— На мне? — взвизгнула Марла. — Ты хочешь сказать, я законная царица, о которой мы слышим всю ночь? — Так и не дав Йоханну возможности ответить, она повисла на нем и с пылом поцеловала.

Как говорится, нет дурней дурнее старых дурней.

Я осмотрелся по сторонам. Оцепенелое недоверие — слишком слабый эпитет. Глаза Фриды расширились, и она прижала руки ко рту. Даже квадратная челюсть Фрица слегка отвисла. Рука капитана Тигра инстинктивно схватилась за рукоять меча.

Гвилл, впрочем, пребывал в состоянии, близком к апоплексическому удару. Мы с ним обменялись взглядами. Мы оба знали больше, чем остальные. Мы оба знали, что Марла никак не могла быть той, за кого ее выдают… разве не знали? Голова моя что-то плоховато соображала с недосыпу. Может ли быть такое, чтобы такого ушлого торгаша, как Йоханн, провели в делах, столь важных для его благосостояния?

Может ли Марла быть пропавшей царевной, несмотря на ремесло, которым она занималась в Гильдербурге?

С минуту никто не осмеливался сказать ни слова. Потом купец стряхнул с себя восторженную супругу и гордо огляделся по сторонам, изучая нашу реакцию. Первым заговорил солдат. Голос его был сух как соль и не выражал никаких эмоций.

— Сударыня, похоже, вы нашли сегодня вторую свою внучку! И внучатого зятя в придачу!

Купец вздрогнул и нехотя переглянулся со старухой. Надо же, какая большая и счастливая семейка!

— Ну конечно, сударыня, — без особого удовольствия сказал он. — Вы видите перед собой свою настоящую внучку и царицу.

— Я не верю ни одному вашему слову!

— Заверяю вас, факты неопровержимы! Даты совпадают. Настоятельница — то есть бывшая настоятельница, ныне уже покойная — написала подробное, хоть местами и чуть слишком многословное описание произошедшего. Она привела последние слова умирающей женщины. У меня с собой — наверху — переписанный текст ее письма. Уж не хотите ли вы усомниться в словах святой матери? И позвольте напомнить вам, все это привлекло к себе мое внимание до того, как вся эта верлийская история стала известной в Бельхшлоссе. И кто в такой дыре, как Лютцфройль, мог знать царский герб столь удаленной страны?

Гвилл снова поймал мой взгляд, как бы спрашивая, что нам делать. Я обдумал этический аспект проблемы. У меня не было особенных причин отравить Марле удовольствие, да и Йоханну тоже. Но я чувствовал, что развенчал Рози довольно бесцеремонно. Теперь я просто не мог уже быть излишне снисходительным ко всем остальным присутствующим.

Ну, почти ко всем.

Верно, фрау (или фройляйн?) Марла приходила мне на помощь несколько раз за этот вечер, но не по своей воле. И если уж на то пошло, рассказ ее мужа о сестре Заух касался единственного лица, кто не переставал поддерживать меня и кто заслужил мою поддержку куда больше, чем она.

— Кажется, опять моя очередь? — Я не стал ждать возражений. — Воистину сложное испытание, ваша честь! Как это ни грустно признавать, кажется, я встретил наконец достойного соперника, и — надо же! — в последнем раунде. Все же я сделаю все, что в моих силах, и не сдамся без боя. Самое лучшее, что я могу сделать, — это поведать вам печальную, недолгую и назидательную историю вальдграфа Мюнстера.