Луна в Зарке была совсем не такая, как в Краснегаре. Она поднималась в небо чересчур высоко и, видимо, была повернута другим боком, потому рисунок на ней казался странным и незнакомым. Кэйдолан не смотрела на луну, но видела тени, отбрасываемые ее светом. Такие незастекленные окна были бы немыслимы на севере, в то время как здесь даже в середине весны ночной ветер приносил только прохладу. Отражаясь от мрамора, лунный свет заливал всю комнату.

Герцогиня сдвинулась на край постели в просторной ночной рубашке и чепце с оборками, надвинутом низко, чтобь спрятать папильотки, свесила ноги с кровати и сунула их в шлепанцы из козьей шерсти. Ее племянница расхаживала по комнате, как гепард в клетке в зоологическом саду герцога Анджилки. Точно так же, как гепард слегка приподнимался на задние лапы в конце каждого отрезка пути, чтобы начать поворот, так и Иносолан отбрасывала за спину парчовый шлейф и вновь возобновляла ходьбу.

Она повторяла свой рассказ уже в третий или четвертый раз и была по-прежнему взволнованна. Правда, точнее был бы сказать «перепугана». Кэйдолан не пришлось увидеть происходящее своими глазами и испытать ужас, так сказать, из первых рук, подобно Иносолан. Неудивительно, что теперь Инос требовалось выговориться и снять возбуждение, грозящее перейти в истерию.

— …вот такой у меня выбор — если не считать, что это вовсе не выбор, — по-видимому, либо мне придется выйти замуж за гоблина, либо импы и джотунны перебьют друг друга, а гоблины прикончат уцелевших. Все, кого я знала с детства, погибнут, королевство исчезнет, править будет нечем, и тогда мне, вероятно, останется лишь развлекать гостей Араккарана в порту…

Окно открывалось на балкон, выходящий в один из озаренных луной садов дворца. Кэйдолан тревожилась, что их подслушивает множество ушей, но Иносолан игнорировала все просьбы понизить голос. Колдунья наверняка не слушает, заявила она: у нее есть другие занятия. Этот намек она еще не успела объяснить.

Больше всего Иносолан нуждалась сейчас в хорошем, продолжительном материнском объятии, но Кэйдолан не имела опыта в столь интимных утешениях. Она не умела обращаться с детьми, и даже Иносолан она не видела ребенком. К тому времени как она вернулась в Краснегар после смерти мужа, все шансы на сближение исчезли. За все время знакомства тетя и племянница обнимались не более двух-трех раз.

— …а может, следует только радоваться тому, что мне не придется выбирать! Предположим, передо мной выстроили бы десяток-другой уродливых гоблинов, и…

Своих детей у Кэйдолан никогда не было, иначе она могла бы научиться справляться с племянницей. Больше всего она общалась с подростками. Герцогиня инстинктивно знала, как обходиться с девочками-подростками, по крайней мере, не помнила, чтобы когда-нибудь пребывала в растерянности. Здесь не требовалось особого мастерства — только четкие правила и безграничное терпение. Следовало служить примером, ибо быстрые юные глаза сразу замечали лицемерие, и потому приходилось честно придерживаться принципов, служить, так сказать, путеводной звездой. Ободряя, объясняя, сдерживая, в конце концов удавалось привести корабль в гавань, и еще одна девица была готова к браку — кто-нибудь из отдаленных кузин или просто дочь подруги… Иносолан была последней из множества девушек, которые звали Кэйдолан «тетушкой» в Кинвэйле. Ни с одной из них Кэйдолан не потерпела неудачи, но ни одна не была более способной или благодарной ученицей, чем ее племянница. Никто из ее прежних подопечных не добивался такого успеха — и не испытывал таких разочарований.

Инос по-прежнему была своенравна и вспыльчива, но эти черты следовало приписать ее джотуннской крови, и казалось маловероятным, чтобы с возрастом они исчезли. Эти черты преобладали в их семье.

— Гоблин! Представляешь себе? Гоблин — король Краснегара! Как думаешь, что он предпочтет: развлекать гостей покрывая татуировками лица слуг, или забавлять слуг, готовя на обед гостей?

Это было уже лучше — черный юмор, но тем не менее юмор. И голос Иносолан стал звучать тверже.

Она поняла: потерянные королевства не возвращают, как зонтики, за них следует платить — может, не столь дорогой ценой, как брак с гоблином, но тем не менее высокой. Какую цену согласится заплатить Иносолан? Будет ли у нее выбор?

По иронии судьбы Кэйдолан, умелая проводница племянницы на пути к юности, теперь, когда Инос повзрослела оказалась совершенно бесполезна. Она была слишком стара для опасных приключений. Она провела чересчур тихую жизнь, чтобы иметь представление о таких женщинах, как Раша, — а султанша, несмотря на невероятное могущество, тем не менее оставалась женщиной, упрямой, извращенной, обиженной женщиной, которой всю жизнь приходилось отвоевывать каждую крошку, причем мужчины обходились с ней так, как Кэйдолан не могла и не хотела представлять.

Иносолан была моложе, сильнее и до сих пор держалась на редкость стойко, если учесть, как мало сил было в ее распоряжении. Но колдуны и их торг между собой явились последней каплей. Сдержаться при этом не сумел бы никто. У Кэйдолан возникло ощущение, что она осталась не у дел. Вероятно, это и есть старость.

Внезапно Иносолан застыла и замолчала. Ее темный профиль вырисовался на фоне освещенного луной неба в арке окна.

— Что-то я слишком разболталась — не правда ли, тетя?

— Иди сюда и садись, дорогая.

— Ладно. — Иносолан подошла и уселась на кровать, обняв старушку. — Спасибо, что ты выслушала меня. Теперь мне гораздо лучше.

— Жаль, что я способна только слушать. Что же случилось после того, как исчез волшебник?

— Раша взъярилась. Похоже, она видит в темноте. Она начала метать молнии в коврик, а затем в мебель. Я убежала.

— Молодец!

Иносолан осеклась, а затем неловко рассмеялась.

— Это бегство выглядело так по-детски, что казалось почти забавным! Я слишком перепугалась, чтобы чувствовать испуг. На лестнице я поскользнулась и повредила щиколотку — потом Раша вылечила ее, — но я доползла до дверей, а они не захотели открываться, и мне пришлось ждать там, пока не кончится гроза. Наконец грохот утих, дым развеялся, и Раша спустилась.

— Какой ужас!

— Да уж… — Инос поежилась. — Больше всего я боялась пантеры и волка — мне казалось, они ожили и бродят где-то в темноте. А может, не только они, но и демоны. Что-то хлопало над моей головой… Но еще хуже мне стало, когда факелы вновь вспыхнули, а Раша сошла по лестнице. Твой кинвэйлский лоск оказался слишком непрочным, тетушка. Она вновь превратилась в соблазнительницу из борделя.

«Что значит „дама“?» — не раз спрашивала Раша. Кэйдолан пыталась объяснить ей, что быть дамой — значит придерживаться определенных правил, образа жизни. Дама помнит о чувствах окружающих, дама одинаково относится ко всем людям, независимо от их звания, в любое время, при всех обстоятельствах.

Тогда колдунья с кратким смешком заметила, что все это ей может пригодиться. «Покажите мне, как это делается! — попросила она. — Вскоре мне придется иметь дело с Хранителями, и манеры могут произвести на них впечатление».

И Кэйдолан показала, что значит хорошие манеры, а колдунья переняла их на редкость быстро.

— Да, дорогая, это мне известно. Она слишком стара, чтобы сразу измениться. Это было лишь притворство. Но она вела себя настолько убедительно, что я поверила ей. Прости меня!

— Тебя не за что прощать, тетушка! Ты проделала с Рашей гораздо лучшую работу, чем я — с Азаком.

Кэйдолан задумалась, почему в последнее время она не слышала новых вестей об Азаке.

— Дама из Империи, султанша, портовая шлюха… — задумчиво проговорила Иносолан. — Страшнее всего мне становится, когда она разыгрывает соблазнительницу. Помнишь, Азак говорил, что она способна свести с ума любого мужчину? Мне становится боязно и тошно, едва я вспоминаю об этом. Она — пожирательница мужчин, извивающаяся всем телом, как червь на крючке. Такой она была и раньше — юной, неотразимой, сияющей, обещающей любовь, и вместе с тем внутри сгорала от ненависти и презрения… Это западня.

Кэйдолан попыталась что-нибудь ответить, но не сумела.

— Будь я мужчиной… если бы с нами был мужчина, он давно бы спятил. Или я ошибаюсь?

— Вряд ли, дорогая. Это злое волшебство. — Спустя ми нуту Кэйдолан тихо добавила: — Похоть — это не любовь, не вряд ли ее величеству можно объяснить разницу между ними.

Инос вновь содрогнулась.

— Она вылечила мою щиколотку и синяки. Потом я захотела уйти, а она заставила меня задержаться и заговорила. Она уверяла, что она права, а Олибино солгал. Он и вправду заключил союз с Литрианом против Зиниксо. Он давно ищет мирное решение краснегарского вопроса. Все волшебники побаиваются гнома — так сказала Раша.

Кэйдолан покрепче обняла ее, но Инос застыла как статуя, слегка вздрагивая всем телом.

— Я спросила: «Значит, мне придется выйти замуж за гоблина?» Она рассмеялась и объяснила, что благодаря ее заклинаниям я буду без ума от гоблинов! Представляешь себе?

— Теперь все кончено, дорогая, и ты должна отдохнуть.

— О Боги! Должно быть, скоро утро. — Инос вдруг замолчала, и ее тетя поняла: рассказ пока не кончен. Предстояло услышать кое-что еще.

Инос поднялась и подошла к окну. Ее волосы и плечи омыла серебром высоко висящая луна. Повернувшись, она заговорила:

— Я не хочу выходить замуж за гоблина. Но я верну себе королевство!

На этот раз она не стала клясться, что сделает все возможное — Кэйдолан сразу заметила это. Инос узнала, что цены бывают разными.

— Значит, на одну Рашу полагаться нельзя.

— Это очевидно, дорогая.

— Что же нам теперь делать, канцлер?

Кэйдолан вновь почувствовала себя не на своем месте.

— Почему бы тебе не обсудить последние события с Великаном? С Азаком?

— Прежде я не хотела тебе говорить… — Наконец-то Иносолан понизила голос. — Кар передал мне сегодня… то есть вчера: больше мне не стоит появляться на охоте. Великан никогда не удостоит меня разговора наедине, тетя. Каждый раз, когда мы устраивали привал — чтобы перекусить или отдохнуть, он всегда был окружен принцами. Так что мне ни разу не удалось перемолвиться с ним хоть словом. — Она направилась к постели, шурша платьем. — Тебе с Рашей повезло больше, чем мне с ним. Он ни разу не дал мне шанса заговорить. А теперь никогда не даст!

Кэйдолан затаила дыхание. Спустя минуту Инос продолжала:

— Раша еще долго удерживала меня в своей спальне. Моя нога была уже в порядке, а она продолжала болтать, не говоря ничего вразумительного и повторяя одно и то же.

— А ты, дорогая?

— А я едва могла смотреть на нее — лучше бы она появилась передо мной обнаженной. Ее одежда поражала пышностью — драгоценные камни в… впрочем, не важно. Забавная у нее комната, верно? Всего два окна. Похоже, над постелью должно быть еще одно. Ну так вот, там оказалась потайная дверь, скрытая пологом.

Кэйдолан уже догадывалась, что последует дальше, и понимала: Инос заметила ее потрясенную дрожь.

— Скрипнули петли. Он отодвинул гобелен и шагнул в комнату. И увидел меня!

— Великан? — Кэйдолан не сомневалась в ответе.

— Да, Азак. Разумеется, она сделала это намеренно. Должно быть, она вызвала его и поджидала. Она велела Азаку входить и располагаться поудобнее — можешь вообразить себе ее тон? — а потом сказала, что теперь я могу уходить. О, какое выражение было на его лице! — Инос содрогнулась.

Дрожь отвращения пробежала по рукам Кэйдолан.

— Но ведь об этом мы знали еще с тех пор, как оказались здесь — помнишь? Она не раз делала самые прозрачные намеки — что позвала его и так далее.

— Да, разумеется! Но почему?

— Потому, что она ненавидит мужчин, дорогая. Полагаю для этого у нее достаточно причин.

— А он — воплощение всего, что ей ненавистно в мужчинах: молодости, красоты и власти! Крупный, сильный непревзойденный мастер во всем!

Внезапное воодушевление в голосе племянницы вызвало у Кэйдолан беспокойство.

— И убийца!

— В самом деле? — Иносолан повысила голос. — Посуди сама, тетя: став адептом, Раша жила во дворце. Сюда ее никто не приглашал и никто не прогонял. Затем она встретилас с султаном, который тоже был адептом. Он раскусил ее. Раша намекала, что они стали друзьями, а может, даже любовниками, эти два адепта — полагаю, им трудно заводить дружбу с простыми смертными. Какая идиллия! Но на самом делу Раша подвергалась ужасной опасности, тетя: несмотря на то что оба они были адептами, они обладали временной властью. Султан мог бы пытками вырвать у нее слова силы, а вместо этого умер! Азак получил трон, а Раша — слова.

Кэйдолан охнула.

— Так ты считаешь, его убила Раша?

— Или помогла в этом. Разве смертному убить адепта? А может, Азак дал обещание, что не выдаст ее? Она может добиться от него чего угодно, но он… о, не знаю! — Иносолан вскочила и вновь принялась расхаживать по комнате. — Все это не важно. Если на Рашу нельзя полагаться, значит Азак — мой естественный союзник, поскольку он ненавидит ее. Враг моего врага — мой друг, но…

— Кто это говорит?

— Что? А, насчет врагов? Это просто поговорка, которую я услышала… от одного давнего друга. Друга, которого я никогда не ценила по-настоящему. Но Азак и прежде отказывался вступать со мной в разговоры, и наверняка не пожелает теперь — я видела его позор. Поскольку мне известно, что Раша призывает его к себе в постель, чтобы мучить и унижать его так, как мужчины унижали ее, он никогда не осмелится взглянуть мне в глаза!

Кэйдолан глубоко вздохнула. Инос хваталась за соломинки, но, кроме соломинок, у нее ничего не осталось, и, вероятно, несведущая, растерянная родственница могла хоть чем-нибудь ей помочь: даже если утешение не принесет пользы, у Иносолан появится надежда и она хоть ненадолго воспрянет духом.

— Ты хочешь поговорить с Великаном наедине? Только и всего?

— Для начала — да.

— Ну что ж, это наверняка можно устроить, дорогая, — жизнерадостно заявила Кэйдолан. — Отправляйся спать. Утром я первым делом попрошу госпожу Зану передать ему просьбу об аудиенции. Обещаю тебе, он сразу согласится!

Инос провела унылый день. Последние две недели она вставала до рассвета, а теперь ухитрилась проспать почти до полудня и потому чувствовала себя совсем разбитой. К тому времени, как она выкупалась и оделась, Кэйд и Зана уже отправились на чай к колдунье. Это насторожило Инос: разве от колдуньи можно хоть что-нибудь утаить? Несомненно, Раша сразу же узнает о вести, которую Азаку предстояло получить по возвращении с охоты.

Кэйд составила послание в лучших традициях заговорщиков, но его загадочности не хватило бы, чтобы обмануть Рашу. А если Раша узнает о послании, она возненавидит Инос за попытку объединиться с Азаком.

Инос тревожилась, изнывала от беспокойства, но старалась сдерживаться и сохранять бодрый вид. Ее покои сегодня больше, чем когда-либо, напоминали тюрьму. Она провела пару часов, обследуя их, лишь бы чем-нибудь заняться. Не в силах сидеть на одном месте, она подробно осмотрела все помещения — от тесного, пыльного винного погреба до роскошной спальни бывшего хозяина. Затем она спустилась ниже и сыграла несколько партий в тали с Винишей и другими женщинами. Все они желали услышать о визите Инос в комнаты Раши, но именно об этом ей хотелось говорить меньше всего. Должно быть, женщины удивлялись, почему она так внезапно забросила охоту, но о своем унижении Инос тоже предпочитала молчать. Разговор не клеился.

Почему человеческий разум не в состоянии забывать то, что пожелает? То и дело, когда Инос меньше всего ожидал этого — например, восхищаясь коллекцией охотничьих сапог покойного принца Хакараза или азартно играя в тали, — в ум приходили события прошлого вечера. Это все равно что сломанная кость или разодранная мышца, которой внезапно даешь нагрузку. В голове Инос постоянно всплывала самая страшная мысль из всех ужасов предыдущей ночи, та самая которую она пыталась запереть в самую глубокую из кладовых, помеченную «Вещи, о которых нельзя думать». Но мысль всплывала и вновь ошеломляла ее: замуж за гоблина!

Немыслимо!

В ней течет королевская кровь. Королевам или принцессам редко удается выйти замуж по любви. Их удел — 6paки для укрепления династий. Год назад, в Кинвэйле, Инос отказывалась признавать эту очевидную истину. А теперь она понимала: в лучшем случае ее супруг будет сравнительно приличным, в меру покладистым и не слишком старым. Ни муж-гоблин, какой угодно гоблин — такая приверженность долгу казалась ей излишней.

Беда была в том, что идея с замужеством имела смысл с точки зрения любого другого человека. Она придется по душе волшебнице Севера, гоблинке. Ни импы из Империи, ни джотунны Нордландии не будут в восторге, но спорить не захотят. Жители Краснегара вначале будут недовольны, но в такое неспокойное время джотунны предпочтут видеть на троне гоблина, нежели импа, а импы в свою очередь согласятся иметь правителем гоблина, а не джотунна. Гораздо важнее было не проиграть, чем выиграть. Члены королевскою совета будут просто счастливы: король-гоблин вряд ли про явит интерес к управлению государством. Но даже из тех жалких сведений о привычках гоблинов, которые были из вестны Инос, она могла сделать вывод: гоблин не позволит жене править его владениями. Он предоставит это дело совету, а сам займется… Чем? Что, во имя всех Богов, делают гоблины?

Плодят уродливых зеленокожих детей, вот что.

И подвергают людей пыткам.

День тянулся бесконечно, жаркий и безнадежный. Чаепитие у колдуньи выдалось неимоверно долгим.

Инос уже в третий раз обходила один из многочисленных тенистых садов, когда увидела, что к ней среди магнолий и жимолостей спешит Тралия. С витиеватыми извинениями за то, что забыла сделать это раньше, она протянула Инос книгу, пояснив, что ее просила передать герцогиня, а затем удалилась.

Ладно! Инос сдержала гнев, изобразила ледяную улыбку и ушла на затененную скамейку, чтобы выяснить, что задумала Кэйд. Присланный ею фолиант оказался огромным и потрепанным, очевидно, очень древним. Должно быть, потускневшие чернильные строки Кэйд было трудно разбирать, но принц Хакараз явно не считался покровителем литературы, и, возможно, никакого другого чтения Кэйд не удалось найти. Заглавие на изорванной обложке Инос так и не сумела прочесть. Содержание книги составляли собрания цитат и выдержек из других книг. Пролистывая книгу в первый раз, Инос заметила, как меняется в ней почерк — от затейливого и беспорядочного вначале до твердого, острого ближе к концу. Последние несколько страниц книги оказались пустыми.

Очевидно, этот том служил записной книжкой или тетрадью какого-то древнего принца. Отрывки он выбирал сам или же переписывал их по совету наставника. Наверное, впоследствии принц должен был заучивать эти отрывки наизусть, поскольку многие из них касались этикета. Здесь были списки, выдержки из трудов по истории, религии, философии. На некоторых страницах Инос увидела чрезмерно сентиментальные стихи, а несколько записей в самом конце книги оказались настолько эротичными, что Инос вдруг обнаружила: ее невозмутимость поколебалась. Хотелось бы знать, как восприняла эти записи Кэйд!

При втором, более внимательном просмотре Инос нашла между страницами книги свежий цветочный лепесток. Он был заложен почти посредине книги, там, где начинались цитаты из исторических трудов, но записи делались лишь на одной стороне листов пергамента, так что сомнений не оставалось — Кэйд советовала Инос прочесть открывок из пьесы, в особенности — длинную и чрезвычайно напыщенную речь, приписываемую человеку по имени Драку ак'Драну. Отодвинув лепесток, Инос вгляделась в тусклые чернильные строки: «Тот, кто поразит моего врага, — мой друг, и того, кто отведет удар от меня, я заключу в объятия. Помочь моему противнику — значит оскорбить меня, а отказать ему в помощи и тем более препятствовать ему — значит заслужить мои похвалы и щедрые дары. Знайте же, что белые и голубые — наши союзники, когда они совершают набеги на золотых, ибо когти золотых глубоко впиваются в нашу плоть, наши женщины рыдают, наши дети кричат и голодают. И хотя белые и голубые не выстоят перед когтями, если только не падет великое зло, они не пострадают, когда откроются двери или сгладятся кремнистые пути».

И так далее и тому подобное. Этого отрывка хватило Инос, чтобы понять, почему Кэйд так уверена, что сможет добиться аудиенции у Азака. Нашлось даже объяснение загадочной фразы из ее послания: «Я встретила человека в золотом шлеме». Она уверяла, что Азак все поймет, но любой простолюдин, перехвативший письмо, придет в недоумение. Должно быть, правила воспитания принцев в араккаранском дворце не менялись столетиями, и Великану были известны отрывки из этой книги.

Золото, разумеется, намекало на волшебника Востока, а четыре когтя — на легионы, так как символом императора считалась четырехконечная звезда. Соответственно «белые» и «голубые» означали Хранителей Севера и Юга. Договор запрещал волшебникам, кроме колдуна Востока, управлять легионами с помощью волшебства — так говорила Кэйд, и Раша подтвердила ее слова. Этот запрет распространялся и на остальных Хранителей. Если они хотели помочь противнику императора, которым, судя по цитате, была конфедерация Зарка, возглавляемая велеречивым Драку, их помощь должна быть крайне ограниченной и косвенной.

Но Инос не понимала того, что из этих правил возможны некоторые исключения. Отрывки, помеченные Кэйд, проясняли суть дела: другие Хранители имели право помешать волшебнику Востока оказывать помощь легионам. Очевидно, лучшее, на что могли надеяться враги императора, — что в битву не вмешаются магические силы, но такое случалось нечасто, ибо Империя покорила всю Пандемию много лет назад. Разумеется, многие земли сдавались легионам только для того, чтобы вскоре вновь завоевать независимость. Теперь Гувуш входил в Империю, но на старой карте в классной комнате Инос он был показан как множество независимых содружеств гномов. Зарк тоже неоднократно завоевывали и освобождали — Инос узнала об этом вскоре после прибытия сюда.

Она вернулась к отрывку, выбранному Кэйд, и через несколько страниц обнаружила описание битвы, разразившейся в прошлом веке. Имперские войска были отогнаны к глубокому ущелью, но по волшебству вдруг над ущельем появился мост, спасший их. Несколько минут спустя он исчез. Последующая бойня была описана со старательно выбранными подробностями.

Это вполне в характере Кэйд — обнаружить нечто подобное. «Враг моего врага — мой друг», — говорил Рэп. И Кар заметил, что ветер приносит запахи войны. А в Империи появился новый командующий армией.

Волшебник Востока никогда не пользовался любовью в Зарке. Враг моего врага! Если Раша стала врагом Инос, тогда Азак должен быть ее другом. А Олибино — еще одним общим врагом. Кэйд, должно быть, поняла это.

Но что может сделать Азак?

Наконец вернулись Кэйд и Зана. Все обитательницы покоев жаждали услышать отчет о чаепитии, и потому прошло не меньше часа, прежде чем Инос ухитрилась завладеть вниманием тетушки. Они вышли на балкон, любуясь городом и заливом, темнеющим в ночи. Инос оперлась на балюстраду, а Кэйд возлегла на диван, вздохнув, как довольный щенок.

Нет, Раша ничего не заподозрила, доложила Кэйд. Она ни разу не упомянула о событиях предыдущего вечера. Но с другой стороны, на чаепитии присутствовало слишком много придворных дам.

— Как думаешь, когда мы получим ответ от Великана? — спросила Инос.

Тетушка удивленно заморгала.

— А, должно быть, ты еще ничего не слышала! Он ответил сразу же. Ты приглашена на прогулку в его обществе завтра. Инос рассмеялась.

— Да ты волшебница, тетушка!

— Нет, дорогая, что ты!

Итак, Инос удостоилась беседы, к которой так долго стремилась. А теперь у нее появилось еще больше причин поговорить с султаном. Неужели и вместе они не найдут способов справиться с Рашей?

Внезапно Инос заметила, что тетя тревожно смотрит на нее.

— Что-нибудь не так?

— Нет, дорогая, ничего. Ровным счетом ничего. Только, ты видела когда-нибудь принца Кваразака?

— Вряд ли, — неуверенно отозвалась Инос. Кэйд вновь что-то замышляла. — Опиши его.

— Ростом он примерно вот такой. Это привлекательный мальчик, гибкий, сильный, с красноватой кожей лица. Несколько дней назад султанша представила его мне вместе с двумя его братьями.

— Вот как? Он высок, как его отец?

— Да, дорогая.

Инос потребовалось несколько секунд, чтобы уловить связь между словами, а затем она взорвалась хохотом.

— Право, тетушка, надеюсь, ты не думаешь, что я всерьез увлеклась… Я хочу сказать, моя заинтересованность в Азаке ограничена вопросами политики.

— Разумеется, дорогая.

— И нелепо предполагать что-либо иное!

— Да, да, я и не думала… конечно.

Но Кэйд солгала. Значит, Азак? Джинн, конечно, предпочтительнее гоблина, но Инос имела в виду совсем другое. Нет, только политика!

— Об этом тебе незачем беспокоиться, тетушка. Варвары не в моем вкусе. Азак ничуть меня не привлекает!

— А тебе известно, как он относится к тебе?

— Тетя, ну что ты говоришь! Если ты права, значит, он избрал слишком странный способ выразить это! Этот принц…

— Кваразак. Кваразак акАзак ак'Азакар.

— Вот именно. Какого, говоришь, он роста? Кэйд сделала неопределенный жест.

— Примерно вот такого. Он говорит, что ему восемь лет, но из-за своего роста он выглядит старше.

А Азаку двадцать два года.

На мгновение Инос отказалась поверить собственным вычислениям.

— Значит, в четырнадцать? Или в тринадцать?

— Полагаю, да.

— О Боги! — пробормотала Инос. — Какая мерзость!

— Да, дорогая, — негромко подтвердила Кэйд.

Воздух был прохладным и сырым, небо еще не прояснилось. Должно быть, даже жаворонки еще дремали в своих гнездах.

В перламутровой предрассветной полутьме Инос ерзала на спине Сезам и ежилась, оглядывая двор конюшни. Рядом, словно статуя, восседал Кар на своем любимом мышастом жеребце, наблюдая, как его брат проводит смотр почетному эскорту стражников.

Инос ожидала конфиденциальной беседы во время поездки в экипаже, а не торжественной процессии.

Она обожгла язык раскаленным кофе, шесть твердых заркских печений свинцом лежали у нее в желудке, но теперь она была готова к любым неожиданностям, которые припас для нее султан. По крайней мере, Инос надеялась, что готова ко всему. Поблизости не было видно других принцев, только конюхи жались в сторонке да двадцать пять стражников держали под уздцы своих коней. Азак осматривал их, как торговец в предвкушении сделки.

— Эти стражники — отпрыски королевских семей из других городов? — спросила Инос.

Кар улыбнулся, не повернув головы.

— Большей частью — да.

— Значит, вот что случается с лишними принцами?

— Некоторые опускаются еще ниже.

— Насколько?

— Они продают свое искусство и служат простолюдинам! — с бесконечным презрением разъяснил Кар.

— Но когда трон переходит в другие руки…

— Троны переходят под другие ягодицы. В Зарке монарх обретает пояс. Пояса меняют хозяев.

— Ну хорошо, когда появляется новый султан, он отзывает домой кого-нибудь из этих стражников?

Кар кивнул было, но вдруг нахмурился. В ту же секунду морщины на его лбу вновь разгладились, но Инос впервые увидела его недовольным. Один из стражников получил приказание увести лошадь. Неужели старина Кар недосмотрел?

— В чем дело? Объясните, пожалуйста, — решительно попросила Инос. Он вновь засиял.

— Плохо пригнанная подкова. Я думал, этот недосмотр пройдет незамеченным, но требования Великана строже моих.

— Значит, стражник будет наказан? Но как? Кар с улыбкой повернулся к ней — впервые за весь разговор.

— Одного из его сыновей выпорют.

— Но ведь это ужасно!

— Все стражники знали, на что идут, когда приносили клятву.

— И сильно его побьют? — с беспокойством допытывалась Инос.

— Вероятно, дадут по удару за каждый прожитый год.

— Полагаю, сам стражник будет выбирать, какой из его сыновей подвергнется наказанию? — Инос начинала постигать азы садизма.

— Да.

— И будет присутствовать при казни?

— Это его обязанность.

На этом разговор завершился.

Азак закончил осмотр и взлетел в седло одного из вороных жеребцов, который для виду поупрямился и тут же затих. Таких красавцев у Азака было не меньше дюжины, и в этом жеребце Инос узнала Ужаса, одного из наименее норовистых и, следовательно, нелюбимых. Азак шагом пустил жеребца навстречу Инос, пока Кар выстраивал стражников.

В последний раз Инос видела султана, когда его вызвали к постели старой карги в качестве жиголо, но теперь он смотрел ей в глаза невозмутимо и безо всякого стыда. Покраснела сама Инос. Она ощутила, как ее лицо залила краска — куда девалась ее сдержанность в ту минуту, когда она необходима?

Усыпанный камнями широкий пояс, который Азак носил постоянно, на этот раз исчез. Его заменила блестящая перевязь на груди — более узкая полоска такой же серебристой парчи, почти сплошь покрытая изумрудами. Инос вдруг поняла, что видит одну и ту же ленту, просто вокруг пояса султан оборачивал ее несколько раз. Вероятно, в качестве перевязи ее надлежало носить как символ власти. Более изысканного платья Инос еще не видывала — его густо покрывала вышивка, среди нитей поблескивали драгоценные камни, за которые можно было купить половину королевства.

Взаимный осмотр завершился. Инос поприветствовала султана выразительным жестом рукоятки хлыста, гадая, как будет истолкован ее поступок. Азак всего лишь вздернул одну из круто изогнутых пепельных бровей — к подобному трюку он прибегал и прежде, вызывая у Инос раздражение.

— Вам придется закрыть лицо.

— Разумеется. Мне очень жаль, что вы находите мою внешность отвратительной!

Инос следовало заранее знать: смутить султана ей не удастся. Пока она накидывала на лицо покрывало, он добавил:

— Не сейчас, а позднее. Мы, принцы, наслышаны об обычаях Империи и способны восхищаться женской красотой так же, как импы.

Должно быть, вместе с тем принцы наслаждались видом румянца, который вызывали эти слова.

— Но простолюдины были бы потрясены, — непререкаемым тоном добавил Азак.

— Значит, вам следует ввести здесь новые порядки, кузен.

— Какие же? Дамы из Империи открывают лицо, а русалки обнажают грудь. Видите ли, от Араккарана гораздо ближе до Керита, чем до Хаба.

Следуя за авангардом стражников, Азак покинул дворец. Сезам плавно шагала по правую руку от него, а мышастый жеребец Кара — по левую. Дорога убегала на юг среди оливковых рощ и тенистых расщелин, на дне которых еще поблескивала роса.

— Я очень рада провести еще один день в пустыне, ваше величество, — заявила Инос, вне дворца получив возможность употребить титул султана.

Азак взглянул на нее сверху вниз.

— Вы еще не видели настоящей пустыни. Она сурова и жестока, но придает мужчинам силу. Она не проявляет снисхождения к слабым. А поля вокруг дворца мне кажутся подходящим местом для сибаритов. Прошу вас, Иносолан, зовите меня по имени.

Его способность заставать ее врасплох вызывала ярость.

— Конечно, Азак.

— Такое позволено только вам.

Снова изумившись, Инос вскинула голову, и Азак ответил ей насмешливым взглядом.

— Мне хотелось поговорить о Раше… Азак нахмурился и покачал головой:

— Не сейчас. Вы хотели осмотреть мое королевство — это удобный повод. Я подумал, вы будете не прочь прослушать краткий урок о том, как управлять королевством. Возможно, когда вы вернете себе унаследованные владения, он вам пригодится.

Прежде чем Инос подыскала ответ, чтобы выразить свое раздражение, Азак рассмеялся:

— Должно быть, наши обычаи удивляют вас.

— Они кажутся мне излишне жестокими.

— Каждого, кто попытается изменить их, сочтут слабым. Разумеется, у меня не возникает ни малейшего желания вводить новые порядки.

Он издевался, но Инос не собиралась покорно выслушивать его, уподобляясь кому-нибудь из принцев.

— Вы убили своего деда?

— Кар сделал это по моему приказу. Старый плут знал, что жить ему осталось уже недолго. Он несколько раз пытался прикончить меня.

— Раша говорила, что он был адептом.

— Значит, из адептов он был самым несведущим. Либо Азаку помогал другой адепт.

— Это пугает вас, Инос?

— У моего народа другие обычаи.

— Здесь они существуют уже давно. А вы мыслите, как подобает импу. Немало императоров было убито.

— А короли Краснегара умирали своей смертью.

— В самом деле? — скептически переспросил Азак. — Разве в этом можно быть уверенным? Кар способен просунуть шило под веко спящему. При этом не остается никаких следов.

Инос передернулась, подавляя тошноту.

— Сколько же человек вы убили?

— Вы имеете в виду — своими руками? В бою или послал на эшафот? В честных поединках или обманом? Или вместе с теми, кого убил Кар и остальные по моему приказу? Полагаю, пару десятков. Я не веду счета.

— Прошу прощения, мне не следовало об этом спрашивать. Это не мое дело, и потом, нельзя судить жителей Араккарана по меркам других стран.

Инос устремила взгляд на засушливую и пыльную местность. По выжженным холмам скакали козы, ближе к морю начинались зеленые долины. Вскоре узкая тропа начала виться между каменными утесами с одной стороны и колючими изгородями — с другой. Для нее это был совершенно новый ландшафт.

Но Азак не хотел прекращать разговор.

— У меня не было выбора.

— Что?

— Еще ребенком, — негромко начал он, и его голос почти заглушил цокот копыт, — я превосходил многих. Я должен был добраться до вершины, иначе погиб бы сам. Первую попытку я совершил в шестилетнем возрасте. На Кваразака уже покушались дважды, и он оказался неловок, чуть выше среднего уровня. Его брат Крандараз пережил уже три покушения, но это не сравнить с тем, что претерпел я в его возрасте.

Инос ужаснулась:

— Убивать детей? Но какая от этого польза?

— Несомненно, это умаляет мои достоинства.

— Это варварский обычай!

— Зато весьма полезный. Мы судим о человеке по его поступкам, а его мужество и число сыновей ценится особенно высоко. Потому… принцев всегда бывает много. Принцы не умеют работать в поле. На их содержание уходит уйма денег. Убийство — один из способов облегчить участь простолюдинов и вместе с тем добиться, чтобы правителем стал сильный человек.

— Сильный? — саркастически переспросила Инос.

— Да, сильный. Он должен суметь завоевать власть, а это требует превосходства во всем. Он должен иметь стальные нервы, быть хитрым, коварным и безжалостным. Я обладаю всеми этими качествами. В конце концов, я могу убить или прогнать Крандараза, если сочту более достойным кого-нибудь из младших сыновей. Такие порядки как нельзя лучше подходят для нашей страны.

Прежде чем Инос нашлась с ответом, ошеломленная столь возмутительным и вместе с тем рациональным подходом, кавалькада миновала поворот и впереди показалось селение.

— Закройте лицо, — велел Азак, — и молчите.

В глинобитных лачугах двери были низкими, а окна отсутствовали. Вероятно, толстые стены сохраняли внутри прохладу в этом нестерпимо жарком месте, но Инос нашла, что свинарники Краснегара выглядят гораздо роскошнее этих жилищ. По всему селению росли оливковые деревья, в воздухе ощущался запах масла — правда с трудом уловимый сквозь зловоние. Тучи мух издавали непрестанное низкое гудение.

В деревне о визите высокопоставленной особы знали заранее. На единственной улице образовалась толпа — очевидно, здесь собралось все население деревни: все мужчины, женщины и дети стояли на коленях, уткнув лицо в пыль. Султан натянул поводья Ужаса, и Инос остановила Сезам в нескольких шагах позади. Принц Кар остановился слева от Азака, а стражники окружили их со всех сторон. Последовала долгая пауза, во время которой слышалось лишь жужжание мух и приглушенный кашель больных.

— Азак ак'Азакар акЗоразак! — на удивление звучным голосом возвестил Кар. — Султан Араккарана, Благодетель, Возлюбленный Богов, Защитник бедных! Поприветствуйте своего господина!

Жители деревни поспешно вскочили на ноги и разразились криками.

Кар поднял руку, призывая толпу к молчанию. Старейшина, хромая, вышел вперед и протянул Кару поднос с отборными фруктами и лепешками и — неизбежными мухами. Принц выбрал инжир, откусил половину, пожевал, а затем передал остаток Азаку. Тот поднес плод к губам, но Инос показалось, что он спрятал угощение в ладони или в рукаве.

— Его величество милостиво принимает ваше гостеприимство, — объявил Кар.

Старейшина неуклюже попятился, а Азак пустил жеребца вперед. Кар двинулся за ним. Не зная, что делать, Инос осталась на месте, вспотев под покрывалом, но радуясь тому, что ее лицо скрыто от чужих глаз. Очевидно, она приняла верное решение, ибо стражники не сдвинулись с места. Азак и его брат медленно объехали круг — Азак осматривал деревню, Кар его охранял. Султан не спешил, огладывая все вокруг, вплоть до деревьев по обеим сторонам улочки, хотя не спешивался и не заходил в дома. Жители деревни в почтительном молчании переминались с ноги на ногу.

Гудели мухи. Вдалеке ревел осел.

Внезапный взрыв лая из ближайшего сарая оборвался, сменившись испуганным визгом. Только тогда Инос поняла, что нигде не видно собак.

Наконец оба всадника вернулись на прежнее место, и старейшина осторожно подошел к стремени Кара.

— Его величество поздравляет вас с обильным урожаем оливок.

— Его величество так великодушен!

— Его величество спрашивает, когда были вырыты вон те ямы?

— Соблаговолите известить его величество… около трех месяцев назад.

Кар вдруг ударил старейшину хлыстом по лицу. Тот не дрогнул и не закрылся руками. Он поклонился.

— Меня ввели в заблуждение.

— Их должны засыпать до захода солнца и вырыть новые. Числом вдвое больше прежнего, отдельно для мужчин и для женщин.

— Как прикажет его величество.

Азак смотрел прямо перед собой, поверх толпы. Он не произнес ни слова, не дрогнул ни единым мускулом. Старик украдкой высунул язык и слизнул капающую на губу кровь.

Кар вновь издал оглушительный рев:

— Теперь его величество примет прошения — любые, кроме прошений о налогах. Все могут говорить без опасений. Никто, кроме его величества, не услышит их.

Трясущимися руками старейшина вытянул из-под одежды грязный обрывок бумаги и протянул его Кару. Бегло просмотрев бумагу, принц с мальчишеским лицом уронил ее в пыль и, взмахнув хлыстом, оставил еще одну кровавую полосу на лице старика.

— Я же сказал — кроме налогов! Старик поклонился и попятился.

— Говорить могут все! — повторил Кар, глядя на толпу. Мужчина помоложе сделал шаг вперед и застыл на месте, вдруг испугавшись.

— Можешь приблизиться!

Он подошел на негнущихся ногах, с высоко поднятой головой и стиснутыми кулаками. Лохмотья, заменяющие ему одежду, едва прикрывали наготу. Рухнув на землю, он коснулся чалмой земли.

— Говори, — негромко разрешил Кар. Проситель поднял голову и произнес, обращаясь к конским ногам:

— Я — Зарта.

— Говори, Зарта, не бойся. Зарта облизнул пересохшие губы.

— Два месяца назад вол, принадлежащий нам… мне и моим братьям, был ранен стрелой. Рана загноилась, и он пал.

Кар насторожился.

— Стрела у тебя?

Мужчина поспешно встал и не поднимая головы протянул наконечник стрелы. Принц принял ее, осмотрел и взглянул на султана. Помедлив, они обменялись кивками. Кар спрятал улику в карман и вытащил оттуда кожаный мешочек.

— Ты видел, кто пустил эту стрелу?

Мужчина старательно закивал, глядя на тени в пыли.

— Ты сможешь узнать этого человека? Проситель вновь кивнул.

— Он носит зеленую одежду?

После минутного замешательства последовал третий кивок.

— Может быть, тебя позовут во дворец, чтобы опознать его. Не бойся. Его величество желает наказать виновника, кем бы он ни был, а также возместить ущерб пострадавшим. Ничто не укроется от взгляда его величества, его правосудие восторжествует. Он возвращает тебе вола. — Кар начал бросать в пыль золотые монеты — всего пять. Толпа разразилась восторженными криками, а крестьянин упал на колени и принялся собирать монеты, исступленно славя щедрость султана.

— Говорить могут все! — еще раз сообщил Кар.

Последовало долгое молчание.

Вдруг толпа заколыхалась. Вперед выступила пара, ведя между собой ребенка, закутанного покрывалом. Это была девочка не старше десяти лет, еще слишком маленькая, чтобы носить покрывало. Инос решила, что ребенок перепуган — как и отец малышки. Лица матери под покрывалом было не рассмотреть.

Некоторое время ничего не происходило, а Инос гадала, сумеет ли сдержать ярость. Она опасалась, что прожжет в покрывале дыру, если посмотрит на Азака. Затем молодые родители сняли с дочери покрывало и отступили в стороны, чтобы султан мог осмотреть ее. Девочку заставили поднять руки и повернуться.

Кар вопросительно взглянул на Азака, и тот кивнул. Мать поспешно закутала малышку, а Кар сделал жест рукой. Один из стражников спрыгнул с седла и приблизился. Заставив удивленного крестьянина нагнуться, он положил ему на спину пергаментный свиток, задавая вопросы и записывая ответы на куске пергамента серебряным пером. Затем он протянул пергамент крестьянину.

— Приведи ее во дворец и покажи это письмо, — велел Кар. — Его величество не поскупится.

Кивнув, крестьянин взял жену за плечо и увел ее вместе с дочерью. Пробираясь через толпу, он продолжал кивать.

— Дальше! — провозгласил Кар.

Азак отверг следующих двух девочек. Всего в первой деревне он купил четырех.

На расстоянии двух полетов стрелы от деревни, там, где оливковые рощи уступили место пастбищам, Азак произнес:

— Снимите покрывало.

— Зачем? — отозвалась Инос.

Белые зубы Азака блеснули в высокомерной гримасе.

— Потому что, рассердившись, вы становитесь еще прекраснее.

Рассердившись? Да она кипела от гнева!

— Вы купили этих детей!

— Я согласился взять их в свой дом.

— Вы купили их, как поросят!

— Я возместил потерю их родителям.

— Это рабство! Вы продаете в рабство свой народ! Какой же правитель…

Возвышаясь на гигантском жеребце, Азак снисходительно улыбнулся, хотя на его надменном лице промелькнуло иное выражение. Должно быть, упреки Инос его задели. Во всяком случае, она надеялась на это.

— Иносолан, родителям в деревнях приходится кормить слишком много ртов. Мое золото поможет всей деревне. Этих девочек вымоют, оденут и будут кормить лучше, чем прежде. За ними будут присматривать, их станут учить и готовить три-четыре года…

— Пока они не повзрослеют?

Азак моргнул, и его тон понизился на половину октавы.

— Да, пока они не повзрослеют. Затем их отпустят домой.

— Не верю!

— Их проводят в деревню, к родителям, и предоставят выбор. И никогда ни одна из них еще не согласилась вернуться домой! Они всегда предпочитают жить во дворце.

— Ну что ж… — Хижины в деревне были и вправду не лучше свинарников. Инос попыталась представить себе, как поступила бы сама, будь у нее такой выбор. — Значит, они возвращаются к вам во дворец и в постель?

По его лицу прошла тень, словно от боли.

— Разумеется, я выбираю самых лучших. Так подобает султану. А остальных я отдаю принцам, которым удалось завоевать мою благосклонность, или стражникам. Этих женщин, как подарки султана, берегут.

— Они наложницы! Игрушки!

— Нет, матери султанов.

От неожиданности Инос забыла, что собиралась выпалить дальше.

— Разве у вашего отца не было любовниц? Он не держал при себе женщин? Даже жен верноподданных?

— Ни единой. — Инос считала, что говорит правду, но от куда она могла знать об этом? Она порадовалась тому, что ей незачем смотреть Азаку в глаза, когда не хочется.

— Ни единой? Никогда? Странно! Но даже если бы; него были незаконнорожденные дети, они не имели бы права наследовать престол, верно? — Азак усмехнулся. — По крайней мере, таков закон Империи. А все мои сыновья равны. Не важно, сколько им лет и кто отец их матери — принц или крестьянин. Это более справедливый обычай, верно? Моя мать некогда была куплена, как эти девочки. Я покажу вам деревню, откуда она родом. До недавнего времени там жили ее родственники.

Некоторое время путники слышали лишь стук копыт. Инос размышляла о Винише и остальных — бесхитростных женщинах, поскольку им не требовалась хитрость, и при этом вполне довольных жизнью. А затем ей вспомнилась деревня. Кэйд постоянно повторяла, что даме следует без стеснения признавать свои ошибки. Инос приняла величественный вид.

— Мне следовало придержать язык. Признаюсь, и я предпочла бы растить детей во дворце, а не в хлеву.

— В хлеву вам не пришлось бы их растить: вы вынашивали бы их, рожали, а затем смотрели, как они умирают. Выживают лишь немногие. Работа на полях слишком тяжела.

Задумчиво подняв голову, Инос заметила его усмешку. Для беседы один на один это было уж слишком! Она предпочла бы не заводить такую беседу.

— Боюсь, мне вновь придется принести свои извинения.

— Извиняясь, вы бываете не столь красивы. Вам пора запомнить, что монархи никогда не извиняются. — И Азак пришпорил Ужаса, пуская его рысью.

В этот день они посетили семь деревень — очевидно, тщательно выбранных, ибо кавалькада двигалась по извилистой дороге, огибающей предместья города. Однако подобный объезд владений совершался не для того, чтобы произвести впечатление на Инос, — Азак делал так и прежде. В одной из деревень он осмотрел ограду, которую велел построить, а в другой — новый колодец. Кар попробовал воду.

Оливки, финики, лимоны, рис, лошади, козы… Инос подробно познакомилась с земледелием и скотоводством Араккарана, весьма непривычными для нее. Земли здесь были засушливыми и неплодородными, каждый их клочок крестьяне отвоевывали у пустыни голыми руками. В долинах зелень казалась более сочной, но даже там крестьяне выглядели истощенными и больными. И дети… Инос старалась не смотреть на детей. Почти каждый старейшина рисковал навлечь на себя гнев султана, упоминая о налогах, и каждый из них дорого поплатился за свою опрометчивость. Одна из деревень не послушалась прежнего приказа починить дорогу. Стражники казнили старейшину этой деревни на глазах у толпы, а Инос боролась с тошнотой и ужасом. Азак принял двенадцать прошений и купил двадцать три девочки.

После посещения четвертой деревни кавалькада остановилась в роще апельсиновых деревьев, чтобы перекусить устрицами, заливной бараниной и прочими изысканными яствами. Инос сидела в тени дерева, на траве, рядом с принцем и султаном, а стражники стояли поодаль. В нестерпимой жаре полдня листья на деревьях неподвижно повисли. Инос подумала, что, должно быть, ни одно другое место в Пандемии не может быть менее похожим на Краснегар. И ни один правитель не отличается от ее отца больше, чем Азак. Инос не хотелось есть. Азак отметил это с нескрываемой насмешкой, а затем словно забыл о спутнице.

— Стрела, — выговорил он с набитым ртом. Улыбнувшись, Кар извлек наконечник стрелы. Азак внимательно осмотрел его.

— Хак?

— Наверняка.

Кивнув, Азак отшвырнул улику через плечо.

Инос сочла, что это уже слишком.

— А как же наказание виновного? «Честен, как джинн…»

Красные глаза воззрились на нее. Азак почесал бородку — еще одна привычка, которая выводила Инос из себя.

— Слишком поздно. Хакараз ак'Азакар умер месяц назад. Инос перевела взгляд на Кара с его неизбежной мальчишеской улыбкой.

— Да, от укуса змеи, — радостно подтвердил Кар.

Инос поежилась под взглядом его ледяных глаз. Эти два человека говорили о родном брате. Вчера она восхищалась его коллекцией сапог для верховой езды.

— Преждевременная смерть — самый любопытный из его поступков. — Теперь Азак дразнил Инос. — Но умением стрелять из лука он не отличался. Как и преданностью.

Несколько минут прошло в молчании и неторопливом пережевывании пищи. Инос набралась смелости и спросила:

— А что будет с прошениями? Азак пожал плечами.

— Брошу их в мусорную корзину вместе с другими. Нам, монархам, слишком досаждают прошениями, верно? По дюжине в день приносят прямо во дворец. Женщины застилают ими полки.

А сам он целые дни проводил за охотой и пиршествами. Инос попыталась приподнять бровь, но ей недоставало искусства Азака. Это его позабавило, но Азак молча отпил вина из рога, не сделав никакого замечания.

Заговорил ласково улыбающийся Кар.

— Королева Иносолан, он рассматривает каждое из прошений. Просители получают ответы, не проходит и двух дней. Он работает до полуночи, доводя до изнеможения целую свору писцов. Он никогда не… — Содержимое рога выплеснулось ему в лицо, заставив замолчать.

Азак побагровел от гнева и имел не менее угрожающий вид, чем обнаженный кинжал.

— Вы называете меня лжецом, ваше высочество? Кар не сделал попытки вытереть мокрое лицо. Он по-прежнему улыбался.

— Разумеется, нет, ваше величество. Это было бы непростительным оскорблением.

— Если такое повторится, я скормлю тебя свиньям! — Азак пружинисто вскочил на ноги и звучным голосом отдал стражникам приказ садиться в седла. Он пошел прочь. Еда осталась почти нетронутой, но пикник был окончен. Кар пристально смотрел в удаляющуюся спину Азака, но Инос не могла решить, что выражает его улыбка — братскую привязанность или жажду мести.

Если эта сцена была разыграна ради нее, то актеры как следует постарались.

Солнце, которое так яростно жгло земли Зарка, еще не успело прогнать утренний туман в отдаленной Феерии. Как только первый луч солнца появился на востоке, Рэп закончил бриться и растолкал Тинала.

— Твоя очередь, — сообщил он.

— Думаешь, я спятил? — фыркнул вор. — В такой тьме? Да я изрежу себе все лицо. — Однако он сел, потянулся и застонал.

Населенные земли близ Мильфлера преодолевать было труднее, чем пустынные пляжи на севере. Если бы не ясновидение Рэпа, они наверняка не раз наткнулись бы на воинов с собаками, но Рэп убедил спутников, что днем они должны отдыхать, а ночью довериться ему. Разумеется, луна помогала, но он отыскивал дорогу вдоль узких троп, стараясь держаться в гуще леса. Теперь на такое прикрытие рассчитывать не приходилось: путники достигли местности, где расположились большие дома и молочные фермы, признаки близости города.

Несколько часов им удалось проспать в сарае, где хранили сено. Близился рассвет, и им предстояло привести себя в приличный вид — хотя бы отчасти. Тинал где-то увел бритву. Они с Рэпом уже подровняли друг другу волосы. Маленький Цыпленок наотрез отказывался избавиться от жесткой щетины вокруг рта, и Рэп не решился предлагать ему стрижку. На такое не согласился бы ни один гоблин, и, вероятно понадобилась бы имперская когорта, чтобы заставить его привести в порядок волосы. Зато он был согласен спрятать лицо под широкополой соломенной шляпой. Такой маскарад мог помочь, и все-таки гоблин оставался подозрительной редкостью на Феерии. К счастью, его любимые шелковые панталоны не пережили и дня пути сквозь кустарник, и теперь Маленький Цыпленок, подобно своим спутникам, был облачен в крестьянские штаны из мешковины.

Их жалкая одежда была украдена здесь самой лучшей шайкой воров во всей Пандемии — ловкачом Тиналом и другом всех собак Рэпом. Работы для третьего члены шайки, грозы троллей, пока не находилось.

Встав на ноги, Рэп спустился по лестнице, намереваясь совершить визит в кусты. Он гадал, в какой момент странствий потерял стыд. Может, в племени Ворона, когда голод заставил его пробраться в кладовую? А может, совесть у него еще сохранилась, но она слишком слаба, чтобы заговорить вслух. Рэпу было ненавистно бродяжничество и воровство. Он чувствовал бы себя лучше, если бы Тинал ограничился богатыми домами на плантациях, но большей частью он грабил бедняков. Эти костлявые, измученные работой люди выбивались из сил, чтобы прокормить даже собственных детей, не говоря уже про принудительную благотворительность в пользу шайки грабителей.

К тому времени как Рэп вернулся, Тинал соскреб с лица часть щетины и, казалось, собирался сохранить остальное. От бритья его прыщи начали кровоточить.

— Ты готов? — спросил он, оглядываясь. — Можно оставить здесь все это барахло. На базаре мы найдем что-нибудь получше.

— Нет, подожди, — возразил Рэп. — По-моему, нам прежде следует поговорить с Сагорном.

Тинал задумался, прищурив круглые, как у хорька, глаза.

— Пока это ни к чему. Подожди, когда у нас будут деньги и приличная одежда — он посоветовал бы нам обзавестись ими. А потом посмотрим, что он предложит дальше. — Имп потянулся. — Лично я не отказался бы от мягкой постели и пары девочек — знаешь, парень, у меня не было ни одной еще задолго до того, как ты родился. Ты хоть понимаешь — я так стар, что гожусь тебе в прадедушки! Нет, пусть Сагорн подождет. Идем.

Поднявшись, он направился к лестнице, и Рэп нехотя последовал за ним. Путешествие сквозь леса завершилось. Впереди ждал Мильфлер — и корабли. Но Рэп доверял самоуверенности импа не больше, чем презрению гоблина. Когда бы ни родился Тинал, физически он был не старше Рэпа, а теперь обрел мальчишескую гордость, сумев выжить в лесу, и с нетерпением ждал возможности окунуться в привычную городскую среду. Если благодаря чрезмерной самонадеянности он совершит в городе ошибку, подобную той, что произошла с троллем, тогда даже Маленький Цыпленок не сумеет совершить чудо и спасти их.

Нет, совесть у Рэпа еще сохранилась. Она не забыла про тролля.

Когда солнце зависло над отдаленными хребтами, Азак повел своих спутников на север вдоль побережья, прочь от полуразрушенной рыбачьей деревушки, где они сделали последний привал. Инос все сильнее охватывала тревога. Она прожила в Араккаране уже достаточно долго, чтобы понять: дворец находится вдалеке от моря. Очевидно, этим вечером нечего было и надеяться вернуться во дворец. Азак не вдавался в объяснение своих планов, а Инос не расспрашивала, но нынешнее непривычное любопытство Азака к ней постепенно начинало казаться зловещим. Он расточал ей комплименты и вместе с тем несколько раз наносил оскорбления. Если он считал, что в гневе она становится красивой, то каким образом он собирался ее разгневать — напугать?

Дорога почти исчезла из виду. Лошади устало брели по песчаным дюнам, поросшим колючей травой. Влажный воздух пах солью. Поблизости, скрываясь за грядой дюн, волны накатывались на берег с монотонным шумом, убаюкивающим после долгого и утомительного дня. У Инос, которая провела в седле весь день, ныло тело, а лицо горело от ветра, и солнца.

Азак нарушил продолжительное молчание.

— Итак, я показал вам окрестности города, королева Иносолан. Что вы о них скажете?

— Я… меня больше привлекают дворцы и сады.

— Дворцы? Сады? Королевство составляют не оно. Королевство — это народ! А теперь отвечайте, и отвечай честно.

Честно?

— У людей жалкий вид. Они больны и переутомлены. Половина их голодает. — Она ожидала землетрясения.

— Вот именно.

Инос изумленно заморгала. Азак бесстрастно смотрел перед собой, не поворачиваясь к ней.

— Неужели налоги и вправду так высоки? — спросил, она, удивляясь собственной отваге.

— Непомерно высоки.

— Почему же вы не снизите их?

— Эти налоги необходимы, чтобы поддерживать жизнь дворца.

Так она и думала.

— Всех этих принцев?

— Паразитов, — насмешливо поправил он. — Да, принцы обходятся дорого, а доходов не приносят. Думаете, мне следует сократить расходы?

Чувствуя, как сердце ушло у нее в пятки, Инос подтвердила:

— Притом значительно.

— Тогда мне повезет, если последним, что я почувствую, будут пальцы Кара на моих глазах. — Он рассмеялся, заметив выражение на лице Инос, — Я не могу бороться против всех. Мне не выдержать и недели.

— Неужели вы ничего не можете сделать? Ведь это ваш народ.

— Это мне известно! Думаете, мне все равно? Да, кое на что я способен — если когда-нибудь сумею выгнать колдунью из дворца и вновь стать свободным человеком.

На несколько минут разговор прервался — лошади взбирались на крутой склон дюны. Инос увидела на западе блеск воды, и ее страх усилился.

— Что же вы сможете сделать? — спросила она, когда вновь оказалась рядом с Азаком. — Если избавитесь от Раши?

У нее затекла шея — приходилось подолгу держать голову повернутой к Азаку.

— Развязать войну.

Инос испытала и потрясение и разочарование. Она была лучшего мнения об Азаке.

— Войну? Разве войной поможешь народу? Это смерть, разрушения, насилие и…

— Войну с Шуггараном — соседним королевством, расположенным к северу отсюда. Оно вынесет смерть и тому подобное — это королевство больше моего.

— Если так, тогда вы проиграете. Азак пожал плечами.

— Может быть, но и в этом случае моему народу будет лучше. Два королевства можно объединить в одно. Королевское семейство Шутгарана еще более многочисленно, чем мое. Я истреблю его. И тогда большему числу крестьян придется кормить вполовину меньше принцев. Налоги будут снижены.

— Может случиться, что истребят вас.

— Если я проиграю, противник будет вправе это сделать. Но крестьяне выиграют в любом случае. Кроме того, на базарах уже давно сплетничают о том, что Империя готовит поход на Зарк. Значит, моя война может подождать.

Он остановился и спрыгнул с седла. Инос спешилась гораздо медленнее.

Они оказались в дальнем конце мыса, где вода простиралась с трех сторон. На севере лодчонки скользили к гавани, подгоняемые вечерним бризом. На востоке из-за моря всходила полная луна. С запада раскинулись искрящиеся воды залива, а за ними город Араккаран, уже затопленный тенями, террасами взбирался по склонам холмов. На высоком плато купола и башни дворца темнели на фоне неба и зазубренных пустынных хребтов.

На мгновение эта красота лишила Инос дара речи, но наконец она выговорила:

— О Азак, это великолепно!

— Подождите до рассвета. Тогда вы увидите мой город во всей красе.

— Где же мы…

Азак указал на шелковые шатры на берегу, обращенному к заливу. У полуразрушенного старого причала из лодки высаживались люди, на песке уже потрескивал и дымил костер, а на вертеле жарилась козья туша. Все вокруг было устроено продуманно и тщательно — вероятно, вплоть до полной луны.

— Шатер поменьше — ваш, Инос. — Глаза Азака блеснули насмешкой. — Зана позаботится о вас.

— Зана здесь?

Он грубо фыркнул.

— Вам незачем беспокоиться о насилии.

— Я и не…

— За последний час вы становились все бледнее и бледнее.

— Должно быть, моя бледность представляла приятный контраст с вашим красным лицом!

Он раскатисто захохотал, и Инос поняла, что краснеет и вместе с тем успокаивается. Она устала, чувствовала себя разбитой и грязной и вместе с тем испытывала чудесные ощущения.

— Азак, день выдался восхитительным!

— А вы почти все время злились. Не спорьте. Я же обещал дать вам урок управления королевством.

Он был не намного старше самой Инос, но по сравнению с ним она казалась ребенком. Инос была властительницей по титулу, а не по сути, а Азак — наоборот.

Один из стражников с поклоном принял поводья. Лошадей повели к лагерю, а Инос осталась стоять рядом с Азаком на невысоком холме. Он повернулся к морю.

— Я люблю это место. Жаль, что здесь нет пресной воды.

Смена его настроений уже не в первый раз озадачила Инос, но в целом Азак подобрел с тех пор, как утром покинул дворец. Что это — последствия вежливой беседы с Инос или же освобождение от постоянной угрозы со стороны дядьев и братьев? Инос потянулась, ощущая странное удовлетворение, несмотря на усталость.

— Этот день я не забуду никогда. Я так благодарна вам, Азак! — Инос протянула ему руку, но султан уже зашагал к морю по жесткой траве. Инос последовала за ним.

— Я люблю море, — задумчиво проговорил он. — Оно никогда не сдается. — Он остановился и вгляделся в терпеливые, бездумные волны, одна за другой бегущие к смерти. — Здесь можно неплохо искупаться. Идите, я пришлю Зану с полотенцами.

— А вы когда-нибудь в детстве катались с дюн? Азак ошеломленно уставился на нее.

— Нет, никогда.

— Тогда попробуйте сейчас! Идемте! — Инос подбежала к краю дюны и съехала вниз по затененному склону, сопровождаемая лавиной песка. У побережья в Краснегаре тоже были дюны, но здесь песок так раскалился за день, что чуть не прожег одежду Инос. Птицы, расхаживавшие по берегу, всполошились и полетели над самой водой.

Инос остановилась у подножия дюны, глубоко зарывшись ногами в песок. Через минуту следом за ней съехал Азак. Он остановился чуть ниже и повернулся к Инос с усмешкой, вдруг придавшей ему мальчишеский вид.

— А это и вправду забавно! Пожалуй, я объявлю это занятие исключительной привилегией королевского семейства и буду казнить простолюдинов, которые осмелятся подражать нам!

Инос расхохоталась — такой Азак был гораздо лучше тирана и охотника-фанатика. Если вода здесь такая же горячая, как песок, купание в ней будет блаженством. Азак прав: это чудесное место. Как приятно оказаться в тени!

Азак поднялся на колени. Несмотря на то, что он стоял ниже ее, их глаза оказались на одном уровне — благодаря его гигантскому росту. Инос радовалась тому, что длинный день наконец-то завершился, а она оказалась почти в полном одиночестве. В особенности она была счастлива потому, что покинула дворец. Должно быть, Азак испытывал те же чувства. Здесь ему было незачем бояться затаившегося в засаде лучника или отравленной пищи.

Инос стащила с головы покрывало и, вынув из волос шпильки, помотала головой. Волосы тяжелой волной легли ей на плечи. Потянувшись, она легла на спину, глядя на розовые перья облаков, перебирая пальцами песок и прислушиваясь к шуму прибоя.

— Сколько у вас жен? — сонным голосом спросила она.

— Ни одной, — мягким тоном отозвался Азак. — Мой дом полон женщин — и мужчин. Не знаю даже, сколько их. Не все женщины предназначены для услуг такого рода, который весьма беспокоит вас. Они убирают, готовят еду, шьют… Среди них есть танцовщицы и певицы…

Инос недоверчиво фыркнула.

— И когда же вы начали… составлять свою коллекцию?

— Когда достиг положенного возраста — тринадцати лет. Образование мальчика завершается познанием женщины. Конечно, она была намного старше меня, но не настолько, как мне казалось.

Вполне возможно!

— И у вас никогда не было королевы. Что же такое «султанша»?

— Жена султана. Когда-нибудь, когда я освобожусь от проклятой колдуньи, я женюсь — на одной из своих женщин или дочери какого-нибудь властителя, чтобы скрепить договор между нашими странами. Она станет султаншей и будет распоряжаться во дворце. А пока этим занимаются мои сестры.

— Значит, жена может быть только одна?

— Да, единственная. Она может быть дочерью принца или крестьянина — как я пожелаю.

— Но вы оставите при себе остальных женщин — ради забавы.

— И ради сыновей.

Вздохнув, Инос набрала в ладонь песок.

— Иносолан, — его голос вдруг стал хриплым, — вы оказали мне великую честь, но… но я не могу!

О чем он говорит? Инос подняла голову и взглянула на Азака. Он не шевелился, но по его глазам Инос поняла, о чем он думает. Ужаснувшись, она села и крепко обняла свои колени, пытаясь подыскать слова. Разумеется, он предположил…

Они оказались в полном одиночестве на этом теплом песке, их никто не видел, кроме, может быть, рыбаков с покачивающихся вдали от берега лодок, и, конечно, никто из дворцовой челяди не осмелился бы помешать им. Инос почувствовала, что ее лицо пылает жарче пустынных песков. Как необдуманно она поступила! Съехать с дюны было ее идеей, ее приглашением! Она привела его сюда, а затем завела разговор о женах и наложницах. Азак твердо уверен в своем обаянии, и потому он решил, что она…

«Инос, что ты натворила?»

Последняя розовая вспышка заката озарила его лицо, однако на нем отражалась скорее ярость, нежели страсть.

— А я думал, женщины сплетничают обо всем, — заметил Азак. — На мне лежит еще одно проклятие. Должно быть, о нем известно всем. Неужели никто не говорил вам?

Инос с трудом сглотнула, не находя слов, и покачала головой в испуганном молчании. Хватит игр, поклялась она, а теперь сама завела игру в песке с этим варваром-убийцей. Она забыла о политике, отбросила мысли о ней, чтобы расслабиться, но Азак пребывал в постоянном напряжении. Даже продолжение рода для этого жеребца было вопросом политики.

— Я не могу прикоснуться к женщине.

— Что? Но…

— Это одна из пыток Раши. Я обжег бы вас, словно раскаленным железом. Я могу коснуться кобылы, птицы, собаки — любого животного, но не женщины.

Его лицо было искажено мукой, но он не сводил глаз с Инос, пронизывая ее пристальным взглядом.

— Как-то я приказал одной из своих женщин причесать меня. Она обожгла пальцы. Любая женщина — от самой древней старухи в королевстве до младшей из моих дочерей, — прикоснувшись ко мне, обожжется.

Разумеется, с одним исключением?

— Ваше величество! Это… я еще никогда не слышала о подобной жестокости!

— И я тоже. Но ей меня не сломить!

Перепуганная Инос еще крепче обняла колени и спрятала в них лицо. Ей была отвратительна мстительность колдуньи, но еще большее отвращение вызывало собственное чувство облегчения и неожиданный путь к бегству. Она была не в Империи, и здесь Кэйд не поджидала ее, спрятавшись за кустами. Как она глупа! Ее сердце еще колотилось, когда она заставила себя поднять голову и взглянуть Азаку в глаза.

— Уверяю вас, я имела в виду совсем другое, ваше величество. Но я сожалею о таком злом колдовстве. Это отвратительно, мерзко, и я презираю колдунью.

Азак нахмурился, словно озадаченный ее словами.

Краткие пустынные сумерки перешли в ночь. Наконец-то Инос достигла того, к чему стремилась несколько недель, — разговора с Азаком. Теперь оставалось только собраться с мыслями.

— Давайте поговорим о Раше. Он пожал плечами.

— Почему бы и нет? Разумеется, она вполне может следить за нами. Или же дождется нашего возвращения и расспросит меня — но, по крайней мере, никто другой этого не услышит. Говорите, королева Иносолан! — Он повернулся и устроился поудобнее, улегшись чуть пониже на склоне. Он повернулся лицом к морю и оперся на локти.

Инос заговорила, но Азак тут же перебил ее, сообщив, что ему передают каждое слово, произнесенное Инос или Кэйд. Потому ему известна вся история Краснегара. Но когда Инос перешла к встрече с Олибино, Азак замолчал, уставившись на волны, и оставался неподвижным, пока не закончился рассказ.

Помолчав, он заговорил, обращаясь к морю и огромной луне:

— Я никогда не видел гоблинов. Они так же отвратительны, как гномы?

— Я не встречала гномов.

Потянувшись, он перевернулся на живот и взглянул на Инос.

— Значит, вы ищете другой выход. А если вас заставят, готовы ли вы выйти за гоблина, чтобы отвоевать свое королевство?

Этот вопрос мучил Инос уже две ночи подряд.

— Если до этого дойдет, мне вряд ли позволят делать выбор.

Он усмехнулся.

— Неплохо! Незачем отвечать на подобные вопросы. Чего же вы хотите от меня?

— Помощи.

— Но почему?

Он не возмутился! Инос почувствовала прилив надежды. Наверняка этот огромный и страшный человек способен на большее, чем она.

— Потому, что «враг моего врага — мой друг».

— Не всегда. Кто ваши враги? И Раша и волшебник хотят посадить вас на престол. Вы возражаете не против их цели, а против цены.

— Нет, они не собираются сажать меня на престол. Они хотят отправить меня домой — но не как королеву, настоящую королеву.

Не далее как сегодня Азак купил целое стадо девочек и приказал пригнать их во дворец, как коз. Беды Инос он рассматривал с другой точки зрения.

— Верно. — Он ковырял пальцем песок, очевидно размышляя. — А кто же мои враги? Прежде всего — Раша. Если волшебник Востока обратит ее в рабство, сделает своей — как это вы сказали… прислужницей? — то тогда я избавлюсь от нее. Но волшебник Востока никогда не станет моим другом, поскольку он — покровитель легионов, а Империя, должно быть, уже готова вторгнуться в Зарк. Империя и без того не тревожила нас на протяжении жизни целого поколения. Назревает война — как я и говорил вам.

Спустя минуту он добавил:

— Так что враги у нас с вами разные. Инос попыталась бороться со сжимающимися щупальцами его логики.

— Но эти двое — отнюдь не мои друзья! Они хотят сделать меня пешкой, разменной монетой!

Азак подпер подбородок ладонью и уставился на нее, изучая ее лицо в лунном свете. На его собственное лицо падала тень.

— На моих базарах число монет превышает число торговцев. Вы не согласны?

— Конечно, не согласна! Раша обещала помочь мне, а теперь стремится использовать меня в своих целях. — Инос не осмелилась добавить замечание насчет беспомощной женщины, но более беспомощной она еще никогда себя не чувствовала.

— За помощь надо платить.

— Я надеялась услышать совет, а не поговорку.

— Поговорки заслуживают большего внимания. Вы хотите сбежать? Но куда? Назад, в свое королевство? Предположим, вам удастся ускользнуть от колдуньи, но рассудите здраво — вам понадобится год, чтобы пересечь Пандемию. А потом необходимо нанять войско и корабли, вы же сами говорите, что путь по суше закрыт. У вас есть деньги?

Инос уже размышляла о решении вопроса с помощью грубой силы.

— В Империи у меня есть богатые родственники, но мне известно, что личные армии в Империи запрещены. И потом, кто согласится бороться с войском джотуннов?

Азак задумчиво хмыкнул.

— Другие джотунны. Значит, вам придется отправиться на север, в Нордландию, чтобы найти наемников?

Шансы десять против одного на то, что по дороге ее ограбят, изнасилуют, и в конце концов до конца жизни она будет обречена готовить рыбу в каком-нибудь бараке для рабов. Джотунны не пойдут за женщиной, да и как избавиться от них впоследствии?

— По-моему, совет насчет Нордландии не слишком удачен, — заметила Инос.

— Совет выбить клин клином? Да. Но тогда куда же вам деваться?

Инос ждала ответов, а не вопросов, но понимала: Азак пытается прояснить ситуацию. Возможно, после его расспросов она поймет, что выхода у нее нет.

— Может, в Хаб? — предположила она. Азак вновь хмыкнул.

— Все дороги ведут в Хаб! Но путешествие займет несколько месяцев — очень опасное, трудное, долгое путешествие. Для вас оно может завершиться в каком-нибудь другом месте, похуже этого. Возможно, вы даже пожалеете, что отказались от зеленокожего мужа. Ведь у гоблинов зеленая кожа, верно?

— Да, зеленоватая. Мне известно, что до Хаба путь долог и труден. Но можно ли туда добраться?

— Император в срочном порядке выдаст вас замуж за импа. — Азак так и не ответил на вопрос.

— Как-никак, имп лучше гоблина — впрочем, смотря какой имп…

На мгновение ей показалось, что бородка Азака шевельнулась от улыбки. Склонив голову, он принялся сыпать горячий песок сквозь пальцы. Кричали чайки; волны накатывались на берег и отступали. Казалось, вопросы у Азака иссякли.

— Я думала, что смогу обратиться к Хранителям, — наконец произнесла Инос. — Раша воспользовалась волшебством против имперских войск в Краснегаре, а это нарушение Договора.

— Но пострадал при этом Восток, а волшебнику Востока уже обо всем известно. Он не нуждается в вашем напоминании. И не желает признаваться в этом остальным. Возможно, он предпочитает держать прочих Хранителей в неведении.

Когда Инос уже собралась продолжать, Азак добавил:

— И потом, Раша поступила так, чтобы спасти вас. Вы проявили бы вопиющую неблагодарность.

Манеры не имели значения в вопросах политики — он издевался над ней.

— А вас она заколдовала! Это еще одна попытка вмешаться в политику.

Инос увидела, как блеснули в тени глаза Азака, когда тот на мгновение вскинул голову.

— Это не ваше дело.

— Если в Четверке произойдет раскол, как предсказала Раша…

— Нельзя доверять ни этой шлюхе, ни волшебнику. На протяжении всей истории Хранители ссорились между собой, как кошки в мешке, но нам не узнать, кто из них сейчас соперники, а кто — союзники.

Разговор покамест не принес особой пользы.

— Так дайте же мне совет! Сумею ли я сбежать от Раши?

— Попытаться можно всегда. Даже колдуньи нуждаются в сне — по крайней мере, эта колдунья. — Произнося эти слова, он не смотрел на Инос, только сыпал песок сквозь пальцы, размерами вдвое превосходящие пальцы его собеседницы. В Инос ожила надежда.

— И вы поможете мне?

— С какой стати? Это вызовет недовольство Раши, а я уже достаточно претерпел от нее.

— Потому что я — враг вашего врага.

— Вы не в состоянии причинить ей вред. Впрочем, для меня это несущественно. Зачем мне рисковать, озлобляя эту шлюху? Помощь вам не принесет мне ни малейшего преимущества.

В таком случае Инос не видела смысла в дальнейшей вежливой беседе. Чем можно тронуть Азака? Не попытками воззвать к его совести — это ясно. Напоминание о чести? Но речь идет о политике, а не о салонной игре, так что здесь необходима только смелость. Инос не испытывала прилива смелости, но с трудом сдерживала гнев.

— Говорите, вам незачем озлоблять колдунью? — усмехнулась она. — Сколько же вы способны терпеть, прежде чем попытаетесь бороться? Она, так сказать, уже охолостила вас. Чего же еще вы ждете?

Зубы Азака сверкнули, как кинжалы, но Инос не могла остановиться.

— Значит, султан Араюсарана примирился с участью жиголо портовой блудницы? Кажется, так вы ее назвали? Она лишила вас титула — что она придумает дальше? Вы бежите к ней сломя голову, стоит ей свистнуть. А своих женщин вознаграждаете улыбками. Сколько сыновей они вынашивают сейчас, ваше величество? Что скажут другие принцы, когда ваши женщины перестанут рожать? Или это уже очевидно? Вы целыми днями хлопочете вокруг своих обожаемых лошадей, а по ночам ублажаете колдунью. Что же вы за султан' Что вы за человек, если способны терпеть такое обращение даже не пытаясь положить ему конец? Да как вы можете..

Азак поднялся на колени. Инос замолчала, напуганная собственными словами, гадая, не прикажет ли Азак высечь ее.

Наступила тишина.

Никто в королевстве не осмеливался так говорить с ним Ладони Инос покрылись потом. Каждая жилка в ней была готова крикнуть: «Простите!»

Но она молчала.

Азак смотрел на нее сверху вниз, тень скрывала его лицо но когда он заговорил, его голос ничуть не изменился.

— Если вы сможете получить обратно свое королевство только выйдя замуж за гоблина, вы согласитесь на это?

Он вновь повторил прежний вопрос — и очевидно, на этот раз Инос было не избежать ответа.

Стоит ответить «нет», и будет ясно: ей нет дела до королевства. Ответить «да» — значит признаться, что она ничем не лучше его. Ей ни за что не перехитрить этого человека Он отчетливо видит ее лицо, омытое лунным светом. Она должна сказать правду — но какую правду?

— Вы сами сказали мне, что королевство — это не дворцы и не сады. Если я сумею помочь моему народу, выйдя замуж за гоблина, я сделаю это.

— А если вашему народу будет лучше, если вы больше не появитесь в своем королевстве?

Она с трудом выговорила немеющим языком:

— Тогда я больше там не появлюсь. Протянув руку, Азак вонзил пальцы в серебристый песок, как когти, и уставился на свои руки. О берег разбилась волна. Затем еще одна. Инос обнаружила, что сидит, затаив дыхание. Еще два удара волн…

— В самых древних из соглашений, — начал Азак, не глядя на нее, — всегда присутствовали так называемые апелляционные клаузулы, своего рода оговорки. Они имелись во всех соглашениях, заключенных когда-либо Империей, в том числе с Араккараном и его союзниками. Так было вплоть до Двенадцатой династии, а потом эти пункты исчезли из договоров. Их забывали или просто считали неприемлемыми, а может, и ненужными. Но ни один из них еще не отменили, насколько мне известно. В этих пунктах Империя обещала соблюдать правило обжалования.

Он помедлил, но Инос молчала, понимая, к чему он клонит. Именно на такой совет опытного политика она и надеялась.

— Любое государство или его правитель вправе подать жалобу на незаконное применение волшебства. Видите ли, Договор Эмина был предназначен для защиты всех народов Пандемии, а не только Империи. Теоретически Империя собиралась сделать всем одолжение, запрещая использование магии в политических целях. Даже при этом Империя оставалась самой могущественной из земных сил, так что могла позволить себе альтруизм. Но тогда возникает вопрос: кто кому служит — Четверка Империи или Империя Четверке? Вот почему веками императоры придерживались правила: любой правитель, который столкнулся с колдовством, может обратиться с жалобой к Хранителям. Разумеется, жаловаться прежде было не на кого: Хранители прибрали к рукам всех менее могущественных волшебников. Возможно, сегодня это правило не более чем фикция, но если оно еще действует, тогда вы имеете дело с простейшим случаем.

— Я?

— Раша похитила королеву. Это вмешательство в политику.

Ну конечно! Великолепно! Инос захлопала в ладоши и пожалела, что не может вознаградить дружеским поцелуем этого громадного джинна. Такого образованного варвара она еще никогда не встречала!

Вот только…

— Но, разумеется, мы не знаем, какой вердикт они вынесут, — произнесла она.

— Да. За это нельзя поручиться. Но все это немного напоминает случай с волом Зарты — помните, сегодня утром? — Азак увидел, что Инос ничего не поняла. — Мне нет дела до крестьянского вола. За свое золото я покупаю уважение.

— Вы хотите сказать, что Четверке нет дела до Краснегара…

— Произвол пугает людей. Власть, укрощенная справедливостью, вызывает уважение. — Он пожал плечами. — Это рискованная игра, но я скорее доверился бы всей Четверке во время открытого суда, чем кому-нибудь из них наедине, в частной беседе.

О, так он умен, этот султан! Теперь, после его разъяснений, Инос наконец-то все поняла.

— Вы правы! Вы поможете мне?

— Я предложу вам нечто лучшее. — Он протянул руку. Зеленая ткань его одежды поблескивала в лунном свете. — Прикоснитесь ко мне.

— Что?

— Слегка коснитесь моего рукава. Только осторожнее! Считайте, что я — раскаленная печь.

Инос опасливо дотронулась до его руки кончиком пальца.

— А теперь сильнее, — попросил Азак и обтянул руку тканью.

Инос послушалась. Снова ничего не произошло. Она за держала палец — это было все равно что прикасаться к камню, и… ой!

Она сунула палец в рот, уставившись на Азака. На его рукаве осталось темное пятно, хотя он сам, по-видимому, ничего не почувствовал. А на пальце Инос появился ожог и теперь дьявольски болел.

— Я говорил правду.

— Я и не думала…

— Есть старая поговорка о честности джиннов. Но, как видите, вы можете верить мне — по крайней мере в одном. Вы хотите отправиться в Хаб. Вы убедили меня, что я тоже должен побывать там. Я буду сопровождать вас, и мы вместе подадим жалобу Четверке. Мы оба потребуем справедливости.

— А как же ваше королевство?

— Мое королевство? — хрипло переспросил он. — Вы же сами сказали — колдунья охолостила меня. Сколько времени евнух сможет усидеть на престоле Зарка?

Она победила!

— Вы шутите!

— Нет, не шучу. Победа! Победа!

— Чем же я убедила вас?

Он поднялся на ноги и застыл — огромный силуэт среди обдуваемых ветром дюн, черный на фоне освещенного луной песка.

— Словами о том, что вы откажетесь от своих прав, если этого потребует долг. Это уязвило меня. Долг всегда осознаешь с болью.

— Каков же ваш долг? Он хрипло рассмеялся.

— Спасти свой народ от этой женщины, разумеется. А теперь идите купаться. Я пришлю Зану.