добивается возвращения на свою территорию, но на этот риск нужно было идти. А Ннанджи, как это ни удивительно, теперь был доволен. Сможет Ннанджи убедить других воинов? Счастливый конец?

— Что теперь конкретно ты собираешься делать, Шонсу? — неожиданно спросил Ротанкси, переходя от слов к делу.

— Мы с тобой, думаю, принесем клятву, — сказал Уолли — он еще не заходил так далеко в своих мыслях. — Мы можем поклясться работать на заключение мира. Я верну тебя на левый берег, ты отправишься в свой совет. Если они согласятся, мы сможем провести формальные переговоры. Конечно, сбор потребует парада победителей, чтобы они могли считать себя таковыми, но не больше пятидесяти человек в каждом городе. Я поставлю в городах гарнизоны, и я отберу для них лучших людей — не молодых шалопаев…

— Вул исключается! В него не ступала нога воина.

— Естественно! Но колдуны и останутся в городах, как почетные жители, и смогут посещать также и другие города петли. Потом мы побеспокоимся об остальном Мире, объединив усилия колдунов и воинов для распространения этой идеи.

— Все это слишком неопределенно, — пробормотал колдун, — реальность сложнее. Лучшее, что мы сейчас сможем сделать, — это поклясться друг другу.

— В моем другом мире Бог как-то сказал: «Блаженны миротворцы».

Ротанкси кивнул.

— Однако… — Тон его изменился. — Я вижу одну промежуточную проблему. Ты имеешь при себе армию. Я верю, что ты человек чести, но мои товарищи, естественно, могут заподозрить ловушку. Многие из городских магов — члены совета. Для того чтобы они встретились, им придется отправиться в Вул.

Уолли уже предвидел, что за этим последует. Словно большая черная птица опустилась на них.

— В это время года дороги могут оказаться трудны. Нам понадобится не меньше двадцати дней туда и обратно.

Зима приближается. Чем на более долгий срок будет отложен поход воинов, тем лучше — для колдунов.

— Скольких? — жестко спросил Уолли. — Кого?

Ротанкси с сомнением посмотрел на Ннанджи.

— Думаю, одного будет достаточно — Седьмой, сопредводитель сбора, названый брат Лорда Шонсу. Он подойдет идеально.

Испуганный, злой оттого, что не смог предугадать этого, Уолли повернулся к Ннанджи.

Ннанджи пожал плечами.

— Однако я останусь при мече!

Ротанкси поколебался и наконец сказал:

— Положим. Ты будешь первым воином. Лорд Ннанджи, посетившим Вул, — если допустить, что мы зайдем так далеко.

— Его участие в переговорах не предполагается? — спросил Уолли.

— Нет, заложником, в подтверждение твоего доверия. Его, конечно, могут спросить о тебе. И о том, как чувствуют себя другие воины. — Колдун слабо улыбнулся. — Все будут удивлены его молодостью, но тем быстрее пройдет совет.

— Какие гарантии его безопасности ты мне можешь дать?

— Только мое слово, милорд. Если мой призыв не будет услышан, его постигнет та же участь, что и меня. Будучи моложе, он будет умирать дольше.

Ннанджи ничуть не казался испуганным, скорее даже обрадованным такой перспективой. «Как Ннанджи, Седьмой, Пришел в Вул…»

— Отойдем! — сказал Уолли. Он схватил его за плечо, сорвал со стула и почти проволок по палубе, подальше от ушей колдуна.

— Я не могу позволить этого!

— Ты не можешь этого запретить, — усмехнулся Ннанджи.

— О! Я не могу? Я не стану приносить клятву, Ннанджи, при таких условиях! Этот совет может оказаться бандой бешеных псов. Ротанкси сам может оказаться вероломным. Все, чем я рисковал до сих пор, — это задержкой на пару недель, теперь же ставки меняются. Я не собираюсь подвергать тебя опасности, названый брат. Ты слывешь убийцей колдунов в Ове…

— Повторяю: ты не можешь этого запретить! Это предопределено!

— Что?

— Разве ты не видишь? Мы всегда говорили, что мне предназначена своя роль в миссии богов. Вот наконец и она! Вот для чего меня сделали твоим названым братом, почему я стал Седьмым! Не затем же, чтобы считать голубей! И я обещал Арганари надеть его заколку, идя в Вул! Конечно, я не знал, что пойду как заложник… — Он рассмеялся. — Неизбежен ход событий, Шонсу, это предназначение, воля Богини! — Потом он со вкусом произнес:

— Первый из воинов, когда-либо вступавших в Вул.

Он откинулся на планшир и насмешливо ухмыльнулся:

— Разве что ты сам хочешь пойти?

Этой мысли было достаточно, чтобы заставить сердце Уолли сжаться. Он будет брошен в ближайшую же пыточную камеру, растянут на дыбе и начнет выдавать по секрету в день — колдовская несушка, индустриальная революция посредством одного человека. Ему нетрудно было представить доброго старого Ротанкси с каленым железом в руках. И эти мысли дали ему понять, насколько же он на самом деле не доверяет колдунам.

— Ннанджи! Твои клятвы — мои клятвы! А вдруг они заставят тебя поклясться распустить сбор?

Даже Ннанджи помедлил с ответом ввиду такой перспективы. Потом он сказал:

— Обещаю тебе, брат, что это им не удастся.

— Но тебе не доставят удовольствия их попытки!

Ннанджи пожал плечами, и улыбка вернулась на свое место.

— Мы пошлем двух других Седьмых, — продолжал настаивать Уолли.

Улыбка Ннанджи исчезла.

— Послать вассалов выполнять мой долг?

Возможно, это только представилось Уолли, но он увидел, как что-то изменилось в глазах Ннанджи, увидел то, что он боялся увидеть в один прекрасный день. Взгляд убийцы. Это твоего королевства я домогаюсь. Но он же знал, что Ннанджи не уступит никому своего шанса на честь и славу.

Когда-то ему доставляло удовольствие представлять Ннанджи яйцом, отправившимся посмотреть свет, теперь же ему стало ясно, кто он на самом деле. Возьмите долговязого, рыжеволосого, веселого молодого человека отменной храбрости и честности, добавьте воинское искусство и немного чудес, промаринуйте во всех этих сагах и балладах…

Уолли никогда не претендовал на то, чтобы слыть эпическим героем. Даже баллады Доа не были названы его именем. Но он видел перед собой как раз такого.

— Все правильно, брат? — Ннанджи ударил его по плечу и улыбнулся.

— Я… — он не мог найти слов.

Усмехнувшись, Ннанджи повернул обратно к колдуну.

Растерянный, Уолли поплелся за ним. Почему он не был более настойчив? Не испугался ли он угрозы себе?

Не создали ли боги Ннанджи только как священного мученика, чья смерть должна будет подстегнуть сбор?

Ротанкси проницательно посмотрел на них.

— У меня есть мой заложник, Шонсу?

Уолли кивнул:

— Двадцать дней. Но если ему будет причинен хоть малейший вред, клянусь, что я приведу сбор в Вул и сровняю его с землей, чего бы это ни стоило.

Колдун пожал плечами:

— Конечно. Теперь нам с тобой нужно принести клятвы?

— Думаю, да.

Уолли безучастно сел. Его короткая эйфория растаяла как дым. Стыд и ужас от предательства Ннанджи охватили его.

— Я должен сначала обсудить это с моим советом, милорд. Они должны подчиняться, но я бы предпочел добровольное согласие.

Колдун равнодушно кивнул:

— Да. Думаю, лорд-сеньор не встретит особого сопротивления.

— Тогда пойдем к ним.

Уолли оглянулся и увидел, что Томияно все еще оставался на палубе. Теперь он стоял опершись о планшир, откровенно глядя на них. Уолли поднялся и осторожно подошел к нему.

— Если у тебя есть деньги экипажа, Капитан, не худо бы их держать сейчас на корабле. Я отменил портовую пошлину.

Моряк молча смотрел на него какое-то время, потом проговорил:

— Ты сумасшедший.

— Что теперь? — зло спросил Уолли.

— Он! — Томияно махнул в сторону, но кого из двоих он имел в виду, Уолли не понял, — высокого, представительного колдуна или худощавого, еще более высокого, рыжеволосого воина. Они уже заинтересованно говорили между собой — еще час назад непримиримые враги, а теперь союзники. Ох, пусть это было бы добрым предзнаменованием!

— Ты шпионил? — Уолли забыл, что моряки умеют читать по губам.

— Совет тринадцати Ротанкси, — сморщился Томияно. — Ты хоть представляешь себе, что это такое?

— Плохо.

— И ты собираешься послать туда этого мальчика? Первое, о чем они его спросят, — это сколько колдунов он убил.

И Ннанджи им ответит.

— Не думаю, что я мог бы запретить ему. — Это звучало неубедительно даже для самого Уолли, но тем не менее было правдой.

Томияно был разъярен, голос его возвысился.

— Ты знаешь, кого они в нем увидят? Странствующего убийцу! Мальчика-чудовище! Не думаю, что колдуны достигают седьмого ранга моложе шестидесяти. Это же сборище озлобленных стариков, Шонсу, а ты вдруг начал считать их чем-то другим. Ты хочешь заслужить их доверие и посылаешь Ннанджи. Будь ты проклят, ты сделаешь мою сестру вдовой! Не кажется ли тебе, что они могут прислать ей какие-нибудь его члены в качестве сувенира?

 

Глава 5

Кружок семерых превратился в кружок из восьми. Семь воинов сидели на стульях, колдун одиноко восседал в кресле. Огонь трещал и рассыпался искрами, иногда выпуская облака дыма, когда ветер залетал в окно. Словно бы не работал дымоход.

Кроме того, все восемь разделились на группы. Ротанкси в своих голубых одеждах с капюшоном представлял собой одну. Старик понятным образом был насторожен, чувствуя себя как кот на псарне. Он был предельно вежлив и обходителен.

Сам же Уолли оказался в странной изоляции. Подозрения остальных воинов отгородили его от них словно тонким стеклом. Все, что он говорил о достигнутых с колдуном соглашениях, разбивалось об это стекло. Они не хотели его слушать.

А Ннанджи представлял одну со всеми остальными компанию. Он молча сидел, скрестив руки на груди и вытянув ноги впереди себя, разглядывая сапоги с потаенной улыбкой в уголках губ. Даже серебристые пеликаны, кажется, сегодня его не очень интересовали.

Остальные Седьмые были непримиримы. Он дал им время на осмысливание идеи переговоров, а они, похоже, думали о них теперь еще меньше, чем раньше. Хорошие отношения с колдунами? Позор! Двадцатидневная прогулка по зимней дороге? Сумасбродство! Сеньор Ннанджи в качестве заложника? Возмутительно! Все их приготовления к войне прекращаются? Измена! Они не говорили всего этого, но чувства их были очевидны. Ротанкси не мог помочь, но он не мог и не замечать молчаливого протеста. С уверенностью можно было сказать, что он встретит в штыки любые попытки соглашения, зная, что Шонсу не может получить добровольную поддержку даже от старших офицеров.

Потом Уолли пошел с того, что считал козырной картой — с его «аргумента для колдунов», который изменил точку зрения Ннанджи: если так пойдет дальше, то не только воины, но и гражданские скоро будут пользоваться колдовским оружием. Это не сработало. Их ледяная неприязнь даже не подтаяла.

Ннанджи поймал взгляд Уолли, улыбнулся и покачал головой.

В заключение Уолли спросил, будут ли вопросы. Тишина упала, словно земля на крышку гроба. Ротанкси послал Уолли злорадный, циничный взгляд — и это твоя поддержка?

Терпение Уолли было на исходе. Тупые железноголовые варвары! Невежественные дикари! Зачем ему дали такую невыполнимую задачу? С первых дней своего пребывания в этом Мире он чувствовал огромную тоску по своей прежней земной жизни, которую как бы смыли с него, и бесконечное презрение к этой примитивной культуре и этим мулоголовым воинам. Он почти готов был уже умыть руки от всех этих дел, сбора, миссии богов. Забрать Джию в низовья Реки, найти корабль и стать морской крысой до конца своих дней…

— Шонсу, — сказал Ннанджи, — может, дадим досточтимым лордам обсудить этот вопрос в отсутствие колдуна?

Он не умел сохранять невинность на лице так, как его брат. Он явно что-то замышлял. Уолли подумал и пришел к выводу, что выбора у него нет. Ему придется довериться Ннанджи.

— Очень хорошо! Милорды? — Уолли поднялся и повел Ротанкси к двери. Как он и предполагал, Ннанджи не тронулся с места. Дверь захлопнулась за ним, Ротанкси повернулся, что-то говоря…

Но Уолли было уже не до него.

Только несколько телохранителей оставались в огромном вестибюле. И Джия. Он посадил ее на стул и велел ждать, здесь она наверняка была в большей безопасности, чем где-либо в ложе, — после того, что случилось в прошлый раз. В безопасности от воинов, но теперь она стояла опустив глаза перед высокой женщиной в голубом. Уолли одним гигантским прыжком пересек комнату.

— Доа!

— А, вот и ты, милый! — сказала она голосом, напоминавшим жужжание пчелиного роя.

— Я сегодня очень занят, миледи!

— Все в порядке, дорогой! Я пока побеседовала с этой рабыней.

— Побеседовала?

Доа обнажила все зубы в улыбке:

— Это ведь Джия, разве нет? Та, что ты обещал мне?

На минуту ее наглость лишила его дара речи. Джия молчала как камень.

Он никогда не видел их вместе — и глаза Доа говорили о том, что ему следует выбрать, какую из них он хочет.

Потом Джия взглянула на него, и в глазах ее была такая мольба, что Солнечный Бог сошел бы с небес.

Он встал между ними и обнял одной рукой Джию, с любопытством ожидая, что скажет Доа. Воины слушали, от всей души желая куда-нибудь исчезнуть. Только бы не сорваться!

Джия прильнула к нему, ища ответа. Он вспомнил, кто был включен в его мечты о плавании на заходе солнца. Не Доа.

— Да, это Джия. Джия, любовь моя, это Леди Доа. Я не собирался тебя ей отдавать. Все, что она наговорила тебе тут, — она налгала.

Лицо Доа вспыхнуло. Воин был очень спокоен.

— Досточтимый Форарфи! — Уолли старался не повышать голоса. — Проводи Леди Доа из ложи и присмотри за тем, чтобы она никогда больше не приходила. Миледи, я не смогу сопровождать тебя сегодня на банкет лекарей.

В какую-то минуту ему показалось, что Доа сейчас прыгнет на него. Он даже понадеялся, что так и будет.

— Ну, я-то буду там обязательно, они ждут от меня песен. У меня есть для них несколько новых.

— Последи за своим язычком, менестрель. А то как бы тебе не пришлось петь их крысам в темнице.

Доа охнула, потом резко повернулась и пошла к двери.

Уолли обнял Джию еще и второй рукой.

— Я виноват, прости меня, моя любовь, так сильно виноват! Не верь ей, что бы она тебе ни говорила. Джия изучающе взглянула ему в лицо.

— Уолли?

— Кто же еще?!

Дверь в комнату совета распахнулась, и голос Ннанджи позвал:

— Брат!

Но Уолли был слишком занят, чтобы услышать. Наконец Джия осторожно освободилась от объятий.

— Они ждут тебя, моя любовь, — прошептала она.

— Пускай! — сказал Уолли и снова поцеловал ее, и не отрывался несколько минут. Потом неохотно отстранился и пошел в комнату совета. Он чувствовал такой подъем, голова его была так светла, что он удивлялся про себя, как это его могли беспокоить дела сбора.

Он нажил себе опасного врага в лице Доа. Что произошло? Он сразу заметил, что настроения совета переменились. Лица всех пятерых Седьмых сияли. Ротанкси стоял в центре, стараясь скрыть отсутствие понимания под аристократической гримасой.

Ну а Ннанджи улыбался от уха до уха.

— Думаю, что досточтимые лорды могут подойти, брат!

— Это благородное дело, мой сеньор! — провозгласил Зоарийи. Будучи старшим, он взял на себя труд говорить. — Лорд Ннанджи действительно убедил меня.

Остальные закивали, улыбаясь, определенно возбужденные.

Как?

Почему?

Что произошло? Уолли посмотрел на Ротанкси и пожал плечами.

— Тогда мы можем пойти принести свои клятвы, милорд?

Колдун с трудом кивнул.

— Какой же аргумент привел ты, Лорд Ннанджи, на самом деле?

Ннанджи ухмыльнулся:

— На самом деле? На самом деле я сказал им то же, что сказал тебе Лорд Шонсу, милорд, и с чем ты согласился. Слово в слово, ничего другого, клянусь.

Он был до невозможного горд собой. Мистифицировать Уолли? Это было что-то новенькое для Ннанджи.

— Шонсу, для такой клятвы потребуются жрецы!

— Думаю, да.

— Тогда почему бы не отвести Лорда Ротанкси пока в тюрьму — посмотреть, как воины содержат пленников? А мы бы пока, — он сделал широкий жест в сторону кастеляна, — с Лордом Тиваникси немножко пофехтовали!

* * *

Тюрьма есть тюрьма — темень, плесень и вонь. Уолли настоял на том, чтобы пленников хорошо содержали, их и содержали хорошо — по меркам Мира. Он позволил Ротанкси поговорить с ними наедине, рассчитывая, что старик объяснит им их положение контрзаложников и убедит в безопасности. Хотя интересно было бы услышать, как пленные колдуны отнесутся к идее переговоров.

Впрочем, тюрьма есть тюрьма, и было большим облегчением выбраться наконец на свежий воздух, пусть даже во двор со всеми его душевыми и уборными, хлопавшими на ветру парусиновыми стенками. Но сквозь этот шум до Уолли донеслись возбужденные и одобрительные крики.

— Как насчет небольшого фехтовального представления, милорд? — предложил он. — Думаю, это не твой любимый вид спорта, но на это стоит посмотреть, чтобы было потом о чем рассказывать дома.

Колдун все еще слепо моргал глазами на свету после темниц.

— В самом деле! — сказал он. — Но сначала скажи мне, что случилось с Лордом Ннанджи? Как ему удалось убедить остальных?

— Если он говорит, что привел те же аргументы, милорд, я должен ему верить. Но, признаюсь, я не понимаю.

Ротанкси беспокойно нахмурился:

— Если бы я услышал это от кого-нибудь другого — даже, прости, от тебя, Лорд Шонсу, — я бы предположил коварство. Но от него…

Он покачал головой. За время своего плена на «Сапфире» он узнал Ннанджи. Даже колдун не мог предположить у него двоемыслия. Ннанджи был улыбчивым убийцей, но он никогда и не скрывал этого.

Уолли провел колдуна через туннель и арку к ступеням перед ложей, где застал с полдюжины среднеранговых, огораживающих пространство поединка. Игры в поло прекратились, и теперь воины развлекали себя фехтованием. Почти каждый из собравшихся обнимал женщину, как бы празднуя этот неожиданный подарок судьбы. Не многие заметили остановившегося рядом колдуна в сопровождении их сеньора.

В центре этого огромного круга зрителей Ннанджи с Тиваникси пританцовывали вперед-назад, звеня рапирами.

— О-о-о! — выдохнула толпа, и Ннанджи показал, что коснулся противника.

— Счет? — спросил Уолли у ближайшего Третьего.

— Два — ноль, милорд.

Потом фехтовальщики снова сошлись, вращая рапирами с такой скоростью, что трудно было за ними уследить, лица скрыты масками, хвостики прыгают. Толпа ревела в предвкушении скорого конца поединка, но ни один из противников не уступал, и исход был все еще неясен. Уолли никогда раньше не видел состязания Седьмых. Высокоскоростной балет со сталью — это было восхитительно, атлеты двигались с удивительной грацией. Он увидел, каким высоким стал Ннанджи по сравнению с Тиваникси, и каким быстрым. Там и тут он узнавал свои любимые приемы, но все было так молниеносно, что даже он с трудом мог различить движения.

— Ах-х!

Ну, вот и все. Матч кончился. Маска Ннанджи взлетела в воздух, его ликующий крик победителя потонул в реве толпы. Появилось лицо Тиваникси, раскрасневшееся и улыбающееся. Он поднял рапиру в салюте, в то время как Ннанджи водрузили на плечи, чтобы пронести вокруг площади.

Уолли с удивлением смотрел на это. Так, значит, теперь Ннанджи стал настоящим Седьмым, а не фикцией, и очень хорошим Седьмым, если он смог победить Тиваникси. Но это же невозможно! Ннанджи был отличным учеником со светлой головой, но достичь такого ранга и так быстро? Четыре недели назад он с трудом стал Шестым. Не иначе как кастелян поддался ему в поединке, выражая таким образом свое восхищение храбростью идущего добровольным заложником в Вул. Но если бы это было так, разве мог бы Ннанджи засчитать себе победу?

Смещение популярности было еще удивительнее. Этот самоуверенный мальчишка проявил необыкновенную настойчивость, не считаясь с потом, кровью и бесчисленными синяками. Только недавно он завоевал симпатии Седьмых, теперь же он, похоже, подчинял себе и остальных.

Уолли повернулся было что-то сказать колдуну и обнаружил улыбку удовольствия на его лице: известный всем заложник — ценный заложник.

Прежде чем они успели начать разговор, появились два паланкина. Сопровождаемые суетящимися жрецами и жрицами, высадились Хонакура и Кадиуинси.

Первым впечатлением Уолли при взгляде на Хонакуру была радость — на смену зловещей бледности пришел румянец. Но когда, опираясь на молодого жреца, Хонакура подошел ближе, стало видно, что кожа его приобрела странную прозрачность, а в глазах горел лихорадочный огонек. Не так ли ярко вспыхивает свеча перед тем, как погаснуть?

Уолли салютовал и представил Ротанкси, всем им приходилось кричать, чтобы заглушить рев толпы.

— В хорошем ли ты здравии, святейший?

Старые глаза сверкнули в ответ.

— Не особенно. Но вижу, что ты — в хорошем. Ты добился переговоров?

На лице его был написан вопрос. Уолли многозначительно кивнул. Он готов на все. Хонакура приподнял бровь. Почему? Уолли пожал плечами. Не знаю.

— Мы тут немного развлеклись фехтованием, милорд? — сказал он. — Лорд Ннанджи только что побил Лорда Тиваникси, третьего фехтовальщика сбора.

Хонакура понимающе кивнул:

— Мы, жрецы, говорим: «Ученик может превзойти своего учителя».

И Уолли, в свою очередь, понял то, что ему нужно было понять. Это могло быть только предисловием той сутры, в которой говорилось о рыжеволосом брате. Послесловие, наверное, содержало обязанности наставников. Ну, положим, он пока не думает, что Ннанджи готов к тому, чтобы превзойти. Но ему не хотелось бы проверять это — и, разумеется, не на клинках.

Затем подошел Кадиуинси, и приветствия начались снова. Шум толпы возрос. Уолли глянул через головы и увидел, что улыбающееся лицо Боарийи исчезает за маской. Ннанджи водил перед ним плечами, помахивал рапирой и хохотал. Боарийи тоже поддастся ему? Лорд-сеньор не имеет возможности долго наблюдать за поединком. Он должен вести своих гостей. Но он и не хотел ничего видеть.

Когда они подошли к дверям комнаты совета, то обнаружили ее переполненной суетящимися воинами. Джия тоже была там, и Хонакура тепло и радостно приветствовал ее, шокировав других жрецов требованием поцелуя.

Линумино, как всегда, оказался распорядителен. Кровать вынесли; для гостей откуда-то принесли кресла; столы накрыли белыми скатертями и уставили прохладительными напитками. Была принесена даже небольшая жаровня, чтобы Ротанкси мог присягать, не рискуя своим платьем.

Важные клятвы приносятся перед жрецами. Наиважнейшие из них требуют присутствия семи священнослужителей — по одному от каждого ранга, что должно придавать клятвам статус долговечности. Уолли встречал их всех раньше. Некоторых он даже знал, включая суровую жрицу третьего ранга, приносившую ему послание от Хонакуры в первый день их пребывания в Касре. Он усадил старика в кресло, поднес ему стакан вина и улучил минутку для доверительного разговора.

— Ннанджи одобряет? — прошептал Хонакура. Уолли сказал ему, что Ннанджи не только одобряет, но и уговорил остальных Седьмых. Старик изумленно покачал головой:

— Мы и правда его неплохо выучили, милорд.

Он был озадачен не меньше, чем Уолли. Переговоры с убийцами воинов? Это не укладывалось в образ.

Потом пришли остальные Седьмые — Тиваникси, Зоарийи, Джансилуи. И снова начались приветствия. Наконец появились и Ннанджи с Боарийи, разгоряченные, потные, улыбающиеся как мальчишки, с ними была Тана, повадками напоминая кошку еще больше, чем раньше.

Когда Ннанджи взглянул на Уолли, огоньки в его глазах плясали.

— Ты снова победил?

— Снова всухую! — Он был так доволен собой, что почти пускал голосом петуха. — Уверен, у тебя не найдется свободной минутки, Шонсу.

— Правильная уверенность! Займемся этим, когда ты вернешься.

Ннанджи не смог скрыть разочарования:

— Тогда побольше практикуйся!

Уолли невозмутимо кивнул.

— Брат! — позвал его Ннанджи. — Скажи мне основные слова клятвы, которую собираешься приносить.

— Зачем?

— Потому что я тоже должен.

— Правда! Прости! — Уолли сказал ему приготовленную клятву.

Ннанджи загадочно улыбнулся.

— Так помни — побольше практикуйся! — сказал он и отошел.

Он утверждался, разве не так? Тиваникси и Боарийи заварили эту кашу?

Никогда!

Они придавали такое огромное значение своему искусству фехтования, что не смогли бы поддаться даже ради Ннанджи. И уж никогда бы не позволили победить себя всухую. Три — два, может быть, но три — ноль — это было непредставимо. Значит, никакого мошенничества; Ннанджи победил их обоих. Ннанджи и Шонсу — теперь лучшие.

Собрание пошло своим чередом. Жрецы и жрицы выстроились в ожидании — все, за исключением Хонакуры, который остался в кресле, настаивая на том, что пришел только посмотреть. Уолли вышел вперед и, обнажив свой меч, оглядел компанию — жрецы, воины, герольды, менестрели. Джия тоже была здесь — он настоял на этом, — она старалась быть невидимой, прячась в углу поближе к Тане.

Потом Уолли посмотрел в другую сторону, где стояли менестрели. Доа! Она усмехнулась ему поверх голов. Как ее пропустили? Он отдал приказ, но он отдал его только Форарфи, которого теперь послали зафрахтовать корабль. Конечно же, Линумино особо позаботился о том, чтобы Леди Доа была включена в список менестрелей. Разозленный, он отвернулся от нее, оказавшись лицом к жрецам.

Он поднял седьмой меч в клятвенную позицию — на вытянутых руках, указывая им поверх голов свидетелей. Я, Шонсу, воин седьмого ранга, лорд-сеньор…

История свершилась. Старший воин Мира поклялся заключить мир с колдунами. Никакое чудо не вмешалось. Гром не грянул. Землетрясение не поставило ложу с ног на голову.

Он отступил, и Ротанкси вышел вперед, чтобы, поднеся руку к огню над жаровней, произнести свою клятву.

И Мир по-прежнему остался на месте.

Уолли пожал Ротанкси руку. Свидетели одобрительно закричали и зааплодировали.

И это все? Уолли был потрясен: он ожидал большего.

Он заметил, что Седьмые снова смотрят озадаченно и беспокойно.

— Милорды… — Он повел рукой в сторону прохладительных напитков.

— Шонсу?

Уолли застыл.

— Да, Ннанджи?

— Я тоже хочу принести клятву. — Ннанджи виновато улыбнулся.

— Я верю, что ты разделяешь со мной первую.

Ннанджи кивнул и больше уже не мог скрывать огромную детскую улыбку.

— Я разрешил для тебя загадку Бога, брат! Я знаю, как ты можешь вернуть меч! И я знаю его предназначение!

Слушатели ждали. Джия, Хонакура, Тиваникси внимательно смотрели. Остальные терялись в догадках. Уолли охватили злобные мысли.

Первым заговорил старый Кадиуинси:

— Седьмой меч? Меч Богини? Она послала его предводителю сбора против колдунов, разве не так?

— На самом деле нет, святейший! — сказал Ннанджи. — Колдунам нечего с ним делать. Колдуны тут вообще ни при чем.

Что, ради всего Мира, варилось под этими рыжими волосами? Что такого увидел Ннанджи, чего Уолли не заметил?

— Ну и как я должен вернуть меч, брат?

— Иди в Кво, где он был сделан.

Уолли уставился на него, совершенно сбитый с толку, но уже наполняясь дурными предчувствиями.

— Кво?

— Может мы поговорим наедине, брат?

Уолли ничего не оставалось, как согласиться.

 

Глава 6

В прихожей было много воинов, не меньше их стояло и в дверях.

— Наверх! — сказал Ннанджи и помчался по ступеням.

Уолли протопал за ним. Но наверху были две спальни, и в них сейчас находились свободные воины.

— На верхний этаж — догоняй! — Ннанджи рванул, перепрыгивая через ступени.

Уолли гораздо медленнее последовал за ним, подгоняемый своими проблемами, как щенок комнатной туфлей. Ннанджи вел себя очень самоуверенно. Он, конечно, пока подчинялся Шонсу, но только лишь потому, что считал его величайшим воином в Мире, героем. А теперь кто величайший?

И почему Кво?

Почему Кво?

Он добежал до верха и с удивлением увидел, что музейная дверь распахнута, стол стоит сбоку у стены, а стройный рыжеволосый воин бродит внутри, разглядывая мечи на стенах. Он дошел до конца, развернулся и пошел обратно, рассматривая теперь хлам на столах. Уолли остановился в ожидании снаружи, скрестив руки на груди.

— Ничего не изменилось! — проговорил, сияя, Ннанджи. — Все так, как мы оставили здесь в День Торговцев, когда ты дал мне мой меч. Мы забыли поставить на место стол, брат! Я забыл! — Он усмехнулся. — Но никто ничего не взял. Это хорошо!

Уолли ждал.

— Ладно! — Ннанджи тоже скрестил руки. — Давай теперь поговорим о том, что я понял. Мы все принесли клятву в исполнении новой сутры. Ты поставишь две сотни человек или около того гарнизонами в семи колдовских городах. Ты заставишь каждого распространять по Миру слух, что колдуны не опасны. Потом ты распустишь сбор. Я правильно говорю?

Уолли кивнул.

Ннанджи снова повернулся и принялся ходить по комнате.

— А колдуны уничтожат свое оружие — но это нам уже придется принять на веру, так?

Он поставил на пол меч и оперся на него.

— Это довольно сложно, не так ли? Колдунам не понравится, что с ними не считаются, и они могут устроить бойню в любой момент.

Уолли обрел голос:

— Но мы снова возвращаемся к утренним спорам. Мы должны вести переговоры. Это на пользу тем же колдунам. Риск — да, но нам придется принять на веру их обязательства, так же как им придется доверять нам.

Все еще не сводя глаз со своего меча, Ннанджи тихо сказал:

— Колдуны не проблема.

Уолли охнул. Теперь все стало ясно. Рано или поздно какой-нибудь идиот-воин затеет ссору с колдуном — из-за девочки в кабаке или просто похвастается силой. Волшебник города потребует суда у рива, и… и что?

— О дьявол! — сказал Уолли. — Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Он облокотился на стол и закрыл лицо ладонями. Он судил о воинах по их сутрам, а о Седьмых — по их совету, который был исключением. Он же знал и других: Харддуджу и Тарру, насильников из Иока, пьяниц из Уо, твердолобых из Тау, да тот же хаос в Касре в первые дни. Воины приносили свои сверхчеловеческие клятвы, может быть, большинство из них даже старались им следовать, но реальность — это мешок, где все вперемешку. А для того чтобы заработал его план, требовались почти совершенства. Ннанджи всегда лучше, чем он, разбирался в воинах, если Ннанджи говорит, что ничего не получится, значит, так оно и есть. Уолли пообещал Ротанкси Мир. Он не сможет дать ему даже семи городов. Несбыточные мечты — он так не хотел начинать войну, что выдумал нереальный мир. Ну а теперь он принес клятву и предал сбор. Все пропало!

— Но почему только сейчас? — Он поднял глаза и ждал ответа. — Почему ты не сказал этого на совете?

Ннанджи переставил меч и пожал плечами:

— Воины знают об этом, но никогда не говорят о подобных вещах среди своих. — Он снова начал бродить.

— Но Ротанкси присягнул…

— Ах да! Но он не связал словом своих друзей, разве не так? Они знают о четвертой клятве, так что я отправлюсь в ближайшую темницу. Они начнут с ногтей, если я им позволю.

— Что! Ты шутишь!

— Правда! — согласился Ннанджи. — Но мы можем не дать им повода.

Уолли вздрогнул:

— Ты прав! Я должен был подумать об этом. Так что, ты считаешь, лучше не распускать сбор, пока гарнизоны не встанут на места?

Ннанджи снова стоял перед ним.

— А зачем потом?

— А?

Ннанджи улыбнулся:

— Это просто смешно; ты иногда так криво выражаешь свои мысли, Шонсу. Я понимаю тебя теперь, но… Ротанкси сказал: «Согласись — сбор должен быть распущен», а ты ответил: «Я ни с чем не соглашусь!» Он думал, что вы говорили о безопасности городов, что сбор вынужден подчиняться приказам, как в Касре. Он захотел понять это так. Эти же слова я повторил совету. И Седьмые тоже поняли меня. — Он усмехнулся. — Может, я не так сказал, но слова использовал те же. Но потом, ты ничего не помянул в своей клятве; значит, мы должны сохранить сбор.

Уолли почувствовал облегчение, словно дыхание весны пронеслось над ним.

— Конечно! — сказал он. — Это сработает! Мы приведем гарнизоны к третьей клятве!

Ннанджи кивнул и снова улыбнулся:

— А еще мы оставим группу воинов здесь, в Касре, и если в каком-либо из городов случится недоразумение, мы придем и… образумим их.

— И это не потребует большого количества денег! — Теперь уже и Уолли смог улыбнуться. — Ты напугал меня, Ннанджи! Но думаю, это сработает.

Он как-то однажды размышлял, чем ему придется заниматься после сбора. Теперь он нашел себе работу в службе безопасности.

Потом к нему снова вернулось плохое настроение.

— Но это только по отношению к семи городам. Я же пообещал Мир.

— А! — сказал Ннанджи. — Загадка Бога — возвращение меча. Вот почему тебе надо идти в Кво, брат, где жил Чиоксин.

— Зачем? Что такого особенного в Кво?

— Думай стратегически! — сказал Ннанджи из середины комнаты. — Девятьсот девяносто третья, тысяча сто семнадцатая. Петля почти замыкается. Туда нельзя попасть ни сверху из Ова, ни снизу из Ауса, правильно? Не так-то просто. Кво — это парадная дверь, наша парадная дверь в Мир. Не только постоянный сбор, Шонсу, но вселенский сбор! — Голос его возвысился. — Теперь ты видишь? Мы пошлем Седьмых из Кво во все города Реки. Они приведут гарнизоны к присяге! Силой, если понадобится.

Уолли громко захохотал.

— Остынь, парень! — сказал он потом. — Мы не можем заставить стать вассалами всех воинов в Мире!

Ннанджи не смеялся.

— Почему бы нет? Это единственный способ сделать Мир безопасным для колдунов — а в этом ты поклялся, брат! И это защитит также и гарнизоны — если колдуны обманут, мы сможем привести огромный сбор. Даже Вул не будет тогда угрозой.

Если уж вам приходится мечтать, то… Лорд-сеньор всех воинов?

Глаза Ннанджи сверкали.

— И что гораздо важнее, мы очистим всю гильдию от воров, насильников и садистов. Уничтожим, как сорную траву, плохих воинов и оставим хороших. В каждом городе и местечке у нас будут хорошие, честные гарнизоны!

Это была реформа юнца, молодого идеалиста, собравшегося переделать Мир. Так вот почему он казался таким довольным!

— Скажи, если можешь, что здесь не так! — воскликнул Ннанджи, без устали расхаживая по комнате, приходя в волнение от вида музейных вещей. Сапоги его топали, ремни скрипели. Корабль был готов к отплытию. Нужно было торопиться.

— Деньги!

— Деньги? — небрежно отозвался Ннанджи. — Воины ели раньше, будут есть и потом. Найдем способ.

— Ннанджи! — очень осторожно сказал Уолли, как будто говорил с ребенком. — Не все воины захотят стать твоими вассалами. Что станут делать твои подручные, если человек откажется присягнуть?

— Кровь должна пролиться… — но честные присягнут с радостью.

— Храбрость — величайшая доблесть…

— Только в соответствующем случае! Это было уже больше, чем идеализм, это — фанатизм!

Уолли начинал чувствовать страх.

— А что, если, скажем, Боарийи наткнется на сильнейшего? Что, если погибнут твои люди, Ннанджи?

Ннанджи был в это время возле двери, там он разглядывал мечи, висящие на стене. Он снял один из них и бросил в пыль.

— Я знал, что это обеспокоит тебя! Ты пошлешь меня. Я величайший воин в Мире, за исключением тебя.

Это был тот неизбежный ход событий, который стал ему ясен на корабле: Ннанджи — мститель. Не удивительно, что он выглядел таким довольным! Катанджи привели к большому богатству — может, это и было наградой Ннанджи? Глава Сил Богини… ничто не могло бы ему понравится больше.

Уолли содрогнулся. Он создал монстра.

— А как насчет географии? — спросил он как можно спокойнее. — Что будет, если ты захочешь отправиться в Верхний, а Богиня отнесет тебя в Йок?

— Она поддержит нас! — ответил удивленный Ннанджи. — Ты что, действительно не видишь, что боги мне помогают? Для меня тоже делаются чудеса!

Ннанджи — мессия, он уже готов утвердить диктатуру. Как Цезарь. Как Кромвель. Это ведет только к тирании.

Уолли вспотел, соображая, может ли он как-нибудь остановить его.

— А свободные мечи?

Но у Ннанджи на все был готов ответ.

— То же и с ними. Если нужно, мы покорим их с помощью кавалерии. Мы выделим каждому отряду свой район на соответствующей территории. Так же как и с городами. Все недоразумения будут рассматриваться мной… нами, я хотел сказать.

Невероятная наглость, никаких колебаний, — и все это, очевидно, было еще только началом. Он любил играть с детьми, и он плакал об участи Ги. Он добрый муж и брат… но еще и настоящий безжалостный убийца. Уолли думал, что Ннанджи переродился из казарменного дебошира в трубадура, так терпеливо слушающего Тану. Ничуть не бывало!

— Ну а как совет? — спросил он просто для того, чтобы выиграть время.

— Им очень нравится эта идея! Игра меча и чести! Лучше, чем строить катапульты, брат!

Он с энтузиазмом пнул плитку на полу, снова подняв тучи пыли.

— Они откажутся! — предупредил Уолли. — Воины, которых нет сейчас на сборе.

— Если дойдет до сражения, у нас хватит людей — и лучших людей.

Где-то тут должна быть трещина! Теперь Уолли судорожно пытался найти выход из этого сумасшедшего мирного договора, думая о том, как уговорить Ннанджи.

— Тысячи воинов, сотни городов и гарнизонов. Как ты собираешься удерживать все это?

Ннанджи рассмеялся:

— Ты имеешь в виду связь? Через несколько недель расстояние ничего не будет значить.

Ннанджи поднял плитку, чтобы рассмотреть выдавленную на ней эмблему.

— Быстрые боты, конные посты и голуби! Колдуны поддержат сбор, потому что он будет защищать их. Помни, ведь я видел, что Ротанкси делает своими перьями!

Он снова был прав. Постоянный вселенский сбор будет для колдунов смертельной угрозой. Уолли, оказывается, предъявил Ротанкси аргумент, которого даже сам не заметил. Ничего удивительного, что старик ухватился за шанс переговоров! Колдуны могут обеспечивать связь и вести списки. Они будут искать пути сделаться необходимыми, и если им это удастся, они первые поддержат диктатуру.

Уолли подумал:

Это сработает. Я ли возьмусь за это или попытается один Ннанджи, в любом случае я не властен остановить его. Ннанджи — безграмотный варвар, не знающий ничего, кроме убийства. Я же образованный и миролюбивый человек. Я знаю, где таятся опасности, и смогу избежать их… Не это ли моя награда? Я могу стать просвещенным деспотом, императором Мира.

Перед его внутренним взором предстала картина: двор, почетный караул воинов в килтах, выстроившихся в два ряда, просители, склонившиеся в поклоне перед троном, и Сын Неба, сидящий на нем, держа в одной руке меч Богини, в другой — символ власти.

Так вполне могло быть! Ничто в Мире не могло остановить его. Ннанджи будет счастлив стать главнокомандующим, а Шонсу будет императором. А на другом троне, рядом… Картина была такой яркой, что ему достаточно было повернуть голову, чтобы увидеть ее… Кого?

Ннанджи стоял, опершись на колонну, и улыбался. И ждал… И ждал…

Уолли, опечаленный, поднял голову. Последнее, о чем говорил мне Бог, это то, что мой меч стережет грифон, что означает Власть, осуществляемая мудро. Он сказал, чтобы я помнил об этом. Это предупреждение, Ннанджи! Он предвидел такой соблазн! Богиня дала мне власть. Не думаю, что использовать эту власть для получения еще большей очень мудро.

— Я не согласен. Самое трудное — правильно использовать огромную власть. Час назад я пригрозил бросить Доа в темницу, если она посмеет осмеять меня. Я недостаточно хорош, Ннанджи.

Ннанджи хмуро посмотрел на него:

— Тогда ты должен отойти в сторону и позволить мне сделать это.

Пророчество: Это твоего королевства я домогаюсь?

Уолли поднял на него глаза. Аргументы бессмысленны против фанатизма. Да и не было еще таких слов: «деспот», «тиран», «диктатор».

— Нет, — сказал он. — Сбор созван против колдунов. Ты же собираешься повернуть его против воинов! Ты не знаешь, куда это приведет, Ннанджи. Я не хочу этого делать.

— Сбор призван возродить честь гильдии. Колдуны не важны! Я уже говорил тебе!

— Нет! — настойчиво сказал Уолли. — Вспомни первый урок, который я дал тебе! Мы сидели с тобой тогда у храмовой стены в тени дерева. Я сказал тебе тогда — власть портит!

— Не меня! Я достойнее.

Тупик.

Ннанджи с надеждой улыбнулся:

— Ты говорил, что хочешь быть ривом в Тау, помнишь? Я отдам его тебе! И там не будет воинов гарнизона, потому что я знаю, ты будешь честен.

Тиран — он уже раздает города? Уолли молча покачал головой.

Теперь Ннанджи начинал раздражаться.

— Мы решили, что сбор должен иметь только одного сеньора. Я считался с тобой всегда, разве не так? До сих пор. Брат, мы должны провести поединок за лидерство, раунд третий. Но давай возьмем рапиры и поклянемся ограничиться ими.

Еще час назад Уолли подскочил бы от такого предложения.

Ннанджи и Уолли взглянули друг другу в глаза — они находились на одном уровне, черные глаза и карие, — и никто не отвел взгляда.

И Уолли отвернулся первым. Как остановить это? Если не сможет он — никто не сможет. Но он не поднимет свой меч на Ннанджи. Станет ли тот с ним церемониться? Например, можно бросить нож.

Он дотянулся до обломка меча Чиоксина, еще один памятник человеческой глупости. Убийство?

— Нет! — громко сказал он. — Предводитель — я. Ты пойдешь в Вул. Я останусь здесь и клянусь распустить сбор, как только гарнизоны встанут на места. Если позже они спровоцируют резню, это будет на их собственной совести.

Ннанджи бросился с грохотом к двери и затопал по ступеням вниз. Он был почти в самом низу, когда услышал хлопнувшую дверь — семью этажами выше.

* * *

— Джия? — позвал Лорд Хонакура скрипучим голосом.

Джия склонилась перед ним.

— Не принесешь ли мне еще одно пирожное, моя милая?

Она осторожно проскользнула между гостями и взяла тарелку, никого не потревожив. Тана тоже была среди присутствующих.

— Что они там могут делать? — прошептала Джия.

— Понятия не имею! — ответила с полным ртом Тана. — Во всяком случае, не дерутся. Если только Шонсу не совсем спятил.

Джие не понравилось выражение лица Таны. Она вернулась к Лорду Хонакуре и опустилась на колени перед его креслом. Он поблагодарил ее и выбрал пирожное с самым большим количеством крема.

— Останься! — приказал он ей, когда она повернулась было уйти. — Возьми себе одно!

Улыбнувшись, она подчинилась. Она была счастлива остаться; здесь, рядом с ним, она чувствовала себя безопаснее. Страшная женщина-менестрель не спускала с нее глаз, после того как Шонсу ушел.

Резкий голос колдуна вдруг прорвался сквозь всеобщий шум:

— Мне не нравится ваше двойное предводительство. Что, если они не поладят?

Джия увидела, как переглянулись воины. Ответил Тиваникси:

— Мы не знаем. Лорд Ротанкси. Я никогда даже и не слышал раньше, чтобы кто-нибудь приносил четвертую клятву. Не знаю, зачем Богине нужна эта сутра.

— Может быть, именно для этого случая? — пробормотал Лорд Хонакура, слизывая крем со своего пирожного. Возможно, никто, кроме Джии, его и не услышал.

— Зачем вообще сбору два предводителя? — спросил кто-то из лордов.

— Я думаю, их три, — тихо заметил Хонакура, и на этот раз он уж точно обращался только к Джие.

— Три, милорд?

Маленькая плешивая головка кивнула.

— Шонсу, Ннанджи и… Уолли Смит. Разве ты бы так не сказала?

Джия удивленно кивнула. Хотя это было не совсем так. Уолли исчез с того дня, когда ее раздели двое Вторых здесь в ложе. Это ведь Шонсу разъярился и сослал воинов, а ее ударил. Когда он следующим днем вернулся на «Сапфир», он все еще оставался Шонсу. Он был им и этим утром на корабле, когда чуть было не обнажил меч против капитана. Уолли же она не видела до того времени, как он защитил ее от женщины-менестреля. Уолли был здесь и сейчас. Ее сердце чувствовало это.

В прихожей раздались крики. Дверь распахнулась, и люди разлетелись в разные стороны, когда ворвался Ннанджи с пылающим лицом, размахивая своим мечом. Он пролетел прямо на шелковый ковер, потерял равновесие и остановился, переводя дух. Сердце Джии упало. Где ее хозяин? Ннанджи огляделся вокруг, пока не уперся взглядом в маленького Лорда Кадиуинси, потом поднял меч в клятвенную позицию, повернувшись лицом к жрецу. Без всяких предисловий он начал:

— Я, Ннанджи, воин седьмого уровня…

Хонакура швырнул пирожное.

— Молодой человек! — резко сказал он, не вставая с кресла. — Для принесения клятв существует некоторый ритуал. Если ты хочешь, чтобы мои святейшие друзья засвидетельствовали тебе, нужно, по крайней мере, попросить их об этом.

Ннанджи прошипел что-то невнятное и, повернувшись к жрецам, спросил, не могли бы они сделать это.

— Полагаю, что да, — сказал Хонакура. — Лорд Кадиуинси, как ты думаешь?

Жрецы снова выстроились в линию. Лорд Хонакура попросил Джию помочь ему подняться, потом подошел к ним, сказав Лорду Кадиуинси, что сам бы хотел на этот раз провести ритуал. Он подошел не с той стороны. Лорд Ннанджи совершенно не имел терпения и, очень красный, почти прыгал с одной ноги на другую. Жрец Пятый пытался помочь, но дело только больше запутывалось и затягивалось. Несмотря на свое беспокойство, Джия слегка улыбалась, глядя на это.

Но наконец все было готово. Ннанджи снова поднял свой меч.

— Я, Ннанджи, воин…

Из вестибюля послышался грохот.

— …лорд-сеньор сбора в…

Двое Четвертых отлетели от двери и покатились по полу. За ними появился Шонсу, перешагнул через них, обнажил меч и остановился за спиной Лорда Ннанджи, поднял клинок над его плечом и так застыл, почти касаясь тела.

Было очень тихо. Зрители застыли в ужасе. Шонсу пылал яростью, глаза его горели, вены на лице взбухли, но седьмой меч не дрожал, как будто тоже застыл на месте.

Не дрожал и клинок Лорда Ннанджи. Но голос замирал, а глаза косили в сторону смертельного лезвия у его шеи. Двое Четвертых неслышно поднялись и тихо закрыли двери.

— Брось меч! — взревел великан голосом, напоминающим камнепад.

Джия съежилась от страха. Это был Шонсу, не Уолли. Но он должен был бы знать, что Лорд Ннанджи никогда не поддается на угрозы. Она помнит, как Уолли учил его этому. И если даже она помнит…

Отведя глаза снова на линию застывших в ужасе жрецов. Лорд Ннанджи просто сказал:

— Нет!

— Брось его. Или я заставлю тебя это сделать.

— Святейшие, я начну снова. Я, Ннанджи, воин…

— Ты никогда больше не сможешь поднять эту руку!

— …седьмого ранга…

— Считаю до трех.

Джия прошептала коротенькую молитву Богине.

— …лорд-сеньор сбора в Касре, торжественно клянусь…

— На три я рублю! Раз!

Кто-то в углу менестрелей тихонько вскрикнул.

— …что сбор Касра…

— Два!

— …не будет распущен до тех пор…

Лорд Ннанджи повременил, как будто давая возможность своему палачу действовать, как будто дожидаясь смертельного «три». Но Шонсу теперь молчал, глядя на голову Ннанджи. Его ярость утихла, как показалось Джие. Руки ее почему-то болели. Оказывается, она вонзила ногти в ладони.

— …пока не выполнит задачи, для которой был созван; и в этом клянусь моей честью и именем Богини.

Тишина.

Лорд Ннанджи медленно опустил свой меч и скосил глаза на клинок Чиоксина у своей шеи.

Уолли? Джия снова вонзила ногти в ладони. Был ли это Уолли? Он сильно побледнел. Ярость его исчезла; он выглядел ошеломленным. Он внимательно глядел на волосы Ннанджи. Ей показалось, что это был Уолли.

Лорд Ннанджи слегка двинул плечом, и седьмой меч не пошевелился. Он осторожно вывернулся из-под него, потом медленно повернулся посмотреть… да, это был снова Уолли. Но что с ним случилось? Он замер, каждый мускул его сжался, пот выступил на лбу.

— Теперь я спрячу свой меч, — тихо сказал Лорд Ннанджи. И он сделал это нарочито медленно, не сводя глаз с… Уолли.

И Уолли опустил свой меч так, что он коснулся пола. Он внимательно смотрел на него, как будто впервые увидел или не понимал, откуда он тут взялся. Зрители начали потихоньку приходить в себя, но никто не решался заговорить. Он повернул голову и взглянул на Джию. Она вся напряглась, пытаясь понять, не нужно ли ей сейчас подойти к нему, чтобы снять ту страшную боль, которую увидела в его взгляде. Просил ли Уолли ее о чем-нибудь? Прежде чем она сдвинулась с места, он перевел взгляд на меч… потом быстро на нее… снова на меч… как будто сравнивал их.

И вот он поднял голову и посмотрел на Ннанджи. Мгновение казалось, что он потерял голос. Беззвучно шевельнул губами.

— Ты был не прав, брат!

Не менее озадаченный, чем другие. Лорд Ннанджи уперся кулаками в бедра.

— Я подождал. Ты мог и остановить меня.

— Я не про клятву. Ты был не прав в том, куда нужно вернуть меч. Да, я должен его вернуть. Но не в определенное место. Не в Кво. А тому, кто мне его вручил.

— Тебе его вручил Бог!

Уолли покачал головой:

— Боги не преклоняют колена перед смертными. Бог заставил меч появиться на камне, и я поднял его. Он не посвящал его…

— Тогда… — пробормотал Лорд Ннанджи и замолчал.

— Думаю, я должен был попросить первого же воина вручить мне его, чтобы дать ему назначение. Я не подумал об этом. Я не попросил тебя, ведь это ты встретился мне первым. Потом я сошел на берег в Аусе и оставил меч на твое попечение. А когда я вернулся на корабль…

— Я сказал слова! Я встал на колени! Но я имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду, брат. — Уолли говорил с трудом, как будто у него свело горло. — Так что вручил мне его ты. Ты дал мне седьмой меч, Ннанджи! Ты! Теперь я должен его вернуть.

Остальные воины восторженно зашептались, когда он, встав на одно колено, протянул меч Чиоксина на вытянутых руках:

— Живи с ним. Служи им Ей. Умри, сжимая его.

Зрители затаили дыхание, и наступила долгая пауза.

— Но почему, брат? — прошептал Ннанджи. — Богиня хотела, чтобы Ее меч был у тебя!

— Теперь не я. Возьми его.

— Ты предводитель сбора…

— Теперь не я. Ты. Возьми его!

Ннанджи все еще колебался, как загипнотизированный, не сводя глаз с протянутого ему оружия.

— Проклятье! — зарычал Уолли неожиданно громко. Все подскочили. — Ты думаешь, мне это легко? Боарийи! Только честно — кто лучший воин в этой комнате?

— Мой сеньор… Лорд Ннанджи.

— О! — улыбнулся Ннанджи. — Ну, в таком случае… скажи сначала, брат!

— Живи с ним! Служи им Ей! Умри, сжимая его!

Ннанджи все-таки еще мгновение поколебался. Потом протянул руку и сказал высоким голосом:

— Он… он будет моей честью и моей гордостью.

И взял седьмой меч.

Потом он взглянул на Тану и испустил громкий, восторженный вопль.

 

Глава 7

Уолли откинулся на стену, и Джия приникла ему к груди. Собственно, у нее не было выбора — его руки крепко обнимали ее. Голова Джии была на уровне его ключиц, и он мог вдыхать сладкий, знакомый запах ее волос. Может, он хотел спрятаться за нее, спрятаться от последствий того, что сделал. Он был уверен, что все теперь правильно, хотя находился в растерянности и смущении от своего неожиданного решения.

Он был готов остановить Ннанджи. Но потом увидел заколку Арганари на его голове, серебряного грифона. Власть, осуществляемая мудро! Он прочел это как послание — боги хотят, чтобы Ннанджи получил власть. Это твоего королевства я домогаюсь… И Икондорина согласился.

Хонакура сказал, что он сделал правильный выбор. Тана бросилась к Ннанджи и повисла на нем с поздравлениями. Потом присоединились с поздравлениями воины и жрецы, искоса поглядывая удивленно на Лорда Шонсу, так как любой человек, добровольно отдавший меч Богини, казался им странным, его поступок выходил за пределы их понимания. Хонакура принес свои поздравления Уолли, и слезы радости текли по его морщинистым щекам.

Но почему? Почему Богиня передоверила власть над Ее воинами кровожадному юнцу, каким был Ннанджи? И не только над воинами, над самим Миром! Конечно, пока он не знал ответа.

Постепенно в комнате совета стали раздаваться новые приказы. Жрецов поблагодарили и отпустили. Ннанджи подарил Уолли свой старый меч взамен Чиоксина. Потом с откровенным удовольствием составил объявление для герольдов и послал их оповестить других воинов о смене власти. Он распустил менестрелей, строго наказав им не поминать ни слова о разногласиях между двумя лордами-сеньорами. Цензура прессы — тираны всегда так делают, отметил Уолли.

Остались только воины и колдун. Хотя в комнате совета было много стульев и кресел, все стояли. В воздухе висел запах вина, дыма и человеческих тел; шелковый ковер сбился, но никто не удосужился его поправить. Ннанджи без устали ходил по комнате, постоянно косясь на Уолли в ожидании поддерживающего взгляда. Как только он поворачивался спиной, Уолли видел сапфир седьмого меча, горящий на фоне рыжих волос, и ему хотелось плакать.

Теперь Ннанджи раздавал приказы Седьмым. У него это хорошо получалось.

Он начал с седоволосого Зоарийи:

— Снаружи находится Досточтимый Милинони. Он знает, как опознать шпионов, которых мы выследили. Я хочу, чтобы их арестовали!

Ротанкси нахмурился:

— Ты прекратил перемирие. Лорд Ннанджи?

— Ага! Значит, ты признаешь, что это колдуны, милорд? Если так, они носили неправильные метки и одежду! Впрочем, я не это имел в виду. Лорд вассал, ты поговоришь с ними, когда будешь брать. Припугни их слегка! Заставь постучать зубами! Потом объяви им о перемирии и возвращении Лорда Ротанкси и отпусти!

Зоарийи озадаченно посмотрел на него, потом стукнул кулаком по сердцу в знак понимания и пошел к двери. Ннанджи тайком бросил взгляд на Уолли. Тот одобрительно кивнул и улыбнулся. Шпионы, конечно, пошлют голубей с рапортами. Сен будет предупрежден, Вул — тоже. Но здесь есть и скрытый смысл: я знаю ваши средства связи и воспользуюсь ими. Умно! Ннанджи сделал это, заглядывая в будущее.

Потом он поманил в себе дико счастливую Тану и обнял ее, когда она подошла.

— Лорд Ротанкси. Сколько в вашем совете женщин? — спросил он.

Колдун непонимающе моргнул. Он почувствовал, что этот наглый воин действует ему на нервы.

— Две, Лорд Ннанджи.

— Тогда, если ты не против второго заложника, моя жена будет меня сопровождать.

Сенсация! Ротанкси застыл в изумлении. Воины охнули, и некоторые взглянули на Уолли — не остановит ли он это безобразие.

Но Уолли не остановил. Он понял — и снова это произвело на него впечатление. Интересно, чья это была идея. Возможно, Таны, но может быть, Томияно или даже самого Ннанджи. Тана сможет вовремя остановить самоубийственный язык Ннанджи. Она сможет очаровать если не двух женщин, то уж одиннадцать мужчин наверное. Совет перепуганных стариков не увидит перед собой мальчика-чудовище. Они увидят сказочных принца и принцессу. Ннанджи и Тана были воплощением идеала юношеской любви — красивый юноша и прекрасная девушка. И старым колдунам потребуется много душевных сил, чтобы отправить их к палачу. Взять Тану с собой было, конечно, бравадой, но и тонким дипломатическим ходом. Ученик действительно может превзойти своего учителя!

Другие Седьмые не поняли этого и неодобрительно смотрели на него. Но следующее нововведение Ннанджи потрясло их еще больше.

— Лорд Линумино. Забери из темниц восемь пленников, отведи на пристань и отправь домой — на таких же кораблях, как мой, если можно.

Боарийи повернулся, красный от злости:

— Ты их отпускаешь, мой сеньор?

Ннанджи холодно взглянул на него:

— Твои возражения?

И, конечно, вассал не смог возразить, хотя для того, чтобы захватить этих людей, он рисковал жизнью и даже потерял человека. Возвращение контрзаложников — гениальный жест, очень умная тактика выведения противника из равновесия и также еще большая бравада. У Уолли были некоторые сомнения по этому поводу, но он по-прежнему молча стоял, крепче прижав к себе Джию.

Не обращая внимания на реакцию, Ннанджи приказал Линумино вызвать для Ротанкси паланкин и отсалютовал мечом, когда они попрощались. Потом обвел компанию взглядом человека, донельзя довольного собой.

— Лорд Боарийи. Два ближайших вниз по течению города — Ки Сан и Дри. У тебя двадцать дней до моего возвращения. Возьми необходимые силы. Пойди и проверь гарнизоны. Накажи виновных и поставь на места хороших людей.

— Да, милорд. — Хмурая гримаса высокого воина сменилась широкой улыбкой. Это уже походило на благородное занятие — не то что ползать в ночи с дубинками. Свободные мечи всегда не прочь были показать свое превосходство над городскими гарнизонами.

— Приведи гарнизон к присяге сбору и проинформируй короля Ки Сана и старейшин Дри, что о любых проступках воинов они должны теперь сообщать в Каср мне или Лорду Шонсу.

Боарийи кивнул, откровенно одобряя.

— Я знаю, — продолжал Ннанджи, оскалившись, — что рив Ки Сана, Досточтимый Фарандако, — вор. Он украл мою рабыню. Лиши его должности! Конфискуй его имущество в пользу сбора. Приведи его сюда в цепях. Я сам разберусь с ним.

Ни процедуры обвинения? Ни суда? Конечно, Ннанджи даст человеку меч и бросит формальный вызов, но это будет, скорее, казнь.

— Воины, которые откажутся присягать, милорд?.. — спросил Боарийи.

Ннанджи пожал плечами:

— Дай им выбор — голова или пальцы. Но не оставляй ни одного дееспособного воина без присяги!

Боарийи салютовал — кулак на сердце. Ннанджи повернулся, но тут Тана подошла ближе и что-то прошептала ему на ухо. Тот улыбнулся ей и повернулся с сияющими глазами к Уолли:

— Сколько тратит Каср на сбор, брат?

После тяжелого раздумья Уолли наконец сказал, что около пяти тысяч золотых, включая портовую плату.

Ннанджи кивнул и обернулся к Боарийи:

— Дри и Ки Сан оба больше и богаче Касра, но для начала возьмем с них тоже по пять тысяч золотых, потом — больше.

Он победно улыбнулся Уолли — воины будут есть.

Боарийи оказался сообразительнее, чем казался.

— А если они откажутся платить, мой сеньор?

Ннанджи поджал губы, а потом сказал:

— Ты должен выполнить приказ любым путем, вассал.

Застыв от ужаса, Уолли только и смог пробормотать:

— Ннанджи!

Во все времена, возможно, во всех мирах тираны находят такой выход из трудных положений. Боарийи ведено было стать неистовым, не знающим пощады, но если его обвинят в жестокости, Ннанджи от него откажется, сказав, что такого приказа не отдавал. Это был классический пример перекладывания ответственности, необходимый атрибут деспотии. Уолли почти уже чувствовал дым горящих домов.

Ннанджи повернулся, готовый к сопротивлению:

— Брат?

И Уолли ушел от конфронтации. Он принял решение и теперь должен жить с ним. Обсуждать приказы нового лидера на публике — проявление недоверия к власти. Как-нибудь наедине он попробует поговорить с Ннанджи, и, может быть, ему удастся заставить его подчиниться здравому смыслу.

— Даже богатые города могут оказаться не в состоянии заплатить столько под угрозой меча, Ннанджи, — сказал он мягко.

Ннанджи недовольно скривился, но он откровенно был рад, что эта его идея не была принята в штыки.

— Конечно, ты можешь дать им время на то, чтобы собрать деньги, вассал. Лорд Джансилуи? Вверх по Реке — Уо и Тау — города поменьше, но… по две тысячи золотых ты с них получишь. Боюсь, у тебя не хватит времени дойти до Шана.

Джансилуи салютовал, он тоже улыбнулся в предвкушении дела.

Потом Ннанджи перевел взгляд на Тиваникси — тот уже улыбался.

— Кво, мой сеньор?

Ннанджи кивнул.

Внутри Уолли что-то умерло. Введенные им стремена будут опробованы в первом военном походе Мира, но не против колдунов. Кавалерия выступит против дружественных городов и будет разрушать их именем закона. Ему было непереносимо больно.

— Как велик Кво? — спросил Ннанджи. — Впрочем, неважно. Сам присуди им нужную сумму денег.

Уолли снова был потрясен. Тиваникси — хороший человек, но ни один воин не испытывает симпатий к гражданским. Вложив всю свою энергию и умение в выполнение этого нового приказа, он применит силу против городов, которым ни на чью помощь не приходится надеяться, разве что своих богов. Богиня! Прости меня!

Тиваникси салютовал, и Уолли знал, что следующим будет он. Легонько отведя Джию в сторону, чтобы принять более соответствующий воину вид, он стал ждать приказа.

— Думаю, катапульты еще послужат своему назначению, брат, — сказал Ннанджи. — Они достаточно напугают колдунов перед твоими переговорами…

Тон его был мягче, чем при разговоре с вассалами, это была скорее просьба, чем приказ, однако предполагалось, что она будет выполнена. Возможно, он сам так говорил с Ннанджи, когда их отношения были другими. Он не стал отказываться. Катапульты, луки, ножеметание — все это нужно теперь было выжать из него, как сок из виноградной лозы. Теперь в сутрах есть все, что требуется сбору, сказал Ннанджи. Хотя они допускают некоторые варианты, но сбор должен иметь канон униформы… каждый, кто не искал продвижения за время сбора, должен представить объяснения… каждый, кто прыгнет через два ранга до возвращения Ннанджи, станет его личным подопечным… переделать все, что было временным, в постоянное… не снижать дисциплину…

Когда он кончил, Уолли молча приложил кулак к сердцу, как это делали вассалы. Ннанджи хватило любезности слегка покраснеть. Потом с юношеской непосредственностью, которая придавала ему такой шарм, он широко улыбнулся и сказал:

— Как у меня получается, Шонсу?

Уолли спрятал свое отчаяние, сотворил на лице улыбку и сказал:

— Отлично, брат.

Уже? Мы уже льстим? Почему бы сразу не сказать, что Боги им довольны?

Проблемы подождут, подумал Уолли; корабль готов к отплытию. Но они не станут долго ждать. Король Ки Сана заплатит тысячу золотых за наложницу с роскошными формами — это уже не очень походит на просвещенную монархию. Что станут делать эти обновленные гарнизоны, получив незаконный приказ? Или оказавшись перед необходимостью сбора непомерного налога? Кто его пойдет собирать? Кто его будет охранять? Кто считать? Кто распределять полученные деньги?

Примитивный взгляд Ннанджи на совершенный Мир не предполагал этих вопросов. Даже Уолли не знал на них ответов.

— Ладно! Нам нужно успеть на корабль, жена, — сказал Ннанджи. Он сделал два шага, споткнулся и потерял равновесие. Потом он посмотрел на ковер, о который запнулся, — серебристые пеликаны и бронзовые морские коньки. Он оглядел гобелены, занавеси, сверкающую мебель.

— Тебе больше ведь не нужен этот хлам, так ведь, Шонсу? Как только избавишься от него, издай указ: с этих пор любая взятка, принятая воином, расценивается как величайшее преступление — для всех без исключения!

И это была уже не просьба.

Ннанджи развернулся и, обняв Тану, пошел к выходу. Уолли смотрел, как уходит от него седьмой меч. Глаза его заволок туман, поэтому он быстро махнул остальным, чтобы его не ждали.

Меч вернешь, как выйдет срок. Срок вышел? Свершил ли он миссию Богини, или отказался от Ее избранничества, так и не завершив дела? В любом случае он вышел из игры. Приключение кончилось.

Топот сапог затих. Только Джия осталась с ним. Она стояла рядом, положив руку ему на плечо, вглядываясь в него, сочувствуя и разделяя с ним горе, которое он скрывал от других. Или только надеялся, что смог скрыть.

Он молча скорбно обнял ее.

Он не мог объяснить даже ей. Не было такого слова еще в языке Мира — «деспот». Но скоро будет! Ннанджи потребовалось меньше двадцати минут, чтобы превратиться в него.