Глава 1

Казармы – это массивное здание из мрамора, украшенное балконами и сводчатыми окнами, оно слегка напоминает средневековый мавританский дворец. Тарру распорядился заранее, и поэтому нового посетителя встретила специальная делегация, в нее входили древние или увечные воины, мечей при них не было. Их предводитель оказался настолько старым, что уже не мог держаться прямо, и его седая голова выдавалась вперед, как у черепахи, а руки тряслись так, что никто не понял, какие именно жесты он делает во время приветствия. Старец назвал себя Конингу, воином пятого ранга. Опытным глазом он быстро оценил, в каком Уолли состоянии, и, отказавшись от всех дальнейших формальностей, спросил, что угодно его милости.

– Горячая ванна, перевязать раны, поесть и спать.

Конингу кивнул одному из своих воинов, а потом повел Уолли вверх по мраморной лестнице, по ширине не уступающей двухстороннему шоссе. Все, каким-либо образом связанное с храмом, строилось с тем же гигантским размахом, потолки были такие высокие, что каждый этаж занимал три лестничных пролета. Уолли не решался оглянуться назад, опасаясь, что оставляет на каждой ступеньке кровавые следы, которые придется счищать рабам. Вот они поднялись на самый верх и оказались в коридоре соответствующих размеров; Конингу открыл какую-то дверь и вошел.

Уолли поразился. Перед ним открывалась огромная комната – сверкающее дерево пола устилали яркие ковры, на стенах прохладного мрамора висели прекрасные гобелены, высокий лепной потолок украшали бледные фрески, которые сделали бы честь Сикстинской Капелле. Здесь стояли четыре кровати и другая мебель, но комната была столь огромна, что казалась пустой. Тут Уолли заметил, что Конингу не собирается задерживаться в этом зале и подходит к другой двери. Так, значит, это – всего лишь приемная, а главные апартаменты – впереди.

В главной комнате для гостей, которая была в три раза больше, чем эта, стояли кровати, по размерам похожие на плавательные бассейны. Сквозь занавешенные окна по обеим сторонам, ведущие на балконы, проникал легкий ветерок. Ковры и гобелены – настоящие произведения искусства, вся деревянная мебель отполирована до блеска. Судя по выражению лица Нанджи, можно было понять, что он никогда раньше не был в этой части казарм и сейчас просто ошеломлен.

– Ну как тебе? – тихо спросил его Уолли, надеясь, что Конингу не услышит.

– Это подойдет или, может, поискать чего-нибудь получше? Нанджи уставился на него, пораженный. Конингу все-таки услышал и улыбнулся ничего не говорящей улыбкой.

– Это великолепно, – быстро заверил его Уолли. – Просто царский дворец.

– Бывали здесь и цари, светлейший, – ответил Конингу, заметно успокоившись.

Уолли не смог совладать с желанием поддразнить его.

– А как насчет заключенных? Вы знаете, где я провел прошлую ночь? Конингу бесстыдно усмехнулся.

– И они тоже, светлейший. Перевороты в храме уже случались.

Забыв о своих больных ногах, Уолли бродил вокруг. Он обнаружил веревочку звонка и какую-то массивную бронзовую емкость размером с бочонок, украшенную барельефом с нимфами и цветами. Уолли решил, что это, должно быть, ночной горшок. Вычурные светильники на стенах, похоже, изготавливались из чистого золота. В массивном шкафу резного дерева множество рапир, фехтовальных масок и гантелей – все, что может пожелать воин на отдыхе. Пройдясь по коврикам, Уолли решил, что они, как и те, что висят на стенах, сделаны из шелка. На двери висели тяжелые железные засовы, такие же, наверное, как и в передней; Уолли проковылял на балкон, чтобы посмотреть, достаточно ли надежно он защищен с той стороны.

Балкон прикрывал широкий тент, а стены вокруг были очень гладкими. Чтобы сюда забраться, нужны крылья. Внизу расстилался парк, похожий на картинку из книжки, дальше, за высокой стеной, городские трущобы, потом долина, уходящая вверх дорога, домики паломников… и, наконец, ярко-синее тропическое небо. Второй балкон, наверное, выходит в сторону тюрьмы. Вспомнив город, всю ту грязь, которую он видел два дня назад, Уолли нахмурился. В ушах явственно звучали слова: «Богиня щедро награждает тех, кто верно служит Ей. Не сомневайся в справедливости богов».

Уолли нашел здесь серебряное зеркало во весь рост. Ему вспомнился образ Шонсу, который он видел в бреду: тогда он был совершенно голый, а теперь на нем отрепья, в которых ходят рабы, распухшее лицо и тело в синяках, ранах, глаза отекли и покраснели, пряди черных волос выбиваются из хвоста и падают на плечи. Уолли принял грозный вид и сам ужаснулся тому, что увидел. Как это Нанджи умудрился не послушаться его, видя перед собой такой кошмар?

Раздался шум шагов, послышались голоса. Это пришли рабы, они принесли огромную медную ванну и ведра с горячей водой. Все распоряжения отдавал какой-то одноногий. Еще один увечный привел других рабов, с полотенцами и какими-то коробками. Комната заполнялась народом. Уолли понял, что должен совершить свой туалет публично, как Луи XIV, но он слишком устал, чтобы возражать. Нанджи расстегнул ремни и забрал ножны и меч Уолли: похоже, это входит в обязанности подопечного. Рабы вылили воду и пошли за новой порцией. Уолли вздохнул, подумав о нормальной ванне и хорошем мыле, но спорить с местным этикетом не приходилось.

Рабы прислуживали, Уолли отмокал в ванне, а пожилые воины тихо стояли вокруг Нанджи. Их было с полдюжины: появление Уолли, кажется, явилось самым значительным событием за последнюю пару веков. Подходящий повод, чтобы поглазеть на этот номер люкс.

– Позвольте вынуть меч, мой повелитель? спросил Нанджи.

Воинов очень заинтересовал меч, и они столпились вокруг юноши, как мальчишки, которые увидели иностранную спортивную машину.

– Конечно, – сонно ответил Уолли. До него донесся ропот восхищения: воины увидели клинок. Потом Нанджи начал читать, произнося слова нараспев:

Украсил этот меч грифон – Из серебра, сапфира он, Рубином взгляд его горит, И, как звезда, клинок блестит.

Последний этот меч, седьмой – Победа будет за тобой.

– Что это ты бормочешь? – Уолли так и подскочил в ванне, и вода залила шелковые коврики.

– Вирши сказителей, мой повелитель. – Нанджи удивился беспокойству Уолли.

– В них рассказывается о семи мечах Шиоксина. Я могу прочесть вам и о первых шести, если пожелаете, но это довольно длинная история.

– Шиоксин! Шиоксин? – Уолли явственно увидел такую картину на стене висит клинок, старый и сломанный, с обеих сторон на нем вырезаны фигуры людей и животных. Он пытался понять что-то еще, но все исчезло. Это воспоминание Шонсу, оно лежит где-то на границе между тем, что касается воинского искусства, и личными воспоминаниями, которые Уолли не получил. Он почувствовал внезапное беспокойство. Что это и где это – Шиоксин?

– Похоже, ты говоришь именно о моем мече, – сказал он. – Грифон и сапфир, да? Что еще ты об этом знаешь?

Нанджи вдруг смутился.

– Я никогда не слышал ее полностью, мой повелитель. Это было, когда я только что пришел в казармы, в мой первый здесь вечер. – Он улыбнулся, припоминая старое. – Теперь-то я понимаю, что это был не очень искусный сказитель, но тогда мне казалось, что он – просто чудо. Он пел балладу о семи мечах Шиоксина, и я хотел дослушать до конца. Но как раз в тот момент, когда он начал последнюю часть, о седьмом мече… мне надо было уйти, мой повелитель.

– Наверное, к Дикой Ани, – сказал один из воинов. При этом все разразились громким смехом, а Нанджи покраснел от ярости.

Конингу стоял в стороне, как одинокий, согнутый ветрами кипарис, и не спускал глаз с меча. Почувствовав взгляд Уолли, он посмотрел на него и быстро отвернулся. Конингу слышал эту балладу до конца и знал, что говорится в ней о седьмом мече. И даже такого старого циника что-то смогло задеть за живое.

Уолли выбрался из ванны, рабы принялись подтирать лужи. А его вытерли и предложили на выбор несколько синих юбок, которые хранились где-то в запасниках казарм. Он взял самую простую, хотя и она была из прекраснейшего батиста, Нанджи застегнул на нем ремни, а потом разделся и плюхнулся в воду, из которой только что вышел его наставник. Видимо, такова одна из привилегий подопечного.

Двое целителей, шестого и третьего ранга, поклонились Уолли и одобрительно закивали головами, увидев пациента, столь сильно израненного, но способного тем не менее двигаться. Уолли нехотя позволил им наложить на раны бальзам. Потом они собрались перевязать ему ноги.

– Стойте! – закричал он. – Что это такое?

– Это повязки, светлейший, – удивленно ответил Шестой. – Очень хорошие повязки. Много лет назад их благословили в храме, и с тех пор они излечили уже множество больных.

В руках он держал какие-то старые грязные тряпки, подобные тем, что обычно хранятся в гараже.

– Множество больных? И даже двух последних? – спросил Уолли. Ответом ему был взгляд, полный замешательства. – Надо найти другие. На этих благословение уже кончилось. А пока возьмите полотенца.

Целитель попытался возражать.

Уолли слишком устал, чтобы спорить.

– Вассал! – позвал он. Нанджи, только что закончивший одеваться, с улыбкой вынул свой меч.

И Уолли, точно подагрику, обмотали ноги полотенцами.

Накрыли на стол. Уолли решил, что на этом церемонии пора прекратить, поблагодарил всех и велел им идти – Конингу, рабам, воинам и целителям. Он отказался от прислуги, отклонил предложения музыкантов, а о женском обществе даже слышать не захотел… Нанджи, кажется, был несколько разочарован. Потом дверные засовы были задвинуты и наступил долгожданный покои.

Нанджи снял с блюд серебряные крышки. У Уолли потекли слюнки, и желудок заурчал. Супы, запеченная рыба, жареная птица, аппетитный мясной пирог, что-то в остром соусе, овощи, десерты, горячий хлеб, сыры, шесть фляг с вином, пирожные, фрукты. Нет, фруктов не надо, спасибо.

– Здесь, похоже, хватит человек на двадцать, – сказал Уолли, садясь за стол. – Так что я смогу и с тобой поделиться, вассал. С чего бы ты хотел начать?

– Только после вас, мой повелитель. – Глаза Нанджи разгорелись, но он приготовился ждать.

Повелитель приказал ему сесть, и некоторое время они в полной тишине поглощали еду. Уолли не ожидал, что сможет съесть так много, но ведь теперь он – настоящий великан, к тому же – оголодавший великан… Нанджи, как и полагается подростку, не отставал от него; быть вассалом у Седьмого – в этом есть свои преимущества. Когда они немного сбавили темп и начали разговаривать, на столе уже почти ничего не осталось.

– Это будет получше, чем в тюрьме.

– И намного лучше, чем в казарме у младших!

Они засмеялись, и Уолли поднялся.

– Я просплю до утра, – объявил он, – но не знаю – до завтрашнего или до послезавтрашнего. По крайней мере одна из этих дверей всегда должна быть на засове: ведь если меч украдут, мой маленький бог рассердится. Если хочешь, я могу тебя выпустить, иди погуляй где-нибудь, потом ляжешь спать в той комнате. Как хочешь.

Ложиться спать еще рано, но Нанджи не мог заставить себя уйти. Он боялся, что Уолли исчезнет, как сон.

Положив меч на кровать, Уолли собрал подушку в кучу и лег, провалившись в мягкую перину.

– Перина! Это вам не тюремный пол!

Уолли захотелось немного поболтать перед сном, и он попросил у своего нового товарища:

– Расскажи мне про Дикую Ани.

Нанджи опять покраснел.

– Это одна из женщин при казармах, мой повелитель. Рабыня. Она как старый бык, такая же огромная, страшная. Груди как ведра, одноглазая. Она бьется об заклад, что ее никто не изнасилует и никто не сумеет сдержаться, и всегда выигрывает, – он захихикал. – Говорят, что некоторые проигрывают больше, чем поставили.

– Девушка моей мечты, – сонно сказал Уолли. – Ну, а что новички?

– Такая традиция. Мы… Вторые говорят, что они должны доказать свою мужественность. Свою первую ночь каждый новичок проводит с Дикой Ани, – он опять захихикал. – И поэтому я не услышал окончания баллады.

– Не надо, можешь не рассказывать.

– Ничего, – сказал Нанджи, нисколько не стыдясь. – Вот это женщина! Нужен тебе дракон, она будет драконом, грубым и необузданным. Но с новичками она терпеливая и нежная… и подскажет. Ну я, в общем, не знал, как… то есть, куда… – он улыбнулся, припомнив старое, но тут увидел, что его повелитель крепко спит.

 

Глава 2

На одной стороне меча семеро воинов сражались с семью сказочными чудовищами, на другой – семь дев кормили этих чудовищ. Можно было различить выражения лиц, ни одна поза в точности не повторялась. Уолли не мог понять, как на такой твердый материал нанесли столь точные и изящные линии.

В казармах было еще тихо, на востоке медленно вздыхала заря, готовясь провозгласить день фанфарами лучей. На полу, у самой двери, валялась какая-то груда тряпья, по которой можно было судить, что романтические идеи у некоторых вассалов пересиливают желание провести спокойную ночь в постели. С одной стороны из-под тряпок торчали голые пятки, с другой – прядь рыжих волос.

Уолли лежал на огромной пуховой перине, на досуге рассматривая божественный меч и время от времени блаженно потягиваясь. Ушибы уже не болели, а только приятно ныли, как это бывает после хорошей тренировки; стук крови в ногах перешел в нежный шепот. Как и обещал бог, теперь наслаждения Мира открыты для него. Несколько дней – на то, чтобы совсем поправиться и подыскать хороших подопечных среднего ранга, а потом можно отправляться исследовать этот Мир, проявлять свою честь и доблесть и ждать, когда же наконец откроется задание. Вчера он проснулся на грязных камнях, ожидая смертного приговора, сегодня он купается в роскоши, наслаждаясь властью и свободой.

Да есть ли вообще тревоги в этом Мире?

Уолли осмотрел кожаные ремни, на которых висел меч. Они были украшены тиснением: сцены – те же, что и на мече, но исполнение впечатляет не так сильно. По традиции здесь же был и точильный камень. Еще одно откровение: меч достался от богов, но за его остротой человек должен следить сам. В правом кармане он обнаружил настоящее сокровище – мерцающие синие камни. Теперь становится понятным и замечание бога насчет затрат – он не только наделен властью, он еще и богат.

Уолли поднял глаза к далекому потолку. Фрески над кроватью были исключительно эротические. Тело, которое он получил, очень сильное, и ему потребуется не только дружба воинов. Повернув голову, он посмотрел в окно, на тонкую линию домиков, которые тянулись вдоль дороги. Еще один долг остался невыплаченным, но это уже совсем другое дело. Если бы она захотела… но выбор должен быть свободным. Иметь наложницу, рабыню по меркам Уолли Смита было бы просто насилием В этом компромиссов быть не может. Честный и доблестный, главное, честный.

Раздался отдаленный звук рога. Тряпичный кокон у двери зашевелился, показались длинные ноги, а вслед за ними и сам Нанджи. Ученик присел на корточки, глаза его ярко горели, он был совершенно голый и улыбался от уха до уха, готовый пойти куда угодно и сделать что угодно.

– Доброе утро, вассал.

– Да пребудет с вами Богиня, мой повелитель.

– И с тобой, – ответил Уолли. – Я полагаю, завтрак в этой гостинице подают? Я опять так голоден, что мог бы съесть лошадь.

– На завтрак обычно лошадь и подают, – радостно сообщил Нанджи.

Уолли опустил перевязанные ноги на пол и поморщился.

– Сегодня я не собираюсь делать почти ничего, – сказал он. – А ты чем хочешь заняться?

– Учиться воевать, как вы, – застенчиво сказал Нанджи.

– О! – Уолли задумался. – На это понадобится больше, чем один день Но мы попробуем.

Нанджи с восхищением улыбнулся.

Они вместе помолились и собрались идти. Нанджи взял меч Хардуджу и в сомнении оглядел его.

– Вы и в самом деле хотите, чтобы я его носил, мой повелитель? – спросил он, недоверчиво рассматривая золото и рубины. Когда Уолли – кивнул, он, казалось, озадачился еще больше. – Я должен буду его продать? Тут Уолли призадумался, и мороз прошел по его коже. Пришлось отгонять дурные предчувствия шуткой.

– Иначе мне придется каждый раз мстить за тебя.

Нанджи послушно улыбнулся.

– Вот, смотри, – сказал Уолли и объяснил ученику, что меч слишком тяжел и что равновесие нарушено. Он дал ему для сравнения меч бога разница оказалась впечатляющей. Меч Хардуджу – не более чем украшение, к настоящему бою он непригоден. Продав его, можно купить первоклассный клинок, и денег останется еще на десяток, а для начинающего воина такой меч станет смертным приговором.

Нанджи, кажется, обрадовался, хотя удивление еще не покидало его: как это Седьмой снисходит до того, что шутит со Вторым и с такой легкостью отдает ему целое состояние.

– Благодарю вас, мой повелитель, – сказал он, оставил меч под кроватью Уолли, а к завтраку взял свой собственный.

Им предстояло спуститься вниз и пройти через другие помещения казарм, которые были таких же огромных размеров, но украшены не мрамором, а песчаником. Столовая оказалась столь же большой, как и его комната, потолки в ней – еще выше, окна расположены очень высоко, а на стенах висели знамена. Уолли посмотрел на них скептически и решил, что они – плод воображения художника, а не настоящие боевые реликвии.

Большая комната была наполовину заполнена воинами, которые завтракали за длинными дощатыми столами. Слышались разговоры, но, как только Уолли остановился на пороге, все стихло, и лишь толстые собаки, деловито копающиеся в объедках на полу, громко сопели. Уолли поискал свободное место и, не раздумывая, подошел к столу.

– Нет, сначала ты, – сказал он Нанджи, и они оба сели. Воины сидели на отдельных табуретках так, чтобы оставалось место для ножен.

– Почему, мой повелитель? – спросил Нанджи удивленно.

– Что почему?

– Почему именно сюда и почему я должен был сесть первым?

Уолли покопался в воспоминаниях Шонсу.

– Спиной к стене, так, чтобы видеть дверь, а меч лучше всего держать с правой стороны, – сказал он.

– Благодарю вас, мой повелитель, – торжественно ответил Нанджи.

– Не за что, – сказал Уолли. – Это урок номер один. – Для них обоих.

Вскоре опять послышались разговоры. Многие то и дело посматривали на вновь пришедших, но Уолли не обращал на это внимания. Слуга с ногами, как спички, принес им две тарелки тушеного мяса, две краюхи еще дымящегося ржаного хлеба и две кружки пива Если мясо и было лошадиным, то пахло оно удивительно, и у Шонсу потекли слюнки, а пива хватило бы на то, чтобы потушить небольшой пожар. Уолли быстро понял, что пива потребуется много, потому что от обилия специй мясо просто обжигало; в тропических странах обычно так и делают, если еда приготовлена вчера.

Уолли опять почувствовал боль в ногах. И взгромоздил свои пятки на свободный табурет. Он понимал, что выглядит глупо, но ему было все равно. Вчера он сетовал богу, что не знает, как правильно вести себя за столом, но, судя по поведению Нанджи, основные здешние требования – это энтузиазм и скорость. Несколько минут они ели и пили в полном молчании. Люди приходили и уходили, брали тарелки с едой и садились за столы. Уолли присмотрелся и заметил, что окончание трапезы знаменуется тем, что тарелку опускают на пол и собаки начинают ее лизать. Он ненадолго оторвался от поглощения пищи и начал наблюдать.

Сначала, когда бог в первый раз привел его к воротам храма, воины показались ему просто толпой нерях. Но некоторые из тех, что присутствовали сейчас в столовой, заставили его изменить свое мнение. Седьмому следует хорошо одевать своего подопечного, но эта проблема решится а помощью меча Хардуджу, а сейчас Нанджи по крайней мере чисто одет и причесан. Это можно сказать далеко не о всех. Кого из них стоило бы взять в телохранители?

Уолли заметил, что какой-то Четвертый не спускает с него глаз. Это был хорошо сложенный мужчина лет примерно тридцати, выглядевший гораздо чище и аккуратнее, чем все остальные. Уолли узнал его.

– Вассал, – спросил он тихо, – кто этот Четвертый, – тот, что сидит рядом с Третьим? Я видел его вчера, он был с Отрядом Смерти.

Нанджи бросил взгляд в ту сторону и сразу же отвернулся.

– Мастер Бриу, мой повелитель, – сказал он. Нанджи опустил глаза в тарелку и, кажется, потерял аппетит.

Вчера Бриу выполнил свой постыдный долг с достоинством. Когда толпа разошлась, он сумел не потерять головы и удержал свой кнут, несмотря на провокации Уолли. Бриу ему вполне подходит.

– Как ты думаешь, захочет ли он присоединиться к нашей миссии? – спросил Уолли.

При слове «наша» мгновенная улыбка осветила лицо Нанджи, но он покачал головой.

– Его жена скоро родит, мой повелитель.

Жаль, подумал Уолли.

– Но он – человек чести?

– Конечно, мой повелитель.

Он сказал это с небольшой запинкой.

– А что мастер Горрамини? – спросил Уолли подозрительно.

Нанджи закусил губу, поежился и опять повторил то же самое:

– Конечно, мой повелитель.

К черту план номер один! Совершенно ясно, что существует какая-то негласная воинская заповедь, о которой бог умолчал: «Никого не выдам». Хоть Нанджи и верный вассал, но ни о ком он не скажет плохо – паршивая овца все стадо портит. А если это правило соблюдается, то парень все равно не знает правды о всех Горрамини – одна из трех горилл Хардуджу, а значит, по понятиям Уолли, он не может быть человеком чести. Хотя тогда, во дворе, он не показывался, и здесь в столовой его тоже нет.

Нанджи опять взглянул на Бриу. Он оттолкнул свою еду, сложил руки и сидел так, напряженно глядя прямо перед собой. Уолли с любопытством посмотрел на него.

– Что-нибудь не так? – спросил он.

На лице Нанджи изобразилось страдание, но вскоре оно опять стало непроницаемым.

– Это оказалось слишком хорошо, чтобы быть правдой, мой повелитель, – ответил он загадочно.

Уолли еще раз осторожно окинул взглядом комнату. Первые, Вторые, Третьи, Четвертые… Пятых нет. Когда он только что вошел, здесь было по крайней мере четыре красных юбки. Почти все сидели к нему лицом. Разговоры постепенно замолкали. Что-то явно затевалось, и в центре этого были Бриу и его друг. Уолли тоже оттолкнул от себя тарелку и кружку.

Бриу и Третий поднялись, и стало совсем тихо. У двери в кухню столпились слуги и повара Черт, даже Нанджи, кажется, знает, что происходит! Уолли снял ноги с табуретки и встал, приготовившись защищаться.

Бриу подошел к столу и поприветствовал его. Уолли ответил.

– Светлейший Шонсу, – сказал Бриу голосом, рассчитанным на то, что его услышат все, – не будете ли вы столь любезны, что пожертвуете гостеприимством ради дела чести?

Вот, значит, как. Теоретически Уолли может отказаться, практически нет. В чем именно состояло это дело чести, он не мог понять, разве что вчера своими действиями он как-нибудь скомпрометировал этого Бриу. Может быть, светлейшему Шонсу надо только объявить, что он получил этот необъяснимый меч не от Бриу?

– Честь всегда стоит на первом месте, – ответил Уолли так же громко.

Бриу явно нервничал, но по его виду нельзя было сказать, что он собирается вызывать Седьмого на поединок.

В знак согласия он слегка наклонил голову.

– Тогда будьте любезны, представьте мне своего подопечного, светлейший.

Черт! Ну конечно, это – бывший наставник Нанджи. Но почему тогда он так спокоен? Уолли взглянул на своего ученика, неподвижно стоящего у стены, и увидел, что выражение лица у юноши стало точно таким же, как в тот момент, когда меч Шонсу приблизился к его горлу.

Прежде чем начать спор, Уолли решил соблюсти все формальности.

– Мастер Бриу, позвольте мне иметь честь…

Нанджи сделал свое приветствие.

Ответ Бриу перешел в вызов. – Стой! – загремел Уолли. – Я запрещаю тебе отвечать.

Нанджи хотел было ответить, да так и остался стоять с разинутым ртом.

Лицо его побагровело и теперь почти не отличалось цветом от рыжей шевелюры. Повелитель нарушает закон? Что же теперь будет?

– В этом деле чести надо разобраться, – сказал Уолли все так же громко. – Мастер Бриу, вы, вероятно, не знаете, что ученик Нанджи – под угрозой смерти – отказался принести мне вторую клятву на том основании, что он уже поклялся вам. Я полагаю, вы достойны такой преданности?

Бриу покраснел.

– Это его долг, светлейший.

– И ваше бремя. Вам также следует знать, что ученик Нанджи по моему приказу принес мне вторую клятву, когда он уже был моим вассалом и ни в чем не мог меня ослушаться.

Ответа Бриу зрителям пришлось подождать.

– Так мне и рассказали свидетели, светлейший.

Тарру и все прочие свидетели догадались по знакам, какие это были клятвы.

– Значит, это моя вина, я его повелитель, сказал Уолли. – Вызовите меня!

На лице Бриу ничего не отразилось, он лишь слегка покачал головой.

– Поскольку третья клятва затрагивала честь наставника, ее не следовало приносить без моего разрешения, светлейший.

Уолли об этом не подумал. В толпе пронесся еле слышный удивленный шепот. Неужели воспоминания Шонсу подвели его? Чтобы дать себе время подумать, он спросил:

– Вот как? И в какой же сутре об этом говорится?

Бриу колебался.

– Ни в одной из тех, что известны мне, светлейший. И, конечно же, я смиренно склоняюсь перед вашим знанием сутр. Просто так я понимаю законы. Значит, выход только один. Как старший воин Уолли может просто сказать ему, что такое понимание неправильно, и его мнение возобладает. Это, конечно, унизительно, но ничего другого от него и не ждут.

– Признаюсь, что раньше я не сталкивался с подобными вопросами, – сказал Уолли, имея в виду Шонсу. – Тот факт, что в сутрах не дается никаких конкретных указаний, подтверждает исключительную редкость этого случая. Его хорошо обсуждать в жаркий день, за кружкой пива. Скажите, вы сами додумались до такого истолкования?

Бриу опустил глаза.

– Я обсуждал это дело с воинами более высокого ранга, светлейший, и их мнение совпало с моим.

Тарру, ну конечно! Он это затеял или по крайней мере был в курсе всего. Бриу, очевидно, обратился с этим вопросом к самому старшему, и только Тарру мог сделать так, чтобы все Пятые отсюда ушли. Какая дерзость! Значит, необходимо немного показать силу – и почти сознательно – так, как мы зажигаем свет, – Уолли переключился на Шонсу.

Голос его прокатился по залу, как раскаты грома:

– Так вы вызываете Второго на смертный поединок только из-за вашей интерпретации, мастер Бриу? Я полагаю, это достойно презрения, так действуют трусы!

От неожиданности Бриу отпрянул и побледнел; все присутствующие одновременно затаили дыхание.

Уолли насмешливо взглянул на своего противника.

Нехотя, деревянными движениями – так человек идет на эшафот – Бриу сделал знак вызова.

– Вперед! – воскликнул Уолли и обнажил меч.

 

Глава 3

На полпути к эфесу рука Бриу замерла.

Острие меча светлейшего Шонсу уже коснулось его груди.

В дальнем углу столовой чесалась собака, равномерный стук ее ноги был единственным звуком, раздававшимся в огромной комнате. Все вокруг замерло, и только знамена чуть колыхались под струей воздуха.

Уолли слегка наклонился вперед, положив левую руку на стол так, чтобы сзади осталось достаточно места. За спиной у Бриу стояли табуретки и стол, но он не знал, где именно они находятся. Если Четвертый вздумает отступать, ему придется узнать, какие преимущества дают длинные руки. Уолли было даже жалко его: перед ним стоял хороший, гордящийся своим ремеслом воин, у него красивая юбка в складку и натертые до блеска ремни. Но теперь Бриу приходится выбирать между гибелью и позором. Молчание длилось лишь несколько секунд, но показалось, что прошел целый час, прежде чем тот, из-за кого разыгрывалась эта драма, вспомнил о своей реплике.

– Э-э… Сдаешься? – хрипло сказал Нанджи.

Третий в полном недоумении уставился на Бриу и на смертоносную полосу стали, которая взялась неизвестно откуда.

– Сдаюсь, – согласился он тотчас же, напуганный не меньше, чем его господин.

Пальцы Бриу разжались сами собой, и рука упала. Меч Седьмого все еще упирается ему в грудь, и теперь, если победитель захочет, ему придется совершить обряд унижения. Он должен подчиниться, иначе – смерть. В глазах Бриу отразились ужас и стыд.

– Скажите, мастер Бриу, – заговорил Уолли таким же громким голосом, – когда вы рассказывали подопечному о второй и третьей клятвах, вы упоминали, что последняя может быть принесена только по разрешению наставника?

Конечно, Бриу мог сказать «да», но ему никто бы не поверил, слишком все это сложно и запутанно.

– Нет, светлейший. – Его голос прозвучал хрипло.

– Тогда вина – если только она существует – лежит не на ученике Нанджи, а на его наставнике, который сообщил ему неправильные сведения, не так ли?

Бриу беззвучно пошевелил губами и два раза сглотнул.

– Кажется так, светлейший, – сказал он.

Уолли немного отодвинул меч.

– Мне сдается, что не все это услышали. Признайте свою ошибку.

– Светлейший Шонсу, – Бриу заговорил громче, – я признаю, что не сообщил моему бывшему подопечному, ученику Нанджи, всех необходимых сведений о принятии третьей клятвы, и если в его действиях вчера были какие-то ошибки, то в этом моя вина.

– Значит, теперь у вас нет претензий ни ко мне, ни к ученику Нанджи?

– Нет, светлейший.

Уолли вложил меч в ножны.

– Я беру назад обвинение в трусости, мастер Бриу. Вызывая на поединок Седьмого, вы продемонстрировали примерное мужество. Когда я увижу вашего наставника, я поздравлю его.

– Спасибо, светлейший, – униженно пробормотал Четвертый.

– А сейчас пора бы вспомнить, что мы – ваши гости, и позволить нам доесть наш завтрак.

Уолли сел и, не обращая больше ни на кого внимания, придвинул к себе тарелку с мясом. Нанджи неохотно сделал то же самое. Товарищ Бриу положил ему руку на плечо, и они отошли в сторону.

Однако для Уолли испытания не закончились. Он знал, что если подопечный меняет наставника, то за этим неизбежно следует вызов, но он был уверен, что этот вызов, как того требует справедливость, должен быть обращен к нему. Воины придерживались другого мнения. Согласно сутрам, принуждение не оправдывает вины, клятва, взятая силой, все равно связывает, и никакая опасность не может служить оправданием, если человек отрекся от своего слова. Итак, они обвиняют Нанджи, а не его. Это немилосердно, но ему бы следовало заранее учесть такую возможность.

Самое трудное – в той темной области, что лежит между Шонсу и Уолли.

«Ты думаешь не так, как Шонсу, и мне это нравится», – сказал бог. Но держа в руке меч, Уолли должен забыть о своем прошлом. Стратегия Уолли, а тактика Шонсу – такая раздвоенность может привести к надоедливым, а возможно, и по-настоящему серьезным проблемам, а в противном случае впереди его еще ждут такие ошибки. Настоящему воину мало владеть мечом, мало знать назубок сотни сутр, надо еще и ориентироваться в существующей здесь системе ценностей.

Повсюду слышался беспокойный шепот. Нанджи разделывался с мясом, грозно уставясь в свою тарелку.

– Что случилось? – спросил его Уолли. По виду Нанджи нельзя было сказать, что этот человек только что избежал серьезной опасности.

– Я не должен был приносить вам этой клятвы, мой повелитель.

– И умереть?

– Да, – горько сказал Нанджи.

– В таком случае, мне не следовало бы убивать тебя, – заметил Уолли и получил в ответ озадаченный взгляд. – Я убиваю только тогда, когда должен убить. – Он надеялся, что лицо его остается спокойным.

– Ну и что бы вы сделали, если бы я отказался? – спросил Нанджи удивленно и слегка возмущенно.

Уолли тоже размышлял над этим.

– Точно не знаю. Наверное, попросил бы, чтобы ты привел мне какого-нибудь труса. Хорошо, что такого не случилось. Ты хочешь, чтобы я снял с тебя клятву?

Нанджи не знал, что ответить.

Уолли почувствовал непреодолимое желание взять его за шиворот и хорошенько встряхнуть. Понятия Нанджи очень далеки от реальности и в дальнейшем могут принести большой вред. Однако сейчас, когда у него оставалось время, чтобы обдумать ситуацию, Уолли понял, что для воина седьмого ранга, знавшего более тысячи сутр, нет практически ничего невозможного.

– Разумеется, мне не нужен человек, честь которого ставится под сомнение, – сказал он. Нанджи побледнел. – А ведь ты совершил ошибку. – Нанджи стал совершенно белый.

– Тебе бы следовало спросить меня, – продолжал Уолли, – для чего прольется кровь. Я бы тебе, конечно, объяснил, что выполняю задание Богини…

Глаза у Нанджи округлились: возможно, он вообразил себе эту дикую картину – Второй, допрашивающий Седьмого.

– А верность Богине – превыше всего, это важнее, чем твой долг по отношению к наставнику.

Нанджи глубоко вздохнул. На его удивительно открытом лице можно было прочесть облегчение и признательность.

– Я человек чести, мой повелитель… Мне кажется.

– Мне тоже так кажется, – строго сказал Уолли. – И все, довольно об этом! Урок номер два! Скажи, чему тебя научила эта с позволения сказать дуэль?

При упоминании о столь стремительном поединке к Нанджи вернулось хорошее расположение духа. Он тихо засмеялся.

– Ему хорошо утерли нос, мой повелитель.

– Да, это так, – кивнул Уолли с улыбкой. – Но почему? Воин четвертого ранга не должен сдаваться так легко, даже если борется с Седьмым.

Нанджи думал, высчитывая что-то на пальцах, потом заговорил:

– Вы его оскорбили, и ему пришлось вас вызвать, но, таким образом, место и время выбрали вы, так? Потом, увидев ваши повязки, он, наверное, подумал, что вы решите отложить поединок на пару дней И третье: в казармах поединки запрещены. Он забыл, что вам это правило неизвестно, и, значит, оно вас не связывает. – Нанджи рассмеялся. – А слыханное ли дело, чтобы поединок проводили через стол? – Он довольно усмехнулся.

– Очень хорошо! – усмехнулся Уолли и на минуту задумался. – Хотя я бы не посоветовал вводить такое в широкую практику. Будь он чуть попроворнее, он пригвоздил бы меня к стене. – Может быть, у Шонсу самая быстрая реакция во всем Мире, но ведь мечи – не пистолеты. Здесь все по-честному.

В комнату тихонько проскочили двое Пятых, кое-кто ушел по своим делам. Спустя несколько минут – так, чтобы никто не догадался, что он все время ждал неподалеку, – в комнату быстрыми шагами вошел достопочтенный Тарру. Он был само раскаяние. Уолли встал, чтобы его приветствовать Нанджи сделал движение, чтобы уйти, но Уолли знаком приказал ему остаться.

Тарру рассыпался в извинениях за нарушение гостеприимства, чего, конечно же, не случилось бы, окажись поблизости воин более высокого ранга, и что, несомненно, больше не повторится.

– Хорошо, – ответил Уолли тоном, в котором, как он надеялся, звучала угроза.

Вероятно, Тарру выглядит старше своих лет, решил Уолли: он рано поседел, кожа его потемнела от солнца и ветра, но не от старости. Доверять ему можно не больше, чем взбесившемуся леопарду. Во время длинного обмена любезностями, вопросов о здоровье и всего прочего достопочтенный то и дело бросал взгляды на эфес меча Уолли.

Нанджи сделал знак, чтобы принесли еще одну тарелку мяса. Тарру с удовольствием схватил кружку пива, но Уолли больше пить не стал, хотя пиво казалось слабым и практически безвредным. Уолли подозревал, что, как только будет покончено с церемониями, Тарру начнет расспрашивать гостей об их планах, и эти вопросы необходимо предвосхитить.

– У меня к вам есть небольшое дело, – сказал он. – Когда три дня назад из меня изгоняли демона, я потерял сознание. А очнулся в небольшом домике вверх по дороге, что ведет к каньону.

– Это домики для паломников, – пояснил Тарру. – Их содержит одна жрица, настоящая ведьма – Никакой ведьмы я не видел. Но рабыня, которая была со мной.. Ее зовут Джа Она мне понравилась.

Лицо Тарру передернулось.

– Тьфу! Самые настоящие грязнули, светлейший. Днем они моют полы, а ночью – развлекают паломников, торговцев лошадьми, гончаров, простых матросов. Все барыши, естественно, получает Кикарани. Знаете, здесь, в казармах, у нас есть отличные девчонка..

Уолли услышал странный шум и с удивлением обнаружил, что это скрежещут его зубы. Кулаки его сжались, и сердце яростно забилось. Тарру побледнел и остановился на полуслове.

– Нельзя ли по сходной цене купить грязнулю? – прошептал Уолли. Сунув в карман два пальца, он достал и бросил на стол мерцающий голубой камень. – Я думаю, этого хватит?

Тарру открыл рот от изумления.

– Светлейший! Этого хватит, чтобы купить всех рабынь Кикарани, да и саму ведьму в придачу.

– К сожалению, мелких денег нет, – вздохнул Уолли. Он понимал, что поступает неразумно, но ему было наплевать на все. – Нанджи, ты знаешь эту Кикарани?

– Да, мой повелитель, – ответил Нанджи, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Тогда отправляйся прямо к ней. Предложи ей этот камень в обмен на полное владение рабыней, которую зовут Джа. Девушку со всеми вещами приведешь сюда. Вопросы есть?

– Она решит, что камень краденый, мой повелитель.

Уолли взглянул на него так, что Нанджи быстро взял камень и пошел к двери. Но сделав несколько шагов, он вдруг повернулся и направился к другому выходу. Теперь он мог пройти через всю комнату, высоко подняв голову и наслаждаясь всеобщим вниманием.

– Его отец плетет циновки, – заметил Тарру с бесконечным презрением.

– Вы рискуете никогда больше не увидеть ни камня, ни девушки, светлейший.

– Лучше потерять камень, чем иметь рядом с собой вора. – Давление у Уолли все еще было высоким.

– Да, это так, – дипломатично согласился Тарру, но не возразить все-таки не смог. – Следовало бы попробовать какой-нибудь соблазн поменьше. По крайней мере держу пари, что, прежде чем его увидит Кикарани, камень обратится в наличные и сдачи вы не получите.

Мысль о том, что Нанджи может его обмануть, показалась Уолли абсолютно смехотворной.

– Вот! – На стол упал еще один сапфир, глаза у Тарру разгорелись. – Я полагаю, в охране найдутся несколько опытных сыщиков? Пускай они отправятся за моим вассалом. Если он продаст камень или сбежит, вы получите это.

Он не знал о жадности Тарру. Голубая звезда на столе просто загипнотизировала достопочтенного. Руки его непроизвольно потянулись к сапфиру.

– Я не могу поставить ничего столь же ценного, светлейший.

Уолли немного подумал.

– Если я выиграю, я попрошу вас об одном одолжении, это не затронет вашу честь. Возьмите, ставки у вас. – Тарру, не отрываясь, смотрел на камень. Его мучили подозрения, но голубой огонь просто жег ему руку. В конце концов он поднялся и быстрыми шагами вышел из комнаты.

Уолли выпил еще пива и стал ждать, пока ярость уляжется. На этот раз железы Шонсу победили. Он расслабился, решил, что дела закончены, но тут его горячий характер проявил себя, и Уолли ничего не смог с этим поделать. Он производит впечатление безответственного расточителя, азартного игрока, он выбросил деньги ради своих личных прихотей, хотя даже не знал, для чего даны ему эти камни, поиски его начинаются неудачно. А кроме того, он, быть может, подписал смертный приговор своему вассалу. Уолли приподнялся было, но потом опять сел. Слишком поздно отменять пари, слишком поздно требовать камень назад. Уолли утешал себя только тем, что Шестой не пойдет на воровство: Тарру – единственный свидетель, и все подозрения падут на него. Он не терял надежды, но сегодняшняя шутка насчет того, что ему придется мстить за Нанджи, теперь вовсе не казалась смешной.

Тарру вернулся, привел с собой высокого, крепкого сложения человека с семью перевернутыми мечами на лбу. На его лазурной мантии не было ни пятнышка, седые волосы аккуратно расчесаны, но руки – мозолистые, а на красном лице – маленькие черные точки. Он старше Шонсу, но не воин, значит, он приветствует первым – Атиналани, оружейник седьмого ранга.

Он едва дал Уолли договорить.

– Да, это он и есть! – воскликнул оружейник. – Седьмой меч Шиоксина! Светлейший, позвольте мне взглянуть.

Уолли положил меч на стол. Атиналани принялся пристально рассматривать его, изучая каждую черточку. Во время этого осмотра Тарру и Уолли пили пиво. Атиналани перевернул меч и так же дотошно осмотрел другую сторону. Казалось, увиденное произвело на него большое впечатление.

– Это сапфировый меч Шиоксина, – заявил он. – Сомнений быть не может. Гарда-грифон… изображения на клинке… качество. Только Шиоксин и никто другой! До меня доходили слухи о нем, но я думал, что это подлог. Теперь же я абсолютно уверен. Позвольте взять его в руки, светлейший?

Ладонь знатока с любовью сжала эфес, наслаждаясь его твердостью и весом. Это, конечно же, настоящий ценитель. Он положил меч и вопросительно посмотрел на его владельца.

– Расскажите же мне о нем, – попросил Уолли.

Такое невежество удивило Атиналани, но вида он не подал.

– Шиоксин, – начал старик, – это величайший оружейник всех времен. Многое из того, что он сделал, все еще используется, хотя с тех пор прошло семьсот лет. Его оружие любят. А воинским искусством он владел не хуже, чем своим ремеслом. Мечи Шиоксина – само совершенство: они смертоносны в бою и прекрасны с виду. Взгляните-ка: что за линия! А тут?.. А эта деталь?..

Так вот, в легенде говорится, что, состарившись, чувствуя близкую смерть, он сделал семь великолепных мечей. Сказители утверждают, что, пообещав Богине это оружие, он получил еще семь лет жизни. Возможно, это правда. На каждом мече – свой геральдический зверь и свой огромный камень на эфесе – жемчуг, берилл, агат, топаз, рубин, изумруд и сапфир. У каждого меча своя история. Я не сказитель, светлейший, я не стану петь, но изумрудовым мечом, например, владел знаменитый герой Ксиними, он убил им чудовище Вингануго, а потом меч перешел к Дариджуки, который сражался в битве Хаур, так по крайней мере говорят. Сказители могут петь об этих мечах всю ночь.

Но тут оружейник заметил, что перед ним стоит кружка, и сделал большой глоток. Тарру смотрел на него скептически. Уолли ожидал услышать о каком-нибудь страшном проклятии или о чем-нибудь в этом роде – в таких историях обычно всегда попадается парочка проклятий. Столовая постепенно пустела, появилась охрана, слуги убрали тарелки, которые собаки уже вылизали.

Оружейник вытер с губ пену и продолжил свой рассказ.

– Я видел жемчужный меч! Не весь, только часть. У короля Калны хранится эфес и обломок клинка. Когда я был совсем еще молодым учеником, он показал мне его. Говорят, что берилловый находится в городе Дис Марин, а часть еще одного клинка – в домике Казра. Его эфес потерян, но на нем, вероятно, был рубин.

Казр? В памяти Уолли опять что-то шевельнулось.

– А сапфировый меч? – спросил он.

– А! О сапфировом ничего не говорится. Людям известны только шесть Сказители поют, что седьмой меч Шиоксин подарил Самой Богине.

Наступило многозначительное молчание. Теперь понятно, почему вчера вечером у старого Конингу было такое лицо. В воздухе висел невысказанный вопрос, но Седьмым такие вопросы не задают.

– И что же, на них нет никаких проклятий? – спросил Уолли. – Никакой волшебной силы?

– Знаете, сказители поют, что человек, который владеет одним из этих мечей, никогда не будет побежден. Но я – мастер, и мне неизвестен ни один способ, с помощью которого можно сделать меч волшебным.

– За этим пока две победы и одна ничья, – мягко сказал Уолли.

Тарру покраснел.

– Для своего возраста это оружие в превосходном состоянии, – сказал он.

– Я думаю, Богиня хорошо о нем заботилась, – сказал Уолли, забавляясь. Он с улыбкой посмотрел на Тарру. – Вы видели, как я выходил из воды. Полагаю, вы уже допросили и остальных свидетелей?

– Да, светлейший, – хмуро ответил Тарру, – и очень подробно. – Как и его бывший начальник, он не очень-то верил в чудеса.

– Светлейший, – перебил его Атиналани, будьте так любезны, позвольте художнику срисовать ваш меч. Я буду вам очень признателен.

– Конечно. Я полагаю, вы продаете оружие? К вам придет мой вассал, он хочет продать один очень ценный меч. Кроме того, ему надо купить какой-нибудь более пригодный для употребления, обыкновенный меч, на каждый день.

Вскоре после этого в комнату шаркающей походкой вошел старый сгорбленный Конингу. Он в нерешительности стоял рядом, пока наконец Тарру ему не махнул рукой.

– Из храма посол, господа К светлейшему Шонсу, – доложил старик – В зеленом. – Он скосил глаза, чтобы посмотреть, как отреагирует Тарру Шестой в качестве посланника? Тавру бросил на него сердитый взгляд.

Разговор оборвался, хотя Атиналани был готов просидеть здесь весь день, бескорыстно любуясь на седьмой меч Шиоксина. Когда они шли к выходу, Тарру тихо спросил:

– Вы отдали меч правителя Хардуджу ученику Нанджи, светлейший?

– Да, – ответил Уолли. Тарру оскалился и стал похож на акулу. – Что здесь смешного?

– Нанджи всего лишь сын торговца. В его наборе есть еще несколько таких же, тоже из семей ремесленников, хотя я полагаю, что были и более достойные кандидаты, сыновья воинов. Именно тогда светлейший Хардуджу и получил этот меч.

Может быть, Тарру и был замешан в более серьезных преступлениях, может быть нет, но, видимо, эта мелкая взятка и настроила достопочтенного против правителя.

– Вы считаете, что семья Нанджи заплатила?

Тарру ухмыльнулся.

– Совсем немного, я уверен, светлейший, – сказал он, придерживая дверь – За подобный меч можно купить несколько таких лавок, как у его отца. Но я уже сказал, что ремесленников, желающих протолкнуть своих сыновей в воины, было много. Этот меч принес Хардуджу так мало хорошего, и вот теперь им владеет один из тех учеников. Он удовлетворенно улыбнулся. Тарру нельзя было назвать добрым человеком.

И честным воином тоже, ведь, зная о подкупе, он и пальцем не пошевелил, чтобы наказать взяточника.

 

Глава 4

– Прошу вас, светлейший, удостойте меня чести услышать ваше мнение об этом простом вине, – тонким дрожащим голосом говорил старый беззубый жрец. – Незабываемый букет, священный, – пророкотал воин на несколько октав ниже.

Хонакура устроился в большом плетеном кресле, похожем на валторну, и улыбался, показывая десны. Он изображал гостеприимного хозяина, говорил о пустяках, а его острый взгляд замечал все вокруг. Уолли сидел на табурете напротив него. Между ними на столе стояли огромные пироги, вино и хрустальные кубки; надо всем царила зеленая тень деревьев, стволы которых не могли бы обхватить даже руки Шонсу. Деревья были посажены, чтобы украсить это место, но три гиганта захватили весь двор и теперь полновластно здесь царствовали. Их корни охватывали каменные плиты, потрескавшиеся от времени. Глядя на эти деревья, Уолли как никогда ясно понял, насколько древен сам храм и культура, его породившая.

Этот уголок джунглей – частное владение. Стены здесь покрывают мягкий мох и яркие цветы. За ними – шумит и смеется Река, поглощая все звуки точно так же, как полог ветвей закрывает жгучее солнце и не дает проникнуть сюда постороннему взгляду. Вокруг сновали насекомые, но кроме них в этой влажной тени собеседников не тревожил никто. Вино и в самом деле оказалось незабываемым такого резкого металлического привкуса Уолли не сможет забыть никогда.

Наконец Хонакура покончил с любезностями.

– Ваш вчерашний поступок достоин награды, светлейший: вы показали свою верность Богине. Хотя официальное соглашение с советом еще не заключено, я уполномочен предложить вам вознаграждение – место правителя или определенную сумму, – он улыбнулся.

Деньги за кровь? Уолли поймал себя на том, что хмурится, хотя ему было бы интересно узнать, сколько получает Седьмой за работу мечом.

– Это доставило мне удовольствие, священный. Вы знаете, я не могу принять место правителя, а в деньгах у меня недостатка нет. Мой господин щедр. – Это было все, что он сказал.

Невидимые брови Хонакуры удивленно приподнялись.

– Кажется, я слышу соловья, – сказал он, понизив голос.

Уолли прислушался, но не услышал ничего, кроме сонного воркования голубей, доносившегося издалека.

Увидев его недоумение, старик усмехнулся.

– Это такая поговорка, светлейший. Говорят, что много лет назад в лесу встретились два правителя, собравшиеся обсудить какое-то важное дело, а неподалеку от них на дереве пел соловей. Он пел так прекрасно, что оба они заслушались и пропустили мимо ушей то, что говорил собеседник.

– Тот соловей, должно быть, сладко пел, – заметил Уолли с улыбкой.

Жрец тоже улыбнулся, но ничего не сказал.

– Вчера, – начал Уолли воодушевленно, – со мной произошла необычная вещь – я разговаривал с богом. Но это довольно длинная история, и я не хотел бы вас утомлять…

Он, кажется, отступил от роли, потому что ответом ему стал удивленный взгляд, за которым последовала вежливая, но озадаченная улыбка.

– Простите меня, священный, – сказал он. – Мне не следовало шутить о таких вещах. Это приводит к неприятностям. Но я и в самом деле разговаривал с богом, и среди прочего он сказал мне вот что: «Хонакура – честный человек, можешь ему доверять». Поэтому, если позволите, я расскажу вам все с самого начала. Я хотел бы услышать ваш мудрый совет.

Старик молча взглянул на воина, и вдруг по его щекам потекли слезы.

Лишь через несколько минут он заметил это и вытер глаза рукавом.

– Простите, светлейший, – пробормотал жрец. – Прошло уже много лет с тех пор, как в последний раз я получил похвалу от старшего, и теперь не помню, что надо делать в таких случаях. Умоляю, простите меня.

Уолли чувствовал себя законченным подлецом.

– Позвольте, я все расскажу вам с самого начала, – сказал он.

Сколько же на самом деле старику лет? Он по крайней мере в три раза старше Шонсу, но дряхлым Хонакуру не назовешь. Это хитрый старый плут, несомненный авторитет в храме, и, наверное, выбрав себе достойную цель, он не задумывается о средствах. Сейчас он уютно расположился в огромном кресле и стал похож на пчелу, которая забралась в граммофон цветка. Уолли рассказал ему все с самого начала, не забыв и о двух первых разговорах с богом. Хонакура, не мигая, смотрел на него, жизнь в нем выдавали только слабые движения рта. Потом он закрыл глаза и, кажется, прошептал молитву, после чего немного посопел и сказал:

– Теперь я ваш должник, светлейший Шонсу… или Уоллисмит. Не могу выразить, насколько этот рассказ важен для меня. Я всегда надеялся, что стану свидетелем чуда, настоящего, высеченного из камня чуда. И вот, после стольких лет!

– Да, вот еще что, – быстро добавил Уолли, – когда я говорил с богом о чудесах, он сказал мне, что я могу доверять вам, но вы должны рассказать мне историю из семнадцатой сутры.

До сих пор Хонакура слушал совершенно бесстрастно, но теперь на его лице промелькнуло удивление… потом он едва заметно нахмурился. Уолли вспомнил таинственную улыбку бога.

– А! – сказал жрец. – Ну да… Я полагаю, воинские сутры очень похожи на наши – в каждой содержится небольшой рассказ, чтобы легче было запомнить ее. В семнадцатой рассказывается об Икондорине. Учитывая нынешние обстоятельства, я, конечно же, расскажу вам об этом.

Икондорина – знаменитый герой. Однажды он отправился к Богине, отдал Ей свой меч и сказал, что больше верит в Ее чудеса, чем в свою смертную силу. Враги загнали его высоко в горы, и Богиня превратила его в птицу. Тогда враги погнали его к Реке, и Богиня превратила его в рыбу. Враги в третий раз напали на него и убили, и, когда его душа предстала перед Богиней, он спросил Ее, почему Она не спасла его в третий раз. А Она вернула ему его меч и велела совершать свои собственные чудеса. И вот он вернулся в Мир, расправился со своими врагами и опять стал знаменитым героем. Не правда ли, этот рассказ очень подходит для вас? – Он улыбнулся. Уолли было не до улыбок.

– Это все? – спросил он.

– Это все, о чем говорится в сутре, – осторожно ответил Хонакура.

– А что еще вы можете мне рассказать об этом Икондорине?

По лицу старика ничего нельзя было понять.

– Его имя упоминается еще в некоторых сутрах, но рассказов о нем больше нет.

Он явно что-то недоговаривал. В словах бога Хонакура уловил нечто такое, чего Уолли знать не полагалось.

Это, конечно, раздражало, но спорить с богом не приходилось.

– Позвольте спросить, какова мораль этой истории? – спросил он.

– Великие дела воздают честь богам.

Уолли задумался.

– Великие дела совершаются смертными?

– Конечно. А чудеса – богами, но это легко, и поэтому чести они не приносят.

Уолли пожалел, что не может подобно жрецу откинуться на спинку удобного кресла.

– Значит, из этого следует, что я не должен ожидать помощи от богов?

– Гм… Не совсем так, – Хонакура нахмурился. – Но чего бы Богиня ни пожелала, Она хочет, чтобы это сделал смертный – вы. Возможно, Она придет вам на помощь, но не следует думать, что это – Ее долг. – Бог сказал, что путь мне укажут. Но он также говорил и о том, что этот меч можно сломать или потерять и что боги не совершают чудеса по требованию. Как вы думаете, я правильно все понимаю?

Хонакура кивнул, и морщины на его шее зашевелились.

– В чем бы ни состояло ваше задание, светлейший, оно, несомненно, имеет огромную важность. Награда будет соответствующей.

– Если я выполню его, – хмуро ответил Уолли. Жаль, что бог не дал ему нескольких квитанций на чудеса.

– Значит, первый вопрос заключается в том, – задумчиво заговорил жрец, – как вам выбраться отсюда живым. Но я забыл о своих обязанностях.. пожалуйста, попробуйте пироги, светлейший. Эти с фисташками – очень вкусны Я помню это, хотя теперь они мне не по силам. – И, не смахнув насекомых, он протянул Уолли тарелку.

Уолли отказался.

– Почему вы считаете, что моей жизни угрожает опасность? Меня защищают воинские заповеди, ведь я здесь – гость. Кто может причинить мне вред?

Старик печально покачал головой.

– Я был бы рад, если бы мог выражаться точнее, светлейший. Отсюда только один путь. Это длинный переход через лес, который выведет вас к парому в Ханне. Доподлинно известно, что из Ханна сюда отправились несколько воинов высокого ранга, которые представляли собой угрозу для Хардуджу. Они здесь так и не появились. Не знаю, виновны ли в этом неверные воины, правитель использовал наемных убийц…

Наемным убийцей мог стать кто угодно, и в глазах воинов это были самые страшные преступники.

– Как… – начал Уолли и сразу же нашел ответ, – из лука? – К луку и стрелам воины питали особое отвращение.

Откусывая кусочек пирога, жрец кивнул.

– Думаю, что так. Или просто превосходство в силе. За долгие годы многие паломники попадали в засаду на этом пути. Конечно, охрана должна обеспечивать безопасность, но боюсь, что в последнее время собаки стали охотиться вместе с волками. У переправы поставлен конный дозор, чтобы сведения о важных гостях поступали в храм немедленно. Но есть подозрения, что эти сообщения передавались не тем, кому следует, и самых богатых приношений мы не получили.

Уолли собирался поговорить о своем задании или о той загадке, что загадал ему бог, но он не думал, что речь пойдет о неминуемой опасности.

– Но при чем тут я? – спросил он. – Я ведь иду из города, а не в город. Или эти темные личности захотят отомстить за смерть Хардуджу?

– Нет, вряд ли. – Хонакура машинально подлил себе вина. – Их интересует нажива, а не дела чести. Но вы говорили о мече, позвольте же взглянуть на него.

Уолли вынул из ножен седьмой меч, и жрец стал его рассматривать. В отличие от оружейника и воинов, его мало заинтересовал сам клинок, но эфес он осмотрел внимательно и восхищенно пробормотал что-то. Он потрогал огромный сапфир и взглянул на зажим для волос.

– Да, – сказал он наконец – Я полагаю, этот меч – самая ценная движимость во всем Мире.

Уолли чуть не поперхнулся кислым вином.

– У кого хватит средств, чтобы его купить? – спросил он. – И кто захочет это сделать?

– Грифон – символ королевской власти, – произнес Хонакура с презрением. – Короли правят в десятках, если не в сотнях городов. И любой из них купил бы этот меч, практически за любую цену, с тем, конечно, чтобы потом компенсировать затраты. – Его лицо потемнело. – Конечно, и храм купил бы его. Некоторые мои коллеги стали бы говорить, что Ее мечи должны храниться здесь.. А вам придется пройти с ним через этот переход.

Даже не обращаясь к сутрам, Уолли понял, что ситуация складывается очень сложная. Неплохо было бы зафрахтовать самолет для переправы.

– Значит, мне понадобится сопровождение?

По лицу Хонакуры ничего нельзя было понять.

– Конечно, вы можете обратиться за помощью к достопочтенному Тарру… Уолли скептически поднял бровь, и жрец вздохнул с явным облегчением. Стало ясно, что о Тарру они придерживаются одного и того же мнения, но этикет не позволяет им высказывать этого вслух.

– А кроме Тарру?.. – спросил Уолли. Хонакура задумчиво покачал головой.

– Не знаю, светлейший! Ведь воины не обсуждают друг друга, и это понятно. В худшем случае, большинство из них – лишь невольные соучастники. Они просто подчинялись приказам, пока в этих приказах не было очевидного нарушения закона. Все нарушения правил чести они приписывали только правителю. А что им оставалось делать? Говорят, конечно, что некоторые осужденные узники так и не попали на Поляну Милосердия.

– Их выкупили? – спросил Уолли. Рассказ об этой повсеместной коррупции не оставил его равнодушным, и он чувствовал, как в глубинах души уже просыпается гнев Шонсу. – Но вы ведь следите за казнью со ступеней храма и можете сосчитать…

– Надо полагать, просто каменные глыбы, терпеливо объяснял Хонакура.

– Ведь к храму возвращаются не все тела. И сейчас опасность для вас представляют те воины, которые глубже прочих погрязли во взятках.

– Их что, мучает совесть? – спросил Уолли. – Они, наверное, боятся нового правителя, новую метлу. Прошлые грехи повлекут за собой новые преступления?

Хонакура кивнул и улыбнулся, довольный тем, что Шонсу не собирается пускаться в рассуждения о воинской чести.

Несколько минут ни один звук не нарушал журчания воды и гудения пчел…

– Значит, первый вопрос, – сказал Уолли, – «когда». – Он взглянул на свои перевязанные ноги. – А это зависит от того, когда я снова смогу спокойно ходить. Тут потребуется неделя, а вероятно, и две – в таком состоянии отправиться в путь было бы просто безумием. Вопрос второй: следует ли мне открыто объявить, что я ухожу, или же стоит делать вид, что я – преемник Хардуджу? – Он помолчал. – Вряд ли нам удастся поддерживать эту легенду долгое время, да, наверное, и не стоит.

– Вы правы, светлейший, это противоречит законам чести, – жрец кивнул.

Уолли пожал плечами.

– Тогда давайте будем честными. Я – обыкновенный гость и, значит, не опасен, а следовательно, и мне ничто не может угрожать. Это как раз то, что нам нужно, да? Итак, я должен держаться на виду, демонстрировать всем свою хромоту, но в то же время искать надежных людей в охране. А потом, наверное, мне следует внезапно исчезнуть, не сказав никому ни слова. Старик просто сиял. В своем кресле он был похож на птичку в клетке из ивовых прутьев. – Однако, как мне кажется, – продолжал Уолли, – нужно быть начеку, избегать темных улиц, не есть в одиночестве и запирать на ночь дверь. Хонакура от восторга потирал руки.

– Прекрасно, светлейший. – Видимо, он всегда считал Уолли горой мускулов с точными рефлексами, и ему было приятно видеть, что этот воин не приравнивает осторожность к трусости. – До Дня Воинов осталось чуть больше двух недель. Я полагал, что именно тогда мы проведем официальную церемонию введения вас в должность правителя. Но поскольку этого не будет, может быть, стоит отслужить особую службу для благословения вашей миссии? Это еще одна гарантия вашей безопасности.

Он немного подумал и потом добавил:

– Простите, пожалуйста, мою самоуверенность, светлейший Шонсу, но я хотел бы сказать, что очень рад познакомиться с воином, который не боится поступать нетрадиционно. Я не знаю, какого противника приготовила вам Богиня, но думаю, ему будет от чего прийти в недоумение, – Хонакура усмехнулся.

В своих поступках Уолли руководствовался здравым смыслом и некоторым знанием сутр – главным образом здравым смыслом. Очень помогало и боевое искусство – его основное занятие; вот почему удивление жреца показалось ему и оскорбительным, и смешным. «Ты мыслишь не так, как Шонсу…»

– У меня есть племянник, целитель, – сказал Хонакура, – на него вполне можно положиться. Он продлит ваше выздоровление настолько, насколько будет необходимо.

– Я буду платить вашему племяннику по дням, – серьезно заявил Уолли, в ответ ему обнажились старческие десны. – Но скажите, священный, уж если Богиня ввязалась во всю эту историю, неужели Она в минуту опасности не защитит меня?

Веселость Хонакуры мгновенно исчезла. Он погрозил Уолли пальцем.

– Значит, вы не до конца поняли урок о чудесах! Вы воин высокого ранга, а стало быть, и стратег. Поставьте себя на Ее место. Вы посылаете своего лучшего человека, он терпит поражение, роковое поражение: вы сами так сказали. Что же из этого следует?

Уолли подавил чуть было не сорвавшуюся с языка резкость.

– Трудно сказать: я ведь не знаю, в чем заключалось его задание.

Может быть, Шонсу потерял армию? Или не выдержал нападения врага – кем бы ни был этот враг?

– В любом случае, – ответил жрец, – вы бы не хотели, чтобы такое повторилось, да? И что вы станете делать? Вы посылаете нового человека, а если и он терпит поражение, то еще одного? Конечно, возможности богов безграничны…

– Вы правы, священный, – сдался Уолли. Почему он сам не додумался до этого? – Следующего надо обучить, чтобы он не повторил ошибок первого.

– Или по крайней мере испытать, – добавил жрец. – И если он не сможет даже выбраться из храма…

Ему не пришлось заканчивать эту мысль.

– И даже если сможет, – угрюмо заметил Уолли. – В будущем его ждут новые испытания. Теперь я вижу – никаких чудес.

К чудесам, как он понял, быстро привыкаешь.

Хонакура опять подвинул к нему тарелку и предложил наполнить бокал. Уолли отказался и от того, и от другого, опасаясь, что от такой жизни он растолстеет не хуже Хардуджу. Теперь необходимо помнить, что он – профессиональный спортсмен: от этого будет зависеть жизнь.

– Сначала вы, конечно, должны найти помощников, – сказал Хонакура, взяв булочку со сливками и поудобнее устраиваясь в кресле.

– Я уже нашел одного, – усмехнулся Уолли. – Вы вчера его видели. – Он рассказал Хонакуре о Нанджи, о его мужестве и безрассудно романтических понятиях о долге и чести, рассказал об их столкновении с Бриу. Проницательные глаза блеснули.

– Возможно, это и есть ваш путь, светлейший.

– Этот мальчик? Чудесное знамение? – Уолли усмехнулся.

– Именно так Она и творит чудеса – ненавязчиво! Он повстречался вам на берегу. Сила Богини ярче всего проявляется у Реки, а вы находились как раз у ее притока. Меня вовсе не удивляет, что он – необычный молодой человек.

Уолли учтиво помолчал.

– Тогда мне придется проверить, на что он способен, – сказал он.

– Как воин он способен не на многое, но у него превосходная память, – сказал Хонакура, расправляясь с последним куском пирога. Потом он поднял глаза, чтобы посмотреть, какой эффект произвели его слова.

– Он единственный рыжий во всей охране? Уолли не мог до конца понять, что сейчас в нем преобладает – ярость Шонсу или удивление Уолли.

Жрец кивнул.

– Вы не обижаетесь? Это тоже необычное обстоятельство, светлейший Шонсу.

– Что еще вы узнали о Нанджи? – Этот укол Уолли оставил без внимания.

– О его честности ничего не могу сказать. Его бывший наставник просто в ярость приходил от того, что Нанджи ничего не умеет, но, кажется, он так ничему его и не научил. Поэтому в ближайшее время ему не приходится рассчитывать на третий ранг. Его не очень-то любят, хотя, возможно, это говорит в его пользу.

Старик был доволен. Воины никогда не говорят друг о друге, а те, кто работает в казармах, – сами бывшие воины, и, конечно же, их связывает то же правило, хотя, возможно, и не так сильно. Значит, шпионы Хонакуры получали эти сведения из другого источника.

– А женщинам он нравится? – спросил Уолли. По радостно-удовлетворен кому лицу Хонакуры он понял, что сделал верный шаг. – Они ставят ему хорошие оценки за энтузиазм и упорство, а за тонкость – плохие, – ответил жрец; в его глазах плясали веселые огоньки.

– Он и за столом такой же! – усмехнулся Уолли. Разговор о женщинах напомнил ему о Джа. – Священный, вы помните ту рабыню, что была со мной в домике?

Улыбка Хонакуры исчезла.

– А, да. Я собирался как-нибудь ей помочь – девушка заслуживает лучшей участи – но как-то все руки не доходят. Вы хотите ее видеть? Значит, драгоценный сапфир он просто выкинул на ветер, а рабыню можно было получить даром.

– Я думаю, она уже моя, – ответил Уолли. – Сегодня утром я послал Нанджи, чтобы он ее купил. – Теперь Уолли увидел, что сделал даже большую глупость, чем предполагал. Он показал свое богатство Тарру, и тот, несомненно, поймет, что там, откуда с такой легкостью возникли эти два камня, есть и другие драгоценности. К тому же теперь он знает, как легко Уолли расстался с ценным мечом Хардуджу.

Старый жрец смотрел на него в глубокой задумчивости.

– Надеюсь, вы заплатили не слишком дорого, – сказал он.

Уолли как громом поразило.

– Именно так и случилось, – признался он. – Но как вы догадались?

У Хонакуры был довольный вид.

– Вы сказали, что ваш господин щедр. Вот я и догадался, чем он вас наградил.

– Догадались?.. Но как?

– Он – бог драгоценных камней.

– Драгоценных камней?

– Да, уверяю вас, – Хонакура замолчал. Вид у него был одновременно и озадаченный, и обеспокоенный. – Его имя обычно связывают с Богом Огня, а не с Богиней. Непонятно только, почему. Ведь драгоценные камни обычно находятся в песке у Реки.

– Там, в моем мире, – сказал Уолли, – мы считаем, что почти все драгоценные камни образуются в огне, а потом вода разносит их по свету.

– Вот как? – Жреца это заинтересовало. – Тогда все понятно. Обычно его видят в облике маленького мальчика. Старатель, который находит хороший камень, всегда говорит: «Бог обронил свой зуб».

Уолли рассмеялся и осушил бокал.

– Хорошо сказано. И про соловья мне тоже понравилось. Вы очень поэтичный народ, священный. А для чего у бога этот прутик с листьями? Хонакура рассмеялся.

– Для вида, я полагаю, – сказал он, понизив голос. – У богов тоже есть свои маленькие слабости. Не думаю, чтобы ему на самом деле понадобилась памятка.

– Что понадобилось?

Старик опять вздохнул и покачал головой.

– Светлейший, вы сущее дитя! Не смею усомниться в мудрости Богини, но я не понимаю, неужели Она считает, что вы сможете здесь выжить? Вы же не знаете вообще ничего! Памятка, она и есть памятка – для памяти. Разве в вашем заоблачном мире нет ораторов? У всякого оратора должен быть прутик, с пометками на каждом листе, чтобы не забыть сказать все то, что они должны сказать. Потом они эти листики отрывают. Очень помогает, если все сделано правильно. А как же иначе можно запомнить длинную сутру?

– У нас есть другие способы, священный. Но что же насчет Джа?.. Как можно освободить раба?

Это потрясло Хонакуру больше, чем все остальное, сегодня услышанное. – Освободить раба? Нельзя.

– То есть рабство – это на всю жизнь? – переспросил Уолли ошеломленно. – И выхода нет?

Жрец покачал головой.

– Рабу делают пометку при рождении. Если он хорошо служит своим господам в этой жизни, то в следующей, возможно, он родится кем-нибудь другим. Так вы собирались эту девушку освободить?

Уолли уже поведал старику обо всем, и отступать было поздно.

– Если у меня и были какие-нибудь конкретные мысли, – сказал он, – то я думал, что куплю ее и сделаю свободной. Она была добра ко мне. И к тому же она, возможно, спасла мне жизнь, когда за мной приходила эта жрица.

– С ней, наверное, было чертовски хорошо? спросил жрец и громко захихикал. – Нет, пожалуйста, не смотрите на меня так! Я ее видел. Будь она свободной, женихи отдали бы за нее множество драгоценных камней, но вы ее уже купили, и теперь она – ваша рабыня. Вы можете ее подарить, продать, убить, но освободить – нет. Если вы, чтобы поразвлечься, решите пытать ее каленым железом, вас никто не остановит, разве, может быть, Богиня или более сильный воин, если это заденет его чувство воинской чести. Но скорее всего не заденет. Вам, Уоллисмит, следует понять, что воин седьмого ранга может делать практически все, что пожелает. Но он не может превратить рабыню в свободную даму и не может на ней жениться. Конечно, если только он сам не пожелает стать рабом.

Уолли угрюмо смотрел на старика.

– Вы, я полагаю, думаете, что она – еще одно чудо?

Жрец в задумчивости кивнул.

– Возможно. Очень уж необычным способом она спасла вас. Вероятно, Богиня уже выбрала ваших помощников, и у этой девушки была какая-то маленькая роль, кроме той, для которой она предназначена от рождения. Мы не должны недооценивать радость, она – плата за то, что мы смертны! – Его удивление никак не проходило. – А в вашем заоблачном мире вы рабов освобождаете?

– Там, откуда я пришел, вообще нет рабов, – с жаром воскликнул Уолли.

– Мы считаем, что рабство – это отвратительно.

– Тогда, вероятно, вы отправите ее на аукцион? – спросил жрец с усмешкой – Но жрица Кикарани вряд ли вернет вам ваш камень.

На секунду ярость Шонсу вспыхнула с новой силой, но Уолли сумел ее подавить. Гнев против богов – это бессмысленно. Его провели.

Хонакура не отрываясь смотрел на своего собеседника.

– Позволите ли небольшой совет, светлейший? Вы знаете, что надо делать, чтобы быть хорошим рабовладельцем?

– Что? – грозно спросил воин.

– Заставлять рабов работать изо всех сил! – Хонакура захихикал, а потом громко фыркнул в восторге от собственного остроумия.

 

Глава 5

На великолепном мраморном крыльце казарм Уолли встретил Конингу и спросил, не возвращался ли Нанджи.

– О да, светлейший, – ответил тот с видом человека, который хочет сохранить некую тайну, нечто приятное, способное потерять все свое очарование, если об этом рассказать.

Уолли понял, что ему не следует суетиться, и начал спокойно подниматься по огромной лестнице. Но наверху он прибавил шагу, а потом просто побежал. Аккуратно ступая, он прошел через первую комнату и остановился у двери в следующую, из-за которой доносился смех.

Там было трое людей, сидевших на полу, на залитом солнцем ковре. Справа – Джа в позе копенгагенской русалочки, такая же изящная и желанная, как и раньше – это ее смех он услышал в соседней комнате. С другой стороны на четвереньках стоял Нанджи, ножны его оттопырились и торчали, как хвост, а сам он напоминал собаку, которая пытается вылизывать кролика. Роль кролика играл маленький улыбающийся младенец.

Вот так эта сцена и запечатлеется в его памяти, став одним из множества мгновенных воспоминаний, – ведь только в самом конце мы понимаем, что жизнь и состоит из таких моментальных снимков. Тут его заметили. Джа поднялась, подошла к нему и грациозным движением упала на колени, чтобы поцеловать его ногу. В ее движениях не было спешки, но она была уже рядом с Уолли, а Нанджи успел только подняться на ноги и теперь смотрел на них широко открытыми глазами.

– Я не знал, брать ли ребенка, мой повелитель, – пробормотал он. – Но вы сказали «с вещами», вот я и взял. Кикарани говорит, что если вы будете против, она заберет его к себе.

Уолли кашлянул.

– Все правильно. Не мог бы ты найти господина Конингу и попросить уделить мне некоторое время?

Нанджи освободился от ребенка, который уцепился за его ногу, и быстро вышел. Даже кончики его ушей порозовели.

Уолли взглянул на девушку, которая все еще стояла на коленях, и наклонился, чтобы поднять ее. Он улыбнулся, опять увидев эти высокие скулы, которые придавали ее лицу такое выражение силы, темные миндалевидные глаза, что так его очаровали. Она не какая-нибудь хрупкая фея – высокая, крепкая, сильная, но грациозная, с крупной грудью и красивыми глазами. Она оказалась младше, чем он думал. Уолли бросились в глаза потрескавшиеся руки и коротко остриженные волосы – рабыня. Если бы у нее была возможность, она могла бы стать непревзойденной красавицей… Если у воина должна быть рабыня, то выбрать надо именно эту женщину.

В тревоге она подняла глаза и взглянула ему в лицо, потом посмотрела на его раны и ушибы.

– Добро пожаловать, Джа, – сказал он. – За то время, что мы не виделись, у меня появилось несколько царапин. А я помню, как хорошо ты выхаживаешь раненых воинов, вот и послал за тобой.

– Мне принесло большую радость известие о том, что я стану вашей рабыней, господин. – По ее лицу Уолли не мог понять, о чем она думает на самом деле.

Малыш быстро полз к дверям, пытаясь догнать своего нового друга. – Принеси его сюда и сядь, – сказал Уолли. – Нет, в кресло. – Он сел напротив и принялся разглядывать ее. – Как зовут мальчика?

– Виксини, господин. – На лице малыша чернела та же полоса раба.

– И кто его отец?

– Не знаю, господин, – она ничуть не смутилась. – Моя хозяйка уверяла клеймовщика, что его отец – кузнец, но она никогда не посылала меня к кузнецам.

– Почему? Что в кузнецах особенного?

Такая наивность не могла не удивить ее.

– Они обычно большие и сильные, господин. За ребенка, рожденного от них, можно получить хорошую цену.

Уолли заставил себя вернуться к прежним мыслям. Купить рабыню и освободить ее – это одно; купить ее и содержать – еще сегодня утром он решил, что это настоящее насилие. Ее близость и воспоминания о той ночи уже возбуждали его. Быть ее хозяином и не использовать свою рабыню – это ее оскорбит и, пожалуй, придется ему не по силам… как провести собеседование по устройству на работу с тем, кто уже является твоей собственностью?

– Я хочу, чтобы ты была моей рабыней, Джа, – сказал он. – Но мне не нужна несчастная рабыня. Ведь несчастные рабы плохо выполняют свои обязанности. Если ты хочешь остаться у Кикарани, пожалуйста, скажи мне. Я не рассержусь, я верну тебя обратно. Денег я просить не буду, так что никакие неприятности тебе не грозят.

Она слегка покачала головой, и при этом вид у нее был весьма озадаченный.

– Я сделаю все, что в моих силах, господин. У нее не было причин меня бить. Она всегда брала за меня больше, чем за других. Когда я забеременела, она меня не продала.

Уолли решил, что Джа не поняла вопроса – ведь раб не может ни выбирать хозяев, ни даже судить, кто из них лучше.

– Ты была очень добра ко мне. И мне понравилось… – Он хотел сказать «заниматься любовью», но надо было сказать «развлекаться», и это его остановило. – Та ночь, которую я провел с тобой, мне понравилась больше, чем любая другая ночь с женщиной. – Он чувствовал, что лицо горит. – Надеюсь, ты и в будущем разделишь со мной ложе.

– Конечно, господин.

А зачем еще она ему нужна? Какой у нее выбор?

Уолли все больше и больше чувствовал себя виноватым и начинал сердиться на себя. Вид этой шелковистой кожи, изгибы ее груди и бедер… Он подавил это чувство вины и решил говорить с Миром на его же языке.

Он задавал ей вопросы о родителях, близких друзьях, тех, кого она любила, но она только качала головой. Это хорошо. Он улыбнулся мягко, как только мог. – Значит, ты будешь моей рабыней. Я попытаюсь сделать так, чтобы ты была счастлива, Джа, потому что тогда ты и меня сделаешь счастливым. Вот твоя первая обязанность – сделать меня счастливым. А вторая – ухаживать за этим прекрасным малышом, чтобы он вырос большим и сильным, таким, какого ни один кузнец еще не видел. Но развлекаться ты будешь только со мной и ни с кем другим. Больше у тебя никого не будет.

Наконец хоть какой-то отклик. В ее взгляде вспыхнули и удивление, и радость.

– Спасибо, господин.

Теперь другая проблема.

– Через несколько дней я уезжаю.

Никакой реакции.

– Может быть, мы никогда не вернемся сюда.

То же самое.

– Вчера Нанджи стал моим подопечным, и я сделал ему подарок. А тебе что подарить? Что ты хочешь?

– Ничего, господин. – Ему показалось, что ее руки еще сильнее сжали малыша.

– Я обещаю тебе, – сказал он, – я обещаю, что никогда не отниму у тебя Виксини.

Все так патетически просто! Она скользнула на колени и поцеловала ему ногу. Рассердившись, он встал, поднял ее и увидел, что она плачет.

– Все-таки ты меня удивляешь, – сказал он, через силу улыбаясь.

– Удивляю, господин? – Она вытирала глаза.

– Да. Ты и в самом деле такая прекрасная, какой я тебя запомнил. Мне казалось, это невозможно. – Малыш уже играл на полу, и теперь Уолли мог обнять и поцеловать ее. Он хотел, чтобы это было всего лишь дружеским приветствием, но вот их языки встретились, руки соединились, он почувствовал под пальцами ее тело. Желание мгновенно пронзило его; он расцепил руки и отвернулся, пристыженный, пытаясь прийти в себя. Когда он опять взглянул на нее, она уже сняла свои лохмотья и сидела на кровати, ожидая его.

– Не сейчас, – сказал он хрипло. – Сначала надо посмотреть, можно ли в этом доме содержать рабыню, потом мы найдем какую-нибудь приличную одежду для тебя и для Виксини.

Виксини опять направился к двери. Уолли шагнул за ним, поднял и пощекотал. Виксини завизжал от восторга, и по груди Уолли потекло что-то теплое. Первая его мысль была об этих бесценных шелковых коврах. Он подставил свободную руку, чтобы уберечь резное дерево. Виксини хорошо поработал. Джа смотрела на него в ужасе, а Уолли громогласно хохотал. Виксини улыбнулся той же беззубой улыбкой, что и Хонакура.

Джа смотрела на Уолли глазами, полными отчаяния, это почему-то тоже его развеселило, и он засмеялся еще громче. Она оглядела комнату в поисках полотенца, но, не найдя ничего подходящего, схватила платье и принялась вытирать его грудь.

В этот момент вошли Нанджи и Конингу. Уолли пытался что-то сказать, показывая на малыша, который все еще сидел у него на руках, и на темное пятно на своей юбке, но у Нанджи было такое лицо, что он не смог вымолвить ни слова. Конингу никогда ничему не удивлялся, почтительность не позволяла ему смеяться над Седьмым, но и он отвернулся, чтобы поправить что-то на стене.

Нанджи привел почтенного вида служанку по имени Жану: она вела хозяйство в женских помещениях. Уолли очень удивился, когда узнал, что с Виксини проблем не будет.

– Так здесь и дети есть?

– О да, светлейший, – ответил Конингу. Женщины говорят, что в этом виноваты воины, но мне не приходилось слышать, чтобы у воина был ребенок. Я распоряжусь, чтобы вам принесли одежду и воды, светлейший.

– Жану, – сказал Уолли, – я послал за рабыней и обнаружил, что теперь у меня двое рабов. Видишь, сейчас они оба голые. Платье Джа не подходит даже для того, для чего она только что его использовала. Я хочу, чтобы ей подобрали что-нибудь подходящее. Что ты посоветуешь?

– Она для ночной работы, светлейший? – спросила Жану, рассматривая обнаженную Джа, как повар рассматривает кусок мяса, и не ожидая ответа на свой вопрос. Она бросила хмурый взгляд на ноги Джа, потом – на руки.

– Для ребенка – одеяло, пеленки и чепчик на плохую погоду. Для женщины – два платья, сандалии, ботинки для дождя и плащ. Ей понадобится, наверное, хотя бы один вечерний наряд и приличные туфли? С волосами ничего сделать нельзя, пока не отрастут, а вот пальцы и ногти на ногах… Посмотрим. Какие-нибудь духи, притирания, немного косметики, но ничего слишком изысканного.

Уолли посмотрел на Джа.

– Может быть, что-нибудь еще? Для начала этого хватит?

Она кивнула, глядя на него широко открытыми глазами.

– Очень хорошо, – согласился Уолли. – Я уверен, что Жану поможет тебе подобрать подходящую одежду. С оплатой решим потом.

Он улыбнулся, надеясь, что этим приободрит Джа, но девушка ушла, завернувшись в простыню, совершенно потрясенная.

Уолли чувствовал себя примерно так же. Его грызло подозрение, что он сам только что получил подарок, и совесть не давала ему покоя.

* * *

Когда Уолли уничтожил все последствия действий Виксини, Нанджи увидел во всем случившемся и смешную сторону.

– Смелый мальчик, – заметил он лукаво, – так обойтись с Седьмым! Уолли был полностью согласен с ним.

– Ну и денек сегодня, – сказал он. – А что мой камень? Понравился он этой грозной Кикарани?

– Исчез в мгновение ока, мой повелитель, – ответил Нанджи со смехом.

И ученик выдержал испытание: при попытке солгать по всему лицу Нанджи выступили бы предупредительные красные сигналю Впрочем, Уолли никогда не расскажет ему об этом экзамене.

– Кстати, – сказал он, – оружейник подтверждает твое предположение насчет меча – это седьмой меч Шиоксина.

Нанджи просиял.

– Жаль, что я не слышал окончания баллады, мой повелитель.

– Очевидно, на том она и кончалась. Шиоксин принес его Богине, и больше никто ничего не знает.

В отличие от Тарру Нанджи был склонен верить в чудеса.

– А сейчас Богиня отдала его Шонсу!

– Конечно, хотя я ошибочно полагал, что об этом говорить не стоит. Но вот что интересно: ты слышал эту историю около трех лет назад?

– Немного раньше, мой повелитель, – Нанджи робко улыбнулся.

Уолли смерил своего ученика долгим взглядом, потом сел на пол и положил рядом меч. Нанджи сразу же последовал его примеру и положил свой меч на меч Уолли. В таком положении обычно рассказывали сутры.

– Сколько сутр ты уже знаешь?

– Пятьсот семнадцать, мой повелитель. Последняя – «О поединках».

Такое совпадение!

– Мне повезло! Давай-ка послушаем. Восемьдесят четвертую, «Об обуви».

Они рассказывали по очереди. Сутры были для Уолли настоящим откровением; все они хранились в его памяти, но он никогда их не учил, и поэтому слышал их как будто в первый раз. Здесь всего хватало, и глупых стишков, и длинных списков. Одни покороче, другие подлиннее, они охватывали самые разные темы: воинское искусство, обряды, стратегию, профессиональную этику, тактику, анатомию, оказание первой помощи, даже правила личной гигиены. Большинство – скучные и банальные, но в некоторых сквозит какое-то варварское благородство, которое встречается в древних сказаниях у всех народов Земли. Некоторые – совершенно избитые, другие – непонятные и запутанные, как заповеди Дзена. Почти во всех содержится какой-нибудь постулат, потом история для примера и мораль. Как и говорил Хонакура, рассказики помогали запомнить сутру, но очень часто ассоциация идей была надуманной и плохо улавливалась.

Какую бы сутру они ни взяли, Нанджи дословно знал все, поэтому Уолли рассказал пятьсот восемнадцатую, «О заложниках». Нанджи тут же ее повторил. Уолли очень удивился. Он рассказал еще две, а потом заставил повторить «Заложников». Нанджи не сделал ни одной ошибки. Уолли знал, что в дописьменный период у людей может быть удивительно хорошая память, но Нанджи и тут казался настоящим феноменом. Хонакура был прав: это рука Богини.

Его подопечный сидел с довольным видом и, казалось, понимал, о чем думает повелитель.

– Ну что ж, молодец, – сказал Уолли. – Послушай-ка теперь пятьсот двадцать вторую, «Как кормить лошадей». – Это была самая длинная, скучная и плохо запоминающаяся из всех сутр. Уолли и сам пару раз запнулся. Нанджи не спускал взгляда с его губ. Потом он все повторил – без запинок.

Уолли Смита учили читать и писать. Но по стандартам Нанджи он был умственным калекой.

– Ты выиграл! – сказал Уолли, и Нанджи улыбнулся. – Если бы я прочитал их все подряд, все тысячу сто сорок четыре, ты бы запомнил? Нанджи попытался принять скромный вид.

– Наверное, нет, мой повелитель.

– Не лги, вассал! – Уолли засмеялся. – Наверное, да, и, наверное, ты прав, но у меня не хватит на это сил. Пойдем, займемся твоим мечом. Оружейная находилась далеко от храма, у самых ворот, чтобы шум не мешал священнодействиям жрецов. Атиналани, уже не в официальном платье, а в кожаном переднике, колотил по наковальне, а обливающийся потом раб раздувал мехи. Мастер сразу же прервал свою работу и повел гостей во внутреннее помещение, где на специальных стойках висели мечи и рапиры: их были сотни, гораздо больше, чем может понадобиться охране. Прикинув, сколько это может стоить, Уолли пришел в ужас, но, видимо, одним из благословений этого Мира было то, что экономистов тут не знали. Но с другой стороны, здесь во всем чувствовалось присутствие хозяина, и Уолли это нравилось.

Атиналани уже знал, какой меч ему принесли. Почтительность, которую он выказал его владельцу, была для Нанджи неожиданностью и польстила ему. На этой стороне Реки достойного покупателя не найдется, сказал оружейник, но, если доблестный ученик захочет продать его побыстрее, он готов предложить триста золотых, Нанджи сумел только открыть рот и выпалить «Решено!».

Это Уолли вполне устраивало – достаточно и одного дорогого меча. Он вынул один сапфир и попросил оружейника посоветовать, как обратить его в наличные. Атиналани был рад оказать услугу владельцу седьмого меча Шиоксина и сказал, что сам продаст камень в городе.

Новый меч выбирали долго, надо было учесть все – длину, вес, гибкость, лезвие, наклон, сталь. Нанджи смотрел на все широко открытыми глазами, жадно поглощая новую информацию. Уолли удивлялся, какие вещи всплывают на поверхность – еще два дня назад он ничего подобного не знал – Шонсу, конечно же, разбирался в теории не хуже, чем в практике. Радости Атиналани не было границ – он давно не встречал такого опытного и заинтересованного покупателя.

Потом Уолли немного отошел от темы. Сталь – не его специальность, но инженер-химик должен кое-что знать о поведении железа и углерода в кристаллических решетках, поэтому он стал рассуждать о ковке и закаливании. Лицо оружейника потемнело, он насторожился – воин нарушает границы, он говорит о том, что содержится в сутрах другого ремесла. Поэтому Уолли быстро отступил, и дружелюбная атмосфера опять восстановилась.

Наконец выбрали для Нанджи новый меч, он понравился всем, но Нанджи не хотел расставаться со своим старым. Уолли указал на его недостатки. Нанджи со всем соглашался, но под конец признался, что у него есть младший брат, которого он собирается записать в охрану, как только получит третий ранг и сможет иметь подопечного. Однако этого никогда не произойдет, если Тарру будет иметь к делу какое-либо отношение, но с другой стороны, Нанджи все равно не собирается здесь оставаться; Уолли это не касалось, и он решил оставить все как есть.

Теперь оставалось выбрать рапиры. Для тренировок воину необходимо оружие такого же веса и длины, как и его меч. Атиналани, предвидевший эту проблему, уже начал работать. Он очень точно запомнил, каков меч Шиоксина, и обещал, что рапира будет готова к заходу солнца. Как неофициальный банкир охраны, он ссудил обоих своих покупателей несколькими монетами, которые достал из кожаного мешка, что служил ему кассой.

Уолли чувствовал себя как турист, исследующий магазины в незнакомой стране; так оно, в сущности, и было. Он дал себе слово, что еще вернется сюда и поговорит с оружейником. Воины стояли в дверях, пока Атиналани наводил последний блеск на новый меч Нанджи – из его мастерской все должно выходить только в самом лучшем виде. Уолли решил, что обедать они будут там же, где и завтракали.

– Вот что, – сказал он, – пообедай со своими друзьями, а потом мы встретимся. Мне нужно поговорить с достопочтенным Тарру.

 

Глава 6

Со своим старым мечом на спине Нанджи быстро шел к казармам. Новый меч и рапира лежали в футляре, который был у него под мышкой. На ходу ученик обдумывал одну немаловажную проблему.

Новый меч должны вручить ему – кого же он попросит о такой услуге?

Это старинная традиция, хотя в сутрах и не говорится, что она обязательна. Как давным-давно объяснял ему Бриу, молодому человеку, чтобы стать воином, необходима помощь по крайней мере двоих: один станет его наставником, а другой вручит ему первый мы Но практика эта распространилась и на все мечи, даже те, что были куплены или добыты в бою; меч должен вручить кто-нибудь другой. Друг. Не наставник. Кто?

Конечно, можно попросить кого-нибудь из Вторых, например, Даракаджи или Фондиниджи, но сегодня за завтраком все они смотрели на него косо. Бриу пока молчит, но после утренней сцены в его душе несомненно остался неприятный осадок. И, разумеется, каждый воин смертельно завидует Нанджи: еще бы – такой замечательный наставник мало кому попадается. Если попросить Даракаджи, он может отказаться, Фондиниджи – тоже, а если откажется один, его примеру последуют и все остальные… И что тогда?

Вот так размышляя, Нанджи подошел к казармам как раз в тот момент, когда по ступеням спускались мастер Бриу и воин Ландиноро. Вот и ответ – Бриу по крайней мере не сможет назвать его трусом. Он поймет, что Нанджи хочет пойти на мировую. Нанджи сделал знак приветствия.

– Мастер, – начал он. Непривычно было не обращаться к Бриу «наставник», – я хотел бы попросить вас об одолжении.

Бриу окинул его холодным взглядом, посмотрел на меч, потом повернулся к Ландиноро.

– Наглости ему не занимать, – сказал он.

Третий, хмурясь, кивнул головой.

Бриу протянул руку, и Нанджи отдал ему свой меч. Ландиноро осмотрел его.

– Неплохая железка, – сказал Бриу. – Как думаешь, Лано, вручить Ржавому этот меч или проткнуть ему глотку?

Ландиноро усмехнулся.

– После сегодняшнего тебе следовало бы оседлать коня. Хотя, может, и стоит.

– Это купил тебе твой хозяин? – спросил он, взвешивая меч в руке.

– О-он отдал мне меч светлейшего Хардуджу, мастер, – сказал Нанджи, заикаясь. – А я его продал. – Наверное, этого говорить не стоило.

Его собеседники молча посмотрели друг на друга.

Бриу сурово взглянул на Нанджи.

– Да, странный у тебя наставник. Хотя тебе с ним неплохо, не правда ли, ученик?

– Да, мастер.

– Да, мастер, – передразнил его Четвертый. – А мне вот не очень хорошо. – Он все так же рассматривал меч, как будто размышляя. – Крепкая сталь, это точно. Никогда не видел, чтобы человек мог сам идти на Судилище после того, как толстяк отделает его палкой. И он ведь прыгнул головой вперед – знал ты об этом?

– Головой вперед? – переспросил Нанджи. – С Поляны Милосердия? – Это совершенно невероятно – но Шонсу весь невероятный.

– Я тоже никогда не видел такого, – согласился Бриу. – Он раскинул руки, как будто собирался взлететь, как птица. Мы стояли и смотрели, мы видели, как он вышел из воды. Да, нам всем это понравилось, но мы решили, что толстяк все равно с ним разделается. Потом мы пришли сюда, а тут все вверх дном – толстяк уже мертв, а этот маленький грозится открутить мне голову, говорит, что это я дал узнику меч и что сам он не смог бы дойти до Судилища.

– Он опять посмотрел на Нанджи сурово. – Ну а ты знаешь, откуда у него этот меч?

«Подопечный не будет обсуждать своего наставника…» Нанджи весь покрылся потом.

– Об этом мече ходят странные слухи, – продолжал Бриу, не дождавшись ответа. – Ты веришь в легенду о Шиоксине, ученик?

– Да, мастер, – ответил Нанджи, немного подумав. Бриу скорчил гримасу.

– А потом я узнал, что один из моих подопечных. – Он замолчал, а потом саркастически добавил: – не получил необходимых сведений относительно третьей клятвы.

Нанджи не сказал ничего.

– У тебя, конечно, не было выбора. Но и мне ты задал работу! А потом он еще обвиняет меня в трусости! В трусости! Много ли надо Седьмому мужества, чтобы разделать Четвертого? А я уже считал себя мертвецом, когда вызвал его.

Шонсу не убивает, если в этом нет необходимости – но этого Нанджи тоже не может сказать.

Бриу взглянул на своего товарища и пожал плечами.

Потом он развернулся к Нанджи.

– Ты бы принял мой вызов, да? – спросил он.

Ландиноро хлопнул Бриу по плечу.

– Я передам, что ты сейчас подойдешь, – сказал он. Бросив в сторону Нанджи загадочный взгляд, он тактично удалился. Нанджи почувствовал острое желание отправиться следом, даже если придется расстаться со своим новым мечом.

– Ну! – продолжал настаивать Бриу. – Ты бы не сдался так просто?

Нанджи смущенно поежился.

– Я попросил бы отсрочки, мастер. Вы ведь согласились бы, да?

– На три дня? – фыркнул Бриу. – Ты что же, думаешь, что этот твой волшебник сможет за три дня сделать из тебя воина? – Он с сожалением покачал головой. – Я пробовал научить тебя правильно двигаться, но ничего не помогло.

Нанджи опять поежился.

– Если бы я сдался, вы бы потребовали церемонии унижения?

– Ну и что? Меч можно найти новый, а волосы отрастут.

Нанджи молчал. Он скорее бы умер, да, умер, чем пошел бы на такое.

Бриу пожал плечами, потом поднял меч, чтобы осмотреть лезвие.

– Всем известно, почему именно Ржавый побежал к воде. Не Фондиниджи и не Ушастый, а именно Ржавый.

– Но ведь когда работает Отряд Смерти, вы всегда ставите меня на страже около заводи, возразил Нанджи.

Бриу сурово посмотрел на него.

– Тебе не нравится швырять камни, да, ученик? Всем известно, почему ты всегда оставался у заводи, – ты не хотел ничего об этом знать. А я только смеялся, да помогут мне боги.

Нанджи видел такое только однажды. От серебра, которое ему потом предложили, он отказался, и с тех пор все переменилось.

– Ну и кого первым? – резко спросил Бриу.

– М-мастер… – пробормотал Нанджи, ничего не понимая.

– Кого первым? У тебя же теперь есть свой в голубой юбке, разве не так? Ученик, охрана хотела бы знать заранее – кого именно Ржавый заложит первым?

Каким же он был дураком, попросив Бриу вручить ему меч! Ни Даракаджи, ни Фондиниджи не могли сказать ничего более отвратительного, чем это. Он сказал Шонсу, что Бриу – человек чести, но рассказывать об этом Бриу нельзя, потому что все происходящее между подопечным и наставником должно оставаться тайной для остальных.

– Чего вы хотите от меня, мастер? Чтобы я обвинил всю охрану? И вы думаете, он мне поверит? Я не видел ничего предосудительного! Я не был свидетелем ничему! Это все вина толстяка. Все остальные только выполняли приказы Мы все – люди чести, когда есть такая возможность.

Бриу смотрел на него холодно.

– Некоторые. Мы все брали деньги, все, кроме тебя, ученик.

– Я думаю, что его это вовсе не интересует! – воскликнул Нанджи.

– Значит, он не будет правителем? – его собеседник прищурил глаза. Он что, уезжает?

Нанджи хотелось куда-нибудь убежать. Куда-нибудь подальше. Можно и в тюрьму.

– Так ты добился своего, да? – спросил Бриу, помолчав. – Ты станешь свободным воином?

– Мастер… Сто семьдесят пятая сутра!

Бриу вздохнул.

– Да, ты не должен говорить о Шонсу. Давай поговорим о тебе. Ты ведь был его секундантом, когда его вызвал маленький? Почему ты разрешил ему сдаться?

Потому что Шонсу подал ему знак, он кивнул. Кивок – это тоже приказ наставника? Можно ли о нем говорить? Нанджи вспотел еще больше.

– Если бы мой господин хотел его крови, он покончил бы с ним одним ударом, – сказал он наконец.

– Согласен. Но секунданты – люди осторожные. Ты гордишься, что принял правильное решение?

Нанджи молча кивнул. Этого хотел Шонсу.

Бриу нахмурился, потом пожал плечами.

– Что ж, я все еще не решил, что делать с этой железкой.

Нанджи смотрел на него с надеждой.

– Открой пошире рот, Ржавый, – сказал Бриу. Нанджи с облегчением улыбнулся.

В дверях показались несколько воинов. Нанджи подумал, что Бриу подождет, пока они уйдут, но он не стал ждать. Он опустился на одно колено, протянул Нанджи меч и сказал:

– Живи им. Владей им Ей во благо. Умри с ним в руках.

С благоговением Нанджи взялся за эфес и произнес: – Он станет моей честью и гордостью.

Бриу поднялся, не обращая внимания на удивленные взгляды тех, кто проходил мимо.

– Благодарю вас, мастер, – сказал Нанджи.

– Счастливо, Нанджи, – ответил Бриу. – Может быть, ты этого заслуживаешь.

– Спасибо, мастер, – опять повторил Нанджи.

– Он тебе пригодится.

– Да?

Бриу как-то странно на него посмотрел, а потом тихо сказал:

– Сто семьдесят пятая! – Он повернулся и пошел прочь.

Мастер Бриу был подопечным господина Трасингджи.

 

Глава 7

Знамена в большой столовой лениво повисли, как будто их сморила полуденная жара. Уолли вошел, сильно, но нарочито прихрамывая: ноги его выздоравливали очень быстро. Тарру здесь не появлялся. В столовой было около десяти человек, они ели стоя, видимо, обед – не официальная церемония. Он направился к столу, за которым сидели трое Пятых. Увидев его, они вскочили, торопясь принесли ему свои приветствия; когда все было закончено, Уолли сел спиной к присутствующим, чтобы показать, как он доверяет им, хотя это было далеко не так.

Достопочтенного Тарру вызвали на собрание священных старцев. Поэтому Пятые решили, что светлейший Шонсу не станет их новым начальником. Они успокоились и вели себя почти дружелюбно.

– Я думаю, ему предложат стать правителем, – небрежно заметил Уолли, – по крайней мере временно. – Он взял булочку, немного мягкого желтого сыра, слуга принес ему кружку слабого пива. Улыбнувшись, глядя на свою вежливо молчавшую, но явно заинтересованную аудиторию. Уолли продолжил: – Сегодня утром я отказался от этого места. У меня есть другой приказ.

– Приказ? – в ужасе повторили сразу двое.

И вот Уолли с набитым ртом вкратце рассказал им свою историю. Не помешает создать вокруг себя некоторую божественную дымку. Он не мог понять, насколько они ему верят.

Потом один из них ушел, пришел другой. Тот, который уходил, по пути перекинулся парой слов с Четвертыми. Этот рассказ очень скоро узнают все. Вернулся Тарру, его сопровождал Трасингджи пятого ранга, этот огромный темноволосый толстяк был, похоже, ближайшим другом достопочтенного. У него были удивительно белые брови, а на макушке лысина.

Цветущий от удовольствия Тарру принимал поздравления. Конечно, это всего лишь временное назначение, до тех пор, пока не найдут Седьмого… Если только Седьмой сможет сюда добраться, подумал Уолли.

Он медленно ел свой обед, поджидая Нанджи и желая не упустить момент, когда Тарру останется один. Но ждать ему не пришлось. Едва закончив свои уверения в том, что светлейший и его вассал – самые дорогие гости в казармах и могут оставаться здесь сколько пожелают, Тарру вдруг перегнулся через стол, протянул Уолли руку и разжал ладонь, на его ладони лежал камень – по весу вроде бы тот же, но Уолли положил его в другой карман, чтобы проверить, не уменьшился ли он в размерах.

– Вам угодно что-нибудь еще, светлейший? спросил новый правитель немного недовольным тоном. – Как мы можем сделать ваше пребывание здесь более приятным?

Время расплаты… но Тарру выбрал это большое скопление народа, чтобы не поздравлять гостя с тем, что он не ошибся в честности Нанджи.

– Только одно, – сказал Уолли и, решив доставить себе удовольствие, окинул взглядом явно озадаченные лица. – Как все вы, конечно, знаете, совсем недавно я провел пару ночей в менее благоприятных условиях.

Все беспокойно нахмурились. Джентльмены о таких вещах не говорят.

– Узников приковывают за обе лодыжки, – продолжал Уолли. – Через несколько часов боль становится просто невыносимой. Это какое-то нововведение, или так было всегда?

Тарру ожидал чего угодно, но только не разговоров о тюрьме.

– Насколько я помню, так было всегда, – сказал он, не спуская с Уолли глаз.

– Значит, если сейчас кое-что изменить, это останется на многие годы?

А некоторых из заключенных признают невиновными. Если одну ногу освободить, это даст гораздо больше свободы движения. Неужели Богине угодны такие муки? Разве это справедливо?

Воины удивленно переглядывались – нечего сказать, странная мысль!

Кому до этого дело?

– Если к камню подобраться достаточно близко, то его можно поднять, – возразил Тарру, нахмурившись.

– Сомневаюсь, – ответил Уолли. – С одного конца его поднимают двое рабов. Давайте пойдем туда, и я сам попробую? Если и я не смогу, то уже мало кто сможет. Эти глыбы очень гладкие и скользкие.

Тарру, кажется, что-то решил.

– Вы это очень верно подметили, светлейший! На своем новом посту я непременно этим займусь и, если успею, я прикажу сделать в тюрьме новую крышу. Теперешнее положение, несомненно, не воздает чести Богине.

Какую щедрость проявил побежденный! Но вскоре Уолли понял, что этот проигрыш самому Тарру не будет стоить ничего.

Тарру не переставал время от времени бросать взгляды на меч Уолли.

Люди заканчивали обед, вставали и уходили, и вот остались только Трасингджи и Тарру. Потом появился Нанджи. Он обошел вокруг стола, чтобы удостовериться, что Уолли его увидел и знает, что он вернулся, или, может быть, просто для того, чтобы все на него посмотрели. Складки на его желтой юбке из отличного полотна казались такими же острыми, как и его меч. На нем были замшевые ботинки цвета масла, а украшенные тиснением ремни просто светились. У самого эфеса его нового меча мерцал серебряный зажим для волос. Он тяжело дышал, как будто прибежал сюда бегом.

Тарру и Трасингджи взглянули друг на друга. Они стали избегать взгляда светлейшего Шонсу… Этого следовало ожидать. Находясь в обществе, Седьмой должен сохранять достоинство, и Уолли покраснел, сдерживая распирающий его смех.

Площадка для тренировок представляла собой большой двор, огороженный стеной только с одной стороны; венчало площадку некоторое подобие крыши, однако ветер здесь гулял вполне свободно. На стене висели несколько зеркал во весь роет и вешалки для масок и рапир; была еще небольшая галерея для зрителей. Здесь Уолли и остановился на минуту, намереваясь все осмотреть. Нанджи пританцовывал от нетерпения, ему хотелось поскорее приступить к первому уроку, который проведет этот непревзойденный воин.

Послеполуденное солнце просто бушевало. Задыхаясь от жары, на площадке парадов собирались воины, они стояли небольшими группами и вяло переговаривались. Уолли смотрел, какого цвета у них юбки и – если можно было увидеть – какие у них ботинки. То же самое он делал и выходя из столовой, так как теперешнее великолепие Нанджи еще больше подчеркивало его прежнюю нищету. Уолли хотелось знать, много ли здесь бедных воинов. Он не нашел ни одного. Возможно, Нанджи весь свой заработок отдавал родителям. Возможно, он все тратил на женщин.

Или, может быть, он – единственный честный человек во всей охране?

Вот их заметили. Через несколько мгновений все натянули маски и встали парами, наклоняясь вперед и назад, поднимая тучи пыли и с энтузиазмом стуча рапирами.

– Кажется, мы вдохновили их к действиям, – заметил Уолли с сарказмом.

– Прошел слух, что вы уезжаете, светлейший. Воины показывают, на что они способны.

– Ну да! – Уолли стал внимательно присматриваться ко всем движениям глазами Шонсу. – Что-то я не пойму – здесь все так дерутся, или это дополнительные тренировки для отстающих?

Нанджи удивился.

– Так дерутся все, мой повелитель. – Он стал показывать то на одного, то на другого, предсказывая, кто сможет на днях повыситься в ранге, а кто не выдержит испытания.

– Помни, что ты не должен повторять того, что я тебе говорю, – сказал Уолли, подумав. – Мое мнение вот какое. Жирные утки на птичьем дворе – и те движутся более ловко, чем эти остолопы.

– Мой повелитель!

– Да, да! – уверил его Уолли. – Здесь нет ни одного Третьего, который бы дрался, как подобает Третьему, и ни одного Четвертого, который бы дрался, как Четвертый. Я бы их всех понизил по крайней мере на один ранг! Нанджи, кажется, встревожился, но ничего не сказал.

Похоже, что мало кто из этих воинов когда-либо участвовал в настоящем бою. Они перегоняли узников, запугивали паломников, и кроме этого никаких подвигов за ними не числилось. Глядя на них, казалось, что они ни разу не получали хорошего урока. Но ведь Тарру – опытный воин, неужели ему это все равно?

– Сколько в охране Вторых? – неожиданно спросил Уолли, не спуская недоверчивого взгляда с этого сборища неумех.

– Не считая меня, двенадцать, мой повелитель.

– И сколько из них сильнее тебя?

– Двое, может быть, трое, – ответил Нанджи смущенно.

Уолли обернулся к нему. Нанджи покраснел.

– А ты скольких побьешь?

– Троих, – пробормотал Нанджи.

– Что? Так не может быть!

– Бриу говорит, что у меня очень хорошая защита, мой повелитель. Меня трудно ударить.

Уолли нахмурился. Или его подводит опытность Шонсу, или здесь что-то не так. Но вдруг на дальнем конце двора он заметил нечто странное и на время забыл о проблемах Нанджи. Это было какое-то массивное сооружение из балок и перекладин, и ни он, ни Шонсу не знали, что это такое. Рядом в бочке стояли длинные палки, похожие на бильярдные кии.

– Это что за чертовщина? – спросил он, не в состоянии поверить в зарождающуюся догадку.

– Место для порок, мой повелитель.

Уолли резко развернулся и стал смотреть на своего вассала.

– И кого здесь порют?

– В основном рабов, – Нанджи пожал плечами. – А некоторые наставники – и своих подопечных.

– И они хотят, чтобы из тех, кого порют, как рабов, получились воины?

– Уолли опять посмотрел на место для порок, а потом на воинов. – Пошли-ка отсюда, – сказал он. – А то мой обед выйдет обратно.

* * *

В мрачном молчании Нанджи последовал за своим повелителем в их королевские апартаменты: он решил, что на сегодня урок отменен. Они прошли через переднюю.

– Закрой дверь, – сказал Уолли, не останавливаясь, и вошел в большую комнату.

– К бою! – воскликнул он, резко разворачиваясь и выхватывая меч. Нанджи отпрыгнул и тоже вынул свой меч.

– Эй! Неплохо! – одобрил Уолли. – К тому же с новым мечом! – Он рассмеялся, увидев, как забеспокоился Нанджи. – Не бойся! Ты что, думал, что я собираюсь биться боевым оружием? Я проверял, какая у тебя реакция. Оказывается, гораздо лучше, чем у Бриу. Гораздо лучше! Ну да, ведь ты моложе.

Нанджи сиял – уже давно его не хвалили: из тринадцати он был третьим с конца.

Гостиная была почти столь же обширна, как и площадка для тренировок, а кроме того, здесь прохладнее и нет посторонних. Уолли аккуратно положил седьмой меч на лакированный столик, подвинул табуретку к вышитому шелком креслу. С довольным вздохом он сел и поднял ноги кверху. Нанджи опять улыбался, все еще не выпуская из рук меч.

– Нет, рапиры не нужны, – сказал Уолли. – Тебе все равно надо привыкать к этому мечу. Ну-ка, четвертая позиция. Сделай выпад.

Нанджи подчинился. Некоторое время оба молчали.

– Ужасно, – сказал наконец наставник. – Нога смотрит внутрь, большой палец – наружу, запястье расслаблено, а локоть… О боги! Так нападает дождевой червяк, – он показал на зеркало. – Попробуй теперь тут. Ну – как тебя учили? У тебя же изумительная память!

Нанджи сделал выпад перед зеркалом, потом правильно поставил ногу, повернул руку, опять проделал все движения и в тревоге повернул голову.

– Ты убит, ученик, – спокойно сказал Уолли. – Там в оружейной уже продают твой меч. Жаль, хороший был малыш.

Нанджи сделал с десяток выпадов и каждый раз неправильно. Уолли приказал ему сосредоточиться на запястье, но ведь надо думать и о том, как правильно поставить ногу, а стоит подумать об этом, и рука опять начинает дрожать. За полчаса он не продвинулся ни на шаг. Уолли и Шонсу были совершенно озадачены. Уолли встал и сжал левую руку Нанджи.

– Я помогу, – сказал он. – Теперь попробуй очень, очень медленно.

Как в замедленном кино, Нанджи повернул руку, поднял правую ногу, дюйм за дюймом преодолел все движения выпада. Уолли не отпускал его до тех пор, пока правая нога опять не стала на место. То и дело поправляясь, Нанджи удалось продемонстрировать что-то похожее на выпад. Они повторяли так несколько раз, но едва только Нанджи начинал двигаться чуть быстрее, как все шло насмарку.

– Все твоя чертова память! – бушевал Уолли. – Неужели не можешь забыть?

Было ясно, что забыть он не мог, хотя совсем выдохся от усталости и отчаяния. Дурные привычки впитались в его память, как сутры. Они попробовали с левой руки, но ничего не получилось, и пришлось от этой идеи отказаться.

Они пробовали с рапирой. Они пробовали со старым мечом. Они пробовали с закрытыми глазами. Если бы горе Нанджи не было таким неподдельным, Уолли решил бы, что он притворяется и делает все это специально.

– Ну что же, давай тогда посмотрим на твою хваленую защиту, – сказал Уолли со вздохом. Из тяжелого, обшитого железом ящика они достали рапиры и маски.

Защита у Нанджи была великолепна и совершенно не соответствовала его нападению.

Уолли стянул маску, опустился в кресло и сложил на груди руки. Нанджи стоял перед ним в полном отчаянии.

– Ничего не понимаю, – сказал Уолли. – У тебя отличный рефлекс, твоя защита – на голову выше, чем у любого Второго, которых мы только что видели. Я полагаю, это уровень по крайней мере Третьего. У тебя хорошая координация движений, потому что каждый раз ты делаешь одни и те же ошибки. У тебя не получается только выпад – а это половина всего воинского искусства. У тебя мозговая блокировка.

Но вместо «мозговой блокировки» получилось «проклятие», и Нанджи выпучил глаза. Уолли невесело рассмеялся и предложил послать за Святыми Матерями.

Потом он указал на обтянутый ситцем стул и сказал:

– Сядь и отдохни минуту, я должен все обдумать.

Нанджи сел. Он просто провалился в мягкое сиденье, но совсем не расслабился. Уолли взял седьмой меч и сделал вид, что внимательно его рассматривает.

– Тебя удивила цена твоего меча? – спросил он тихим голосом. – Как ты думаешь, какова цена этого?

– Не знаю, мой повелитель, – еле слышно пробормотал Нанджи.

– Священный Хонакура говорит, что такой меч не имеет цены. Судя по его словам, за него дадут все, что попросишь, сколько можешь унести. А я слышал, что у переправы хозяйничают разбойники.

Уолли не спускал взгляда с клинка.

– Да, мой повелитель, – сказал Нанджи какое-то время спуск Теперь его голос звучал более заинтересованно.

– Меня беспокоит наше путешествие, – продолжал Уолли, по-прежнему обращаясь к мечу. – Нас трое – ты, я и Джа. Мне придется попросить достопочтенного Тарру дать нам охрану.

Хотелось бы ему сейчас взглянуть на своего вассала, увидеть, какие чувства проносятся по его лицу. Удивление? Беспокойство? Стыд? Сообразит ли Нанджи, что Седьмой не должен быть столь наивным? Ответ последовал чуть быстрее, чем Уолли того ожидал.

– Ведь я поклялся умереть рядом с вами, мой повелитель.

Теперь Уолли мог поднять голову и улыбнуться. На лице Нанджи застыло удивление и печальное смущение.

– Как ты думаешь, кого он выберет?

– Не знаю, мой повелитель. Мне они не доверяли.

– Боюсь, что это говорит в твою пользу. Но я-то точно не доверяю достопочтенному Тарру. Есть здесь какой-нибудь другой путь?

– Нет, мой повелитель.

– А что будет, если мы переплывем Реку? – Уолли махнул рукой в сторону храма.

– Переплывем Реку? – в ужасе повторил Нанджи.

– Ну да, если получится, – ответил Уолли, слегка озадаченный. Река это Богиня, может быть, есть какие-то табу? Да, случаются водовороты, и ширина здесь немалая, но трое сильных молодых людей вполне могут перебраться на другой берег, даже с ребенком. – А что на том берегу?

– Там только лес, мой повелитель. И утес…

Да, утес – это плохо. Ну что ж, он сам разведает путь.

– А если мы сами выберем себе охрану? Кого бы ты взял? Я знаю, ты скажешь, что все здесь – люди чести, но все же кто из них самый честный?

– Я не знаю, мой повелитель! – Нанджи пытался уйти от ответа. – Я старался ничего не знать об их делах! – Не везет ему сегодня – сначала такое позорное фехтование, теперь – вот это; но Уолли не мог позволить себе быть милосердным.

Скосив глаза на клинок, он размышлял. Проблема Нанджи в том, что он очень честный. Будь в его душе чуть-чуть обычной человеческой греховности, и Уолли без труда разглядел бы, куда тянутся нити, управляющие местными марионетками.

– А если выбрать кого-то одного и попросить, чтобы он организовал для нас охрану? Кого тогда?

– Бриу, – сказал Нанджи и покраснел, встретив удивленный взгляд. – Он сегодня вручил мне мой меч, повелитель.

– Надо же! – удивился Уолли. – Неплохо. Ты молодец, что попросил! Что ж, особой любви к нему у меня нет, но я думаю, попробовать можно.

Нанджи опять поежился.

– Его наставник – господин Трасингджи, мой повелитель.

Это было самое большое обвинение, или предостережение, на которое Нанджи способен. Даже на Бриу нельзя полагаться.

– Я этого не знал, – простонал Уолли. – Как же нам выбраться? Нанджи, мне нужен твой совет. Помнишь, что сказал Фарранулу?

Нанджи усмехнулся.

О БЕГСТВЕ

Суть

Если это не противоречит законам чести, мудрый воин всегда сам выбирает поле боя. Один ли он, с войском ли, но он всегда знает по крайней мере два пути отступления, и в большинстве случаев у него заранее готово место, где можно укрыться.

Пример

Когда жена Фарранулу стала жаловаться, что в спальне холодно, потому что открыто окно, он объяснил, что если его не будет с ней в постели, ей будет еще холоднее.

Сентенция

Когда Смерть приближается, мудрые уходят.

– Мы могли бы как-нибудь потихоньку выйти и запрячь мулов, – предложил Нанджи; придумать какой-нибудь окольный путь он не мог. – Ворота охраняют, – ответил Уолли. – Выйдет специальный приказ, и Тарру сразу же узнает о нашем бегстве. За нами будет погоня, а может быть, они пошлют вперед предупреждение. А что, если у них уже готова засада? Ты видел, как достопочтенный смотрит на мой меч? А другие ворота есть? – спросил Уолли через некоторое время. – Можно как-нибудь обойти стены?

– Ворота только одни, – хмуро ответил Нанджи. – Стены уходят в Реку.

И опять это непонятное нежелание заходить в воду! Запрет, должно быть, очень сильный, но ведь у них есть лодки. На Земле есть религии, которые запрещают входить в храм в обуви; верования не нуждаются в логике. Нанджи изо всех сил хмурил брови, но ничего толкового придумать так и не смог. Хитрость явно не была его стихией.

У Уолли был один смутный план, о котором он пока молчал. Если удастся поговорить с Тарру с глазу на глаз, то его, подобно Нанджи, можно заставить принести клятву крови. В том, кто из них лучший воин, сомневаться не приходится. Потом правитель вызвал бы по одному всех своих подопечных, и они принесли бы ту же клятву. Теоретически он мог бы сделать своими вассалами всю охрану, сверху донизу. Обманщики так и останутся обманщиками, им доверять нельзя, но честные люди сдержат свою клятву, а их, конечно же, большинство? Уязвимой стороной в этом плане было то, что Уолли – гость Тарру, и обнажить меч значило бы нарушить закон. Нанджи сгорел бы со стыда, узнай он, что его герой только подумал о таком.

– Лошади, – сказал Нанджи. – Их в долине около десяти, и все они принадлежат охране. – Он с надеждой взглянул на своего повелителя.

– Превосходно! – воскликнул Уолли. – Черт возьми, превосходно!

Нанджи пытался не показывать своей радости.

– Рассказывай дальше, – попросил Уолли.

Но рассказывать было почти нечего. Дорога так круто поднималась в гору, что торговцы везли свои товары на тележках, запряженных быками, а люди ездили на мулах. Лошадей содержали, чтобы поддерживать связь с переправой, где обычно стоял пикет, состоящий из трех воинов и жреца. Конюшня находилась недалеко от ворот. Ее тоже охраняли трое.

– Завтра можно распланировать все точнее, мой повелитель, – сказал в заключение Нанджи.

– Вряд ли! – заявил Уолли. – Я туда не пойду; это заметят сразу же. Лошадей можно украсть. Это будет преступлением, но не нарушением закона, и никто и не усомнится в том, что Седьмой имеет право взять все, что пожелает. Официально лошади принадлежат самому храму, так что, возможно, ему удастся договориться с Хонакурой и купить их заранее. Но охрана…

– Кажется, вассал, ты нашел ответ, – сказал Уолли. – Значит, будем конокрадами. Но только вряд ли мне удастся в одиночку справиться с тремя, а убивать я не хочу. Их надо связать, и для этого мне нужен хороший воин. Нанджи опять показалось, что он летит в пропасть.

– Так что придется тебе потренироваться, – заключил Уолли. – Ты нужен мне. Ты нужен мечу. Ты нужен Богине, Нанджи, – Уолли показал на зеркало. – Сто выпадов с правильно поставленной ногой. Потом займемся остальным. Теперь, когда у него есть деньги, надо кое-что сделать. Но ноги его болели, а к тому же следовало подчеркнуть, что ходит он еще плохо, и поэтому Уолли потянул за веревку звонка. Он величественно уселся в своем кресле, как и полагается высокому гостю, и разрешил здешним прихлебателям бегать вокруг него весь остаток дня. Нанджи тем временем сновал перед зеркалом. Пришел портной с образцами тканей и снял с него мерки. Сапожник вырезал из кожи след его ступни, хотя ему придется учесть, что, когда спадет опухоль, нога уменьшится. В течение последних двух месяцев Шонсу занимался чем угодно, но только не волосами, поэтому их новый владелец позвал парикмахера. Надо было сделать подарок Конингу, а также Жану, потому что она могла превратить жизнь Джа в сплошной ад. Пришел целитель, племянник Хонакуры, он сменил повязки и пробормотал над ногами Уолли молитвы.

Уолли приказал, чтобы на закате к нему прислали его рабыню и подали ужин в комнату. Это было нарушением тех предосторожностей, о которых он говорил Хонакуре, но ради первой ночи с Джа он пошел на риск быть отравленным. Ему хотелось воссоздать тот необычный обед при свечах, даже если его теперешние апартаменты в сотни раз больше, чем хижина паломников. Хороший ужин, задушевная беседа, во время которой они будут строить планы и выяснят, что же соединяет две нити их – столь непохожих друг на друга – судеб. А потом – потом много любви по высшему классу!

День догорал. Принесли горячую воду, и Уолли принял ванну, на этот раз без помощников. Нанджи продолжал делать выпад за выпадом.

Его вассал совершенно обессилел, но так ничего и не добился. Наконец, когда солнце уже садилось, Уолли разрешил ему остановиться. Готовый расплакаться, Нанджи упал на стул как скомканная рубашка.

– У тебя, кажется, есть семья в городе? – спросил Уолли.

Нанджи покраснел, сел прямо и подтянулся.

– Да, мой повелитель, – сказал он, четко выговаривая слова.

Что же услышал он от Уолли?

– Может быть, ты захочешь навестить их сегодня? Я собираюсь показать свое воинское искусство моей рабыне, и ты мне пока не нужен.

– Спасибо, мой повелитель! – Такое соображение Нанджи весьма удивило. – Я думаю, тебе будет о чем рассказать им, – сказал Уолли. Нанджи улыбнулся. – И, пожалуй, предупреди их, что скоро уезжаешь.

Но когда? И как?