4 января 1945 года. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.
Иосиф Виссарионович Сталин неторопливо поднялся из-за стола. Лицо вождя выражало расслабленное довольство.
— Проходы, Лаврентий, присаживайся, разговор хороший есть, — сказал он, вошедшему Берия.
Мажорное настроение Сталина моментально передалось наркому НКВД.
— Спасибо, товарищ Сталин, — ответил приветливо тот. Подойдя, с должным подобострастием пожал протянутую руку.
— Ты смотри, Лаврентий, неплохо у нас получается, — продолжил разговор Сталин. — План «Антиольбрихт» сработал. Американцы и англичане поджали хвосты, бегут, отступают. Куда подевалась их хваленая выучка?
— Иначе и быть не могло, Иосиф Виссарионович. Не тот силен, кто бряцает оружием, а тот, кто проявляет хитрость и смекалку на поле брани.
— Ты это о немцах говоришь? — усмехнулся Сталин. Брови Верховного Главкома чуть сдвинулись.
— Нет, Иосиф Виссарионович, — не смутился Берия. — Чтобы немцы делали в Арденнах без вашей мудрости?
— Хорошо сказал. Но нельзя допустить немецкого усиления. Западный фронт разорван. Танки Мантейфеля под Брюсселем и Антверпеном. Немцы перешли в наступление на Северном Эльзасе. Вот-вот падет Страсбург. Правильно ли мы поступили, Лаврентий? Фашисты наши непримиримые враги. Только полный разгром и капитуляция гитлеровской Германии устроит нас. Чай будешь?
— Спасибо, Иосиф Виссарионович.
— Значит будешь.
Сталин поднял трубку прямой связи с секретарем, сказал негромко: — Принесите два стакана чая и печенье «Большевик»…
— Не понимаю англичан, — возобновил разговор Сталин, неторопливо помешивая сахар в тонкостенном стакане и разглядывая рельефную чеканку кремлевских курантов на серебряном подстаканнике. — Все хитрят англичане, коварные планы вынашивают, а когда подожмет, обращаются к нам за помощью. Вот смотри, Черчилль письмо прислал. Слушай, что пишет.
Сталин отпил немного чая и, отставив стакан в сторону, стал читать медленно вслух послание английского премьера:
ЛИЧНОЕ И СТРОГО СЕКРЕТНОЕ
ПОСЛАНИЕ ОТ г-на ЧЕРЧИЛЛЯ
МАРШАЛУ СТАЛИНУ
На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению наш эмиссар главный маршал авиации Теддер вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он еще не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным.
3 января 1945 года. (в действительности написано 6 января 1945 г)
Ты видишь, помощи просит Черчилль, считает дело срочным, — отложив письмо, подвел итог Сталин. — Президент США тоже прислал письмо в таком же духе, — Что скажешь, Лаврентий? Я пригласил и других членов Ставки. Хочу послушать и их мнения.
Берия снял пенсне, стал протирать специальной ветошью стекла, хотя они были чистыми. Протирая стекла, нарком обдумывал вопрос Сталина.
— Что молчишь, Лаврентий? Говори прямо. Ты инициатор операции «Антиольбрихт» тебе и отвечать первому.
Берия надел пенсне, взглянул в глаза Сталину, произнес с волнением: — Я так думаю, Иосиф Виссарионович, что из двух зол выбирают наименьшее. Надо помочь американцам и англичанам. Гитлер может возомнить себя новым Наполеоном. Разбив союзников, он перебросит западные дивизии против нас. Этого допустить нельзя. Да и наши генералы засиделись. Надо предпринять наступление.
— Хорошо, Лаврентий. Я тоже так думаю. А что, перебежчик, этот Ольбрихт, как он себя ведет?
— Хорошо ведет, Иосиф Виссарионович. Нам известны все предпринимаемые Вермахтом шаги. Полученные разведданные ложатся на стол в генштаб. Правда, немецкий провидец выставил новые условия.
— Что еще за условия? — густые брови Сталина сошлись на переносице. — Говори, — мрачно выдавил он.
— Наша агентура докладывает, что немец хочет встретиться в Берлине со своей потаскушкой. Он предвидит скорое падение Рейха. Считает, что это его последний шанс увидеться с любимой женщиной.
— Хорошо, что предвидит. А когда капитуляция Германии он не говорил?
— Говорил. Берлин падет в начале мая, Иосиф, Виссарионович. Будет подписание акта о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.
— Ишь ты, провидец…
Сталин поднялся, раскурил трубку и стал шаркающими шагами ходить по кабинету, находясь в раздумье. Берия тоже вскочил, внимательно следил за вождем, пытаясь по его жестам и словам понять настроение Верховного. Сталин вдруг остановился и взглянул на своего верного помощника с улыбкой, тихо произнес: — Лаврентий, хочу поручить тебе еще одно важное дело.
— Слушаю вас, Коба, — Берия подался вперед. Лицо наркома стало покрываться пятнами от напряжения. Взгляд сосредоточенный.
— Я думаю преподать еще один урок англосаксам. Нужно показать широчайшие возможности нашей разведки. Пусть этот, Ольбрихт, при содействии посланной группы, доставит в Москву Гитлера. Это ускорит нашу победу. Справишься с этой задачей? — Сталин в упор смотрел на Лаврентия Берия. Взгляд не тяжелый, в глазах лукавинка. — А встречу с Дедушкиной организуй…
Берия оторопел, глаза округлились, отчего свалилось пенсне. Ладони рук моментально вспотели.
— Ты что, Лаврентий, кол проглотил? — усмехнулся Сталин, поглаживая усы концом трубки, ожидая ответа.
— Думаю, Иосиф Виссарионович, — произнес Берия в замешательстве.
— Садысь, Лаврентий, не нервничай. Я пошутил.
Нарком взглядом проводил Сталина до его кресла, не садился. Он понимал, что Сталин не шутит. Однажды, высказанная им мысль или задача вслух, вскоре будет проверена на предмет исполнения на очередных встречах.
— Я справлюсь, Иосиф Виссарионович, — произнес нарком твердым голосом.
Однако его слова заглушил телефонный звонок личного секретаря Сталина Поскребышева.
— Пусть заходят, — глухо ответил Сталин и взглянул на дверь.
* * *
Массивная дубовая дверь отворилась. В кабинет стали заходить, один за другим, члены Ставки Верховного Главнокомандования: Ворошилов, Буденный, Молотов, Жуков. Замыкал группу начальник оперативного управления генерального штаба генерал армии Антонов. Левой рукой он прижимал папку с документами для доклада.
Глаза вождя: темно-серые, с прищуром, внимательно смотрели на входивших соратников. Властный, уверенный взгляд пронизывал каждого, словно рентгеном.
— Присаживайтесь, товарищи, — произнес Верховный. — Разговор серьезный есть.
Члены Ставки быстро усаживались за большой стол заседания, покрытый зеленым сукном. Рядом с Берия, сидевшим по правую руку от Сталина, уселись Молотов и Ворошилов.
Кивком головы Сталин поприветствовал генерала Антонова. Генерал торопливо подошел к Сталину, вытянулся.
— Вы подготовились? — тихо задал вопрос Сталин.
— Да, товарищ Сталин. Краткая справка готова.
— Хорошо, садитесь вместе с товарищем Жуковым, рядом с товарищем Буденным.
Тишина в кабинете воцарилась быстро. Члены Ставки ждали, что скажет их Верховный Главнокомандующий. Сталин медлил, обдумывал фразы, обводя строгим взглядом военных. Сталинский тяжелый взгляд не многие могли вынести, особенно в первые годы войны. Но в этот поздний январский вечер никто не отвел взгляда. Причин для неприятного разговора с первым лицом страны не было.
Постучав пальцами по телеграмме с грифом «особо секретно» Сталин наконец заговорил. Фразы продуманные. Речь медленная, с акцентом. Голос глухой, с небольшой хрипотцой.
— Новый год, товарищи, принес большие неприятности нашим союзникам. Германия, начав наступления в Арденнах, успешно продвигается вглубь Бельгии. Стратегические мосты через реку Маас находятся в их руках, что позволяет им вести масштабную операцию по захвату Брюсселя и Антверпена. Кроме того, немцы нанесли серьезный, неожиданный удар в районе Страсбурга. Союзное командование в панике. Англо-американские войска отступают, потеряв стратегическую инициативу. В мой адрес идут секретные письма от президента США и премьер-министра Англии об оказании им помощи. Я собственно и собрал вас по этому вопросу. Хочу услышать ваше мнение. Позволить ли немцам дальше вести наступление или сбить их наступательный пыл своим мощным наступлением на Берлин?
Сталин сделал передышку. Взял трубку и стал набивать ее табаком, тем самым обдумывая дальнейший ход разговора. Раскуривать не стал. Отложил в сторону. Мрачно взглянул на притихших военных, продолжил речь.
— Мы приняли недавно трудное решение. Мы позволили Гитлеру снять несколько дивизий с Восточного фронта, не проводя крупных наступательных операций. Этим косвенно усилили группировку немцев на Западе в ходе операции «Стража на Рейне». На то была причина: веская, основательная. Черчилль повел двойную игру. Он стал инициатором тайной операции «Немыслимое», направленной против Советского Союза. Он разрабатывает нападение на СССР 1 июля, чтобы уничтожить нас. Коварство высшей пробы. Этим он перечеркнул союзнические договоры. Теперь Черчилль просит нас о помощи. Вот это письмо. Сталин вновь постучал пальцем по лежащему документу из Лондона.
— Товарищ Сталин! — обратился вдруг Жуков к Верховному, поднявшись из-за стола. — Вы можете ознакомить нас с содержанием письма?
Пристальный взгляд маршала задел самолюбие первого лица страны. Сталин посуровел, зрачки потемнели, но через несколько мгновений тень недовольства сошла с лица. Он спокойно сказал:
— Почему бы нет, товарищ Жуков. Вопрос серьезный. Вам готовить войска к наступлению. Кстати, солдаты получили подарки на Новый год?
— Да, товарищ Сталин! До каждой роты и батареи дошли подарки и поздравления от командования и тружеников тыла страны.
— Вот видите, товарищи! — Сталин улыбнулся. — Садитесь, товарищ Жуков. Советские люди делятся последним куском хлеба с армией. Все делают для фронта, для победы. Даже подарки собрали солдатам на Новый год. Поэтому, своим решением мы должны приблизить дату окончания войны.
— Добить зверя в его логове, вот наше решение, Коба, — бросил реплику Ворошилов и и оглянулся на Молотова и Берия.
— Хорошо сказал, Клим. Послушай, пока, что пишет Черчилль.
Сталин взял письмо, медленно прочел вслух. Затем, не обращаясь к членам Ставки, разжег трубку, закурил, задумался.
Маршалы молчали, ожидая сталинского резюме.
Верховный, сделав несколько затяжек, произнес:
— Видите, товарищи, история пишется по нашему сценарию, какие бы палки в колеса не вставляли империалисты. Мы никому не позволим вести с нами двойную игру.
Затем Сталин поднялся, пошел по ковру. Десятки глаз Членов Ставки напряженно смотрели на согбенную спину, удалявшуюся в сторону окна. Вдруг Иосиф Виссарионович остановился, обернулся, сверкнув черными глазами, жестко обронил:
— Кто не со мною, тот против меня, и кто не собирает со мною, тот расточает…
Маршалы замерли. Тишина необычная. Мощный, кристально чистый бой Кремлевских курантов, ворвавшись в кабинет, поглотил слова: — Евангелия от Матфея, глава 12.
* * *
Когда куранты замолкли, Сталин плотнее задвинул шторы окна, выходящего на Кремлевский двор и вернулся к столу заседания. Члены Ставки уважительно, даже подобострастно смотрели на Верховного Главнокомандующего.
— Что молчите? — буркнул Сталин недовольно, пробежавшись взглядом по лицам соратников. — Ви, товарищ Молотов, что скажете? Хроники сегодня не будет. И так понятно, что американцам и англичанам приходится туго.
Нарком иностранных дел торопливо поднялся, одернул на себе двубортный пиджак и немного заикаясь, глядя на вождя, сказал:
— Воп-прос серьезный, Иосиф Виссарионович. От него не отмах-хнешься. Время играет н-на руку Германии. Она наступает на Западном фронте, мы стоим, без-здействуем. Как бы пресса молчание наше не выдала за под-дыгрывание немцам?
— Спокойнее, товарищ Молотов, не торопитесь с выводами, — мрачно выдавил Сталин. — Вспомните лучше, что мы почти три года ждали открытия Западного фронта. Мы истекали кровью на Волге и под Курском, а союзники медлили, все выгадывали, не реагировали на наши просьбы. Только, когда мы разгромили всю восточную группировку немцев в операции «Багратион» и вышли к границам Европы, они ввязались в драку и то потому, чтобы успеть к разделу европейского пирога. Как понимать такую нерасторопность Америки и Англии?
Сталин резко поднялся из-за стола, не дав говорить Молотову добавил:
— Они хотели руками фашистской Германии раздавить нас. Не вышло! Они наши союзники потому, что им это выгодно! В этом суть империализма.
— П-победа над фашизмом будет об-бщей победой, Иосиф Виссарионович, — более взволновано чем прежде вставил Молотов. — М-мое мнение, надо начать наступление.
— Хорошо, товарищ Молотов, садитесь. Мне понятно ваше мнение. Товарищ Буденный, что вы скажете?
Семен Михайлович Буденный неторопливо поднялся, расправил плечи, привычным жестом, крутанув правый ус, спокойно произнес:
— Пусть, товарищ Сталин, генерал армии Антонов доложит нам о подготовке войск к наступлению. Давайте послушаем его и примем решение. Немцы бросили все свои резервы на Западный фронт, вот тут нам и пойти в атаку.
— И порубить фашистов, как капусту, — съязвил Берия с улыбкой и оглянулся на Сталина.
Маршалы засмеялись. Улыбнулся и Сталин, проронил:
— Так и будет, Лаврентий. Бронированной лавиной погоним фрицев до самого Берлина. Я согласен с товарищем Буденным, послушаем, что скажет нам «шапошниковская» школа.
Сталин окинул потеплевшим взглядом генерала Антонова, с кем порой сутками засиживался за оперативными картами, доброжелательно произнес: — Доложите, товарищ генерал, кратко Членам Ставки о готовности войск к наступлению.
Начальник оперативного управления Генерального штаба молодцевато поднялся, вытянулся. Быстро достал из папки оперативную записку и, не заглядывая в текст, твердым голосом стал докладывать.
— Товарищи! Оперативным управлением Генерального штаба разработаны две наступательные операции: Висло-Одерская и Восточно-Прусская. Для их проведения задействованы войска 1-го Украинского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов.
Согласно плана сосредоточения войска 1 Белорусского фронта начали выдвижение на вислинские плацдармы, с которых нанесут удары тремя общевойсковыми и двумя танковыми армиями, находящимися в 30–70 км восточнее Вислы. Стрелковые дивизии первого эшелона должны выйти к реке и переправиться на плацдармы к утру 8 января. Выдвижение должно закончиться к 9 января. Георгий Константинович может подробнее остановиться на этом вопросе.
— Не надо, — глухо выдавил Сталин, недовольно зыркнув на генерала Антонова. — Если понадобится, товарищ Жуков, нам доложит. — Продолжайте доклад.
— Войска 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского, — вновь заговорил генерал Антонов, — к утру 7-го января заканчивают сосредотачиваться на наревских плацдармах и будут готовы к боевым действиям.
Войска 3-го Белорусского фронта генерала Черняховского, согласно директивы, будут готовы к наступлению 8 января.
Войска 1-го Украинского фронта маршала Конева готовы перейти к наступлению 9 января. В настоящее время на сандомирский плацдарм выводится группировка в составе пяти общевойсковых армий, 3-ей гвардейской и 4-ой танковых армий, трех танковых корпусов.
Таким образом, Висло-Одерская и Восточно-Прусская операции могут начаться не позднее 10 января при сложившихся благоприятных погодных условиях. Если есть необходимость, товарищ Сталин, можно подойти к карте, где я наглядно покажу выдвижение войск на подготовленные плацдармы.
— Достаточно, товарищ Антонов. Мы с вами по-пластунски исползали всю карту. Я думаю, Члены Ставки, нам доверяют. — Краешки густых, с проседью усов Сталина чуть приподнялись. Взгляд мягкий.
— Не только доверяем, Коба, но и полностью согласны с датой наступления.
— Ты, Клим, забегаешь наперед, — одернул Сталин беззлобно боевого соратника. — Ми поможем нашим союзникам. Но спешить нельзя, товарищи.
Иосиф Виссарионович вышел из-за стола и стал прохаживаться по мягкому иранскому ковру, рассуждая вслух.
— Маршал авиации Теддер — посланец генерала Эйзенхауэра, еще не прибыл. С какими известиями он едет к нам и с какими предложениями — нам неизвестно. Торопиться не будем, подождем приезда, послушаем, что он нам скажет, но и медлить нельзя. Немцы рвутся к Брюсселю и Антверпену. Нельзя допустить полного расчленения союзнических войск. Это будет катастрофой для них… Товарищ Антонов! — Сталин остановился, взглянул строго на начальника оперативного управления. — Еще раз уточните подготовку фронтов к наступлению. Учтите погодные условия. Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Доведите до фронтов требования Ставки Верховного командования. Думаю, ориентировочной датой готовности войск к наступлению надо считать 15–20 января…
* * *
Поздно ночью, уже находясь на ближней даче в Кунцево, после совещания и после продолжительного застолья с членами Ставки, Иосиф Виссарионович Сталин присел за рабочий стол. Хотелось спать. Но он решил закончить начатый в Кремле разговор — дать ответ Черчиллю. Прокрутив в голове послание английского премьера, он взял перьевую ручку, обмакнул в чернило. Резкие, угловатые буквы, с сильным постоянным нажимом, ложатся на лист.
ЛИЧНО И СТРОГО СЕКРЕТНО
ОТ ПРЕМЬЕРА И.В. СТАЛИНА
ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ
г-ну У. ЧЕРЧИЛЛЮ
Получил вечером 4 января Ваше послание от 3 января 1945 года. К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву.
На несколько секунд Сталин задумался над продолжением текста, затем вновь стал писать. Тот же тяжеловесный нажим на перо. Буквы-зазубрины, непостоянные по размеру, ширине и высоте, пляшут по бумаге, образуя слова и целые предложения.
Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже…
Сталин оторвался от письма, всматривается усталыми, темно серыми глазами в календарный листок с цифрой 5, дописывает:
второй половины января.
Последнюю строчку письма пишет медленнее обычного, произнося вслух:
Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать, для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам.И. Сталин.
Иосиф Виссарионович перечитал написанный текст, остался доволен. Подумал:
— Наступление — наша козырная карта на Ялтинской конференции. Можно диктовать американцам и англичанам условия…
Губы разошлись в усмешке: — Наверное, Уинстон, забыл о своей задумке «Немыслимое», пыхтит, спит плохо. Вторым Дюнкерком попахивает. Вояки…
Глаза вождя чернеют, взгляд ожесточился. Рука потянулась к трубке, но застыв, сжатым кулаком ложится тяжело на стол.
— Все выйдет по-нашему! Дьявол! С мечом придёшь, от меча и погибнешь!… Однако пора спать. День был трудный…
Иосиф Виссарионович отпил немного остывшего, холодного чая и, не раздеваясь, только расстегнул крючок френча и сняв сапоги, улегся на дежурный диван, укрылся пледом.
Щелкнул выключатель торшера…
Веки вождя тяжелеют. Тело расслабляется, он погружается в сон. На лице, изрытым старыми оспинами, застывает легкая ухмылка, губы подрагивают: — Кто к нам с мечом придет, от меча и погиб...нет…. От меча и по-гиб-нет…