Тайна школы Блэквуд

Дункан Лоис

Кит Горди поступает в закрытую школу под названием Блэквуд, в которой учатся всего четыре девушки… Что их объединяет? И какие тайны скрывает это жуткое здание, которое раньше принадлежало странному чудаку, чья семья погибла в пожаре?

* * *

Глава первая

Они выехали ранним утром, и последние два часа, после того как машина свернула с шоссе на петлявшую среди холмов дорогу, Кит спала. Точнее, дремала, невольно замечая повороты, ласковое тепло сентябрьского солнца, косые лучи которого пробирались через окно, чтобы погладить ее по волосам, и голоса тех, кто ехал спереди, – мамин, высокий и жизнерадостный, и Дэна, низкий и спокойный.

Кит упорно держала глаза закрытыми и прижималась затылком к подголовнику – так она могла не вступать в диалог. «Я не буду с ними разговаривать, – думала девушка. – Мне нечего им сказать».

Но когда машина остановилась, Кит все-таки не удержалась и «проснулась». Мама как раз обернулась назад.

– Привет, засоня, – ласково сказала миссис Ролланд. – Ты столько всего пропустила! Мы видели стадо коров, а потом ехали вдоль реки. Тут удивительно живописная местность! Как будто из книжки с картинками.

– В самом деле? – равнодушно отозвалась Кит. Она выпрямилась и посмотрела в окно. – Мы заправиться остановились?

– Заправиться и узнать, где мы, – ответил Дэн Ролланд. – Если верить карте, мы уже в Блэквуде, хотя указателя я не заметил. Школа должна быть совсем близко. Мадам Дюре пишет, что она всего в десяти милях от деревни.

На маленькой заправочной станции была только одна колонка, а через открытую дверь было прекрасно видно единственного служащего, который сидел, закинув ноги на кассу, и читал журнал. Кит окинула взглядом узкую улицу, вдоль которой выстроились магазины: бакалея, аптека, хозяйственный и даже магазин подарков с рекламой модных товаров на витрине.

– Какая глушь, – буркнула она. – Тут даже кинотеатра нет.

– А мне кажется, здесь мило, – примирительно сказала миссис Ролланд. – Я выросла в маленьком городе, там было замечательно. Тихо, спокойно, никто никуда не торопится, все друг друга знают. Я и не думала, что такие места еще существуют.

– Если хочешь, можем переехать в небольшой городок, когда вернемся из Европы, – сказал Дэн до того приторно, что живо напомнил Кит ведущих воскресных телешоу. Но маме определенно понравилось: она улыбнулась и наклонила голову, отчего сделалась похожей на кокетливую девчушку, несмотря на морщинки в уголках глаз и проблески седины в темных волосах.

– Правда? – спросила она. – Но, Дэн, твоя работа…

– В маленьких городах тоже нужны юристы. Или я могу вовсе оставить практику и открыть кинотеатр в Блэквуде.

Они рассмеялись, и Кит отвернулась.

– Какая глушь, – буркнула она снова. – И торчать тут целый год! Я не выдержу…

– Я бы на твоем месте не беспокоился, – услышал ее Дэн. Вся приторность из его голоса сразу улетучилась. – Сомневаюсь, что ты сможешь часто бывать в деревне, ты почти все время будешь проводить в школе.

Он нажал на гудок, и служащий бензоколонки наконец оторвался от журнала. Положив его на прилавок, он потянулся, зевнул и вперевалочку пошел к машине.

– Хотите заправиться, мистер? Так могли бы сами вставить пистолет и потом заплатить на кассе, – лениво сказал он.

– Мне нужен не только бензин, – отозвался Дэн. – Не подскажете, где находится Блэквудская школа для девочек? Мы никак не можем найти дорогу.

– Школа для девочек? – недоуменно посмотрел на него служащий.

– Школа мадам Дюре. В почтовом адресе указана деревня Блэквуд, но сама школа располагается где-то поблизости. В особняке, который раньше принадлежал некому Брюэру.

– А, дом Брюэра! – просиял служащий. – Как же, знаю, знаю, – закивал он. – Слышал, что его купила какая-то женщина. Летом она наняла ребят в городе, чтобы привести дом в порядок. Крышу починить, в саду убраться… Натали, дочка Боба Каллера, вроде бы работает у нее на кухне.

– Так вы можете сказать, как туда доехать? – терпеливо напомнил о своем вопросе Дэн.

– Да это просто! – махнул рукой мужчина. – Езжайте напрямую через город, а как начнутся холмы – сверните налево, там будет частная дорога.

Мужчина поплелся обратно к кассе и своему журналу, а Кит откинулась на сиденье и тяжело вздохнула.

– Милая, ну пожалуйста, – встревоженно посмотрела на нее мама. – Дай этой школе шанс. Ты же помнишь чудесный дом в буклете, пруд и лес вокруг. А мадам Дюре? Она показалась мне очень приятной женщиной при нашей встрече весной. Ты же так обрадовалась, когда мы предложили тебе здесь учиться.

– Я думала, что Трейси тоже поедет, – ответила Кит. – Не понимаю, почему вы с Дэном не хотите взять меня в Европу. Со мной не будет проблем! Мне уже шестнадцать, я могу сама о себе позаботиться.

– Довольно, Кит, – отрезал Дэн. – Мы уже об этом говорили. Я понимаю, из-за того, что вы с мамой жили вдвоем, она относилась к тебе скорее как к равной, чем как к ребенку. Ты сильная, независимая и привыкла сама все решать. Но в медовый месяц ты с нами не поедешь!

– Но я не… – начала было Кит, но Дэн ее перебил:

– Я сказал: довольно. Ты расстраиваешь свою мать.

Он вышел из машины, залил полный бак и отправился расплачиваться в кассу. Кит с мамой молча ждали, когда он вернется. Наконец Дэн завел двигатель, и они поехали – мимо витрин, мимо маленьких белых домов, по мосту через узкую мелкую речку, которая закручивалась водоворотами между больших серых камней. Когда деревня осталась позади, дорога пошла в гору, а лес подступил к самой обочине. Густой, дремучий, пахнущий ушедшим летом, он скрещивал ветви над проселком. «Деревья похожи на стражников, – подумала Кит. – Которые охраняют что-то в лесу».

Она выросла в городе, и деревья видела только в парке и в сквере перед государственной библиотекой. Кит нравилось наблюдать, как с помощью листьев они сообщают о смене времен года: весной покрываются прозрачным зеленым пушком, летом шумят развесистой кроной, а осенью шуршат и облетают.

Деревья полей и лесов, мимо которых они проезжали теперь, отличались от своих городских собратьев. Дикие и свободные, они жили собственной жизнью.

* * *

– Нет ничего прекраснее штата Нью-Йорк осенью, – сказала мама Кит, когда достала из почтового ящика рекламный буклет Блэквудской школы. – Мне кажется, это идеальный вариант. Учеников мало, индивидуальные занятия по музыке и искусству, продвинутые курсы, о которых в государственной школе можно даже не мечтать. После Блэквуда ты легко поступишь в любой колледж, Кит.

– У этой мадам Дюре впечатляющий послужной список, – заметил Дэн, углубившись в чтение буклета. – Она была владелицей и директрисой школы для девочек в Лондоне, а до этого – в Париже. И она великолепно разбирается в искусстве. Помню, я как-то читал о ней в «Ньюсвике». Картина, которую мадам Дюре случайно купила на аукционе, оказалась подлинным Вермеером.

– Трейси понравится, – уверенно заявила Кит. Ее лучшая подруга, Трейси Розенблюм, серьезно увлекалась живописью и считала себя художником.

– Интересно, – задумчиво произнесла мама, – а родители Трейси про эту школу знают? Денег на оплату обучения у них хватит, а вы с Трейси всегда были не разлей вода.

– Думаешь, им понравится? – у Кит загорелись глаза. Они с Трейси стали лучшими подругами еще в начальной школе. Учиться в Блэквуде будет не так уж плохо, если Трейси поедет вместе с ней.

Окрыленная этой мыслью, следующие шесть недель Кит воспринимала с редкостным благодушием все происходящее: свадьбу мамы и Дэна, их планы по поводу медового месяца в Европе, кипы тестов, которые нужно было решить, чтобы попасть в Блэквуд. Она знала, что скоро поедет учиться с лучшей подругой, и остальное ее мало волновало.

А потом пришло письмо, что Трейси в Блэквуд не приняли. Кит показалось, что у нее землю вышибли из-под ног.

– Я никуда не поеду! – сразу же заявила она. – Без Трейси мне там нечего делать!

Но впервые в жизни Кит встретила достойного соперника, не менее упрямого, чем она сама.

– Еще как поедешь, – твердо сказал Дэн. – Заведешь новых друзей. Не удивлюсь, если ты в первую же неделю станешь президентом студенческого совета.

Мистер Ролланд улыбнулся, но что-то в его тоне отбило у Кит всякое желание спорить.

Когда они выехали, в душе Кит еще тлела надежда, что мама за нее заступится, но с каждой милей огонек становился все призрачней. А теперь их путешествие подходило к концу, и Блэквуд был буквально в паре минут езды. Понятно, что никто уже не станет разворачиваться. Значит, пришло время взглянуть в лицо неизбежному.

Они едва не пропустили поворот – Дэну и в голову не пришло, что к школе может вести грунтовая дорога. И все же он ударил по тормозам, а потом включил заднюю передачу.

– Сюда, что ли? – нахмурился он. – Указателей нет. Я думал, хоть какой-то знак будет!

– Давай попробуем, – предложила мама Кит. – Мы уже миль десять проехали, и других дорог я не видела.

– В любом случае, мы ничего не теряем, – согласился Дэн, выкручивая руль. В следующую секунду Кит почувствовала, как шины погружаются в рыхлую влажную почву.

Через несколько метров дорога вильнула, и деревья обступили их плотной стеной. Казалось, шоссе осталось далеко позади; прохладный сумрак леса, спокойный шорох листьев и сладковатый запах земли хлынули со всех сторон.

– Мы точно не туда свернули, – вырвалось у Дэна.

Они продолжили медленно ехать вперед, а дорога петляла, уводя их все дальше в лес, пока не привела к открытым воротам и остроконечной ограде. Под колесами зашуршал гравий.

– Это он! – неожиданно для самой себя воскликнула Кит. – Вон указатель! Это Блэквуд!

На секунду она забыла, что не хотела сюда ехать, и просто сидела, глядя широко распахнутыми глазами на открывшуюся перед ними картину. Там, на возвышенности, стоял дом, который девушка не могла вообразить даже в самых невероятных фантазиях.

Прежде всего особняк впечатлял размерами. Три этажа венчала черная крыша, по воле неведомого архитектора расположенная под почти отвесным углом. Разномастные стены из серого камня причудливо наползали друг на друга, отчего создавалось впечатление, будто дом построил из конструктора маленький ребенок. Гостей встречали каменные львы, стоявшие по обеим сторонам парадного входа, а серая – в тон стенам – широкая лестница доходила до самой подъездной дорожки. В середине второго этажа красовался цветной витраж. Остальные окна выглядели более скромно, но вечернее солнце заливало их оранжево-красным сиянием, и казалось, что поместье изнутри пожирает пламя.

– Боже мой! – ахнул Дэн. – Да это ж целый замок! Кит, ты точно ничего не потеряешь, не поехав с нами в Европу.

– Вроде бы в буклете была другая фотография, – с сомнением в голосе сказала Кит.

Она попыталась вспомнить рекламную брошюру, но не смогла. И все же девушку не оставляло подозрение, что в ней Блэквудская школа выглядела совершенно обыденно – просто большой дом, какой и нужен для подобного заведения.

– Наверное, для буклета выбрали неудачный кадр, – уверенно произнесла миссис Ролланд. – Подумать только, ведь это была чья-то частная резиденция! Даже представить не могу, какие люди жили здесь, вдали от города.

Дэн переключился на первую передачу и вырулил на подъездную дорожку. Гравий шуршал под колесами, мимо проплывали аккуратно подстриженные кусты, но Кит почему-то казалось, что машина не продвинулась ни на метр. Особняк по-прежнему нависал над ними серой громадой, как будто они только что проехали ворота. Кит знала, что все дело в изгибе дороги, но не могла избавиться от ощущения, что автомобиль стоит на месте, а дом тянет к ним свои каменные руки. Она не могла отвести взгляд от окон, которые горели, словно сотня маленьких солнц, и вздрогнула, почувствовав, как сердце сжимают ледяные пальцы страха.

– Мам, – позвала Кит сначала едва слышно, потом громче. – Мам!

– Что такое? – Мама повернулась к ней.

– Я не хочу здесь оставаться.

– Опять двадцать пять! – вздохнул Дэн, уже не скрывая раздражения. – Кит, мы все решили. Ты не едешь с нами в Европу. Смирись. Мы с твоей мамой…

– Я не об этом, – резко перебила его Кит. – Я не хочу оставаться здесь. Я могу пожить у Розенблюмов, пока вы не вернетесь. Или отправьте меня в другую школу. Думаю, куда-нибудь меня обязательно примут.

– В чем дело, милая? – обеспокоенно спросила мама. – Я понимаю, школа выглядит необычно, но в ней есть своя изюминка. Ты привыкнешь и скоро будешь чувствовать себя как дома.

– Вот уж сомневаюсь! – воскликнула Кит. – Мам, ты правда не видишь? С этим местом что-то не так. Здесь… – она замолчала, не в силах найти нужное слово, а особняк все надвигался, пока машина не остановилась прямо перед парадным входом.

Дэн вышел из автомобиля и открыл заднюю дверь.

– Вылезайте, – скомандовал он. – Пойдем поздороваемся с мадам Дюре, а потом я вернусь за вещами.

И тогда Кит поняла, что за слово вертелось у нее на кончике языка. Это было слово «зло».

Глава вторая

Дверь им открыла совершенно серая дама. Волосы цвета пожухлой соломы были стянуты в тугой узел, мышасто-серые глазки подозрительно смотрели на новоприбывших, длинное серое платье строгого покроя слегка оживлял белый передник.

Дама перевела взгляд с Кит на ее маму, а потом на Дэна. Выражение лица у нее при этом было такое, что казалось, сейчас она захлопнет перед ними дверь.

– Я мистер Ролланд, – торопливо сказал Дэн. – А это моя жена и ее дочь, Кэтрин Горди. Мадам Дюре ждет нас.

– Сегодня понедельник, – серая женщина говорила с таким акцентом, что понять ее можно было с большим трудом. – Школа откроется завтра.

– Мы знаем. Мы договорились, что Кит приедет на день раньше, – ответил Дэн. – Мы с миссис Ролланд завтра уезжаем в Европу, поэтому сегодня нам нужно вернуться на Восточное побережье.

– Сегодня понедельник, – повторила дама. – Занятия еще не начались.

– Лукреция! – донесся из дома строгий голос. – Я жду этих людей.

Горничная отошла в сторону, и в дверях показалась владелица поместья; на лице ее сияла приветливая улыбка. «А она совсем не изменилась», – подумала Кит, вспоминая первую встречу с мадам Дюре. Это произошло в мае, когда мадам приехала в город, чтобы Кит и Трейси сдали вступительные экзамены. Директриса Блэквуда и тогда произвела впечатление на девушку, а теперь, на фоне поместья посреди густого леса, это впечатление только усилилось.

Мадам Дюре была высокой женщиной с оливковой кожей; копна роскошных темных волос, которые она убирала в прическу наподобие короны, только добавляла ей росту. На волевом лице выделялись высокие скулы, прямой аристократический нос и черные брови. Но больше всего привлекали внимание глаза. Темные, глубоко посаженные, они смотрели на собеседников так, что взгляд ощущался будто прикосновение.

– Приятно встретиться с вами вновь, – произнесла мадам глубоким, хорошо поставленным голосом с легким призвуком французского акцента. – Прошу простить нас за не слишком радушный прием. Школа готовится к прибытию учеников, и в суматохе я забыла предупредить Лукрецию, что одна из девочек приедет раньше.

– Надеюсь, мы вас не затрудняем, – смущенно пробормотала миссис Ролланд. – Но мы завтра отправляемся в путешествие, поэтому не можем…

– Что вы, что вы! – покачала головой мадам Дюре. – Проходите. Вы легко нас нашли?

– Не совсем, – признался Дэн. – Пришлось спросить дорогу в деревне.

Директриса провела их через холл с высоким арочным потолком в уютную комнату с камином и большим телевизором.

– Присаживайтесь, – она указала на кресла. – Что вам предложить? Кофе? Вина? Может, бокал хереса?

– Не откажусь, – улыбнулся Дэн. – А ты?

– С удовольствием, – сказала мама Кит и обратилась к директрисе: – Спасибо вам. Мадам Дюре, мы и не думали, что тут так красиво. Раньше это было частное владение?

– Да, все верно, – ответила мадам. – Лукреция!

Серая женщина бесшумно возникла в дверях, словно все это время только и ждала, что ее позовут.

– Принеси нам три бокала хереса и колу. Ты ведь будешь содовую, Кэтрин?

– Да, пожалуйста, – робко ответила Кит.

– Поместье принадлежало человеку по фамилии Брюэр. Он умер десять лет назад, – сказала мадам Дюре, вновь обращаясь к Ролландам. – С тех пор дом пустовал. Наследники – дальние родственники – живут на Западном побережье. Они препоручили особняк заботам агента по недвижимости. Никто не хотел его покупать, что и понятно – такой дом подойдет не каждой семье. Простояв столько времени без жильцов, особняк приобрел необычную репутацию. Деревенская молодежь бегала сюда на свидания, а потом возвращалась с историями об огнях в пустом доме и призраках в саду, – директриса рассмеялась, и Ролланды охотно к ней присоединились.

– Звучит потрясающе, – сказала мама Кит. – Представляю, какие письма мы будем получать от Кэтрин! – Она посмотрела на дочь, но та не разделяла ее восторгов.

Разговор затих, когда в комнату вошла Лукреция с подносом. Кит взяла стакан с колой, радуясь возможности чем-то занять руки. Ужасное чувство, охватившее ее при первом взгляде на Блэквудский особняк, отступило, но не растаяло без следа.

– А сколько будет учеников? – спросила она.

– Пока не могу сказать точно, – ответила мадам Дюре, – ведь кто-нибудь может передумать в последний момент. Так что посчитаем завтра, когда все соберутся. Мое мнение таково: учеба в пансионе – тот опыт, который должен присутствовать в жизни каждой молодой женщины.

Она сказала что-то еще, но Кит слушала вполуха, попивая колу, и думала: «Завтра тут будут и другие девочки». Может, когда в коридорах зазвучат голоса учениц, дом наполнится смехом и болтовней, а большой телевизор нарушит обет молчания, Блэквуд перестанет казаться ей таким мрачным. Может, Дэн прав, и среди девочек она найдет новых подруг, которые отвлекут ее от тоски по Трейси?..

Мистер Ролланд покосился на часы.

– Не хочу прерывать беседу, но нам сегодня нужно вернуться домой, – с искренним сожалением сказал он. – Пойду принесу чемоданы.

– Лукреция покажет вам комнату, где будет жить Кэтрин, – мадам Дюре поднялась из кресла. – Думаю, миссис Ролланд не откажется прогуляться по Блэквуду, пока вы носите вещи.

– Не откажусь, – улыбнулась мама Кит. – Я с удовольствием осмотрю дом. Наверное, вы потратили кучу денег на то, чтобы вернуть ему достойный вид.

– Вы знаете, на самом деле, не так много, – сказала мадам, провожая Ролландов в холл. – Блэквуд строили на совесть. Переделывать пришлось только второй этаж, где случился пожар. Каменные стены устояли, но деревянные перегородки выгорели, и мебель тоже нужно было заменить. Я старалась, чтобы новая обстановка соответствовала общему стилю дома, насколько это возможно.

Мадам вела гостей мимо дверей, большинство из которых были закрыты.

– Мы с вами сидели в гостиной, хотя я предпочитаю называть эту комнату приемной. Дверь справа ведет в мой кабинет, а здесь находятся наши с Жюлем апартаменты. Жюль – это мой сын. В Блэквуде есть гостевой дом, где могут останавливаться родители учениц.

– Здесь столовая, а вон там – кухня, – продолжала она. – За этими дверями – классные комнаты, – мадам Дюре открыла одну и заморгала от яркого света. В углу комнаты стояло пианино, а вдоль противоположной стены выстроились музыкальные инструменты. Пюпитры, удобные стулья и массивная система звукозаписи завершали обстановку.

– Это, как вы, наверное, догадались, класс для занятий музыкой, – с гордостью в голосе сказала мадам Дюре. – Кэтрин, ты на чем-нибудь играешь?

– Когда мне было одиннадцать, я целый год занималась фортепиано. Кажется, получалось у меня не очень.

– Тебе просто не хватало терпения, – сказала мама. – И ты не хотела практиковаться. Надеюсь, в Блэквуде ты воспользуешься возможностью вернуться к занятиям музыкой. Поверь, было бы преступлением лишить себя такого удовольствия.

– Мы посвящаем много времени и сил постижению разных искусств, – согласно кивнула мадам Дюре, после чего вернулась в сумрак коридора и закрыла дверь. – Будь у вас больше времени, я бы показала вам библиотеку. В Блэквуде собрана выдающаяся коллекция книг. А картины, которые висят по всему дому, – мое скромное хобби. Я ищу малоизвестные полотна знаменитых художников. Но думаю, вы прежде всего хотите посмотреть, где Кэтрин будет жить.

Изогнутая лестница на второй этаж упиралась в большое зеркало, отчего казалась в два раза длиннее. В конце коридора виднелся тот самый витраж, который Кит заметила еще на подъезде к Блэквуду. Льющиеся сквозь него лучи закатного солнца окрашивали стены в причудливые полутона.

Мадам Дюре подошла к ближайшей двери, достала из кармана юбки ключ и вставила его в поблескивающий медной резьбой замок. Повернув ключ, она вытащила его и протянула Кит.

– Мы в Блэквуде уважаем право учениц на личную жизнь, – сказала директриса. – Поэтому каждой выдается ключ от комнаты, чтобы на время своего отсутствия она могла запереть дверь. А здесь, Кэтрин, ты будешь жить.

Мадам Дюре распахнула дверь, и мама Кит восхищенно ахнула. Девушка и сама едва удержалась от удивленного возгласа – комната оказалась куда более изысканной, чем она могла себе представить.

Прежде всего бросалась в глаза кровать из темного дерева, над которой нависал роскошный бархатный балдахин красного цвета. Рядом стояла маленькая тумбочка, на ней – изящная настольная лампа с абажуром. Окна обрамляли тяжелые шторы; у противоположной стены расположился комод из орешника с овальным зеркалом в золоченой раме. На полу красовался персидский ковер, а у окна стоял письменный стол для занятий.

– Ничего себе! – воскликнула миссис Ролланд. – Я о такой комнате в школе даже не мечтала.

– Тут очень красиво, – согласилась Кит, оглядываясь по сторонам с невольным восхищением. Потом она робко погладила лежавшее на кровати покрывало. – Это настоящий бархат?

– Настоящий, – с улыбкой ответила мадам Дюре. – Мы хотим, чтобы Блэквуд стал для наших учениц не просто школой. Они должны пронести воспоминания о нем через всю свою жизнь. Красота возвышает душу, и юным леди следует уметь обращаться с красивыми вещами.

– Но здесь только одна кровать, – обратила внимание Кит. – У меня не будет соседки?

– В Блэквуде – нет, – сказала мадам. – Мы предоставляем каждому отдельную комнату с ванной. Мне кажется, это пойдет на пользу учебе – никто не будет мешать вашим занятиям.

– Да, наверное, – кивнула Кит, вспоминая, как они с Трейси планировали жить в одной комнате. Конечно, они бы куда больше времени тратили на болтовню, чем на уроки, но им было бы весело.

– Эй! – донесся со стороны лестницы голос Дэна. – У меня тут пара сумок, кажется, набитых кирпичами. Куда их тащить?

– Сюда, дорогой! – откликнулась миссис Ролланд. – Иди посмотри, в какой комнате будет жить Кит. Ты не поверишь!

Дэн переступил через порог с чемоданами в руках.

– Ух ты! Это больше похоже на королевские покои, чем на комнату в общежитии. Да, Кит, тут у тебя рука не подымется раскидывать вещи.

– У нас в школе девочки сами следят за порядком в комнате. Мы им доверяем, – легко ответила мадам Дюре. – А сейчас прошу меня извинить: должна сходить на кухню и отдать распоряжения насчет ужина. Мы ужинаем рано, потому что девушка, которая готовит, живет в деревне и ей еще нужно добраться домой. Стол будет накрыт в шесть тридцать.

– Хорошо, спасибо, – сказала Кит.

– Спасибо, мадам Дюре, – подхватила миссис Ролланд. – Мы еще зайдем к вам попрощаться перед отъездом.

Директриса вышла из комнаты, и некоторое время все стояли и слушали, как ее быстрые и четкие шаги затихают в глубине коридора.

– Невероятная женщина, – наконец нарушил молчание Дэн. – Представьте, какую работу она проделала, чтобы превратить старый особняк в современную школу.

– Да уж, – согласилась с ним мама Кит. – Я впечатлена. Милая, – она вдруг притянула дочь к себе, и Кит расслышала в ее голосе жалобные нотки, – тебе здесь нравится? Я не смогу наслаждаться путешествием, зная, что тебе плохо. Мы можем отменить поездку, перенести ее на другое время. Твое счастье для меня важнее всего.

В эту секунду Кит почувствовала, как обида, все время гнездившаяся внутри, покидает ее. Она победила, но воспользоваться плодами победы не имеет права. Крепко обняв маму, Кит зарылась носом в ее плечо.

– Конечно, мне здесь нравится, – твердо сказала она. – А вы с Дэном отправляйтесь в свое романтическое путешествие. Вы его заслужили. Прости, что изводила тебя. Мне будет хорошо в Блэквуде, не сомневайся.

И все же одна мысль не давала Кит покоя, хотя она и старалась ее отогнать. Почему дверь ее спальни запирается только снаружи?..

Глава третья

Красивая, даже роскошная кровать оказалась не слишком удобной. Кит лежала на бархатном покрывале и таращилась на балдахин цвета густого вина. Кто-то – вроде бы Эдгар По? – написал рассказ о такой кровати. Балдахин там ночами тихо опускался и душил несчастных, которых угораздило под ним уснуть. Они читали этот рассказ в прошлом году на литературе, и ребята в классе то и дело прыскали от смеха. Теперь история почему-то не казалась смешной.

«Мне не нравятся балдахины, – подумала Кит. – И твердые матрасы. Но я освоюсь в Блэквуде, даже если кровать попытается меня прикончить. Потому что обещала маме».

Мама с Дэном уехали час назад, но Кит даже не притронулась к чемоданам. Вместо того чтобы разбирать вещи, она залезла на кровать – и лежала там, уставившись на балдахин.

Да, последние несколько недель она действительно целенаправленно изводила мать. Кит наконец-то решилась это признать, и ей стало стыдно. После смерти отца маме пришлось очень тяжело: она пропадала на работе, страдала от одиночества и, как никто другой, заслуживала счастья. Может, Дэн и не был идеальным отчимом в представлении Кит, но мама его любила, а это самое главное. Если говорить начистоту, Кит вряд ли вообще кого-нибудь одобрила бы на роль второго мужа своей матери. Она была слишком близка с отцом и понимала, что никто не сможет его заменить.

Кит была последней, кто видел отца живым. Ей не верили, но она говорила правду. Семилетняя Кит проснулась посреди ночи; отец стоял у кровати и смотрел на нее. Хотя в комнате было темно, она совершенно ясно видела, что это он. Отец стоял, наклонив голову, и смотрел на Кит глазами, полными печали. Его сильное, волевое лицо светилось любовью. Девочка заморгала спросонья и села на кровати.

– Папа? – тихо спросила она. – Что ты здесь делаешь? Я думала, ты уехал по делам в Чикаго.

Отец не ответил, и Кит пробрала дрожь: она вдруг поняла, что в комнате очень холодно, несмотря на лето за окном. Она откинулась на подушку и натянула одеяло до подбородка, на секунду закрыв глаза. Когда девочка их открыла, комнату заливал яркий свет и солнечные зайчики скакали по ковру.

Кит встала, натянула футболку и шорты и спустилась вниз. Для раннего утра в доме было необычно много народу. Одна из родственниц сразу же обняла ее и принялась причитать:

– Бедная девочка! Бедная малышка!

– Что случилось? – озадаченно спросила Кит. – Что случилось? – повторила она, обводя взглядом собравшихся в гостиной людей. – Почему мама плачет?

– Милая, твой папа… – тетушка всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. – Вчера ночью произошел несчастный случай, а маме позвонили только утром. Твой папа ехал на такси в отель, и водитель проскочил на красный свет…

– Не может быть, – твердо сказала Кит. – Папа был здесь сегодня ночью. Я его видела. Он заходил ко мне в спальню.

– Наверное, он тебе приснился, – мягко сказала тетушка.

– Я не спала, – настаивала Кит. – Я совершенно точно его видела. Папа был здесь.

Она развернулась и закричала маме через всю комнату:

– Папа приехал домой вчера вечером! Мама, скажи, что ты встретила его в аэропорту! Мама!

Мама была белой от горя, под глазами залегли темные круги, но она быстро подошла к дочери и крепко ее обняла.

– Мне бы очень этого хотелось, – сказала она, задыхаясь. – Если бы это и в самом деле было так…

Следующий год круто изменил их жизнь. Мама, которой прежде не нужно было работать, пошла на курсы в бизнес-школу и устроилась секретарем в юридическую фирму. Она продала дом («Выплаты по кредиту нам теперь не по карману, и ухаживать за садом в одиночку я вряд ли смогу») и сняла квартиру в городе, недалеко от своей работы.

Кит видела, как тяжело ей привыкать к переменам. Мама была привлекательной, жизнерадостной женщиной; она очень любила дочь, но при этом тосковала без сильного мужского плеча. Встретив Дэна, она вновь обрела счастье.

«Мама счастлива, и я тоже буду», – решительно сказала сама себе Кит. Но это не помогло забыть об ужасе, охватившем ее на подъезде к Блэквуду, – словно темная туча ненадолго скрыла солнце.

Будь Трейси рядом, они бы вместе посмеялись над страхами Кит, сделав алый балдахин неистощимым источником шуток. Трейси наверняка предложила бы привязать к нему колокольчики, чтобы их звон предупреждал девушек о коварных намерениях балдахина! Трейси Розенблюм была неунывающей, веселой и очень умной. У Кит даже мысли не возникло, что ее не примут в Блэквуд. Когда пришло письмо с печальными новостями, она никак не могла поверить.

– Но ты же отличница! – кричала Кит. – У тебя оценки лучше, чем у меня!

– Может, все дело в психологических тестах? – задумчиво произнесла Трейси. – Или в собеседовании. Не исключено, что я просто не понравилась этой женщине.

– Глупости какие, – фыркнула Кит. – Ты всем нравишься. Ты изучила ее коллекцию произведений искусства и так здорово рассказывала о Вермеере, которого мадам Дюре приобрела по чистой случайности. Да она тебя через слово называла chérie! Ты точно понравилась ей больше, чем я.

– Ну тогда сама придумай, почему меня не приняли, – философски пожала плечами Трейси. – Я не прошла, вот и все. Поэтому в сентябре пойду в нашу старую школу, а ты поедешь в Блэквуд и будешь постоянно мне названивать и писать смс.

– Даже не сомневайся, – пообещала Кит. – Но, может, у меня еще получится отговорить маму.

Не получилось. И теперь она лежала на бархатном покрывале и пялилась на бархатный балдахин, который в наползающих сумерках начинал казаться не алым, а черным.

Наконец Кит вздохнула и порывисто села. Вытащив мобильный из сумки, она набрала номер Трейси и нажала «вызов», чтобы в следующую секунду увидеть надпись «нет сигнала». Отлично, просто отлично. Блэквуд и в самом деле страшная глухомань.

Кит захотелось завизжать от обиды. Значит, придется обходиться электронными письмами. Уж Интернет-то в этой школе должен быть?!

«Надо разобрать вещи и включить компьютер», – подумала она, но не пошевелилась. Тело будто налилось свинцовой усталостью, и Кит не могла сказать, откуда она взялась. Потом кто-то осторожно постучал в дверь.

– Мисс Кэтрин? – невыразительный вежливый голос, несомненно, принадлежал Лукреции.

– Да? – Кит очнулась и торопливо опустила ноги с кровати, чтобы кроссовки больше не касались роскошного покрывала. – Что такое?

– Ужин, мисс, – сообщила женщина за дверью. – Все уже за столом.

– Спасибо. Кажется, я потеряла счет времени.

Кит медленно обвела взглядом комнату. Удивительно, но всего за несколько минут сумерки успели смениться густой вечерней темнотой. Теперь девушка едва различала обстановку комнаты. Потянувшись вперед, она отыскала на прикроватной тумбочке лампу и нажала кнопку у ее основания. Вспыхнул свет, и на противоположной стене резко обозначились тени.

– Лучше бы сделали нормальную люстру, – пробурчала под нос Кит. – Кто-то слишком увлекся старомодной обстановкой.

Она подошла к письменному столу и включила еще одну лампу, отчего в комнате стало чуть светлее. Девушка понимала, что неплохо бы переодеться к ужину – джинсы и кофта изрядно помялись за время поездки, – но ей было неловко заставлять остальных ждать еще дольше. Поэтому она наскоро помыла руки, плеснула водой в лицо и провела расческой по густым светлым волосам.

Лицо, отразившееся в зеркале ванной, мало кто счел бы красивым в обычном смысле этого слова. Рот, на взгляд Кит, был великоват, а подбородок вышел почти квадратным. Но серые глаза смотрели прямо и дружелюбно, и на щеках горел здоровый румянец. Сама Кит считала себя вполне симпатичной, но не слишком задумывалась о внешности – за исключением случаев, когда замечала, что становится все больше похожей на отца.

Оставив свет в комнате включенным, девушка вышла в коридор и закрыла за собой дверь, отчего моментально оказалась в полной темноте. Одна-единственная лампочка горела в плафоне над лестницей. Кит медленно пошла по направлению к свету и вдруг заметила, что навстречу ей прямо из стены выходит чей-то бледный, хрупкий силуэт.

Девушка испуганно замерла – и фигура тоже остановилась. Кит осторожно шагнула вперед и наконец поняла, что смотрит на собственное отражение в зеркале над лестницей.

– Отлично, Кит, – громко сказала она, презирая себя за боязливость. – Что дальше? Примем Лукрецию за вампира?

Положив руку на гладкие перила из красного дерева, Кит начала спускаться в холл. Там было светло и безлюдно, но откуда-то доносились голоса, звон бокалов и стук столовых приборов. Идя на звук, Кит подошла к столовой и заглянула внутрь.

Обстановка большой комнаты была выдержана в том же роскошном стиле, что и спальня Кит. Под сводчатым потолком висела хрустальная люстра такой величины, что невольно закрадывалось подозрение, будто ее позаимствовали из исторического фильма. Прямо под ней располагался большой круглый стол, покрытый белой льняной скатертью и уставленный свечами и фарфором. За тремя приборами уже сидели люди; четвертый пустовал в ожидании Кит. Мадам Дюре отвлеклась от разговора и посмотрела на девушку, застывшую на пороге комнаты.

– Заходи, дорогая. Прости, что начали без тебя, но ужин в Блэквуде подают не позже половины седьмого.

– Извините, – смущенно ответила Кит. – Кажется, я задремала.

Едва она вошла, как двое сидевших за столом мужчин встали, чтобы ее поприветствовать.

– Кэтрин Горди, позволь представить тебе профессора Фарли и моего сына Жюля, – сказала мадам Дюре.

– Приятно познакомиться, – ответила Кит.

Пожилой джентльмен, которого директриса назвала профессором Фарли, уже начинал лысеть, но остроконечная белая бородка компенсировала недостаток волос на голове. Кит вежливо пожала ему руку, но взгляд ее то и дело обращался к Жюлю Дюре. Высокий, стройный, с блестящими темными волосами, которые сделали бы честь любой телезвезде, сын мадам Дюре, несомненно, был самым красивым парнем из всех, что Кит доводилось встречать.

– Прошу к столу, – пригласила девушку директриса, после чего взялась за изящный серебряный колокольчик, который стоял у бокала с водой. В ответ на звон тут же отворилась дверь в задней части комнаты, и в столовую вошла непримечательная девушка в синей форме.

– Натали, мисс Кэтрин пришла ужинать, – сообщила мадам. – Можешь принести суп.

Девушка кивнула и поспешила обратно на кухню.

Директриса улыбнулась Кит, которая уже заняла свое место за столом.

– Я рада, что ты присоединилась к нам на день раньше, Кэтрин. Профессор Фарли будет учить тебя математике и естественным наукам. Жюль окончил консерваторию в Англии; в Блэквуде он отвечает за занятия музыкой.

– А остальные учителя еще не приехали? – поинтересовалась Кит, разглаживая салфетку на коленях. В разговоре возникла заминка, поскольку Натали принесла суп и как раз ставила перед ней тарелку.

– Других учителей не будет, – помолчав, ответил Жюль. В его речи слышался тот же едва уловимый акцент, что и у мадам Дюре, но он лишь добавлял юноше очарования.

Кит подняла на Жюля удивленный взгляд.

– Вы шутите?

– Я тоже буду преподавать, – сказала мадам Дюре. – Буду учить вас языкам и литературе, а также различным искусствам, если найдутся желающие.

– Но в буклете говорилось, что в школе будет несколько классов! – воскликнула Кит. – Трех учителей на всех не хватит.

– Тебе не стоит беспокоиться об этом, Кэтрин, – пламя свечей колебалось, и из-за этого девушке показалось, что профессор Фарли ей подмигнул. – Мне довелось несколько лет преподавать в школе мадам Дюре в Англии, и, смею тебя заверить, ни одна ученица не жаловалась на недостаток внимания или занятий. Заведение мадам Дюре поразило меня до такой степени, что я убедил ее открыть школу в Штатах.

– Как тебе понравилась комната, chérie? – ненавязчиво сменила тему директриса. – Если что, в шкафу есть запасные одеяла. Вешалок хватает?

– Да, спасибо, мне все понравилось, – ответила Кит. – Только телефон не ловит сигнал. И в коридоре очень темно. Я днем не заметила, потому что за окном было светло, но вечером ничего не видно.

– Увы, такое случается, когда приводишь в порядок старый дом, – сказал профессор Фарли. – Проводка на втором этаже не позволяет добавить лампы. Мадам пыталась вызвать электриков из деревни, но проще сказать, чем сделать.

– Может, нам следует избавиться от плафона и вкрутить более мощную лампочку, – задумчиво произнесла директриса. – В качестве временной меры, конечно, пока мы не установим новые светильники.

– Да ладно, все в порядке, – Кит вдруг стало неловко за свои жалобы. – Честное слово, ничего страшного. Я обычно не обращаю внимания на такие вещи, просто сейчас на этаже никого, кроме меня, нет, и я… Завтра приедут другие девочки, и все это будет уже не важно.

За столом опять повисла тишина. Мадам Дюре промокнула губы салфеткой, профессор Фарли отпил воды из бокала. Кит повернулась к Жюлю, который склонился над тарелкой.

– Ведь завтра, – повторила она, – когда приедут остальные, Блэквуд станет совсем другим?

– Конечно, – ответил Жюль. – Совсем другим.

Он поднял голову, но избегал встречаться взглядом с Кит, и на лице его застыло странное, замкнутое выражение.

Ночью Кит дважды приснилось, что балдахин пытается ее задушить. Медленно, неслышно он опускался все ниже и ниже, чтобы накрыть спящую девушку тяжелым бархатным саваном.

В первый раз она проснулась, вся дрожа, и начала судорожно шарить рукой по прикроватной тумбочке, пытаясь нащупать выключатель. Наконец лампа зажглась, и по комнате разлился приглушенный желтый свет. Кит нервно огляделась. С того момента, как она уснула, в комнате ничего не изменилось. Одежда все так же неряшливо висела на спинке стула, открытые и не до конца разобранные чемоданы по-прежнему стояли возле шкафа.

И балдахин находился над кроватью, где ему и полагалось быть.

Кит выключила свет, положила голову на подушку и вскоре уснула. Кошмар вернулся, и на сей раз она оставила лампу включенной до утра.

Глава четвертая

Утром Кит посмеялась над своими ночными страхами. Через окно в комнату врывался яркий солнечный свет, разбегался желтыми пятнами по дорогому ковру и вспыхивал золотом на полированном дереве, отчего обстановка казалась еще более красивой. Балдахин снова стал всего лишь балдахином, царским атрибутом кровати, которая, несомненно, являлась одной из самых элегантных в мире.

Кит опустила ноги на пол и зарылась пальцами в густой ворс ковра. Наслаждаясь его теплотой и мягкостью, она подошла к окну и выглянула наружу, мысленно коря себя за то, что не сделала этого раньше. Из ее комнаты открывался великолепный вид, заставлявший сердце замирать от восхищения.

Расположенный прямо перед домом сад радовал глаз последними летними цветами; узкая гравийная дорожка вилась среди деревьев и лужаек, раздваиваясь и петляя. За садом виднелся небольшой пруд, который в свете утреннего солнца блестел, словно серебряное зеркало. На противоположном берегу вставал темный лес, окружавший Блэквуд плотной стеной.

А над всем этим раскинулся чистый купол синего неба; воздух был свеж и сладок. С этой стороны дома Кит не видела подъездную дорожку, но могла представить, что сейчас она забита машинами. Должно быть, взволнованные родители торопливо достают вещи из багажников и спешат ко входу вслед за своими дочерьми. Скоро в главном холле зазвенят голоса и смех, а коридоры наполнятся беззаботной болтовней и хлопаньем дверей.

«Хорошо, что я приехала вчера, – думала Кит, одеваясь. – Я уже успела немножко освоиться и смогу помочь остальным». Она заправила кровать и закончила разбирать чемоданы, повесив платья и юбки на плечики и разложив по полкам остальные вещи. На дне второго чемодана лежали фотографии, которые Кит привезла с собой в Блэквуд, чтобы не так сильно скучать по дому. Вот они с Трейси три года назад празднуют ее тринадцатый день рождения, смеются и самозабвенно позируют, обнявшись перед большим шоколадным тортом.

На другом снимке – родители во время медового месяца. Мама увеличила фотографию и вставила в рамку вскоре после папиной смерти.

– Я хочу, чтобы ты помнила его, – сказала она тогда.

«Разве я могу забыть?» – думала Кит, разглядывая фото сейчас. Светлые глаза отца смеялись, а квадратный подбородок придавал волевое выражение по-мальчишески пухлому лицу. Девушка, которая держала его под руку, узнавалась с трудом. Неужели ее мама и правда была такой юной, радостной и беззаботной?

«Будь счастлива, мама, – мысленно попросила ее Кит. – Пожалуйста, будь счастлива с Дэном». В глубине души девушка понимала, что, как бы хорошо ни сложился мамин второй брак, она уже никогда не будет той девчонкой со старой фотографии.

Кит поставила рамку на письменный стол, сунула в уголок свою с Трейси фотографию и отступила на шаг, чтобы оценить результат. Чего-то не хватало. «Надо было привезти постеры или фотки красивых мальчиков из школы», – подумала она, вспоминая, как выглядят комнаты школьных общежитий в журналах и кино. Дома у нее осталась куча фотографий с вечеринок.

«Хотя, если подумать, они не выдерживают никакого сравнения с Жюлем Дюре, – вздохнула Кит. – Уверена, все в Блэквуде захотят учиться игре на фортепиано».

Со вчерашним унынием было покончено – мир казался ей сияющим и прекрасным. Выйдя в коридор, Кит обнаружила, что он снова заполнен радужными переливами витража. Появившаяся в зеркале фигура на этот раз не напугала ее, наоборот, Кит подмигнула отражению, как другу, и улыбнулась, когда оно подмигнуло в ответ.

В главном холле никого не было видно, но из кабинета мадам Дюре доносились голоса. Кит прошла мимо закрытой двери и направилась в столовую, где тоже было пусто. Зато на кухне слышался шум льющейся воды. Толкнув дверь, Кит заглянула внутрь. Худенькая девушка, которая вчера прислуживала за ужином, стояла возле раковины и мыла сковородку. Заметив Кит, она обеспокоенно нахмурилась.

– Завтрак уже закончился, мисс, но хозяйка сказала, что я могу приготовить вам что-нибудь, если вы захотите. В Блэквуде завтракают в восемь, а сейчас уже десять.

– Я поздно встала, а потом разбирала вещи, – смущенно ответила Кит. – Меня зовут Кит Горди. А ты Натали?

– Натали Каллер, – кивнула девушка. – Что вам приготовить?

– Не волнуйся, я сама могу сделать себе тост, – махнула рукой Кит.

Натали протестующе мотнула головой.

– Это моя работа. Я готовлю, – она быстро отрезала два куска хлеба и сунула их в тостер. – В конце концов, мне за это платят.

– Ты готовишь и прислуживаешь за столом? – изумленно воскликнула Кит. – Одна? Но как ты справишься, когда приедут остальные? Тебе наймут помощника?

– Народу будет не так много, – сказала Натали. – Я готовлю на всю семью последние шесть лет, с тех пор как мне исполнилось двенадцать. Еще несколько человек за столом большой разницы не сделают.

– Да ладно! Тебе придется готовить еду для целой школы, – Кит все никак не могла оправиться от удивления. – Неужели ты…

– Ваши тосты готовы, мисс, – перебила ее Натали. – Вот масло, джем на столе.

Помолчав, она добавила чуть виновато:

– Хозяйка – мадам Дюре – не хочет, чтобы обслуга болтала с ученицами. Она сказала об этом, когда нас нанимала. Я могу спросить вас, что вам нужно, но не более того.

– Ох, прости, я не хотела, чтобы у тебя из-за меня были проблемы, – смущенно пробормотала Кит.

– Знаю, мисс, но эта работа много для меня значит. В деревне непросто устроиться на полный день. Так что будет лучше, если вы возьмете тосты и позавтракаете в столовой.

– Да, конечно, – кивнула Кит и подхватила тарелку с тостами.

Когда кухонная дверь закрылась за ее спиной, девушку вновь окружила спокойная, чуть мрачноватая красота Блэквудской столовой. Из-за разросшегося за окнами высокого кустарника свет, проникавший в комнату через листву, был рассеянным и приглушенным. Круглый стол поблескивал полировкой, а хрустальная люстра висела над ним неподвижным полупрозрачным облаком.

В столовой было так тихо и безлюдно, что у Кит пропало всякое желание здесь оставаться. Покрепче сжав тарелку, она направилась обратно в холл. Дверь директорского кабинета на сей раз оказалась открыта; мадам Дюре беседовала с изящной рыжеволосой девушкой. Заметив Кит, она позвала ее:

– Кэтрин, иди сюда, дорогая. Я хочу познакомить тебя с Сандрой Мейсон.

– Привет, – сказала Кит, радуясь, что наконец-то встретила еще одну ученицу.

– Привет, – робко улыбнулась Сандра. На узком, почти эльфийском лице выделялся чуть вздернутый, усыпанный веснушками нос.

– Сандра доехала на автобусе до деревни, – тем временем объяснила мадам Дюре, – где ее встретил профессор Фарли и привез сюда. Проводишь Сандру наверх, Кэтрин? Она будет жить в комнате 211, той, что в конце коридора.

– С удовольствием, – ответила Кит, внезапно почувствовав себя глупо с тостами в руках. Оглядевшись в поисках стола, куда можно было поставить тарелку, она ничего не нашла и попыталась выкрутиться: – Завтракать будешь?

– Нет, спасибо, – серьезно ответила девушка. – Я поела в деревне.

Но когда они поднимались по ступенькам на второй этаж, Сандра добавила вполголоса:

– На самом деле нет.

– Ты о чем? – спросила Кит.

– Я купила кофе и пончик на станции, но не смогла его съесть. Слишком волновалась. Я никогда не училась в школе так далеко от дома.

– Я тоже, – призналась Кит. – Я приехала вчера и даже не представляла, что меня здесь ждет.

– Знаешь, когда я увидела этот дом, сначала глазам своим не поверила…

– Подожди, еще на комнату свою посмотришь! – заговорщически подмигнула ей Кит.

Комната 211 была угловой и могла похвастаться вторым окном, выходившим на подъездную дорожку. В остальном она оказалась почти копией той, в которую заселили Кит, за исключением цветовой гаммы – вместо разных оттенков красного тут преобладали зеленый и золотой цвета. Но дорогая мебель, роскошный ковер, балдахин и тяжелые шторы на окнах были точно такими же.

Взглянув на лицо Сандры, Кит поняла, что новая знакомая удивлена ничуть не меньше, чем она сама днем ранее.

– Здесь так… – Девушка не могла найти подходящих слов. – Я, конечно, видела брошюру, но и представить не могла, что…

– Ага, – поддакнула Кит. – Тут настоящий дворец. Вчера ночью я была одна в общежитии, и мне постоянно снились странные сны. Надеюсь, это от переизбытка впечатлений. Вроде как в буклете не писали, что к комнатам прилагаются кошмары, – хихикнула она.

– Надеюсь, – чуть нервно улыбнулась Сандра. – Я не очень хорошо сплю. Кстати, я Сэнди. Никто не зовет меня Сандрой, кроме мадам Дюре.

– А я никакая не Кэтрин, а просто Кит. Знаешь, что странно? Уже почти полдень, а я никого не видела, кроме тебя. Я думала, что остальные ученицы прибудут с утра пораньше.

– Кто-то приехал, – сказала Сэнди. – Слышишь, машина остановилась перед домом? – Она выглянула в окно. – Там две девочки и мужчина в форме. Наверное, водитель.

– А родителей нет? – Кит встала рядом с ней. – Странно. Неужели они не хотят посмотреть, где будут жить их дочери?..

Кит спохватилась, вспомнив, что мадам Дюре рассказала о прибытии Сэнди, и почувствовала, как щеки заливает краска.

– Прости, я не подумала…

– Ничего страшного, – улыбнулась Сэнди. – Моя семья была бы рада меня проводить, но у нас нет машины. Я живу с бабушкой и дедушкой. Они переезжают в поселение для престарелых и не могут взять меня с собой. Поэтому мы решили, что лучше я буду жить в школе и навещать их на каникулах.

– А моя мама только что вышла замуж, – сказала Кит, чувствуя, что тоже должна чем-нибудь поделиться. – Они с отчимом уехали на медовый месяц в Европу.

Кит придвинулась к окну, чтобы получше рассмотреть девушек, которые вылезли из машины и ждали, пока водитель вытащит из багажника их вещи.

– Та, что светленькая, симпатичная, – признала Кит. – Уверена, она легко уведет Жюля у нас из-под носа.

– Жюля? – непонимающе посмотрела на нее Сэнди.

– Сына мадам Дюре. Высокий, темноволосый, невероятно привлекательный. Он будет учить нас музыке.

– Звучит так, будто у кого-то на него большие планы, – заметила Сэнди. – А ты с кем-нибудь встречалась дома?

– В нашей компании было несколько парней, и мы гуляли вместе, но я не оставила после себя безутешного бойфренда, если ты об этом. А ты?

– Мои бабушка и дедушка довольно старомодны. Они считают, что девушка может ходить на свидания, только если ей пора замуж. Но это не важно, – вздохнула Сэнди. – Меня в любом случае никто не приглашал.

– Еще пригласят! – уверенно сказала Кит, желая подбодрить новую знакомую.

– Хочется верить, – Сэнди отвернулась от окна и направилась к выходу из комнаты.

Вскоре на лестнице послышались шаги и взволнованные голоса, а также невозмутимое «Комнаты 208 и 206 по левую руку» Лукреции.

– Какой необычный коридор! Из-за этого окна он кажется разноцветным, – звонко сказала светловолосая девушка, опередив своих спутников.

– О, привет! – воскликнула она, заметив Кит и Сэнди. – Здорово, что тут кто-то есть. Я уже начала думать, что мы перепутали день.

– Мы тоже рады вас видеть, – сказала Кит. – Я Кит Горди, а это Сэнди Мейсон.

– Я Линда Ханна, – представилась девушка, – а это Рут Краудер. Знаете, мы уже учились в пансионах, но в такой попали впервые. Здесь потрясающе! – ее изящное, почти кукольное лицо сияло от восторга, а подсвеченные солнцем волосы напоминали нимб.

Рут была полной противоположностью Линды. Невысокую, плотно сбитую девушку при всем желании нельзя было назвать «изящной». Гладкие черные волосы облегали голову, как шлем, над верхней губой виднелся темный пушок, густые брови срослись над переносицей, а глаза за толстыми линзами очков смотрели внимательно и настороженно.

На приветствие Кит она ответила коротким кивком, после чего направилась к своей комнате.

– Ничего себе! – воскликнула Рут, открыв дверь. – Линда, ты только посмотри!

– Боже мой! – ахнула Линда. – Неужели у меня такая же? – Блондинка кинулась к соседней комнате.

– Давай поглядим, кто еще приехал? – предложила Кит, и они с Сэнди вернулись к окну. Машина, на которой привезли Линду и Рут, уже покинула Блэквуд. Кит невольно проследила взглядом вдоль посыпанной гравием и обрамленной кустами подъездной дорожки – та утыкалась в кованую изгородь из темного металла, за которой, подобно молчаливым стражам, высились деревья. Солнце стояло высоко в небе; на дорожке никого не было.

– Представляю, какая давка тут начнется во второй половине дня, – протянула Сэнди. – Приедут все, кто не добрался утром. Мне только интересно, почему в автобусе, который меня привез, не было других учениц. Сомневаюсь, что в деревню Блэквуд ходит много автобусов. Неужели все приедут на машинах?

– Действительно, – откликнулась Кит, продолжая разглядывать пустую дорогу, точнее, забор в конце нее. Что-то было не так. Что-то изменилось с тех пор, как они смотрели в окно в последний раз.

– Сэнди, – медленно произнесла она, – мне кажется, больше никто не приедет.

– То есть? – Сэнди недоверчиво покосилась на Кит. – Шутишь, что ли? Огромная школа для четырех учениц? Это глупо!

– Глупо или нет, но, думаю, здесь больше никого не ждут, – ответила Кит. – Ворота закрыты.

– Да, все именно так. На первый семестр мы приняли только четырех студенток.

Мадам Дюре улыбнулась им с другого конца обеденного стола. Огоньки свечей дрожали над льняной скатертью; случайный ветерок тронул подвески люстры, раздался едва слышный хрустальный перезвон. Сидевшие за столом только что покончили с первым блюдом, и Натали еще не пришла, чтобы забрать пустые тарелки.

– Желающих было немало, – счел нужным сообщить профессор Фарли. – Проблема в том, что большинство из них не соответствовали нашим требованиям.

– То есть не смогли выполнить тесты? – удивленно спросила Кит. – Ничего не понимаю. Они были не такими уж сложными. Я не отличница, но и то справилась.

– Никто не справился, за исключением Рут, – профессор Фарли кивнул на темноволосую коротышку, и та позволила себе улыбнуться – сдержанно, но с плохо скрытым самодовольством. – При выборе мы руководствовались не только вашими академическими знаниями. Были и другие критерии.

– Например? – спросила Линда Ханна. – Кто наши родители?

– Вот уж сомневаюсь, – пробормотала Сэнди, сидевшая рядом с Кит.

– Просто вы четверо показались нам особенными, – снова заговорила мадам Дюре. Огоньки свечей отражались в ее глазах, словно в зеркалах. Наклонившись вперед, Кит увидела в них саму себя. – Вы обладаете теми качествами, которые мы хотели бы видеть в наших студентах. Вас смущает перспектива заниматься в маленьком классе?

– Нет, – коротко, по-деловому ответила Рут. – Так учитель сможет уделять достаточно внимания каждой из нас, и мы будем быстро продвигаться вперед. Для этого я и приехала в Блэквуд. Я чуть не умерла от скуки в своей прежней школе. Но я не смогла найти сетевой шнур в своей комнате. Вай-фай-сигнала тоже нет. Мне нужно подключить компьютер к Интернету.

– Вы не смогли найти шнур, потому что его нет, – пояснил профессор Фарли. – Это один из минусов расположения Блэквуда. Но хочется надеяться, что свежий воздух и чудесные пейзажи примирят вас с этими неудобствами.

– Здесь нет Интернета? – Рут смотрела на профессора так, будто он сморозил невероятную глупость. – Но как же мы будем заниматься и искать информацию?

– В Блэквуде замечательная библиотека, – сказала мадам Дюре. – Мы придерживаемся старых взглядов на процесс обучения. По нашему мнению, студенты должны потрудиться, чтобы обрести знания. Я хочу, чтобы впредь вы воспринимали свои компьютеры как печатные машинки, не более того. Блэквуд – не та школа, где можно сдать работу, полную цитат, вырванных из контекста и добытых в сомнительных источниках. И уж тем более мы не хотим, чтобы вы отвлекались от занятий, сидя на форумах и в соцсетях.

– А что же мы будем делать в свободное время? – с нескрываемым ужасом спросила Линда. – То есть когда не будем заняты уроками и домашними заданиями?

– Поверьте мне, в Блэквуде вам скучать не придется. – Директриса взялась за серебряный колокольчик. Дверь кухни мгновенно распахнулась, и Натали заглянула в столовую. – Можно подавать главное блюдо, – сказала мадам Дюре.

Кит сидела напротив ее сына. Интересно, принимал ли он участие в отборе студентов? Подняв глаза на Жюля, Кит обнаружила, что он смотрит прямо на нее. В отличие от девушки, Жюль не смутился, но продолжил вглядываться в лицо Кит, словно пытался рассмотреть что-то, скрытое от других.

– Моя мать совершенно права, – медленно произнес он. – Скучать вам не придется.

Глава пятая

На часах было половина первого – половина первого ночи – восьмого сентября, и Кит лежала в кровати с ноутбуком, сочиняя письмо для Трейси. Она знала, что время для писем не самое подходящее – будь она дома, мама непременно постучала бы в дверь с встревоженным: «Кит, у тебя все в порядке? Не засиживайся, пора спать!»

В Блэквуде никто не следил за тем, во сколько выключают свет ученицы, и Кит это несказанно радовало. За прошедшую неделю она почти привыкла к новой школе, но по ночам ей по-прежнему было не по себе. Лампочку в коридоре так и не поменяли («Электрики из деревни Блэквуд отказываются к нам ехать, говорят, что слишком далеко», – виновато повторяла мадам Дюре), и хотя по ночам комнату заливал лунный свет, Кит не могла отрешиться от мысли о кромешной темноте, которая поджидала ее по ту сторону двери.

В Блэквуде ей постоянно снились сны. Она была уверена, что ей что-то снится – после пробуждения сознание цеплялось за обрывки сновидений, – но не могла вспомнить, что именно. Из-за этого Кит боялась засыпать: она выключала свет, только когда глаза начинали слипаться, а мысли путаться. В конце концов Кит решила, что неплохо будет обзавестись привычкой делать уроки и писать письма по ночам.

«Дорогая Трейси, – печатала она, – прости, что долго тебе не писала. В первый день я отправила пару строк маме, чтобы она прочитала, когда доберется до Шербура, а потом меня завалило уроками. К тому же я привыкла к электронным письмам и смс, а тут приходится подписывать конверты и клеить марки. Мрак!

Учиться здесь сложнее, чем в обычной школе. Возможно, потому, что класс очень маленький. Только представь, нас всего четверо. Четыре ученицы на всю школу! Фактически у нас тут индивидуальные занятия. Математику и естественные науки преподает профессор Фарли, милый старичок с забавной бородкой. Литературу – сама мадам Дюре. А уроки фортепиано дает Жюль! Нет, одного восклицательного знака мало, пусть будет так:!!!!!!!!!! Но даже они неспособны передать, насколько он потрясающий. Если бы мой телефон ловил здесь сигнал, я бы обязательно послала тебе фото. А так придется ограничиться признанием, что я вдруг стала очень интересоваться музыкой.

Девочки, с которыми я учусь, очень разные. Больше всего мне нравится Сэнди Мейсон, тихая, застенчивая, но очень милая. Надеюсь, у меня получится уговорить ее разыграть остальных или забраться ночью на кухню, чтобы устроить потом вечеринку в пижамах. Линда Ханна и Рут Краудер в прошлом году учились в одной школе. Потом родители Рут решили перевести ее сюда, и Линда уговорила маму отправить ее в Блэквуд. Рут страшненькая, но очень умная, а Линда, наоборот, красавица, но головой работать не привыкла. Так что они прекрасно дополняют друг друга.

Я до сих пор не знаю, почему нас выбрали. Профессор Фарли говорил что-то про «особые критерии», а мадам Дюре упоминала какие-то качества, но я даже не представляю, о чем идет речь. На мой взгляд, у нас нет ничего общего. И я по-прежнему не понимаю, почему меня приняли, а тебя нет. Я спрашивала мадам Дюре, но она ответила, что не может обсуждать с нами результаты вступительных экзаменов.

Хотела бы я сказать, что мне здесь нравится. В некотором смысле так и есть. Все очень милы, и занятия тут интересные. Но есть что-то… что я не могу толком объяснить (да и ты, наверное, посмеялась бы надо мной, если бы я попыталась). У меня такое чувство, что здесь что-то не так. Оно появилось, когда мы проехали через ворота Блэквуда, и с тех пор только усиливается, как будто…»

Кто-то закричал. Крик раздался в темноте за дверью, в дальнем конце коридора, – и оборвался, словно кому-то зажали рот.

Кит тряхнуло, как от разряда током. Рука дернулась, отчего на экране появился бессвязный набор букв. Отложив ноутбук в сторону, Кит подтянула колени к груди и прислушалась. В Блэквуде царила тишина.

«Но я слышала, как кто-то кричал», – сказала она себе. Кричали на их этаже. От боли? От страха? Может, кому-то приснился кошмар? Или это был крик о помощи?

«Ну уж нет. Я туда не пойду. Я просто не могу открыть дверь и выйти в коридор», – подумала Кит.

Но что, если кому-то плохо? Вдруг кто-нибудь из девочек заболел? Не станет же человек так кричать без причины. Может, Рут или Линда лежит сейчас у себя в комнате и дрожит от страха или боли, молясь, чтобы кто-нибудь услышал их и пришел на помощь?

Медленно, словно против воли, Кит поднялась с кровати и подошла к двери. Густая тьма коридора предстала перед ней во всей красе; за границами светлого круга перед комнатой не было видно абсолютно ничего.

Кит стояла на пороге, напряженно вслушиваясь в тишину. Но молчание Блэквуда нарушали лишь биение ее сердца и тихий звук ее взволнованного дыхания.

«Наверное, мне показалось, – попыталась успокоить себя Кит. – Должно быть, я задремала и мне все приснилось».

И тут она снова услышала – нет, не крик, скорее всхлип или стон. Он раздался в том конце коридора, где находилась комната Сэнди.

«Так, мне не показалось. Придется идти», – смирилась Кит.

Набрав полную грудь воздуха, словно перед нырком в ледяную воду, она еще секунду постояла на светлом пятачке – и шагнула в темноту.

На мгновение Кит почудилось, будто она и в самом деле погрузилась в воду. Темнота окутала ее плотной пеленой, забиваясь в глаза, нос и уши. У Кит перехватило дыхание; кое-как совладав с подступающей паникой, она принялась шарить рукой в поисках стены. Ощутив под рукой прохладную шероховатость обоев, девушка наконец-то выдохнула и начала осторожно двигаться вперед.

Перед тем как сделать шаг, Кит всякий раз проверяла пол под ногами. Она понимала, что ведет себя глупо, но из-за непроницаемой темноты ей казалось, будто она идет в никуда. Кит бы не удивилась, растворись вдруг доски паркета во мраке, обрекая ее на падение в пустоту. А если впереди девушку поджидало что-то, существование чего она даже не могла себе вообразить? С трудом поборов дрожь, Кит обернулась на пятно света, оставшееся возле порога ее комнаты.

И увидела, как оно постепенно уменьшается, словно темнота, медленно, но неотвратимо наползает на светлый пятачок.

«Да что происходит? – испуганно подумала Кит, после чего дверь с громким щелчком закрылась, и коридор окончательно погрузился в темноту. – Так, Кит, не паникуй, – твердо сказала она себе. – Это просто сквозняк!»

Но откуда мог взяться сквозняк, если воздух в коридоре был абсолютно неподвижным? Витражное окно не пропускало ни малейшего ветерка. Стоит ли идти вперед или же лучше вернуться в комнату? Одна мысль о горящей возле кровати лампе заставила Кит замедлить шаги. Но если она отступит, то кричавший человек так и не дождется помощи.

«Надо идти. Выбора нет. Я должна узнать, что случилось».

Не отрывая руку от стены, она двинулась дальше по коридору. Паркет тихо поскрипывал у нее под ногами, но в безмолвии коридора этот звук казался пронзительным визгом. Когда пальцы наконец нащупали дверь Сэнди, у Кит вырвался вздох облегчения. Нашарив ручку, она попыталась ее повернуть. Бесполезно.

– Закрыто! – воскликнула Кит, не в силах в это поверить. Как Сэнди смогла запереться изнутри, если замок на двери был только снаружи?

Выпустив ручку, Кит постучала по дереву костяшками пальцев. Дробь прокатилась по коридору, а из комнаты донесся слабый стон.

– Сэнди! – позвала ее Кит, теперь уже не на шутку обеспокоенная. Сжав пальцы в кулак, она принялась изо всех сил колотить по двери, мало заботясь о том, что может перебудить весь этаж. – Сэнди, ты меня слышишь? С тобой все в порядке? Сэнди!

Когда ответа не последовало, Кит снова схватилась за ручку в отчаянной попытке ее повернуть. Удивительно, но на этот раз ручка легко поддалась. Навстречу Кит хлынул поток ледяного воздуха.

– Сэнди? – крикнула Кит, переступая порог. Девушка с первой же секунды поняла, что в комнате, помимо Сэнди, есть кто-то еще, хотя и не знала, откуда взялась эта уверенность.

Чувствуя непреодолимое желание развернуться и сломя голову бежать по темному коридору обратно в свою комнату, Кит все-таки пошла вперед. У Сэнди было так холодно, что ее начал колотить озноб.

– Кто здесь? – дрожащим голосом спросила Кит. – Кто здесь?

Она слышала, что рядом кто-то дышит, дышит тяжело, словно пробежал перед этим несколько лестничных пролетов. Чем ближе Кит подходила к тому месту, где должна была стоять кровать, тем сильнее становился сковывающий движения холод; в конце концов ей начало казаться, что она больше не может ступить ни шагу. Вытянув руку вперед, она наткнулась на прикроватный столик и отыскала в темноте стоявшую на нем лампу. На ощупь та была словно кусок льда.

Нажав онемевшим от холода пальцем на кнопку, Кит заморгала от озарившего комнату благословенного света и начала оглядываться. Если здесь и в самом деле был кто-то, кроме Сэнди, он исчез. Комната выглядела как обычно. И Сэнди сидела на кровати с видом лунатика, явно не понимая, что происходит. Кожа у нее была синеватого оттенка, словно девушка пару часов провела на морозе. Кит кинулась к подруге и схватила ее за руку.

– Ты замерзла! – воскликнула она. – Немедленно закутайся в одеяло. Что происходит?

– Кит? – неуверенно проговорила Сэнди. – Кит, это ты?

– Конечно, я! – Кит накинула одеяло подруге на плечи и подоткнула со всех сторон. – Закутайся, а то подхватишь воспаление легких. Почему у тебя в комнате так холодно? Сэнди, ты проснулась? Ты странно себя ведешь…

– Да. Да. Я проснулась, – Сэнди потрясла головой, словно пытаясь избавиться от сна. – Что ты здесь делаешь? Сколько времени? Полночь?

– Больше, – ответила Кит. – Я пришла, потому что ты кричала. Не помнишь?

Непонимающий взгляд Сэнди был красноречивее всяких слов.

– Нет, не помню. Наверное, что-то приснилось.

– И дверь у тебя была закрыта.

– Быть этого не может. Ты же знаешь, ее нельзя запереть изнутри, – Сэнди замолчала, а потом повторила слова Кит: – Дверь была закрыта? Моя дверь?

– Да, но потом открылась, когда я повернула ручку во второй раз. И в комнате кто-то был. Клянусь, Сэнди, когда я вошла, здесь кто-то был. Я никого не видела, просто почувствовала…

– Мне снилось… ну, то есть я думаю, что снилось… – испуганно отозвалась Сэнди. – Что у моей кровати стоит женщина. Молодая, лет двадцати пяти, в старинном длинном платье. Я разглядела даже в темноте. Она стояла и смотрела на меня.

– Конечно, тебе приснилось, – сказала Кит. Ноги у нее внезапно ослабели, и она тяжело опустилась на край кровати. – Как иначе?

– Да, как иначе? – эхом отозвалась Сэнди. – Вот только это случается не в первый раз.

– Не в первый?

– Нет, женщину в старинной одежде я увидела только сегодня. И чуть не замерзла тоже впервые. Но странные сны мне снятся уже давно. Я говорила тебе, что живу с бабушкой и дедушкой?

– Да.

– Мои родители погибли три года назад, – сказала Сэнди. – На пятнадцатую годовщину свадьбы. Папа подарил маме путешествие, хотел устроить второй медовый месяц. Они полетели на Багамы, и самолет упал в море. Их даже не нашли.

– Ужасно… – прошептала Кит. – Мне так жаль.

– Я в это время была у бабушки, – продолжала Сэнди. – И узнала о катастрофе сразу, как только она случилась. Стояла на кухне, помогала бабушке готовить и вдруг узнала. Сказала ей: «Бабушка, самолет упал». Она поглядела на меня как на сумасшедшую и спросила: «Какой самолет?» – «Тот, на котором летели мама с папой». Она смотрела на меня, смотрела, а потом сказала: «На редкость неудачная шутка, Сэнди». Бабушка так разозлилась, что перестала со мной разговаривать. А вечером о катастрофе сообщили в новостях.

– Ты сказала, что видела сны, – напомнила Кит.

– Не в ту ночь. Кажется, тогда мы вообще не спали. Но на следующий день, когда все подтвердилось, я начала плакать и никак не могла остановиться. Дедушка вызвал врача, тот сделал мне укол. Я уснула – и мне приснились родители. Мама с папой стояли у моей кровати, держась за руки. Мама сказала: «Сэнди, не плачь». Во сне я ответила ей: «Но я плачу, потому что вы умерли!» И папа сказал: «Мы с твоей мамой вместе. Это очень важно для нас. Мы счастливы, и ты тоже должна быть счастлива».

Кит похолодела. Пытаясь сдержать дрожь, она сцепила руки так сильно, что костяшки пальцев побелели.

– Ты кому-нибудь говорила об этом? – спросила она.

– Пыталась, но никто меня не слушал, – ответила Сэнди. – Бабушка сказала, что все люди видят странные сны, когда переживают большое горе.

– Мне тоже никто не поверил, – тихо проговорила Кит.

– В смысле?

– После смерти отца. Вот только я никогда не думала, что это сон. Он был в моей комнате. На самом деле был. Я точно знаю.

Какое-то время девушки просто молча смотрели друг на друга. Веснушки Сэнди казались почти черными на белом, как полотно, лице. Кит трясло, но уже не от холода.

– Что все это значит? – наконец нарушила тишину Сэнди. – Это не может быть совпадением. Мы с тобой видели наших родителей после смерти. А сегодня – запертая дверь и женщина у моей кровати…

– Понятия не имею, что это значит. Но скажу тебе вот что: я обязательно выясню.

Глава шестая

Остаток ночи девушки провели в комнате Кит. Они не разговаривали, но Кит была слишком взбудоражена, чтобы уснуть; судя по дыханию Сэнди, та тоже не спала, а просто неподвижно лежала рядом. Когда за окном показались первые проблески зари, Кит наконец задремала. Она проснулась ближе к девяти часам, и Сэнди в комнате уже не было. Умывшись, девушка оделась и спустилась в столовую к завтраку. Рут и Линда как раз заканчивали доедать яичницу и тосты.

– Сэнди только что ушла, – Рут заговорила прежде, чем Кит успела открыть рот. – Сказала, что не хочет есть, выпила кофе и отправилась на ранний урок с профессором Фарли. Кажется, он помогает ей с алгеброй.

– Как она выглядела? – поинтересовалась Кит.

– Ужасно! – ответила Линда. – Я даже подумала, что она заболела. У нее страшные мешки под глазами, и она засыпала на ходу. Хотя ты выглядишь не лучше, – девушка внимательно посмотрела на Кит. – Может, в Блэквуде начинается эпидемия гриппа?

– Вряд ли, – сказала Кит. – Мы просто не спали полночи. Сэнди приснился кошмар, она закричала, я услышала и прибежала к ней. Потом мы ушли ко мне в комнату. А вы ничего не слышали? Я думала, мы так шумели, что могли бы мертвых разбудить.

От сказанных случайно слов у Кит по спине пробежали мурашки.

– Я ничего не слышала, – сказала Линда. – А ты? – она повернулась к Рут.

– Даже не знаю, – с сомнением протянула темноволосая девушка. – Может, что-то и слышала. Мне в последнее время постоянно снятся сны, поэтому я плохо сплю.

– Сны? – замерла Кит. – А какие?

– Наутро ничего не помню, – пожала плечами Рут. – Только чувствую себя так, будто вообще не спала.

– Я тебя понимаю, – вздохнула Линда. – Сама еле встаю по будильнику.

– Надеюсь, что из-за стола ты встать сможешь, – Рут выразительно посмотрела на часы. – У нас литература с мадам Дюре через несколько минут. Кит, а что у тебя с утра?

– Музыка, – ответила Кит.

– Индивидуальное занятие с Жюлем? Повезло, – хихикнула Линда и поправила свои светлые локоны. – Если бы я знала, что в Блэквуде будет такой учитель музыки, тоже записалась бы на уроки фортепиано. А так он на меня даже не смотрит.

– Он очень замкнутый человек, – согласилась Рут. – Мне кажется, он целиком предан своей работе. Не то чтобы меня это особо волновало, – добавила она, словно оправдываясь.

– А вот меня волнует, – не стала отрицать Линда. – В конце концов, Жюль – единственный мужчина, с которым мы будем общаться следующие четыре месяца, пока не уедем домой на Рождество. Не считая, конечно, профессора Фарли.

Из кухни показалась Натали с кофейником. Она собиралась ограничиться коротким кивком в качестве приветствия, но заметила Кит и смягчилась.

– Доброе утро, мисс. Вам что-нибудь приготовить?

– Спасибо, Натали, – ответила Кит. – Я не голодна.

Натали поставила кофейник на стол.

– Но вы должны что-нибудь съесть. Вы и так уже похудели.

Кофейный аромат облачком поднялся над столом; обычно Кит обожала запах кофе, но сейчас едва справилась с подкатившей волной дурноты.

– Я уже опаздываю на урок, – сказала она. – Поем в обед.

Кивнув остальным на прощание, Кит быстрым шагом вышла из столовой.

Жюль Дюре ждал ее в музыкальном классе. Он сидел на стуле у окна, одетый в бледно-голубую рубашку, открывающую горло, и темные прямые джинсы. На коленях у Жюля лежали ноты, но он не обращал на них внимания. У него был вид человека, который уже устал ждать.

Когда Кит вошла, Жюль одарил ее не слишком приветливым взглядом.

– Ты опоздала, – сказал он. – Я начал думать, что ты вообще не придешь.

– Прошу прощения, – ответила Кит. – Я плохо спала ночью и не услышала будильник.

Трудно было воспринимать этого молодого человека как учителя. Он выглядел ненамного старше парней, с которыми она ходила гулять в школе. Мрачная красота делала его более привлекательным, чем любого из них. Но почему-то Кит, обычно легко находившая общий язык с противоположным полом, в присутствии Жюля терялась.

– Ты занималась? – перешел он сразу к делу. – Садись, я хочу посмотреть, как далеко ты продвинулась. Сыграй что-нибудь простое, разомни пальцы, а потом перейдем к пьесе.

Кит послушно опустилась на скамью перед пианино и положила руки на клавиши. Собственные пальцы вдруг показались ей ужасно неповоротливыми; у Кит возникло ощущение, будто она играла уже несколько часов.

– Жюль? – обратилась она к учителю.

– Да?

– Мне кажется, я сегодня не смогу играть, – Кит медленно опустила руки на колени. «Я устала, – подумала она. – Я жутко устала, и мне страшно. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Мне нужен друг».

Она подняла голову и встретилась взглядом с темными, внимательными глазами Жюля, который стоял напротив нее. Можно ли считать его другом? Если вспомнить их общение за последнюю неделю, то Кит даже не знала, нравится ли ему. Но к кому еще она может обратиться? Сэнди и так сама не своя, а от Рут и Линды мало толку.

– Мы можем поговорить? – едва слышно спросила она. – Вместо занятия?

– Поговорить? – прищурился Жюль. – О чем?

– О Блэквуде.

– А что не так с Блэквудом?

– Не знаю, – так же тихо сказала Кит. – Я… не знаю. Но с ним что-то не так. Это место меня пугает. И не только меня. Мы просто не можем объяснить. Тут происходит… всякое.

– Что ты имеешь в виду? – Жюль наконец проявил интерес к тому, что она говорит.

– Ну, во‑первых, мы все видим странные сны. Сэнди вчера приснилось, что в ее комнате кто-то есть. Она закричала, и я побежала к ней, чтобы узнать, что случилось, а дверь оказалась заперта.

– Чушь, – хмыкнул Жюль. – Двери не запираются изнутри.

– Кстати, почему?

– Почему что?

– Почему двери не запираются изнутри? Мадам Дюре сказала, что замки должны обеспечить нам уединение, но о каком уединении идет речь, если мы не можем закрыться в собственной комнате?

– Зато никто не тронет ваши вещи, когда вас нет, – напомнил Жюль.

– Вот это меня меньше всего беспокоит, – ответила Кит. – Думаю, тут у всех девочек есть ноутбуки, а больше я ничего ценного с собой не привезла. Но я бы не отказалась иметь возможность закрываться изнутри. И прошлой ночью дверь Сэнди совершенно точно была заперта. Я дергала ручку. А потом она вдруг поддалась, словно кто-то ее открыл.

– Значит, дверь просто заело, – уверенно произнес Жюль. – Я посмотрю, может, нужно смазать замок. В какой комнате живет Сэнди?

– Вы меня вообще слышите? – с нескрываемым раздражением посмотрела на него Кит. – Я не прошу вас смазывать замок. Я говорю, что в Блэквуде творится что-то странное. Кто-то был в комнате Сэнди вчера ночью. Женщина. Понимаю, это звучит дико, но Сэнди видела ее собственными глазами!

– Ей наверняка приснилось, – сказал Жюль. – Ты же сама говоришь: вам постоянно что-то снится. Но волноваться тут не о чем. Такое часто случается, когда в первый раз уезжаешь из дома и привыкаешь к новой обстановке.

Он замолчал, потом спросил, чуть понизив голос:

– А эта женщина – в комнате Сэнди, – она что-нибудь говорила?

– Почему вы спрашиваете? – удивилась Кит.

– Просто интересно.

– Кажется, нет, – пожала плечами девушка. – Во всяком случае, Сэнди ничего такого мне не рассказывала. Но почему вас это волнует, если вы думаете, что ей все приснилось?

– Сэнди ведь кричала во сне, – сказал Жюль. – Я подумал, что она могла так среагировать на какие-то слова.

– Она просто испугалась, когда увидела эту женщину, – ответила Кит. – Сами подумайте: вы просыпаетесь в комнате, где кроме вас никого не должно быть, и обнаруживаете, что возле кровати стоит кто-то и смотрит на вас. А еще там было очень холодно! Сэнди промерзла до костей, она была просто синяя!

– Послушай, Кит, в комнате Сэнди никого не могло быть, – покачал головой Жюль. – Как эта женщина туда забралась? Ворота Блэквуда всегда запираются на ночь, дом тоже. Вряд ли кому-то взбредет в голову лезть через окно. Но даже если и так, то как она успела спуститься обратно? У нее что, были крылья? – Жюль выразительно поднял бровь.

– Но закрытая дверь… И холод…

– Я уже сказал, что дверь могло заклинить. А холод… Наверное, Сэнди оставила окно открытым, вот комнату и выстудило.

Жюль подался вперед и накрыл руку Кит своей. Теплая, сильная, с длинными изящными пальцами, она на мгновение отодвинула в сторону одолевшие девушку тревоги.

– Блэквуд – очень старое поместье, – когда Жюль заговорил, голос его был неожиданно нежным, – красивое, даже великолепное, но со своей атмосферой. Старые дома несут на себе отпечаток времени. Со временем ты здесь освоишься. Когда мы только приехали, я тоже видел странные сны.

– Да? – недоверчиво спросила Кит.

– Конечно. А ты думала? Я не привык жить в подобных местах. Во время учебы я снимал квартиру с друзьями, а каникулы проводил с матерью в какой-нибудь из ее школ, но в остальном был предоставлен сам себе. Когда я окончил консерваторию, мать предложила мне поехать в Америку, чтобы преподавать. Я не сразу согласился, но она так расписывала Блэквуд – и саму школу, и то, для каких студентов она предназначена, что я решил попробовать.

– Впервые увидев Блэквуд, я глазам своим не поверил, – продолжил Жюль. – Я до сих пор не знаю, как мама отыскала это место. У него удивительная энергетика. Тебе просто нужно к ней привыкнуть.

– А вы, значит, привыкли? – испытующе посмотрела на него Кит.

– Мне нравится в Блэквуде. Здесь я чувствую себя иначе. Лучше играю. Ярче воспринимаю окружающий мир.

– А сны видите?

– Да, конечно. Иногда. Все видят сны.

– Жюль, – Кит сделала попытку улыбнуться, – когда вы говорите об этом, все выглядит абсолютно нормальным. Вы, наверное, думаете, что я дурочка.

– Нет, я так не думаю, – тихо сказал Жюль. – Я думаю, что ты умная. И красивая. Иногда мне хочется, чтобы я встретил тебя в другом месте и при других обстоятельствах. Чтобы я не был твоим учителем. Но… – Он быстро сжал ее руку и отпустил, – я твой учитель, и мы с тобой проболтали половину урока. Ты готова сыграть?

– Больше, чем когда-либо, – вздохнула Кит. – Но предупреждаю, вряд ли у вас прежде была настолько бездарная ученица. Вам не скучно слушать, как я с трудом пробираюсь сквозь простейшие этюды и пьесы?

– Нет, – покачал головой Жюль и, помолчав, добавил чуть тише: – Ты не бездарность, Кит. Ты удивительно талантлива, и я надеюсь, что когда-нибудь ты и сама это осознаешь. Можно быть талантливым во многих областях, а не только в музыке.

Глава седьмая

– Эй, Кит! Угадай, что? Я нарисовала твой портрет! – Линда стояла на входе в гостиную, прижимая к груди лист бумаги.

– В самом деле? – Кит оторвалась от книги. – Дай посмотреть.

У девушек уже вошло в привычку собираться в гостиной за час до ужина. Хорошо освещенная комната с удобной мебелью была куда менее старомодной, чем остальной Блэквуд. Обычно девушки болтали или смотрели телевизор, но сегодня ни у кого не было настроения разговаривать. Кит и Рут читали, а Сэнди сидела за карточным столом в углу и раскладывала пасьянс.

Но стоило Линде появиться, как все они отвлеклись от своих занятий. Было в этой девушке что-то, отчего в комнате становилось светлее. В тот миг Линда выглядела такой довольной, что Кит невольно улыбнулась.

– Давай, я хочу посмотреть. Я не знала, что ты рисуешь.

– Я тоже не знала, – ответила Линда, протягивая ей лист бумаги. – Я и сама удивилась, когда увидела, что получилось.

Кит взяла набросок и, немного дурачась, посмотрела на него с видом искушенного критика – чтобы в следующую секунду ахнуть от искреннего изумления.

– Ух ты! Это действительно я!

– Я же говорила, – Линда присела на подлокотник кресла, в котором обосновалась Кит. – Нравится?

– Ты еще спрашиваешь! – воскликнула Кит. – Это невероятно. Честное слово! Линда, да у тебя талант!

– Дайте уж и мне посмотреть. – Рут поднялась с дивана и встала за креслом. Какое-то время она молчала, потом сухо сказала: – Ты не могла это нарисовать. Наверное, скопировала или что-то вроде того.

– Вот и нет, – обиженно откликнулась Линда. – Я просто села и нарисовала. На самом деле, я прилегла поспать, а когда проснулась, у меня прямо руки зачесались взяться за карандаш. Я достала листок бумаги – и вот. Странное дело, я поначалу и не знала, что рисую, а потом вдруг поняла, что это Кит.

– Но ты ведь раньше никогда не рисовала, – скептически заметила Рут. – Даже в школе не ходила на уроки рисования. А набросок выполнен профессионально. Взгляд Кит передан с невероятной точностью, такой же прямой и дерзкий. Подбородок, рот – все вышло идеально. Это работа настоящего художника.

К тому времени Сэнди тоже забыла про карты и подошла посмотреть.

– Ты права, – согласилась она. – Отличная работа. А меня нарисуешь, Линда? Я бы отправила портрет бабушке с дедушкой. Готова поспорить, они поставят его в рамку.

– Конечно! – радостно ответила Линда. – Теперь, когда я поняла, как это делается, я всех нарисую! Для начала – мадам Дюре с ее пронизывающим взглядом. Или Жюля. Кто-нибудь хочет его портрет?

– Тебе придется наделать копий, – рассмеялась Кит. – Потому что захотят все. И, пожалуйста, нарисуй, как профессор Фарли почесывает бородку…

– Кто-то упомянул мое имя? – Глубокий голос профессора неожиданно раздался в гостиной, заставив девочек вздрогнуть. Фарли стоял на пороге, добродушно улыбаясь. – Я услышал, как вы смеетесь, и не смог удержаться. Поделитесь темой для шуток?

– Линда меня нарисовала, – Кит с гордостью продемонстрировала ему портрет. – Здорово, правда?

– Действительно, – профессор Фарли медленно вошел в комнату, чтобы в задумчивости застыть над наброском. – Потрясающая работа, Линда. Давно ты занимаешься живописью?

– Никогда не занималась, – призналась Линда. – Если честно, за всю жизнь я только раз взялась за карандаш – на вечеринке, где мы должны были рисовать друг друга, а потом угадывать, кто есть кто. Я нарисовала Рут – и получила приз за последнее место! – со смехом рассказала она.

– Ну, с тех пор ты неплохо продвинулась, – с нескрываемым восхищением произнес профессор. – Я непременно расскажу об этом мадам Дюре. Она любит поощрять юные таланты. Уверен, мадам обеспечит тебя всем необходимым для рисования, чтобы ты могла творить и дальше.

– Я могу его оставить? – спросила Кит.

– Конечно! – довольно улыбнулась Линда. – Очень рада, что тебе понравилось. Я и тебя нарисую, Сэнди, и тебя, Рут, если хочешь. У меня получится лучше, чем на той вечеринке, обещаю! Или ты до сих пор думаешь, что я рисовала через копирку?

– Нет, – извиняющимся тоном ответила Рут. – Ты бы не стала мне врать, я знаю. Да и откуда ты могла его скопировать? Прости, что усомнилась в твоих способностях. Просто мы так давно дружим, а я даже не подозревала, что у тебя прирожденный талант к рисованию. Получается, я тебя совсем не знаю.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, – успокоила ее Линда. – Если бы не ты, я бы не пережила последний год в школе. Я же говорю, что сама от себя не ожидала!

– Ужин через пять минут, – напомнила Кит, бросив взгляд на часы. – Я сбегаю наверх и отнесу портрет в спальню, пока с ним ничего не случилось. А то если все будут трогать его руками, от рисунка ничего не останется.

Проникающий сквозь витраж мягкий свет закатного солнца заливал второй этаж теплым сиянием, отчего коридор напоминал проход между скамьями в соборе. «В такие моменты, – думала Кит, – я почти верю, что все мои страхи – лишь плод разыгравшегося воображения».

Зайдя в комнату, девушка направилась к письменному столу. Положив портрет под лампу, она включила свет и долго вглядывалась в чистые линии рисунка. Пусть это был лишь набросок, но Линде удалось уловить что-то, отчего карандашный портрет обретал потрясающую живость. И дело было не в упрямом подбородке, линии носа и мягкой округлости щек. Как правильно заметила Рут, Линде удалось хорошо передать взгляд: прямой, открытый, но с затаенной уязвимостью. Взгляд девушки, которая совсем не так уверена в себе, как ей хочется показать.

– Кто же я? – словно спрашивали эти глаза. – Где мое место в мире? Я красивая? Что думают обо мне люди? Что думает обо мне Жюль? Куда я иду? Достигну ли я чего-нибудь в жизни? Буду ли счастлива? Достойна ли я того, чтобы меня любили?

Да, в этих глазах мелькало множество вопросов, и у новоиспеченной художницы получилось передать их при помощи нескольких линий и слабой штриховки. Линда почувствовала разницу между настоящей Кит, о которой знала лишь она сама и, быть может, Трейси, и сильной, уверенной в себе Кэтрин Горди, которую видели окружающие.

– Но откуда?.. – удивленно прошептала девушка. – Мы с Линдой знакомы меньше месяца. Мы даже не разговаривали толком, всего пару раз на занятиях…

Но рисунок, лежавший на столе перед ней, кричал о другом.

– Кит? – Голос Сэнди доносился от лестницы в конце коридора. – Мадам зовет ужинать. Пойдем, а то опоздаешь.

– Иду, – откликнулась Кит.

Погасив свет, она направилась к двери и почти вышла в коридор, но вдруг остановилась. Поколебавшись пару секунд, Кит вернулась в комнату и взяла ключ, который с самого первого дня лежал, забытый, на письменном столе.

Кит вставила ключ в замочную скважину и заперла дверь. Она не могла сказать наверняка, почему это делает, но впервые с момента приезда в школу у нее появилось чувство, что в комнате осталось что-то ценное.

Час ужина был, пожалуй, одним из самых приятных в Блэквуде. Хотя завтрак и обед тоже подавали в столовой, только для ужина доставали свечи, фарфор, льняные салфетки и накрывали стол белой скатертью. Кит каждый раз любовалась белизной и кажущейся хрупкостью посуды, окаймленной тонкой золотой полоской. Мадам Дюре, заметив искреннее восхищение девушки, рассказала, что фарфор достался ей вместе с поместьем.

– Посуда, кухонная утварь, мебель, пианино, шторы, ковры – всему этому уже много лет. Из привезенного здесь только обстановка моих комнат (ее доставили из английской школы, где я работала раньше) и мебель в апартаментах профессора Фарли. Ах, ну и, конечно, в ваших спальнях, девочки.

– Поразительно, – пробормотала Кит, не отрывая глаз от изящного фарфора. – Почему прежние хозяева оставили это здесь? Мне кажется, такие вещи не бросают…

– Я и сама удивилась, – согласно кивнула мадам Дюре. – Но люди иногда ведут себя странно. После смерти мистера Брюэра новые владельцы хотели только одного: поскорее продать Блэквуд. Конечно, ужасно, что они так отнеслись к своему наследству, зато нам повезло, – улыбнулась она.

Фарфор задавал тон ужину, настраивая всех на светский лад. Блюда неторопливо сменяли друг друга, а мадам Дюре на время переставала быть строгой директрисой, становясь очаровательной хозяйкой, которая развлекала гостей историями о своей жизни за границей. Иногда к ней присоединялись Жюль и профессор Фарли, работавший вместе с мадам в Англии. Беседа за столом текла легко и непринужденно, девушки охотно принимали участие в разговоре, и к концу ужина все обычно пребывали в приподнятом расположении духа, а потом отправлялись в гостиную или расходились по комнатам, чтобы заняться уроками.

Но в тот вечер все было иначе. Атмосфера за столом царила напряженная, воздух едва ли не искрил, словно в преддверии грозы. Разговоры не смолкали, но Кит не могла избавиться от ощущения, что участники беседы лишь играют заранее распределенные роли, в то время как их мысли заняты чем-то другим. Она заметила, что мадам Дюре и профессор Фарли обменялись выразительными взглядами, хотя у них не было на то никакой причины. Когда директриса снова повернулась к столу, глаза у нее блестели от плохо скрываемого возбуждения. Но, возможно, это отразившиеся в черных зрачках огоньки свечей сыграли с Кит злую шутку, и она увидела то, чего на самом деле нет.

После ужина Сэнди догнала ее на лестнице и взяла за руку.

– Давай немножко погуляем, – предложила она.

– Сейчас? Уже поздно, – заколебалась Кит.

– Просто походим по саду, – настаивала Сэнди. – Я хочу с тобой поговорить.

– Хорошо, – сдалась Кит. – Но лучше пойдем через кухню. Вряд ли мадам обрадуется, если узнает, что мы бродим по окрестностям в темноте.

Натали убирала серебряные приборы, когда незваные гости возникли посреди ее вотчины.

– И куда это вы собрались? – недовольно спросила она.

– Погулять, – ответила Кит. – Подышать свежим воздухом.

Напускная сердитость Натали не трогала ее – Кит знала, что на самом деле нравится девушке, просто та не привыкла открыто выражать добрые чувства.

– Я вас понимаю, – вздохнула Натали. – Здесь дышать нечем. Остальная прислуга подумывает уйти.

– Ты шутишь! – воскликнула Кит. – Но почему?

– Просто им здесь не нравится. Особенно на втором этаже. Говорят, им страшно убирать в коридоре. У одной от него начинает голова болеть.

– Ты тоже увольняешься? – тихо спросила Кит.

– Нет, мне нужна эта работа. Отец болеет, кто-то должен о нем заботиться. К тому же я все равно не в ладах с этими пустомелями. Я так думаю: что было, то было, и нечего прошлое ворошить.

– Ты о чем? – Кит охватило любопытство.

– Ну, этот мистер Брюэр был со странностями, – пожала плечами Натали. – А люди и напридумывали всякого. Вы не замерзнете на улице? Там в чулане с метлами висят моя куртка и свитер. Если хотите, можете надеть.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась Кит. – Мы ненадолго.

Отдав куртку Сэнди, она натянула старый синий свитер, который сняла с гвоздя в чулане, и, взяв подругу за руку, вывела ее на улицу. Дорожка, начинавшаяся у двери кухни, огибала дом и уходила в сад. Луна, еще не круглая, но уже перевалившая за половину, заливала деревья и лужайки Блэквуда серебряным светом. Тропинка была хорошо видна, несмотря на поздний час; по саду, словно напоминание о недавнем лете, плыл сладкий аромат последних роз. Раскинувшийся за лужайкой пруд казался черным зеркалом, на поверхности которого блестели лунные зайчики. Ночной воздух был чистым и свежим, напоенным запахом хвои, который шел от молчаливых лесов, заключивших в черную рамку залитый серебром ночной сад.

– Как здорово, – выдохнула Кит. – Хорошо, что ты уговорила меня прогуляться. Ночью здесь даже красивее, чем днем.

– Мне нужно было уйти из Блэквуда, – тихо сказала Сэнди. – Еще чуть-чуть, и я бы там задохнулась. Кит, что со мной происходит? Я схожу с ума?

– Ты о своем сне? Знаешь, я поговорила об этом с Жюлем, и его слова показались мне вполне разумными, – Кит старалась, чтобы ее голос звучал как можно увереннее. – Ты впервые уехала из дома, попала в незнакомое место…

– Дело не в этом, – перебила ее Сэнди. – Не в этом, Кит. Дело в Блэквуде. Он пугает меня. И не говори, что ты этого не чувствуешь. Я знаю, что это не так.

– Ты права, – ответила Кит, мысленно возвращаясь в тот день, когда они с мамой и Дэном впервые увидели Блэквуд, огромный, величественный и будто бы объятый пламенем в лучах закатного солнца.

– Неужели ты не чувствуешь? – спросила она тогда у мамы. – С этим местом что-то не так!

– Ты права, – повторила Кит; несмотря на теплый свитер, ее пробирала дрожь. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но как дело может быть в Блэквуде? Это ведь всего лишь дом. Старый дом.

– Какое слово пришло тебе на ум, когда ты увидела его в первый раз?

– Я… – Кит запнулась. – Я не помню.

– Помнишь, – уверенно произнесла Сэнди. – Просто не хочешь вспоминать. А я знаю, что это было за слово – «зло».

– Да. Но откуда ты знаешь? – недоверчиво посмотрела на нее Кит. – Я никогда тебе не говорила. Никому не говорила!

– Знаю, потому что сама почувствовала. Слово «зло» пришло и ко мне, едва я увидела шпили Блэквуда. Профессор Фарли встретил меня на автобусной остановке в деревне, и мы поехали сюда. Было чудесное утро – синее небо, яркое солнце, лес вокруг. А потом мы проехали через ворота, и на нас словно опустилась тень. Чем ближе мы подъезжали к дому, тем чернее она становилась. Я чувствовала ее, хотя внешне ничего не изменилось. Когда я вышла из машины и поднялась по лестнице, то едва удержалась от того, чтобы развернуться и убежать.

– Но сейчас-то мы этого не чувствуем, – заметила Кит. – Во всяком случае, не постоянно. Чувствуем ночью, когда в коридоре царит кромешная темнота и когда нам снятся сны. Но в остальное-то время мы смеемся, и ходим на занятия, и болтаем, и все у нас, кажется, хорошо…

– Потому что мы стали частью Блэквуда, – сказала Сэнди. – Неужели ты не понимаешь, Кит? Мы стали частью этой тени. Мы прожили внутри нее несколько недель и начали привыкать. Вот почему я захотела выйти в сад. Мне нужно посмотреть на Блэквуд со стороны и почувствовать разницу.

– Да, отсюда он действительно выглядит иначе, – признала Кит. Стоя в залитом лунным светом саду, она окинула взглядом величественный особняк, чьи остроконечные крыши чернели на фоне ночного неба. Сейчас Блэквуд напоминал замок из детской книжки. В комнате Линды было темно. Окно Рут мягко светилось; должно быть, она повторяла уроки перед сном. Вот угловая комната Сэнди, а вот…

– Свет горит, – вырвалось у Кит.

– Что?

– В моей комнате горит свет. Посмотри, вон то окно. Это же моя комната!

– Точно, – кивнула Сэнди. – Наверное, ты оставила лампу включенной, когда пошла ужинать.

– Нет, – покачала головой Кит. – Я точно помню, что погасила свет. А потом закрыла дверь.

Она застыла, неотрывно глядя на светящийся прямоугольник окна, за которым промелькнула тень.

– В моей комнате кто-то есть! – закричала Кит.

– Но ты же закрыла дверь, – Сэнди теперь тоже смотрела на окно. – Может, это занавеска?

– Нет! Там человек! – Кит бросилась бежать по дорожке. – Быстрее! Если он выйдет из комнаты, мы сможем поймать его в коридоре!

Девушки промчались через холл, запыхавшись, взбежали вверх по лестнице и оказались в коридоре. В абсолютно пустом коридоре. Кит кинулась к своей двери и обнаружила, что та заперта. Ключ послушно скользнул в замочную скважину, щелкнул в замке, и девушка с колотящимся сердцем заглянула в комнату. Там было темно. Включив свет, она первым делом посмотрела на стол, хотя уже знала, что увидит. Точнее, чего не увидит. Портрет исчез.

Сон, привидевшийся Кит в ту ночь, был не похож на предыдущие. Он оказался на удивление приятным. Кит снилось, что она сидит за фортепиано в музыкальном классе и пальцы ее порхают по клавишам так, будто она с рождения только этим и занималась. Подставка для нот пустовала, но Кит в них и не нуждалась. Она играла легко и свободно, как никогда не играла раньше. Из-под ее пальцев лилась невыразимо прекрасная мелодия, спокойная и чистая, словно лунный свет, окутывающий невесомой пеленой осенний сад.

– Как красиво, – думала Кит во сне. – Я должна запомнить эту пьесу и непременно сыграть снова.

Но мелодия не имела названия, и Кит знала, что никогда не слышала ее раньше.

Утром она с трудом открыла глаза; свинцовая усталость буквально придавливала Кит к постели, словно она не спала ни секунды. Пальцы болели.

Глава восьмая

Свежая почта лежала на журнальном столике в холле; возвращаясь с урока профессора Фарли, Кит взяла адресованные ей письма и поспешила к себе в комнату, прижимая их к груди.

От мамы пришло две открытки – одна из Шербура, вторая из Парижа. Обе были отправлены авиапочтой с разницей в неделю.

«Здесь так здорово! – говорилось в первой. – Восхитительное путешествие… чудесные люди… отсыпаемся днем на шезлонгах». Во второй мама в самых восторженных выражениях описывала Эйфелеву башню, Монмартр и знаменитое варьете «Фоли-Бержер».

«Но почему ты ничего не пишешь? – спрашивала она в постскриптуме. – Мы получили телеграмму в Шербуре, и с тех пор ничего. У тебя есть наш маршрут. Посылай письма с «Американ Экспресс», только с поправкой на время».

Кроме открыток в почте обнаружилось письмо от Трейси. При виде знакомых округлых букв Кит в который раз затосковала по подруге.

«Наверное, Блэквуд – потрясающее место, раз у тебя нет времени писать. А как же твое обещание держать меня в курсе? У нас тут все по-старому. Английский у меня с миссис Логан (ура-ура!), латынь – с мистером Гарфилдом (буэээ…). Продвинутый курс по искусству просто супер, мы делаем, что хотим. На геометрии в моем классе учится клевый парень, Кевин Вебстер. Как вы в Блэквуде справляетесь с отсутствием мужчин моложе восьмидесяти?»

– Но ведь у нас есть Жюль, – озадаченно пробормотала Кит. – Я рассказала о нем в самом первом письме. Неужели оно потерялось на почте? Хотя и потом я тоже о нем упоминала…

Все еще недоумевая, Кит отложила в сторону первую страницу и взялась за следующую, когда в дверь тихо постучали.

– Заходи! – крикнула она, думая, что это Сэнди. Но в комнату, к немалому удивлению Кит, вошла Рут Краудер.

– Надеюсь, я тебя не побеспокоила, – темноволосая девушка неуверенно застыла на пороге. – Если ты занята уроками, я могу…

– Нет, нет, – замотала головой Кит. – Я читаю письмо.

– Тогда я хочу тебе кое-что показать. – Рут аккуратно закрыла за собой дверь и приблизилась к Кит. – Вот.

Она протянула ей лист бумаги. Кит увидела неловкий, корявый набросок, в котором с трудом узнавалось человеческое лицо; такое мог бы нарисовать ученик начальных классов.

– Что это? – нахмурилась она. – Тебе прислали по почте? Подарок от младшего брата?

– Нет, – ответила Рут. – Это мой портрет. Его нарисовала Линда. На той вечеринке. Помнишь, она рассказывала?

– Да ладно! – воскликнула Кит и разложила рисунок на кровати перед собой. Рут встала рядом, и они вместе принялись разглядывать «портрет»: неровный круг лица, треугольный нос, похожий на тыкву рот и копну черных волос.

– Волосы у нее получились, – кисло усмехнулась Рут. – Во всяком случае, цвет. Другого сходства я не вижу. Я, конечно, не королева красоты, но глаза у меня точно смотрят в одну сторону. А уши она вообще забыла.

– Ничего не понимаю, – растерянно пробормотала Кит. – Она же умеет рисовать! Мой портрет вышел просто потрясающим.

– Случайность, – коротко ответила Рут. – Линда не умеет рисовать. У нее вообще нет особых талантов. Она милая и симпатичная, но в день, когда раздавали мозги, Линда занималась шопингом.

Почему-то в устах Рут это не звучало оскорблением – она просто констатировала факт.

– Садись, – медленно произнесла Кит. – Кажется, нам нужно поговорить.

Рут кивнула и пристроилась на краю кровати, положив на колени крепко сцепленные руки.

– В Блэквуде что-то происходит, – тихо сказала она. – Только я не знаю что. Ты ведь тоже это чувствуешь?

– Да, – ответила Кит. – И Сэнди.

– А Линда ничего не замечает. Во многих отношениях она ведет себя как ребенок.

– Может, расскажешь о ней и о себе? – предложила Кит. – Я ведь о вас почти ничего не знаю. Вы явно хорошие друзья, но при этом совсем не похожи. Ты-то точно стояла во главе очереди, когда раздавали мозги, – беззлобно подколола она Рут.

– Да, мой IQ – сто пятьдесят баллов, – гордо ответила та. – Я с самого начала была умнее сверстников. В начальной школе перескочила через два класса, а в средней откровенно скучала над учебниками, потому что в них уже не было ничего интересного. Понятно, что другие дети меня не любили. А кому понравится, что толстая девятилетка не без оснований мнит себя умнее тех, кто старше ее на три года?

Мои родители доктора наук. Они считают, что образование имеет огромное значение. Поэтому меня отправили в школу для одаренных детей в Лос-Анджелесе, где я и встретила Линду.

– А она-то что там делала? – удивленно подняла бровь Кит. – Ты же говоришь, что это была школа для одаренных детей.

– Как выяснилось, не совсем. Школа была просто элитной. Не знаю, догадалась ты или нет, но Линда – дочка Маргарет Сторм.

– Актрисы? – Кит изумленно ахнула. – Я видела ее в старых фильмах!

– Да, в свое время она была очень популярной, – сказала Рут. – Но актрисы ее амплуа редко задерживаются на вершине славы. Линда говорит, ее мама до сих пор снимается в кино, но роли уже не те. На съемках она познакомилась с итальянским актером, потом случился какой-то скандал… В общем, сейчас она живет в Италии. А Линда оказалась в той школе. Но у нее ничего не получалось. Она старалась, очень старалась, но все равно ей было сложно учиться. А мне было сложно общаться с людьми. Мы в каком-то смысле нашли друг друга, и нам обеим стало легче.

– А почему вы перевелись в Блэквуд? – спросила Кит.

– Это была инициатива моих родителей. Они быстро разочаровались в лос-анджелесской школе – поняли, что это не мой уровень. Когда им в руки попала реклама Блэквуда, они прочитали об индивидуальном подходе к каждому ученику и очень обрадовались. На весенних каникулах мы с ними это обсудили, и мама написала мадам Дюре, чтобы договориться об экзаменах. Линда узнала об этом и убедила свою мать, что ей жизненно необходимо поехать в Блэквуд. Она не хотела оставаться в той школе без меня.

– И Линду приняли, – пробормотала Кит. – Удивительно, не правда ли?

– Я сначала не поверила, – призналась Рут. – Думала, они что-то напутали с результатами. Но Линде здесь нравится. Все такие милые, и у нее вдруг обнаружился талант к живописи! Она в полном восторге. Мадам Дюре дала ей мольберт, масляные краски и холст. Ты бы видела, во что превратилась комната Линды. Теперь это настоящая студия.

– Но если, как ты утверждаешь, у нее нет способностей к рисованию, то откуда взялся мой портрет? – спросила Кит. – Ты сказала, что это случайность, но это не ответ. Как Линда могла создать нечто подобное, если прежде она рисовала вот так? – Девушка кивнула на листок с корявым «портретом» Рут.

– Вот это меня и беспокоит, – вздохнула та. – Может, ее рисунок не так уж хорош, как нам показалось? Давай взглянем на него еще раз?

– Не получится, – тихо ответила Кит. – У меня его больше нет.

– То есть? – нахмурилась Рут.

– Кто-то забрал его. Я закрыла дверь, но кто-то пробрался в мою комнату и украл портрет.

– Ты знаешь кто? – спросила Рут.

– Понятия не имею, – покачала головой Кит. – Я не представляю, кому он мог понадобиться. Мадам Дюре раздала нам ключи от комнат, но у нее наверняка есть запасные. Я не знаю, где она их хранит, поэтому не могу даже предположить, кто мог ими воспользоваться.

– А вдруг это сделала она сама? – выпалила Рут.

– Но зачем? Для чего бы она стала похищать мой портрет? К тому же, насколько мне известно, она вообще не знала о его существовании. Мадам не было в гостиной, когда Линда принесла рисунок. Там были только мы.

– И профессор Фарли, – напомнила Рут. – Он видел портрет.

– Да, действительно, – кивнула Кит. – Но профессору-то он зачем понадобился? Знаешь, чем больше мы об этом говорим, тем более абсурдной мне кажется вся ситуация. Линда утверждает, что не умеет карандаш в руках держать, – и рисует мой портрет. Никому кроме меня он не нужен, но кто-то проникает в закрытую комнату и похищает его. Если добавить к этому кошмарные сны Сэнди о женщине, стоящей у ее кровати…

– Сэнди снятся кошмары?

– Во всяком случае, Жюль так думает. Сэнди не уверена. Ей уже доводилось видеть странные сны, например после смерти родителей. Они погибли в авиакатастрофе, но Сэнди узнала об этом еще до того, как появились первые сообщения о трагедии. Она говорит, что в какой-то миг просто поняла: самолет разбился и ее родители мертвы.

– Значит, и у Сэнди тоже… – тихо произнесла Рут, но Кит расслышала нотку удивления в ее голосе.

– Что у Сэнди тоже? – спросила она.

– Тоже есть экстрасенсорные способности. Или шестое чувство, – пояснила Рут. – Способность видеть или слышать вещи, недоступные другим людям.

– Ты думаешь, что Сэнди экстрасенс? – нахмурилась Кит. – Но ты сказала «и у Сэнди тоже». То есть и у тебя…

– Да, сколько я себя помню, – кивнула Рут. – Поначалу я не понимала, что это. Думала, я просто очень умная и замечаю то, чего другие не видят. Именно поэтому училась лучше остальных. Иногда мне достаточно было посмотреть на книгу – и я уже знала все, что в ней написано. Когда учителя задавали вопросы, я могла ответить, даже не разбираясь в материале. Я считывала информацию прямо у них из головы. А потом говорила то, что они хотели услышать.

– А Линда? – спросила Кит, стараясь унять дрожь в голосе. – У Линды тоже есть такие способности?

– У Линды другие, – ответила Рут. – Линда помнит.

– Помнит? – тупо повторила Кит. – Помнит что?

– Предупреждаю, это прозвучит дико. Во всяком случае, я сначала ей не поверила, – сказала Рут. – Но потом узнала поближе и поняла, что она не врет. Во всяком случае, сама Линда искренне в это верит.

– Верит во что? – нетерпеливо спросила Кит.

Рут опустила глаза и уставилась на свои крепко сцепленные руки.

– Линда помнит, как в другой жизни жила в Англии при королеве Виктории.

– Боже мой! – вырвалось у Кит. Какое-то время в комнате царило молчание: девушка переваривала услышанное. Наконец Кит покачала головой. – Да, ты была права, это звучит дико. Но не более дико, чем рассказ о том, как отец явился мне в ночь своей гибели, хотя должен был находиться в другом городе. Я только утром узнала, что папа умер.

– Значит, и у тебя тоже, – тихо сказала Рут и глубоко вздохнула. – Ну что ж, теперь мне хотя бы понятно, почему именно мы стали первыми ученицами Блэквуда.

В первую секунду Кит показалось, будто она снова видит сон, хотя девушка точно знала, что не спит. Время было послеполуденное, и она направлялась на урок литературы с мадам Дюре. Но музыка…

Она доносилась из-за закрытой двери музыкального класса. Необычайно красивая и болезненно знакомая мелодия дотянулась до Кит и тронула ее так, как ни одна музыка прежде. Забыв о литературе, девушка схватилась за ручку и вошла в класс. Жюль сидел спиной ко входу, а музыка доносилась из колонок звукозаписывающей аппаратуры.

– Что это за мелодия? – спросила Кит. Жюль не ответил, и девушка поняла, что он целиком поглощен музыкой. Тогда она повторила свой вопрос громче: – Жюль, что это за мелодия?

Жюль резко дернулся к выключателю, и музыка оборвалась. Когда он обернулся, лицо его пылало от злости.

– Да кем ты себя возомнила… – начал он, но, заметив испуг на лице Кит, взял себя в руки. – А, это ты.

– Не нужно было выключать, – сказала Кит. – Я услышала ее, когда шла по коридору. Очень красивая музыка. Как называется это произведение?

– Не уверен, что у него есть название, – ответил Жюль.

– Как это? У любого изданного произведения есть имя.

– Да, конечно. Я хочу сказать, что не знаю, как оно называется.

– А на диске не написано?

– Это не коммерческая запись, – сказал Жюль. – Просто коллекция произведений, которые мне понравились.

– Мне тоже понравилось, – с неожиданной для себя горячностью проговорила Кит. – Особенно последняя часть. Можете поставить ее еще раз?

– Да ты почти все уже слышала, – Жюль даже не думал включать музыку. Кит следила за ним с неподдельным изумлением. До сих пор Жюль Дюре в совершенстве владел собой, но сейчас он выглядел так, будто она застала его врасплох и он не знает, как выкрутиться. Он старался не встречаться с Кит взглядом, и вид у него был почти виноватый. «Но почему?» – Девушка искала ответ на этот вопрос – и не находила.

Время поджимало – ей пора было бежать на литературу, мадам Дюре не терпела опозданий. И, тем не менее, Кит продолжала стоять на пороге музыкального класса и смотреть на Жюля.

– Вы должны знать, что это за мелодия, – твердо произнесла она. – Вы же окончили консерваторию. Если не помните название, скажите хотя бы, кто ее написал. Вы знаете имя композитора?

– Я не уверен, что правильно его помню, – замялся Жюль. – Но похоже на Шуберта.

– На Шуберта? Вы хотите сказать, что не узнали Шуберта? – Кит подозрительно прищурилась. – Это же мастер, прославленный композитор.

– Ты ведь его тоже не узнала, – словно защищаясь, ответил Жюль.

– Да, – не стала спорить Кит. – Но я и консерваторию не оканчивала. Знаю, что Шуберт умер молодым, и я у него такого произведения не слышала.

– Послушай, Кит, – Жюль больше не отводил взгляд, и в его глазах сверкала злость, которую он лишь приглушил, когда девушка вошла в комнату. – Я понятия не имею, что на тебя нашло, но ты не должна вот так врываться в класс и мешать мне. Ты никогда не слышала это произведение, потому что оно практически неизвестно.

– Но я слышала эту мелодию, – тихо ответила Кит. И она знала, где именно.

Музыка на записи была той самой, что девушка играла во сне.

Глава девятая

В октябре Линда закончила работать над своим первым пейзажем, а Сэнди написала стихотворение.

Пейзаж был выполнен маслом на холсте полметра в высоту и полтора в ширину. Линда изобразила тихое озеро, которое нежилось в лучах послеполуденного солнца. Лес вставал позади него мрачной тенью, но передний план картины был напоен светом и расцвечен пятнами диких цветов.

– Что это за место? – поинтересовалась Кит.

– Катскилл, – сказала Линда.

– Ты там была?

– Нет. Просто знаю, как оно выглядит, – Линда с гордостью посмотрела на пейзаж. – По-моему, получилось неплохо.

Кит кивнула. Картина и в самом деле была замечательная.

– Линда, – Рут обратилась к ней ласково, как к маленькому ребенку, – пожалуйста, ответь мне на один вопрос. Почему ты решила изобразить именно это место? Может, увидела его в календаре? Или по телевизору?

– Не знаю, – беззаботно пожала плечами Линда. Потом она нахмурилась, всерьез задумавшись над вопросом. – Забавно, но я не помню, чтобы вообще что-то решала. Просто смешала краски, взяла кисточку – и начала рисовать.

– А откуда ты знаешь, как смешивать краски?

– Это несложно.

– Меня можешь научить?

– Нет, – ответила Линда. – Я делаю это инстинктивно. А объяснить кому-то не могу, прости, – на ее лице появилась ясная, чуть виноватая улыбка, от которой Линда выглядела моложе своих лет. – Честное слово, Рут. Наверное, человек либо рождается с этим, либо нет.

Линда показала картину мадам Дюре, которая пришла в восторг и даже повесила ее в столовой. За следующую неделю Линда нарисовала еще два пейзажа поменьше. На одном она изобразила то же самое озеро, но под другим углом, так, что стала видна ведущая к берегу тропинка. На другом – раскинувшиеся под голубым небом поля в весенней зелени. В правом нижнем углу Линда поставила инициалы Т. К.

– Т. К.? – недоуменно прочитала Кит. – Это же не твои инициалы.

– Но так я буду подписывать свои работы, – сказала Линда.

– Почему? – не унималась Кит. – Что означают эти буквы?

– Ничего. Я выбрала их наобум. Люди не всегда подписывают картины собственными именами, так что я буду пользоваться инициалами Т. К.

Этот разговор случился вскоре после того, как Сэнди написала стихотворение.

– Готово! – объявила она без предисловий, запрыгивая на кровать Кит и протягивая подруге лист линованной бумаги, явно вырванный из блокнота на спирали. – Прочитай и скажи, что ты думаешь.

День клонился к вечеру, и Кит, уставшая от занятий, только обрадовалась возможности отложить учебник. Стихотворение было озаглавлено «Забирая и отдавая». Она быстро пробежала его глазами и вернулась к началу, чтобы прочитать более внимательно:

Я не ждала, что рай здесь обрету. Мой путь с рожденья терны устилали. Уродство попирало красоту, И ложь со злобой душу отравляли. Но в поздний час, когда моя земля Алела не от крови, а заката, Я выходила в тучные поля, Вдыхала мед – и тем была богата. Пускай тропа петляет меж болот И душные туманы топь венчают, Я в каждой луже вижу небосвод И в каждом шраме Бога различаю. Блаженство миру ангелы пророчат – Так отчего на сердце сумрак ночи? [3]

– Ты сама это написала? – Кит восхищенно посмотрела на подругу. – Сэнди, это просто…

– Ничего не говори, – перебила ее Сэнди. – Знаю, что стихотворение потрясающее. А еще знаю, что я этого не писала.

– То есть ты где-то его прочитала и запомнила? – нахмурилась Кит.

– Наверное, – сказала Сэнди. – Но я точно не могла такое написать. С другой стороны, я не помню, чтобы читала что-то подобное. Я вообще не люблю поэзию и книги со стихами открывала, только если задавали на литературе.

– Я его тоже не узнаю, – покачала головой Кит. – Давай покажем Рут. Может, она вспомнит. Она ведь у нас начитанная.

Кит начала слезать с кровати, но Сэнди остановила ее, положив руку на плечо.

– Я не хочу вмешивать в это дело Рут.

– Почему? – удивленно спросила Кит.

– Просто она мне не нравится, – пожала плечами Сэнди. – Есть в ней что-то отталкивающее. Не могу объяснить, что именно, но мне она напоминает холодную рыбину. И я точно знаю, что Рут в этой жизни волнует только она сама.

– Зато она невероятно умная, – напомнила Кит.

– Твоя правда, – кисло улыбнулась Сэнди. – А я рядом с ней чувствую себя невероятно глупой. И все же… – Она глубоко вздохнула. – Ладно, я действительно глупо себя веду. Пойдем к Рут. Если стихотворение известное, она должна его узнать.

Но Рут, вопреки ожиданиям, только озадаченно поправила очки.

– Похоже на сонет, – задумчиво произнесла она. – Звучит знакомо, но я его раньше не встречала. – Рут покосилась на Сэнди: – Где ты его взяла?

Сэнди промолчала, и Кит ответила за нее:

– Она сама написала. Сегодня.

– Тогда зачем… – Рут замолчала, когда до нее начал доходить смысл сказанного. В темных глазах промелькнул интерес. – И как это произошло? Ты раньше писала стихи?

– Нет, – коротко ответила Сэнди. – И я слабо представляю, что такое сонет. В этом-то и проблема. После обеда я поднялась к себе в комнату и прилегла на кровать, чтобы разобраться с кое-какими задачами. Наверное, я задремала, а когда открыла глаза, то обнаружила в руке карандаш, а в тетради по алгебре – это стихотворение.

– «Забирая и отдавая», – перечитала название Рут, с трудом сдерживая волнение. – Сначала Линда, теперь ты. Невероятно.

– Но при чем тут Линда? – недоуменно посмотрела на нее Кит.

– А ты не понимаешь? Еще недавно Линда не знала, с какого конца браться за кисть, а тут в ней внезапно просыпается недюжинный талант, и она начинает писать картины, которым самое место в музеях. Сэнди никогда не увлекалась поэзией, но вот мы держим в руках стихотворение ее авторства. А у меня…

Рут вдруг замолчала. Кит выжидательно посмотрела на девушку.

– А у меня случился прорыв в математике, – осторожно призналась Рут. – Теперь я могу решать задачи, которые прежде мне не давались. Сперва я думала, что просто записываю случайные цифры. Я даже не понимала, что они означают. Но сейчас начинаю понимать. Такое чувство, будто у меня появился учитель, куда более сведущий в математике, чем профессор Фарли.

– К чему ты клонишь? – лицо Сэнди под веснушками стало мертвенно-бледным. – Хочешь сказать, тут происходит что-то сверхъестественное?

Рут мрачно усмехнулась.

– У тебя есть объяснение получше?

– Да любое объяснение будет лучше! – с дрожью в голосе ответила Сэнди.

– А еще та женщина в твоей комнате, – напомнила Рут. – И родители, которые явились тебе после падения самолета. Если не отнести это к области сверхъестественного, то я не знаю, как еще это назвать.

– Ты рассказала ей? – Сэнди укоризненно посмотрела на Кит. – Я не думала, что ты будешь болтать о таких вещах.

– Прости, – виновато ответила Кит. – Но все это имеет отношение к тайнам Блэквуда. Мы должны сравнить наши истории. Быть может, тогда мы обнаружим закономерность. Рут думает, что все мы обладаем сверхъестественными способностями, потому-то нас четверых и приняли в Блэквуд.

– Если вспомнить вступительные экзамены, – задумчиво произнесла Сэнди, – то они действительно были необычными. – Она помолчала, потом продолжила: – Что ж, если это правда – если нас и в самом деле выбрали из-за каких-то способностей, тогда мадам Дюре…

Она не нашла в себе сил закончить предложение. На помощь пришла Рут.

– Тогда мадам Дюре точно о них знает, – подытожила она.

В комнате воцарилась тишина, пока девочки переваривали услышанное. Кит подумала: «Нет, не может быть. Мы просто навоображали всякого от скуки. И заигрались. Выдумали себе роли, как мы с Трейси делали в детстве». Но Кит понимала, что ей уже не двенадцать, Трейси здесь нет, а Рут вряд ли бы согласилась играть в такие игры. Да и у Сэнди вид был скорее болезненно-напуганный, чем увлеченный.

– Нужно спросить у нее, – едва слышно прошептала она.

– У мадам Дюре? – уточнила Рут. – Сомневаюсь, что из этого выйдет толк. Наверняка у нее на все готов ответ. У нас нет доказательств, что с Блэквудом что-то не так. Линда рисует, Сэнди пишет стихи – ну и что с того? Просто Блэквуд – отличная школа, где ученикам помогают раскрыться.

– А если рассказать про твои успехи в математике, она ответит, что за них стоит благодарить профессора Фарли. Кажется, только во мне пока не проснулся талант, – она постаралась, чтобы это прозвучало как можно более беззаботно. – Чувствую себя чужой на вашей вечеринке.

– Я бы вообще предпочла на нее не приходить, – мрачно ответила Сэнди. – Мне страшно. Если мы не можем напрямую спросить мадам Дюре, что нам остается? Предположим, Рут права: мы все из себя такие способные и восприимчивые и на что-то реагируем. Вопрос: на что? Я не могу сказать, что изменилась после приезда в школу. Я та же, что была раньше. Только теперь пишу стихи. Но почему я начала это делать в Блэквуде? Что не так с этим местом?

– А что мы вообще о нем знаем? – задумалась Рут. – Кроме того, что это старинное поместье? Кому оно раньше принадлежало?

– Предыдущего владельца звали Брюэр, – поделилась Кит. – Но какой нам толк от его фамилии?

– Мы могли бы выбраться в деревню и что-нибудь разузнать, – сказала Сэнди. – Правда, я слабо представляю, как это сделать. Мы не покидали поместье с тех самых пор, как приехали сюда. До Блэквуда добрых пятнадцать миль; не знаю, как вы, но я такое расстояние пешком не пройду.

– А тебе никто и не позволит уйти, – напомнила Кит. – Ворота открывают только для профессора Фарли, когда он ездит в город за почтой. Может, стоит расспросить прислугу?

– Какую прислугу? – хмуро произнесла Рут. – Все, кроме Натали Каллер, уволились, а она, кажется, не из болтливых.

– Со мной она иногда разговаривает, – призналась Кит. – Мы с ней подружились в первый день, до того как вы приехали.

– Ну, если хочешь, можешь спросить у нее, – сдалась Рут. – Терять нам нечего. В крайнем случае, она просто откажется отвечать.

– Тогда пойду к ней, – решительно сказала Кит. – При первой же возможности.

В ту ночь шел дождь. Сильный, неутомимый, он барабанил по крыше, хлестал по окнам и шумел в водостоках. Кит лежала в кровати, плотно закрыв глаза, и пыталась убедить себя, что это обычный городской дождь, что она дома и за потолком не затянутое тучами небо, но квартира этажом выше, а мама в синей ночной рубашке сидит в соседней комнате с грязевой маской на лице и читает. «Вот сейчас она отложит книжку, – подумала Кит, – вылезет из кровати и зайдет ко мне, чтобы проверить, плотно ли закрыто окно».

Но когда дверь открылась, в комнату тихо проскользнула совсем не мама Кит.

– Эй, – шепотом позвали из темноты, – ты спишь?

– Нет, – ответила Кит. – Что случилось? Погоди минуту, я включу свет.

– Не надо, – отмахнулась Сэнди. – Я просто хотела кое-что тебе сказать. Ту женщину зовут Эллис.

– Женщину из твоего сна? – нахмурилась Кит, садясь на постели. – Ты придумала ей имя?

– Кит, это не было сном, – уверенно ответила Сэнди. – И я ничего не придумывала. Эллис существует на самом деле. Я точно знаю.

– Но это невозможно, – пробормотала Кит, пытаясь нашарить на прикроватном столике лампу.

– Не надо, – снова попросила Сэнди. – Пожалуйста. В темноте я вижу ее так ясно, будто она отпечаталась у меня в мозгу. Она молодая, гораздо моложе, чем я думала, и у нее удивительно красивые глаза, мечтательные и полные печали, будто ей пришлось много страдать.

– В первый раз ты, помнится, ее испугалась, – подняла бровь Кит. – И даже закричала.

– А теперь не боюсь. Я просто хотела с тобой поделиться, – шаги Сэнди прошуршали к выходу. – Спокойной ночи, Кит.

Дверь открылась и снова закрылась. Оставшись в одиночестве, Кит нервно повела плечами и натянула одеяло до подбородка. Тяжелый шелест дождя наполнял комнату, принося с собой промозглую осеннюю сырость.

Глава десятая

Поговорить с Натали получилось далеко не сразу: прошло несколько дней, прежде чем Кит выпала такая возможность.

В тот вечер за ужином не было слышно обычных разговоров. Жюль поел раньше и уехал в город; профессор Фарли не вышел к столу, сославшись на неотложную работу.

– Ох уж эти ученые, – с улыбкой вздохнула мадам Дюре. – Наверное, готовит к публикации очередную статью. Возможно, когда-нибудь и вы, девочки, будете заниматься тем же самым.

Линда тоже отказалась от ужина. Она передала через Рут, что плохо себя чувствует, и директриса попросила Натали приготовить для нее поднос с едой.

– Давайте я отнесу, – предложила Кит после того, как закончился ужин.

– Очень мило с твоей стороны, – ответила мадам Дюре. Казалось, директриса хотела добавить еще что-то к своим словам, но промолчала.

Поднимаясь по лестнице, Кит поняла, что очень давно не заходила к Линде. Когда она в первый раз заглянула в ее комнату, та показалась ей невероятно девчачьей. На комоде стройными шеренгами выстроились флаконы духов и баночки с кремами, на письменном столе цвели в вазе искусственные розы, а под рамкой зеркала красовались фотографии улыбающейся Линды вместе с многочисленными поклонниками. Любовные романы на тумбочке подпирала изящная подставка для книг, а в углу кровати лежала розовая подушка в форме котенка.

Впрочем, с тех пор комната разительно изменилась. Как и сказала Рут, теперь она была похожа скорее на художественную студию. Мольберт стоял у окна, чтобы Линда могла поймать яркий солнечный свет. Картина на холсте была завершена лишь наполовину, но уже притягивала взгляд теплыми сочными тонами. Линда нарисовала лес и тонкую девичью фигуру, склонившуюся над ручьем. Деревья образовывали подобие зеленой арки, а отраженные ручьем солнечные блики скользили по смеющемуся лицу лесной нимфы.

Другие картины – на разных этапах завершенности – стояли вдоль стен или громоздились стопкой в углу. Трудно было поверить, что Линда успела нарисовать их за такое короткое время.

– Привет! – окликнула подругу Кит. – Я принесла тебе поесть. Мадам Дюре сказала, что ты плохо себя чувствуешь.

Линда лежала на кровати полностью одетая. Вопреки обыкновению, на лице у нее не было ни следа косметики, а спутанные волосы выглядели так, будто она несколько дней не заходила в душ. Бросив взгляд на поднос, Линда поморщилась и отвернулась.

– Спасибо, конечно, но я не хочу есть.

– Это ты зря, – покачала головой Кит, ставя поднос на стол. – Ты сильно похудела.

Она не кривила душой: лицо Линды осунулось, и глаза девушки теперь казались просто огромными. Нежная линия скул заострилась, а еще недавно пышущая здоровьем кожа приобрела болезненно-желтый оттенок.

– Я сказала, что неголодна, – недовольно ответила Линда. – Я просто устала. Слишком много работала в последние дни.

– Да я уж вижу, – Кит кивнула на мольберт с неоконченным лесным пейзажем. – Здорово получается.

– Ты думаешь? – протянула Линда. – Наверное.

– А что будет здесь? – Кит показала на пустующий пока передний план.

– Понятия не имею. Узнаю, когда возьмусь за кисть, – Линда закрыла глаза руками. – Прошу тебя, унеси отсюда еду. Не могу выносить ее запах.

Кит посмотрела на девушку с неподдельной тревогой.

– Надеюсь, завтра тебе станет лучше, – неуверенно произнесла она.

– Обязательно, – откликнулась Линда. – Иначе и быть не может. Мне столько нужно сделать. Он требует, чтобы я рисовала еще и еще. Не дает мне передышки.

– Он? – насторожилась Кит. – О ком ты? Кто требует, чтобы ты рисовала?

– Пожалуйста, – простонала Линда, – оставь меня в покое! Я так устала. Давай поговорим в следующий раз?

– Хорошо, – Кит потянулась за подносом, не сводя глаз с худенькой фигурки на кровати. Неужели это Линда Ханна, яркая девушка со звонким смехом, которая два месяца назад волновалась лишь о том, что в Блэквуде нет Интернета и она не сможет чатиться с друзьями? «Как она изменилась, – подумала Кит. И тревожила ее отнюдь не худоба Линды. – Она стала другим человеком».

– Линда, – мягко обратилась она к девушке. – Пожалуйста, скажи мне, что происходит?

Линда не ответила. Услышав ее ровное глубокое дыхание, Кит поняла, что она уснула.

Натали как раз очищала посуду от остатков еды, когда Кит принесла на кухню поднос. Покосившись на тарелки с нетронутым ужином, девушка неодобрительно покачала головой.

– Не стала есть?

– Сказала, что неголодна, – извиняющимся тоном ответила Кит.

– Странное дело, в Блэквуде у всех проблемы с аппетитом. За исключением мужчин и самой мадам. Что с вами, девочки? Плохо себя чувствуете? – Она подозрительно посмотрела на Кит.

– Да вроде нет, – та пожала плечами, пристраивая поднос на кухонный стол. Кит понимала, что вряд ли в ближайшее время ей выпадет возможность поговорить с Натали, поэтому решила не тянуть кота за хвост. – Могу я тебя кое о чем спросить?

– Ты же знаешь, мне не разрешают разговаривать с ученицами, – сухо напомнила Натали, но, помолчав какое-то время, все же поддалась любопытству: – А о чем ты хотела спросить?

– О Блэквуде. Это ведь очень старое поместье? Наверное, о нем ходит много слухов.

– Да, этому дому много лет, – подтвердила Натали. – Но Блэквудом он стал совсем недавно. Раньше особняк называли поместьем Брюэра. И тут никто не жил. Все заросло, даже забора не было видно, только крыша торчала из-за деревьев.

– Откуда ты знаешь? – спросила Кит. – Ты приходила сюда?

– Да все приходили, – словно защищаясь, ответила Натали. – До прошлого лета дети из деревни часто сюда бегали. У нас много чего рассказывают про этот дом. Ребята постарше даже ставили машины на подъездной дорожке.

– Значит, ты тоже здесь бывала?

– Да, пару раз, – Натали слегка покраснела. – Но мы ничего не видели. Мне кажется, ребята просто выдумывали всякие истории, чтобы попугать остальных.

– А что за истории? – осторожно спросила Кит. – Что они видели?

– Огни в окнах. Странные силуэты в саду. И все такое. Но старик Брюэр и в самом деле был человеком со странностями. Кто в здравом уме стал бы жить в одиночестве в таком огромном доме?

– Он жил тут один? – воскликнула Кит. – Ты хочешь сказать – совсем один?

– Поначалу нет, – уточнила Натали, загружая посудомойку. – Когда он только переехал, у него была замечательная семья: красавица жена и трое или четверо детишек. За поместьем следили слуги и садовники, а в доме, который мадам Дюре переделала под апартаменты для гостей, держали лошадей. Но однажды ночью, когда мистер Брюэр был в отъезде, случился пожар. Неизвестно, что послужило причиной, но огонь вспыхнул в том крыле, где жила семья. Пожарная бригада приехала слишком поздно: все произошло субботней ночью и многих пожарных просто не было на рабочем месте. В общем, к тому времени, как они потушили огонь… – Натали не договорила, но Кит и без этого все поняла.

– Ты хочешь сказать, что его жена и дети сгорели заживо? – в ужасе спросила она.

– Говорят, они задохнулись в дыму, – ответила Натали. – А дом почти не пострадал. Когда мистер Брюэр вернулся, он разогнал прислугу и запечатал ворота. С тех пор он жил здесь один. По воскресеньям появлялся в деревенской церкви и говорил о своей семье так, будто они были живы. Или заходил в продуктовый магазин со словами: «Супруга попросила меня купить кое-что» – и просил взвесить конфет для детей и крупы на кашу для малыша.

– Жуть какая! – ахнула Кит. – Бедный мистер Брюэр! И долго он так жил?

– Много лет, – вздохнула Натали. – По городу поползли слухи, что призраки его семьи живут вместе с ним. Как-то раз он вызвал из города водопроводчика, и тот потом рассказывал, что слышал в доме детский плач. После этого мистер Брюэр никого не мог уговорить работать в поместье. Даже о его смерти узнали только через несколько недель – заметили, что он перестал появляться в церкви. Мистера Брюэра нашли в супружеской постели: он лежал на одной половине, а другая выглядела так, будто там тоже кто-то спал.

– А что случилось после его смерти? – Кит нервно повела плечами.

– Горожане связались с дальними родственниками мистера Брюэра. Те приехали, устроили скромные похороны, но домом заниматься не захотели, передав его на попечение агентства по недвижимости. Когда мадам Дюре купила особняк, он представлял собой жалкое зрелище. Ей пришлось немало потрудиться, чтобы привести его в порядок. Сад расчистили, крышу починили, но самое главное – восстановили крыло, в котором теперь живете вы, девочки.

– Крыло, в котором мы живем, – медленно повторила Кит, чувствуя, как по спине ползет ледяной холодок. – Ты хочешь сказать, что именно там произошел пожар?

– Ага, – кивнула Натали. – Нипочем не догадаешься, верно? Но там еще не все доделали. Рабочие уволились, сказали, что их жуть берет от этого места.

– Натали! – негромкий окрик заставил девушек подпрыгнуть. Обернувшись, Кит увидела мадам Дюре. Директриса стояла на пороге кухни; лицо женщины было белым от злости, а темные глаза метали молнии.

– Натали, тебе, кажется, было ясно сказано не разговаривать с ученицами!

– Простите, мадам, – пролепетала Натали. – Это не повторится.

– Этого вообще не должно было случиться! – ледяным тоном ответила директриса.

– Натали не виновата, – вступилась за кухарку Кит. – Я сама к ней пришла.

Мадам резко перевела взгляд на девушку, и Кит почувствовала, будто ее ударило током.

– Уверена, тебе сегодня много задали, Кит, – сказала мадам. Голос ее по-прежнему был холоднее, чем осенняя ночь за окном. – Думаю, тебе лучше будет вернуться в комнату и сесть за уроки. Натали сама должна отвечать за свои действия. Она не нуждается в твоих оправданиях.

– Но она только… – начала было Кит, однако под пристальным взглядом мадам Дюре слова застряли у нее в горле. Она попыталась посмотреть на Натали, но не могла оторвать глаз от директрисы. Затем, словно повинуясь чужой воле, Кит отошла от раковины и, не чувствуя ног, покинула кухню и пересекла столовую.

Потом вышла в холл.

Поднялась по лестнице.

И очутилась во мраке коридора.

Стоило Кит закрыть глаза, как музыка снова начинала звучать в ее голове. Она уже не ждала, когда девушка уснет, – Кит достаточно было опустить веки и погрузиться во внутреннюю темноту. Музыка с нарастающей силой захватывала ее разум и без устали пыталась выбраться на поверхность.

«Я сплю», – твердила Кит, хотя сама уже себе не верила. Она чувствовала мягкость подушки под щекой и тяжесть одеяла на плечах. Она знала, что ей холодно.

«Когда я открою глаза, музыка утихнет», – думала Кит.

«Ты уверена?..» – шептал внутренний голос.

Глава одиннадцатая

Дорогая Трейси.

Боюсь, прочитав это письмо, ты решишь, что я сошла с ума. Как бы я хотела, чтобы ты была рядом и мы с тобой могли поговорить! Мне так не хватает твоего здравомыслия. Не сомневаюсь, у тебя бы нашлись ответы, хотя, если подумать, я даже не знаю, в чем заключается вопрос.

Я знаю только, что здесь что-то не так. Иногда я смотрю на себя в зеркало – и не понимаю, кто передо мной. Нет, внешне я не изменилась, может, похудела немного, но мы все тут похудели, и взгляд стал не такой, как прежде. А еще появились круги под глазами.

Но не в этом дело. Точнее, не только в этом. Мы меняемся. Линда… Линда перестала появляться на занятиях, она все время сидит в своей комнате и зачастую не выходит даже поесть. Мадам Дюре посылает кого-нибудь к ней с подносом, но я вижу, что она почти не притрагивается к еде. Когда Линда все-таки спускается вниз, то напоминает призрака. От нее остались кожа да кости. И глаза. Она смотрит так, будто не видит нас, но видит что-то, нам недоступное.

Если мы пытаемся с ней заговорить, Линда отвечает, но часто невпопад, словно мысли ее витают где-то далеко. В остальное время она и вовсе нас не замечает. Это начинает пугать. Вчера Рут пошла к мадам Дюре и сказала, что Линде нужен доктор.

Директриса ответила, что с ней все в порядке, просто она наконец открыла в себе талант и с головой ушла в работу. Неудивительно, что она устала, но это хорошая усталость. Во всяком случае, так утверждает мадам Дюре. Но я не понимаю, что хорошего в том состоянии, до которого довела себя Линда.

И Сэнди. Сэнди тоже меняется. Ей постоянно снятся сны о женщине, которая стоит рядом с ее кроватью. Сначала они ее пугали, но потом перестали. Сэнди сказала, что женщину зовут Эллис, и она говорит о ней как о живом человеке.

Трейси, может, я схожу с ума? Потому что мне тоже снятся сны. В них я играю на фортепиано – не мучительно подыскивая нужную клавишу, но так, будто мои пальцы сами знают, что делать. И пюпитр для нот всегда пустует. Поначалу я играла тихую красивую музыку и сны были приятными, но теперь все изменилось. Музыка рвется из меня с такой силой, что причиняет боль. Я просыпаюсь без сил; руки ломит, будто я играла всю ночь.

Кстати, мне удалось разузнать кое-что о Блэквуде. И мне это не понравилось. Трейси, я не хочу больше здесь оставаться. Мне все равно, напридумывала я себе всякого или нет, но я хочу уехать. Я спросила маму, могу ли я пожить у тебя до их возвращения из Европы. Надеюсь, твои родители не будут возражать.

И я очень жду твоих писем. Я так давно ничего не получала! Ты не отвечаешь на мои вопросы, никак не реагируешь на то, что я тебе рассказываю. Неужели сложно написать? Или почта теряет мои письма? Иногда мне кажется, что их вообще не отправляют. Профессор Фарли каждый день ездит в город на почту. Ну, то есть он говорит, что на почту. Но я уже ни в чем не уверена.

Напиши мне, Трейси. Пожалуйста, напиши.

– Я написала еще одно стихотворение, – сказала Сэнди.

– Что? – Кит старалась не встречаться взглядом с подругой и почувствовала, как желудок нервно сжался.

– Точнее, написала вместе с Эллис. Она настоящий мастер слова, – сказала Сэнди. – Издательство даже напечатало ее роман.

– Сэнди, пожалуйста, перестань говорить о ней так, будто она существует на самом деле, – устало ответила Кит.

– Ты только послушай:

Среди ветров, что царствуют в ночи, Пленяя звезды невесомой сетью, Ищу я мира, дружного со смертью. Лежат на топях лунные лучи, И свет в свету затерян; эхо вздоха Блуждает между дремлющих болот. Во тьме остановило время ход. Лишь миг без снов! Но и такая кроха Мне не дана… [4]

– Хватит! – не выдержала Кит и предупреждающе вскинула руку. – Не хочу слышать, что там дальше. Это ужасно. Звучит так, будто ты уже мертва.

– Я думала, тебе понравится, – слова Кит явно задели Сэнди.

– А мне не понравилось. Сэнди, что с тобой происходит? Нам раньше было так весело вместе. Помнишь, как мы смеялись и хотели разыграть Рут? Даже собирались опустошить холодильник и устроить полуночную вечеринку у меня в комнате.

– Ты по-прежнему хочешь заниматься такими вещами? – с искренним удивлением посмотрела на нее Сэнди.

– Нет, – признала Кит. То, что по приезде в Блэквуд казалось забавным и интересным, теперь выглядело глупым ребячеством. Сэнди снова посмотрела на исписанный строчками лист, который держала в руках.

– Эллис говорит, над ним еще надо поработать, – сказала она. – Не хочет, чтобы я посылала его в издательство или куда-нибудь еще. Она думает, что мы можем сделать лучше.

– Опять ты за свое! – раздраженно перебила ее Кит. – Почему ты говоришь о женщине, которая всего лишь тебе снится, так, будто она существует на самом деле?

– Но разве она мне всего лишь снится? – медленно произнесла Сэнди. – Помнишь, Рут сказала, что у нас у всех есть экстрасенсорные способности?

Кит молча кивнула.

– Что, если я при помощи своих способностей настроилась на одну волну с человеком, который живет где-то еще? Ведь это возможно?

– Думаешь, где-то в мире на самом деле живет твоя Эллис? – недоверчиво спросила Кит.

– Но почему нет? – настаивала Сэнди. – Ей не обязательно жить в Блэквуде или даже в этой стране. Вообще, судя по ее выговору и болотам в стихотворениях, Эллис скорее из Англии или Шотландии.

– Но это невозможно, – от слов Сэнди Кит стало не по себе, она невольно повысила голос. – Люди не общаются посредством снов. Они пишут письма или смс, звонят по телефону…

– Не кричи, – поморщилась Сэнди. – У меня от тебя голова болит. Я не могу объяснить это, Кит. Рут у нас разбирается во всяких экстрасенсорных штуках. А я только знаю, что Эллис для меня реальнее любого сна. И не важно, нравятся тебе ее стихи или нет. Мне нравятся, и я рада, что она выбрала меня своей собеседницей.

Узкое лицо девушки исказилось от злости, и Кит почувствовала, что внутри нее тоже просыпается гнев.

– Говоришь как двенадцатилетняя девчонка, которая по уши втрескалась в кинозвезду! Вот только кинозвезду хотя бы на экране можно увидеть.

– Замолчи! – взвизгнула Сэнди. – Зря я тебе вообще рассказала про Эллис.

– Если не забыла, при первой вашей встрече ты кричала от ужаса и звала на помощь! – ехидно ответила Кит, понимая, что при всем желании не сможет забрать эти слова назад. – Готова поспорить, тогда тебе не было дела до того, какие замечательные стихи она пишет! Сэнди, это все Блэквуд. Он делает что-то с тобой. Ты сходишь с ума, совсем как Линда!

Но Сэнди уже развернулась на каблуках и направилась к выходу из комнаты, чтобы с грохотом захлопнуть за собой дверь. Совершенно вымотанная ссорой, Кит упала на кровать. При мысли о только что случившемся она почувствовала, как в душу просачивается липкий страх. В этом странном, отрезанном от мира месте Сэнди была ее единственным другом. Почему она говорила ей такие вещи? Почему назвала Сэнди сумасшедшей? Почему отказывалась верить ее словам? Если Сэнди сходит с ума, то они с Рут не слишком от нее отстали.

Кит подумала, что нужно пойти к подруге и извиниться. Но усталость буквально придавила ее к постели. Кит подняла руки и потерла глаза, чувствуя, как в голове пробуждается музыка. «Я не буду слушать, – сказала она себе. – На этот раз я не позволю ей захватить меня. Я не буду лежать и слушать».

Но, как и в тот вечер на кухне, когда мадам Дюре заставила ее пойти наверх, тело Кит отказалось подчиняться голосу разума. Она лежала на кровати и чувствовала себя зрителем на концерте, пока музыка просачивалась наружу: сначала мягко и неслышно, но с каждой секундой набирая силу и звучность.

– Сэнди! – хотела закричать Кит. – Сэнди, вернись! Помоги мне!

Но хоть горло и напрягалось, пытаясь вытолкнуть из себя звуки, музыка поглощала их без остатка. Мощь ее нарастала, у девушки не было сил бороться с ней, и она покорилась, позволив неукротимому течению мелодии подхватить себя, как упавший с дерева лист. В конце концов она уснула; Кит не заметила, как это случилось, но, открыв глаза, обнаружила, что солнце давно скрылось за верхушками деревьев.

В комнате было темно и холодно, так холодно, что она не могла пошевелиться. Точно такой же пробирающий до костей холод царил в спальне Сэнди несколько недель назад. И дело было отнюдь не в открытом окне. Холод принес с собой сырость и слабый запах, источник которого Кит не смогла определить.

Какое-то время она лежала неподвижно, но потом с огромным трудом протянула руку к прикроватной тумбочке и включила лампу. Свет брызнул во все стороны, и из темноты проступили знакомые очертания: вот шкаф, вот письменный стол, зеркало в золоченой раме, а вот и бархатный балдахин. Борясь со сном, который никак не хотел выпускать ее из своих цепких лап, Кит поднялась с постели и, пошатываясь, отправилась на поиски свитера. Сняв его с вешалки, она просунула руки в рукава и зарылась носом в воротник. Но холод без труда проникал под плотную ткань и, казалось, просачивался прямо в поры кожи.

Кит била крупная дрожь; девушка посмотрела на часы – без пятнадцати семь. Ужин внизу, наверное, в самом разгаре. Кит представила большой стол, огоньки свечей и собравшихся вокруг людей: мадам, по обыкновению величественную, но обходительную, дружелюбного профессора Фарли, обаятельного и невероятно красивого Жюля. Рут, скорее всего, тоже там. И Сэнди. «Я должна спуститься, – подумала Кит, – чтобы увидеть Сэнди. Если я не приду, она подумает, что это из-за нашей ссоры». Чем быстрее они поговорят и все прояснят, тем лучше.

Мысль о еде, впрочем, вызывала только тошноту. И все же о том, чтобы остаться в комнате, где было темно и холодно, как в могиле, и речи быть не могло. Выйдя в коридор, Кит закрыла дверь на ключ. Тут было немного теплее, но девушка все равно дрожала. В дальнем конце коридора слабо горела одна-единственная лампочка, отчего проход заполняли неверные блуждающие тени.

Кит медленно двигалась по направлению к лестнице. Зеркало над ней отразило худенькую, белую от страха девочку в свитере крупной вязки.

«Неужели это я?» – удивленно подумала Кит. Пустой взгляд, встрепанные волосы и тяжелая походка отражения на мгновение смутили ее. Пару месяцев назад полная сил Кит Горди с сияющим лицом спешила вниз по лестнице, чтобы познакомиться с новоприбывшими. Куда же она делась?..

– Я выгляжу ужасно, – с отвращением в голосе прошептала Кит. А потом, наклонив голову к плечу, краем глаза увидела человека, идущего по коридору. От ужаса она замерла на месте, занеся ногу над ступенькой, и так и стояла, будучи не в силах отвести взгляд от того, кто отражался в зеркале за ее спиной.

«Быть этого не может, – твердила она про себя. – Когда я вышла из комнаты, коридор был пуст. В таком случае он должен был выйти из комнаты вместе со мной. А это невозможно». Но мужчина стоял позади нее – так близко, что Кит должна была почувствовать на своей шее его дыхание.

Вот только она ничего не чувствовала.

И тогда, сделав глубокий вдох, Кит закрыла глаза и закричала.

Глава двенадцатая

Начав, она уже не могла остановиться. Крики обжигали горло, переходя в пронзительный визг. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Кит услышала грохот шагов на лестнице – далекий, словно и лестница, и тот, кто по ней бежал, находились в другом мире, – и голос, зовущий ее по имени. А потом сильные руки схватили ее за плечи.

– Кит! Кит, что с тобой? Что случилось? – взволнованно спросил Жюль.

– Там… – всхлипнула Кит. – Сзади…

– Сзади тебя никого нет.

Кит открыла глаза и уставилась на его совершенное лицо и темные глаза, горящие неподдельной тревогой. В них не осталось и следа той злости, что охватила Жюля в день, когда он слушал малоизвестную запись Шуберта. Неловкость, установившаяся между ними после того разговора, тоже ушла.

«Ему не все равно, – подумала Кит, и от этой мысли охвативший ее ужас ослабил хватку. – Ему не все равно, что со мной».

– Там кто-то был, – запинаясь, сказала она. – Мужчина. Он подошел ко мне сзади. Я видела его отражение в зеркале.

– Но в Блэквуде нет других мужчин, кроме меня и профессора Фарли.

– Он был здесь! – Кит снова сорвалась на крик.

– Тише, тише, все в порядке, – Жюль притянул ее к себе так, что Кит зарылась лицом в его рубашку, и осторожно погладил по волосам. – Ты, наверное, испугалась тени. Или своего собственного отражения.

– Тут был мужчина! – сердито воскликнула Кит, но теплое плечо Жюля заглушило ее слова. Откуда-то издалека донеслись чужие голоса; девушка поняла, что к ним спешат остальные обитатели Блэквуда. Скоро они будут здесь, начнут успокаивающе похлопывать ее по спине и убеждать, что у нее всего лишь разыгралось воображение.

Кит уперлась руками в грудь Жюля и отодвинулась так, чтобы видеть его лицо.

– Пожалуйста, послушай меня, – настойчиво произнесла она. После случившегося у нее уже не было сил обращаться к нему на «вы». – Ты должен мне поверить.

– Кэтрин! – окликнула ее мадам Дюре. – Что случилось?

– Кит, с тобой все в порядке?

– Это ты кричала?

– Ты цела?

Профессор Фарли, Рут и Сэнди обступили Кит со всех сторон. Сэнди сжала ее руку, молча давая понять, что ссора забыта. Даже если остальные не поверят ее словам, то на Сэнди она может положиться.

– Кит показалось, что она увидела кого-то в зеркале. И она испугалась, – Жюль заговорил прежде, чем она успела открыть рот.

– Кого-то?

– Мужчину. Я увидела в зеркале мужчину, – Кит отчаянно пыталась унять дрожь в голосе. – И мне не показалось. Он был тут, стоял позади меня.

– Как он выглядел? – спросил профессор Фарли, внимательно глядя на девушку.

– Не… не знаю… – запинаясь, ответила Кит. – В коридоре так темно, что я не смогла его рассмотреть. И мое отражение частично его заслоняло. Но он точно был здесь!

– И куда же он делся? – как ни в чем не бывало спросила мадам Дюре и обвела рукой пустой коридор жилого крыла. – Если бы здесь и в самом деле кто-то был, прятаться ему, как видишь, негде. А попытайся он пробежать мимо тебя, то непременно бы столкнулся с нами.

– Он мог зайти в чью-нибудь комнату, – робко предположила Сэнди; она все еще держала Кит за руку. – Наши с Кит комнаты в конце коридора, что, если он спрятался там?

– Но вы ведь закрываете двери, когда уходите? – спросила Рут. Беспокойство в ее голосе уступило место любопытству.

– Да, но…

По лицу Рут было видно, что ей на ум тоже пришла история с украденным портретом. Тогда закрытая дверь вора не остановила. «Она что-то знает, – подумала Кит. – Рут как-то оказалась на шаг впереди нас».

– Ну, есть только один способ это проверить, – проговорил профессор Фарли. – Дайте мне ваши ключи, девочки, и мы с Жюлем осмотрим комнаты. Если в дом пробрался посторонний, мы должны его найти.

Сэнди с Кит одновременно протянули ключи старому математику и молча наблюдали за тем, как мужчины заглядывают в комнаты. Осмотр не отнял у них много времени.

– Пусто, – сказал профессор Фарли. – В шкафах и под кроватями тоже никого. Боюсь, человек в зеркале тебе все-таки привиделся. Наверное, всему виной плохое освещение. А зеркала иногда играют с нами странные шутки.

– Но я видела его! – воскликнула Кит. А потом добавила с долей сомнения: – Он казался таким реальным.

– Как моя Эллис? – тихо произнесла Сэнди.

– Нет, – ответила Кит. – Я ведь не спала.

– Уверена?

– Конечно, уверена! Я же стояла на лестнице!

– Думаю, нам всем лучше вернуться в столовую, – твердо произнесла мадам Дюре. Тон ее голоса, вежливый, но не терпящий возражений, должен был подсказать остальным, что произошедшее на лестнице не стоит дальнейших обсуждений. – Профессор прав, в коридоре ужасное освещение. Завтра я снова позвоню электрикам, и если из Блэквуда опять откажутся приехать, обращусь в Миддлтон. Вернемся к столу, пока все не остыло. Тебе уже лучше, Кэтрин?

– Да, мэм, – по-прежнему дрожа, ответила Кит. И хотя меньше всего на свете ей сейчас хотелось есть, она позволила отвести себя вниз.

Тарелки с супом со стола уже убрали; мадам Дюре позвонила в серебряный колокольчик, и на пороге кухни появилась Лукреция с нахмуренными седыми бровями.

– Пора подавать главное блюдо, – объявила мадам.

Не сказав ни слова, старая женщина вернулась на кухню. Кит проводила ее изумленным взглядом.

– Почему за столом прислуживает Лукреция? – обратилась она к директрисе. – Натали заболела?

– Натали здесь больше не работает, – ровным голосом сообщила ей мадам Дюре. Кит сразу вспомнила, как директриса застала их с Натали на кухне, и у нее появилось нехорошее предчувствие.

– Но почему? Вы ее выгнали? – напрямик спросила Кит.

– Выгнала? Конечно, нет, – мадам расправила салфетку на коленях. – В наши дни непросто найти хорошую кухарку, и я бы не стала выгонять Натали. Она сама решила уйти. У нее свадьба через неделю.

– Свадьба?! – не веря своим ушам, воскликнула Кит. Новость о свадьбе она ожидала услышать меньше всего.

– Как здорово! Наверное, Натали очень счастлива. Она выходит замуж за кого-то из деревни? – проявила интерес к их разговору Рут.

– Думаю, да. За кого же еще? – непринужденно ответила мадам Дюре. – Но теперь, когда мы остались практически без прислуги, каждому из нас придется взять на себя часть работы по дому. Блэквуд – чудесное место, но он требует ухода. Завтра я всем выдам список домашних дел.

Кухонная дверь распахнулась, и Лукреция принялась раскладывать по тарелкам полусырого цыпленка. Разговор угас.

Вскоре после ужина раздался телефонный звонок. Девочки сидели в гостиной, краем глаза следя за передачей о природе по телевизору, когда в комнату вошел Жюль.

– Кит, тебе звонят, – сказал он. – Междугородний. Кажется, это твоя мама.

– Правда? – Кит почувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. В следующую секунду она уже была на ногах и спешила к Жюлю. – Где я могу с ней поговорить?

– Телефон стоит в кабинете. И поторопись, такие звонки стоят целое состояние.

Войдя в кабинет, Кит обнаружила сидящую за столом мадам Дюре. Телефон стоял справа от нее; директриса взяла трубку и протянула ее Кит:

– А вот и наш везунчик! Передавай маме мои наилучшие пожелания.

Кит выхватила у нее трубку и поднесла к уху; ее слегка потряхивало от радостного волнения.

– Мам, привет!

– Милая моя! – Мама находилась в тысячах миль от Блэквуда, но в каждое слово она вкладывала столько любви и тепла, что Кит шмыгнула носом от внезапно подступивших слез. – Как я рада тебя слышать!

– И я! – ответила Кит слегка охрипшим голосом. – Как ты? Как Дэн? Откуда ты звонишь? Вы хорошо отдыхаете?

– Просто замечательно! – воскликнула мама. – Ты даже не представляешь, как тут здорово. Мы сейчас во Флоренции, а завтра поедем в Рим. Только подумай: мы своими глазами увидим собор Святого Петра, Форум, Катакомбы – все те места, о которых ты так любишь читать!

«По голосу ее можно принять за девушку», – с изумлением подумала Кит. У матери уже проскальзывала седина в волосах, в уголках глаз собрались морщинки, а после рабочего дня за компьютером она жаловалась на боль в спине, но сейчас разговаривала так, будто ей было лет двадцать, не больше, и ее переполняла жажда жизни.

– А у тебя как дела, дорогая? Тебе нравится в Блэквуде?

– Мам! – Последний вопрос порядком озадачил Кит. – Ты что, не читала мои письма?

– Мы получили одно в Шербуре, сразу как приехали. И больше нам ничего не приходило. А твой мобильник все время недоступен, потому-то я и звоню. Дэн сказал, что ты, наверное, слишком занята учебой, чтобы писать, и забываешь поставить телефон на зарядку, но я волновалась, что ты заболела. Ты ведь не заболела?

– Нет, – ответила Кит. – Мобильники тут не ловят, но я писала вам каждую неделю. И рассказывала обо всем, что у нас происходит.

Мадам Дюре поерзала в кресле – последние слова Кит явно не прошли мимо ее ушей. Девушка отодвинулась от стола, натянув телефонный провод до предела.

– Тогда все дело в почте, – уверенно произнесла мама Кит. – Тяжело рассчитать время, когда посылаешь письма через «Американ Экспресс». Наверное, мы уезжали раньше, чем их успевали доставить. Ладно, ты лучше расскажи, как у тебя дела? Как учеба? Завела новых друзей?

– Ну, я… – Кит растерялась, не зная, что ответить. Вместо этого она спросила: – Мам, а вы еще долго собираетесь путешествовать? Когда вы вернетесь?

– За неделю до Рождества, мы же тебе говорили, – сказала мама. – Ты что, забыла? Мы приедем как раз к рождественским каникулам.

– Но до них еще несколько месяцев! – Эти слова вырвались у Кит вместе со сдавленным всхлипом. – Я не могу столько ждать! Просто не могу! Ты не понимаешь!

Мадам Дюре снова пошевелилась; Кит почувствовала тяжелый взгляд темных глаз и крепче сжала трубку.

– Милая, неужели ты все еще дуешься, что мы поехали в Европу без тебя? – в мамином голосе послышались нотки раздражения. – Я думала, мы все обсудили. И ты сказала…

– Нет, мам, не в этом дело! Честное слово, ты только послушай…

Кит так много нужно было ей рассказать! Неделю за неделей она писала маме о том, что творится в Блэквуде, а теперь оказалось, что она ничего не знает. Но с чего тогда начинать? С Линды и ее внезапно проснувшегося таланта? Со странных снов Сэнди? С музыки, которая захватывает ее собственный разум? Или отразившегося в зеркале мужчины, который ей совершенно точно не почудился? А мама так далеко, по ту сторону трансатлантического кабеля, и драгоценные минуты утекают одна за одной…

Но хуже всего было то, что мадам Дюре сидела рядом и слышала каждое слово Кит, не сводя глаз с ее лица. И Кит, захваченная их темной глубиной, не могла ни отвернуться, ни отвести взгляд. Глаза директрисы обездвижили ее, как булавки обездвиживают пойманного для коллекции жука.

– Мам, – начала было Кит, но не смогла больше ничего сказать.

– Думаю, этот разговор обойдется твоей маме в кругленькую сумму. Не пора ли вам попрощаться? – Голос мадам был спокоен и тих, но Кит ясно расслышала в нем приказ.

– Мам! – телефонная трубка вдруг стала для девушки соломинкой в руках утопающего, и она не могла так просто ее отпустить. – Я поживу с Трейси, ладно? Я уже написала ей, и ее родители не против, я знаю, что они согласятся. Я сяду на автобус в Блэквуде, а мистер Розенблюм встретит меня в городе, и я поживу у них до Рождества, пока вы не вернетесь.

– Кит, ну бога ради! – жизнерадостная беззаботность покинула мамин голос, уступив место усталости, беспокойству и разочарованию. – Ты увидишься с Трейси на рождественских каникулах. До них осталось не так много времени. Уверена, в Блэквуде тебе и без того хватает общения с друзьями. Помнится, ты писала о девочке по имени Сэнди. Я думала, она тебе нравится. Вы поссорились?

– Нет, нет, мне нравится Сэнди, – растерянно пробормотала Кит. Она не знала, что делать. Что она вообще могла сделать? От тяжелого взгляда мадам Дюре мысли в голове путались и слова ускользали.

– Пиши нам, милая, – сказала мама. – И отправляй письма заранее, у тебя же есть наш маршрут. Постарайся, чтобы несколько дней оставалось в запасе. Дэн передает привет. Он замечательный, Кит. Я с каждым днем все больше понимаю, как мне повезло.

– Да, – тихо ответила Кит. – Да, я знаю.

– Я люблю тебя, милая.

– И я тебя, мам. – Время вышло. Она так и не успела ничего объяснить. – Передавай Дэну привет. Наслаждайтесь отпуском.

– Обязательно, – судя по голосу, мама снова улыбалась. – Не скучай, Кит! Пока!

– Пока.

Раздался щелчок, и наступила тишина. Кит осторожно положила трубку на место и закрыла глаза, чтобы не видеть довольное выражение на лице мадам. Но вскоре ей пришлось их открыть.

– Так-то лучше, cherie, – сказала директриса. – Ты же не хочешь, чтобы у мамы не осталось денег на подарки? Как их путешествие?

– Все замечательно, – тупо проговорила Кит.

– У тебя такие милые родители. Уверена, ты не хочешь испортить им поездку и заставить волноваться в свой медовый месяц. Все девочки иногда тоскуют по дому, но нужно же держать себя в руках, – с мягкой укоризной произнесла мадам.

– Я постараюсь, – ответила Кит.

Чувствуя себя невероятно несчастной, девушка направилась было к выходу, но тут ее взгляд зацепился за картину, которая висела над шкафом для бумаг у противоположной стены. Чистое горное озеро, зеленые леса и тающие в отдалении холмы показались Кит странно знакомыми.

– Что это?

– Шкаф, где я храню личные дела бывших учеников.

– Нет, я не про шкаф, я про картину. Чья она?

– Тебе нравится? Это моя любимая, – мадам Дюре говорила так, словно не сверлила ученицу тяжелым взглядом всего пару минут назад. – Ее нарисовал Томас Коул. Это, конечно, всего лишь репродукция.

– Я уже видела это озеро, – сказала Кит.

– Вполне возможно. Он нарисовал это в Катскилле.

– Я не об этом. Я видела это озеро на картине. Только под другим углом, – Кит продолжала вглядываться в пейзаж. – На другом берегу есть тропинка, отсюда ее не видно.

И тут девушку осенило.

– Это же озеро, которое рисует Линда!

– Сомневаюсь, chérie, – покачала головой мадам Дюре. – Линда приехала из Калифорнии. Зачем бы она стала рисовать катскилльские пейзажи?

– Но это точно оно! – упорствовала Кит. – А кто такой Томас Коул? Он живет в этих краях?

– Жил когда-то, – кивнула директриса. – Много лет назад. Он умер в середине девятнадцатого века.

Глава тринадцатая

– Да, Томас Коул – известный художник, – подтвердила Рут. – Удивлена, что ты о нем не слышала. Он основал Школу реки Гудзон и прославился своими пейзажами.

Разговор с Рут случился на следующий день после маминого звонка. После уроков Кит позвала ее погулять в сад, к дальнему берегу пруда. На улице было пасмурно и ветрено; ничто не напоминало о недавних ярких осенних днях. Впрочем, Кит такая погода вполне устраивала, поскольку полностью соответствовала ее настроению. Запихнув руки поглубже в карманы джинсов, она хмуро смотрела на голые ветки кустов и черные силуэты деревьев, уже потерявших листву.

– И он умер? – уточнила она.

– Давно! Он умер молодым, ему было лет сорок, может, чуть больше. Мы изучали его творчество на дополнительных занятиях в моей старой школе.

– Значит, вот где ты о нем узнала. Линда тоже ходила на эти занятия? – Кит очень надеялась услышать положительный ответ, но Рут ее разочаровала.

– Нет. Линда – не любитель дополнительных уроков. А с чего вдруг такой интерес к Томасу Коулу?

Кит устало потерла лоб. Голова болела, причем девушке уже начинало казаться, что тупая давящая боль мучает ее всю жизнь. Иногда причиной была музыка, которая накатывала волнами и разбивалась о Кит изнутри, оставаясь неслышной для других. Иногда боль усиливалась в ответ на усталость и тщетные попытки разобраться в том, что же творится в Блэквуде.

– Я совсем запуталась, – тихо проговорила Кит. – И даже не знаю, с чего начать.

– Что случилось? – спросила Рут. – Наверное, что-то из ряда вон, раз ты притащила меня сюда.

– Вчера вечером я разговаривала с мамой в кабинете мадам Дюре, – кое-как собралась с мыслями Кит. – Там на стене висит картина, репродукция пейзажа с озером. Мадам сказала, что это Томас Коул.

– И?

– Линда рисует это же озеро. Более того, одна из ее картин практически повторяет ту репродукцию. Освещение, выбор цвета, небо – она рисует в точности как Томас Коул.

– Вот почему ты спросила, ходила ли она на дополнительные занятия.

– В этом случае у меня было бы хоть какое-то объяснение, – вздохнула Кит. – Например, что Линда неосознанно подражает его стилю. Но если она не посещала занятия, тогда этот вариант отпадает. Должен быть другой ответ.

– Т. К., – тихо сказала Рут.

– Что?

– Инициалы Т. К., которыми Линда решила подписывать свои картины.

– Т. К. значит Томас Коул? – Кит даже остановилась, чтобы обдумать эту мысль. – Но тогда Линда должна его знать, просто обязана! Наверное, она где-то увидела работы Томаса Коула, может, посмотрела передачу о нем по телевизору – и настолько впечатлилась, что теперь пытается ему подражать. До такой степени, что использует его инициалы. Вдруг она думает, что они принесут ей удачу?

– Нет, – покачала головой Рут. – Прости, но твоя версия не выдерживает никакой критики. Я бы очень хотела с тобой согласиться, но не могу.

Ветер взъерошил сонную гладь пруда; отражения деревьев сморщились и заволновались, словно живые. На том берегу остроконечные крыши Блэквуда врезались в серое небо. Дом следил за девушками пустыми глазницами окон.

Задняя дверь внезапно распахнулась, и на пороге кухни появилась Лукреция с большим мешком мусора для сжигания. Серый облик экономки был под стать осеннему дню.

– Уж она-то точно не уволится, – пробормотала Рут. – Я как-то спросила про нее мадам Дюре. Оказывается, Лукреция работала на ее родителей, когда мадам была еще ребенком. Может быть, она не слишком умна, но у них считается чем-то вроде семейной реликвии, – хмыкнула девушка.

– Натали не уволилась, ее заставили уйти, – сказала Кит.

– Но мадам ведь объяснила, что у Натали скоро свадьба.

– Да, вот только я ей не верю. Натали изо всех сил держалась за эту работу. Если у нее и был парень, она ни разу о нем не упоминала. Как-то странно, если учесть, что она должна вот-вот выйти за него замуж.

– Но зачем мадам ее прогонять? – нахмурилась Рут. – Лукреция не умеет готовить. Вчерашний цыпленок, кажется, до сих пор стоит комом у меня в желудке. Ужины Натали замечательно скрашивали вечера в Блэквуде. Я думаю, все по ним скучают.

– Натали согласилась рассказать мне о поместье. И мадам зашла на кухню как раз во время разговора. Она была просто в бешенстве. Уверена, она поэтому и заставила Натали уйти.

– Но что такого рассказала тебе Натали? – История Блэквуда явно интересовала Рут куда больше, чем судьба кухарки. – Что ты узнала?

– Тебе вряд ли понравится. Ты же помнишь, что раньше Блэквуд принадлежал некоему мистеру Брюэру? Так вот, вся его семья – жена и дети погибли во время пожара. И он сошел с ума, никак не мог поверить, что их больше нет. До самой смерти жил тут один, разговаривал с ними, покупал детям игрушки и все такое.

– Мистер Брюэр умер в этом доме? – Голос у Рут был странно напряженный.

– Да. Много лет спустя. А почему ты спрашиваешь? – Кит заглянула ей в лицо. Судя по его выражению, Рут пришла в голову какая-то идея.

– Ты что-то знаешь?

– Нет, я ничего не знаю, – ответила Рут. – Это всего лишь предположение.

– О чем ты? – не отставала от нее Кит.

– Я не хочу сейчас об этом говорить. Сперва мне нужно подумать и кое-что проверить. Ты вроде сказала, что женщину, которая приходит к Сэнди во сне, зовут Эллис? И она из Англии?

– Сэнди так решила. Из Англии или Шотландии. Там должны быть болота.

– Она никогда не упоминала ее фамилию?

– Нет.

– Тогда мне нужно в библиотеку, – сказала Рут. – Если моя догадка верна, я с тобой поделюсь. Но тебе лучше приготовиться. Если я права, это будет просто бомба.

В ту ночь к ней, как обычно, пришла музыка. На сей раз мелодия была тихой, словно колыбельная. Она несла за собой спокойные, мирные образы: лунный свет заливает подушку спящего ребенка; ветки деревьев покачиваются за окном на легком вечернем ветру; светлячки порхают над зеленой лужайкой; влюбленные парочки тихо смеются на ступенях дома.

«Я сплю, – говорила себе Кит. – Я знаю, что сплю, лежу в кровати, над которой висит балдахин; в комнате темно, и никакой музыки на самом деле нет. Мне просто снится сон. Когда я проснусь, будет утро. Я спущусь вниз к завтраку, потом пойду на занятия, и музыка исчезнет, будто ее никогда и не было».

Сквозь мелодию вдруг пробился мужской голос – резкий, но в то же время нежный:

– Исчезнет лишь на время. Лишь на время. И вернется вновь.

Поскольку Кит убедила себя, что это сон, она не стала пугаться.

– Кто ты? – спросила она вместо этого. А потом вдруг поняла, и ее сердце пропустило удар. – Это ты стоял за моей спиной в коридоре. Тебя я видела в зеркале.

– Конечно, – казалось, он был слегка удивлен, что она сразу не догадалась.

– Почему ты преследуешь меня? И почему ты здесь? Что тебе нужно?

– Я здесь для того, чтобы отдавать.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, – терпеливо произнес мужчина. – Ты одна из тех счастливиц, кто обладает способностью принимать подобные дары.

– Какие дары? – все еще недоумевала Кит. А потом ответ пришел сам собой: – Ты говоришь о музыке? Ты посылаешь мне музыку точно так же, как Эллис посылает Сэнди стихи? Тогда забери ее назад. Она мне не нужна.

Колыбельная осталась в прошлом, музыка стремительно набирала силу. Плавная мелодия сменилась энергичным ритмом, и Кит чувствовала, как в висках снова начинает пульсировать боль.

«Это всего лишь сон, – яростно твердила она про себя. – Сон. Сон. Сон».

– Да, это сон, – согласился мужчина и потянулся к ее руке. Когда его пальцы сомкнулись на запястье Кит, она едва сдержала крик – таким холодным было прикосновение незваного гостя. Он заставил ее подняться; Кит ощутила под ногами густой ворс ковра и увидела, что мужчина берется за ручку двери.

– Куда ты меня ведешь? – спросила она.

– Ты должна выпустить ее.

– Выпустить кого? О чем ты говоришь?

Они шли по коридору к лестнице; ночному гостю ничуть не мешала темнота, он уверенно двигался вперед, а музыка в голове Кит звучала все громче, колотясь о своды черепа и вызывая спазмы боли.

– Ты должна выпустить ее, или она погубит тебя. Ты должна!

– Но как? – всхлипнула Кит. – Как это сделать?

Она уже не понимала, куда он ее ведет, только знала, что они спустились по ступенькам вниз. Холодные доски паркета ложились под ее босые ноги, двери открывались и закрывались; Кит слышала приглушенные голоса, но музыка заполняла собой весь мир.

– Вот она, – объявил наконец мужчина из сна. – Я привел ее.

– Моя очередь, – сказал кто-то. – Я еще не использовал ее.

– Нет, моя! Она будет играть для меня!

– Сегодня ночью она моя! В прошлый раз она исполняла твой концерт, так что…

– Ты забыл, что это я привел ее сюда.

Кит ощутила под пальцами клавиши фортепиано.

– Но я не умею играть! – попыталась возразить она, но ее руки словно зажили своей жизнью, совсем как в давнем странном сне. Музыка прорвалась наружу, и пальцы бегали по гладким клавишам, рождая сонм настоящих звуков.

«Я сплю, – в последний раз сказала себе Кит. – А раз я сплю, то могу проснуться. И я проснусь!»

– Нет! – закричал мужчина, который привел ее к инструменту. – Не смей!

– Я проснусь! – собрав волю в кулак, Кит отдернула руки от клавиш и повернулась к ночному гостю. – Я проснусь!

Музыка исчезла.

Кит сидела на скамейке перед фортепиано; ей было холодно, очень холодно. Поморгав, она огляделась и поняла, что находится в музыкальном классе на первом этаже. И что она тут не одна.

Напротив нее, окруженный звукозаписывающим оборудованием, сидел Жюль. Судя по миганию огоньков, он трудился в поте лица.

– Жюль? – выдохнула она. Дюре-младший испуганно вскинул голову и щелкнул выключателем. Огоньки тут же погасли.

– Жюль, что я здесь делаю? – дрожа от холода, спросила Кит.

– Ты… Ты ходила во сне, – запинаясь, ответил он.

– И ты решил записать это на диск? Ты ведь записывал, я видела. И на том CD была музыка, которую я играла, – Кит больше не спрашивала, она знала, что это правда.

Жюль молча кивнул. Он заметно побледнел и выглядел так, будто страшился ее последующих вопросов.

– Ты ведь и раньше этим занимался? Я уже приходила сюда по ночам и играла для тебя. А ты потом слушал записи. И в тот раз ты тоже слушал мою запись.

– Да, – ответил Жюль. – Послушай, Кит, я понимаю, что все это выглядит странно, но беспокоиться не о чем. Ничего плохого не случилось, ты всегда возвращалась в комнату целая и невредимая. А у нас теперь есть эта музыка!

– У нас? У кого это – у нас?

– У нас, то есть у нашей школы.

– Ты хочешь сказать, у твоей матери? Или профессора Фарли?

– Не надо так, Кит. Никто не сделал тебе ничего плохого. С твоей помощью мы дарим миру эту замечательную музыку.

– Но это не моя музыка, – возразила Кит. – Я не композитор, я и играть-то толком не умею. Откуда она берется? Кому принадлежит? – Она не сводила глаз с лица Жюля: судя по его выражению, он изо всех сил старался подыскать вразумительный ответ.

– Не надо ничего выдумывать, – предостерегла она. – Я хочу знать правду. И ты обязан мне сказать. Чью музыку я играю?

– Не знаю, – выпалил Жюль. – В этот раз я не успел разобрать.

– В этот раз? А в другие?

– Я практически уверен, что какое-то время ты играла Франца Шуберта.

– Шуберта?! – воскликнула Кит. – Он же умер почти сто лет назад!

– В 1828‑м, – уточнил Жюль. – Ему был всего тридцать один год. Представь, сколько прекрасных произведений он не успел написать! Пропал такой талант!

– И теперь я играю за него, так? Я. Девушка, которая в простейших пьесах делает кучу ошибок, – голос Кит дрожал. – А Сэнди пишет стихи. А Линда…

Куски головоломки стремительно вставали на место; Кит потрясла головой, не в силах поверить в происходящее.

– Позови их, – тихо сказала она. – Собери всех в гостиной. Сэнди, Линду, Рут, профессора, свою мать. Я хочу знать, что на самом деле творится в Блэквуде!

– Кит, погоди, успокойся, – в отчаянии произнес Жюль. – Ты расстроена, и я тебя не виню. Но сейчас два часа ночи! Мне кажется, что будить всех – не самая лучшая идея.

Выпрямившись на скамейке, Кит почувствовала, как чистая злость в ее душе вытесняет страх. Она одарила Жюля красноречивым взглядом.

– Если ты их не позовешь, это сделаю я. Я буду кричать и перебужу весь дом. Не сомневайся, я так и сделаю. Я хочу узнать, что здесь происходит, – сказала она, чеканя каждое слово. – И не намерена ждать до утра.

Глава четырнадцатая

– Два часа ночи – не самое подходящее время для собрания, – ледяным тоном проговорила мадам Дюре. – Чем ты думал, Жюль?

– Я ничего не мог поделать, – попытался оправдаться он. – Кит проснулась за пианино. И, конечно, стала задавать вопросы.

– Но тащить всех сюда! – Мадам стояла посреди гостиной в красном халате; длинные черные волосы, вопреки обыкновению, не были собраны в пучок и ниспадали на спину роскошным водопадом. Лишенное макияжа лицо в электрическом свете казалось ужасно худым и мертвенно бледным.

– Я его заставила, – подала голос Кит. – Что бы ни происходило в Блэквуде, это касается всех нас. И меня мало волнует, сколько сейчас времени. Я хочу знать правду.

Девушка сама поразилась тому, с какой уверенностью произнесла эти слова. В глазах директрисы промелькнул намек на растущее уважение.

– А вы? – Она обвела взмахом руки заспанных девочек, которые переминались с ноги на ногу и зябко ежились в халатах, накинутых поверх пижам. Профессор Фарли сидел в кресле у окна в пальто (ему пришлось бежать из гостевого дома) и наблюдал за происходящим из-под полуопущенных век. Кажется, он толком не проснулся. – Вы тоже этого хотите?

Рут быстро кивнула; ее лицо горело от волнения. Сэнди растерянно перевела взгляд с директрисы на Кит и обратно, но потом тоже кивнула.

Линда непонимающе посмотрела на Рут.

– О чем она говорит? – спросила светловолосая девушка. – Что мы здесь делаем?

Рут повернулась к мадам Дюре.

– Линда тоже должна это услышать. Вряд ли она поймет, но вы обязаны все ей рассказать.

– Что ж, хорошо, – вздохнула директриса. – Мне все равно кажется, что еще слишком рано, но раз вы настаиваете… В других школах я открывала девочкам правду не так быстро – мы с вами только в начале пути. Пройдет еще немало времени, прежде чем ваша связь окрепнет.

– Какая связь? – резко спросила Кит.

Мадам не торопилась с ответом; ее взгляд скользнул мимо девочек в темнеющий за окнами сад. Когда директриса наконец заговорила, казалось, она тщательно подбирает слова:

– Большинство людей в этом мире подобны детям. Они живут на одном, физическом уровне, одним моментом настоящего. День за днем они смотрят вокруг и видят только материальное – и верят, что ничего другого в мире нет. Но они ошибаются. Существует другой уровень – духовный, и он не менее реален, чем физический. Лишь избранные одарены невероятной чувствительностью, которая позволяет им налаживать связь и наводить мосты между двумя уровнями реальности, – в голосе мадам скользнула горделивая нотка. – И я принадлежу к их числу.

– То есть вы медиум? – вытаращилась на нее Кит.

– Это слово звучит оскорбительно, – с оттенком высокомерия ответила директриса. – Так называют жуликов и шарлатанов. Я считаю, что мой дар слишком ценен и достоин того, чтобы к нему относились с уважением. Его следует использовать только на благо человечества.

– То есть как? – спросила Кит.

Мадам Дюре, казалось, ее не слышала.

– Благодаря достижениям науки средняя продолжительность жизни в наши дни достигла семидесяти лет. Но это случилось лишь в двадцатом веке. Прежде люди нередко умирали молодыми. Среди тех, кого поторопилась забрать смерть, немало блестящих талантов, которые многое могли бы дать этому миру. С ними я и пытаюсь связаться. Им я предлагаю возможность вернуться.

– Вернуться? – бесцветным голосом повторила Сэнди; по лицу ее было видно, что она потрясена до глубины души. – Но ведь они умерли!

– Вернуться не в физическом плане, – снизошла до ответа мадам, – но в форме духа, если для них найдется место. А таковым может стать юный чистый разум, еще не тронутый мирскими проблемами, впечатлительный и восприимчивый. Найти их непросто, но у меня получается, – улыбнулась директриса.

– Теперь понятно, для чего мы вам нужны, – подытожила Рут. Слова мадам Дюре, казалось, не стали для нее неожиданностью. – И почему только мы прошли вступительные тесты.

Директриса кивнула.

– Мне потребовались годы на то, чтобы довести их до совершенства. А Блэквуд оказался местом с идеальной атмосферой. Здесь и прежде появлялись гости из мира духов. Мистер Брюэр сам был в некотором роде медиумом; он сумел окружить себя призраками своей погибшей семьи. Они до сих пор появляются здесь: из мира духов в Блэквуд ведет широкая дорога.

Все части головоломки теперь стояли на своих местах.

«Меня сейчас стошнит, – подумала Кит. – Прямо на пол».

Но она сдержалась и вместо этого просто посмотрела на мадам Дюре глазами, полными ужаса. Неужели эта женщина в красном халате говорит правду?

– А я предупреждала, что поверить в это будет непросто, – заметила Рут.

– Ты знала? – быстро повернулась к ней Кит. – Ты все это время знала?

– Я догадалась, – поправила ее Рут. – Помнишь, когда мы гуляли у пруда, я сказала, что мне нужно кое-что проверить?

– Да.

– Я проверила. После ужина я пошла в библиотеку, чтобы найти информацию о нескольких людях. В частности, об Эмили Бронте, которая писала под псевдонимом Эллис Белл.

– Как ее звали? – переспросила Сэнди.

– Эмили Бронте. Она написала «Грозовой перевал» и жила в Англии в девятнадцатом веке. В те времена женщин-писателей не воспринимали всерьез, поэтому Эмили с сестрами взяли себе мужские псевдонимы.

– Ты хочешь сказать, что Эллис, моя Эллис, на самом деле Эмили Бронте? – Сэнди замотала головой. – Нет, быть того не может. Ведь Эмили Бронте умерла…

– В 1848 году от туберкулеза, – подтвердила Рут.

– Это неправда! – закричала Сэнди; она была на грани истерики. – Эллис жива, она пишет стихи…

– Она диктует стихотворения, чтобы ты за ней записывала, – уточнила Рут. – Ты сама сказала, что не могла такое сочинить. Сэнди, она использует тебя, чтобы воплотить в жизнь произведения, на которые у нее не хватило времени. Я права? – Девушка повернулась к мадам.

– Да, – кивнула директриса, явно довольная тем, что хоть кто-то отнесся к ее откровениям с должным спокойствием. – Возьми себя в руки, Сандра. Ничего страшного не случилось.

– Ничего страшного не случилось? – возмущенно воскликнула Сэнди. – Мертвая писательница забралась ко мне в голову, а вы говорите, что…

– Но ведь с тобой все в порядке, дитя мое, – наконец включился в разговор профессор Фарли. – Ты просто приняла участие в уникальном эксперименте. Тебе следует гордиться этим.

– То же самое я пытался объяснить Кит, – начал было Жюль, но девушка его перебила.

– Гордиться? – взорвалась она. – Тем, что мой мозг использовали в качестве приемника? И вы тоже в этом замешаны? – Она с негодованием посмотрела на профессора Фарли.

– Ну конечно! – на лице пожилого профессора не было ни малейшего признака вины, только усталая, чуть снисходительная улыбка. – Я познакомился с мадам Дюре в Лондоне, когда занимался изучением одного физического феномена. То, что я узнал о ее парижской школе, потрясло меня. Я настоял на том, чтобы мадам Дюре открыла свое заведение в Англии, а позже отправился вместе с ней в Америку.

– Кажется, я в жизни не слышала ничего более ужасного, – обескураженно прошептала Кит.

– Но что же в этом ужасного? – мягко спросил ее Жюль. – Ты и в самом деле можешь гордиться собой.

– Чем гордиться? Тем, что меня использовали как какой-то инструмент? – недоверчиво воззрилась на него Кит. В голове снова зазвучали голоса из сна, и девушку сотрясла нервная дрожь.

– «Она будет играть для меня! Сегодня ночью она моя! Я еще не использовал ее!» – передразнила она своих ночных визитеров. – Кажется, ваши духи относятся к нам исключительно как к средству для достижения своих целей.

Линда ошеломленно переводила взгляд с одного говорящего на другого.

– О чем вы? Кто тут средство?

– Ты! – закричала Кит. – Все мы! Линда, ты вообще ничего не понимаешь? Не ты рисуешь эти потрясающие картины. Их рисует знаменитый художник, который умер сто с лишним лет назад. Вот почему у тебя так здорово получается!

– Неправда, – покачала головой Линда. – Я сегодня рисовала целый день. Вот, посмотри, – она вытянула вперед худую, почти прозрачную руку, испачканную в зеленой краске. – Я рисовала траву. На моей новой картине много травы.

– Но почему там много травы? Кто придумал сюжет твоей картины? Кто управляет кистью?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– В тот вечер, когда я принесла тебе ужин, – ожесточенно проговорила Кит, – ты сказала: «Мне столько нужно сделать. Он требует, чтобы я рисовала еще и еще». О ком ты говорила, Линда? Кто этот «он»?

– Ничего такого я не говорила, – с оскорбленным видом ответила Линда. – Но я понимаю, к чему ты клонишь. Сначала Рут заявляет, что я копирую, теперь ты утверждаешь, что за меня рисует кто-то другой. Вы просто завидуете! Впервые в жизни у меня что-то получается лучше, чем у остальных, и вы не можете с этим смириться.

– Оставь ее, Кит, – посоветовала Рут. – Ей трудно в это поверить. Да и кому легко? Нам всем понадобится время, чтобы свыкнуться с правдой.

– Ты привыкай, если хочешь, а я не собираюсь, – решительно заявила Кит. – Я еду домой!

– Нет, не едешь, – возразила мадам Дюре. – Твои родители в Европе.

– Поживу у друзей. Я сегодня же позвоню Трейси, и завтра ее родители будут здесь.

– И они подвезут меня до автобусной остановки в деревне, – Сэнди встала рядом с Кит. – Я тоже здесь не останусь. А когда мой дедушка узнает о том, что вы тут делаете, вам не поздоровится.

– Девочки, вы ведете себя глупо, – холодно ответила мадам Дюре. – Вы не можете бросить все сейчас. Связь только устанавливается.

– Вот и отлично. Я собираюсь порвать все связи до того, как они установятся. Если вы думаете, что я буду спокойно сидеть, пока какие-то духи пользуются моими мозгами, вы глубоко ошибаетесь. Я уеду и мозги свои заберу с собой.

– Довольно, Кэтрин, – осадила ее мадам. – Попрошу вас не забываться, юная леди. Ведите себя прилично. Мне не доставляет удовольствия слушать ваши крики посреди ночи. Вы сами потребовали объяснений – и вы их получили. Разговор окончен, – она повернулась к остальным девочкам. – Сейчас вы все пойдете в свои комнаты. Вам нужно хорошенько выспаться перед завтрашними занятиями.

– Не пойду я ни на какие занятия! – раздраженно воскликнула Кит. – Розенблюмы приедут за мной и…

Она замолчала, вдруг осознав, что ее мобильный в Блэквуде не работает. И что единственный телефон, с которого она может позвонить, находится в кабинете мадам.

Глава пятнадцатая

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Точнее, как в страшном сне – так, во всяком случае, показалось Кит. Конец октября незаметно превратился в начало ноября; деревья сбросили последние листья на гладь пруда и стояли, озябшие и голые, под серым небом, налитым дождем.

Пронизывающий ветер обещал скорую зиму, но за стенами Блэквуда царил холод иного рода. Даже при свете дня дом словно наполняли тени; по вечерам девочки собирались в гостиной перед телевизором, ища успокоения в обычных передачах.

– Такое чувство, что реальный мир не здесь, а там, – тихо сказала Сэнди, махнув рукой в сторону светящегося экрана, на котором комедийный актер игриво взъерошил волосы, пародируя известную поп-звезду. – Иногда я вообще сомневаюсь, что существую на самом деле.

– Существуешь, не беспокойся, – заверила ее Кит. – Как и все мы. Вот только не знаю, надолго ли нас еще хватит. Нужно выбираться отсюда, и поскорее.

– Но как? – спросила Сэнди, даже не пытаясь скрыть отчаяние в голосе. – Телефон в кабинете, кабинет мадам запирает. Ворота тоже закрыты, через забор не перелезть – я проверяла, штыри там не для красоты стоят.

– Мне кажется, вы зря так беспокоитесь, – вмешалась Рут и убавила звук в телевизоре, чтобы можно было не перекрикивать друг друга. – Мы в любом случае поедем домой на рождественские каникулы. До них осталось чуть больше месяца. А теперь подумайте, много ли кому в нашем возрасте выпадает шанс поучаствовать в таком эксперименте?

– Знаешь, Рут, у меня создается впечатление, что тебе все это нравится, – раздраженно произнесла Сэнди. – Когда мадам рассказала нам правду, ты ничуть не выглядела расстроенной.

– Нет, поначалу мне тоже было не по себе, – призналась Рут. – Но сейчас… да, откровенно говоря, я рада, что получила такую возможность. Не исключено, что благодаря Блэквуду мы совершим прорыв в науке! Здесь мне открываются математические понятия, которые я прежде и вообразить не могла.

– Но ты же понимаешь, что твоей заслуги в этом нет, – напомнила Кит. – Тебя используют как передатчик.

– Не совсем, – сдержанно улыбнулась Рут. – Все-таки у нас немного разная ситуация. Ты и в самом деле передатчик. Ты не понимаешь музыку и просто транслируешь ее механически, как проигрыватель. То же самое с Сэнди и ее стихами. Эллис диктует – Сэнди записывает. Но я понимаю, во всяком случае, начинаю понимать, что за информация проходит через мой мозг. Математика всегда была моим коньком. Теперь же мне кажется, что я всю жизнь просидела в коробке, но наконец кто-то открыл крышку и я увидела звезды.

– Ты хочешь сказать, что никто не завладевает твоим сознанием? – нахмурилась Кит.

– Я ничего такого не заметила, – покачала головой Рут. – Возможно, все дело в том, что я принимаю информацию сразу из множества источников. Не исключено, что сотни математиков и ученых сливают свои мысли и теории в мой мозг. И поскольку мне приходится в них разбираться, то я могу сказать, что тоже участвую в процессе.

– Ну а Линда? – горько произнесла Сэнди. – Она-то вообще уже живет в собственном мире.

– С Линдой все иначе, – вздохнула Рут. – По-моему, она слегка тронулась.

– Скорее она одержима, – поправила ее Сэнди.

– Мы должны бежать отсюда, – твердо сказала Кит. – Должен быть выход…

В холле послышались голоса, и она оборвала себя на полуслове. В дверях гостиной нарисовался профессор Фарли, как всегда милый и дружелюбный. Седые волосы и бородка делали его похожим на похудевшего Санту.

– Половина десятого, – с улыбкой сообщил он. – Пора вам, юные леди, расходиться по комнатам и ложиться в свои постельки.

– Я не хочу ложиться в постельку, – скривилась от его приторного тона Кит. – Я хочу домой. Вы знаете, что мой отчим – адвокат? Когда я расскажу, что вы удерживали меня тут силой, он всех вас упрячет за решетку.

– Кит, мы уже об этом говорили, – устало вздохнул профессор. Улыбка на его лице померкла. – Пока твои родители в отъезде, мы не имеем права отпустить тебя на все четыре стороны. Мы несем за тебя ответственность.

– В самом деле? – выразительно подняла бровь Кит. – Тогда скажите, пожалуйста, что случилось с письмами, которые мы оставляли на столике в холле, думая, что вы отвозите их на почту? Я так понимаю, до почты они не доехали. Вы понимаете, что это не просто безответственно, но еще и незаконно?

– Ваши письма в полном порядке, – спокойно сказал профессор. – Лежат в кабинете мадам. И вы можете забрать их, если у вас появится такое желание. Некоторые из них – те, где не упоминалось о «странных снах» и «непонятных вещах», что происходят в Блэквуде, – были доставлены на почту. Уверен, твои родители с радостью их прочитали.

– А мне вот что интересно, – подала голос Рут. – Что случилось с предыдущими школами мадам Дюре? Почему их пришлось закрыть?

– На то были свои причины, но они не имеют никакого отношения к Блэквуду, – заверил ее профессор Фарли.

– А какие таланты проявились у девочек, которые там учились? – поинтересовалась Сэнди. – Они тоже сочиняли музыку и писали стихи?

– Да, – кивнул старый математик. – Бывшие ученицы мадам Дюре внесли неоценимый вклад в мировую культуру. Наверное, я даже осмелюсь назвать некоторые их произведения настоящими шедеврами.

– Но что с ними стало после закрытия школ? Почему мы о них ничего не слышали? – подозрительно посмотрела на него Кит. – Погодите-ка… – ее вдруг осенило. – Неизвестный Вермеер, на которого мадам Дюре якобы случайно наткнулась на аукционе! Не было ведь никакого аукциона, картину нарисовала ее ученица. А мадам потом продала ее за безумные деньги, преподнеся как оригинал!

– Это и был оригинал, – веско сказал профессор. – Картину написал Вермеер, и не важно, чья рука держала кисть.

– Но неужели эксперты не смогли установить подлинный возраст работы? – удивленно спросила Рут. – Краски, холст – в наши дни используют совсем другие материалы, нежели во времена Вермеера.

– Ты забываешь, что мадам Дюре прекрасно разбирается в искусстве, – напомнил профессор Фарли. – Она обеспечивает учениц холстами соответствующей эпохи, предварительно очищая их от предыдущих картин. Ляпис-лазурь и кошениль тоже достать несложно, а состарить готовое произведение и вовсе не составляет проблем. Ни у кого не возникает сомнений в подлинности этих работ.

Они продумали все.

«Я не пойду спать, – думала Кит. – Буду сидеть всю ночь, но глаза не закрою». Она и сама понимала, что ее затея обречена на провал, но упорно таращилась в темноту. Сон просачивался в комнату, подобно невидимому туману. Стоило ей переступить порог собственной спальни, как тело налилось тяжестью, а веки попытались сомкнуться, не дожидаясь, пока Кит доберется до кровати.

Но она не могла сдаться без боя! Кит подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу и окинула взглядом сад. Поначалу ей показалось, что Блэквуд окутан непроницаемой мглой, но потом во мраке ночи проступили силуэты деревьев, и Кит вдруг поняла, что высоко над домом сияет луна.

«В этом крыле спали Брюэры, – подумала девушка. – Наверное, здесь появились на свет их дети. Здесь были детская и хозяйская спальни».

Внезапно у нее перед глазами возник образ женщины; на вид та была чуть моложе матери Кит. Женщина стояла у окна, как сейчас стояла она сама, и с тихой радостью смотрела на залитый светом сад, зеленую лужайку и переливающийся на солнце пруд.

Кит моргнула, и кто-то словно переключил картинку: теперь она тоже видела за окном не холодную ноябрьскую ночь, но летний день, цветущие клумбы и трех маленьких мальчиков, играющих в траве. В тени раскидистого дуба Кит заметила коляску, над которой склонилась женщина в шляпке, вероятно, няня.

«Как прекрасно, – думала миссис Брюэр – и Кит слышала ее мысли. – Как же я счастлива!» Она и в самом деле буквально сияла от счастья – и отсвет этого чувства падал на Кит. В следующую секунду видение исчезло. За окном опять царила осенняя ночь, и Кит снова было страшно и тоскливо.

Она присела на краешек кровати; ей на ум пришли слова мадам Дюре: «Они до сих пор появляются здесь». Мучимый невыносимым горем, мистер Брюэр призвал свою умершую семью – нежную, миловидную жену и шумных ребятишек. А потом закрылся от остального мира и до последнего вздоха жил в окружении призраков.

При мысли об этом у Кит сжалось сердце. Сон навалился на нее с новой силой, и девушка потерла глаза, всерьез опасаясь, что скоро уже не сможет их открыть. «Я не сдамся! – решительно сказала себе она. – Я не усну!»

А потом пришла музыка, робкая, далекая, едва слышная; она звучала где-то на самом краю сознания, но Кит знала, что стоит дать слабину и мелодия хлынет неудержимым потоком, который поглотит ее целиком.

«Уходи! – мысленно закричала она. – Кто бы ты ни был, иди к черту! Твое время на земле кончилось! Это моя жизнь! Моя!»

Мягкая кровать манила теплой тяжестью одеяла. Кит почувствовала, как голова беспомощно проваливается в подушку; ей казалось, что красный балдахин раскачивается, погружая ее в гипнотический сон, а музыка в ушах звучала все громче. Теперь она не ограничивалась одним фортепиано, нет, в дело вступили струнные. Ее сознание заливали мелодичные переливы арф, богатые звуки виолончели и высокие голоса скрипок. А потом послышались трели флейты, нежные, как пение птиц на рассвете.

– Нет! – застонала Кит. – Не надо!

Но сопротивление уже было сломлено, и волны музыки окатывали ее, утягивая за собой на глубину.

– Ты должна записать ее, – сказал человек из сна. Теперь он заговаривал с Кит без малейшего труда, словно чувствовал себя у нее в голове как дома. – Запиши этот отрывок, было бы преступлением его потерять.

– Я не умею записывать музыку, – жалобно ответила Кит.

– Я научу тебя. Вставай, – приказал мужчина. – Возьми меня за руку, я отведу тебя к столу. Бери карандаш.

– Вы же знаете, что у меня нет нотной тетради!

– Есть, посмотри сама.

Кит опустила взгляд на стол и действительно увидела нотную тетрадь, чьи бледно-синие строчки только и ждали, когда к ним прикоснется карандаш. Значит, кто-то заходил в комнату, пока она была в гостиной. Мадам Дюре? Жюль? Тот, кто украл первый написанный Линдой портрет? Когда-то этот вопрос волновал Кит, но сегодня он утратил какую-либо значимость.

– Я не хочу, – упрямо проговорила Кит. – Я не буду ничего писать. Вы меня не заставите!

Но рука ее против воли тянулась к карандашу. Сомкнув на нем пальцы, она придвинула к себе тетрадь.

– Кит! – сквозь гремящую музыку прорвался знакомый, невероятно земной голос.

– Что? – Кит вскинула голову и попыталась вернуться назад, в настоящий мир.

В дверях стояла Сэнди. Судя по пижаме и всклокоченным волосам, она легла спать, но что-то заставило ее подняться. Даже в темноте было видно, как горят веснушки на бледной коже.

– Здесь так холодно! – пробормотала Сэнди, обхватывая себя руками. – У тебя окно открыто? И ты сидишь прямо перед ним! Наверное, замерзла, как…

Закончить Сэнди не успела: карандаш вырвался из пальцев Кит, взмыл в воздух и с треском разломился напополам. А потом, словно кто-то выстрелил им из ружья, помчался прямо к Сэнди. Та закричала и вскинула руки к лицу. Кит с ужасом увидела, как у Сэнди по руке побежала струйка крови.

– Господи! – воскликнула она. – Ты как?

Девушка с рыжими волосами медленно опустила руки: из запястья у нее торчала окровавленная щепка. Словно во сне, Сэнди выдернула ее и поднесла к лицу. Казалось, она никак не может поверить, что это происходит на самом деле.

– Так, садись скорее, – Кит кинулась к подруге и подвела ее к стулу. – Я сейчас принесу полотенце. Нужно остановить кровотечение.

Бросившись в ванную, она схватила лежавшее на краю раковины полотенце и смочила его холодной водой. Быстро отжав лишнее, Кит поспешила назад в комнату.

– Прижми-ка посильнее. Нет, давай лучше я, я могу двумя руками.

Когда холодная ткань прикоснулась к глубокому порезу, Сэнди даже не поморщилась, но посмотрела на Кит с непонятным страхом.

– Зачем ты это сделала?

– Что? – выдохнула Кит. – Ты думаешь, это я сделала?

– Но кто же еще? Кто-то сломал карандаш и кинул в меня. Кроме нас с тобой в комнате никого не было… – Сэнди запнулась; в ее глазах мелькнуло понимание. – Ох, прости, Кит. Конечно, это не ты. Он был здесь, верно? Композитор?

– Да, – сказала Кит; рука, которой она прижимала полотенце, начала дрожать. Девушку замутило.

– Но зачем ему было нападать на меня? – обескураженно прошептала Сэнди.

– Дело не в тебе, – покачала головой Кит. – Он напал бы на любого, кто ему помешал. Он взял меня под контроль, Сэнди. Я должна была записать музыку, которую он сочинил. А когда ты позвала меня, я смогла разорвать связь.

– Кто приходил к тебе сегодня? – сдавленным голосом спросила Сэнди. – Шуберт?

– Не думаю. Шуберт уже давно не появлялся. Его музыка была спокойной и приятной, а в последнее время в моей голове звучит что-то дикое, даже разнузданное. На Шуберта это совсем не похоже.

– У меня та же история, – сказала Сэнди. – Я потому и пришла сегодня. Эллис исчезла.

– Исчезла? – Кит почувствовала прилив надежды. – То есть ты свободна?

– Увы. Теперь вместо Эллис ко мне приходит кто-то другой. Я не вижу его, но ощущаю его присутствие в своей голове. Оно подобно дыму, густому, серому, грязному дыму, – последние слова Сэнди проговорила с нескрываемым отвращением.

– Он назвал свое имя?

– Нет, он вообще со мной не говорит, он говорит через меня. Причем на иностранном языке. Я его не понимаю.

– Нам следовало догадаться, что Шуберт и Эллис – это только начало, и за ними придут другие. Рут утверждает, что в ее мозг поступают мысли сразу нескольких человек. В ту ночь в музыкальном классе я слышала, как призраки спорили, чья очередь меня использовать, – Кит поежилась. – Словно я общественная собственность.

– Но откуда они взялись?

– Не знаю… Может, теперь, когда дорога открыта, им стало легче сюда добираться?

– То есть дальше будет только хуже? – нахмурилась Сэнди. – Все больше «гостей» будет проникать в наше сознание – и так до тех пор, пока от нас самих ничего не останется?

По щекам Сэнди текли слезы; она плакала едва слышно, но очень горько, и это не имело никакого отношения к порезу на руке. Кит убрала полотенце – кровь остановилась. Подняв голову, она увидела на лице подруги отчаяние и поняла, что хоть одна из них должна сохранять боевой настрой.

– Мы справимся, – решительно сказала она. – И не позволим нас использовать.

– Но что ты предлагаешь? Они сильнее, их больше, а еще им не нужно спать, в отличие от нас, – напомнила Сэнди.

– Значит, будем думать, как сбежать из Блэквуда. В конце концов, нас четверо, взрослых тоже четверо, если считать Лукрецию, которая ради мадам пойдет на все. Силы практически равны.

– Да? – с сомнением в голосе произнесла Сэнди. – На Линду я бы не рассчитывала, она действительно не в своем уме. А Рут скорее на стороне мадам. Ты же помнишь, ей нравится то, что здесь происходит. Нет, Кит, до Рождества никуда мы отсюда не денемся. Значит, нужно продержаться. Мадам не сможет запереть нас здесь на каникулах – наши семьи ей не позволят.

– И больше всего меня пугает то, что мадам это нисколько не волнует, – сказала Кит. – Как она может смириться с тем, что мы уедем из Блэквуда и расскажем людям, что здесь творится?

Ответ напрашивался сам собой, но ни одна из девочек не отваживалась произнести его вслух.

– Не говори ничего! – взмолилась Сэнди, но Кит не смогла промолчать.

– К Рождеству это не будет иметь значения, – тихо сказала она. – Связь укрепится до такой степени, что Блэквуд будет им уже не нужен. С каждым днем призраки все глубже проникают в наше сознание. К Рождеству, – повторила Кит, – они окопаются там как паразиты. И куда бы мы ни поехали, мы до самой смерти будем принадлежать им.

Глава шестнадцатая

Дорогая Трейси.

Кит

Глупо, наверное, писать письмо, зная, что ты никогда его не прочтешь, но так я словно разговариваю с тобой, и это помогает мне не сойти с ума. Дни в Блэквуде похожи один на другой, как капли осеннего дождя; я уже перестала за ними следить и почти не смотрю на календарь. После той ночи, когда я проснулась в музыкальном классе и заставила мадам Дюре все нам рассказать, уроков у нас больше нет – занятия потеряли смысл. Не думаю, что мы смогли бы нормально учиться, зная, что все это – лишь прикрытие для экспериментов директрисы. Спокойно сидеть за партой, слушать лекции по истории, языкам и литературе, смотреть на мадам Дюре и профессора Фарли как на обычных учителей… Нет, вряд ли у нас получилось бы.

И Жюль! Немыслимо играть перед ним простенькие пьесы для начинающих, зная, что по ночам мои пальцы легко и непринужденно исполняют произведения умерших гениев. На самом деле, труднее всего мне смириться с тем, что Жюль тоже участвует в этой афере. А ведь он каждую ночь торчал в музыкальном классе за аппаратурой, пока я, одержимая призраком, играла во сне. Мне-то казалось, что я ему нравлюсь. Я же на самом деле так думала, Трейси. Его взгляд, его голос, то, как он смотрел на меня, когда я до смерти перепугалась, увидев в зеркале призрака. Он ведь быстрее всех примчался на мой крик и так прижимал к себе, будто ему не все равно. Могу поклясться, ему и в самом деле было не все равно! Но как же горько осознавать, что я для Жюля – лишь подопытный кролик в жутких экспериментах его матери.

Теперь, когда правда выплыла наружу и занятия отменили, мадам Дюре, профессор Фарли и Жюль больше не считают нужным ужинать с нами по вечерам. Теперь мы сидим в столовой одни – я, Сэнди и Рут. Хотя, надо сказать, мы теперь тоже там редко появляемся – из-за соседства с призраками у нас совсем пропал аппетит. Да и проще зайти на кухню и по-быстрому приготовить себе бутерброд, чем давиться кулинарными «изысками» Лукреции. Мы много гуляем и были бы рады вообще не заходить в дом, но холод и дождь загоняют нас внутрь.

Линду мы почти не видим. Я знаю, что она рисует: профессор Фарли время от времени заглядывает к ней в комнату и относит в кабинет мадам новые картины. Понятия не имею, что они делают с ними потом. Наверное, продают, как продали Вермеера. Подозреваю, что именно так мадам Дюре добыла деньги на покупку и восстановление Блэквуда. Случайно «отыскала» неизвестную рукопись Хемингуэя, неизданного Киплинга, новую пьесу Шопена… Вдруг прямо сейчас она пытается продать кому-нибудь Шуберта в моем исполнении?

Если бы я только смогла добраться до телефона у нее в кабинете… Я столько раз представляла, как набираю твой номер, что иногда мне кажется, будто я и в самом деле тебе позвонила. Я пишу его пальцем в пыли (поверь, на моем шкафу ее скопилось немало) и даже здесь на полях написала несколько раз. Наверное, я бы смогла позвонить тебе даже во сне – вот только мадам никогда не забывает закрыть кабинет.

Линду они тоже заперли: «чтобы не отвлекалась», объяснила мадам. Ключ директриса держит при себе и отдает только Лукреции, когда та носит Линде еду. Мы с Сэнди иногда караулим возле комнаты и пытаемся с ней поговорить, но Линда не отвечает. Мне кажется, если бы Рут пришла, то смогла бы до нее докричаться. Они же раньше были подругами. Но Рут согласна с мадам: она тоже считает, что работа Линды слишком важна и нам не стоит отвлекать ее глупыми разговорами.

Сэнди и я стараемся держаться подальше от Рут. В последнее время она стала слишком похожа на мадам Дюре. Рут приняла происходящее и чувствует себя, как рыба в воде. Трудно поверить, но у нее горят глаза от восторга, она все время таскает с собой блокнот, чтобы не упустить ни одной идеи. Я как-то заглянула в него, но ничего не поняла. Цифры, странные символы, диаграммы… Рут, видимо, в этом разбирается.

Но я не могу смириться с тем, что делает с нами Блэквуд! И я выберусь отсюда, так или иначе, я выберусь отсюда.

Кит сложила письмо, сунула его в карман джинсов и вышла из комнаты. Она даже не потрудилась закрыть дверь – знала, что это бесполезно. На зеркало в конце коридора Кит тоже старалась не смотреть, поскольку не знала, кого увидит в отражении.

Спустившись на первый этаж, она на цыпочках подошла к кабинету мадам и попробовала повернуть ручку. Та не поддалась. «Когда-нибудь дверь откроется, – подумала Кит. – Не может же она всегда держать ее запертой! Когда-нибудь она отвлечется и забудет про ключ, и тогда меня уже никто не остановит. Нужно только подождать».

Дверь гостиной была распахнута настежь; в камине потрескивал огонь, а Лукреция старательно вытирала пыль с полок. Кит постояла на пороге, но в комнату не вошла. Она чувствовала, что от разговоров с Лукрецией толку не будет. Девушка не знала, понимает ли старая служанка семьи Дюре, что происходит в Блэквуде, но была уверена, что та никогда не пойдет против своей хозяйки.

Кит развернулась и направилась к музыкальному классу. Из-за двери доносились звуки фортепиано. Послушав пару секунд, Кит вошла без стука. Жюль сидел за инструментом и тихо играл что-то для себя. Когда дверь открылась, он повернулся, чтобы посмотреть, кто вошел. В этот раз он не злился из-за того, что его побеспокоили.

– Привет, – негромко сказал он.

– Привет, – Кит смотрела на Жюля и не понимала, как он мог казаться ей привлекательным. Сын был так похож на мать, а она теперь ненавидела их обоих. – Что играешь? Шуберта? – язвительно спросила она.

– Кит, прошу, не надо. Я не хочу, чтобы мы были врагами. Ты мне нравишься, с самого начала нравилась. И я очень хочу, чтобы ты меня поняла.

– Что именно поняла? – холодно поинтересовалась Кит.

– Поняла, что я не преступник. Ты хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым, но это несправедливо. У моей матери дар. Она дала тебе шанс принести в этот мир прекрасную музыку. Честно говоря, я не понимаю, почему ты злишься.

– Почему я злюсь? – от такой наглости у Кит перехватило дыхание. – Скажи, пожалуйста, а как бы ты себя чувствовал, если бы твой мозг использовали мертвые люди? Кстати, раз уж об этом зашла речь! А почему ты не принимаешь в этом непосредственного участия? Неужели твой мозг не подходит под описание «юный и чистый»? Или ты не прошел тесты своей матери?

– Как видишь, нет, – сердито отозвался Жюль. – В противном случае она непременно бы включила меня в эксперимент. Проблема в том, что не все могут устанавливать связь. Тебе повезло.

– Не говори так, – огрызнулась Кит. – Называй это как угодно, только не везением. Жюль, я хочу тебя кое о чем спросить. Что случилось с другими школами твоей матери? Теми, что она открыла в Англии и во Франции? И с девочками, которые там учились? Почему мадам Дюре уехала в Америку?

– Не знаю, – пожал плечами Жюль. – Я никогда не задавался этим вопросом.

– Но как ты можешь не знать? – Кит почувствовала, что возмущение прорывается наружу, и постаралась взять себя в руки. – Ты же был там, когда это случилось.

– Нет, – ответил Жюль. – Я учился в консерватории, я же рассказывал. А в школы я приезжал только на каникулах, когда они были закрыты. И не слишком интересовался маминой работой. Я тогда еще не знал, чем именно она занимается.

– Ты не знал, что твоя мать медиум? – нахмурилась Кит.

– Я знал, что она обладает сверхъестественными способностями, – уточнил Жюль, – но у меня и мысли не возникало, что она использует своих учениц. И уж тем более я не думал, что она помогает умершим гениям вернуться в наш мир. Мама рассказала мне об этом после закрытия школы в Англии, перед тем как мы перебрались сюда. Она подумала, что, узнав обо всем, я соглашусь работать в Блэквуде. И не ошиблась, – усмехнулся Жюль.

– То есть ты знал, на что идешь? Скажи, пожалуйста, ты доволен? Только честно. Ты не видишь, что творится с Линдой, с Сэнди, со мной? Тебя это устраивает?

– Кит, ты просто еще не привыкла, – мягко сказал Жюль. – Согласен, ты сейчас не в лучшей форме, но в этом есть и твоя вина, согласись? Ты сопротивляешься и тем самым изматываешь себя, физически и духовно. И отвечая на твой вопрос: нет, меня не устраивает то, что с тобой происходит. На тебя и в самом деле страшно смотреть. Но если ты смиришься с происходящим, тебе сразу станет лучше.

– Ты сам-то слышишь, что говоришь? – в отчаянии закричала Кит, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Жюль, если я действительно тебе нравлюсь, если ты мой друг, помоги мне. Помоги нам выбраться отсюда!

– Нет, – покачал головой Жюль. – И ты знаешь почему. Это все разрушит.

– Хорошо, но тогда… – всхлипнула Кит. – Тогда сделай для меня кое-что. Выясни, что случилось с прошлыми ученицами твоей матери. Она хранит их личные дела в своем кабинете, она сама мне сказала.

– Но какой тебе от этого прок? – нахмурился Жюль. – Уверен, те девушки сейчас разъехались по всему миру…

– Ты же можешь посмотреть? – с нажимом произнесла Кит. – От этого точно не будет никакого вреда.

– Я не стану копаться в бумагах матери, – отрезал Жюль. – Но я спрошу ее и передам тебе, что она скажет. Хотя ты можешь и сама ее спросить.

– Представляю, что она мне ответит! – закатила глаза Кит. Девушка знала, еще немного – и она расплачется прямо перед Жюлем. Поэтому она резко развернулась и вышла из музыкального класса, с грохотом захлопнув за собой дверь. В холле было непривычно холодно. Кит поежилась и огляделась по сторонам, ища, откуда задувает сырой ветер. Источником сквозняка оказалась открытая входная дверь; рядом с ней Кит заметила знакомую фигуру.

– Натали! – окликнула она девушку, которая стояла у порога, поправляя воротник пальто.

Девушка обернулась и, признав Кит, сдержанно кивнула. Затем Натали Каллер застегнула последние пуговицы и шагнула наружу.

– Натали, подожди! Не уходи! – кинулась к ней Кит. – Что ты здесь делаешь?

– Забираю свои деньги, – коротко ответила Натали. – Ваша хозяйка указала мне на дверь, не заплатив за две недели. Я так на нее злилась, что и не вспомнила про деньги, когда уходила. Но я честно заработала каждый пенни, так что имею полное право потребовать их отдать!

– А как ты сюда добралась? – взволнованно спросила Кит.

– На машине, как же еще? Неужели вы думаете, что я пришла из деревни пешком? – подозрительно покосилась на нее Натали.

– Но как ты проехала через ворота? Кто их открыл?

– Я позвонила заранее, и мистер Жюль вышел мне навстречу. Думаю, мадам поняла, что я так просто не отстану, – она замолчала и внимательно поглядела на Кит; с каждой секундой ее раздражение таяло, уступая место беспокойству. – Простите, что говорю такое, мисс, но выглядите вы ужасно. Вы заболели?

– Да, мы все тут заболели! – яростно закивала Кит. – Болен сам этот дом. Натали, забери меня с собой!

– Как это? – опешила Натали. – Вы хотите, чтобы я увезла вас в деревню?

– Да куда угодно! Но в деревню тоже хорошо. Мне просто нужно позвонить. Прошу тебя, Натали!

– На улице холодно, а вы раздеты, – с сомнением протянула Натали.

– Ничего, я не замерзну, – поспешила заверить ее Кит.

– И хозяйка ваша будет злиться… Еще скажет, что я попыталась вас похитить. А почему вы не напишете своим родным, чтобы они за вами приехали? Они приедут и вас заберут.

– Я не могу им написать, – отчаянно прошептала Кит. – Наши письма…

Она резко замолчала, услышав, как позади открылась дверь. В холле воцарилась тишина. Кит даже не нужно было оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это, лицо Натали говорило само за себя.

– Натали! – Голос мадам Дюре был холоднее льда. – Пожалуйста, покиньте этот дом. Вы получили свои деньги, и вам незачем тут задерживаться.

– Да, мэм, – на мгновение в глазах Натали мелькнула чистая ненависть. Она решительно повернулась к Кит: – До свидания, мисс. Берегите себя. Надеюсь, вам скоро станет лучше.

– Подожди! – Кит никак не могла найти нужные слова, но в последний миг вспомнила о письме в кармане. – Вот, – зашептала она, втискивая его в руку Натали. – Прошу тебя, отнеси письмо на почту и отправь.

Натали удивленно посмотрела на сложенный лист бумаги.

– Кому?

– Трейси Розенблюм. Она живет…

– Кэтрин! – Теперь мадам стояла всего в нескольких шагах от нее. – Отойди от двери, ты простудишься.

Натали бросила на Кит прощальный взгляд и торопливо вышла на улицу, тихо притворив за собой дверь. Письмо она держала в руке, но Кит от этого было не легче. Как Натали сможет отправить письмо, если на нем не указан адрес?..

Глава семнадцатая

Ночью на Блэквуд налетел ураган. Невнятные завывания далеких ветров постепенно перешли в пронзительный вой; деревья в саду трещали и гнулись под напором стихии, которая, казалось, вознамерилась если не стереть особняк с лица земли, то хотя бы изрядно его потрепать. Холодные пальцы ветра старательно ощупывали дом, забираясь в щели и под карнизы в тщетной попытке пролезть внутрь. Но мрачному неприступному Блэквуду не было дела до буйства непогоды.

В отличие от Кит, которая проснулась с ощущением, что за ночь не сомкнула глаз ни на секунду. Но судорога, скрутившая правую руку, быстро доказала ей обратное. Взгляд девушки метнулся к столу, и она увидела, что пустая нотная тетрадь исписана до середины.

– Со мной происходит то же самое, – позже сказала ей Сэнди. – Я пытаюсь не поддаваться, говорю себе, что не буду спать, – и просыпаюсь, когда за окном уже светло.

И она с извиняющимся видом протянула Кит листок бумаги.

– Еще одно стихотворение? – Кит пробежала его глазами и вернула подруге. – Я не понимаю, что здесь написано. Оно на французском.

– Я тоже не могу прочитать, хотя сама его записала.

– Может, покажем Рут? – предложила Кит.

– Не хочу, – опустила голову Сэнди. – Она в восторге от происходящего, и мне противно с ней общаться. Звучит ужасно, да?

– Да, – согласилась Кит. – Но я тебя понимаю. Когда вижу ее довольную физиономию, мне тоже хочется ей врезать. – Девушка помолчала, а потом продолжила: – Проблема в том, что выбор у нас небольшой. Мы можем показать стихи Рут, мадам Дюре или Жюлю. Тебе кто больше нравится? – Она выразительно посмотрела на Сэнди, и та скривилась, понимая, что ответ напрашивается сам собой. – Ты ведь хочешь узнать, о чем говорится в стихотворении?

– Да, – сказала Сэнди, запихивая листок в карман. Но к Рут ни одна из них не пошла. Кит после ночи за письменным столом чувствовала себя вымотанной, будто пробежала марафон; поэтому они почти весь день просидели в комнате Сэнди, где читали, болтали и играли в карты. Ближе к вечеру начался дождь; легкая шуршащая морось быстро превратилась в барабанящий по крыше ливень.

В половине седьмого девушки спустились в столовую. Не то чтобы они проголодались, просто внезапно осознали, что ничего не ели со вчерашнего дня. Лукреция в кои-то веки взяла выходной, поэтому на столе красовались остатки обеда и миска с подозрительным на вид картофельным салатом. Горящие свечи вздрагивали от сквозняка, а за высокими окнами то и дело вспыхивали молнии.

На тарелках еда выглядела еще менее аппетитной.

– Даже смотреть противно, – сказала Сэнди, откидываясь на спинку стула. – Прости, но, боюсь, меня вырвет.

– Мы должны поесть, – отозвалась Кит, ковыряя картофельный салат. – Иначе у нас не хватит сил.

Но на второй ложке ее энтузиазм иссяк, и Кит отодвинула тарелку в сторону. Очередной раскат грома заставил дом вздрогнуть; люстра закачалась, подобно огромному маятнику. Огоньки свечей заплясали на хрустальных подвесках, отчего на дальней стене столовой появился причудливый узор. Ветер завыл с новой силой, и ветви деревьев заскребли по окнам столовой, словно когти хищных птиц.

– Пойдем в гостиную, – зябко повела плечами Кит. – Там хотя бы камин есть.

Как оказалось, еще раньше та же мысль пришла в голову Рут. Она сидела в кресле перед камином с неизменным блокнотом в одной руке и бутербродом с арахисовым маслом в другой.

– Я увидела, что на ужин, и подумала, что расстройство желудка в мои планы не входит, – пояснила она, проглатывая последний кусок. – Если что, на кухне еще остались хлеб и масло.

– Спасибо за идею, – улыбнулась Кит. – Надо будет заглянуть туда попозже.

Она прошла через комнату и встала перед камином. После неуютного холода гостиной было на редкость приятно греться у живого огня, а потрескивание поленьев и вовсе показалось Кит самым приятным звуком за долгое время.

– Не хочешь показать ей стихотворение? – вполголоса спросила она у Сэнди.

– Эллис снова что-то сочинила? – встрепенулась Рут, откладывая блокнот.

– Нет, – нехотя ответила Сэнди. – Это на французском. Эллис пишет только на английском. – Она вытащила листок из кармана и протянула его Рут.

Та несколько минут молча изучала написанное, после чего тихо выдохнула:

– Ох. Ты не захочешь, чтобы я тебе это читала.

– Почему?

– Просто поверь мне на слово. Это стихотворение совсем не похоже на предыдущие.

– Я все равно хочу узнать, что там, – твердо сказала Сэнди. – Я должна понимать, что пишу.

– Ну ладно, – слегка поморщилась Рут. – Но я тебя предупреждала.

И она начала читать, медленно и невыразительно. С каждым новым словом Кит чувствовала, как ужас все крепче сжимает ледяными пальцами ее сердце. Краски покинули лицо Сэнди; наконец она не выдержала:

– Хватит. Достаточно.

– Я же говорила, – вздохнула Рут. – Я знала, что ты не захочешь это слушать.

– Какая мерзость, – сдавленно проговорила Сэнди. – Я в жизни таких слов не использовала. Это просто бред больного человека. Тошнотворный бред.

– Ну, я всего лишь перевела, – пожала плечами Рут. – А кто автор, ты случайно не знаешь?

– Даже думать об этом не хочу, – Сэнди нервно повела плечами и повернулась к Кит. – Что за извращенец станет копаться в грязном белье, а потом еще сочинять об этом стихи? Я чувствую себя запачкавшейся уже от того, что держала ручку, записавшую эти слова. Лучше бы я никогда…

Она замолчала на полуслове, когда комнату озарила вспышка ослепительного света. Вслед за ней пришел раскат грома столь мощный, что дом сотрясло до основания, а со стены у окна упала картина. В следующую секунду в Блэквуде отключилось электричество.

В воцарившейся в комнате тишине Кит ясно слышала, как ее сердце бьется в одном ритме со стучащим по окнам дождем.

– Ничего себе, – выдохнула она, чувствуя, как горло с трудом выталкивает слова наружу.

Рут молча кивнула. Языки горящего в камине пламени отражались в стеклах ее очков.

– Могу поспорить, молния ударила в дымоход.

– То есть мы теперь еще и без электричества остались. Просто прекрасно! – воскликнула Сэнди. – Вы представляете, как мы будем подниматься по лестнице и искать свои комнаты в темноте?

– Ну уж нет! Я буду спать здесь! – решительно заявила Кит. – Давайте кинем жребий, кому достанется диван, – она надеялась разрядить атмосферу шуткой, но у нее ничего не вышло. За дверью гостиной тем временем послышались голоса: резкий и повелительный мадам Дюре и взволнованный профессора Фарли. Кажется, Жюль тоже был там. После очередного громового раската (не столь сильного, как предыдущий) в гостиную заглянул профессор.

– Девочки, с вами все в порядке?

– Вроде бы, – ответила Рут. – Что случилось?

– Кажется, молния попала в дерево перед окном столовой. Жюль отправился посмотреть, а мадам пошла на кухню поискать свечи. Там должен быть запас для стола.

– Хорошо, что у нас есть камин, – сказала Сэнди. – Мы можем притвориться, будто пошли в поход. Будем жарить зефир на огне и пугать друг друга историями о привидениях.

Когда до Сэнди спустя мгновение дошел смысл собственных слов, она запнулась – и начала смеяться. В ее смехе не было веселья, но остановиться она не могла: он рвался наружу, словно газировка из бутылки, которую хорошенько встряхнули перед тем, как открыть.

– Хватит, – одернула ее Рут.

Но Сэнди в ответ только замотала головой. Она опустилась на пол у камина, глядя на собравшихся широко распахнутыми от страха глазами. Сэнди смеялась, а по щекам ее текли слезы, оставляя блестящие в свете пламени дорожки. Дикие порывы ветра продолжали испытывать Блэквуд на прочность, время от времени перекрывая шум дождя.

– Ох, Сандра, милая моя девочка. – Профессор медленно пересек комнату и присел рядом с Сэнди, отчего на противоположной стене появилась жутковатая тень. – Пожалуйста, успокойся. Возьми себя в руки.

– Она не может, у нее истерика, – сказала Рут.

– В этом нет никакого сомнения, – ответил профессор и поднял голову. – Девочки, приведите мадам Дюре. Она знает, что делать в таких ситуациях.

– Вы хотите, чтобы мы искали ее в темноте? Кухня на другом конце дома! – возмущенно воскликнула Рут.

– Я пойду, – сказала Кит.

– Ты заблудишься в коридоре.

– Я пойду! – Кит мысленно отругала себя за чрезмерную горячность, но никто, кажется, ничего не заметил – Рут с профессором были заняты Сэнди и даже не попытались ее остановить.

Кит вышла из гостиной, закрыла за собой дверь и оказалась в полной темноте. Удивительно, но страха она не испытывала. Впервые за много недель она действительно ничего не боялась. И точно знала, куда идти.

Кит быстро шла вперед, понимая, что времени у нее не так много. Мадам Дюре могла в любую секунду вынырнуть из темноты с охапкой свечей. Кит старалась держаться у стены, чтобы не потеряться, и мысленно прикидывала, как далеко ей еще идти. Наконец ее рука наткнулась на дверь музыкального класса, провалилась в пустоту – видимо, класс был открыт – и добралась до стены по другую сторону. Кит принялась считать шаги: один, два, три, четыре… Интересно, сколько метров отделяет музыкальный класс от кабинета мадам Дюре? Она попыталась представить расположение дверей в коридоре, но царящий в доме мрак скрадывал воспоминания.

Десять, одиннадцать, двенадцать… Может, она уже пропустила нужную дверь и ушла слишком далеко? Или, хуже того, окончательно заблудилась и теперь идет в сторону столовой?

«Только не это! Если я попаду туда, у меня духу не хватит вернуться и проделать весь путь заново!» – подумала Кит.

Тринадцать, четырнадцать – наконец-то! Холодная стена уступила место гладкому, теплому на ощупь дереву. Облегченно вздохнув, Кит принялась ощупывать дверь. В первый раз ее пальцы проскочили мимо ручки, но потом она вцепилась в нее изо всех сил и осторожно повернула. Дверь поддалась так легко, что Кит от неожиданности едва не упала, лишь чудом удержавшись на ногах.

Итак, она попала в кабинет. Она знала, что не ошиблась комнатой – об этом говорил ковер под ногами и слабый запах краски, идущий от картин Линды, которые здесь хранились. Хотя Кит бывала в кабинете всего пару раз, она легко представила, где стоит стол, и решительно направилась к нему, вытянув руку вперед. Ощутив под пальцами полированную столешницу, она принялась шарить вокруг. Наконец, оставив в стороне кипу бумаг и компьютер, Кит нашла то, что искала.

Телефон.

Цифры на панели сливались с темнотой, но это мало тревожило девушку. Она знала, что, если нажмет достаточно кнопок, ее соединят с оператором.

«Через минуту я услышу Трейси, – затаив дыхание, думала Кит. – Или ее родителей. Я скажу, что меня силой удерживают в Блэквуде. И позову на помощь». Трясущейся от волнения рукой она схватила трубку и поднесла к уху. Кит уже набрала воздуха, чтобы заговорить, когда до нее вдруг дошло: трубка молчит. Связи нет.

Несколько бесконечно долгих мгновений она стояла, не двигаясь, в тщетной надежде, что в трубке все-таки раздадутся гудки. Потом медленно опустила ее и позволила с громким стуком упасть на стол. Кит больше не волновало, что ее могут услышать.

– Это была наша последняя надежда, – тихо сказала она.

Вряд ли в ближайшее время на Блэквуд обрушится гроза такой же силы и заставит людей в суматохе метаться по дому, позабыв о том, что некоторые двери нужно запирать. Нет, другого шанса у нее не будет. Когда телефонная линия оживет, мадам Дюре уже вернется в свой кабинет – и проследит за тем, чтобы никто не заходил туда в ее отсутствие.

«Будь на моем месте Сэнди, у нее случилась бы истерика, – грустно усмехнулась Кит. – Она бы рыдала, смеялась и колотилась головой о стену. А я даже заплакать не могу».

Она действительно не могла – слез не было. Раздавленная отчаянием, Кит стояла, опершись на стол в темноте, и ждала, когда случится неизбежное. Скоро мадам вернется в гостиную, профессор поймет, что Кит с ней нет, и кого-нибудь отправят на ее поиски. Люди быстро сообразят, где она. Это всего лишь вопрос времени.

И действительно, в следующую секунду в коридоре мелькнул свет и послышались шаги.

– Кит, ты что тут делаешь? – спросил Жюль, стоя на пороге и светя фонариком ей в лицо.

Потом фонарик опустился ниже, выхватив из темноты письменный стол и телефонную трубку. Кит услышала, как Жюль испуганно втянул воздух.

– Куда ты звонила?

– В полицию, – Кит старалась, чтобы голос звучал уверенно. – Они уже едут. Будет лучше, если ты попросишь свою мать открыть ворота.

– Но почему ты не повесила трубку? – Жюль отошел от испуга и поднял трубку со стола. Подержав ее несколько секунд возле уха, он вернул трубку на телефонный аппарат.

– Хорошая попытка, – сказал он. Кит слышала, что Жюль на нее не сердится, но радости ей это не доставило. – Наверное, обрыв на линии. Пойдем, Кит. Вернемся к остальным.

– Я не хочу идти туда. Мне противно сидеть в одной комнате с твоей матерью и делать вид, что все в порядке.

– Кит, пожалуйста, попробуй ее понять, – Жюль попытался обнять девушку за плечи, но она увернулась и встала так, чтобы письменный стол оказался как раз между ними.

– Хорошо, – сухо произнес Жюль. – Будь по-твоему. Давай я провожу тебя в комнату. Позволь мне сделать хотя бы это – без фонарика ты вряд ли найдешь дорогу.

Он развернулся, и луч света, скользнув по ковру, уткнулся в противоположную стену, точнее, в картину, стоявшую у шкафа с документами.

Какое-то время Жюль и Кит стояли, не в силах вымолвить ни слова.

Потом Жюль тихо прошептал: «Боже мой…»

Глава восемнадцатая

– Кто это сделал? Кто нарисовал… это? Не может быть, чтобы Линда!

– Но кто еще? – отозвалась Кит.

Словно зачарованная, девушка смотрела на жуткое полотно и не могла отвести взгляд, хотя, видит Бог, она страстно этого желала. Неизвестный художник запечатлел на холсте сцену ужасных мучений. Женщина на переднем плане от невыносимой боли почти утратила человеческий облик; страдания ее выглядели настолько живыми, что казалось – еще секунда, и в комнате зазвучат крики несчастной жертвы чьих-то больных фантазий.

– Но я думал… – Жюль был ошарашен не меньше Кит. – Я думал, что Линда рисует пейзажи! Речки, озера, луга…

– Убери свет, – глухо попросила девушка и наконец закрыла глаза. Когда она их открыла, Жюль уже отвел фонарик в сторону и картина стояла погруженная в темноту.

– Теперь ты видишь? – тихо спросила Кит. – Теперь ты понимаешь?

– Это безумие, – пробормотал Жюль. – Кто бы ни нарисовал это, он определенно не в своем уме!

– И это не Томас Коул.

– Конечно, нет! – воскликнул Жюль. – Но кто? У тебя есть идеи? Линда не говорила?

– Я не видела ее уже несколько недель. Твоя мать никого не пускает к Линде. А если мы зовем ее, она не отвечает. Ты не знал?

– Я знал, что она большую часть времени проводит за работой, но… – голос Жюля сорвался. – Ты только представь, она стоит там и рисует такие вещи… Держит кисть и видит, как на холсте появляется… это.

– Поверь мне, я представляю, – с горечью произнесла Кит. – И Сэнди представляет. Твоя мать открыла дорогу между мирами, но она не может контролировать тех, кто по ней идет. Теперь понимаешь, почему тебя не допустили к участию в эксперименте? Ты ее сын. Она просто не хочет тобой рисковать.

– Мама, наверное, просто не знает, – неуверенно сказал Жюль. – Нет, она точно не знает.

– Жюль, картина стоит в ее кабинете! – напомнила Кит.

– Должно быть, это новая, – Жюль во что бы то ни стало пытался оправдать мадам Дюре. – Профессор Фарли, скорее всего, принес ее перед грозой, и мама не успела посмотреть.

– Тут и другие есть. Хочешь, проверим, нет ли там аналогичных шедевров?

– Нет.

В темноте невозможно было разглядеть выражение его лица, но по голосу Кит поняла, что ей удалось убедить Жюля.

– Жюль, – мягко сказала она, – помнишь, о чем я тебя спрашивала недавно? Что случилось с другими ученицами твоей матери? Ты не смог ответить. Шкаф с документами прямо перед тобой. Достаточно открыть его – и мы узнаем правду.

– Я не могу, – опустил голову Жюль.

– Но ты должен! – Кит нашла его руку в темноте. – Пожалуйста, Жюль, мы должны узнать! Разве ты еще не понял: с нами случится то же самое! Неужели тебя не волнует наша судьба? Неужели тебе все равно?

– Конечно, мне не все равно! – Он поднял фонарик, и луч света снова метнулся по страшной картине, на долю секунды выхватив лицо женщины из темноты. Оно было настолько реальным, что Кит не удивилась бы, обнаружив лужу крови на полу под холстом. Тяжело сглотнув, девушка подавила подкатившую волну тошноты.

– Хорошо, – сдался Жюль. – Давай посмотрим.

Они вместе прошли через кабинет. В шкафу было два ящика. Опустившись на колени, Кит потянула за ручку верхнего. Он открылся легко, явив ее взору ряд черных кожаных папок. За ними виднелись стянутые резинками чеки и счета. Кит не удержалась от едкой усмешки.

– Может, посмотрим, сколько твоя мать получила за «подлинного» Вермеера? – предложила она.

– Мы ищем личные дела, – строго напомнил Жюль. – Я согласился только на это и не собираюсь копаться в финансовых документах матери. Закрой ящик и посмотри в нижнем.

– Хорошо, – проворчала Кит и сделала, как он сказал. Нижний ящик поддался со скрипом, как будто им давно не пользовались, и пазы уже начали ржаветь.

– Вот они! – воскликнула Кит, чувствуя, как сердце забилось быстрее. – Смотри, папки разложены по алфавиту: «Андерсон, Синтия», «Боннетт, Жанна», «Дарси, Мэри». Я думала, будет больше…

– Мама всегда набирала немного учениц, – сказал Жюль. – С кого хочешь начать?

– Давай с первой по алфавиту, – предложила Кит, извлекая из ящика досье Синтии Андерсон. – Посвети-ка. Ох, – разочарованно ахнула она. – Тут все на французском.

– Ты удивлена? Это родной язык моей матери. И мой, кстати, тоже, если уж на то пошло, – Жюль забрал у нее документы. – Давай я прочитаю.

– Читай вслух! – потребовала Кит, но юноша молча скользил глазами по строчкам. – Вслух, Жюль. Переведи, что там написано!

– Подожди, дай сначала дочитаю, – отмахнулся Жюль. Он светил фонарикам на досье, и Кит видела, что к некоторым строчкам он возвращается снова и снова. Дойдя до конца, он вернул папку на место и вытащил следующую.

– Так что там? – нетерпеливо спросила она. – Что случилось с Синтией Андерсон?

– Прекрати меня отвлекать, – сердито рыкнул Жюль. – Я хочу посмотреть остальные. Один случай ничего не доказывает.

– Тогда поторопись. Может, нас уже ищут, – раздосадованная, Кит прикусила нижнюю губу, но перестала его дергать. За окнами продолжала бушевать гроза. В кабинете было тихо, только Жюль судорожно шуршал страницами, доставая из ящика очередную папку.

Наконец – Кит показалось, что прошло не меньше часа, – он закрыл его и решительно сказал:

– Пойдем в гостиную.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – взъярилась Кит. – Ты только что просмотрел штук двадцать досье – и собираешься молчать?

– Да, я буду молчать. Потому что сначала надо вытащить вас отсюда.

– Надо… что? – Кит изумленно вытаращилась на Жюля, пытаясь разглядеть в темноте его лицо. – Я не ослышалась? Ты правда это сделаешь?

– И чем скорее, тем лучше, – кивнул Жюль. – Попробую прямо сейчас, но если не получится, то завтра утром.

– Что ты узнал? – не унималась Кит. – Скажи мне!

– Я не обязан тебе ничего говорить, – Жюль встал и в темноте нашел ее руку, заставляя подняться. – Не важно, что в этих документах. Важно, что вы едете домой. Все четверо. Если понадобится, я сам вас отвезу.

Его голос был исполнен такой решимости, что Кит не осмелилась спорить. Она позволила Жюлю вывести себя из кабинета; освещая фонариком путь, они шли по темному коридору туда, где из-под двери гостиной пробивалась тонкая полоса оранжево-розового сияния. Быстро повернув ручку, Жюль потянул Кит за собой в комнату. Быстро оглянувшись по сторонам, девушка заметила, что за прошедшие полчаса почти ничего не изменилось. Сэнди по-прежнему сидела у камина, уронив лицо на руки. К счастью, она больше не плакала. Профессор Фарли стоял рядом и что-то тихо ей говорил. Рут устроилась в кресле и пыталась читать свои записи в неверном свете пламени.

Мадам Дюре расставляла свечи на каминной полке. Услышав звук открывающейся двери, она резко повернулась навстречу вошедшим.

– Жюль? Где ты ее нашел?

– Как ты и думала, она была в кабинете, пыталась позвонить, – тихо ответил Жюль. – Но, видимо, гроза повредила линию. Телефон молчит.

– Хоть какая-то польза от этой бури, – мадам смерила Кит ледяным взглядом. – Кэтрин, скажи на милость, чего ты пытаешься добиться своими действиями? Я думала, ты уже смирилась с тем, что до Рождества тебе придется остаться в Блэквуде. Нам всем – и тебе в первую очередь – будет гораздо легче жить, если ты успокоишься и примешь ситуацию, как есть.

– Не дождетесь! – воскликнула Кит. – Вы нас здесь не удержите. Никого из нас! Жюль поможет нам выбраться.

– Глупости какие, – фыркнула мадам. – Жюль этого не сделает. Может, он и пообещал тебе, но только для того, чтобы уберечь от дальнейших глупостей.

– Вот и нет, он говорил всерьез, – со всей горячностью ответила Кит, крепче сжимая пальцами руку Жюля. – Ты ведь заберешь нас отсюда?

– Да, – коротко ответил он.

Сказанное им слово произвело эффект камня, брошенного в пруд. Царившая в комнате тишина подернулась рябью, и рожденные словом волны затронули всех присутствующих. Рут опустила блокнот и недоверчиво уставилась на Жюля. Сэнди оторвала руки от лица; в ее глазах засветилась робкая надежда. Профессор Фарли удивленно открыл рот.

А мадам Дюре застыла со свечками в руках.

– Что ты сказал? – переспросила она.

– Я сказал: да. Я увезу девочек. Сегодня же, если погода позволит, – все так же тихо ответил Жюль. – Мама, я видел личные дела.

– Личные дела?

– Которые лежат в твоем кабинете. Досье девочек из европейских школ. Я прочитал их. И теперь знаю, что они делали – и что случилось с ними потом.

– Но тогда я не понимаю, почему ты хочешь увезти этих девочек из Блэквуда! – удивленно посмотрела на сына мадам. – Ты же видел, чего достигли их предшественницы. Маленькая Жанна Боннетт написала три полноценных романа. Мы напечатали их под псевдонимом, а на деньги за продажу прав смогли купить Блэквуд. А черненькая девочка из Марселя – Гиги? – подарила миру пятьдесят полотен французских импрессионистов!

– Я видел последнюю работу Линды Ханны, – тяжело произнес Жюль.

– Да? Ну, у нее сейчас просто такой период, – легкомысленно махнула рукой мадам Дюре. – Это мы, конечно, не продадим. Хотя не исключено, что Линда исчерпала себя. Но остальные еще только в начале пути. У нас впереди столько месяцев продуктивной работы! Кто знает, чего они смогут достичь?

– Тебя только это волнует? – спросил Жюль.

– А тебя нет? Прости, но мне с трудом в это верится. Я же знаю, что ты вчера слушал последнюю запись Кэтрин.

– Вчера я еще не знал всей правды, – ответил Жюль. Ему было трудно встречаться с матерью взглядом. – Неужели ты думаешь, что я снова буду этим заниматься – и позволю вам продолжать? И я не понимаю, как ты можешь этого хотеть! Мама, я видел, что случилось с другими девочками.

– Что с ними случилось? Пожалуйста, расскажи, – взмолилась Кит.

На лице Жюля отразилась внутренняя борьба. Наконец он решился:

– Четверо из двадцати мертвы.

– Мертвы?.. – прошептала Кит.

– Три покончили с собой. Одна выпала из окна на третьем этаже школы, и это сочли несчастным случаем.

– А остальные? – Кит с большим трудом заставила себя задать вопрос.

– Остальные сошли с ума, – глухо ответил Жюль. – Все они сейчас находятся в психиатрических лечебницах.

Сэнди едва слышно застонала.

– Зря ты говоришь такие вещи перед девочками, Жюль, – укоризненно покачал головой профессор Фарли. – Ты их только расстраиваешь. Это очень жестоко с твоей стороны.

– Жестоко?! – не выдержала Кит. – Да как вы смеете?! Вы же с самого начала все знали! Вы с мадам Дюре и не люди вовсе, а стервятники, питающиеся нашими мозгами! – Она резко повернулась к Жюлю: – Пойдем отсюда. Я не собираюсь ждать, пока кончится гроза. Пусть лучше меня ударит молния или пришибет деревом, но я не хочу ни минуты оставаться в этом жутком месте!

– Я с тобой! – закричала Сэнди, торопливо поднимаясь на ноги.

– Рут?

– Я с вами, – сказала девушка в очках. Лицо ее потемнело от гнева. – Одно дело – быть приемником для идей из потустороннего мира, и совсем другое – знать, что из-за этого ты рано или поздно лишишься рассудка.

– А ну-ка успокоились, девочки! – скомандовала мадам Дюре. – Жюль, ты меня разочаровываешь. Как можно делать настолько скоропалительные выводы? Да, с моими прошлыми ученицами случались неприятные инциденты, но причина исключительно в недоработанных вступительных тестах! Из-за них в школу попало несколько эмоционально нестабильных личностей, которые не смогли свыкнуться с происходящим. Но в Блэквуде ничего подобного не произойдет! Ты же прекрасно понимаешь, что эти девочки другие.

– Двадцать из двадцати – печальная статистика. Цифры говорят сами за себя, – едко заметила Рут. Она стояла рядом с креслом, прижимая драгоценный блокнот к груди. – Если даже мне повезет и я вытяну один шанс из миллиона, проверять как-то не хочется. Ты была права, Кит. Нам надо уходить.

– Кит, приведи Линду, – попросил Жюль. – Мама, нам нужны ключи от комнаты мисс Ханны и от ворот. Девочки, сколько времени вам потребуется на сборы?

– Нисколько, – ответила Кит. – Я только папину фотографию заберу, а другие вещи пусть остаются здесь.

– Мне тоже ничего не нужно, – замотала головой Сэнди. – Я хочу поскорее оказаться в машине. А расписание автобусов посмотрим в деревне.

– Боюсь, вы кое о чем забыли, – тихо сказала мадам. – У вас нет ключей.

– Они у тебя, – посмотрел на мать Жюль.

– Да, но я не собираюсь вам их отдавать – или же говорить, где они. Ворота останутся запертыми, и вы никуда не уйдете.

– Вы не сможете нас удержать! Жюль вам не позволит! – закричала Кит.

– Сомневаюсь, что Жюль сможет что-либо сделать, – криво усмехнулась мадам Дюре. – Мне неприятно видеть, как мой сын ведет себя столь неразумно, но он молод, а молодые люди иногда совершают глупости из романтических побуждений. Я уверена, что здравый смысл в конце концов возьмет верх. Жюль умный мальчик, и музыка имеет для него огромное значение.

– Не настолько, – горько ответил Жюль. – Я не готов платить жизнью и здоровьем других людей за чьи-то пьесы и концерты для фортепиано. И я поверить не могу, что ты, мама, считаешь это приемлемым.

– Ваша мать обладает куда более крепкой системой ценностей, чем вы, молодой человек, – раздраженно сказал профессор Фарли. – Хотелось бы надеяться, что вы проявите уважение к ее знаниям и опыту. Поймите, даже если результатом нашего эксперимента будет лишь одно стихотворение безвременно почившего великого поэта… что ж, жизнь четырех ничем не примечательных девочек – вполне разумная цена за истинный шедевр.

«А ведь когда-то он казался мне милым», – ошеломленно подумала Кит. Внутри нее стремительно закипал гнев, и она была готова выплеснуть его на тех, кто так легко распорядился ее жизнью.

– Вы тоже кое о чем забыли, – обратилась она к мадам Дюре. – Это с нами установили связь призраки, это мы получаем информацию из мира мертвых. Она принадлежит нам – и мы больше не собираемся ею делиться.

– Если ты пытаешься мне угрожать, – начала было директриса, но Кит ее перебила:

– Это не угроза, а констатация факта, – девушка упрямо выпятила подбородок. – Без нашего согласия вы ничего не получите. Знаете, что я сделаю, когда в следующий раз очнусь с нотной тетрадью в руках? Порву ее на мелкие клочки и спущу в унитаз.

– Ты не посмеешь! – сверкнула глазами мадам Дюре.

– Спорим?

– От меня вы тоже больше ничего не дождетесь! – с неожиданной твердостью произнесла Сэнди. – Не будет вам никаких стихов!

Прежде чем кто-либо успел понять, что она собирается делать, девушка с веснушками вытащила скомканный лист из кармана и швырнула его в огонь. Пламя жадно лизнуло бумагу, и в следующую секунду по дому прокатился низкий рев.

– Это то, что ты попросила меня перевести? – уточнила Рут.

– Да. Именно так с ним и нужно было поступить, – лицо Сэнди исказила гримаса отвращения. – На редкость мерзкое произведение. Без него даже дышать легче стало.

– Остановите их! – опомнился профессор. – Они же нанесут невосполнимый урон…

– Они этого не сделают! – злобно прошипела мадам. – Мы глаз с них не спустим, будем следить за ними каждую минуту. Если потребуется, свяжем их и будем все время стоять над душой. Ставки слишком высоки! А их работа слишком важна. – Она повернулась к Рут: – Живо отдай мне блокнот.

– Попробуй отними! – дерзко воскликнула та и, сверкнув очками, сорвала с блокнота обложку, чтобы отправить его вслед за стихотворением. Языки пламени живо вцепились в испещренные цифрами и символами листки, которые начали стремительно чернеть. Вскрикнув, мадам схватила каминные щипцы и попыталась ухватить горящий блокнот, но Жюль оттеснил ее в сторону.

– Мама, разве ты не видишь, что уже слишком поздно? Эксперимент провалился. Эти девочки не позволят себя использовать. Ты ничего не получишь, даже если снова попытаешься их удержать.

Блокнот Рут ярко вспыхнул, и дом сотряс крик, исполненный такой злобы, что люди в гостиной невольно отступили назад от камина. К первому голосу присоединился другой, и вскоре по комнате метался целый сонм яростных воплей.

Чья-то невидимая рука вдруг подняла блокнот в воздух, и охваченные пламенем листки разлетелись по гостиной маленькими шаровыми молниями. Кит инстинктивно вскинула руки, чтобы защитить лицо, и зашипела от боли, когда горящий клочок бумаги чиркнул ее по плечу. Судя по вскрикам, не она одна стала жертвой разбушевавшегося блокнота. Отняв руки от лица, Кит с ужасом увидела, что огонь ползет вверх по гардинам. Пламя вцепилось в тяжелый бархат, подобно хищному зверю, а в следующую секунду перекинулось на диван и на кресло.

– Посмотрите, что вы наделали, мерзкие, избалованные девчонки! Ваше упрямство их разозлило! – Мадам бросила на своих учениц взгляд, полный ненависти. – Я звоню пожарным, – она кинулась к двери.

– Ты не сможешь, мама! – встал у нее на пути Жюль. – Телефон не работает! Дай мне ключи от ворот, и я съезжу за помощью в деревню.

– И увезешь отсюда девочек?! – Мадам посмотрела на сына совершенно безумными глазами.

– Обязательно увезу, – спокойно ответил Жюль. – Но иного выбора у тебя нет. Этот дом вспыхнет, как спичка. Сухое дерево отлично горит. Скоро пожар уже будет не остановить.

– Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! – завопила мадам в бессильной злобе, а потом вытащила из кармана юбки кольцо с ключами. – Большой – от ворот. Поспеши, Жюль. Иначе дом будет уже не спасти.

– Не волнуйся, я сделаю все, что смогу, – заверил ее сын. – А теперь давайте-ка отсюда выбираться!

Распахнув дверь гостиной, он повел остальных по темному коридору к главному входу. Вскоре они уже стояли на ледяном ветру под проливным дождем.

– Предлагаю укрыться у меня, – позвал профессор Фарли, направляясь к гостевому дому. – Если ветер не переменится, там мы будем в полной безопасности.

Темная фигура мадам поспешила вслед за ними через лужайку; Лукреция не отставала от нее ни на шаг. Жюль схватил Кит за руку и подтолкнул в сторону подъездной дорожки.

– Ждите здесь! – сказал он, перекрикивая непогоду. – Я сейчас подгоню машину!

– Мы уезжаем! – из-за дождя трудно было понять, плачет Сэнди или смеется. – Кит, ты в это веришь? Мы уезжаем! Утром мы уже будем на пути к дому, и Блэквуд с его кошмарами останется в прошлом!

– Я позвоню родителям из деревни, – даже в такой ситуации Рут сохраняла завидное самообладание. – Они закажут мне билет на самолет, и мне нужно будет только добраться до ближайшего города с аэропортом.

– Домой, – прошептала Кит. – Как же здорово это звучит!

В следующее мгновение сердце ее испуганно сжалось. Она повернулась и посмотрела на дом: пламя металось в нескольких комнатах первого этажа и явно намеревалось в самое ближайшее время заняться вторым, где располагались комнаты девочек.

– Сэнди, Рут! – закричала Кит. – Мы забыли про Линду!

Глава девятнадцатая

– Линда! – ошарашенно повторила Сэнди. – Как же мы так?..

– Жди здесь! Скажешь Жюлю, что мы с Рут пошли за ней.

– Говори за себя, – коротко ответила Рут. – В мои планы самоубийство не входит. Комната Линды прямо над гостиной, скоро там все будет в огне.

– Ты предлагаешь бросить ее?! – не веря своим ушам, спросила Кит. – Она же сгорит заживо!

– Мы тоже, если сунемся в дом, – покачала головой Рут. – Мне жаль, но мы ничего не можем сделать. Если пожарные приедут быстро…

– Они приедут в лучшем случае через час! – рявкнула Кит. – Пока мы доберемся до деревни, пока соберем людей… К тому времени от дома останутся одни головешки!

– Кит, огонь распространяется слишком быстро. Посмотри на окна! Мы и до лестницы не дойдем.

– Мы можем пройти через кухню и столовую, – напомнила Кит. – Уверена, туда огонь еще не добрался. Рут, Линда же твоя лучшая подруга!

– Прости, – сказала Рут. – Мне правда очень жаль. Но я не представляю, как мы доберемся до ее комнаты и вернемся назад. Мы не спасем Линду и сами сгорим.

– Боюсь, она права, – дрожащим голосом произнесла Сэнди. – Единственное, мы можем покричать Линде в окно. Вдруг она решится спрыгнуть?

– За грозой она нас не услышит, – возразила Кит.

– Тогда можем кинуть камень в стекло, – предложила Сэнди.

– Она не отзывалась, когда мы кричали ей из-за двери, а на камень в окно она, по-твоему, среагирует?

– Это все же лучше, чем ничего, – заметила Рут.

– Ты правда так думаешь? – сердито посмотрела на нее Кит. – Ну тогда вы тут кидайте камни, а я пойду через кухню.

– Не надо, Кит! Ты окажешься в ловушке. – Сэнди схватила подругу за руку, но Кит нетерпеливо вырвалась.

– Я не позволю Линде погибнуть в огне, если есть хоть малейший шанс ее спасти!

Оставив девушек на подъездной дорожке, Кит кинулась к противоположной части дома. Когда она забежала за угол, ветер чуть не сбил ее с ног; капли дождя ударяли по коже, словно мелкая мокрая дробь.

Кит помнила, что пруд где-то слева, но в темноте за плотной пеленой ливня его не было видно. Гравий на дорожке знакомо зашуршал у нее под ногами, сухие ветви уснувших на зиму деревьев хлестко щелкнули по лодыжкам, а розовый куст ударил по щеке шипастой кистью.

– Кит, подожди! – кричала издалека Сэнди.

– Не могу, времени нет! – отозвалась Кит, шагая вперед по окутанному дождливым мраком саду.

Позади дома идти стало легче – здесь было меньше кустов, а карнизы хоть немного защищали от непогоды. Кит наткнулась на мусорные баки, развернулась – и наконец обнаружила тропинку, которая вела к заднему входу на кухню. На долю секунды ее охватила паника: вдруг дверь заперта? Но ручка повернулась легко, и мгновение спустя Кит была уже внутри. Добравшись до противоположного конца комнаты, девушка распахнула дверь в столовую и отшатнулась, надсадно кашляя: навстречу повалили клубы густого черного дыма. Быстро закрыв дверь, она оперлась дрожащими руками о кухонный стол и, тяжело дыша, стала думать, как пройти сквозь задымленный дом.

Нужно сделать маску, но из чего? Кит мысленно представила обстановку кухни. При Натали полотенца обычно висели на сушилке возле раковины. Но вдруг Лукреция навела здесь свои порядки?

Двигаясь вдоль кухонного стола, Кит вела рукой по стене. Наконец пальцы ее наткнулись на гладкую плитку, холодный металл раковины – и мягкий хлопок полотенец.

– Слава богу, – прошептала Кит, сдергивая полотенце с сушилки. Нащупав кран, она включила воду и хорошенько намочила ткань. Затем, обмотав полотенце вокруг лица, Кит бросилась обратно в столовую. Дым стал еще гуще, но мокрая ткань задерживала его, не пуская в легкие. Где-то на середине комнаты Кит заметила, что в столовой уже не так темно – из холла долетал дрожащий оранжевый свет. Но даже он не подготовил девушку к тому, что ждало ее за дверью: дальний конец коридора, где находилась гостиная, был целиком объят пламенем.

Задыхаясь от жары и с трудом ориентируясь в дыму, Кит кое-как разглядела лестницу и начала подниматься по ступенькам, чтобы в ужасе застыть на площадке между пролетами – вторая стена пламени преградила ей путь.

– Но как?.. – изумленно прошептала она и облегченно вздохнула, сообразив, что большое зеркало решило напоследок сыграть с ней очередную злую шутку.

Ускорив шаг, Кит добралась до второго этажа. Там было не так жарко и дышалось легче. Отражавшийся в зеркале огонь освещал обычно окутанный мраком коридор, и Кит без труда разглядела дверь Линды. Но схватившись за неподвижную ручку, она взвыла от досады. Как можно было забыть, что комната заперта? Пока она добежит до гостевого дома и заберет ключ у мадам Дюре, пламя отрежет путь на второй этаж…

Кит отчаянно замолотила кулаком по двери.

– Линда! – закричала она. – Линда, ты меня слышишь?

Из комнаты не доносилось ни звука. Кит постучала громче.

– Линда, ответь! Я знаю, что ты там. Линда, в доме пожар! Блэквуд горит!

Ей показалось или изнутри действительно послышался слабый шорох, словно кто-то приблизился к двери с той стороны? Воодушевленная, Кит начала колотить по дереву ногой.

– Блэквуд горит! В доме пожар!

– Кто там? – невнятно спросила Линда; голос у нее был такой, словно она не до конца проснулась. – Кто там? – повторила она.

– Это я, Кит! Кит Горди! – Кит перестала долбить по двери ногой и приблизила лицо к замочной скважине. – Линда, послушай меня! Тебе нужно выбираться. Дверь закрыта, ключа у меня нет. Тебе придется прыгать из окна.

– Из окна? – тупо повторила Линда. – Но тут слишком высоко.

– Рут и Сэнди стоят внизу, они тебя поймают! – сказала Кит. – К тому же там лужайка, ты не разобьешься. Линда, тебе придется прыгать, другого выхода нет!

– Но мои картины! – воскликнула девушка за дверью. – Я не могу их оставить!

– Ты нарисуешь новые, – не моргнув глазом, соврала Кит. – Хватит болтать, иди к окну. Скорее! Я подожду здесь, пока ты не прыгнешь. Посмотри, девочки там?

За дверью послышались торопливые шаги, а потом голос Линды:

– Да, они здесь! И Жюль с ними!

– Отлично! Открой окно и садись на подоконник. Если сможешь спуститься на карниз, прыгать будет не так высоко.

– Дождь идет, – удивленно воскликнула Линда. – А я и не знала. Кит, я вижу, как они стоят внизу и протягивают мне руки. Но почему я их вижу? Сейчас же ночь!

– Потому что первый этаж горит! – хрипло прокаркала Кит: полотенце высохло и почти не задерживало сгущающийся дым. – Прыгай уже! Линда, я не могу здесь оставаться!

Ответа не последовало. Она прыгнула? Или застыла у окна и испуганно глядит на людей внизу?

– Линда! – подергала ручку Кит.

Та не ответила, хотя, быть может, Кит ее просто не услышала: треск горящего дерева наполнял Блэквуд. Она вдруг поняла, что он стал гораздо громче, чем несколько минут назад. Кит вдохнула и подавилась кашлем. Пол под ногами заметно потеплел. Кит прижала руку к паркету и тут же ее отдернула – доски раскалились, как дверца духовки.

Времени не осталось.

– Удачи! – крикнула она напоследок Линде, искренне надеясь, что та уже внизу и ее не слышит.

В коридоре было совсем светло и невыносимо жарко. Отразившаяся в зеркале над лестницей фигура в мокрой от дождя одежде и с намотанным вокруг лица полотенцем являла собой на редкость занимательное зрелище. Но разглядывать себя Кит было некогда. Подойдя к перилам, она посмотрела вниз.

– О нет… – прошептала она.

Рут была права, когда говорила, что вернуться они не успеют: огонь уже охватил основание лестницы, отрезая единственный путь к бегству. Пытаясь спасти Линду, она обрекла себя на смерть…

«Вот и все», – подумала Кит и краем уха расслышала чей-то злорадный смех. Мужчина из ее сна нарисовался за плечом и наградил девушку ехидной улыбкой.

– Слишком хороша для нас, значит? – крикнул он. – Не хотела тратить свою драгоценную жизнь на нашу музыку? И что ты теперь будешь с ней делать?

– Зато она моя! – закричала в ответ Кит. – И будет моей до самого конца.

Она снова зашлась кашлем и, наполовину ослепнув от дыма, прижала руки к глазам. Ее бравада стремительно испарялась, уступая место смертельному ужасу.

– Мамочка, – беспомощно зашептала она. – Папочка, помоги! Что мне делать?

Она звала их по привычке, как звала в детстве, зная, что они обязательно придут на помощь. Перед мысленным взором Кит возникли родители: они смотрели на нее с любовью и заботой, готовые отвести любую беду… Она вспомнила мамины слова перед расставанием: «Милая, тебе здесь нравится? Я не смогу наслаждаться путешествием, зная, что тебе плохо. Твое счастье для меня важнее всего». И то, как папа пришел повидаться с ней в последний раз…

– Кит, открой глаза, – этот низкий, полный неподдельной тревоги голос она бы узнала из тысячи. – Ты никогда не выберешься отсюда, если будешь стоять на одном месте.

«У меня галлюцинации от дыма», – подумала Кит, хотя знала, что это не так. Она медленно подняла голову и открыла глаза, чтобы увидеть широкое волевое лицо, так похожее на ее собственное.

– Папа! – тихо вскрикнула она. – Папа, это ты?

Лицо было настолько реальным, что Кит невольно вытянула руку вперед, желая прикоснуться к загорелой щеке отца. Но через секунду видение растаяло, и Кит почувствовала, как из глаз хлынули горячие слезы.

«Я так рада, что ты пришел! С тобой мне ничего не страшно. Я должна была знать, что ты не бросишь меня одну».

Кит понимала, что нет нужды говорить это вслух. Она ощущала присутствие отца так ясно, будто он был частью ее самой. И когда отец ответил, то голос его шел не из воздуха, но откуда-то из глубин ее собственного разума.

– Ты не умрешь!

– Но как мне выбраться из дома? Лестница горит! Я не смогу спуститься вниз.

– Попробуй.

Тон отца не допускал возражений. Она должна была ему подчиниться. Кит поймала себя на том, что отвечает папе как ребенок:

– Хорошо, пап. Я попробую.

И она начала спускаться. Позже Кит попытается вспомнить, как медленно сменялись под ногами ступеньки, как наполнял легкие едкий дым, а стены Блэквуда надвигались со всех сторон, грозя ее задавить, но отдельные смазанные фрагменты так и не сложатся в общую картину. Вот она идет вниз по лестнице. Вот заслоняется от объявшего коридор пламени, стараясь не смотреть на преисподнюю, в которую превратилась гостиная. Вот чья-то рука мягко давит ей на голову, пригибая к земле.

– Наклонись, так будет легче дышать.

Столовая. Хрустальная люстра бешено раскачивается над горящим столом, и огненные блики пляшут на стенах. Снова кухня.

– Иди к воротам. Не останавливайся. Иди прямо к воротам – там тебя будут ждать Розенблюмы.

– Розенблюмы? Но откуда…

«Письмо! – осенило ее. – Ну конечно! Я же написала на полях номер Розенблюмов!» Должно быть, Натали увидела его и сообразила позвонить.

Кит поверила отцу, как верила ему всегда, и позволила провести себя к задней двери.

Позже Кит не могла вспомнить, как вышла из дома. Она очнулась уже на подъездной дорожке – с дурацким полотенцем на голове и каплями дождя на лице. Ледяной ветер толкал ее в спину, заставляя все быстрее бежать к воротам, за которыми бешено размахивали ветвями черные деревья. Кит не могла рассмотреть их в темноте, но знала, что они там.

На полпути девушка не выдержала и обернулась, чтобы бросить последний взгляд на дом, который отныне будет всегда преследовать ее в кошмарах. Величественный, жуткий, Блэквуд пронзал остроконечной крышей подсвеченные молниями пурпурные грозовые облака. Точно таким же он предстал перед Кит в первый день – старинный замок, похожий на игрушку ребенка-великана. Тогда его окна пламенели от закатного солнца. Сегодня они горели настоящим огнем.

– Мам, ты правда не видишь? – спросила она свою мать. – С этим местом что-то не так.

Теперь Кит знала, что именно.

Она не стала дожидаться, пока Блэквуд рухнет. Вместо этого развернулась и побежала вперед. Туда, где за воротами остановилась и мигнула фарами машина.

– Я здесь! – кричала Кит. – Я здесь!

Интервью с автором

Дженни Хан, автор подростковых романов, взяла на себя смелость расспросить Луис Дункан о ее книге «По темному коридору»

Дженни: На мой взгляд, «По темному коридору» – самая страшная из ваших книг. Свою роль, конечно, сыграли Блэквуд, с его мрачным прошлым и оторванностью от мира, и впечатляющие взрослые персонажи – мадам Дюре, профессор, даже Дэн, но больше всего меня напугали привидения. Луис, вы верите в призраков?

Луис: Я не верю в привидений хеллоуиновского типа – тех, что похожи на летающие простыни. Но верю, что человеческое сознание может пережить смерть тела. И я считаю, что сильные разумом и достаточно восприимчивые люди вполне могут установить контакт с такого рода энергиями. Хотя мы ничего не можем утверждать наверняка как минимум до тех пор, пока сами принадлежим к этому миру.

Дженни: По какому принципу вы выбирали художников и музыкантов для ваших героинь?

Луис: Я искала творцов, которые умерли слишком рано и вполне могли досадовать на судьбу, что та отвела им так мало времени.

Дженни: Мне не терпится спросить: о каком французском стихотворении говорила Сэнди? И что за художника вы имели в виду в эпизоде с картиной, которая так напугала Жюля и Кит?

Луис: Боюсь, мне придется вас разочаровать, но у меня нет ответов на эти вопросы. Я сама довольно впечатлительный человек, даже фильмы ужасов не смотрю. Поэтому признаюсь честно: я боялась представлять себе содержание упомянутых произведений – и оставила это на откуп моим читателям. Надеюсь, у них достаточно яркое воображение.

Дженни: Я правильно понимаю, что для написания книги вам потребовалось узнать, как подделать картину? А вы сами разбираетесь в живописи?

Луис: Увы, но я ничего в этом не понимаю. К счастью, у меня есть подруга – замечательная художница Бетти Сабо. Когда я захотела разобраться в том, как состарить картину, чтобы выдать ее за подлинник, я обратилась к Бетти. Она описала процесс, а потом еще проверила мою рукопись, чтобы убедиться, что я все правильно поняла. Если помните, в начале книги есть посвящение: «Бетти и Дэну Сабо».

Дженни: Поговорим о Блэквуде. У этого места есть прототип? Или, быть может, другую семью постигла судьба Брюэров?

Луис: Нет, Блэквуд, как и его история, были выдуманы мной целиком и полностью. Это мой первый готический роман, так что я выложилась на сто процентов.

Дженни: Тогда давайте поговорим об экстрасенсорных способностях и общении с потусторонним миром. Когда вы заинтересовались этой темой?

Луис: После того как была убита моя младшая дочь, Кейтлин Аркетт. Тогда в моей жизни случился поразительный опыт взаимодействия со сверхъестественным, и я связалась с доктором Уильямом Роллом, руководителем Фонда исследований в области парапсихологии. Я надеялась, он сможет разобраться в том, что со мной происходит. Доктора Ролла заинтересовал мой опыт, и он попросил меня выступить с докладом на конференции. Мы с ним много разговаривали по телефону и в итоге стали друзьями.

Потом Биллу пришла в голову идея книги для подростков, в которой бы рассказывалось о лабораторных исследованиях, связанных с экстрасенсорными способностями, и задокументированных случаях их проявления. У него были связи с ведущими американскими специалистами в области парапсихологии и собственный опыт исследований, ну а я умела писать книги для подростков, так что из нас вышла отличная команда. Результатом нашей совместной работы стало «Путешествие в таинственный мир парапсихологии». На мой взгляд, получилось неплохо.

Увы, но сотрудники школьных библиотек встретили нашу книгу в штыки – они боялись, что родителям не понравится идея знакомства детей с этими «опасными фантазиями». И к нашему с Биллом огромному сожалению, книгу очень быстро сняли с печати. Но благодаря работе над «Путешествием» я узнала для себя много нового. Это был своеобразный экспресс-курс по парапсихологии.

Дженни: Скажите, а действительно кто-то сошел с ума от общения с потусторонним миром – или это тоже плод авторского воображения?

Луис: Второе. Я знакома со многими практикующими экстрасенсами (некоторые из них работают на полицию!), и я ни разу не слышала о том, чтобы кому-то связь с миром духов причиняла вред. Просто эти люди обладают даром. Кто-то рисует, кто-то играет на пианино, а они видят и слышат то, что недоступно другим.

Дженни: «Путешествие в таинственный мир парапсихологии» – звучит любопытно. Жаль, что книгу сняли с печати. Поделитесь, что самое интересное вы узнали для себя, пока работали над ней?

Луис: Пожалуй, то, что настоящие ученые очень серьезно относятся к ясновидению, телепатии, астральным проекциям и прочему. Многие люди считают, что это все выдумки, но ученые проводят эксперименты в лабораториях и зачастую получают удивительные результаты.

Дженни: «По темному коридору» впервые вышла в 1974 году. Для переиздания вам пришлось ее адаптировать. Что представляло наибольшую сложность при адаптации?

Луис: Сложнее всего адаптировать моменты, связанные с новейшими технологиями. «По темному коридору» действительно была написана в 1974‑м. И завязка сюжета в этой – и многих других моих книгах – заключается в том, что героини отрезаны от мира и не могут позвать на помощь. Но в наши дни у всех подростков есть мобильные телефоны. Они всегда могут позвонить, написать сообщение или выйти в Интернет со своего айпада или ноутбука. Очень трудно представить ситуацию, в которой они бы остались без связи. Признаюсь, мне пришлось нелегко. При адаптации каждой книги я ломала голову над тем, куда же делись мобильные и Интернет. Причем мне всякий раз нужно было выдумывать что-то новое, дабы читатели не подумали, что я повторяюсь.

Дженни: В ваших книгах часто присутствуют паранормальные явления. Вы интересуетесь этой темой в жизни?

Луис: Да, всегда интересовалась. И мой интерес обострился в 1989‑м, после убийства Кейт. Тогда экстрасенсы дали нам куда больше информации, чем полиция. Но что касается этих книг, я не могу сказать, что на момент их написания всерьез занималась паранормальными явлениями. Я воспринимала их как занятную фантазию, хотя и не верила до конца, что это лишь выдумка. Но для меня они были в первую очередь хорошей основой для истории.

Дженни: Расскажите, пожалуйста, о вашем творческом процессе.

Луис: Люди часто спрашивают: «А ты сразу придумываешь весь сюжет или начинаешь писать, а потом смотришь, куда выведет тебя вдохновение?» Когда работаешь в моем жанре, приходится сначала прописывать основную линию. Жанровые романы обычно покоятся на «трех китах»: (1) главный герой (2) достигает важной цели, (3) преодолевая трудности. Поскольку мои книги ориентированы на подростков, то и в качестве героев я вывожу подростков. Теперь перейдем ко второму пункту. Чем важнее цель, тем сильнее история. Самая важная цель – выживание. Вот почему ужасы и приключенческие романы пользуются такой популярностью. На втором месте стоят любовь и признание, поэтому среди девочек популярны романтические сюжеты. Наконец, в случае с подростками существует и третья, не менее важная цель – взросление. По ходу книги главный герой должен вырасти, обрести опыт и новые знания. Разработав характер героев и поставив перед ними цель (я обычно ставлю все три, получая одну основную сюжетную линию и две побочные), автор переходит к трудностям, которые герой встречает на своем пути. В преодолении препятствий и заключается развитие сюжета. Вот и вся подготовительная работа. Когда с ней покончено, можно садиться и писать.

Дженни: Я много раз читала ваши книги и обязательно прочитаю переиздания, чтобы найти, что в них изменилось. Дело ведь не только в мобильных и компьютерах. Я заметила, что вы переименовали миссис Реардон в Ролланд, смягчили некоторые обращения… Скажите, почему?

Луис: По ряду причин. Я хотела, чтобы эти книги звучали более современно. Когда мои дети были маленькими, молодые люди обращались к родителям достаточно официально. Сейчас это ушло. Плюс когда я сама взялась перечитывать свои книги, то вдруг обнаружила, что испытывала странную любовь к некоторым именам. Может, мне нравились люди, которые их носили, и я неосознанно называла так своих героев. Причем я сама этого не понимала, потому что некоторые книги писала с разницей в десять-пятнадцать лет. А когда перечитывала, то выяснила, что фамилия Реардон встречается два раза. И переименовала героиню.

Дженни: Есть ли надежда, что в ближайшем будущем вы порадуете нас новой книгой?

Луис: Не могу ничего обещать. Сейчас у меня перерыв между проектами, я собираюсь с силами.

Дженни Хан

Дженни Хан – автор нескольких книг для подростков, включая «Лето, когда я стала красивой» (The Summer I Turned Pretty), «Лето без тебя – не лето» (It’s Not Summer Without You) и роман «Клара Ли и мечта о яблочном пироге», который стал первым в серии о Кларе Ли. Сейчас Дженни Хан работает над заключительной частью своей «Летней трилогии» – «Лето всегда будет с нами».

Луис Дункан

Луис Дункан – автор более пятидесяти книг, среди которых есть и книги для детей с картинками, и научно-популярные издания для взрослых. Но наибольшую известность Луис завоевала благодаря остросюжетным романам для подростков. Именно за них она получила Премию юных читателей в США и еще трех странах. В 1992 году Луис получила Награду Маргарет А. Эдвардс, которую присуждают Школьный библиотечный журнал и Библиотечная ассоциация за «вклад в подростковую литературу». В 2009‑м она получила премию Св. Кэтрин Дрексель от Католической библиотечной ассоциации.

Луис Дункан родилась в Филадельфии, штат Пенсильвания, и выросла в Сарасоте, штат Флорида. С раннего детства она знала, что станет писателем. Первый рассказ Луис отнесла в журнал, когда ей было десять лет, а в тринадцать ее напечатали. В старшей школе произведения Луис Дункан охотно публиковали многие молодежные журналы, в особенности «Севентин».

Потом Луис переехала в Альбукерку, Нью-Мехико, где преподавала журналистику на факультете журналистики в Университете Нью-Мехико, продолжая писать для различных периодических изданий: Ladies’ Home Journal, Redbook, McCall’s, Good Housekeeping и Reader’s Digest. Много лет Луис Дункан была пишущим редактором Woman’s Day.

Шесть романов Луис – «Лето страха» (SUMMER OF FEAR), «Убить мистера Гриффина» (KILLING MR. GRIFFIN), «Галлоуз Хилл» (GALLOWS HILL), «Выкуп» (RANSOM), «Не оглядывайся» (DON’T LOOK BEHIND YOU) и «Незнакомец с моим лицом» (STRANGER WITH MY FACE) – легли в основу телевизионных фильмов. А снятые по мотивам ее произведений полнометражные фильмы «Я знаю, что вы сделали прошлым летом» и «Отель для собак» стали настоящими блокбастерами.

Если среди подростков Луис Дункан известна своими остросюжетными романами, то взрослые читатели знают ее в первую очередь как автора документального произведения «Кто убил мою дочь?» – подлинной истории убийства Кейтлин Аркетт, младшей из пяти детей Луис.

Душераздирающая история Кейт стала главной темой множества телешоу. Убийца девочки так и не был найден, но ее семья не сдается. Подробности их личного расследования можно узнать на сайте .

Луис с мужем, Доном Аркеттом, живут в Сарасоте.

Официальный сайт Луис: .

Ссылки

[1] Ян Вермеер (1632–1675) – нидерландский художник-живописец, мастер бытовой живописи и жанрового портрета. Наряду с Рембрандтом и Франсом Халсом является одним из величайших живописцев золотого века голландского искусства. (Здесь и далее примечания переводчика.)

[2] Милочка, дорогуша ( франц .).

[3] Перевод с английского Елены Фельдман.

[4] Перевод с английского Елены Фельдман.