С появлением театра «Малышка» всем пионерам нашего двора захотелось немедленно стать дрессировщиками, и они забыли о своей обязанности заботиться о малышах. Ватаги от двух до пяти и от пяти до семи лет делали набеги на клумбы, строили песочные дворцы на мостовой, дрались из-за лопаток и оглашали двор воинственным, упрямым плачем. Всё это (если выражаться словами председателя родительского комитета) ежедневно напоминало, что «дошкольникам нужна забота и надзор».

— Давайте с ними беседу проведём, — предложил Миша Агафьин.

— Попробуй, — насмешливо отозвалась Кета, самая ловкая дрессировщица нашего театра. — Хуже моего брата ничего нет на свете. Папа уверяет, будто недостатки пройдут с возрастом. Но Ромке вот уже скоро шесть лет, а он ни капельки не изменился.

— Давайте я малышам прочту лекцию на тему… — Лёня Тютькин взмахнул вихром и замолчал, подыскивая полезную тему.

— Правильно, правильно. Прочти, есть ли жизнь на Марсе, — засмеялась Кета, — а они у тебя будут спрашивать: что такое жизнь и что такое Марс. А вместо тебя ответит мой братец: Марс — это у нас на даче была овчарка, а у неё водились блохи. И что бабушка говорила: «Легче в лесу с моими очками найти гриб, чем блоху на Марсе».

— Кетка, получишь ещё, посмейся только! — обиделся Лёня. — Я же хочу помочь театру. А ты! Эх!..

— Один ты, что ли, хочешь помочь? И я хочу! А как поможешь, если мама навязала мне Ромку и он за мной везде хвостом бегает? — Кета огорчённо покачала головой и добавила: — А я от него с трудом отвязываюсь.

— Ну уж с трудом, — протянул Миша Агафьин. — Ракетой прилетаешь на репетиции. Эх! Кетка-ракетка!

— Не дразнись! — вскипела Кета.

— Да, здесь нужно хорошенько подумать, — прервала я ребят.

Однако думать долго не пришлось. Под вечер ко мне в дверь тихонько позвонили, звонок был отрывист и еле слышен. Собака, лежавшая под дверью, настороженно подняла уши. Вскоре послышалось шарканье палки о стенку, и снова такой же тихий звонок. Я открыла дверь. На пороге стоял мальчик лет четырёх-пяти с большой линейкой, которой, очевидно, он и нажимал на звонок.

— Ты за бумагой? — спросила я, помня о недавних детских кампаниях по сбору утильсырья.

— Нет!

— Ну тогда за пробками и пузырьками?

— Да нет, я гость.

— Какой гость? — удивилась я.

— Здесь живёт Дурова. Я — Рома. Кета дрессирует у неё в гостях. Меня не берёт с собой. Я, знаете, Ракетоноситель. Это папа так говорит. Я сам пришёл. Вот, — вздохнул мальчик и спокойно, уже без разговора, вошёл ко мне.

— Значит, ты и есть Рома Ракетоноситель? Рада с тобой познакомиться.

Хочешь стать дрессировщиком? — произнесла я то, что теперь привыкла говорить каждому маленькому гражданину нашего дома.

— Не-а. Лучше пылесосом.

— Что?! — опешила я.

— Ага. Он вот шумит сильно-сильно, с грязью возится, а его никогда не ругают, только если уж испортится, конечно.

— Теперь понятно. Мне обидно, что я ничем тебе в этом не смогу помочь.

— А вы театр покажите. Я пришёл сам посмотреть.

— Ты, выходит, зритель?

— Нет, я Рома, Кета мне сестра. Только я ещё младший.

— Раз ты смотришь всё-всё в театре — ты зритель. — Я это сказала скорее для себя, потому что теперь была понятна помощь Лёни. Рыжик проведёт большую работу со зрителем. У меня тут же в уме возник план, но рядом стоял кроха зритель и требовал показа театра.

— Идём, Рома. Театр ведь во дворе.

Мы вышли с ним из парадного, он увидел знакомый ему и ничем не изменившийся двор. Подозрительно смерив меня взглядом, Ромка тотчас спросил:

— Где театр? Ну где?

— Здесь, — ответила я и для полной убедительности топнула ногой по песку.

— Я не вижу где.

— Вот голуби, видишь — они артисты.

— И костюмы у них есть?

— Костюмы, пожалуй, им не нужны.

— Да, бабушка говорит, что им шарф не нужен. Голуби-сизарики не простуживаются. Им сама радуга шарф на грудках оставила насовсем.

— И ты запомнил, что сказала бабушка. Молодец.

Тут я показала Ромке нашу кошку, которая полетит с мышами в ракете. Но он вдруг захотел посмотреть ракету: кошка была обыкновенной, а ракета!..

— А можно мне вместе с ними, в ракете? — спросил Ромка.

Он ухватился руками за воображаемый руль и, представив себя космонавтом, громко закричал:

— Ту-ту-трам, посторонись!

— Кому ты отдаёшь команду? — спросила я.

— Ту — гудок. На небе ведь можно гудеть, там людей нет, и чтоб другая ракета не наехала. Ту-ту-т-трах!

И Ромка побежал, или, в его представлении, полетел по двору, не замечая кошки, которая испуганно юркнула в подъезд.

С этого дня Лёня Тютькин организовал бригаду, которая называлась: «ПТ по Р с МЗ». Конечно, я не могла сразу расшифровать такое многозначительное название, но «ПТ по Р с МЗ» действовало умело и чутко. Сначала игры затейника, потом песни, что касается плясок, то здесь было труднее. Люди от двух до четырёх лет не запоминали нужного па и предпочитали пугать друг друга, двигаясь подчас с рычанием на четвереньках. Только один Ракетоноситель не поддавался Лёне. Он часами сидел у водосточной трубы и, стуча по жести линейкой, напоминал сестре Кете, что ему одному трудно и грустно. Кета сердилась, но выдерживала характер и, бросая косые взгляды в окошко, следила за братом.

Всё же он сумел проникнуть за кулисы нашего театра. И помогла ему я.

Сознаюсь, не устояла. Ромка Ракетоноситель был принят моим ассистентом.

Работала, правда, за него линейка, ставшая реквизитом для морских свинок.

Ромку приняли настороженно. Пришлось объяснить уважительную причину. Я рассказала ребятам о моём разговоре с Ромкой.

Ромка спросил меня:

— У тебя есть дочь?

— Нет, — ответила я.

— А сын?

— Тоже нет.

— А дети вообще есть?

— Нет, вообще нет.

— Тогда бери меня сегодня в театр. Когда дети одни, их берут с собой на работу. Я с мамой ездил, теперь с тобой пойду. Вот.

Последнее «вот» доказало, что решение его бесповоротно и отказу не подлежит.

Ромка теперь с нами, хоть руководитель «ПТ по Р с МЗ» Лёня Тютькин до сих пор упрекает меня в слабохарактерности и подрыве его авторитета. Что ж, он прав, недаром «ПТ по Р с МЗ» есть помощь театру по работе с маленьким зрителем.