– Эй, Кит! Угадай, что? Я нарисовала твой портрет! – Линда стояла на входе в гостиную, прижимая к груди лист бумаги.

– В самом деле? – Кит оторвалась от книги. – Дай посмотреть.

У девушек уже вошло в привычку собираться в гостиной за час до ужина. Хорошо освещенная комната с удобной мебелью была куда менее старомодной, чем остальной Блэквуд. Обычно девушки болтали или смотрели телевизор, но сегодня ни у кого не было настроения разговаривать. Кит и Рут читали, а Сэнди сидела за карточным столом в углу и раскладывала пасьянс.

Но стоило Линде появиться, как все они отвлеклись от своих занятий. Было в этой девушке что-то, отчего в комнате становилось светлее. В тот миг Линда выглядела такой довольной, что Кит невольно улыбнулась.

– Давай, я хочу посмотреть. Я не знала, что ты рисуешь.

– Я тоже не знала, – ответила Линда, протягивая ей лист бумаги. – Я и сама удивилась, когда увидела, что получилось.

Кит взяла набросок и, немного дурачась, посмотрела на него с видом искушенного критика – чтобы в следующую секунду ахнуть от искреннего изумления.

– Ух ты! Это действительно я!

– Я же говорила, – Линда присела на подлокотник кресла, в котором обосновалась Кит. – Нравится?

– Ты еще спрашиваешь! – воскликнула Кит. – Это невероятно. Честное слово! Линда, да у тебя талант!

– Дайте уж и мне посмотреть. – Рут поднялась с дивана и встала за креслом. Какое-то время она молчала, потом сухо сказала: – Ты не могла это нарисовать. Наверное, скопировала или что-то вроде того.

– Вот и нет, – обиженно откликнулась Линда. – Я просто села и нарисовала. На самом деле, я прилегла поспать, а когда проснулась, у меня прямо руки зачесались взяться за карандаш. Я достала листок бумаги – и вот. Странное дело, я поначалу и не знала, что рисую, а потом вдруг поняла, что это Кит.

– Но ты ведь раньше никогда не рисовала, – скептически заметила Рут. – Даже в школе не ходила на уроки рисования. А набросок выполнен профессионально. Взгляд Кит передан с невероятной точностью, такой же прямой и дерзкий. Подбородок, рот – все вышло идеально. Это работа настоящего художника.

К тому времени Сэнди тоже забыла про карты и подошла посмотреть.

– Ты права, – согласилась она. – Отличная работа. А меня нарисуешь, Линда? Я бы отправила портрет бабушке с дедушкой. Готова поспорить, они поставят его в рамку.

– Конечно! – радостно ответила Линда. – Теперь, когда я поняла, как это делается, я всех нарисую! Для начала – мадам Дюре с ее пронизывающим взглядом. Или Жюля. Кто-нибудь хочет его портрет?

– Тебе придется наделать копий, – рассмеялась Кит. – Потому что захотят все. И, пожалуйста, нарисуй, как профессор Фарли почесывает бородку…

– Кто-то упомянул мое имя? – Глубокий голос профессора неожиданно раздался в гостиной, заставив девочек вздрогнуть. Фарли стоял на пороге, добродушно улыбаясь. – Я услышал, как вы смеетесь, и не смог удержаться. Поделитесь темой для шуток?

– Линда меня нарисовала, – Кит с гордостью продемонстрировала ему портрет. – Здорово, правда?

– Действительно, – профессор Фарли медленно вошел в комнату, чтобы в задумчивости застыть над наброском. – Потрясающая работа, Линда. Давно ты занимаешься живописью?

– Никогда не занималась, – призналась Линда. – Если честно, за всю жизнь я только раз взялась за карандаш – на вечеринке, где мы должны были рисовать друг друга, а потом угадывать, кто есть кто. Я нарисовала Рут – и получила приз за последнее место! – со смехом рассказала она.

– Ну, с тех пор ты неплохо продвинулась, – с нескрываемым восхищением произнес профессор. – Я непременно расскажу об этом мадам Дюре. Она любит поощрять юные таланты. Уверен, мадам обеспечит тебя всем необходимым для рисования, чтобы ты могла творить и дальше.

– Я могу его оставить? – спросила Кит.

– Конечно! – довольно улыбнулась Линда. – Очень рада, что тебе понравилось. Я и тебя нарисую, Сэнди, и тебя, Рут, если хочешь. У меня получится лучше, чем на той вечеринке, обещаю! Или ты до сих пор думаешь, что я рисовала через копирку?

– Нет, – извиняющимся тоном ответила Рут. – Ты бы не стала мне врать, я знаю. Да и откуда ты могла его скопировать? Прости, что усомнилась в твоих способностях. Просто мы так давно дружим, а я даже не подозревала, что у тебя прирожденный талант к рисованию. Получается, я тебя совсем не знаю.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, – успокоила ее Линда. – Если бы не ты, я бы не пережила последний год в школе. Я же говорю, что сама от себя не ожидала!

– Ужин через пять минут, – напомнила Кит, бросив взгляд на часы. – Я сбегаю наверх и отнесу портрет в спальню, пока с ним ничего не случилось. А то если все будут трогать его руками, от рисунка ничего не останется.

Проникающий сквозь витраж мягкий свет закатного солнца заливал второй этаж теплым сиянием, отчего коридор напоминал проход между скамьями в соборе. «В такие моменты, – думала Кит, – я почти верю, что все мои страхи – лишь плод разыгравшегося воображения».

Зайдя в комнату, девушка направилась к письменному столу. Положив портрет под лампу, она включила свет и долго вглядывалась в чистые линии рисунка. Пусть это был лишь набросок, но Линде удалось уловить что-то, отчего карандашный портрет обретал потрясающую живость. И дело было не в упрямом подбородке, линии носа и мягкой округлости щек. Как правильно заметила Рут, Линде удалось хорошо передать взгляд: прямой, открытый, но с затаенной уязвимостью. Взгляд девушки, которая совсем не так уверена в себе, как ей хочется показать.

– Кто же я? – словно спрашивали эти глаза. – Где мое место в мире? Я красивая? Что думают обо мне люди? Что думает обо мне Жюль? Куда я иду? Достигну ли я чего-нибудь в жизни? Буду ли счастлива? Достойна ли я того, чтобы меня любили?

Да, в этих глазах мелькало множество вопросов, и у новоиспеченной художницы получилось передать их при помощи нескольких линий и слабой штриховки. Линда почувствовала разницу между настоящей Кит, о которой знала лишь она сама и, быть может, Трейси, и сильной, уверенной в себе Кэтрин Горди, которую видели окружающие.

– Но откуда?.. – удивленно прошептала девушка. – Мы с Линдой знакомы меньше месяца. Мы даже не разговаривали толком, всего пару раз на занятиях…

Но рисунок, лежавший на столе перед ней, кричал о другом.

– Кит? – Голос Сэнди доносился от лестницы в конце коридора. – Мадам зовет ужинать. Пойдем, а то опоздаешь.

– Иду, – откликнулась Кит.

Погасив свет, она направилась к двери и почти вышла в коридор, но вдруг остановилась. Поколебавшись пару секунд, Кит вернулась в комнату и взяла ключ, который с самого первого дня лежал, забытый, на письменном столе.

Кит вставила ключ в замочную скважину и заперла дверь. Она не могла сказать наверняка, почему это делает, но впервые с момента приезда в школу у нее появилось чувство, что в комнате осталось что-то ценное.

Час ужина был, пожалуй, одним из самых приятных в Блэквуде. Хотя завтрак и обед тоже подавали в столовой, только для ужина доставали свечи, фарфор, льняные салфетки и накрывали стол белой скатертью. Кит каждый раз любовалась белизной и кажущейся хрупкостью посуды, окаймленной тонкой золотой полоской. Мадам Дюре, заметив искреннее восхищение девушки, рассказала, что фарфор достался ей вместе с поместьем.

– Посуда, кухонная утварь, мебель, пианино, шторы, ковры – всему этому уже много лет. Из привезенного здесь только обстановка моих комнат (ее доставили из английской школы, где я работала раньше) и мебель в апартаментах профессора Фарли. Ах, ну и, конечно, в ваших спальнях, девочки.

– Поразительно, – пробормотала Кит, не отрывая глаз от изящного фарфора. – Почему прежние хозяева оставили это здесь? Мне кажется, такие вещи не бросают…

– Я и сама удивилась, – согласно кивнула мадам Дюре. – Но люди иногда ведут себя странно. После смерти мистера Брюэра новые владельцы хотели только одного: поскорее продать Блэквуд. Конечно, ужасно, что они так отнеслись к своему наследству, зато нам повезло, – улыбнулась она.

Фарфор задавал тон ужину, настраивая всех на светский лад. Блюда неторопливо сменяли друг друга, а мадам Дюре на время переставала быть строгой директрисой, становясь очаровательной хозяйкой, которая развлекала гостей историями о своей жизни за границей. Иногда к ней присоединялись Жюль и профессор Фарли, работавший вместе с мадам в Англии. Беседа за столом текла легко и непринужденно, девушки охотно принимали участие в разговоре, и к концу ужина все обычно пребывали в приподнятом расположении духа, а потом отправлялись в гостиную или расходились по комнатам, чтобы заняться уроками.

Но в тот вечер все было иначе. Атмосфера за столом царила напряженная, воздух едва ли не искрил, словно в преддверии грозы. Разговоры не смолкали, но Кит не могла избавиться от ощущения, что участники беседы лишь играют заранее распределенные роли, в то время как их мысли заняты чем-то другим. Она заметила, что мадам Дюре и профессор Фарли обменялись выразительными взглядами, хотя у них не было на то никакой причины. Когда директриса снова повернулась к столу, глаза у нее блестели от плохо скрываемого возбуждения. Но, возможно, это отразившиеся в черных зрачках огоньки свечей сыграли с Кит злую шутку, и она увидела то, чего на самом деле нет.

После ужина Сэнди догнала ее на лестнице и взяла за руку.

– Давай немножко погуляем, – предложила она.

– Сейчас? Уже поздно, – заколебалась Кит.

– Просто походим по саду, – настаивала Сэнди. – Я хочу с тобой поговорить.

– Хорошо, – сдалась Кит. – Но лучше пойдем через кухню. Вряд ли мадам обрадуется, если узнает, что мы бродим по окрестностям в темноте.

Натали убирала серебряные приборы, когда незваные гости возникли посреди ее вотчины.

– И куда это вы собрались? – недовольно спросила она.

– Погулять, – ответила Кит. – Подышать свежим воздухом.

Напускная сердитость Натали не трогала ее – Кит знала, что на самом деле нравится девушке, просто та не привыкла открыто выражать добрые чувства.

– Я вас понимаю, – вздохнула Натали. – Здесь дышать нечем. Остальная прислуга подумывает уйти.

– Ты шутишь! – воскликнула Кит. – Но почему?

– Просто им здесь не нравится. Особенно на втором этаже. Говорят, им страшно убирать в коридоре. У одной от него начинает голова болеть.

– Ты тоже увольняешься? – тихо спросила Кит.

– Нет, мне нужна эта работа. Отец болеет, кто-то должен о нем заботиться. К тому же я все равно не в ладах с этими пустомелями. Я так думаю: что было, то было, и нечего прошлое ворошить.

– Ты о чем? – Кит охватило любопытство.

– Ну, этот мистер Брюэр был со странностями, – пожала плечами Натали. – А люди и напридумывали всякого. Вы не замерзнете на улице? Там в чулане с метлами висят моя куртка и свитер. Если хотите, можете надеть.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась Кит. – Мы ненадолго.

Отдав куртку Сэнди, она натянула старый синий свитер, который сняла с гвоздя в чулане, и, взяв подругу за руку, вывела ее на улицу. Дорожка, начинавшаяся у двери кухни, огибала дом и уходила в сад. Луна, еще не круглая, но уже перевалившая за половину, заливала деревья и лужайки Блэквуда серебряным светом. Тропинка была хорошо видна, несмотря на поздний час; по саду, словно напоминание о недавнем лете, плыл сладкий аромат последних роз. Раскинувшийся за лужайкой пруд казался черным зеркалом, на поверхности которого блестели лунные зайчики. Ночной воздух был чистым и свежим, напоенным запахом хвои, который шел от молчаливых лесов, заключивших в черную рамку залитый серебром ночной сад.

– Как здорово, – выдохнула Кит. – Хорошо, что ты уговорила меня прогуляться. Ночью здесь даже красивее, чем днем.

– Мне нужно было уйти из Блэквуда, – тихо сказала Сэнди. – Еще чуть-чуть, и я бы там задохнулась. Кит, что со мной происходит? Я схожу с ума?

– Ты о своем сне? Знаешь, я поговорила об этом с Жюлем, и его слова показались мне вполне разумными, – Кит старалась, чтобы ее голос звучал как можно увереннее. – Ты впервые уехала из дома, попала в незнакомое место…

– Дело не в этом, – перебила ее Сэнди. – Не в этом, Кит. Дело в Блэквуде. Он пугает меня. И не говори, что ты этого не чувствуешь. Я знаю, что это не так.

– Ты права, – ответила Кит, мысленно возвращаясь в тот день, когда они с мамой и Дэном впервые увидели Блэквуд, огромный, величественный и будто бы объятый пламенем в лучах закатного солнца.

– Неужели ты не чувствуешь? – спросила она тогда у мамы. – С этим местом что-то не так!

– Ты права, – повторила Кит; несмотря на теплый свитер, ее пробирала дрожь. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но как дело может быть в Блэквуде? Это ведь всего лишь дом. Старый дом.

– Какое слово пришло тебе на ум, когда ты увидела его в первый раз?

– Я… – Кит запнулась. – Я не помню.

– Помнишь, – уверенно произнесла Сэнди. – Просто не хочешь вспоминать. А я знаю, что это было за слово – «зло».

– Да. Но откуда ты знаешь? – недоверчиво посмотрела на нее Кит. – Я никогда тебе не говорила. Никому не говорила!

– Знаю, потому что сама почувствовала. Слово «зло» пришло и ко мне, едва я увидела шпили Блэквуда. Профессор Фарли встретил меня на автобусной остановке в деревне, и мы поехали сюда. Было чудесное утро – синее небо, яркое солнце, лес вокруг. А потом мы проехали через ворота, и на нас словно опустилась тень. Чем ближе мы подъезжали к дому, тем чернее она становилась. Я чувствовала ее, хотя внешне ничего не изменилось. Когда я вышла из машины и поднялась по лестнице, то едва удержалась от того, чтобы развернуться и убежать.

– Но сейчас-то мы этого не чувствуем, – заметила Кит. – Во всяком случае, не постоянно. Чувствуем ночью, когда в коридоре царит кромешная темнота и когда нам снятся сны. Но в остальное-то время мы смеемся, и ходим на занятия, и болтаем, и все у нас, кажется, хорошо…

– Потому что мы стали частью Блэквуда, – сказала Сэнди. – Неужели ты не понимаешь, Кит? Мы стали частью этой тени. Мы прожили внутри нее несколько недель и начали привыкать. Вот почему я захотела выйти в сад. Мне нужно посмотреть на Блэквуд со стороны и почувствовать разницу.

– Да, отсюда он действительно выглядит иначе, – признала Кит. Стоя в залитом лунным светом саду, она окинула взглядом величественный особняк, чьи остроконечные крыши чернели на фоне ночного неба. Сейчас Блэквуд напоминал замок из детской книжки. В комнате Линды было темно. Окно Рут мягко светилось; должно быть, она повторяла уроки перед сном. Вот угловая комната Сэнди, а вот…

– Свет горит, – вырвалось у Кит.

– Что?

– В моей комнате горит свет. Посмотри, вон то окно. Это же моя комната!

– Точно, – кивнула Сэнди. – Наверное, ты оставила лампу включенной, когда пошла ужинать.

– Нет, – покачала головой Кит. – Я точно помню, что погасила свет. А потом закрыла дверь.

Она застыла, неотрывно глядя на светящийся прямоугольник окна, за которым промелькнула тень.

– В моей комнате кто-то есть! – закричала Кит.

– Но ты же закрыла дверь, – Сэнди теперь тоже смотрела на окно. – Может, это занавеска?

– Нет! Там человек! – Кит бросилась бежать по дорожке. – Быстрее! Если он выйдет из комнаты, мы сможем поймать его в коридоре!

Девушки промчались через холл, запыхавшись, взбежали вверх по лестнице и оказались в коридоре. В абсолютно пустом коридоре. Кит кинулась к своей двери и обнаружила, что та заперта. Ключ послушно скользнул в замочную скважину, щелкнул в замке, и девушка с колотящимся сердцем заглянула в комнату. Там было темно. Включив свет, она первым делом посмотрела на стол, хотя уже знала, что увидит. Точнее, чего не увидит. Портрет исчез.

Сон, привидевшийся Кит в ту ночь, был не похож на предыдущие. Он оказался на удивление приятным. Кит снилось, что она сидит за фортепиано в музыкальном классе и пальцы ее порхают по клавишам так, будто она с рождения только этим и занималась. Подставка для нот пустовала, но Кит в них и не нуждалась. Она играла легко и свободно, как никогда не играла раньше. Из-под ее пальцев лилась невыразимо прекрасная мелодия, спокойная и чистая, словно лунный свет, окутывающий невесомой пеленой осенний сад.

– Как красиво, – думала Кит во сне. – Я должна запомнить эту пьесу и непременно сыграть снова.

Но мелодия не имела названия, и Кит знала, что никогда не слышала ее раньше.

Утром она с трудом открыла глаза; свинцовая усталость буквально придавливала Кит к постели, словно она не спала ни секунды. Пальцы болели.