Утро. Комната Саши: диван, письменный стол и два стула. В комнате накурено. Саша задумчиво стоит возле мольберта. В дверь входит дед.

ДЕД. Здравствуй, Саш.

САША. Здравствуй.

ДЕД. Рисуешь?

САША. Угу.

Дед подходит к окну и раздвигает занавески, открывает форточку и садится за стол.

ДЕД. Получается?

САША. Да так…

ДЕД. Поди, опять всю ночь не спал?

САША. Да вот чего-то увлекся.

ДЕД. А работай, коль вдохновенье есть… Я вот тоже как в мастерской ковыряться начну, так про все забываю… Даже про обед.

САША. Бывает.

ДЕД. А мне кушать надо вовремя, желудок-то того…

САША. Ясно.

ДЕД. Забудешь, а потом как резанет, ажно в глазах темнеет. Сергеич, доктор правильно говорит – вам говорит надо вовремя кушать.

САША. Правильно говорит.

ДЕД. И это… слюна как бешеная прет. Сергеич говорит, что она скапливается и начинает больные места разъедать, поэтому и болит. А если покушал, то она на пищу набрасывается и ее разъедать начинает. Вот так и в организме все и происходит…

САША. Ну да.

ДЕД. Главное жирное не кушать, потому что жир для слюны материал непростой, его трудно разжижить… Саш, я вот чего спросить хотел…

САША (отрываясь от холста). Ну?

ДЕД. Я тебе не мешаю?

САША. Нет, дед, не мешаешь.

ДЕД. Тогда скажи, вот правда или брешут, танец такой есть – на голове пляшут?

САША. Есть, брейк называется.

ДЕД. Прям, на голове?

САША. Да.

ДЕД. Это американцы придумали, чтобы над нашими дурачками посмеяться, а они и рады.

САША. Да нет дед, это культура такая.

ДЕД. Да что же это за культура такая, что теперь ноги не нужны?

САША. Дед, ну долго объяснять, бог с ним… (Берет кисть, что-то подрисовывает на холсте)

Некоторое время молчат.

ДЕД. Саш…

САША. Чего?

ДЕД. А ты чего не женишься?

САША (поворачивается, смотрит на деда). А не хочу.

ДЕД. И почему?

САША. Свободным хочу быть.

ДЕД. Ну-ну, я тоже хотел, до тридцати дожил и язву заработал. Оно ведь как холостой питается? Купит колбасы и съест без хлеба, я уже про суп не говорю или там второе горячее… Я только и спасся, когда бабушку встретил, а так бы давно уж помер. Вон в газете статья была, сколько процентов холостых от желудка умирают…

САША. Ах, вот зачем женятся-то.

ДЕД. А ты думал. Вот схватит тебя, вспомнишь мои слова.

САША. Хорошо.

Дед достает из кармана рубашки очки одевает их и подходит к мольберту, рассматривает.

ДЕД. Что-то я ничего здесь не понимаю.

САША. Картина еще не закончена.

ДЕД. Ну, все равно, скажи вот здесь, что будет?(Указывает пальцем)

САША (вздыхая). Еще не знаю.

ДЕД. Ну, как это, рисуешь и не знаешь?

САША. Дед, ну, правда, не знаю…

ДЕД (опять тычет пальцем). А вот здесь, что это?

САША (с трудом сохраняя терпение). А здесь ничего не будет.

ДЕД. Как это ничего?

САША. А вот так.

Дед. А…

САША. Ни-и-и-чего. Вообще ничего.

Дед потерянно отходит и садится на стул.

ДЕД. Саш…

САША. Слушаю.

ДЕД. Скажи честно, я тебе не мешаю? Вобше…

САША (поворачивается, внимательно смотрит на него). Нет, ты мне не мешаешь.

ДЕД (оживившись). Это хорошо.

САША. А почему ты спросил?

ДЕД. Да так, подумалось, что мешаю.

САША. Да ну не бери в голову.

ДЕД. А и, правда.

Саша кладет кисть, вытирает руки тряпкой и садится рядом с дедом, закуривает.

ДЕД. Я вот чего спросить хотел… Вот ты для души рисуешь или как?

САША. Или как.

ДЕД. Ну, в смысле, ты ведь картину продавать будешь?

САША. Найдутся покупатели – продам, а нет, так оставлю или подарю кому.

ДЕД. Вчера по телевизору показывали, как какую-то картину за миллион долларов продали, жалко я очки поздно одел, не рассмотрел ее толком. Может тебе каким-то специальным людям картины свои показать, вдруг, кто заинтересуется?

САША. Показывал уже.

ДЕД. Что сказали?

САША. Молодец, сказали, продолжай дальше.

ДЕД. И не купили ничего?

САША. Нет.

ДЕД. Да то может, не специалисты были?

САША. Самые, что ни на есть.

ДЕД (вздыхая). Ну тогда не знаю…

САША. Да не переживай, мало ли что говорят. Для меня ведь это не главное, главное, что мне рисовать нравится.

ДЕД. Значит для души.

САША. Выходит так.

Некоторое время сидят молча. Саша гасит окурок, встает, с хрустом потягивается. Подходит к мольберту, берет кисть, продолжает рисовать.

ДЕД. Саш, знаешь, что? Давай на рыбалку сходим, я один секрет знаю – мешок рыбы притащим.

САША (рассеянно улыбаясь). Какой секрет?

ДЕД. Старинный. Берешь хлеба белого, грамм триста, в молоке его мочишь и колобка лепишь. Ночью на кладбище относишь и оставляешь, а сам спиной вперед домой идешь. Утром с кладбища колобка забираешь и в темном углу даешь ему имя…

САША. Имя?

ДЕД. Имя. Первое слово, которое под утро приснится.

САША. Это редко бывает.

ДЕД. Постараться надо, с вечера только об этом и думать.

САША. А какие имена ты им давал?

ДЕД. Да разные. Ну, например… (Внезапно дед валится на пол и, поджав ноги, застывает )

САША (бросается к нему). Что с тобой?

ДЕД. Желудок бляха схватило… Принеси отвар, там стакан на подоконнике…

Саша стремительно выбегает из комнаты. Дед быстро поднимается, хватает кисть, и что-то быстро подрисовывает на картине. Заслышав Сашины шаги, падает на пол и принимает прежнюю позу. Саша приносит стакан отвара и присев рядом с дедом на корточки, поит его. Дед громко глотает.

САША. Ну, чего, полегче?

ДЕД. Кажись, отпускает.

САША. Может, пойдешь, ляжешь?

ДЕД. Не, я с тобой посижу, можно?

САША. Сиди.

ДЕД (садится на пол). Ух и прижало, будто клещами.

САША. Тебе надо в больницу ложиться. Ты когда у врача последний раз был?

ДЕД. Был… Да что толку? Все говорит, сливай воду Николай Андреич – откушал ты свое, постись теперь. А что за жизнь без жирного? Я ведь как любил? Борща такого, чтобы сверху сало плавало – копченое и обычное, копченое для запаха конечно. Потом студня, его как торт режешь и в рот… Пять лет такое не кушаю, а хочется, аж каждую ночь снится. Вот думаю на майские рискну…

САША. Наверное, не стоит.

ДЕД. Саш…

САША. Чего?

ДЕД. Саш, ты это… нарисуй мой желудок, а?

САША. Не понял.

ДЕД. Мой желудок нарисуй…

САША. Зачем?

ДЕД. Я у себя повешу.

САША (заинтересовано). И как мне его рисовать?

ДЕД. Пещера. Темно. Костер посредине, вокруг люди сидят. Все.

САША. Хм…

ДЕД. Я понимаю это непросто.

САША. Что здесь непростого?

ДЕД. Ты это… проникнуться должен.

САША (скрывая улыбку). Чем?

ДЕД. Не чем, а куда. В мой желудок проникнуть надо.

Саша начинает смеяться, дед обиженно отворачивается.

ДЕД. Я тебя часто о чем-нибудь прошу?

САША. Дед, нормально все, нарисую твой желудок. Я прямо картину уже вижу – «Желудок моего деда». А что? Неплохо может получиться, все на жопу сядут.

ДЕД. Ее никому показывать нельзя.

САША. Почему?

ДЕД. Это мой внутренний мир.

САША (смеется). Хорошо. Прямо сегодня рисовать начну. Размер, какой?

ДЕД. Два на два. Квадратная вобщем.

САША. Хорошо.

ДЕД. И рамку светлую, дубовую.

САША. Сделаем.

Дед встает, взволнованно ходит по комнате.

ДЕД. За сколько сделаешь?

САША. Завтра вечером будет готово.

ДЕД. А может сегодня?

САША. К чему такая спешка?

ДЕД (пристально смотрит на него). Недолго мне осталось… Еще год, полтора и все. Вот и хочу, что бы картина у меня повисела.

САША. Дед, ты еще меня переживешь.

ДЕД. Не говори глупости. Я лучше знаю… И все время чувствую.

САША. Что чувствуешь?

ДЕД. Смерть свою. Вот осторожно посмотри на мою тень.

САША (смотрит на тень деда). Ну…

ДЕД. Хуи гну. Видишь, она дрожит?

САША. Не вижу.

ДЕД. Смотри внимательно, вот я сейчас подыму ногу. (Медленно поднимает правую ногу) Видишь, тень опаздывает? Видишь?

САША. Нет. Ты поднял, и тень подняла.

ДЕД (досадливо). А… Сейчас я опущу ногу и подыму другую. (Опускает ногу и поднимает другую) Теперь замечаешь?

САША (примирительно). Ну есть что-то…

ДЕД (довольно). Вот то-то что и есть. Всегда, когда человеку мало жить остается, тень его дрожит и от хозяина отстает. Это смерть на человеке курсор ставит, перед тем как стереть его.

САША. Откуда ты про это знаешь?

ДЕД. Я много чего такого знаю. Чай не просто жизнь прожил. Простой человек от стола к унитазу дорожку протаптывает, а знающий по пути зарубки делает да знаки оставляет.

САША. Выходит ты человек знающий?

ДЕД. Ну, ебтыть.

САША. Хорошо, скажи тогда, почему себя вылечить не можешь?

ДЕД. Это не главное.

САША. А что главное?

ДЕД. Главное, это темную энергию от себя гнать, а светлую притягивать. И два раза в неделю клизму горячую – это обязательно, иначе сила к другому уйдет…

САША. Другие это кто? Тоже знающие?

ДЕД. Ну да…

САША. Дед, а как ты знающим то стал?

ДЕД. Аккурат во время войны. Под Смоленском из окружения выходили, друг у меня был – Петя Зимин, он из Еревана родом, а сам русский. Весь день по лесу мотались, ночью веток еловых нарубили, попадали на них. Лежу, смотрю на звезды и думаю: «Останусь живой или нет?» А звезд много, словно гниды по бушлату ползают. И особенно мне одна звездочка запала, сама желтенькая такая и подмигивает мне, словно девчоночка и будто утешает: «Ничего, Коля, все хорошо будет, живой останешься и фашиста раком поставишь». Я чего-то разулыбался, духом воспрял и мысленно так говорю: «Спасибо тебе звездочка!» А Петя он рядом лежал и вслух говорит: «Пожалуйста»…

САША. Этот Петя тоже знающий был?

ДЕД. Нет, просто хороший телепат. За неделю научил меня мысли читать. Потом другие учителя были…

САША. Погоди-погоди, ты умеешь читать мысли?

ДЕД. Умею. Ну не быстро, а так по слогам.

САША. Ну, скажи, о чем я думаю?

Дед скептически смотрит на Сашу.

ДЕД. Сейчас не получится.

САША. Почему?

ДЕД. У меня фаза слабая. До завтрака.

САША. Ну ладно, потом покажешь. У кого ты еще учился?

ДЕД. Потом Федор Иванович Крюковцов был. Мы вместе на заводе работали, он бухгалтером был, сквозь стены видел. У него за стенкой молодожены жили, так он все время яростный ходил. Дальше меня дядя Витя учил, у него способность была во сне путешествовать,… Но он необразованный был, поэтому кроме Витебска нигде и не был. А так все знал, какие там цены на рынке, что в кино идет…

САША. Может, меня научишь?

ДЕД. Да пришло уже время ученика искать.

САША. Меня возьми – я страсть, какой бедовый.

ДЕД. У тебя одна особенность должна быть. Ты себя любить не должен.

САША. Самолюбием не страдаю.

ДЕД. А это мы сейчас проверим. Ну-ка встань передо мной.

Саша выходит из-за мольберта и встает перед дедом.

ДЕД. Повторяй за мной. Я никчемный человечишко.

САША. Я никчемный человечишко.

ДЕД. Мне тридцать лет, а все бестолочь.

САША. Мне тридцать лет, а все бестолочь.

ДЕД. Ни семьи, ни работы нормальной.

САША. Ни семьи, ни работы нормальной

ДЕД. И только свет в окошке – дедушка Николай Андреич

САША. И только свет в окошке – дедушка Николай Андреич

ДЕД. А пенсия у него, блядь не резиновая…

Саша подходит к мольберту и начинает собирать тюбики с краской.

ДЕД. Что Саш?

САША. Ты прав дед. Рано мне еще в ученики…

ДЕД. Эх, Саша, Саша… Вот так и все люди, гордость разуму глаза закрывает. Вот дядя Витя он как говорил – «ласковый теленок двух мамок сосет, а гордый ни одной»…

САША. Вот пусть твой дядя Витя и сосет…

ДЕД. Да нет его уже давно, с другими мудрецами на излете вечности беседы ведет. Куда и я скоро попаду, как равный… А вы оставайтесь. Я Саш, вчера ехал в автобусе, смотрю из окна, как люди на остановках стоят, слякоть кругом, грязь. Потом расползутся по домам, в ящик пялится… А ведь если вспомнить, кем раньше люди были…

САША. А кем раньше люди были?

ДЕД. А кем только не были! Каждый мужик в деревне пахал, сеял, на медведя без друзей ходил! А пили сколько? Э… куда вам! Прадед твой Семен Егорович за два дня корову пропил в одиночку, а это знаешь, тогда какие деньги были? А чего с топором люди вытворяли, а вы своими компьютерами ни хрена не можете! Секс у них понимаешь, картиночки – резиночки! Раньше секс был, стенка на стенку, уезд на волость! И эта … духовность? Конечно библиотек, как щас не было, но народ тянулся к книгам. Прадед твой Семен Егорович, сядет утра на крылечке, откроет книжку немецкую…

САША. Немецкую?

ДЕД. Ну да, когда. Первая Мировая война с немцами была, он одного в лесу придушил, а поживиться кроме книжки нечем было… А там по-немецки все, но все равно сидит и смотрит на книжку, пока не стемнеет. Вот тебе государство все дало, образованье, учебники и что? Сергеич доктор тож такой, развалится в кабинете, барин – хрен обварен и все шуточки… «Откушал ты свое, Андреич, постись»… И эта гадина, Рая, которая по моче главная, нет, чтоб утешить, так туда же – «капитошкой» зовет. А ты постой в регистратуре этой, они же всех на один день записывают! Дорогу нормальную к поликлинике не подведут! Ну, правильно – деньги просрали: кто шубу себе, кто машину, а ты прыгай себе Николай Андреич с баночкой через ямы!

САША. Дед не ори, я и так все слышу.

ДЕД (успокаиваясь). А знаешь кому это все выгодно?

САША. Евреям?

ДЕД. Ну, это для дураков. На самом деле это инопланетный заговор.

САША. Ну да, сам бы мог догадаться.

ДЕД. А ты думаешь, почему у Горбачева на голове карта Галактики нарисована?

САША. А и вправда почему?

ДЕД. А никто не знает.

САША. А Горбачев?

ДЕД. И Горбачев не знает.

САША. Непонятно.

ДЕД. Объясняю… Наша Галактика, это как бы полянка.

ДЕД. Так вот в космосе как в лесу – каждая поляна свой характер имеет. Наша поляна, Галактика наша, больная и насекомые, мы то есть, тоже болеем. В лесу закон – слабого уничтожить надо. Вот с других полянок сволота к нам и подтягивается… Близок час нашего поражения.

САША. Да ну и фиг с ним.

ДЕД. Вот так и все, а потом когда будешь за марсианами подметать, вспомнишь мои слова. Ну, это твой выбор, а я все равно бороться буду

САША. Каким образом?

ДЕД. Первое – обязательно теплое белье, кальсоны наизнанку выворачивать и так носить, второе – сухофрукты и ….

САША (машет рукой). Ясно. Можешь не продолжать.

ДЕД. Ты чего?

САША. А чего-то скучно стало.

ДЕД. А это главная проблема твоего поколения.

САША. Отстань.

ДЕД. Вот к тебе ребята приходят, друзья твои. Я иной раз стану возле двери и слушаю тихонько, о чем вы разговариваете. И вот что тебе скажу – не было у нас такой скуки, тоски такой не знали. Куда ни придешь – везде гармошка, девчата визжат, бутылочки позвякивают. А эти сидят как, как в воду опущенные и музыку эту придурушную крутят. Самим себя деть некуда, шли бы на стройку…

САША. Дед, иди сам на стройку.

ДЕД. Ну, ты меня еще на хер пошли.

САША. Иди….

Дед встает, потрясенно смотрит на Сашу.

САША (виновато). Дед…

ДЕД (садится, не мигая, смотрит перед собой). Проси прощенья….

САША. Прости меня.

ДЕД. Так не просят…

САША (со вздохом встает, опускается на колени перед дедом). Милый дедушка Коля, прости меня, я больше так не буду…

ДЕД. Неужели я заслужил это? Я, который носил тебя на руках, на этих вот самых руках… (смотрит на свои руки) Лучше бы я задушил тебя маленьким. Да и тебе было легче…

САША (стоя на коленях). Да мне и так неплохо.

ДЕД. Расти-расти ребенка, а он тебе потом скажет… (Начинает раскачиваться на стуле, как бы впадая в транс) Да дожили, а я старый дурак на руках его носил, на вот этих самых руках, а ведь был момент, взял бы своей мозолистой рукой… Картиночки, красочки покупал, вот тебе деточка кисточка, вот тебе… Саш, как называется это, ну помнишь, пленки смотрели?

САША (зевает). Фильмоскоп.

ДЕД. Во-во, фильмоскоп. Сейчас, такие делают?

САША. Зачем. Сейчас видео везде.

ДЕД. Слушай, я вот что спросить хотел, на кассетах этих фильмы старые продают?

САША. Смотря какие, но в принципе все купить можно.

ДЕД. Погоди, сейчас в склерознике посмотрю (Достает из заднего кармана брюк записную книжку, листает) Вот… «Верные друзья», «Смелые люди», «Служили два товарища», «Русский ответ», ты «Русский ответ» знаешь?

САША. На еврейский вопрос.

ДЕД. Да нет фильм это с Федоровой и с этим… как его… он еще кочегара в «Новой заре» играл. Ну да ладно, вот это фильм скажу тебе Саш, я помню вышел с кинотеатра и курить бросил, так сильно подействовало… Восемь раз его смотрел, и каждый раз курить бросал. Вот так сила искусства на меня действует.

Саша поднимается с колен, подходит к мольберту, начинает протирать кисти тряпочкой.

ДЕД. Сейчас такое кино не снимают, а жаль…

САША. Сейчас время другое.

ДЕД. Время всегда одно и тоже, пора бы уже и знать – не маленький. Люди, те да, меняются, а время нет. Вот я когда старые фильмы смотрю, то кажется, что даже солнце по другому светило, краски ярче были… А это просто пленка старая.

САША. Да, наверное…

ДЕД. Вот ты из своего детства, что сильнее всего запомнил?

САША (задумчиво). Сильнее всего? Как в Москве в зоопарк ходили, демонстрацию помню, когда кексом отравился.

ДЕД. А вот теперь вспомни, воздух другой был? Солнце по другому светило?

САША. Вот этого не помню, то есть что Солнце, было, помню, а вот какое… Зато помню, когда на старой квартире жили, в ванной стенка была вся в мелких трещинках, я когда купаться залезал, смотрел на нее и лица видел. Солдат там был в папахе, суровый такой и женское лицо такое грустное…

ДЕД. А я из своего детства случай один запомнил: мы на станции жили, родители работают, до нас дела нет, так мы гурьбой по станции и ходим. Ну, понятно все мальчишки – дураки. Подходит к нам какой-то мужик, я его раньше у нас не видел и говорит: «ребята, вы чего здесь околачиваетесь, на седьмом разъезде вагон с конфетами перевернулся». Мы туда бегом, а это почти до города, ну там, разумеется, ничего нет, мы назад, а на станции дым, огонь. В общем, пока нас не было, налет совершили, склад разграбили и начальника станции убили. Я с тех пор, когда конфеты ем, тревожно так на душе становится.

САША. А я когда первую сигарету утром курю, такое чувство вины… Легче бросить.

ДЕД. Ну, так брось.

САША. А как я думать буду? (достает из пачки сигарету, разминает ее) Да и потом как разрисуешься, вобще все время куришь, это уже как воздух становится.

ДЕД. Да как бы не здоровье, я бы тоже курил. Но ведь взял себя в руки, я даже стих такой помню, написал: «Эту гадость – никотин, курит пусть еврей, грузин».

САША (закуривает). Это точно.

ДЕД. Ой, довели страну оглоеды… Давеча смотрел по телевизору один моряк рассказывал, как на флоте жрать нечего, так они с товарищами собаку поймали и съели. Но, правда, он такой виноватый был. А с другой стороны, ну если дал промашку – молчи, ты же моряк. Все не то… Вот ты Саш, будешь смеяться, а я ведь помню, как при Хрущеве первые пакеты с молоком появились – народ брать боялся….

САША. И сейчас боится…

ДЕД. Ну да щас, всего бояться надо. Вот почему раньше СПИДА не было?

САША. Почему?

ДЕД. А не нужен был.

САША (иронично). Да, дед без него как-то сейчас не-то…

ДЕД. Все не то… Да мы то ладно пожили, а вот вы же ничего толком не видели, вот что обидно… А я вот Саш, выпить любил. Сядешь с друзьями где-нибудь в лесочке, газетку расстелишь, разложишь все так покрасивше…

САША. А я один люблю.

ДЕД. Вот это плохо.

САША. Да нет, хорошо. Сидишь в кресле со стаканом и на книжный шкаф смотришь, и каждая книга как собеседник тебе, а главное что никто к тебе не пристает, в душу не лезет.

ДЕД. Это книжки-то в душу не лезут? Это ты загнул, парень… Я, когда на заводе работал, в библиотеку записался, тогда с этим строго было. Так вот. А книг мало было, по списку давали, когда моя очередь подошла, выдали мне… дай, бог памяти, а… «Основы хирургии спинного мозга», третий том. Я отказаться хотел, а мне приказали прочитать и доклад сделать.

САША. Прочитал?

ДЕД. Прочитал. По ночам снилось, будто позвоночник над лесом летает и голосом Сталина прощения просит. Тогда как раз ХХ съезд проходил. Так вот потом какую путевую книгу ни открою, ну там Шолохова или Пушкина – вроде слова другие, а все равно про спинной мозг выходит.

САША. У тебя идиосинкразия.

ДЕД. С меня и энуреза хватает. Ты вот лучше скажи, вот эта философия, есть там правда или так, туману нагоняют?

САША. Смотря, кто.

ДЕД. Ну, вот Маркс? Ильич-то понятно мудозвон был.

САША. Да как-то не интересовался, наверное, есть что-то. В каждом системе что-то есть…

ДЕД. И в моей будет.

САША. Секту хочешь организовать?

ДЕД. Ну, секту, не секту, а духовный кружок. Ты Саш ведь знаешь, мне есть чему людей научить. Тем более сейчас, когда о душе люди думать перестали.

САША. Знаешь, сколько таких пытались?

ДЕД. Знаю. Я когда с завода на комбинат перешел, про Порфирия Корнеича Иванова узнал, загорелся его посмотреть, когда отпуск получил, поехал к нему. Так вот Саш, подхожу к селу, а навстречу по сугробам бежит мужик в одних трусах, а по лицу видно – запойный. Понял я всю его систему, повернулся, плюнул и уехал. Потом дурачок этот, который в милиции работал и в небе ножницы увидел, а…. да разве упомнишь всех! Наш человек доверчивый как собака, кто ему косточку пообещал, к тому и ластится.

САША. А то ты их будешь мясом кормить. Наберешь кружок, они на тебя квартиры перепишут и все, свалишь куда-нибудь на Кипр. (Хлопает в ладоши) Шутка, дед.

ДЕД. Глупый ты Саш, я людям перед смертью послужить хочу. Всю жизнь так жил и наставники мои, что по жизни встречались, все учили, что бы другим помогал.

САША. Прежде всего, нужно себе помочь.

ДЕД (иронично). Ну-ка, ну-ка просвети дедушку.

САША. Рентген просветит. В тебе дед нет духовной твердости. Отсюда и твоя растерянность перед фактами жизни.

ДЕД. В мене знаешь, какой стержень? Да я…

САША. А вот так можешь?

Саша отходит на центр комнаты, садится в позу лотоса начинает произносить мантру. Дед подходит к нему, прислушивается, садится на пол и пытается завести ногу за ногу.

ДЕД. Ой! (Заваливается на бок и трясет ногой) Ой! Больно, ой не могу!

САША (не открывая глаз). Учись преодолевать свою боль.

Дед, поджав ногу, встает и садится на табурет. Саша продолжает читать мантру.

ДЕД. Саш…

САША. Чего?

ДЕД. Ладно, не получится у меня. Я лучше по старинке.

САША (поднимается). Хозяин – барин.

ДЕД (гладит себя по пояснице). Господи как быстро состарилось мое тело… Моя ветхая тюрьма. Стены сгнили и скоро рухнут, зато я честно отсидел свой срок, все семьдесят лет. Скоро я получу амнистию. Тебе придется жить самостоятельно. Не боишься?

САША. Не боюсь.

ДЕД. Но ты мне должен пообещать одну вещь…

САША. Какую?

ДЕД. На моей могиле, то есть на моей плите будет рисунок – я стою на обрыве скалы… Вот так…

Дед встает на табурет и скрещивает на груди руки. Дверь открывается, и в комнату заходят два риэлтора – Константин и Юрик. Константин, постарше, в длинном кожаном плаще, в руках небольшой портфель. Юрик одет в теплую спортивную куртку, на голове черная бейсболка. Константин проходит сквозь Сашу и открывает форточку, от сквозняка фигуры Саши и деда теряют очертания, и превратившись в серый дым, улетают за дверь.

ЮРИК. Здесь тоже ремонт сделали…

КОНСТАНТИН. Вижу.

ЮРИК. По моему нормально.

Константин не отвечает, подходит, трогает рукой стены, осматривает потолок.

ЮРИК. Ну, че скажешь?

КОНСТАНТИН (зевает). Нормально.

ЮРИК (оживившись). Вот и я так говорю, а Толик уперся – типа дорого, я ему кричу: «Не хочешь, не надо – цену все равно сбивать не буду»…

КОНСТАНТИН. Мудак, твой Толик.

ЮРИК. А кто спорит? Квартира считай в центре, плюс «косметика», привык, понимаешь верхушки снимать!

КОНСТАНТИН. Ты ему за столько же толкал?

ЮРИК. Ну, ясен день, я что барыга, что ли?

КОНСТАНТИН. Конечно, барыга.

ЮРИК (вздыхая). Ну накинул немножко, так ведь центр почти…

КОНСТАНТИН. Щас на это не смотрят.

ЮРИК. Ну не скажи…

КОНСТАНТИН. Короче, беру, но двадцатку скинешь. А не хочешь, иди к Фариду, он тебе в лучшем случае за эту конуру сто пятдесять отвалит, и еще рад будешь.

ЮРИК. Войди в мое положение, у меня три таких на шее висит, завтра Костя за долей придет, что я ему скажу?

КОСТАНТИН. Не мои проблемы.

ЮРИК (вздыхая). Понятно. Сегодня оформим?

КОНСТАНТИН. Давай уже завтра… И эта… с соседями разговаривал?

ЮРИК. Разговаривал. По сотке кинул, чтоб сразу не проболтались.

КОНСТАНТИН. Ну да все равно всплывет… Они, что алкаши были?

ЮРИК. Да нет вроде… Дед пенсионер, внук художник.

КОНСТАНТИН. Художники, знаешь, как бухают?

ЮРИК. Соседи говорят – тихо жили, дед только странноватый был, наверное, он и забыл утюг вырубить.

КОНСТАНТИН. А какая щас разница, все там будем… Тараканы здесь есть?

ЮРИК. Есть. Когда пожар был, они к соседям ломанулись, пересидели и назад.

КОНСТАНТИН. Значит можно жить – первый признак.

ЮРИК. А еще признак, когда по весне хочется одеть ботиночки и пойти, куда глаза глядят.

КОНСТАНТИН. Весной, когда оттаивают помойки, в голове появляется слабость, и ты пьешь из литровой банки облепиху…

ЮРИК. А в почтовом ящике лежит приглашение…

КОНСТАНТИН. Куда?

ЮРИК. Туда…

КОНСТАНТИН. А…

ЮРИК. А ночью снятся такие сны, что лучше и не спать. Будто я птица, типа чайка… И планирую в потоках городского ночного воздуха… А внизу огоньки, проститутки, омоновцы… А ветер теплый и пахнет бородинским… И ты дышишь им… Вот так… (Выпучив глаза, вдыхает полной грудью, сузив глаза щелочками, выдыхает)

КОНСТАНТИН. А кто-то внутри тебя дышит параллельно тебе…

ЮРИК. И ждет, ждет, когда кончится срок…

КОНСТАНТИН. И от этого дышит быстрей, чем ты…

ЮРИК. Здесь хорошая акустика, давай послушаем…

В наступившей тишине, слышно учащенное дыхание. Константин делает Юрику знак, и они уходят.

ЗАНАВЕС