Глава 1

Мир Ду встретил жарой, как в сауне. Первое, что заметил Михаил, пройдя мглу: ослепляющее солнце, методично и азартно прорабатывающее открытые поверхности потоками лучистой энергии. Светило было, как и положено, желтоватым, можно понадеяться, что этот мир аналогичен Земле. Впрочем, неважно, и под зеленым солнцем можно жить. Можно вообще без светил на небе, как в Обитаемом Пространстве.

Глаза не сразу привыкли к яркому свету, но куда вывел лаз — видно: на пляж. Полоска песка, с одной стороны — бескрайнее море, с другой — зеленые заросли. Растительность, похоже, тропическая — видны явные фикусы. Наличие растительности подтверждает, что выпустило Михаила не на том каменном островке, где находится лаз в Обитаемое Пространство. Сильно в стороне, скорее всего — на континент. Может быть — на другой остров, но в мире Ду, если на острове есть густая растительность, то есть и люди, причем — много. Перенаселены острова.

То, что вывело вдалеке от острова, — неудивительно, островок-то для жизни не приспособлен, там даже источников пресной воды нет, а лазы в опасные места не открываются. Вот если бы у Михаила имелось с собой плавсредство, на котором можно с того острова уплыть, тогда не было смысла лазу на континент пролазника доставлять.

Такая вот ситуация: в мире Ду два крупных континента, и оба принадлежат народу телре. Все остальные народы давно уже обращены телре в рабство, только океанские острова не подчиняются. И только потому, что защищены морем.

Телре — народ суровый, жестокий, поклоняются силе. Сила у них — ради силы, любимое занятие — воевать. Выходцы из пустынь, больше всего на свете они ценят воду. Но только пресную, питьевую, само наличие непригодной для питья воды воспринимают как оскорбление, а море в мире Ду — соленое, как почти везде. Трудно себе представить, что подумали телре, когда обнаружили море, выйдя из своих пустынь. Рянц утверждала — решили, что над ними кто-то издевается, обиделись. Все, что связано с морем, для них — мерзость, а особенно те люди, которые морем живут. Но населяющие побережья и острова рыбаки об этом не знали, да и представить себе не могли, что кто-то может не любить море. Телре не могли уничтожить или опреснить океан, однако прощать обиды не умели, вот и обрушили свой гнев на тех, кто до такой степени не ценит пресную воду, что даже не воспринимает как оскорбление соленую.

Началась война, телре победили и уничтожили один прибережный народ. Потом обрушились на тех, кто принимал беженцев. Потом — на тех, кто соблюдал нейтралитет. А потом уже не могли остановиться, воевали по той же причине, из-за которой вертятся планеты и летают пули — по инерции.

Народы мира Ду сопротивлялись: объединялись в союзы, вооружались, строили многочисленные укрепления. Но все оказывалось бесполезно, телре слишком сильны, потому что их мужчины с раннего детства готовятся к войне и только к войне. В тринадцать лет мальчики устраивают между собой смертельные поединки, один гибнет, второй — получает право на все наследство убитого и, что важнее, право называть себя воином. Кроме того, телре проводят многочисленные учебные бои: и поединки, и стенка на стенку. Разные кланы устраивают между собой всенародные боевые игрища, вроде олимпиад, только призом является не серебро, золото и бронза, а власть, право решать за другие кланы. Естественно, мужчинам некогда заниматься хозяйством, для этого у них есть женщины и рабы.

Вот и покорили телре оба континента мира Ду в течение двух десятилетий. Народы континентов могли продержаться дольше, может, даже удалось бы остановить нашествие, но некоторые предпочли заключить с телре союз. Надеялись таким образом спастись, да и на часть добычи рассчитывали. Но, после подавления последнего очага сопротивления, телре, выждав пару месяцев, обрушились на союзников и обратили их в рабство. Не пожелали они делиться добычей.

Спаслись от телре только те жители континентов, кто успел эвакуироваться на острова. Телре испытывают слишком сильное отвращение к морю, чтобы всерьез заниматься мореплаванием, потому все откладывают войну против островитян. Тем не менее, хотят этой войны, готовятся потихоньку. Вот и жители островов готовятся: вооружаются, учатся сражаться, учатся быть жестокими. Они напуганы, насторожены, потому на островах пролазник, который для островитян является несомненным чужаком, окажется даже в большей опасности, чем на континенте.

В сущности, побережье, куда лаз вывел Михаила, — самое безопасное для пролазника место. На плодородных землях вдоль морского берега есть несколько селений телре, но — подальше от пляжа, чтобы моря не видеть. В глубине суши места населены гуще, там чужака либо убьют, либо обратят в рабство, в пустынях и болотах тоже долго не протянешь. На островах — просто убьют в спину, потому что любой чужак может оказаться агентом телре. Могут схватить и пытать, пока приблудный сам не поверит, что работает на телре, после чего его можно с чистой совестью казнить.

Отвращение к морю не значит, что телре вообще не появляются на берегу. Ходят иногда по пляжу, демонстрируют, что не боятся моря, а презирают его. Заодно вылавливают беглых рабов, для которых побережье — самое подходящее место, чтобы спрятаться. А еще беглые могут попробовать добраться до островов, для них это единственная надежда хоть как-то устроиться.

Стало быть — нечего маячить на солнцепеке. Михаил ушел с пляжа в заросли, чтобы скрыться от возможных враждебных глаз, и заодно — от солнца. Пока шел, заметил, что на шее что-то висит, вроде украшения. В Обитаемом Пространстве ничего на шею не вешал, значит — яасен трансформировался, тем более, что нож, которым яасен был только что, в кармане отсутствовал. Цвет «украшения» соответственный — глянцево-черный.

Зайдя в кусты, осмотрел свой яасен подробно: вокруг шеи — вроде как гибкое кольца из шнурка, достаточно узкое, и застежки нет. Не снимешь. И с кольца свешивается на грудь еще отрезок такого же шнурка, на котором висит сложно-симметричной формы штуковина. Не то мундштук, не то свисток, не то загубник. Во всяком случае — кажется, что надо держать это в зубах. Сжал зубами, попробовал дуть — не свистит. Хотя дышать ртом можно. А шнурок — на самом деле цепочка из множества мелких, чуть ли не микроскопических колечек. Как будто несколько тонких цепочек между собой переплелись так, что даже звенья посцеплялись. Что же это за украшение такое? Может, ультразвуковой свисток для подманивания собак? Или для отпугивания акул? Можно попробовать разгадать его назначение с помощью чутья, представляя разные ситуации, но лучше не перенапрягаться. Уже есть отрицательный опыт в этом плане.

На сайте пролазников были описаны случаи, когда назначение новой формы яасена не удавалось понять сразу. К примеру, один пролазник с ником vamin прошел на Планету Земля, и его яасен превратился в нечто невразумительное. Прибор с кнопками и экраном, но что он мог делать — совершенно непонятно. Пролазники обсуждали загадку долго, надавали советов, как предназначение прибора выяснить. Vamin сначала испытывал так и эдак прибор, потом пытал самого себя, точнее — свое чутье. Тоже представлял разные ситуации, пытался прочувствовать, не пригодится ли ему прибор. Много всего перепробовал, пролазники неплохо развлеклись, изобретая все эти ситуации, но ничего не подошло. Выяснилось само собой, когда vamin потребовалось открыть закрытую дверь: прибор представлял из себя беспроводную отмычку для электронных замков. Как прибором пользоваться, подсказало чутье, причем в тот самый момент, когда надо.

А еще в мире под названием Касан лаз выводил пролазников посреди джунглей, и яасены превращались в непонятные пористые комки. Долго гадали, что это, пока не прошел этим лазом пролазник без яасена, и его здорово покусали комары. Тех, у кого яасен был, — не кусали, это пористый комок отпугивал насекомых.

Потому Михаил решил не перетруждать чутье, выясняя, зачем нужна висюлька на шее, в свое время само все выяснится, а чутье пригодится для других целей.

Подняв глаза от яасена, понял, насколько ему приятно оказаться в «настоящем» мире. Истосковался по солнцу на небе, по облакам, по теням на песке. И по птичьим голосам: слышались далекое уханье горлицы, крики чаек, какое-то незнакомое гуканье и даже пение соловья. И линия морского горизонта показалась едва ли не прекрасной, трудно было от нее взгляд оторвать, родной она выглядела. Явное свидетельство того, что расстояния здесь — сравнительно небольшие. Никак не бесконечные. А еще — опьяняюще пахло морем.

Конечно, жара, колючки на кустах, вязкий песок под ногами — все это не должно радовать. Но жару создает солнце, привычное с детства светило, колючки означают, что это нормальные дикие кусты, а не плодовые прутья, песок тоже нормальный, понятный, а не слишком похожая на линолеум «почва» Обитаемого Пространства. Этот мир — не для людей, сам по себе, это люди к миру приспособились, а не мир к людям. То есть, нет здесь явного присутствия высшей силы, которая следит за каждым шагом, вдохом и выдохом человека. Может и есть «что-то такое», но оно скрывает свое присутствие, чтобы не давить, чтобы была у человека свобода воли. Как высшим силам и положено. Не то, что в Обитаемом Пространстве.

Конечно, враждебность Михаила к Обитаемому Пространству объясняется отрицательным первым впечатлением. Провал в блуждающий лаз был далеко не самым приятным событием, вот и воспринимается в штыки все, что с этим связано. Но все-таки, неуютно осознавать, что тебя контролируют.

Вот только Михаил на песке следы оставил. Песок-то на пляже ровный, есть другие следы, но — птичьи, давненько здесь люди не ходили. Да еще и начинается цепочка следов посреди пляжа, как будто человек, который ее оставил, прилетел по воздуху. Или возник из ниоткуда, что, в общем-то, соответствует действительности. Очень странно такой след смотрится.

Михаил нарвал веток, собрал их в пучок, прошел по своим следам, стараясь ступать прямо в них, и заровнял песок, как мог. Следы заметания следов тоже остались, но не такие заметные, как следы ног. Во всяком случае — незаметные издалека, хотелось на это надеяться.

Нужно было составить план дальнейших действий. Михаил прислушался к чутью: опасность присутствовала со всех сторон. С моря — опасность утонуть, а может — еще и акулы, что-то мысли о морских хищниках пугают, вполне возможно, что это чутье. Хотя к морю почему-то тянет, в том смысле, что там будет безопаснее. Видимо — к лазу в Обитаемое Пространство притягивает, не к населенным же островам, и не в пучину морскую.

На берегу опасность непонятная, но присутствует. Куда ни пойдешь — везде опасно, также, как оставаться на месте. По всей вероятности, бояться нужно людей. Тех самых телре, замерзнуть им в пламени. Кроме того, есть в этом мире змеи, скорпионы, ядовитые пауки, какие-то хищные мухи. Можно от плохой воды умереть, или от теплового удара, можно воспаление легких заработать от ночной прохлады — это тебе не Обитаемое Пространство с регулируемой температурой и хирургической стерильностью. Можно от аппендицита загнуться. Крупных наземных хищников нет — и на том спасибо. Впрочем, есть хищники — телре.

Михаил ощущал присутствие нескольких лазов, ближайший — на востоке, за морским горизонтом, это тот, который ведет в Обитаемое Пространство. Еще один — на юго-западе, ведет в мир невидимой смерти, туда Михаилу и надо. Есть еще несколько лазов в разных направлениях, но на них лучше не отвлекаться.

Рянц говорила, что береговая линия довольно ровная, идет примерно с севера на юг. Самым логичным будет двигаться по берегу на юг, пока заросли не сойдут на нет, и вплотную к морю не подступит пустыня. А там лаз окажется почти «на траверзе», тогда уже пора решаться на переход через пустыню. Если повернуть к лазу сейчас, и двинуться напрямую, путь пройдет через места населенные, что крайне нежелательно. А потом все равно придется идти по пустыне, и немногим меньшее расстояние, чем если делать крюк по пляжу.

В зарослях есть источники воды, растут кое-какие плодовые деревья, да и в море можно моллюсков набрать, от жажды или с голоду на берегу не помрешь. В пустыне — сложнее, но Рянц рассказала, как находить волчьи «колодцы» по следам, у каких пустынных трав есть сочные клубни. Растут там и мясистые растения вроде кактусов, только сок у них ядовитый, пить его надо после пропускания через длинную трубку, наполненную песком. Трубку можно сделать из тростника, а если подобрать стебель потолще — можно соорудить переносной сосуд, чтобы нести с собой какой-никакой запас воды.

Авантюра конечно. Опыта нет, только теоретические сведенья, да и то Михаил не был до конца уверен, что все запомнил правильно. Разве что понадеяться на чутье. А когда (и если) Михаил доберется до лаза и пройдет через него — окажется в мире невидимой смерти, где даже дышать опасно.

Первым делом надо привыкнуть к жаре. Михаил лег на спину, расслабился и стал делать дыхательные упражнения — этому способу его научила Гри. И через несколько минут жара уже не чувствовалась. Жаль, что здесь жарко, а не холодно. С холодом бороться гораздо сложнее, но каменнодеревская «пижама» обладает очень полезным свойством: чем снаружи холоднее, тем ниже ее теплопроводность. В мороз греет не хуже шубы.

Теперь вопрос — как идти? По песку — остаются следы. Заросли здесь густые, местами — непролазные, да и след все-таки останется, в виде поломанных веток. Следов не останется, если идти по полосе прибоя, вода все смоет. Но тогда окажешься далековато от зарослей, не успеешь спрятаться, если появятся телре. Рянц ничего по этому поводу не советовала.

Решил попробовать идти лесом. Оказалось не так уж сложно, хоть заросли и густые, всегда удавалось найти проход. А вскоре обнаружил дерево с розовыми плодами, очень похожими на инжир. Есть немытые плоды не хотелось, но уже хотелось просто есть. И пить. Решил не рисковать, вдруг это чутье предупреждает насчет связанных с немытым инжиром желудочных болезней. Просто набрал плодов в карманы, надеясь, что обнаружит воду и сможет их помыть. Можно помыть и морской водой, но тогда останутся на песке следы. Надо будет побольше инжира насушить, чтобы хватило не только на переход по пустыне, но и на мир невидимой смерти.

Потом попались другие плоды, цитрусы. Трудно сказать, апельсины или мандарины. Михаил решил, что опасные микробы не могут прятаться под кожурой, очистил пару штук, съел. Сладкие, по вкусу больше похож на лимон, чем на апельсин. И очень сочные, это хорошо.

Песчаный пляж сменился глинистым, глинистый — каменистым, на котором заметных следов не остается, и Михаил наконец-то рискнул помыть в море инжир. Вода — очень теплая, хотелось искупаться, освежиться. Очень хотелось. А может — поплыть вдоль берега? А если появятся телре что делать, нырять? К тому же — акулы… Отогнал бредовые мысли, вернулся в тень зарослей.

Очень беспокоило, что не слышно Нику. В Обитаемом Пространстве тоже не сразу ее почувствовал, тем не менее — страшновато, именно «голос» Ники позволяет понять, к какому лазу стремиться. Может Михаил вообще неправильное направление выбрал. Наконец, когда солнце было почти в зените, связь с Никой удалось нащупать. Слабенькая была связь, даже в сравнении с Обитаемым Пространством, но разница в течении времени значительно меньше: если в Обитаемом Пространстве Никиным секундам соответствовали примерно годы Михаила, то здесь — где-то так часы.

От восстановления связи стало не лучше, а хуже. Потому что Ника была в панике и отчаянии, потому что окончательно поняла: Михаил исчез. Вероятно, она не осознает, что связь не оборвалась, а ослабела. Еще не осознает, чтобы обнаружить эту слабую связь, Нике нужно успокоиться. Рано или поздно она это сделает, насколько Михаил знал свою подружку, но воспринимать отчаяние Ники было мучительно.

Михаил поначалу растерялся. Потом попробовал до Ники «докричаться», при этом изо всех сил старался внушить ей жизнерадостность или, хотя бы, оптимизм. Но для этого нужно было поднять настроение себе самому, а как? Все, что смог Михаил — успокоиться с помощью дыхательных упражнений. А попытки как-то себя развеселить только все испортили, потому что в его теперешнем положении веселого мало. Нечем себя порадовать, кроме факта, что все еще жив. Да и то — змеи, акулы, телре… Попытался вспомнить что-нибудь хорошее и положительное — только все испортил. Самым лучшим в его жизни была Ника, а она прямо сейчас страдает. Из-за него. Попробовал переключиться на другие воспоминания, о пельменях, например. И обнаружил, что не в состоянии вспомнить вкус пельменей, это в такую тоску вогнало, что пришлось снова делать дыхательные упражнения.

Все эти самоистязания ничего не давали, Ника по-прежнему не улавливала присутствия Михаила, и стало совсем хреново. Даже дыхательные упражнения почему-то перестали помогать. Вдыхал, выдыхал — тягостное ощущение оставалось. Аж злость брала.

А на самом деле это не тоска по вкусу пельменей была. Это чутье об опасности предупреждало. Проворонил за своей «внутренней борьбой», проморгал.

Шел, уже плохо понимая, куда, и чуть не уткнулся в воина телре, который совершенно внезапно перегородил дорогу. Самый настоящий телре, как его описывала Рянц: могучий мужик в серых штанах и рубахе, с мечом в ножнах на широком поясе и чем-то очень похожем не ружье в руках. Оружие телре держал у пояса с обманчивой небрежностью, но шестигранный ствол направлен прямо Михаилу в живот. Можно попытаться незаметно сократить дистанцию, или рвануться, или вильнуть в сторону… но за спиной раздались тихие шаги. Как минимум, двое. Мало того, какая-то непонятная опасность грозила справа, со стороны кустов. Еще один стрелок притаился?

Значит — драка отпадает. И что теперь делать, кем притворяться? На материках мира Ду шире всего распространены две разновидности человеческих особей: воины-телре и рабы. Притворяться телре — не получится, у всех телре есть мечи, а Михаил даже палку выломать не удосужился, да и вообще — языка не знает. Значит — рабом. Но рабы тоже разные бывают, здесь, в прибрежной полосе раб без хозяина — либо беглый, либо случайно потерявшийся. Беглый раб уже валялся бы у телре в ногах, умоляя не убивать, или попытался бы рвануть в кусты… кстати, а может попробовать? Бегает Михаил хорошо, от пуль зигзаг спасет… но чутье подсказало, что бежать слишком опасно. Значит, будем притворяться случайно потерявшимся рабом. Вовремя вспомнил совет Рянц: ссутулился, глядя в землю. А вот фраза, которую произносят в мире Ду рабы, встречая другого телре, не своего хозяина, не вспоминалась, начисто из памяти вылетела.

Телре, похоже, был несколько озадачен поведением Михаила: не бежит, в ногах не валяется, согнулся, но молчит. А может и не озадачен: лицо у воина было совершенно лишено выражения. Черты правильные, но неподвижность делает из лица маску, а глаза — рыбьи, никакого выражения в них нет. Нечеловеческие глаза.

Так простояли секунду, Михаил сумел исподтишка рассмотреть телре подробнее: одежда поношенная, обувь — кожаные сапожки — стоптанная. Широкий кожаный пояс выглядит новым, на нем, кроме меча, висят нож, фляга и маленькая треугольная сумка. К поясу в беспорядке пришиты вроде как значки с непонятными символами — это отмечены жизненные достижения воина. Чтобы все видели.

Телре произнес что-то. Надо отвечать, а то еще пристрелят. Однако фраза на языке телре «не понимаю» — тоже из памяти вылетела. Попытался изобразить жестами, что не слышит и сказать ничего не может, глухонемой. Понял телре или нет — неизвестно, однако повесил свое ружье на шею, сделал два шага и ударил Михаила кулаком в живот.

Михаил мог защититься. Мог, пожалуй, и сдачи дать, вообще убить телре. Но — позволил себя ударить, только и сделал, что напряг пресс. А потом — согнулся и завалился на бок, изображая, что удар все-таки пронял. То ли чутье подсказало, что лучше свои бойцовские качества не проявлять, то ли просто струсил — не разберешь.

Подошел еще один, и ударил ногой в спину, по почкам. Терпимо, спасибо Гри за сниженный болевой порог, но Михаил все равно взвыл, а то бог весть что подумают, если заметят, что ему не больно.

Телре перекинулись парой непонятных фраз. Говорили бесцветно, как машины. Потом первый телре ткнул Михаила носком сапога, что-то гаркнул, наверное — приказывал встать.

Михаил торопливо поднялся, изображая на лице муку и страх. Первый телре протянул руку, схватил за украшение-яасен, грубо дернул к себе. Пришлось сделать шаг вперед. Телре уставился тупым взглядом на висюльку, а Михаил сумел украдкой оглядеться. Рядом находились еще двое воинов, а кроме того — большая черная собака с короткой шерстью, это она в кустах сидела. Говорят, собаки похожи на своих хозяев, эта — похожа, глаза такие же.

Другие телре мало чем от первого отличаются, только на поясах значков поменьше. То есть первый телре — он же главный. Остальные — тоже выстроятся по статусу. У этого народа начисто отсутствует равноправие — если сходятся двое, один из них должен другому подчиниться. Главенство выясняют по значкам на поясе, которые отмечают, сколько врагов воин убил, в скольких учебных боях победил и т. д. В тех редких случаях, когда по значкам выяснить статус не удается, в ход идет сравнение возраста, древности и влиятельности клана, вплоть до качества обуви. Ну а если никто себя подчиненным не признает — неизбежным становится поединок. Естественно, смертельный. Что-то в этой системе есть от квантовой механики, там тоже две частицы не могут совпадать по всем параметрам.

Главный, наконец, насмотрелся, что-то сказал одному из своих подчиненных. Тот протянул ему кусок веревки, и главный привязал один конец к висюльке яасена. Развернулся и пошел, а Михаил — за ним, как животное на поводке. А что оставалось? Можно прямо сейчас врезать главному по затылку, но сзади мягко ступают еще двое, и все с ружьями, а впереди бежит собака. Силы не равны.

Кстати, есть что предположить насчет яасена. Вероятно, эта висюлька — какой-то знак, благодаря которому Михаила сразу не убили. Скажем, подобные украшение носят особо ценные рабы, хотя непонятно, какую ценность может представлять глухонемой. Однако чутье подсказало, что с яасеном все сложнее.

Вот уж влип, так влип. А все потому, что отвлекся на Нику, вместо того, чтобы прислушиваться к чутью. Едва осознал, что Ника страдает, уже ни о чем другом думать не мог. И, совершенно закономерно — влип. Значит, в дальнейшем надо быть жестче. Противно, но надо, ради той же Ники.

И ведь ничего не остается, кроме как прогнуться, даже позволять себя бить. Гри, помнится, рассуждала в начале обучения, что делать, когда тебя бьют: по всякому можно себя вести. Можно от удара уклониться, увернуться, уйти — все это разные вещи. Можно удар отбить, отклонить, отвести, погасить, принять, перехватить, нанести встречный удар, есть много всяких комбинированных способов. А наиболее популярный и, в то же время, наименее эффективный способ — получить удар.

Однако та же самая Гри говорила уже в конце обучения, что посланник должен быть как металл, а не как алмаз: хотя алмаз тверже металла, но металл прочнее, потому что гнется. Будут еще возможности, если верить чутью.

Наконец, вышли к селению. Заросли расступились, открылась свободная от леса полоса, за ней — грубый частокол. Лес здесь был когда-то, судя по количеству пеньков, вот, наверное, весь лес на забор и потратили. А ведь частокол означает, что селение подготовлено к обороне, признак страха. Понятно, что воинам привычнее жить в крепостях, но все-таки, раз есть частокол, значит, есть, от кого защищаться. Между прочим, не видно ни полей, ни садов, ни огородов, неужели телре живут охотой и собирательством?

Безлесную полосу пересекли наискось, вышли к грубым воротам с деревянными петлями. Ворота открыты наружу, нижний край одной створы слегка увяз в утоптанной почве — давненько не закрывались.

С другой стороны к воротам подходило небольшое стадо животных, похожих на крупных безрогих коз, и в сопровождении пастуха — несомненно раба. Он был одет в нечто вроде пончо — очень грязного, с неподшитыми, а потому растрепанными краями. Босой, и обуви не носил никогда, судя по состоянию ног. Черные сальные спутанные волосы и такая же борода, во рту недостает зубов. Здесь только рабы ходят с бородами, телре бреются. А взгляд у пастуха — виновато-затравленный.

Когда Михаил с конвоем подходил к воротам, пастух хриплым криком остановил стадо и несколько раз согнулся. Не кланялся, а как бы сильно ссутуливался. Телре даже не посмотрели в его сторону.

А Михаил смотрел, и внутренний голос ехидно произнес:

— Смотри-смотри, это твое будущее!

Зашли в ворота. Да уж, селение: беспорядочно, но тесно расположенные кривобокие бурые мазанки, крытые широкими листьями и с маленькими, забранными мелкими сетками окнами. От ворот виляет утоптанная полоса (трудно назвать это улицей) переменной ширины. Пованивает сортиром, помойкой и еще какой-то дрянью. Неважнецки они здесь живут. Хотя между домами чисто.

Слышны ритмичные женские крики — порют кого-то. Есть другие звуки, более мирные: плач младенца, какие-то стуки, — но и они звучат тоскливо. Или это у Михаила настроение такое.

Пошли по утоптанной полосе. В том же порядке: собака, старший телре, Михаил на веревочке, остальные телре гуськом.

Встречались люди: неподалеку от ворот раб в «пончо» что-то толок в ступе, когда проходили мимо — ссутулился. Встречались другие мужчины телре, они не разговаривали, только брались за рукояти мечей, видимо — приветствие, тот, что вел Михаила, тоже за меч хватался. Все воины уступали дорогу, потому что у них на поясах было меньше значков. Женщины в похожих на куклусклановские серых балахонах с прорезями для глаз, все — ссутуленные, они не кланялись, просто не разгибались. И передвигались семенящей походкой. А один раз встретился воин, у которого значков на поясе было больше, так ему конвой дорогу уступил.

Чем дальше шли, тем меньше здесь нравилось. Желание сбежать крепло, превращалось в решение удрать при первом удобном случае, а не планировать побег, как думал вначале. Нечего здесь задерживаться, нельзя так жить, а то еще привыкнешь. Да и опасность чувствовалась.

А как бежать, куда? Он посреди селения врагов, иначе эти люди не воспринимаются. И все его видят, все знают, что он есть, поэтому, даже если удастся вырваться за частокол — погони не избежать. Уязвим, как не был никогда в жизни.

Прислушался к чутью. Вроде бы будет возможность вырваться, только надо ее дождаться. Ну что ж, надо ждать, значит будем ждать.

Вышли на неровной формы площадь с кучей камней посередине. Верх кучи — более-менее плоский и выложен грубыми тростниковыми матами. Это так здесь оформлено место для поединков, чтобы все желающие могли посмотреть.

Рядом с кучей их уже ждал старик. Давненько Михаил не встречал явных стариков, вид этого даже порадовал немного. Во-первых, еще одно подтверждение, что находится в мире с привычными закономерностями, во-вторых, промелькнуло злорадство по поводу того, что телре стареют и умирают от старости.

Впрочем, этот старик был еще крепкий, держался прямо. Одет и обут получше конвойных, на поясе — множество значков и три крупных многолучевых звезды. Местное начальство, стало быть.

Телре поприветствовали друг друга, взявшись за рукояти, первый конвойный принялся что-то рассказывать очень ровным тоном. Старик слушал не перебивая и не двигаясь, даже глазами не водил, смотрел в лицо конвойного. Посреди доклада конвойный сильно дернул за веревку — заставил Михаила сделать шаг вперед. Старик на Михаила не взглянул.

Потом главный конвойный замолчал, старик произнес несколько слов, развернулся и ушел. Главный конвойный тоже развернулся, потащил Михаила по утоптанной полосе обратно. Остальные конвойные разошлись в других направлениях, собака убежала с одним из них.

Интересно, что они насчет Михаила решили? Настолько интересно, что не грех и чутьем воспользоваться. Наиболее правдоподобным показалось, что Михаил пока что остается в распоряжении главного конвойного. Которого теперь правильнее будет называть хозяином.

По утоптанной полосе прошли больше половины расстояния от площади до ворот, свернули, немного попетляли между глухими стенами, и оказались в небольшом дворике. Мысль двинуть «хозяина» по затылку звенела в голове навязчивой мухой, но что потом? Прорываться с боем, рассчитывая на эффект неожиданности? Этот эффект — слишком кратковременный, если удастся вырваться из селения, придется уходить от погони с собаками. Далеко не уйдешь. Захватить в заложники старика? Тоже придется прорываться с боем, но не к воротам, а к площади, и неизвестно, где конкретно этого старика искать. А бой будет представлять из себя перестрелку, раз у телре есть ружья. Михаил не был уверен, что сумеет воспользоваться ружьем «хозяина», уж очень странно оно выглядит. Даже про конструкцию трудно что-то сказать: может оно фитильное, а может это такая штурмовая винтовка. Даже приклад ружья выглядит слишком странно, непривычно. Непонятно, упирают этот в себя приклад, как с земным оружием, или же ружье кладут на плечо, как базуку.

Свернули в крохотный, ограниченный стенами мазанок, дворик. Возле разведенного прямо на земле костра суетится женщина в балахоне — нарезает на деревянной колоде нечто вроде колбасы. Услышав шаги «хозяина» женщина вскочила, начала быстро сгибаться-разгибаться. Еще угодливее, чем раб-пастух. А «хозяин» и не взглянул в ее сторону.

В одной из стен был занавешенный грубой циновкой проем, туда и вошли все трое. По всей видимости, «хозяин» привел Михаила к себе домой.

Внутри — душная полутьма. Не особо просторно, обстановка убогая: домашняя утварь — корявые горшки, корзины, мешки — расставлена вдоль стен прямо на земляном полу. Телре что, до полок не додумались? Один угол занавешен мелкой сеткой, там, наверное, постель, а сетка — от комаров.

А посередине помещения расположено нечто вроде алтаря. Сделано оно из полированного дерева, очень аккуратно, этим резко выделяется на фоне остальной домашней утвари, верхушка «алтаря» немого похожа на лошадиное седло.

«Хозяин» шел первым, женщина — последней, но едва вошли — обогнала Михаила семенящей походкой, ушла куда-то в сторонку. А «хозяин», не отпуская веревки, на которой вел Михаила, подошел к «алтарю». Равнодушно разжал пальцы — веревка упала. А потом «хозяин» торжественно положил на «алтарь» свое ружье — посередине, в низком месте. Полюбовался композицией, поправил, отцепил с пояса меч и установил его накрест с ружьем — конструкция «алтаря» была такая, что меч опирался на возвышающиеся края и не касался ружья.

Михаил аж забыл о своих проблемах. Во многих культурах к оружию относятся с трепетом: украшают костью, золотом и драгоценными камнями, хранят в футлярах из дорогих материалов, развешивают на коврах, выкладывают на специальных подставках. Но вот так вот, посреди жилого помещения — явно слишком. Это скорее неуважение к самому себе, чем уважение к оружию. Вот и Михаил потерял уважение к «хозяину», странное ощущение появилось — чувствовал себя не то лисой, которую силой затолкнули в курятник, не то пригретой на груди змеей.

Женщина тем временем нашла в куче посуды кружку, набрала в нее воды из большого глиняного сосуда, подала хозяину. Тот немного отпил.

А Михаил, у которого случился приступ наглости, изобразил жестами, что тоже хочет пить. «Хозяин» уставился на него своими глазами-пуговицами. Долго смотрел, секунд пять, а потом что-то тихо рявкнул. Женщина рванулась выполнять приказание, однако не сразу, с задержкой на полсекунды. То есть, приказание было нестандартным, хозяин решил подлость сделать. Подсунет вместо воды масло или уксус, чтобы наглый раб знал свое место.

Женщина принесла небольшую глиняную бутылку, по дороге выдернула пробку. Судя по звуку, пробка была воткнута плотно — в бутылке точно не вода.

«Хозяин» взял из рук женщины бутылку, опять что-то рявкнул, и женщина вышла. Зачем он ее отослал, не хочет делиться потехой? Вполне в духе телре, судя по всему, за сегодня увиденному. Начиная с глаз-пуговиц, заканчивая подставкой для оружия посреди жилья.

Как только женщина вышла, хозяин протянул бутылку. Михаил, мелко поклонившись, схватил ее. Пока подносил к губам, успел исподтишка понюхать — точно уксус. Запрокинул голову, изображая, что пьет, набрал в рот кислятины, и уставился на «хозяина» тщательно вытаращенными глазами.

Однако план не сработал — когда Михаил выпустил струю уксуса «хозяину» в лицо, то успел отклониться, прикрывая лицо рукой. Видать, заподозрил что-то, скорее всего не впервые такие розыгрыши устраивает, и у предыдущих жертв его нездорового чувства юмора была другая реакция.

Защитившись от плевка, телре по-каратистски ударил Михаила ногой, целясь в висок. Хорошо ударил, хлестко, но Нети, Ог и Гри били сильнее быстрее и коварнее, а Михаил уже спустил с поводка свои бойцовские рефлексы, потому легко, можно сказать — машинально, поймал ногу телре в замок. Враг — теперь уже враг, а не хозяин — не растерялся, оттолкнулся второй ногой, имея ввиду ударить Михаила ею в прыжке. Но Михаил еще до того, как нога телре набрала скорость, подался вперед и грохнул врага спиной о землю, одновременно сильно пнул в промежность. Потом оседлал парализованного болью противника и вырубил его кулаком в висок. В последний момент передумал бить бутылкой — вдруг она разобьется, и уксус попадет в глаза Михаилу.

Чистая победа. Быстро связал поверженного врага той веревкой, на которой сюда вели, соорудил кляп из полотенца. Дальше действовал на вдохновении: первым делом прополоскал рот от уксуса, выпил несколько глотков воды. Подхватил с земли примеченную тряпку — рабское «пончо», сильно поношенное, грязное, воняет псиной. То, что надо, одеть в это наглого раба — вполне в духе телре. Скинул «пижаму», снял с беспамятного телре пояс, набрал в пустую флягу воды, застегнул пояс на себе. Разулся, замотал прозрачные каменнодеревские туфли в свои штаны. Пробежал взглядом по жилищу, взгляд зацепился за стопку лепешек на застеленной чистой тканью циновке и за маленькую бутылочку в углу. Замотал пару лепешек и бутылочку в куртку, заправил куртку и штаны за пояс, набросил на себя «пончо». Жаль, зеркала нет, однако «пончо» висит мешком, можно надеяться, что пояс со всем остальным не выпирает. Хочется взять ружье и меч, но и то, и другое невозможно спрятать под «пончо», слишком они длинные.

 

Глава 2

Все, можно идти, нужно идти. Когда повернулся к выходу, бывший «хозяин» пришел в себя, захрипел. Михаил встретился с ним взглядом и поразился — глаза телре уже не были рыбьими, они выражали очень странную смесь дикой ненависти с отчаянной мольбой. Нет, не стоит его развязывать.

Михаил ссутулился, упер взгляд в землю и вышел в дворик, стараясь копировать семенящую походку рабов. Раскаленная почва обожгла босые ступни — не заработать бы волдырей.

Женщина все возилась, прилаживала на костре горшок. Мельком взглянула на Михаила и вернулась к готовке. Значит — все нормально.

Михаил боялся заблудиться между мазанками, однако быстро вышел на утоптанную широкую полосу, которая вела от ворот к площади. Свернул к воротам.

До ворот было недалеко, досеменил без проблем. Встретились по дороге пару рабов, особого внимания не обратили. Возле ворот раб по-прежнему толок что-то в ступе, и в его глазах блеснуло злорадство, когда глянул на Михаила. Видимо, по поводу грязного «пончо» — перед этим видел Михаила в роскошной по своим понятиям «пижаме» и обзавидовался. Довели телре людей.

В воротах никто Михаила не остановил, до леса тоже добрался без проблем. Странно, что при таких порядках у них все рабы не разбежались. Наверное, дело в воспитании.

Зайдя в заросли, первым делом выдернул из-за пояса штаны, вымотал из них туфли, обулся, чтобы ноги не поранить, и бросился бежать. Со штанами в руках.

Едва пробежал десяток метров, со стороны селения раздался протяжный женский вой, как по покойнику. И откуда-то взялась уверенность, что воет женщина «хозяина», увидела мужа связанным и взвыла. Чего это она? Некогда думать.

Бежать по зарослям в «пончо» было неудобно, цеплялось оно за ветки, один раз — порвалось. Завернутые в куртку лепешки и бутылка колотили по бедру. Но откуда-то взялась уверенность, что останавливаться нельзя. Значит, надо ждать погони, плохо дело.

Наконец выбежал на каменистый пляж, пересек его, и дальше бежал уже по полосе прибоя, разбрызгивая воду. Свернул на юг, чтобы от лаза в мир невидимой смерти не удаляться. Бег по воде должен сбить со следа собак, но, с другой стороны, пляж — слишком открытое место, да и шума от бега по воде многовато. Может, вернуться в заросли? Там бегать не всегда удобно. Нет, лучше выиграть в темпе…

Вдруг остро кольнуло ощущение, что где-то впереди опасность. И приближается. Неужели это погоня, неужели обошли? Нет, скорее всего — другая группа телре берег прочесывает.

Михаил остановился. Так, что делать? Скрываться в зарослях? Здесь пляж смешанный, каменисто-песчаный, след останется. Возвращаться? Это будет — навстречу погоне. Может — в море?.. Едва пришла в голову эта абсурдная мысль, Михаил почувствовал — так и надо. С чего бы вдруг, ведь жабр у Михаила нету, а плавает он медленнее, чем бегает. Голову над водой телре заметят, не могут не заметить, и начнут стрелять.

Тут из зарослей раздалось собачье поскуливание, причем — близкое. То ли из селения по следу беглого раба собак пустили, то ли другой «пляжный патруль» на подходе.

И Михаил, поддавшись внезапному импульсу, бросился в воду. Зашел на несколько шагов и нырнул в облаке воздушных пузырьков — глубина у берега оказалась приличной. А дальше что?!

Глаза были открыты, и прямо перед ними оказалась висюлька яасена — из нее мощной била струйка пузырей. Взял, и сунул висюльку в зубы… Можно дышать! То есть, можно спокойно вдыхать и выдыхать. Вот уж не ожидал от яасена такого.

Поплыл вдоль дна, откровенно наслаждаясь купанием, устал от жары. И, кроме того, получал удовольствие от уже подзабытого ощущения безопасности — телре в воду не полезут. Будут ждать на берегу, пока сбежавшая добыча сама вынырнет. Могут, правда еще какими-нибудь глубинными бомбами закидать, если у них есть огнестрельное оружие, то должны быть и гранаты. Мысль о гранатах не слишком испугала, то есть чутье эту опасность отвергает. Но все равно решил отплыть подальше, потому что мало знает о глубинных бомбах и прочих подводных эффектах. Могут ведь и без гранат что-то придумать, видел в каком-то кино: один ныряет, второй стреляет, погрузив дуло в воду, и первый выныривает, зажав руками уши. Вот Михаил и направился в сторону открытого моря, только подобрал со дна камень, чтобы на поверхность не выталкивало.

Плыть было неудобно: в «пончо» путался, штаны и камень в руках мешали. Надо бы остановиться и привести свое имущество в порядок. Разглядел сквозь прозрачную воду кучу крупных камней на дне, доплыл до нее, зацепился ногами. Дальше — дело техники: расположил за поясом на спине скатанное в рулон пончо, впереди — штаны, с завернутым в них камнем и туфлями. Сложил аккуратнее куртку. Теперь лучше, по крайней мере — руки свободны, и «пончо» не путается.

Перед тем, как плыть дальше, вынул нож, полюбовался. Настоящий двулезвийный кинжал. Но не такой, как в исторических фильмах, не четырехгранный — плоский, с канавкой-кровостоком для прочности. Лучше не проверять остроту пальцем, чтобы не порезаться — кровь привлекает акул.

Клинки у телре хорошие, а бойцовские качества — так себе. Слишком легко удалось Михаилу поймать в захват ногу «хозяина», медленно он бил. А потом действовал и вовсе по-киношному, бил второй ногой сбоку в прыжке — от такого удара тоже легко защититься. Во время обучения у Гри, если Михаилу удавалось вот так вот поймать за ногу спарринг-партнера, тот ловко переводил борьбу в партер, или мог рукой ударить. Да и от удара в промежность Ог и Нети защитились бы хоть сцепленными в замок руками. А Гри удавалось поймать за ногу только при отработке приемов, в учебных поединках — ни разу.

Кроме того, телре взялся махать ногами, когда рядом с ним лежал на «алтаре» меч, а на поясе висел нож. Просто не сообразил вовремя? Вряд ли, в драке думать некогда, действовать нужно рефлекторно. А телре — воины опытные, рефлексы должны быть на уровне, и первый рефлекс — хвататься за оружие. В таком случае — есть другое объяснение: телре прикрылся от уксусного плевка правой рукой, занята она оказалась, а нож висел на поясе как раз под нее, да и меч был с правой стороны, неудобно за оружие было хвататься. Хотя сам Михаил все равно схватился бы, отступив на шаг. И лучше — за меч, конечно, потребовалось бы время, чтобы его выхватить, но не обязательно, мечом в ножнах тоже можно драться. Нет, тут что-то другое: то ли удар ногой — секретный прием, которого противник не ожидает, то ли телре предпочитают не марать свои клинки кровью рабов. Все равно, странно все это.

Михаил неторопливо, наслаждаясь, плыл над дном, вдоль берега. Ориентировался по солнцу, точнее — по его лучам, преломляющимся в воде. Дно менялось, стало совсем каменистым. Стали часто попадаться разнообразные, красочные рыбы, крабы, креветки. Покачивались водоросли, даже кораллы встречались — очень похожие Михаил видел в морях мира Каменное Дерево. Не захочешь — залюбуешься. Телре много теряют из-за своей глупой неприязни к соленой воде. Вот, кстати, один из путей перевоспитания телре — продемонстрировать им подводные красоты. Конечно, дыхательных яасенов на всех телре не напасешься, но для начала сойдет и маска для ныряния.

Однако удивительная штука этот яасен. Вот откуда, спрашивается, он берет воздух для Михаила? Разлагает воду на кислород и водород? А водород — куда девается? Да и чистым кислородом дышать нельзя, разве что при низком давлении, а под водой давление выше атмосферного даже на небольшой глубине. Стало быть, Михаил сейчас дышит кислородом разбавленным. То есть — в смеси с азотом, или гелием, или неоном, или еще чем. А откуда этот азот или еще что? Трансмутация элементов, термоядерные реакции? То есть, у Михаила в зубах реактор? Этого только не хватало… Нет, реактор — это слишком, даже для яасена. Еще может быть, что яасен отфильтровывает воздух из воды, как рыбьи жабры. Но в воде растворено не так уж много воздуха, здоровому молодому парню не хватит. Разве что яасен большой объем воды фильтрует, однако потока воды к висюльке и от нее не чувствуется. Чутье подсказало, что яасен подает воздух прямо из атмосферы над водой, через нечто вроде лаза. Или иным способом. Можно вспомнить, как яасны размножаются: в некоторый мирах, на той же Ненависти, к примеру, при переходе через лаз яасен становится черным бубликом, и рядом с ним вырастает другой яасен. Процесс можно ускорить, если обеспечить материалом — редкими химическими элементами. Просто расположить рядом кусочки циркония, скандия, платины, селена и так далее. Желательно в чистом виде, тогда дело пойдет быстрее, но не обязательно — можно сплавы, и даже руды, которые эти элементы содержат. Зародыш яасена будет расти, а кусочки материалов — уменьшаться, можно унести яасен от материалов на сотню-другую метров — все равно будет расти, только медленнее. Чем больше расстояние до материалов, тем медленнее рост яасена. Можно зародыш яасена унести — тоже рост замедляется с расстоянием до «родителя». С процессом размножения яасенов ученые в основном разобрались, установили, что яасены для этого действительно переносят вещество на короткие расстояния не то через какое-то там седьмое измерение, не то через пресловутое гиперпространство, не то через что-то среднее между первым и вторым.

Яасены и не такое могут, в некоторых мирах превращаются в генераторы питательного бульона — до сих пор неизвестно, откуда они бульон берут. В тех мирах, где есть подходящие приборы для исследования, яасены в бульонные генераторы не превращаются — может не получается из-за различия в законах природы, может, просто надобности пролазникам нет, яасены-то превращаются в нужные вещи. А в тех мирах, где яасены таки становятся «рогами бульонного изобилия» — приборов нет, а принесенные из других миров не работают. Все из-за той же разности в законах природы.

Михаил плыл уже давно, пожалуй, с десяток километров пронырнул. Начал замерзать, да и солнце явно клонилось к закату.

Прислушался к чутью — на берегу опасности не было. Либо преследователи-телре разочаровались и ушли — могли убедить себя, что беглый раб утонул — либо остались далеко севернее по берегу. Можно выбираться.

Пока Михаил занимался дайвингом, на поверхности поднялся ветерок, и каменистый в этих местах берег ласкала слабая зыбь. Выбрался на все еще горячие камни, первым делом выжал и расстелил сушиться свое тряпье. Прижал камнями, чтобы не унесло ветром, когда высохнет.

Теперь можно наконец-то провести ревизию своего имущества. Фляга — наполнена водой, можно напиться. В треугольной сумочке на поясе лежала плоская штучка с рычажком, в которой Михаил опознал примитивную фитильную зажигалку. Только фитиль совершенно раскис в морской воде. Кроме того, в сумочке лежала массивная линза — видимо, тоже для разжигания огня. Хорошая штука, однако разводить огонь Михаилу опасно — можно выдать себя дымом, да и кострище — слишком заметный след.

Разрезал одну лепешку — тягучий и жесткий сыр, хотя на вкус ничего. Съел половину лепешки, хотелось еще, но решил сэкономить.

А в бутылочке было масло с кокосовым запахом. Вспомнил, что в Полинезии кокосовое масло используют как средство от комаров, и натерся им с ног до головы. Подумав, смазал маслом нож, чтобы не ржавел, и деревянные ножны, чтобы не набухли в воде, если снова придется нырять. Дерево было лакированное, пока что не набухло, однако лучше намазать.

Полезные вещи Михаил взял с собой из жилища телре. Чутье вовремя подсказало, что брать, как тут не впасть от чутья в зависимость? В сущности, выхода другого нет, не на что больше положиться в мире Ду.

За это время каменнодеревская «пижама» и хлопковые трусы аж с самого мира Планета Земля высохли. «Пончо» в основном — тоже, влажными остались только швы. Между прочим, «пончо» отстиралось в море, уже не воняло псиной. Если эту тряпку использовали как подстилку для собаки, тогда тот факт, что собаки не было дома, когда Михаил дрался с ее хозяином — еще одно везение. Незаслуженное.

Кожаный пояс был еще влажноват, но Михаил решил не ждать, пока высохнет, оделся, обулся и отправился в заросли искать место для ночевки. Мокрый пояс надевать не стал, нес в руках вместе с «пончо».

Пока искал место для ночлега — Рянц советовала выбрать полянку с невысокой травой и постелить в качестве постели свежие листья — нашел еще инжир, а кроме того — такое же дерево, как выращивала Рянц. Набрал в «пончо» плодов, сносил к морю, помыл, и плотно ими поужинал. Косточки складывал в «пончо», у них очень питательные маслянистые ядра, пригодятся для перехода по пустыне, а может и дальше, в мире невидимой смерти.

Рянц, перед тем, как допустить Михаила к лазу, немного посокрушалась, что не может дать ему с собой этих косточек. Даже предлагала подождать, пока не созреет следующий урожай плодов. С прошлого урожая ничего не осталось — измученные пищевым однообразием жители Большого Города считали деликатесом даже жмых от косточек после выдавливания масла.

Когда местное солнце прикоснулось к горизонту, Михаил уже нашел подходящую полянку, соорудил постель, лег, укрылся «пончо». Но сон не шел, несмотря на переполненный впечатлениями день. Шутка ли, в рабстве побывал! А потом — дайвингом занимался…

Встал, прошелся в сгустившихся сумерках к морю. Пояс и «пончо» взял с собой на случай, если не найдет свою постель в темноте.

Привлекло внимание небо — ни одного знакомого созвездия. Астрономию Михаил знал слабо, однако здесь не видно ни ковша Большой Медведицы, ни Южного Креста. Зато увидел аж целых два созвездия из близко расположенных звезд, как в Плеядах. На земном небе Плеяды только одни, здесь — больше.

Кроме того, не было луны. Может быть — новолуние, однако высоких приливов здесь тоже нет. Вроде бы есть приливная полоса, но ее можно объяснить действием местного солнца, а то и восточным ветром.

Астрономические отличия, это серьезно, очень серьезно. Во всех мирах, доступных сообществу пролазников, звездное небо такое же, как на Земле. И луна есть. Рельеф лунной поверхности обычно отличается, так же, как земная география, но в остальном — почти то же самое.

По всей видимости, занесло Михаила во вселенную, где жизнь развивалась не на той планете, которая соответствует планете Земля родного мира. И что до Ники — очень много миров, может тысячи, может миллионы.

Михаил почувствовал, что им овладевает ужас. Тем более, что есть и другие свидетельства: слабый голос Ники, разность в скорости времени для нее и Михаила… Даже непонятно, на что надеяться. Навалилась тоска. Почти такая же, как в тот проклятый день, когда Михаил провалился в спонтанный лаз.

Почти, но не совсем, потому что в этот раз Михаил доверял чутью. А чутье — самый верный друг Михаила — внушало надежду. Нужно идти, и нельзя останавливаться. Может быть — попадется какой-нибудь портал, который прямо Нике в объятья вынесет, или межмировой корабль чи-ту-ан найдется, или еще одно мощное сообщество пролазников, которое давно уже все тайны разгадало.

Дополнительно успокоив себя дыхательными упражнениями, Михаил вернулся к постели, лег и быстро уснул.

Утром Михаил соорудил из «пончо» нечто вроде котомки, сложил туда туфли, бутылочку с кокосовым маслом, сыр, и завернутые в отрезанный от того же «пончо» кусок материи косточки плодов с дерева Рянц. Пока что поклажи немного, но крайне желательно накопить пропитания для перехода через пустыню — еще косточек набрать, инжира насушить, дополнительную емкость для воды организовать.

В путь отправился по кромке воды, чтобы не оставлять следов. Попробовал бежать — получилось, сохранилась набранная еще в безлюдной части страны приютников спортивная форма. Прислушивался к чутью, готовый нырнуть, едва почувствует опасность. Время от времени, когда опасности не было совсем, раздевался и купался в море — жарко все-таки, да и воду надо экономить, а для этого желательно меньше потеть.

Источников пресной воды в зарослях найти так и не удалось. Рянц сообщила признаки, по которым искать, вроде особо зеленой растительности, но в здешнем климате источники — редкость, чтобы их найти, нужно обыскивать заросли, а не бежать вдоль кромки воды. Зато в зарослях нашлось много фруктов — цитрусов, инжира, плодов Рянц, попадался виноград, гранат, даже груши. Очень удивило дерево, на котором росли несомненные дыни. Вообще, заросли больше напоминали сильно одичавший сад, чем изначально дикие джунгли. Вполне вероятно, что до прихода телре, здесь были сплошные сады.

Зато есть, чем спасаться от обезвоживания — цитрусами. У плодов с разных цитрусовых деревьев и вкус был разный — от слезоточиво-кислого, до приторно-сладкого. Михаил предпочитал безвкусные, потому что они лучше всего спасали от жажды.

Вода во фляге закончилась быстро, и Михаил, вспомнив совет Рянц, пополнил запас соком самых кислых из цитрусов. Пить можно, но только если очень хочется, и то язык немел от кислятины. Приходилось срочно закусывать какой-нибудь дыней или грушей, полоскать рот морской водой. В следующий раз наполнил флягу соком безвкусных цитрусов, и тот почти сразу забродил, даже пробка выстрелила.

Пить полученную таким образом брагу Михаил не стал. Не хотел пьянеть, потому что в любой момент могло потребоваться нырнуть в море. Вполне возможно, что заниматься подводным плаваньем в пьяном виде не опасно, однако рисковать не стоит.

Нырять пришлось еще дважды. Оба раза появлялось чувство опасности, сначала слабое, потом усиливалось, и наконец чутье сообщало, что пора бы уже в воду. Первый раз плавал под водой час, не больше, но второй раз — полдня, чуть ли не до самой темноты. Что там была за опасность на берегу — неизвестно, скорее всего, по пляжу двигался отряд телре. На юг, туда же, куда плыл Михаил. Мысль повернуть обратно, чтобы разойтись с этим гипотетическим отрядом, приходила, но чутье подсказало переждать опасность в море.

Переждал, опасность ушла аж на закате. Выбрался насквозь мокрый, а солнце уже не грело. И, как на грех, пляж в этом месте был сплошь песчаный, отсутствовали крупные камни, которые достаточно долго сохраняют дневное тепло, чтобы можно было быстро высушить на них одежду, как в первый день.

Согрелся гимнастикой, заодно высохла «пижама». Остальное — «пончо» и пояс — пришлось оставить мокрым до утра. «Пижама», кстати, действительно отлично спасала от ночной прохлады.

Замечательная вещь эта каменнодеревская одежда, Михаилу крупно повезло, что она не рассыпалась при переходе между мирами. Обычно после прохода через лазы портятся синтетические материалы, а природного, особенно растительного происхождения — не меняют свойств. Михаил не знал, какого происхождения материал «пижамы», наверное — выращенный, а не синтезированный. Каменнодеревцы — могут.

Один раз во время купания поймал под камнем рыбу, очень похожую на крупного бычка. Почистил, выпотрошил, однако есть сырой не рискнул. Вернее — не захотел, противно было. Держал на солнце, пока совсем не высохла, а потом сжевал, вкусно оказалось.

Хорошо бы набрать побольше таких таранек для переходов через пустыню и мир невидимой смерти. Однако — потом, когда уже точно не надо будет нырять вместе с котомкой.

Еще в море попадалось много крабов, нескольких даже поймал. Но для их приготовления надо разводить огонь, так что пришлось отпустить.

Таким образом, передвигался четыре дня. Учитывая, что бегом, и вычитая время, потраченное на купание, поиск фруктов и т. д., продвинулся километров на триста — четыреста, немного осталось до поворота в пустыню. Луна на небе так и не появилась.

На пятый день добежал до места, где берег становился высоким. Обрывался в море каменным утесом, даже полоски пляжа у основания нет.

Ломиться через заросли по суше не хотелось, вдруг там телре встретятся? Даже если доберется до обрыва, это же придется с него в воду прыгать. Значит — морем.

Проверил свое барахло, опустил ниже котомку, сжал зубами висюльку яасена и вошел в соленую воду. Нырнул, поплыл. Можно было и над водой, но нырять интереснее и безопаснее.

Глубина оказалась большая, возле самого берега дна уже не видно, а береговая скала и под водой выглядела почти вертикальной. Поплыл вдоль нее, высматривая щели, в которых могли прятаться еще бычки. На скале гнездилось довольно много двустворчатых моллюсков — мидий и устриц. Надо будет как-нибудь развести костер в безопасном месте и нажарить этих двустворчатых, а то фрукты поднадоели. А устриц можно есть сырыми, с лимонным соком. Никогда не пробовал, но, наверное, вкусно.

Кроме того, можно наловить креветок с помощью «пончо», вон их сколько разбегается с уступов. Крабы опять же…

И тут, обогнув под водой мыс, Михаил увидел корабль. Естественно — подводную часть, дно. И устремился вперед, смотреть с близкого расстояния.

Это же явно не телре, которые по морям не плавают. Это наверняка островитяне, враги телре.

Корабль со стороны дна выглядел небольшим, метров тридцать в длину, в сущности — бот. Но из середины корпуса выступал обтекаемый кронштейн, на котором держалась горизонтально вдоль борта зализанная труба. Подплыл поближе, заглянул в трубу — очень похоже на турбину. Во всяком случае, видны скошенные лопатки в несколько рядов. Это же надо. Нырнул поглубже — да, с другого борта такая же турбина. Впрочем, на яасене слово «турбина» звучит так, что становится понятным: не она разгоняет поток воды или газа, а наоборот, поток разгоняет турбину. Правильнее будет назвать этот двигатель насосом или компрессором.

Кроме того, из корпуса вниз был вынесен фальшкиль, да не просто пластина, а сложноустроенный, с дополнительной горизонтальной плоскостью. Такие на скоростных яхтах делают. А еще у корабля имеется руль сложной формы, с носа вниз опускается толстый канат, скорее всего — к якорю.

Устройство подводной части корабля далеко не примитивное, просчитанное.

Подобрался к самому корпусу. Поверхность — гладкая, не поймешь, из чего сделана. Вроде бы не металл, судя по стуку, хотя под водой звуки искажены.

Само наличие турбин говорит о высоких технологиях. А у телре даже посуды приличной не было, даже одежда выглядит домотканой. Впрочем, не все такое примитивное — есть ружья, хотя и непонятно, несколько сложной системы. Нож и фляга — аккуратные, как будто фабричной работы. И зажигалка была, и хорошо отполированная линза. Так что, есть у телре промышленность или, по крайней мере, развитое ремесло, просто сейчас Михаил находится на периферии цивилизации. На Планете Земля в разных глухоманях можно увидеть картинку: пашет крестьянин деревянной сохой, при этом болтает по мобильному телефону.

Однако турбины — это гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд, это не только промышленность, но и наука. И маловероятно, что телре смогли развить свою промышленность до уровня производства турбин. Кто будет этим заниматься, если все телре по профессии воины? Рабы турбины проектируют? Даже если рабы смогут работать на станках, ни ученых, ни инженеров из них не выйдет, образования не хватит.

Очень хотелось посмотреть надводную часть корабля. Не просто любопытство заедало, казалось важным вынырнуть. И одновременно — не хотелось, присутствовала опаска, слишком запуганными и обозленными изобразила островитян Рянц.

И ведь какое-то одно из этих двух побуждений навеивается чутьем, а другое является нелепым случайным противодействием чутью.

Поплавал под кораблем еще, стараясь разобраться, какое из побуждений правильное. Корабль узкий и длинный, видимо — быстрый. Маловероятно, что рыбалкой здесь островитяне заняты, небольшие быстрые корабли идеально подходят для темных дел. Для разведки. А разведчики идут впереди остальных сил, может быть, островитяне воспользовались своим преимуществом в технологии, настроили линкоров и вот, готовят десант. Стирание телре с лица мира Ду.

Или, может, корабль обеспечивает диверсию. А может это разведка не перед вторжением, а, так сказать, оборонная, с целью выяснить, чего нового телре замышляют против островитян.

Очень хотелось выяснить, что тут корабль делает. Подозрительно сильно хотелось — чутье? Но и выныривать тоже страшновато. Если островитяне настолько не доверяют чужакам, как рассказывала Рянц… Тут Михаил запоздало поймал хранительницу лаза на нелогичности: по ее словам, рабы, сбежавшие от телре, направляются к островам. И если островитяне принимают беглецов, значит, не такие уж они недоверчивые. Конечно, от спецслужб приходится ожидать любой подлости, но если островитяне действительно противостоят телре, их местное КГБ должно сосредоточиться на борьбе с реальным врагом, а не объявлять честных людей шпионами только чтобы оправдать свое существование. Беглый раб для такой спецслужбы в первую очередь — источник информации. Конечно, любой из этих беглых может оказаться шпионом, даже диверсантом, на первый взгляд кажется логичным выяснить у него все по максимуму, а потом — ликвидировать, как потенциальную угрозу. Но только кажется: умная спецслужба предпочтет беглого отпустить, поселить где-нибудь в сторонке от объектов возможных диверсий, и присматривать за ним. Если отпущенный все-таки будет агентом врага, то его переход к активным действиям — сбор разведданных или подготовку к диверсии — заметят. И даже после этого не станут сразу убивать или арестовывать, а усилят слежку. Хотя бы получить информацию о методах вражеской спецслужбы — уже немало, а можно еще дезинформацию врагу подсунуть, можно вообще шпиона на свою сторону переманить.

Кроме того, какой уважающий себя телре согласится изображать раба, пусть даже беглого? А ведь в море лезть придется, что для телре тоже немыслимо. Разве что готовить шпионов и диверсантов из настоящих рабов, но это крайне ненадежно. Шпион-диверсант — существо независимое, а у рабов не та психология. Можно найти парочку рабов с той психологией, но едва такой, с позволения сказать, раб окажется далеко от телре и близко к островитянам — немедленно переметнется.

В общем, у островитян нет особых причин не доверять беглым рабам. Вот если на каком-либо острове неизвестно откуда появляется чужак, тогда действительно можно заподозрить в нем «длинную руку телре». А точнее — диверсанта, засланного колодцы травить или дороги минировать. Этого чужака просто необходимо обезвредить, пока не выполнил задание. Выстрелом в спину, телре ведь очень хорошие воины, один стоит сотни островитян, как Рянц говорила, брать чужака живым — зря рисковать людьми.

Эти рассуждения казались очень логичными, а контраргументы — неубедительными. Чутье, все-таки, советует всплывать? Однако впечатление от рассказа Рянц про запуганно-обозленных островитян тоже не желало притупляться.

Перенапрягать чутье моделированием разных ситуаций не хотелось, да и непонятно, что представлять по поводу экипажа корабля. Ведь даже неизвестно, сколько на корабле людей.

Михаил принял решение вынырнуть потихоньку, осмотреться, а там видно будет — непосредственная опасность при таком поведении явно не грозила.

Выплюнул зачем-то висюльку яасена и осторожно всплыл к поверхности.

Однако, едва Михаил высунулся из воды, не успел проморгаться — раздался крик. Нечто вроде: «Тага-а!!!». Интонация крика была не испуганной, не командной, а вроде как просто сигнал.

Кто-то из героев О. Генри, помнится, уразумел приказание убираться на классическом китайском языке, потому что оно сопровождалось наставленным мушкетом. Вот и Михаил умудрился понять, что кричали: «Человек за бортом!!!» — вот, что означает «тага-а».

Чувство опасности молчало, как жираф, потому Михаил не стал сразу нырять. Решил, что нырнуть еще успеет.

Глянул вверх, над планширом уже показался с десяток весьма заинтересованных лиц, а перед Михаилом плюхнулся в воду спасательный круг на веревке. С корабля доброжелательно закричали, вероятно, инструктировали, как пользоваться кругом. Один вообще полез через планшир, хотел прыгнуть в воду, чтобы помочь человеку за бортом. Но Михаил уже вдел себя в круг, который оказался мягким, гнулся.

Плавным рывком выдернули из воды, подхватили, поставили на палубу. Загомонили, радостно улыбаясь, на лицах — доброжелательное любопытство. Никаких следов запуганности с обозленностью, Рянц явно что-то напутала.

Кто-то подал сухою одежду и полотенце. И что теперь, на глазах у всех переодеваться? Придется, а то еще обидятся, что не ценит гостеприимство. Предрассудки насчет голого тела есть далеко не у каждого народа, у этих, наверное, отсутствуют, так что стыдиться нет смысла.

Моряки наперебой что-то спрашивали, и Михаил ответил: «Не понимаю», — на языке телре. Вспомнил таки эту фразу. Все моряки сразу понимающе кивнули, и двое из них сами заговорили на языке телре. Пришлось повторить, что не понимает. У моряков завязалась дискуссия на пониженных тонах. Действительно, что это такое они из моря выудили — ни языка островитян не понимает, ни языка их врагов.

Михаил тем временем переодевался в сухой комбинезон и осматривался.

Вокруг столпились девять человек — восемь мужчин и одна женщина средних лет. Большинство похожи на полинезийцев, но есть один белокурый и сероглазый, и есть другой, с внешностью араба. Почему-то бросилось в глаза, что моряки босые. Все «полинезийцы» одеты в комбинезоны, но разного цвета и покроя, у женщины лоб повязан белой ленточкой с изображением глаза над переносицей. Белокурый моряк — в шортах и майке со смешным карманом на животе. А вот «араб» вырядился пиратом: зеленые шаровары, ярко-синяя свободная рубаха, широченный красный кушак, за который заткнут большой кривой нож в ножнах, на голове — пестрая бандана. Есть даже шкиперская бородка и кольцо в ухе. Вот только «пиратское» впечатление портили очки в тонкой оправе на носу. Не просто портили — отметали. Очки — неравноценная замена черной повязке на глазу, очень неравноценная.

Разная одежда и внешность моряков должны что-то значить. Скорее всего — команда корабля состоит из представителей разных народов. «Полинезийцы» относятся к одному народу, «араб» — к другому, белокурый — к третьему. Стало быть, расизм у островитян не приветствуется. Это хорошо.

Моряки, хоть и собрались рядом, проявляли любопытство не только к Михаилу, поглядывали на утесы и на воду. Предпочитают не терять бдительности, а может — чего-то ждут, знака какого-то.

Ну а корабль выглядел… обыкновенно. Обтекаемые надстройки с круглыми окнами-иллюминаторами, гладкая палуба, какие-то загадочные механизмы, некоторые из них похожи на пушки или крупнокалиберные пулеметы. Мачта подозрительно высокая, и внизу — свернутый парус. Вернее, не свернутый, а как бы собранный в гармошку. Ну что ж, если корабль достаточно легкий, то можно и парус поставить. У парусников тоже есть преимущества — экономичность, бесшумность. А двигателем можно пользоваться в штиль, или в шторм, или чтобы уйти от погони.

 

Глава 3

Подошел один из «полинезийцев», шкипер, судя по уверенной манере держаться, что-то спросил. Михаил повторил на языке телре, что не понимает. Капитан опять что-то спросил, но уже на другом языке — произношение другое, квакающе-мяукающее. Потом капитан попробовал третий язык, мелодичный. Потом — четвертый, звонко-разрывистый.

На этом языковой запас капитана закончился. Впрочем, не каждый знает шесть языков.

Весьма озадаченно пожав плечами, шкипер обратился к остальной команде. Мол, есть еще полиглоты?

Капитана сменила женщина, тоже начала пробовать разные языки. Пять штук перебрала, естественно — без толку. Один показался очень похожим на испанский или итальянский, однако толку чуть — все равно Михаил ни итальянского, ни испанского не знал.

И вдруг, совершенно неожиданно, можно сказать — внезапно для Михаила, который совсем настроился общаться картинками и пантомимами, женщина произнесла: «Ги цефан?»

От удивления Михаил не сразу среагировал и закричал: «Да, да, я знаю цефан! Еще как знаю!» — когда женщина уже говорила не еще коком-то языке.

Цефан распространен не только в Обитаемом Пространстве. Но о том, что его могут знать в мире Ду Рянц не рассказывала. Мало в этот мир ходят, непривлекателен он. А кто ходят — не рискуют здесь селиться, либо обратно возвращаются, либо пролазят в какой-нибудь другой мир. И таятся здесь пролазники, соответственно нет у путешественников по параллельным мирам времени, чтобы обучить местное население цефану.

Женщина сама слегка изумилась. Повернула голову, произнесла для остальных моряков длинную фразу, в которой прозвучало слово «цефан». Те удивленно загомонили.

— Меня зовут Хансура, — представилась женщина.

— А меня — Михаил.

Хансура задумчиво нахмурилась, видимо пыталась сообразить, к какому народу может принадлежать человек с таким странным именем. Села на какой-то ящик, жестом предложила Михаилу тоже присаживаться.

Один из моряков, тот, который развешивал сушиться «пижаму», что-то спросил, кивая на переделанное в котомку «пончо», Хансура перевела:

— Он спрашивает, можно ли это тоже повесить сушиться.

Михаил милостиво разрешил, хотя тряпку можно бы и выбросить.

Надо сказать, что островитянка говорила на цефане хуже Михаила, не использовала всех возможностей этого языка для максимальной емкости выражений. Это значит, что цефан ей не родной, и выучила его она самостоятельно, а не с помощью учебных камней, как некоторые. Трудно поверить, что такое возможно, уж очень сложен цефан.

Разглядывая мокрое «пончо» женщина спросила:

— Так вы — беглый раб?

— Ну да, — вынужден был признать Михаил. Впрочем, Хансура использовала уважительную форму обращения, вероятно у островитян сбежать из рабства — подвиг.

— И вы были в рабстве у телре?

Михаил понял, к чему она клонит, объяснил:

— Да, но я был в рабстве совсем недолго… меньше одного дня, вот и не успел выучить язык телре.

Женщина усмехнулась, перевела ответ Михаила для остальных моряков, те тоже посмеялись.

Следующий вопрос был предсказуемый и ожидаемый:

— Из какой вы страны?

Надо что-то отвечать, причем врать опаснее, чем говорить правду. И чутье об этом предупреждает, и элементарный здравый смысл: слишком мало Михаил знает про мир Ду. Взял, и ответил честно:

— Я с Планеты Земля.

Хансура озадаченно нахмурилась, обратилась к капитану. Слова «планета земля» с сильным акцентом тоже прозвучали в ее реплике. Ответ капитана был явно отрицательным. Хансура уверенно заявила:

— На Сехлес нет такой страны!

Поскольку слово «Сехлес» было совершенно незнакомо Михаилу, он решил, что точно не с Сехлес. Был бы оттуда — знал бы, потому прояснил ситуацию:

— Я — не с Сехлес.

Хансура весело рассмеялась. Перевела последние слова Михаила для моряков, и те тоже захохотали.

По всей видимости, Сехлес — настоящее название этой планеты. Между прочим, «ду» на цефане может означать «там», «туда», «оттуда», «по ту сторону». То есть, Михаил мог неправильно понять Рянц, когда она отвечала на вопрос про название мира, в который выводил лаз. На Земле целую страну назвали Канада, что в переводе с языка индейцев означает «в том направлении». А может быть, название Ду используют только пролазники. Это нормально, пролазники ведь дают имена не планете, а целой вселенной, которая открывается для них по ту сторону лаза. Скажем, каменнодеревцы свой мир тоже Каменным Деревом не называют, такое имя возникло вообще в результате недоразумения. Первый пролазник, что туда проник, был впечатлен деревянными мисками с резным орнаментом, и в своем отчете использовал придуманное на ходу название «мир Деревянной Посуды». Но в его языке слова «камень» и «посуда» звучали одинаково, переписчик отчета попробовал вообразить деревянный камень — не получилось. Вот и переиначил название на Каменное Дерево, которое все же легче вообразить.

Признавшись, что вообще не с этой планеты, Михаил не ожидал, что ему поверят, обдумывал доказательства своих правдивых слов. Ему и не поверили, раз смеялись. Но больше допытываться не стали, что странно.

В последствие Михаил узнал, что есть у островитян культурная норма: каждый имеет право на тайну, и, если человек отказывается отвечать на вопрос или, скажем, отшучивается, то не надо к нему приставать. Хорошая норма, благодаря ей островитяне гораздо меньше врут. Избавлены от необходимости.

Вот и Хансура не стала приставать, спросила о другом:

— Где вы взяли пояс командира сотни?

Ого, да Михаил сбежал от большого начальства.

Ответил честно:

— Это пояс моего хозяина… того телре, от которого я сбежал. На нем нож и фляга, и я решил, что мне это пригодится.

— Но как вам удалось украсть пояс?

— Я его не крал, а отобрал.

У Хансуры отвисла челюсть и сильно округлились глаза. Она пробормотала перевод Михаилова заявления, и остальные моряки тоже очень удивились, судя по лицам и интонации реплик. У кое-кого удивление стало сменяться недоверием.

— Как вы отобрали пояс? — решила на всякий случай уточнить Хансура. Ну да, может же быть, что телре уже связанный был, когда Михаил с него пояс снимал.

Ответил не только честно, но и подробно:

— Телре захватили меня в четырех днях пути отсюда. Их было четверо, с ружьями и собакой, а я один, и оружия у меня не было. Потом они отвели меня в свое селение, и этот… командир сотни привел меня к себе домой. Там я попросил напиться, а он дал мне уксуса вместо воды. Я не выдержал, мы подрались, я победил… и сбежал. Ну и пояс прихватил с собой.

— Вы победили телре в открытом бою?! — Хансура просто не могла поверить.

— Да, но он без оружия дрался, — скромно ответил Михаил. — Ногами. Не знаю почему, у него же нож был, и меч рядом лежал, и ружье…

— У телре есть правила, — отсутствующе сообщила Хансура, — они не дерутся с оружием против безоружного противника. Иначе телре может потерять уважение. Впрочем, это правило очень часто нарушается.

Вдруг вскинула глаза на Михаила, сказала взволновано:

— Вы даже этого не знаете!

Капитан что-то сдержанно-повелительно произнес, обращаясь к Хансуре. Мол: о чем это вы там секретничаете? Мы тоже хотим!

Женщина торопливо перевела последнюю информацию, что вызвало еще одну волну удивленно-недоверчиво-уважительного гомона. Казалось, Хансура хочет что-то спросить, но не решается. Смущается?

Тон гомона усилился, центр внимания занял белокурый моряк. Что-то ему втолковывали, а он равнодушно отнекивался.

Хансура объяснила с явным неодобрением:

— Они не верят, что вы победили телре. То есть, верят, ведь пояс у вас, но хотят проверить.

— Мне придется драться?

— Нет, не драться, учебный поединок, по правилам… И если не хотите — не надо.

— Ладно, я согласен. Какие правила?

Женщина тяжело вздохнула:

— Лучший боец на нашем корабле Кирлит, но он отказывается. Говорит, что боевая наука эсков — не для развлечения.

Ага, значит, белокурый Кирлит по национальности эск. Если эски — народ, а не профессия, или религиозная секта, или еще какой-нибудь клуб по интересам.

Хансура смотрела на Михаила с нескрываемым осуждением. Пацифистка? Крайне маловероятно, корабль явно не мирный. Нечего мирным кораблям делать здесь, возле покоренного телре континента. Моряки одеты неодинаково, что не соответствует представлениям о военных, но — земным представлениям. Может быть, каждый из них одет соответственно занимаемой должности, цвет и покрой одежды — вроде знаков отличия. А может, они нечто вроде морских партизан, вольница. У Хансуры могут быть другие причины не одобрять драки на палубе, сугубо прагматичные. Скажем, она — врач, и не хочет возиться с переломами.

Но Михаил чуял, что продемонстрировать островитянам боевое искусство посланников будет очень полезно. Повысит доверие, авторитет и вообще. Потому спросил:

— А кто второй боец на корабле?

— Ханси, — проворчала Хансура. — И он согласен.

— Давайте… потренируемся, — легкомысленно произнес Михаил.

Хансура тяжело вздохнула, перевела согласие Михаила для моряков.

Для поединка выбрали свободную площадку на носу. Правила оказались простые: по возможности противника не калечить, поединок останавливается по команде капитана, или если один из противников сдается.

Ханси — высокий, широкоплечий, мускулистый «полинезиец» с перебитым носом — поднял тяжелые кулаки в боксерской стойке, изобразил на лице злобу, уставился противнику в глаза. Пытается морально подавить, однако не на того нарвался.

Михаил принял свободную стойку с опущенными руками и доброжелательно улыбнулся. Демонстрировал таким образом превосходство.

Ханси действовал без прелюдий и разведок — быстро присел, и нанес молниеносный удар, целясь Михаилу в солнечное сплетение.

От удара по корпусу уклониться сложно. Но можно, если есть навык и хорошая реакция. Михаил уклонился, провалил Ханси. Тот резко разорвал дистанцию, поворачиваясь и поднимая руки. Не ожидал моряк такого, непростой ему противник сегодня достался.

Островитянин атаковал снова, обманом, шевельнул правой, но ударил левой. Теперь уже — целясь в голову. Пожалуй, даже был готов, что соперник увернется, задумал на этот случай какую-нибудь комбинацию.

Однако в этот раз Михаил попросту перехватил соперника за запястье и аккуратно уложил на палубу в лучших традициях борьбы миротворцев. Тот попытался вывернуться, но не тут-то было, Михаил прижал его руку к палубе по всем правилам, да еще уперся коленом под мышку — и борец не вывернется, не то, что боксер.

Ханси что-то сдавленно пробормотал, и Хансура перевела:

— Он говорит, что согласен считать себя побежденным.

Легкая победа. А ведь Ханси — далеко не школьник, боец опытный, тренированный. Хорошо двигается, правильно дышит, чувствует дистанцию, бьет молниеносно и коварно. В удары не вкладывался, чтобы противника не покалечить, но все равно, хорошо бил. Михаил победил благодаря быстрой реакции, которую не заработал упорными тренировками, а получил легко и непринужденно, глотая снадобья. Что-то в таких победах есть нечестное.

Михаил поднялся, помог встать Ханси. Тот совершенно не обиделся, наоборот, смотрел с дружелюбием. Как будто его не в драке победили, а, скажем, фокус показали.

Михаил снова устроился рядом с женщиной, она смотрела уже без осуждения. Видать, понравился ей проявленный Михаилом в драке гуманизм.

Вдруг Михаилу пришло в голову, что поединок мог быть проверкой совсем другого рода: не телре ли гость корабля. Телре лучшие воины мира Сехлес, тогда, если человек хорошо дерется, вероятность, что он телре, повышается. Сейчас моряки дружелюбны, но вдруг притворяются? Вдруг отравят или сонного задушат? Да нет, с этой стороны опасность не грозит. Пролазнику нужно доверять своим предчувствиям.

Моряки принялись, было, гомонить, но белокурый Кирлит закруглил дискуссию несколькими вескими репликами. Хансура перевела:

— Он говорит, что в боевой науке эсков есть приемы, которые похожи на тот, что применили вы, однако точно таких-же нет. Может быть, они есть в боевой науке телре, потому что их кланы держат многие приемы в секрете, но телре вы быть не можете, потому что не причинили боли Ханси, хотя могли. И вы не обозначили добивание.

— Добивание?

— Да, и у телре, и у нас в учебных поединках принято обозначать удар на добивание. Или, что вы сворачиваете сопернику шею. Но вы этого не сделали.

Подошли двое моряков, задали несколько вопросов.

— Они спрашивают, из какого материала сделаны ваши одежда и обувь, — перевела Хансура.

— Скажите им, что я сам не знаю, — усмехнулся Михаил. — Просто купил. А это… вот эту рабскую тряпку — украл.

— Украли? — удивилась Хансура. — Такие тряпки даже телре выбрасывают. Разве что хотят лишний раз унизить своего раба.

— Она прямо на полу лежала, — признался Михаил. — Она была подстилкой для собаки… судя по запаху. А собаки почему-то не было.

— У телре обычно по одной собаке на боевую пятерку, и бойцы пятерки ухаживают за собакой по очереди, — просветила Хансура. — Чтобы она считала хозяевами их всех.

Женщина снова о чем-то задумалась, нерешительно поглядывая на Михаила.

Напомнили о себе моряки, которые спрашивали про одежду, Хансура торопливо выполнила обязанности переводчицы. И обратилась к Михаилу несколько смущенно:

— Когда вы говорили, что не с Сехлес… вы… не шутили?

— Нет.

Хансура взволновано встала и воскликнула:

— Так вы — бродячий колдун!

— Так и есть, — с достоинством подтвердил Михаил.

Значит, островитяне знают о пролазниках. Хорошо это, или плохо? Скорее — хорошо, меньше придется доказывать или врать.

Женщина молча смотрела на него широко распахнутыми глазами. Капитан с усталым укором произнес:

— Хансура!

Когда прозвучал перевод на островитянский язык, у большинства моряков не было слов. Только один из них бросил реплику, которая вызвала смех.

— Он говорит, что устал на сегодня удивляться, — перевела Хансура для Михаила.

Вперед выступил «араб», высказался с откровенно ворчливой интонацией. Женщина перевела со смущением:

— Катип говорит, что к нам пришел гость, сбежал из рабства, а мы его до сих пор не накормили, и даже не предложили воды. Вместо этого надоедаем глупыми расспросами, — и добавила:

— Действительно… пойдемте!

Михаила провели в помещение — нечто вроде кают-компании — с удобными диванчиками, большим столом и красивыми надписями на светло-зеленых стенах. Письмо, судя по всему — слоговое, много разных знаков.

Катип, который оказался коком, принес еду — очень вкусную похлебку из морепродуктов, большой кусок тушеного со специями мяса, холодное красное вино и длинные булочки. При этом кок продолжал ворчать: мол, неудивительно, что бродячие колдуны не хотят посещать Сехлес, раз даже островитяне забыли о гостеприимстве!

За едой удобнее слушать, чем говорить, так что Михаил воспользовался случаем, и сам задал несколько вопросов. В частности, выяснил, откуда Хансура знает цефан — у островитян это язык интеллигенции. Цефан действительно очень удобен для инженеров, врачей, ученых. Язык предельной ясности, как-никак. А Хансура — врач, глаз на лбу — символ ее профессии.

Выяснил, что у корабля есть имя — «Морская черепаха». Спросил насчет парусов и турбин, Хансура сразу поправила — не турбина, а «винт в трубе», про паруса подтвердила — да, действительно, иногда ходят под парусом, иногда — на двигателях. Парус ставят, когда спешить некуда, и когда хотят бесшумно подкрасться. Двигатели довольно прожорливы, а с топливом на островах не очень, приходится экономить.

Спросил о миссии «Морской черепахи», оказалось — ждут кого-то. Заброшенного в стан телре агента, который как раз должен вернуться с задания. В чем конкретно состоит задание, Хансура не знала. Шкипер наверняка знал, но на то он и главный, а экипажу не обязательно быть в курсе всего. Не их умов дела.

— Эта бухта — самое удобное место для ожидания на всем берегу, — рассказала Хансура. — Залезть на скалы очень трудно, со стороны моря они отвесные, и мы заметим любого, кто появится наверху. А по морю телре не могут сюда попасть, потому что не любят море. Для них прикоснуться к морской воде — позор, потеря чести.

— Да, об этом я знаю. Место действительно удобное.

— Возможно, есть другие места, где ждут другие корабли. Мы всегда ждем здесь.

— И часто?

— Постоянно. Иногда приходится ждать подолгу. Однажды тридцать дней ждали.

— И он пришел?

— Она пришла. В тот раз была женщина.

— А в этот раз будет мужчина?

— Не знаю. Может быть, шкипер знает.

— Ясно. А бывало так, чтобы никто не пришел?

— Пока не было. Опаздывали, как сейчас, но… они знают, как пройти по землям телре. Возможно, его задержал переполох из-за того, что вы убили телре…

— Да не убивал я его! Только связал…

А может, не стоило этого говорить? Вдруг факт, что Михаил не убил телре, хотя мог, будет воспринят как признак слабости? Или даже как предательство? Во всяком случае, могут посчитать такое поведение странным.

Так и есть, Хансура взяла паузу, смотрит с непонятным выражением. Без явного отвращения или испуга, но слова «не убил, а только связал» все же произвели эффект. Михаил даже разозлился, потерял над собой контроль:

— А что, надо было убить?!

— Возможно…

— А почему?

— Он все равно обречен. Телре, которого победил в открытом бою раб, не просто теряет уважение, ему повезет, если позволят просто броситься на нож.

Михаил почувствовал холодок внутри. Проявил милосердие, нечего сказать. Не стоило и стараться.

Впрочем, кроме холодка ничего больше не чувствовалось. Ни ужаса, ни тошноты, ни, слава богу, гордости. Должно быть, еще не проникся.

— Теперь понятно, почему его жена выла, — сказал Михаил, чтобы что-то сказать.

— Да, — кивнула Хансура. — У телре женщин принято хоронить вместе с мужьями.

— Живыми?! — прохрипел Михаил, отчаянно надеясь, что нет, что женщин просто хоронят рядом с мужьями, когда своей смертью помрут, а не закапывают вместе с мужем в один день.

— Им разрешают принять яд.

— Но тогда… зачем она кричала?! Развязала бы мужа, пока никто не видит… неужели такая дура?!

— Тогда бы ее убил муж, чтобы она никому не рассказала. Забил бы насмерть. У телре — обычное дело.

Вот тут стало совсем хреново. Тошнота подступила, начал дыхательные упражнения. Уже привык, уже рефлекторно начинает вдыхать-выдыхать, чуть что. Дыхательная гимнастика — явно самое полезное, чему научила Гри. Может и получится не свихнуться.

— На Сехлес стало трудно сохранить душу чистой, — тихо сказала Хансура.

Как ни странно, Михаилу удалось выспаться. А может, это разговор с Кирлитом помог — блондинистый эск объяснил через Хансуру, что «хозяина» Михаила не обязательно ждет смерть. Проиграть в поединке рабу — позор настолько большой, что его слишком много для одного человека. Опозорен будет весь клан. А кроме того — все, с кем «хозяин» дрался в учебных поединках. Те, кто у «хозяина» выиграл, будут вынуждены срезать с пояса соответствующий значок, но им еще хорошо, а вот проигравшим — хоть самим на нож бросайся. Позор расползется на всех — и тех, кто «хозяину» подчинялся, и тех, кто им командовал, даже тем, у кого с «хозяином» оружие одной конструкции или одежда одного покроя, достанется. А позор у телре принято смывать кровью, а кровь приведет к обострению вражды между кланами, а вражда невыгодна главарям кланов. Соответственно, дело постараются скрыть или замять. Более того, скрывать подобную неприятную для всего народа информацию — в традициях телре, иначе их цивилизация давно бы уже рухнула. Не сама, так с помощью извне, от тех же островитян — опозорили бы побольше телре разными способами — да хоть морской водой облить — и началось бы у тех повальное смывание позора кровью.

Вроде бы Кирлит не врал, и Михаил действительно успокоился. Поболтал немного с Хансурой о религии, оказалось, что моряки язычники. Да не простые — они верят во всех богов сразу, своих и чужих — Хансура стала перечислять всех богов, штук десять назвала, а потом уточнила, что это пока что были боги моря. Михаил, естественно, спросил, зачем так много, тут и выяснилось, что разные народы им молятся. Но все народы в них во всех верят.

Естественно, возник вопрос о религии Михаила. И другие моряки подтянулись, заинтересовались, вдруг еще какие-то боги есть, которым неплохо бы почтение выразить, на всякий случай. И что он мог рассказать? Интересовался, конечно, христианством, но подзабылось уже. Сказал, что бог всего один — это удивления не вызвало. У эсков, вон, вообще богов нет, и ничего, живут. Сказал, что бог есть любовь — одобрили, хорошая, сказали, у Михаила религия, удобная. Спросили, как же правильно этому одному богу поклоняться, тут уже пришлось быть осторожным. Намекнул, что если признавать христианского бога, то надо в обязательном порядке отказаться от почитания всех остальных. А вот это никакого понимания не встретило, Хансура так прямо и заявила, что Михаил чего-то напутал. Если других богов не существует, то от поклонения им вреда не будет, а если существуют, то чего это богу, который есть любовь, возражать? Ревнует, что ли? Тогда ему самому любви не хватает, пусть у островитянских богов учится. Кирлит так просто убийственный аргумент выложил:

— Любовь к жене не означает, что нужно обязательно ненавидеть других женщин. Любовь к своему народу не отменяет правил гостеприимства. И бог, если он действительно любит людей, не будет от них требовать, чтобы они отвергли милость других богов.

Михаил только и смог промямлить, что в его родном мире под других богов маскировался враг того бога, который есть любовь.

— Ага, — сказали моряки, — тогда понятно. У нас тоже есть плохие боги, враги хороших богов. И молиться им — себе дороже. Люди не поймут, если начнешь кровавые жертвы приносить. Но если мы только хорошим богам поклоняемся, тогда, стало быть, ничего не нарушаем. Наоборот, хорошим богам надо держаться вместе, друг за друга агитировать. Так как же правильно этому богу поклоняться?

Ну что тут можно было ответить? Что обязательно надо быть крещеным, а окрестить может только священник? Попробовал так ответить, и вызвал у моряков разочарование на грани возмущения. К счастью, вспомнился один пункт в священном писании, что, даже если человек о христианстве в жизни не слышал, но живет в соответствии с заповедями, он все равно вроде как христианином считается. Сразу заповедями поинтересовались, а Михаил начал перечислять:

— Не убий, не укради, не возжелай жены ближнего, не лжесвидетельствуй…

Дальше — не помнил.

Первая заповедь была признана выполнимой. Конечно, когда телре под боком, могут возникнуть определенные трудности, но войны, может, и не будет. Катип сказал, что даже вторую заповедь труднее выполнить — они же время от времени рабов у телре воруют. А вот с возжеланием жены… тут просто не поняли. Михаил объяснил. Со смущением, которое удивило всех, включая его самого.

Заповедь вызвала недоумение. Хорошо, если у всех соседей жены окажутся непривлекательными, а если нет? Смотреть на красивую женщину и совсем не желать ее — прямо скажем, не всем дано. И для женщины обидно.

Кто-то предложил способ — как можно больше заниматься любовью с собственной женой, чтобы больше не хотелось, но Хансура непререкаемым тоном специалиста возразила, что так только к собственной жене охладеешь, но не к женщинам вообще.

К счастью, Михаил вовремя вспомнил, что заповеди относятся к Старому Завету, а есть еще и Новый в котором заповедей всего две, даже, можно сказать, две в одной — любить бога и ближнего своего, как самого себя.

Моряки с облегчением вздохнули — при таком подходе подавляющее большинство островитян являются христианами, причем уже давно, пять с лишним тысяч лет.

Неважный вышел из Михаила миссионер, не за свое дело взялся. Вообще, несерьезный получился разговор о религии, в шутливых тонах. Видимо, моряки особой религиозностью не отличались.

Михаилу выделили отдельное помещение на корабле — крохотную комнатку с иллюминатором и двумя жесткими койками. Насколько Михаил разбирался в морских традициях, отдельное помещение — привилегия чуть ли не офицерская, простые матросы в общем кубрике спят. Осторожно спросил у Хансуры, которая помогала устроится, получил ответ:

— Вы действительно важный гость на нашем корабле. Вы — бродячий колдун. В мире Сехлес давно уже не встречалось бродячих колдунов.

Больше Хансура ничего не сказала, но Михаил сам догадался, чем так важен бродячий колдун. Ведь он может увести с собой в другой мир, избавить от проблем мира этого.

Напутала что-то Рянц, никакой запуганной обозленности у островитян не наблюдалось, к телре относились чуть ли не с презрением. Еще бы — от телре шпионы раз за разом возвращаются живые и невредимые.

С Михаилом моряки даже слишком дружелюбны, но только на первый взгляд. На самом деле симпатия искренняя только со стороны Хансуры, Кирлита и, пожалуй, Катипа, остальные — просто вежливы. Но побаиваются Михаила — не как потенциального шпиона и не как хорошего бойца, а как колдуна. Темные они, что ли, раз в богов верят? Непохоже.

Хотел выспросить, какое место в мировоззрении островитян занимают бродячие колдуны, а также — другие миры. Но пока что поостерегся. Заметил уже, что отвечая на вопрос, моряки немедленно задают свой — должно быть еще одно правило вежливости. А слишком много о себе выбалтывать не было желания, во всяком случае — пока.

Сославшись на усталость, лег спать, и действительно быстро уснул. Проснувшись, первым делом попробовал нащупать связь с Никой. Знал, что от этого может стать хуже, что можно снова довести себя до притупления чутья, можно вообще с ума сойти. Но ничего не смог с собой поделать. Это даже не мазохизм, мазохисты получают от боли наслаждение. Это надежда — вдруг Нике уже легче? Вдруг все уже образовалось, устаканилось? Мало ли, что там могло произойти, может быть, умная Ника уже нашла какое-то решение.

 

Глава 4

Нике стало легче совсем чуть-чуть, только и того, что смогла взять себя в руки. Пытается нащупать связь с Михаилом, но безуспешно — слишком она нервничает, слишком ошеломлена. Ей бы успокоиться…

Еще раз попытался хоть как-то связаться с Никой. Постарался расслабиться, отрешиться, сосредоточился на «голосе»… И, кажется, что-то вышло, появились в «голосе» изменения к лучшему. Все-таки почуяла Ника Михаила, наконец-то. Меняется «голос» медленно, разница во времени, все-таки. Но ведь удалось докричаться, связь теперь двусторонняя. Давно бы так. Полноценного общения пока не получится — и разница во времени, и связь слишком слабая. Однако Михаилу стало гораздо легче, действительно, давно себя так хорошо не чувствовал.

В бодром, веселом настроении вышел на палубу встречать рассвет. И погода хорошая — полный штиль, на воде нет и ряби, только какие-то одинокие разводы перемещаются. И воздух свежий — Михаил занялся дыхательными упражнениями, не чтобы нервы успокоить, а просто так. Ника «услышала», и не особо гостеприимный мир Ду показался прекрасным, гораздо лучше, чем Обитаемое Пространство. Потому что снова — вроде как вместе с Никой. Успокоился наконец-то, аж чутье обострилось. И появилась уверенность, что рано или поздно будут они не «вроде как», а просто вместе.

Конечно, рано праздновать, предстоят еще сложности и в этом мире, и дальше… Нет, в пессимизм лучше не сползать.

Вероятно, благодаря обострившемуся чутью Михаил едва ли не первым заметил появление новых гостей. А может и первым, потому что сначала увидел появившийся из-за камней плавучий предмет — не то корзина, не то птичье гнездо, — и только потом раздался крик одного из моряков. А рядом с плавучим гнездом торчали из воды две черноволосые головы. Видимо, в гнездо они сложили свои вещи, чтобы не мочить. Между прочим, гости появились с юга, а не с севера, как Михаил, и это несколько удивило моряков, судя по озадаченным взглядам.

Появился капитан, всмотрелся в приближающихся гостей, решительно отдал несколько команд. На корабле поднялась суета, зашумели механизмы. Ага, якорь поднимают. Должно быть, один из гостей и есть тот самый агент, которого ждали, миссия выполнена, можно домой.

Как только подняли якорь, внутри «Морской черепахи» загудело, корабль медленно повернулся и поплыл к гнезду.

Капитан и еще четверо моряков расположились на носу справа. Вот капитан отдал команду, скорость корабля совсем упала. Бросили спасательный круг, и через несколько секунд втянули на палубу голого мужика с какими-то свертками под мышкой. Гость — худой, костлявый, изможденный, спина и зад — в шрамах. Вокруг запястий — красные воспаленные борозды, тонкой веревкой связывали. А может и проволокой, телре могли. Михаил гостя узнал — как не узнать, тот самый раб, который толок что-то в ступе недалеко от ворот селения телре. Который злорадствовал. И раб узнал Михаила — широко улыбнулся, продемонстрировав отсутствие половины зубов, потряс над головой открытой ладонью и что-то хрипло выкрикнул.

Выходит, понял он тогда, в селении, что Михаил сбегает, и не над Михаилом он злорадствовал, а над своими хозяевами. А теперь и сам сбежал.

Беглый раб развернул один из свертков — это оказалось «пончо», — хотел одеть. Но рабскую тряпку грубо вырвали и вручили моряцкий комбинезон.

Вытащили второго гостя, тоже со свертком. Этот — крепкий, мускулистый. И — очень похож на телре, такое же малоподвижное лицо и глаза без выражения. Матросы от него отстранились, а капитан, наоборот подошел поближе, перекинулся несколькими словами, пока гость разворачивал сверток и одевался. И одежда у второго гостя как у телре, есть пояс с ножом, флягой и треугольной сумочкой, на нем — всего три маленьких значка. Есть меч и огнестрельное оружие — может, большой пистолет, но, скорее, короткоствольный автомат. Под врага агент маскировался, не иначе.

А разговор агента с капитаном зашел про Михаила, в его сторону смотрят.

Агент вручил автомат одному из матросов, подошел к Михаилу, заговорил на очень хорошем цефане:

— Меня зовут Хакун, я разведчик, — и остановился, ответной реплики ждал.

— А я — Михаил, бродячий колдун.

— Бродячий колдун, — со сдержанным восхищением повторил Хакун. Он уже перестал быть похожим на телре — взгляд изменился, ожил, стал внимательным и задумчивым. Спросил иронично:

— Так вы и есть та самая морская мерзость, которая умеет выпускать усыпляющий газ?

Слова «морская мерзость» в среде островитян не являются оскорблением, телре это оскорбление придумали. На Земле, если православный назовет православного гяуром, тоже никто не обидится.

Михаил ответил иронично:

— Нет, это не я. Это какая-то другая морская мерзость.

Хакун рассмеялся, покачал головой. Потом, приветливо кивнув, отправился разговаривать с капитаном. Хотя сразу им поговорить не удалось — капитан выговаривал Катипу, который стоял, держа в руках поднос с двумя порциями рыбы. Наверное, кок решил порадовать новых гостей островитянской кухней, но морская рыба — тоже морская мерзость, телре не позволяют ее есть даже своим рабам. Конфликт разрешил сам беглый, по всей видимости, сказал, что не против употребления морской мерзости в пищу.

Чутье подсказало, что надо опасаться Хакуна. Хотя бы потому, что он представитель островитянских спецслужб, нежелательно с ним откровенничать, чтобы на крючке не оказаться. Кроме того, Хакун наверняка обладает полномочиями, начальство, стало быть, а с начальством надо быть осторожным, причем не как с хрусталем, а как со взрывчаткой.

Корабль снова становился на якорь. Еще кого-то ждут? Вряд ли, скорее — хотят дождаться темноты. В этой бухте корабль незаметен из-за скал, но если отойдет от берега, телре могут разглядеть с пляжа.

Михаил сел на ящике, принялся обдумывать, к чутью прислушивался. Безусловно, Хакун — фигура опасная, но, в то же время, ключевая. Именно он поможет добраться до лаза в мир невидимой смерти. Только надо его уговорить… опять предстоит торговаться, вести игру на нервах, обманывать и надеяться, что не обманут тебя самого. А проиграть — смертельно опасно… Лучше бы просто драка, тогда, по крайней мере, все быстрее бы закончилось.

Только что имел ввиду Хакун, когда говорил про усыпляющий газ?

Выяснилось быстро. Хакун подошел, сел на соседний ящик. Вел себя в соответствии с психологией — расположился так, чтобы не нависать, не слишком близко и не слишком далеко — каким-то образом вычислил личное пространство собеседника. На лице все еще сохранялось отсутствие выражения, но глаза «ожили». Голос доверительно-обезоруживающий:

— В Тедой четыре дня назад обнаружилась очень странная разновидность морской мерзости. Нашелся в прибрежных зарослях глухонемой раб в необычной одежде, не то мужчина, не то женщина. Его привели в Тедой, оно было достаточно послушно. Но потом, когда оно оказалось в доме командира сотни, то выпустило облако газа, от которого командир сотни потерял сознание. И морская мерзость сбежала. Зачем-то унесла с собой пояс командира сотни. За этим погнались, но оно ушло в море и уже не выныривало, хотя телре тщательно патрулировали берег.

Да уж, смешно. «Хозяин», конечно, выкрутился, но странно, что ему поверили.

А все эти перескоки «он» — «она» — «оно» — явно просчитанная провокация.

— Я уверен, что это были вы, — продолжал Хакун. — Может быть, газа вы и не выпускали, а действительно только связали командира сотни — его первой обнаружила жена, потом на ее крик прибежал один из подчиненных воинов. Воину и жене было… невыгодно, чтобы командира сотни побил раб, они придумали ложь про усыпляющий газ. Вероятно, так и было. Не знаю, долго ли они проживут, зная тайну… Впрочем, им не поверят, если начнут рассказывать, что это ничтожное существо победило командира сотни в честной схватке. Вы же действительно… вели себя очень… разумно.

— Разве по мне сразу не видно, мужчина я или женщина? — не то, чтобы самый важный вопрос, но ведь обидно. То есть, должно быть обидно, надо показать, что провокация сработала.

— Дело в том, что вы срывали с деревьев плоды, когда шли по прибрежным зарослям, а собирать фрукты — занятие для женщин. Воин телре никогда до такого не опустится, предпочтет голодать. Раб тоже не рискнет, чтобы не опозорить своего хозяина. Беглый раб — может, но вы… вы вели себя слишком непохоже на беглого раба. Слишком неосторожно, и не проявляли столько страха, как беглые. И не только в этом дело, когда патруль телре обнаружил ваш след, увидели и то, что вы собирали плоды, сделали вывод, что вы — женщина. А потом не хотели признавать свою ошибку.

— А что они вообще про меня подумали? Решили, что я потерявшийся раб — это понятно, но…

— Вы хорошо, хотя и необычно одеты, притворялись глухонемым. Они решили, что вы домашний раб для каких-то особых целей. Глухонемые рабы обладают определенной ценностью, поэтому телре не стали причинять вам вреда, чтобы ваш настоящий хозяин не предъявил претензий.

— Да, не стали. Только разок под дых двинули, а потом еще разок — по почкам, но разве это вред?

— А вы не сопротивлялись и не пытались убежать.

— Хорошо, с этим понятно. А тот беглый раб, с которым вы пришли… он сам сбежал?

— Его зовут Манун. Да… Он как-то сообразил еще в Тедой, что вы убегаете, решил, что вы знаете, куда бежать. И решил бежать по вашему следу. Только его быстро поймали. Как раз решали, что с ним делать — выставить на солнцепек, или только ослепить… Здесь, на побережье, у беглых рабов есть возможность добраться до островов, точнее — больше возможностей, потому наказание за побег особенно жестокое. Ему очень повезло, что я был в селении Тедой. Я его купил, как будто для работы в смоляных ямах. Вы создали мне небольшие сложности, пришлось потратить время на то, чтобы попасть сюда, в Тайную бухту с юга. На север отсюда берег до сих пор могут патрулировать телре, вас ищут. Как вы сумели пройти мимо них?

Интересно, как это Хакун с купленным рабом сумели так быстро добраться до бухты, да еще и с юга ее обошли? Наверное, ехали на чем-то.

Надо как-то ответить на вопрос про патрули. Врать опасно, этот Хакун может распознать ложь. Как бы его почестнее ответить, чтобы не сказать всей правды?

— У меня есть возможность надолго задерживать дыхание, я просто переждал в море. Я и к «Морской черепахе» под водой подобрался.

— Да, об этом я знаю. Вы специально тренировались, используете особые приемы?

— У меня устройство такое есть, — рискнул признаться Михаил, даже вытащил из-за ворота и показал висюльку. — Только им я один могу пользоваться… Мне трудно объяснить, как оно действует.

— Яасен, — сразу узнал висюльку Хакун. — Вы действительно бродячий колдун.

Надо же, он верил не до конца. Задумался. Добродушно так задумался, демонстративно. И продолжил:

— Вы очень хорошо говорите на цефане. Очень правильно. Но цефан — не ваш родной язык. Вы выучили цефан не сами, а с помощью обучающей машины. Но говорить на цефане вам приходилось, и много, вы долгое время говорили только на цефане. Значит, вы бывали во Обитаемом Пространстве.

— Да, приходилось, — не врать, так не врать. В Обитаемом Пространстве разные всякие устройства для изучения языков хоть и редкость, но не экзотика, есть они во многих развитых общинах. Ведь цефан там — далеко не единственный язык, а может быть, чем черт не шутит, и не самый распространенный. И у Рянц была штуковина с обидным названием «шлем глупца» — тоже языкам обучала. Специально для пришедших из мира Ду, которые цефана не знают. Мало того, обучающее оборудование есть и в других мирах, вот только цефан вряд ли является основным где-то кроме Обитаемого Пространства.

— Вы бывали в Обитаемом Пространстве, — очень задумчиво, раздельно повторил Хакун. И вдруг добавил:

— Но на Сехлес вы пришли из другого мира?

А вот в этом месте чутье приказало соврать:

— Да, я сюда из мира Дикого Снега пролез… э-э, пришел.

Соврал Михаил вдохновенно, непринужденно, как будто сам верил в свою ложь. Просто очень захотелось сказать «да». И еще неизвестно, поверил бы Хакун, скажи Михаил «нет».

А ведь поверил в «да», задумчиво кивает. И лицо совсем исправилось, человеческим стало. Спросил мягко, с деланным равнодушием:

— Это правда, что Обитаемое Пространство — очень большой город?

Этот вопрос сам по себе дает некоторые важные ответы, ясно теперь, что Хакуну толком не знает, что такое Обитаемое Пространство. Так, отголоски сведений в виде слухов, о том, что по ту сторону лаза какой-то город. Можно и просветить островитянина немного, не повредит:

— Обитаемое Пространство — большое… оно вообще бесконечное, там много чего есть. И большие города в том числе.

Заодно Михаил лишний раз показал, что пришел в этот мир не из Обитаемого Пространства. На самом-то деле он действительно из Большого Города сюда пролез. Из очень большого.

— Там есть море? — быстро спросил Хакун. Прорвалось что-то сквозь его профессиональный самоконтроль — затаенные надежды-опасения.

— Есть, — усмехнулся Михаил. — Даже не море — океан.

Хакун замолчал, задумался. Спросил с явным интересом:

— А почему вы оттуда ушли?

Очевидно, имелось ввиду то самое Обитаемое Пространство. Ответить можно по-разному, только какая ложь будет самой убедительной? Может — правда?

— Я иду к своей женщине, — сказал Михаил.

А у Хакуна в глазах вдруг промелькнуло сомнение. И почему было не сказать, что выполняет задание, или ищет какой-нибудь клад, или, что хочет достигнуть чего-то типа изначального мира. Попытался объяснить правдоподобнее:

— Мы случайно потерялись, разошлись друг с другом. И я решил пойти к ней навстречу, просто не думал, что окажется так сложно. То есть, чуял, но… понадеялся, что все будет хорошо.

Трудно сказать, поверил Хакун или нет.

Подошел один из моряков, позвал завтракать. В кают-компании собрались капитан (Михаил уже знал его имя — Танг), Хансура, еще один моряк, который был не то боцманом, не то помощником капитана, Ханси — этот, кажется, механик, Катип и Михаил. Остальные моряки кушали где-то в другом месте, а может — в другую смену. А сейчас, видимо, корабельная элита питается.

Надо сказать, что Михаил почему-то ассоциировал себя скорее с рядовым, чем с офицером, и оказанная честь несколько смутила.

Катип подал рыбу, крупных креветок, булочки и крепкий густой бульон. Хансура перебросилась парой слов с капитаном и, набрав себе еды в плошку и бульона в кружку, спокойно вышла. А Михаил уловил пару быстрых взглядов со стороны всех остальных, кроме Хакуна. Все ясно, разговор с бродячим колдуном — секретный, потому отослали человека, понимающего на цефане. Может, заранее договорились, может, Хакун подал незаметный знак или очень тихо распорядился.

Михаил думал. Почему Хакун решил, что не прямо из Обитаемого Пространства пришел к ним бродячий колдун? Самое простое объяснение — островитяне знают, где находится лаз туда, и следят. Во всяком случае — отсюда туда не пролезешь, чтобы не заметили, что означает — вообще не пролезешь. Разве что будет угрожать смертельная опасность, тогда лаз может открыться и при свидетелях. Остривитяне не видели, чтобы Михаил пролазил оттуда сюда, напросилось предположение, что он пришел из какого-то другого мира через какой-то другой лаз. А вот о том, что оттуда сюда лаз может выпускать в сторонке, островитянам неизвестно, все ждут и удивляются, почему к ним из Обитаемого Пространства гости не приходят. И бродячий колдун им нужен, чтобы лаз туда активировал, протащил кого-то зачем-то. Неважнецкий ситуация, если так. Но — не особо пугает, так что есть надежда.

А еще может такое быть, что разведка островитян ведет с Михаилом игру.

Решил попытаться выведать побольше, задал обдуманный вопрос:

— Так на Сехлес тоже есть лаз в мир Обитаемое Пространство?

Хакун отвечал с подкупающим добродушием:

— Да, есть. Причем — у нас на островах.

— И… далеко отсюда?

— А вот этого мы не знаем. А вы не знаете? Бродячие колдуны могут чувствовать направление на лазы, вы чувствуете?

Так, так, значит — не знают, где лаз. Однако — наверняка очень хотят узнать, а потом, не дай бог, придется лаз для них активировать. Кроме того, кое-что, все-таки знают про бродячих колдунов, про чутье пролазника.

— Я еще не очень опытный колдун, и лазы в Обитаемое Пространство открывать не могу и сейчас не чувствую лаза туда, — Михаил сам не знал, почему употребил слово «сейчас», разве что на всякий случай. — Я в Обитаемом Пространстве бывал, но, чтобы туда попасть… мне тогда помогли.

Хакун внешне никак не прореагировал, продолжал спокойно жевать, но все равно показалось, что ответ ему не понравился. Михаил снова вдохновенно, непроизвольно соврал:

— Но возле лазов наши способности усиливаются, и я, как только пришел в этот мир, почуял, что здесь есть лаз в Обитаемое Пространство.

— Да? — отстраненно произнес Хакун. А не было ли вранье ошибкой? Вдруг разведке островитян известно о пролазниках много? Вдруг знают, что способности пролазника не зависят от расстояния до лазов? Остается надеяться, что соврать надоумило чутье, а не собственная глупость.

Хакун откусил рыбы, заел булочкой, запил. Тянет время, обдумывает. Что обдумывает? Может, уличил Михаила во вранье и теперь решает, надо ли притворяться, что поверил? Или информация для него новая, переварить нужно?

Судя по заданному следующим вопросу, пока что Михаилу верят:

— И вы знаете, где находится этот лаз в Обитаемое Пространство? Вы это почуяли?

А может и не верят, просто ведут игру. Ну что ж, игра должна продолжаться:

— Я на этом лазе не сосредоточился… Все равно не могу его открыть. Уловил только, что он где-то на востоке. Довольно далеко.

— Но если бы вы сосредоточились, то смогли бы указать место точно?

— Направление — наверняка, расстояние — не знаю. Пока что мне не требовалось точно угадывать расстояние, но… Вы знаете, до лаза в мир невидимой смерти прямо сейчас я могу указать расстояние довольно точно. Сейчас… триста семьдесят тысяч моих шагов. Если вы дадите мне карту, я смогу очень точно указать, где находится лаз.

Здесь не врал. Вправду чувствовал, вправду мог показать.

Хакун задал вопрос:

— Мир невидимой смерти, это там, где радиация?

— Да.

Кое что Хакуну известно о соседних мирах. Как бы выдурить, что именно и до какой степени.

— Но возле лаза, который вы можете открыть… — все также добродушно-беззаботно, как будто только для поддержания разговора, говорил Хакун. — Вы сможете указать?..

Михаил выдержал паузу, постарался изобразить неуверенность:

— Вы имеете ввиду лаз в Обитаемое Пространство? Я никогда не пробовал… Я же, все-таки, не могу открывать туда лазы. Может и смогу…

Заявить прямо и откровенно: «Да! Могу! Тащите меня к лазу!» — было бы слишком откровенным, слишком прозрачным намеком. Захотят поверить — не поверят, не было сомнений — появятся.

А не слишком ли наивным и доверчивым притворяется Михаил? И не заигрался ли, может, стоило просто и честно сыграть в открытую, поставить условия? Может и стоило, но слово сказано. А пока что игра в открытую останется запасным вариантом.

И все равно непонятно, поверил Хакун или нет. Ну и ладно, пусть не верят, лишь бы к лазу добраться.

Все-таки надо попытаться выяснить, что известно островитянам:

— Бродячие колдуны редко вам попадаются?

— Не попадались уже давно. Очень давно.

А вот тут чутье подсказало, что Хакун не совсем честен, слегка покривил душой. Вроде бы следует понять так, что пролазники островитянам встречались, но не попадались, не шли на контакт.

Михаил подпустил в голос извиняющихся ноток:

— Ваш мир… не особо привлекателен, мы стараемся сюда не попадать. Иногда приходится, если нет другого способа… попасть в нужный нам мир. И… мы стараемся пробраться тайно.

— Да. Вы умеете пробираться тайно. Несколько раз на островах появлялись бродячие колдуны, но нам не удавалось с ними… поговорить.

— Кому — нам?

— Большой разведке.

Ага, вот как называется спецслужба островитян.

— Значит, просто так, не с вами, бродячие колдуны разговаривали?

Хакун вздохнул:

— Несколько раз обнаруживали следы. Однажды на острове Тинам пропал быстроходный бот с двигателем. Пропал бесследно, морской патруль не смог его обнаружить. А в одной из безлюдных бухт острова нашли необычный плот из тростника и дерева. Самодельный, построенный без металлических частей одним человеком и с помощью одного только ножа. Но — хороший плот, приспособленный для плаванья по морю на большие расстояния. А парус был из ткани, которую делают у телре. Ну и… по следам разобрались, что бот украл тот, кто приплыл на этом плоту.

— И вы решили, что на этом плоту приплыл бродячий колдун?

— Дело в том, что устройство плота было слишком необычным. Ничего подобного на Сехлес никогда не строили. Сейчас иногда строят, потому что плот был хороший, отличался простотой и совершенством.

А ведь Рянц тоже воспользовалась самодельным плавсредством в мире Ду. Вышла через лаз из мира Дикой Зимы, дошла тайком — ночами по безлюдным местам — до морского берега, перебралась вплавь на прибрежный островок, тоже безлюдный, телре не селятся на островах. А там с помощью топорика и ножа построила нечто вроде катамарана — специально изучила еще в других мирах, как это делать. Даже сплела циновку на парус. Ну а потом дождалась хорошей погоды и благополучно доплыла, куда надо, то есть — к лазу в Обитаемое Пространство. С навигацией проблем не было, чутье лучше любого компаса указывает направление. И наилучший момент для начала плаванья тоже подсказало чутье.

На островке Рянц разобрала и сожгла катамаран, однако сама призналась, что не по подсказке чутья, а по собственной инициативе. Не любила оставлять следов. Михаил расспросил, откуда у Рянц были сведения про запуганность и обозленность островитян — она читала записи какого-то пролазника. Там же были сведения о мире Ду, о телре с их шакальими обычаями, кое-что о языке — вроде правдивые. А вот с островитянами явная ошибочка вышла.

Завтрак закончился, моряки перекинулись парой слов с Хакуном и разошлись. Однако Ханси вернулся, принес большую, необычной формы, книгу. И сразу ушел.

Хакун открыл книгу, перелистал свернутые вчетверо страницы из материала, похожего больше на кожу, чем на бумагу. Выбрал нужное место, развернул. Морская карта. Суша дана только контуром, зато море все разукрашено линиями, значками, надписями, непонятными символами.

— Вы хотите, чтобы я указал лаз в мир невидимой смерти? — сразу догадался Михаил.

Хакун только кивнул.

Михаил сосредоточился, прислушался к чутью и ткнул ногтем куда надо.

— Верно! — обрадовался Хакун. Но и суеверное благоговение просочилось в его реакции. Ну еще бы.

Простая проверка, бывали в жизни экзамены и посерьезней.

Значит, островитяне знают, где лаз в мир невидимой смерти. А где в Обитаемое Пространство — не знают. Очень удачная ситуация, выгодная. Подозрительно удачная.

Потом Хакун потребовал, чтобы Михаил показал еще и лаз в мир Дикой Зимы, Михаил управился, он этот лаз тоже чуял. Лаз расположен хорошо — на север от лаза в мир невидимой смерти, в глубине континента, в горах, а Михаил как раз шел на юг. Правда, все равно получилось, что Михаил сделал приличный крюк, чтобы к лазу в мир невидимой смерти прийти.

— Вы решили обогнуть населенные места, — проявил догадливость Хакун. — Но лучше было обходить с запада, а не с востока. Ближе, и короче переход по пустыне. И меньше опасность встретить телре — они патрулируют побережье, отлавливают беглых рабов. Но горы не патрулируют.

— Может быть. Но мне показалось лучше на восток, вдоль берега. Я тогда не знал, почему. Да и сейчас не знаю. Наверное, на берегу легче найти пищу. А откуда вы знаете, где расположен лаз в мир невидимой смерти? — притворяться наивным еще не значит, что надо притворяться дураком, не способным сложить два и два.

— Нам удалось обнаружить записи в хранилищах свитков. Кроме того… Недалеко от того места обнаружилось небольшое селение людей… Не из нашего мира. Другой язык, обычаи, одежда, странные инструменты… Телре сделали из них рабов, и они… погибли, потому точно не известно, кто они были и откуда, но можно предположить, что пришли через лаз. Сбежали от радиации.

— И что, сами телре… не заинтересовались?

— Телре не признают самого существования других миров, — вздохнул Хакун. — Они даже свой собственный мир еще не завоевали до конца, а если окажется, что миров много… им удобнее отрицать. Пока что.

— Телре трудно понять… Ведь другие миры… это новые возможности.

— Вы действительно думаете, что телре могут заинтересовать чуждые им… возможности?

— Но… но хотя бы новые знания! Ведь они могут усовершенствовать оружие. Плохо, если это случится, но ведь… телре поклоняются силе.

— Телре поклоняются только смерти, — отстраненно просветил Хакун. — А наши народы… до сих пор просят прощения у плода, перед тем, как сорвать его с дерева.

В разговоре наступила пауза. Михаил лишний раз осознал, насколько он ничего в этом мире не понимает, Хакун — тоже что-то осознал. Может быть — во что-то окончательно поверил.

Надо выяснить один важный момент:

— Но вы не знаете, где находится лаз в Обитаемое Пространство?

— К сожалению, не знаем. Мы искали… постоянно ищем.

«К сожалению». Точно, есть у них серьезные планы.

— Каким образом?! Чтобы найти лаз, его нужно почуять, а чутье есть только у бродячих колдунов.

— Мы искали… по другим признакам. Проверяли разные… подходящие места. Малолюдные, и чтобы можно было легко добраться…

— Ну, знаете! Неужели острова настолько перенаселены, что таких мест мало?

— Острова действительно перенаселены, и таких мест действительно… Вы правы, таких мест слишком много. Сначала мы думали, что лазы должны находиться на очень древних дорогах, но… слишком много дорог настолько древних, что мы не знаем, где они проходили. Потом… проверяли места, где видно что-то похожее на открытый лаз.

— Это как?

Хакун вздохнул.

— Мы знаем, что это должен быть… должно быть похоже на туман, вот и проверяли… сомнительные места. Неподвижный туман, или марево от горячего воздуха, или дым.

Пришлось укусить себя за язык, чтобы не рассмеяться. Надо же островитянам настолько ничего не знать о лазах и пролазниках. Даже про то, что мглу способны видеть только пролазники — островитяне не в курсе дела.

Слишком удачная ситуация. Может, Хакун притворяется, проверяет Михаила? Сомневается в искренности данного конкретного бродячего колдуна? Тогда надо просветить обязательно, раз стоит задача втереться в доверие и выглядеть наивным. Уже решил сообщить, что мглу видят только пролазники, открыл рот. И неожиданно для себя самого сказал другое:

— А как вы могли проверять? Без бродячего колдуна?

Аж сам себя испугался. Теперь все, уже поздно просвещать островитян. И если Хакун знает о пролазниках много больше, чем выдает, если действительно проверял Михаила, то проверка провалена. С треском.

И чего это такое нашло? Что теперь?!

Внутренний голос ехидно успокоил:

— Да чутье тебя заставило! Чутье!

А ведь верно. Слишком похожи эти непроизвольные действия языка и гортани на то, что было при встрече с ригсисом, когда рука сама нож бросала.

Хакун вроде задумался. Что-то решает. Это хорошо, если бы с Михаилом играл, то решил бы продолжить игру, причем сразу. Хотя…

Наконец Хакун ответил на только что заданный Михаилом вопрос — каким образом островитяне искали лаз:

— У нас есть ключи.

Вот оно, в чем дело. У них есть ключи от лазов. И, наверное, только что Хакун секретную информацию выдал, потому и думал так долго.

Но если информация секретная, то откуда она известна Хакуну? Он же простой оперативник, не начальство. Начальство по вражеской территории не ходит. А простым оперативникам секреты не рассказывают, а то вдруг его поймают, и он под пытками все выдаст.

Нестыковочка. Как бы ее прояснить? Спросить напрямую, дополнительно продемонстрировав наивность и простоту? А почему бы и не спросить:

— Если у вас есть ключ от лаза, то это, наверное, секрет?

— Да, но я занимался тем, что искал сведения о лазе в Обитаемое Пространство. В архивах телре. Это было одно из моих заданий, потому мне известны секреты.

— И многие… разведчики занимаются… поиском лаза?

— А вот этого я не знаю. Я даже не знаю, сколько разведчиков сейчас… действует.

— А почему для вас так важен лаз? Если даже в архивах телре рискуете…

— В этом мире наши народы обречены. Рано или поздно телре до нас доберутся.

— Каким образом? Они же… боятся моря.

— Боятся. Тем не менее, они… готовятся. Мы лучше телре воюем на море, но рано или поздно…

— Но они даже к морской воде прикоснуться боятся!

— Не до такой степени.

— И вы хотите сбежать в Обитаемое Пространство? Но если туда ведет только один лаз, ваш исход займет очень много времени. Выстроиться колонной по четыре и пойти в лаз не получится, лазы… у них есть определенная пропускная способность.

— Да, мы знаем. Мы исследовали лаз в мир Каменная Пустыня… вы его называете миром невидимой смерти. Если у лаза в Обитаемое Пространство такие же свойства, то эвакуация всех жителей островов займет не меньше тридцати лет.

Надо же, исследовали. А лаз-то на континенте, где телре. Островитяне как хотят, так и шляются по враждебной территории. И почему-то уверены, что обречены.

Хакун замолчал. Смотрел не на Михаила, в сторонку, однако молчал со значением.

— Хорошо, — вздохнул Михаил. — Я вам… помогу. Вы поможете мне добраться до лаза в мир невидимой смерти, а я постараюсь указать, где лаз в Обитаемое Пространство. Наши интересы совпадают.

 

Глава 5

Михаил летел на самолете. Хороший самолет, мощный, двигатель — турбина, которая на самом деле компрессор. Островитяне давно уже «винтами в трубах» занимаются, достигли совершенства. Вот только шумит очень, да еще прямо над головой. Не поговоришь, разве что кричать.

Можно было бы и покричать, да попутчики некоммуникабельные — пилот, двое бойцов и человек из разведки — чекист местный. Первые трое не владеют цефаном, а разведчик смотрит с агрессивным недоверием. И чутье сообщает, что разведчик опасен. Не то, чтобы смертельно, но пакость сделать может.

Мало того, в самолете нет иллюминаторов, только фонарь кабины пилота, но отсюда ничего не видно, кроме неба.

От нечего делать Михаил думал, вспоминал, мучался сомнениями, правильно ли он поступает.

По пути от континента до острова с похожим на китайское названием Камь-Шуа в основном время тратилось на разговоры. В основном — с Хакуном. Михаил хорошо отдохнул, в отличие от беглого раба Мануна, которого со второго дня пристроили к делу — беглый вовсю помогал коку, что-то там драил, учился вязать узлы. И был очень своей судьбой доволен, в отличие от пролазника. Потому что в разговорах с Хакуном приходилось быть внимательным — следить за своими словами, за выражением лица, тоном. Лучше бы драка, ей богу.

Хакун убеждал, что указать островитянам путь в Обитаемое Пространство — доброе дело. Склонял на свою сторону. Оно понятно, ведь может такое случиться, что Михаил доберется до лаза в мир невидимой смерти, почует, где лаз в Обитаемое Пространство, но не скажет. Соврет, что не чует, или в другое место на карте ткнет — кто их, бродячих колдунов, знает.

В частности, Хакун показал глобус Сехлес. Два очень больших, бесформенных континента, северный и южный, соединенных широким перешейком, от них кометными хвостами в восточном направлении тянутся архипелаги. С противоположной стороны планеты — океан с редкими маленькими островами.

Островов в океанемного, но до большинства из них телре добрались. До тех, которые ближе к материкам. По всякому добирались: пересекали проливы — где на плотах, где по льду, где строили мосты или дамбы. Где-то долго обстреливали из дальнобойных орудий. Жителей островов даже не обращали в рабство — уничтожали с поражающей жестокостью. Например, ломали ноги и оставляли под открытым небом. И телре никогда не селились на островах, оставляли безлюдными, разоренными.

Один раз телре сумели каким-то образом применить на расстоянии биологическое оружие, правда, эпидемия перекинулась на континент, и самим телре досталось. Может, ветер занес, может — птицы. А виноватыми в эпидемии телре объявили все ту же морскую мерзость — островитян. Как будто не телре микробов на свободу выпустили, но не признавать же свои ошибки, в самом деле.

Со многих островов жители ушли сами, не ждали, пока телре найдут способ пересечь пролив. Тоже можно сказать, что телре добрались.

Ближайший к континенту остров, которого телре все еще не достигли — тот самый Камь-Шуа, примерно в тысяче километров от континента. Телре пытались завоевать Камь-Шуа. Три попытки было. В первый раз огромная армия телре настроила тростниковых плотов и отправилась на них по морю — как будто речку форсировали. Поднялся свежий ветер, даже не шторм, и армия не доплыла. Только выносило море тростник.

Неудача здорово разозлила телре, для следующей попытки они построили плоты побольше и добрались до острова. Почти. В те времена на островах еще не сформировалось системы власти, регулярных военных сил не было, однако островитяне вышли навстречу врагу на рыбацких судах и подожгли все плоты масляными лампами.

— А как же… ведь островитяне просят прощения у плодов, как же они… решились? — спросил Михаил.

— Островитяне полагают, что, если сорванный плод укусит сорвавшего, обижаться не стоит. Тогда на острове Камь-Шуа было много беженцев с континента, они боялись телре, и очень хорошо знали, почему. И беженцы убедили островитян.

Для третьей попытки телре построили полноценные корабли. Много. Но островитяне тоже не сидели без дела, построили свой военный флот. И организовали достойную встречу — разгромили армаду телре, почти всех потопили.

— То есть — вы лучше воюете?

— На море, но не на суше. Один из кораблей телре приплыл не к Камь-Шуа, а к острову Иледиу. Пристать к берегу они не смогли, корабль разбился об рифы. Но четыре десятка телре выбрались на берег, и устроили… резню. Убили много мирных островитян, ополчение не смогло им противостоять. Только когда на остров прибыл отряд безоружных безумцев, удалось победить телре. Большинство перебили, но пятеро сумели вырваться, они захватили большую лодку, хотели перебраться на другой остров. Но сами они управлять лодкой не умели, заставили одного рыбака, из беженцев. А рыбак разбил лодку о скалы.

— Принес себя в жертву…

— Нет, он выплыл.

Интересная история. На легенду похожа.

— А кто такие безоружные безумцы?

— Воины, владеющие боевой наукой эсков.

— Странное название… Они всегда без оружия сражаются?

Тут Хакун улыбнулся:

— Нет, но умеют, потому их так называют. Давно уже. Началось с истории на перевале Гере еще в начале нашествия телре. Наемники эски воевали за какого-то правителя против телре. Но правитель предпочел сдаться… Его это не спасло. А эски продолжали сопротивляться, и успешно. Точно не известно, что тогда произошло — не то телре взяли заложников и обменивали их на оружие, не то согласились отпустить эсков безоружными. Эски согласились, отдали оружие, а телре не сдержали слова, атаковали. И все погибли.

— Телре?!

— Да.

Дела. Безоружный может победить вооруженного, если вооруженный плохо обучен сражаться. Или если повезет. Но телре же, вроде бы, воины опытные… Сразу вспоминаешь о карате — как окинавские крестьяне побеждали самураев.

— Выходит, островитяне могут побеждать телре не только на море, но и на суше. Раз у вас есть боевая наука эсков. Или эти эски своей наукой не делятся?

Хакун даже рассмеялся:

— Эски наоборот очень охотно обучают других, я тоже владею боевой наукой. Конечно, большинство лучших бойцов все же эски, но и среди людей других народов очень много мастеров. Эски слишком смелые, для того, чтобы скрывать свою боевую науку от друзей.

— Что, все эски смелые? Целый народ смельчаков?

В принципе, Михаил мог представить себе целую нацию отчаянных смельчаков, но это обычно у народов агрессивных, у которых любой трус вынужден проявлять смелость, если хочет жить. Викинги там, или монголы времен Чингисхана.

— У эсков особенное восприятие мира, — рассказывал Хакун. — Они уверены, что судьба благосклонна к тем, кто судьбы не боится. Когда предки современных эсков пришли на побережье и стали рыбаками, они выходили в море, не принося жертв морским богам, и даже не писали заклинаний на парусах. Это возмутило других моряков, которые верили, что чистые паруса могут привлечь или разозлить морских демонов. Эски стали писать на своих парусах: «Будь, что будет». Это возмутило других моряков еще сильнее, но никаких бед не произошло. В те времена вера в морских богов сильно пошатнулась из-за смелости эсков. Раньше люди боялись моря, даже ловить рыбу рисковали только если… если были благоприятные приметы и разрешение от служителей богов. Если приметы были плохие, то предпочитали голодать, но в море не выходили. И с боевой наукой… У телре приемы и техники рукопашного боя являются клановыми секретами, у эсков, если кому-то удается изобрести новый прием или способ защиты, он немедленно показывает всем свое достижение. Их боевая наука открыта, потому развивалась быстрее, и потому эски дерутся лучше телре. И не только эски.

— Ну так обучились бы боевой науке все островитяне, тогда и телре не страшны!

— Телре слишком многочисленны. И в будущей войне с телре боевая наука эсков мало поможет. Все решит оружие. Пушки, ракеты, боевые корабли.

— А разве у телре хорошее оружие?

— Очень хорошее. Сейчас наше оружие лучше, но это не значит, что телре не могут нас превзойти.

— Но ведь нужны технологии, чтобы изготовить оружие, а для этого нужна наука, а у телре нет ученых, они все воины…

— Наукой у телре занимаются рабы. Богатые кланы выбирают среди рабов самых умных мальчиков, отдают в обучение. Рабы-ученые воспитываются в преданности к своим хозяевам, и живут они очень хорошо, как для рабов. А если рабу удается изобрести хорошее оружие, или хотя бы поучаствовать в изобретении, он занимает особое положение, выгодное. Роскошная одежда, большое жилье, много женщин… Наши ученые живут хуже.

— Телре тоже живут хуже…

— Где, в Тедой? Вы не видели, как живут воины влиятельных кланов. Конечно, большинство телре живут как в Тедой или немногим лучше…

— Но ваше оружие все равно лучше?

— Да, но… мы смогли скопировать оружие телре, а потом добавили кое-какие наши изобретения. А телре наше оружие не копируют, потому что слишком презирают морскую мерзость. И всегда будут презирать, однако, когда обнаружат, что наше оружие лучше, обязательно его скопируют. Скажут, что сами придумали. Но не это главное. У них целых два континента, а у нас только острова, у телре гораздо больше ресурсов. Любых. Они уже сейчас строят боевые корабли, однако пока только ведут учебные бои. Учатся воевать на море. Мы тоже готовимся — и корабли строим, и оружие совершенствуем, и проводим учения. Может быть и выиграем в первых морских боях, но потом, если телре навалятся… Или же они могут придумать что-то коварное, например — атаковать острова с воздуха.

— Тогда вам нужны средства воздушной обороны. Специальные пушки, истребители, штурмовики…

— Штурмовики?

На цефане это слово звучало таким образом, что было ясно — штурмовик предназначен для нападения, а не обороны.

— В этом и дело, — продолжал Хакун, — мы вынуждены обороняться, и даже не знаем, от чего. То ли нужно готовиться к морской войне, то ли к воздушной, то ли к подводной. А готовиться ко всему сразу мы не можем, нет ресурсов. Сейчас-то понятно, что телре надеются в основном на боевые надводные корабли, но что будет в будущем… Больше всего мы боимся, что совет кланов телре примет решение готовиться ко всему сразу — строить и самолеты, и обычные корабли, и подводные, и дальнобойные ракеты. А потом применят именно ту стратегию, к которой мы меньше всего готовы. Уже сейчас могут атаковать нас не с запада, а с востока. Или придумают что-то особенное, например — отравят океан.

— Так им же самим достанется!

— Может быть, но ведь мы не сможем защититься.

— Лучшая защита — нападение…

— Мы не можем атаковать континенты. Напасть можем, возможно, сначала будем побеждать, но у нас нет опыта сухопутной войны на больших пространствах. И возможностей тоже нет. Одно время надеялись использовать телре против телре, сыграть на вражде кланов. По-всякому пробовали, но, когда казалось, что раскол телре неизбежен, они договаривались. Самое большее — противоречия разрешались в учебных поединках между лучшими бойцами кланов. Общество телре очень устойчиво.

У земного социолога подобное заявление вызовет кривую ухмылку. У социологов из других миров — тоже. А у пролазников — не вызовет, им известны примеры. Да хотя бы мир Большая Степь, пролазники уже лет пятьсот ждут, когда в социальном устройстве тамошних кочевников наступят перемены. Там много чего случилось — два изменения климата, технический прогресс дошел уже до нанороботов и освоения других планет, было несколько экономических кризисов, один экологический и один промышленный. Каждый раз наблюдающие со стороны пролазники ждали, что общественное устройство изменится, однако — нет. По прежнему кочуют. И разрабатывают проекты терраформирования других планет с таким расчетом, чтобы и там можно было кочевать.

— Ну а если устроить… диверсии? — предложил Михаил.

— Мы обдумывали разные возможности. Не только диверсии. Например — вызвать восстание рабов. Или распространить среди телре болезни, которые проявляются не сразу. Или внезапно атаковать с воздуха самые важные объекты. Но после расчетов стало очевидным — что бы мы не сделали, телре быстро научатся противодействовать. Мы только оттянем поражения. А может — даже приблизим.

— Боитесь спровоцировать.

— Да. Надеемся выиграть время.

Михаил не знал, что сказать. Не разбирался он…

А Хакун продолжил:

— Возможно, мы выживем, возможно — победим. Но война в любом случае будет долгой. И кровавой, без сражений не обойдется. А в сражениях гибнут люди, причем — лучшие представители. Самые верные своему народу, самые смелые. Выжившие — ожесточаются. Мы перестанем быть собой, утратим то, что делает нас отдельными народами. Чтобы выжить, нам придется изменить свою сущность, стать похожими на телре. Не во всем, но во многом. И это тоже будет означать победу телре. Их восприятие мира победит наше.

Это Хакун старался разжалобить Михаила. Кроме того, рассказывал разные ужасы про нашествие телре, про обращение с рабами. Например, смоляные ямы, где раба буквально приклеивают к рабочему месту. И не отклеивают, пока не выработает норму по добыче смолы, причем многие рабы до отклеивания не доживают — воздух в смоляных ямах малопригоден для дыхания. А тех рабов, которые норму выработали, отпускают. Именно отпускают, разрешают идти, куда хочет. Да вот только раб недолго наслаждается свободой, потому что выкашливает легкие.

Или еще один факт — в некоторых кланах рабов по достижении тридцатилетнего возраста скармливают собакам. Живыми. Но если раб хорошо себя вел и выслужился перед хозяевами, то получает право — не на жизнь, ничего подобного, на быструю смерть. То есть, обещают убить его перед тем, как бросить собакам. Однако телре никогда не выполняли этого обещания, им неизвестно понятие честности, не говоря уже про человечность.

Подействовали рассказы, Михаил был впечатлен, почти решил помочь островитянам. Ведь была до того мысль указать неправильное расположение лаза. Просто чтобы не выдавать тайну.

Выяснил кое-что про общественное устройство островитян. Да, много разных народов, много островов, и системы правления разные — у кого демократия, у кого монархия, есть вполне анархические вольницы. Из представителей разных сообществ формируется Большое Собрание, причем представители туда попадают тоже разными способами — от выбранных по жребию, до назначенных «сверху» тем же Собранием. Представлять могут и один остров, и несколько, и часть острова, однако голосов у каждого «депутата» столько, сколько людей он представляет. Сейчас представителей больше сотни, понятное дело, что коллегия широковата, потому из Большого Собрания формируется Малое Собрание, в котором на данный момент девять человек. Ну а первое лицо среди островитян — глава Малого Собрания, сейчас женщина по имени Нелта.

Михаил высказал сомнения в эффективности системы, Хакун уклончиво ответил, что пока удавалось договориться.

Рассказывал не только Хакун, Михаил тоже отвечал на вопросы про другие миры. А попробуй не ответь — сразу доверие пропадет. Первый вопрос касался мира Дикой Зимы, в котором Михаил ни разу не был, только из рассказов Рянц кое-что знал. Этих сведений хватило, тем более, что по своей легенде Михаил в мире Дикой Зимы был недолго. И, тем более, что Хакуна больше всего интересовало Обитаемое Пространство. Михаил рассказывал почти честно — про приютники и Реку Ветров, про Систему Прямых Путей и долгожительство, про голодные кольца и безумие долгоживущих. Даже нарисовал по памяти уравнение времени, которое показывала Ласи. Еще Хакун расспрашивал о родном мире Михаила — тут можно было честно рассказывать о мире Планета Земля. В подробностях, которые убедили Хакуна, что Михаил не врет.

Михаил попытался минимально изучить язык островитян, хотя бы уловить структуру и запомнить пару сотен слов. На всякий случай. Выучить язык тайком не представлялось реальной задачей, потому опять играл в открытую — нагло расспрашивал Хакуна и Хансуру чего как по-ихнему называется, как сказать «спасибо», «пожалуйста», «налево», «направо», «хлеб», «вино», «корабль», «оружие» и т. д. Обнаружилось, кстати, что многие технические термины заимствованы из цефана, и чутье подсказало, что это не просто кстати, а очень кстати. Хакун напрямую спросил, зачем это надо, пришлось намудрствовать нечто вроде того, что Михаилу еще, наверное, придется посещать Сехлес, значит и языком желательно овладеть.

— Тогда вам лучше выучить язык телре, — вздохнул Хакун. Все еще агитирует.

Хакун соблюдал правила островитянской вежливости — если Михаил отвечал на вопрос, не спешил задавать следующий, ждал, пока собеседник свой вопрос задаст. Иногда отвечал «не знаю», иногда прямо заявлял, что информация секретная. Играл в честность. Потому что сам все же хитрил, например, подливал Михаилу вина для развязывания языка. Вино оказалось не виноградное, а гранатовое, хорошее, но и коварное — чутье притупляет. Потому, в первый раз выпив лишнее, Михаил изобразил сонливость, а потом жаловался на головную боль, которой не было. Что дало повод от лишнего вина отказываться. Так, немного выпивал за едой — небольшие дозы не притупляли чутье, а наоборот, несколько обостряли.

Так и доплыли. Порт Татана, что на острове Камь-Шуа оказался немаленьким. И бухты, и рейд переполнены разнообразными судами — от крохотных яхточек до огромных сухогрузов, от примитивных плотов с бортами до самого настоящего авианосца, про который Михаил не рискнул расспрашивать, вдруг — военная тайна? Тогда интересоваться — опасно для жизни.

За отдельным молом покачивались на воде причудливой формы гидропланы. Видел издалека странный корабль — идет под парусом, но по форме явная подводная лодка, даже горизонтальные рули на надстройке. Расспросил Хакуна — да, так и есть, подлодки островитян тоже парусами не брезгуют в целях экономии топлива.

Как-то не верилось, что островитяне слабее телре. Тем более — Камь-Шуа ближайший остров к континенту, казалось бы, островитянам нежелательно рисковать значительной частью своих кораблей. Разве что часть незначительная, но в это верится с трудом. А если островитяне на самом деле не боятся телре, то возникают подозрения в честности Хакуна. А может быть, что об угрозе со стороны телре знает только Большая разведка, остальным не говорят, чтобы не создавать паники. Или вражеских агентов побаиваются, потому секретность. Телре-то наверняка в тайне строят свои корабли, а если выяснится через агентов, что островитянам тайна известна, телре просто вынуждены будут ловить на своей территории шпионов — Хакуна с коллегами. Может оказаться, что и высокое начальство островитян не в курсе. Хотя вряд ли, много встречается военных кораблей, их без ведома главной власти не настроишь.

«Морская черепаха» вошла в бухту, но почему-то не причаливала, бросила якорь посреди акватории. Уж не с Михаилом ли это связано, не хотят ему показывать что-то важное? Доверяют, но в меру?

Михаил спросил, почему не причалили, но не Хакуна, а Хансуру. Та ответила, что их обычный причал занят, но глаза отвела. Хакун бы не отвел.

Михаил распрощался с моряками через Хансуру, подхватил мешок с вещами, спустился в шлюпку. Никаких особых эмоций расставание не вызвало. Привык уже.

Поплыли. Двое моряков — на веслах, Михаил, Хакун и Манун — пассажирами. Беглому рабу тоже доверяют в меру.

Выбрались на низкий плавучий причал, ступили на твердую землю, точнее — на асфальт или что-то очень похожее. Пришлось сказать «до свиданья» еще раз — Манун и моряки пошли в одну сторону, Михаила Хакун повел в другую, вглубь города. Никакой торжественной встречи, хотя капитан «Морской черепахи» доложил по радио про Михаила еще в первый день. Значит, предпочитают сохранить «поимку» бродячего колдуна в секрете.

Просто шли рядом, болтали о климате. Но Михаил явственно ощущал ненавязчивую слежку. Никаких «топтунов» не видел, чутье подсказывало. Впрочем — не оглядывался, не проверялся. Следят, и пусть себе следят, убегать смысла нет.

Город большой, людей много. В порту по большей части склады, что естественно, а дальше архитектура разнообразная, много всяких стилей. Есть мазанки, есть маленькие уютные домики с палисадниками, есть богатые особняки. Социальное неравенство налицо. И вряд ли кого сильно смущает, в порядке вещей она. Как почти везде.

Жители — в основном «полинезийцы», но встречаются и чернокожие, и совершенно нордические, и «арабы», и «китайцы». Одеты по-всякому, встречались даже «пончо», хотя никак не рабские — аккуратные, чистые и с орнаментами.

А запуганной обозленности нет совсем. Наоборот, островитяне в большинстве выглядят беспечно-расслабленными. Действительно, не осознают угрозы? Насколько Михаил успел разобраться в островитянском мировоззрении, они всего лишь предпочитают не расстраиваться из-за будущих неприятностей. Так им удобнее живется.

Механического наземного транспорта не видно, хотя Хакун рассказывал о местных аналогах автомобилей, и картинки в книгах показывал. А в порту попадались самоходные тележки-разгрузчики. Как будто специально для Михаила машины в город не пускают.

Задал вопрос, получил ответ:

— Если разрешить ездить в городе, то здесь будет нечем дышать.

Вон оно что. Хакун рассказывал про недостатки здешнего топлива и токсичность выхлопных газов. И высказывал опасения, что в случае войны с телре придется запускать моторы часто — тогда дышать будет нечем на всей планете.

И как они здесь живут без городского транспорта? Впрочем, глядя на горожан, не скажешь, что у них мало времени. Ритм жизни не мегаполисный.

Прогулка по городу кольнула ностальгией, напомнила, как Михаил с Виктором бродили впервые в жизни по Смолячу, стараясь контролировать челюсти, чтобы не отвисали. Похоже, но не то, Татана — не Смоляч, а Хакун — не Виктор.

Прошли мимо школы. Если верить компасу у Михаила в голове, они сделали по городу крюк, видимо — специально, чтобы школу посмотреть — в школьном дворе мальчишки разных возрастов боролись на соломенных матах, били кулаками подвешенные к деревьям мешки с песком (а может — с опилками), фехтовали палками, стреляли из странной формы ружей. Боксируют неплохо, но фехтуют и борются так себе, допускают ошибки, стоящие рядом учителя поправляют. Насколько хорошо стреляют не видно, однако целятся непозволительно долго.

— А почему вы не обучаете детей боевой науке эсков? — спросил Михаил. — Или это она и есть, самое начало обучения?

— Не совсем. В боевой науке эсков учитель может одновременно учить не больше двух учеников. Самое больше — четырех, если будет заниматься с ними поочередно. А это — обычная школа, мы учим самому простому. Не потому, что борьба и фехтование пригодятся в будущей войне, а чтобы внушить детям боевой дух.

Все агитирует. Да сагитировал уже!

Прошли через центр города, вероятно — историческая часть. Хакун показал дворец местного правительства с куполообразной прозрачной крышей.

Привлекла внимание одна достопримечательность: окруженная заборчиком конусовидная куча черепов под прозрачным навесом. Хакун с улыбкой рассказал:

— Во времена нашествия телре сюда, на остров приплывало много беженцев. Самые разные народы спасались здесь. И с севера на кожаных лодках приплыли атви, это такой народ. Им не слишком обрадовались, но разрешили поселиться. А они украшали свои шалаши человеческими черепами. Это очень возмутило всех остальных, заподозрили, что атви поклоняются темным богам. Даже если не так, украшать жилище человеческими костями… это посчитали кощунством. И правитель острова приказал похоронить черепа в огне, как у нас принято. Атви почти не говорили на местном языке, но, когда им растолковали приказ, не возражали, даже сами принесли черепа. Черепа переложили дровами, подожгли. Дрова сгорели, черепа — нет, они оказались глиняными. У атви черепа даже не символизировали ничего, связанного с темными богами, наоборот… Им разрешили забрать черепа обратно, но они уже успели наделать новых.

— И куча лежит с тех пор?

— Ее перенесли с берега на главную площадь.

А начальство здесь, похоже, не стыдится признавать свои ошибки. По крайней мере, не стыдилось в те времена. Вероятно, понимало, что если не хочешь, чтобы над тобой смеялись, надо смеяться над собой вместе со всеми.

Поплутав переулками, пришли в безлюдный тупик, с двух сторон — глухие стены зданий, с третьей — каменный забор, за ним — высокие деревья. В заборе — калитка, Хакун подошел, открыл без всяких ключей и паролей. Вошли, за забором оказался не то парк, не то сад. Хакун закрыл калитку на засов, то есть, это кто-то специально заранее засов отодвинул, подготовились. Михаил осознал, насколько серьезная контора взяла его в оборот — работают без бюрократии, недостатка ресурсов не испытывают. В тех случаях, когда приходится доверять в меру, даже на своей территории соблюдают не только секретность, но и конспирацию. Заодно демонстрируют ненавязчивость, чтобы привлечь бродячего колдуна на свою сторону.

Прошли по тропинке, оказались возле непримечательного здания.

— Этот дом принадлежит Большой разведке, — сказал Хакун.

Вошли в дом, Михаил с невольным интересом осмотрелся. Ничего, уютненько, стильно — мебель либо легкая, либо замаскирована в стенах, много вьющихся растений.

Хакун провел на второй этаж — лесенка сильно напоминала корабельный трап — в просторную комнату с обстановкой в виде широкой кровати, сплетенных из прутьев кресел, прозрачного стола. Тоже много растений, есть цилиндрический аквариум с кораллом и разноцветными рыбками. Обстановка богатая, если вспомнить о существовании у островитян плотов с бортами и мазанок.

— Можете здесь отдохнуть, ужин вам принесут. Если хотите осмотреть город, лучше выйти через ту же калитку. Решение по поводу вас уже принято, осталось кое-что уточнить.

— А какое решение, если не секрет?

— Мы доставим вас к лазу в мир Каменная Пустыня. До свиданья.

И Хакун ушел.

А может и вправду прогуляться по городу? Нет, чутье подсказывает не наглеть, а то гостеприимные хозяева занервничают. Да и в одиночку гулять не получится, следить будут.

Осмотрел дом и сад. Так, на всякий случай. В доме большинство дверей заперты, за открытыми — комнаты, похожие на ту, в которой поселили. В подвальном этаже обнаружилась емкость с водой — не то большая ванна, не то маленький бассейн. А сад — небольшой, пару десятков фруктовых деревьев. Все те же инжир, цитрусы и деревья Рянц.

Вернулся в комнату, уселся в кресло, задумался.

Правильно ли поступает? Прежде всего — не подставит ли Рянц? Будь так, Рянц должна была почуять, еще когда пропускала к лазу Михаила. А, собственно говоря, какую опасность может представлять для хранительницы лаза эвакуация островитян? Да, их много, однако, с учетом разности в течении времени и пропускной способности лаза, в Обитаемое Пространство будет прибывать примерно один островитянин в неделю. Такой, с позволения сказать, поток для Рянц не проблема. Для нее и более мощный поток не проблема — она пролазница, почует опасность заранее и быстро заблокирует лаз своим ключом. Или еще как-то подготовится, помощи запросит. Кроме того, не все предыдущие хранители были пролазниками, потому в ангар, где лаз — не просто себе сарай, там напихана уйма всякого оборудования, которое позволяет узнать о вышедшем из лаза все, вплоть до намерений. И оружие в ангаре тоже смонтировано, будет прибывший себя плохо вести, Рянц его вырубит или убьет. Сами островитяне должны понимать, что в чужом мире нужно вести себя вежливо, иначе — нарвутся, не в той они ситуации, чтобы агрессию проявлять.

Так что, за Рянц можно не беспокоиться, ничего ей островитяне не сделают. Во-первых, не позволит, во-вторых, они сами не захотят.

А как насчет островитян? Принесет им пользу открытый путь в Обитаемое Пространство, или нет? Все ли пройдет гладко, успеют ли? Могут и не успеть, тридцать лет — долго. И не все захотят, общество островитян не может быть однородным, далеко не каждый одобрит саму идею эвакуации. Конечно, наличие в Обитаемом Пространстве моря убедит многих, но не всех. По кое-каким оговоркам Хакуна можно догадаться, что есть среди островитян и «ястребы», которые не разделяют его пацифистских настроений, зато склонны верить в военную мощь островитян. Наличие пути к отступлению в Обитаемое Пространство только воодушевит «ястребов» на подвиги. Есть и «страусы», они полагают, что опасность телре лучше игнорировать, не готовиться к войне, чтобы войну не спровоцировать, а раз войны все равно не будет, то и эвакуироваться нет смысла.

И не получится ли так, что эвакуируется только начальство с родственниками? Или того хуже, начальство может сбежать не само, а прихватит с собой лучших бойцов, мастеров, ученых, бросив остальных подданных на произвол телре.

А как там, в Обитаемом Пространстве дела пойдут? До ближайшего моря только через Систему Прямых Путей можно добраться, а чем островитяне заплатят? Да и то ближайшее море как бы не совсем свободно, есть там уже люди, не случилось бы войны. Не создаст ли Михаил проблем жителям Обитаемого Пространства.

И еще одно — если все островитяне уйдут из этого мира, у рабов телре не останется надежды. Разве что совсем призрачная — что их хозяева вдруг подобреют.

И за что такое наказание — куча сомнений на ровном месте? Какое бродяге-пролазнику дело до островитян, почему надо их спасать или не спасать? Чтобы внутренний голос не издевался?..

Только тут до Михаила дошло, что у него в руках судьба целого мира. Ни больше, ни меньше.

Надо воспользоваться чутьем. Представил себе, что укажет островитянам правильное расположение лаза, а потом вернется в мир Ду через десять лет — где будет безопаснее оказаться, на континенте, или на островах? Вышло, что на островах. А через двадцать лет? Все равно на островах. А через тридцать?.. А через тридцать — одинаково безопасно и на островах, и на континенте.

А если не указывать островитянам, где расположен лаз в Обитаемое Пространство? Тогда на континенте будет опаснее появляться и через десять лет, и через тридцать, и через пятьдесят. Да и на островах лучше будет не светиться, наверное, потому, что островитяне не простят обмана.

Но если укажет правильно, то почему через тридцать лет на континенте будет безопасно? Островитяне победят? Могут. Например, принесут из Обитаемого Пространства знания, которые помогут создать хорошее оружие. Или же так: «ястребы», эвакуировав мирных островитян и получив путь к отступлению, смогут действовать решительно и разгромят телре.

Значит, надо указывать правильно. Вот только… не понравилось Михаилу, что на него давят. Пока — мягко, путем убеждения, однако нет сомнений, что надавят и сильнее, как только решат, что так эффективнее. Слишком большие ставки сделаны, чтобы жалеть какого-то одинокого чужака.

И почему надо помогать обязательно островитянам? Да, пока что они выглядят симпатичнее. Но можно ли считать островитян силой добра, а телре — силой зла? Они на словах сочувствуют рабам телре, принимают беглых, но всерьез планировали применить биологическое оружие, от которого рабам наверняка достанется. Сейчас-то не рискуют, чтобы самим не заразиться, но могут напоследок сделать телре сюрприз — выпустят на волю заразу, когда уже почти все эвакуируются. Даже если кто из островитян успеет заразиться — в Обитаемом Пространстве сразу выздоровеет, не болеют там люди.

Гри однажды высказалась:

— Борьбы добра и зла не существует, возможна только борьба зла со злом. Кроме тех особых случаев, когда причиняют кому-то боль для его собственной пользы. Даже увернуться от удара — зло, потому что противник испытает разочарование. Выходит, что, увернувшись, вы сделаете ему плохо, причините зло.

— Так что же, получать удары? — спросил тогда Михаил.

— Или не бояться причинить зло. Пусть победит меньшее зло.

В данном конкретном случае, если Михаил поможет островитянам победить, то еще неизвестно, к лучшему это, или к худшему. Очень трудно сказать, во что превратится цивилизация островитян после победы, особенно если победа достанется нелегко. Могут так во время войны ожесточиться, что телре покажутся пацифистами-гуманистами, прав Хакун. С другой стороны, цивилизация телре будет лишена шанса исправиться, искупить свои грехи.

От всех этих сомнений Михаил уже вышагивал по комнате.

В дверь осторожно поскреблись, вошел молодой улыбчивый «араб» с подносом — ужин принес. Видимо, за одной из закрытых дверей — кухня. И, наверное, «арабы» — лучшие повара на островах.

На цефане пришедший не говорил, Михаил сказал «спасибо» по-островитянски, чем вызвал самую сердечную улыбку. «Араб» пожелал приятного аппетита и деликатно вышел.

А одно из блюд оказалось до слез, до холодка под ложечкой похоже на борщ. Даже со сметаной. Мало того, свежие, мягкие булочки — с чесночным привкусом.

На второе — рыба с овощами, для запивания — вино, но борщ… Просто отдохновение для восточнославянской души. Как это они так угадали?! Ведь не вел Михаил кулинарных разговоров, были темы поважнее. Но угадали же!

Все-таки, лучше островитянам помочь. Аргументы в голову поприходили соответственные — да, с Михаилом они хитрят, даже лицемерят, да, телре в этом отношении честнее, однако лучше бы они тоже лицемерили, ей-богу. А вот Мануна моряки встретили с искренним гостеприимством. Нафиг не нужен островитянам беглый раб, однако не бросили на погибель. Причем — Хакун раба спас, разведчик, человек, которому опасно проявлять такую слабость, как милосердие.

Кроме того, Михаил уже пообещал. Заключил сделку, так почему бы не проявить честность? Ведь по Михаилу, может статься, островитяне будут судить о пролазниках вообще. Глядишь, какому-нибудь пролазнику Михаилова честность жизнь спасет.

— Тебя что, борщом купили?! Тоже мне, вершитель судеб мира! — сказал внутренний голос. Что-то он часто начал встревать последнее время. То — годами молчал.

Но ведь после борща Михаил на сторону островитян склонился. Неужто — вправду?.. Нет, не совсем. Дело в том, что островитяне с самого начала встретили с искренней доброжелательностью. Это потом, когда выяснилось про род занятий Михаила и про Обитаемое Пространство, когда Хакун появился, начали играть-лицемерить. Нельзя оставлять цивилизацию островитян телре на растерзание, хорошая она. У них тут куча народов и культур живут и не ругаются, законы гостеприимства уважают, темным богам не молятся. И если телре островитян уничтожат, не будет прощения Михаилу, за то, что мог помочь и не решился.

Приняв решение, Михаил искупался в бассейне и завалился спать — стемнело уже.

 

Глава 6

Утром проснулся с нехорошими предчувствиями. День важный, и могут быть проблемы — как-то так.

По-быстрому ополоснулся в бассейне, вышел на улицу, чтобы размяться и позаниматься дыхательной гимнастикой.

Когда возвращался, внизу, в общей комнате уже ждал Хакун за накрытым для завтрака столом. Как он сюда попал, через тайный ход?

— Мы отправляемся сегодня, — сообщил разведчик. — Прямо сейчас.

— Ага… и как мы отправимся?

— Полетим, — потом кивнул на мешок в уголочке. — Здесь то, что вы просили, посмотрите.

Михаил посмотрел сразу, как доел. Мало ли, вдруг что не так.

В мешке имелась теплая одежда и ботинки — по расчетам Рянц, в мире невидимой смерти сейчас холодно — кое-какая еда, лекарства, фляги с водой и вином, разобранный костяной самострел с набором свинцовых шариков, складной нож — тоже костяной, вдруг в каком-то мире металл в порошок рассыпается, бывает и такое. На всякий случай уточнил, все ли из естественных материалов, Хакун уверенно подтвердил, что все, кроме свинца.

Сунул в этот же мешок свою котомку, где лежали «пижама», трофейный пояс телре и т. д.

Вышли через ту же калитку, но дальше отправились на машине. Хакун, который лично сидел за рулем, объяснил, что это электромобиль — отравлять городской воздух нельзя даже разведке и даже в исключительных случаях. Руль, кстати, в виде румпеля, опять вызывает ностальгию по миру Каменное Дерево. А «баранка» неизбежно вызовет ностальгию по Земле…

По пути Михаил отчаянно вертел головой — набирался впечатлений напоследок. Натура такая, туристическая. И смотреть-то вроде не на что — сперва была городская окраина, очень похожая на частный сектор, потом пустыри с пожухлой травой и кустарники. Даже морем не полюбуешься — вглубь острова едут.

Свернули с основной дороги на проселок, обогнули кусты. Посреди пустыря стоял очень необычной формы самолет. Надо же, даже не с аэродрома взлетают, мощная секретность.

Михаил думал, что и дальше его будет сопровождать Хакун, но возле самолета ждали другие сопровождающие. Двое бойцов с оружием — винтовки и пистолеты. До униформы местное человечество так и не додумалось, каждый солдат сам себя одевает, эти выбрали желтовато-серое — пустынная маскировка. Судя по значкам на поясах, ребята из безоружных безумцев. В знаках различия Михаил не разбирался, но, кажется, офицеры. Один — «полинезиец» лет сорока-пятидесяти, второй — молодой вроде бы эск, но не чистокровный, шатенистый. Хакун объяснил, что бойцы сопровождают на всякий случай, если вдруг придется отстреливаться. Но не могло не закрасться подозрение, что вояки — скорее конвой, чем охрана.

Третий сопровождающий — невзрачный, несимпатичный тип по имени Эдер, коллега Хакуна, да не совсем — не из Большой разведки, а из Малой. Чем она, Малая, занимается — секрет, но по кое-каким Хакуновым оговоркам можно предположить, что «сторожит сторожей», вот так примерно.

Еще был пилот, но он не показывался из кабины.

Эдер держался внешне доброжелательно, однако никакого доверия не внушил. Отчасти по подсказке чутья, отчасти потому, что на поясе у Эдера висел большой пистолет на специальной скобе — кобуры здесь популярностью не пользовались.

Совершенно непонятно, причем тут эта Малая разведка, возможен такой вариант, что специально назначили сопровождающим того, кто бродячему колдуну не верит. Или вообще не хотят Михаила отпускать, по очевидной причине — не доверяют. Работа у них такая — не доверять никому. Ведь может Михаил неправильно указать расположение лаза? Может. Тогда логично его сразу не отпускать, проверить, правильно указал, или нет. Даже правильно указывать расхотелось… И придется же как-то из ситуации выкручиваться — то ли убеждать, что не врет, то ли рвануть в лаз на внезапности, то ли драться. Чутье подсказало, что самым безопасным будет рвануть внезапно. Ну да, они будут ждать мерцающей мглы, не зная, что она давно мерцает, просто не всем видно. Это когда лаз активируется ключом, мглу видят все, а когда мантрой — только пролазники. И то не все.

Кстати говоря, возможность убедить, что не врет, тоже присутствует, если верить чутью.

Стало быть, долетим — увидим. Михаил успел каким-то образом заразиться от островитян их манерой не беспокоиться по поводу будущих проблем.

Сердечно распрощался с Хакуном, пожелали друг другу удачи. И полез в самолет, один из бойцов — старший — был уже там.

Самолетик изнутри оказался немного похож на вагон метро — две длинные лавочки вдоль стен. Уселся, положил рядом мешок. Стена довольно упругая, неужели ткань?

Разведчик сел напротив, бойцы — слева и справа, подальше. Так вот, рядом садиться не стали, видимо — знают о боевых качествах бродячего колдуна, о его феноменальной скорости. Продемонстрировал еще на «Морской черепахе», что может нанести одной рукой семь ударов за то же время, за которое Кирлит наносил четыре двумя. Значит — все-таки конвой.

Противно завыли двигатели. Самолет взлетел вертикально — а Михаил еще удивлялся, что пустырь не соответствует взлетной полосе, камней много. Сразу взяли курс на запад, но уши не закладывало, значит — высоты не набирали.

— Почему мы летим низко?! — крикнул Михаил Эдеру. Тот прокричал в ответ:

— Чтобы нас не заметили!

И ничего не уточнил. Вероятно, у телре есть радары, или на большой высоте самолет можно будет издалека разглядеть, или же он след оставит… Нет, тогда бы полетели ночью. Все-таки радары.

Летели не прямо к лазу, а забирали левее. Чутье сообщило, что да, так и надо, прямо лететь — опасно. Но все равно попробовал уточнить:

— Почему мы отклонились?!

Эдер ответил не сразу и невнятно:

— У нас есть причины!

А в глазах Эдера промелькнуло подозрение. Типа как бы в том, что Михаил на самом деле хотел, чтобы не отклонялись.

Нет, лучше ничего больше не спрашивать.

Так и летели, молча. Каждый со своими мыслями и сомнениями. Лететь всего-то пару часов, можно и помолчать.

Только предчувствия появились нехорошие. По поводу самого полета — как будто могут не долететь.

И это случилось. Самолет изменил курс, взял правее, севернее. Пилот и раньше поправки вводил, но сейчас — слишком завернул, и летят они теперь прямо в смертельно опасное место, которое хотели обогнуть.

Михаил резко нагнулся к Эдеру, закричал:

— Мы летим неправильно! Не туда! Надо левее!

А Эдер, вместо того, чтобы перевести слова Михаила для пилота, положил руку на оружие. И глаза «малого разведчика» прямо горят подозрением.

— Нас же собьют!!! — вышел из себя Михаил.

— Откуда ты знаешь?! — очень жестко спросил Эдер.

— Да я же чую!!!

— Откуда ты знаешь, что именно собьют?!

Ну что делать? Рассказывать про чутье пролазника, как с его помощью можно идентифицировать опасность, если разобраться, что больше всего пугает? Выстраивать логическую схему своих догадок: что самая большая опасность — телре, что разведка островитян, видимо, вычислила по радиопереговорам или еще как береговой патруль этих самых телре прямо по курсу, вот и отклонился самолет к югу, чтобы над патрулем не пролетать? Ведь низколетящую цель могут сбить из ружья, телре же хорошо стреляют.

На болтовню просто не было времени. Всего несколько минут осталось…

Чутье подсказало, что быстро переубедить Эдера не получится. Если его вообще получится переубедить… Бывают же такие, больше всего верят в то, что навоображали. Или Эдер неправильно понял чью-то команду… Неважно. Действовать надо а не болтать! И чутье с этим согласно. Даром, что ли, Гри тратила время на обучение Михаила приемам рукопашного боя в ограниченном пространстве.

Михаил изобразил на лице панику, склонился к Эдеру, открыл рот, даже начал что-то кричать. И резко отбросил свой мешок правой рукой в сторону старшего бойца, одновременно захватил палец правой руки Эдера своей левой, вставая, вывернул, круговым движением. Сперва вверх и вправо на себя, потом вверх и влево от себя. Палец маленькая часть тела, но болит, когда вывернешь, не меньше большой, так что Эдер непроизвольно встал и развернулся, прогнувшись назад. А Михаил и сам не сидел на месте, переместился, чтобы оказаться у Эдера за спиной, мягко упал на спину, повалив на себя малого разведчика, и обхватил его ногами, при этом удачно прижал ему левую руку своей ногой к туловищу. Хотел использовать в качестве живого щита. Еще в начале падения сдернул с пояса Эдера пистолет, направил вверх, в двигатель. Нажал спусковой крючок и кнопку предохранителя. У местного огнестрельного оружия есть спусковой крючок под указательный палец и еще кнопочка сбоку под большой — если на нее нажать, пистолет не выстрелит, сколько за спуск не дергая. А если отпустить кнопочку при нажатом спуске — будет выстрел. Система удобная, чтобы брать заложников. Исторически она сложилась — в старинном огнестрельном оружии местных жителей для запала использовалось статическое электричество, трение стеклянного диска о шерсть. Диск разгонялся спусковым крючком, так что спуск получался длинный и тугой, местные инженеры добавили еще кнопочку сбоку. Чтобы, значит, нажал спуск, прицелился, и стреляй отпусканием кнопки. Сейчас запал на пьезоэлементах, но кнопочка осталась по традиции. Подробности про местное оружие Михаил выяснил у Хакуна — рассказывал ему о земных пистолетах и автоматах, так что тот просто вынужден был рассказать и показать здешние аналоги. Даже дал подержать в руках пистолет, правда, незаряженный.

Вся комбинация от захвата Эдера за палец до падения на пол заняла не больше полсекунды, однако, еще пока Михаил падал, бойцы успели направить пистолеты прямо ему в голову. И когда упал — тоже целились.

Резко выкрикнул заготовленную фразу на языке островитян:

— Я прострелю двигатель!

Пилот что-то крикнул с вопросительной интонацией, ему не ответили

Брать в заложники весь самолет, а не одного человека показалось логичным. Во-первых, плотный угонщик в мире Обитаемое Пространство тоже на баллон с водородом оружие наводил, во-вторых, заложников получается больше — все, кто на борту. И, в-третьих, — прострелив в двигатель, Михаил и самим собой здорово рискнет, это должно убедить бойцов в серьезности намерений.

Подействовало или нет — сказать трудно, бойцы сохранили невозмутимость. Твердо держат оружие, уверенно. Не промахнутся. Так что нет смысла Эдером прикрываться, но рано его отпускать, пусть сначала переведет требование:

— Скажи пилоту, чтобы взял левее! Пусть вернется на курс!

Но Эдер упрямый оказался, не спешил переводить. Даже попробовал дернуться, пришлось напомнить:

— Я выстрелю!

— Ты умрешь сразу после этого!

Михаил ответил киношной фразой:

— Я так далеко не планирую! Переводи!

Эдер малость кривил душой, не был уверен, что бойцы станут стрелять немедленно после Михаила. Чутье не сообщало про немедленную смертельную опасность со стороны бойцов, они даже не нажали ни спуск, ни кнопочку. Видимо, смысла особого не будет им стрелять, потому что самолет скоростной и плохо умеет планировать. В море упадет.

А Эдер все не переводил. Извиваться попробовал, ногами дрыгать стал. Так и выстрелить можно нечаянно! Михаил, недолго думая, его отпустил и оттолкнул. Хорошо оттолкнул, умел это делать — Эдер отлетел на пару метров. Потом резко встал, едва не оказавшись на линии огня молодого бойца. Но не оказался — боец хладнокровно шагнул в сторону, не переставая целиться.

— Переводи! — напомнил Михаил. Эдер упорно не переводил.

К счастью, бойцам тоже надоело просто стоять и целиться, не понимая, что происходит, старший что-то выкрикнул, обращаясь к Эдеру — явно просил перевести. Тот все-таки ответил довольно длинно, похоже, не только переводил, но и ругался.

Потом выкрикивал пилот, потом вставил громкую реплику молодой боец. И самолет наконец-то взял левее.

Почему они молодого послушались? Может — он на самом деле главный? Или какой-то убедительный аргумент привел?

А Михаил не спешил опускать оружие. Потому что от Эдера исходила опасность. И от бойцов тоже, слабая. То есть, Эдер что-то задумал, только ждет, пока Михаил пистолет опустит.

И сколько вот так вот с поднятой рукой сидеть?! Пистолетик-то тяжеленький. Положим, хватит сил не опускать его до самого лаза, но еще и пальцы немеют. Не все, только самые главные — большой и указательный, причем большой немеет быстрее. Еще не хватало выстрелить от усталости. Сбить самолет, в котором летишь, это будет посмешнее, чем спилить сук, на котором сидишь.

Пальцы немеют потому, что Михаил нервничает, слишком сильно сжимает. А попробуй не нервничать под прицелом двух пистолетов, которые прямо в голову наведены. Физически ощущаются те точки на черепе, куда могут войти пули.

Надо бы успокоиться, хоть бы и той же дыхательной гимнастикой, но для этого необходимо расслабиться, а нельзя. С поднятой рукой вообще непонятно, как правильно дышать, никогда не пробовал, и не время, чтобы учиться.

Михаил очень остро чувствовал, как им постепенно овладевает паника. Руки дрожать начинают, что совсем никуда не годится, можно кнопочку отпустить нечаянно. И к чутью в таком состоянии прислушаться совершенно невозможно.

Малость успокоило поведение бойцов — они не нервничали. Стоят себе в меру расслабленные, целятся. Эдер парой реплик со старшим перекрикнулись, и все, ждут чего-то, Эдер — с каменным лицом, бойцы — со спокойными.

Михаил уже подумывал, как бы, используя свою феноменальную скорость, переложить оружие в другую руку. Только большой палец не с той стороны окажется, нечем кнопочку нажимать.

Но раздался выкрик пилота, и бойцы быстро опустили пистолеты. Повесили на скобы.

А Эдер, хлопнув глазами три раза, перевел:

— Он говорит, что сбился с курса! Действительно сбился!..

— Я же говорил! — с нескрываемым злорадством прокричал Михаил. Пистолет опускать не спешил, все еще исходила опасность от Эдера. И удалось таки разобраться с помощью чутья, какая опасность — есть у малого разведчика припрятанное оружие.

Эдер нервно и требовательно выкрикнул:

— Вы можете опустить пистолет! Мы вам верим!.. Уже!

— Сначала выложите оружие!

— У меня нет!..

— Да?! Тогда, если действительно нет, я прострелю вам обе руки!

Эдер еще два раза моргнул, совершенно окаменел лицом. Нагнулся, задрал штанину и вытащил из-за примотанной к голени ленты блестящую трубочку. Помедлил несколько долгих секунд, со злым прищуром глядя Михаилу в глаза. Наконец положил трубочку на пол и отступил. Опасность тоже отступила.

Михаил наконец-то отвел пистолет. Медленно, боясь перепутать, отпустил сначала спусковой крючок, потом — кнопку предохранителя. Встал, сел на лавочку.

Дальше летели без происшествий. Эдер устроился теперь уже рядом с молодым бойцом, они о чем-то перекрикивались. Но, несмотря на повышенные тона, разговор казался спокойным.

А Михаилу расхотелось помогать островитянам. Борщ там, или не борщ, но ведь оскорбили недоверием. До воздушного пиратства довели!

Можно их понять, но понять — только наполовину простить. Ну и пусть посидят у разбитого корыта.

Внутренний голос молчал. Громко и презрительно.

Долетели, сели. Михаил вместе со всеми выбрался из самолета, занялся дыхательной гимнастикой — от шума двигателей и от нервов побаливала голова.

Вокруг — однообразная пустыня, никаких заметных ориентиров. Однако до лаза всего шагов пятьдесят, был ориентир, иначе бы пилот настолько точно не приземлился.

Как только удалось отогнать головную боль, Михаил решительно направился к лазу, Эдер и оба бойца — за ним.

Вот он, лаз.

«Корни ветра не коснутся взгляда снежной черепахи». Накатило спокойствие, и замерцала мгла. Совсем рядом, только шаг сделать. И присутствие других людей не помешало, а Михаил боялся, что придется просить их уйти подальше, а они будут не соглашаться. Впрочем, они — посвященные, знают об иных мирах, вот лаз и активировался, это присутствие непосвященных мешает. Тем более, Михаилу — надо, не простое любопытство ведет.

Можно валить из этого мира. Вот удивятся сопровождающие, когда Михаил исчезнет в воздухе! Так и сделать? Пусть сами разбираются с телре и остальными проблемами?

Погнаться могут. Сгоняют быстренько за ключом от лаза, и придется от них удирать уже в мире невидимой смерти. Бегает Михаил быстро, но островитяне могут и верховых животных прихватить. Не исключено, что ключ у них и так с собой, как раз на случай, что Михаил попробует сбежать в другой мир, ничего не рассказав.

Более того, даже если Михаил первым доберется до лаза в следующий мир, островитяне могут преследовать его и там — ключи от лазов универсальные, любой лаз открывают.

Интересная будет история, если за Михаилом устроят гонку по множеству миров, да только лучше в таких делах не участвовать.

Значит, надо островитянам что-то оставить для отвлечения внимания. Хотя бы на первое время.

Михаил прислушался к чутью. Опасность, не слишком сильная, исходила почему-то от младшего бойца.

Изобразил сосредоточенность, потребовал:

— Карту.

Эдер протянул атлас. Карты тоже свернуты вчетверо, местный материал книг надежнее земной бумаги, труднее мнется.

Ну что, указать неправду? И какие острова лучше выбрать? А то покажешь первый попавшийся, и выяснится, что он перенаселен под завязку, негде там лазу втиснуться. Или что разведка уже проверила остров вдоль и поперек, лаза не нашла.

Посоветоваться с чутьем? Посоветовался. И чутье сказало, что лучше всего указать правильно, тогда опасность со стороны молодого бойца будет гораздо меньше.

Едва это осознав, Михаил почувствовал облегчение, потому что не надо мучиться выбором. Нет, власть над миром не для него.

— Во-во, — протянул внутренний голос.

Михаил сообщил:

— Я чувствую лазы. Давайте, отмечу.

Эдер растерянно захлопал глазами. В чем дело?!

Оказалось — нечем отмечать, не подумали.

Пришлось старшему бойцу сбегать к самолету, принести найденное у пилота устройство для письма — что-то вроде фломастера с очень тонким кончиком. Даже жаль, что «фломастер» нашелся, иначе можно было предложить рисовать кровью. Не своей — Эдера.

Принялся листать атлас, разворачивал карты, сосредотачивался, ставил крестики. Все лазы, какие чуял, обозначил, жалко, что-ли? Всего двенадцать лазов, мало. Десять — на континентах, на острове только один, тот, что в Обитаемое Пространство. И еще один, в северных широтах, почему-то оказался посреди океана. Ближайший к нему остров — в полутысяче километров, не меньше. Странно это — насколько Михаил знал, лазы всегда на суше.

Карты, на которых были крестики, Михаил не сворачивал. Когда закончил, перелистнул на нужную, протянул атлас Эдеру:

— Вот, это лаз в Обитаемое Пространство.

Тот, даже не глянув на карту, обратился к молодому бойцу, произнес нечто вроде: «Тэ?!» С такой интонацией, что оно, скорее всего, соответствовало русскому: «Ну и?!»

Михаилу хватило познаний в островитянском языке, чтобы понять ответ бойца:

— Он не врет.

И немедленно отступила опасность. Совсем. Вот, в чем дело — молодой боец умеет отличать правду от лжи. Природная способность, а может — специально обученный. Схитрили островитяне, и своего добились.

Можно спокойно уходить, удерживать не будут, не нужен больше островитянам бродячий колдун. Конечно, человек, способный предвидеть опасность, пусть даже грозящую только ему самому, островитянам пригодился бы. Но удерживать такого человека силой опаснее, чем отпустить. Он же может напредсказывать…

Эдер все-таки обратил внимание на карту:

— Остров Хиг-Алипит? Но там одни камни! Даже пресной воды нет…

Михаил ожидал, что разведчика смутит близость острова с лазом к континенту. А ему камни не нравятся… Вздохнул:

— Да, одни камни, и нет воды. Значит — и людей нет, правильно?

— Да, действительно. А почему вы обозначили… лаз знаком судьбы?

— Э-э… я не знал, что это знак судьбы… у нас это… в общем, у нас крест другое означает.

Эдер хмыкнул, перелистнул карту, спросил с нескрываемым любопытством:

— Есть еще лазы на островах.

— Там, раньше… да здесь. Только он, почему-то, в море. Или там есть остров?

Эдер взял паузу, потом сказал очень нейтральным тоном:

— Да. Есть.

Так, есть остров, но не обозначен. Вероятно, он засекречен, какая-то там на нем военная тайна расположена. До такой степени не доверяли Михаилу островитяне, что даже нормальную карту выдать не соизволили. Могла быть и другая причина вранья на карте — самолет, в конце концов, над вражеской территорией летит не дай бог — собьют, и карта телре достанется.

Тем не менее, Михаил проворчал с укоризной:

— Вы мне не верили.

Эдер совершенно неожиданно смутился, отвел глаза. Даже, кажется, покраснел.

Так, все, хватит разглагольствовать, пора уходить.

Но захотелось сказать напоследок что-нибудь важное, мудрость продемонстрировать, чтобы уважали и не погнались. Наставление, а лучше — заповедь, так оно красивше будет.

Да и ценность последнего наставления сомнительна, потому что Михаил зарекомендовал себя с островитянами как лжец, и под конец — воздушный террорист. А с телре — как вор и, возможно, убийца. Простить-то простят, поймут, но доверия не будет, и ценность последних слов обвалится.

С другой стороны он переиграл разведку островитян, во всяком случае — сыграл на равных, если высказывание будет достаточно циничным, оно подействует. Это хорошо, настрой у Михаила как раз циничный, начнешь говорить высокопарно — рассмеяться можно

Вспомнил подходящее высказывание, — оно даже соответствовало пацифизму Хакуна, — и произнес примирительно-всепрощающим тоном:

— Ваше недоверие понятно. Вы боретесь с телре, их цивилизация — чудовищна, и состоит из одного дерьма. А единственный способ победить чудовище, состоящее из одного дерьма, это съесть его. И шагнул во мглу.