Никогда ещё на пионерском сборе не стояла такая тишина. Ребята боялись проронить хоть слово. Они сидели вдоль стен, тесно прижавшись друг к другу. Директор посмотрел и ушёл в свой кабинет, а вожатая, высоко подняв листочки письма, громко и выразительно стала читать:

«Дорогие мои пионеры! Очень сожалею, что мне пришлось неожиданно от вас уехать. Прошу извинить меня за задержку обещанного вам письма. При первой встрече я не успел сказать вам всего, что хотел. Боюсь, что после моих рассказов найдутся среди вас охотники повторить мои детские поступки с надеждой только таким путем воспитать в себе храбрость…»

Вожатая чуть улыбнулась, посмотрела на Витю Куликова, который смутился и быстро наклонил голову, и продолжала: «Испытывать себя, закалять своё бесстрашие, конечно, нужно, но этого недостаточно! Прежде всего надо быть физически крепким, здоровым и выносливым. Одна храбрость к добру не приведёт, и пользы от неё никому не будет. Значит, надо воспитывать в себе и другие хорошие качества.

Безрассудная смелость также не нужна. Настоящая смелость должна основываться на целесообразности того или другого поступка. Если человек намерен совершить смелый поступок, то он должен знать, откуда ему угрожает опасность, какие средства он может использовать для защиты. Осторожность, наблюдательность, умение быстро разбираться в обстановке и принимать нужное решение должны сопутствовать храбрости, мужеству.

На первый взгляд кажется, что ваша учеба не имеет к этому никакого отношения. Однако это не так. Учеба повышает сознательность в отношениях человека к своим обязанностям, а высокая сознательность сопутствует героизму. Учеба искореняет всякое суеверие, а суеверный человек не может быть по-настоящему храбрым.

Это основное, что я хотел вам сказать в дополнение к своим рассказам. Советую побеседовать об этом на ваших сборах».

Нина Ивановна остановилась, добавила:

— Правильно советует товарищ полковник.

И продолжала читать.

«Вам, наверное, хочется знать, чем закончилась наша дружба с Яшей? Удовлетворяю вашу любознательность. Я уже вам говорил, что после прощанья с моим другом детства я не раз пытался установить с ним связь, но безуспешно.

Я окончил среднюю школу, затем ушёл в рабоче-крестьянскую армию, из неё был направлен в бронетанковое училище и на всю жизнь остался военным. На протяжении всех этих лет я не забывал своего друга. В трудные минуты я спрашивал себя: «А как бы поступил на моём месте Яша?» Передо мной вставала его коренастая фигура, я представлял его упрямый, сосредоточенный взгляд и угадывал ответ на мой вопрос.

Со временем я потерял надежду на встречу с Яшей, но она всё же произошла.

В разгар Великой Отечественной войны я командовал танковым соединением и при прорыве немецкой обороны был ранен. Рана в плечо была не опасной, но всё же мне пришлось отправиться в санчасть. Там разрезали рукав моей шинели, наложили повязку на рану и отправили меня в санитарный батальон. Санбат размещался в тылу, километрах в десяти от передовой линии. Под него было занято небольшое школьное здание. В одной классной комнате принимали раненых, делали операции, перевязки, а в других были устроены «палаты».

Обычно в больницах и госпиталях мы видим хорошие койки с матрасами, подушками, простынями, одеялами, но в «палатах» фронтового санбата всего этого не было. В комнатах чисто вымыли полы, натаскали свежей соломы, покрыли её простынями, и «палаты» были готовы.

В одну из таких «палат» уложили и меня. По-видимому, санбат следовал за продвигающимся на запад фронтом и только что расположился здесь, а потому раненых было немного. Я лежал на шуршащей соломе, у самой стенки. Со стороны фронта слышался непрерывный гул, от которого дрожала земля. Временами этот гул усиливался, и тогда начинали дребезжать окна. За стеной слышались стоны: там работали врачи, принимавшие раненых.

Скоро в нашу «палату» привели раненого сержанта. Его обе руки, сложенные на груди, были перевязаны.

Он, поддерживаемый санитаром, покорно опустился около меня на колени и лег вверх лицом на постель. Раненый вздыхал, скрипел зубами, поворачивал то в одну, то в другую сторону голову. Потом притих. Временами я взглядывал на своего соседа. Он лежал с полузакрытыми глазами. Его молодое, обветренное лицо обросло русой бородой. Тонкие губы пересохли, и он изредка облизывал их. Я загляделся на него, а он внезапно открыл глаза, и наши взгляды встретились. Мне стало неудобно, и я, чтоб скрыть смущение, спросил его:

— Тяжело, друг?

— Что там тяжело, — тихо ответил сержант. — Не раны меня мучают.

— А что же? — заинтересовался я.

— Я потерял замечательного командира, товарища.

Мне показалось, что сержанту трудно говорить со мной, и я не стал продолжать разговора. Но тот, как бы желая облегчить свою муку, со стоном поднялся и сел.

— Вы не знаете, что это был за человек! Он был для каждого из нас роднее брата.

— Вы сказали, что он был командиром? — спросил я.

— Он имел звание старшего лейтенанта. А был политруком роты, потом заместителем командира роты по политчасти. Мы с ним вместе больше года провоевали. И вот погиб человек. До войны был учителем… Когда он пришел в нашу роту, мы посмеивались над ним потихоньку — какой, мол, из учителя вояка! А вскоре видим, что ошиблись. Политрук не раз водил нас в бой, и никто из нас не приметил, чтоб он растерялся… А как он знал солдатскую душу! Бывало, кто-нибудь получит плохие известия из дому, как наш политрук сразу догадается об этом. Сейчас же советом или шуткой успокоит солдата. До самого сердца доходили его слова. Всё он понимал…

Сержант замолчал. В комнату спустились сумерки. Тихо отворилась дверь. Вошел санитар с зажженной свечой, вставленной в консервную банку.

— Вот вам свет, — сказал он, ставя свечку на табуретку. — А окна мы сейчас замаскируем.

— Принесите пить, — обратился сержант к санитару. Когда тот ходил за водой, сержант молчал. Напившись, он обернулся ко мне:

— Не спите, товарищ? Я вас своими разговорами нс утомляю?

— Нет, нет, говорите!

Я видел, что сержанту тяжело молчать.

— Где же вы потеряли его? — спросил я.

— Наша дивизия, наступая в этих местах, вдруг натолкнулась на сильно укреплённые позиции гитлеровцев, остановилась и решила «прощупать» врага. Два дня тому назад политрук с командиром роты вернулись из штаба полка и вызвали меня и ещё одного солдата к себе. Командир сказал, что необходимо проникнуть в село, занятое Фашистами, и произвести там разведку. «С вами пойдёт старший лейтенант, — добавил он. — Согласны идти или нет?»

Мы вообще не отказались бы от этого задания, а когда узнали, что с нами идёт товарищ политрук, то согласились с радостью. Скоро командир вышел, а политрук стал нам объяснять боевую задачу.

Сержант снова остановился и посмотрел на меня:

— Вы не спите?

— Нет, я с интересом слушаю! Продолжайте.

— Как только смерклось, мы на лыжах отправились в разведку. По пути политрук рассказал, что он в этом селе работал до войны и знает хорошо его расположение. На самом деле, он вел нас уверенно. Ночь выдалась хорошая. Падал снежок, скрывая нас, как пеленой. Сначала мы шли по оврагу, потом, выйдя из него, стали обходить село далеко справа. Хотя мы и сделали большой крюк, но миновали наиболее опасные места и часа через три подошли к селу с тыла. Крайний домик с небольшим двором был до самых окон занесен снегом. Здесь было тихо, а со стороны фронта слышалась редкая ружейная и пулеметная стрельба. Мы нашли калитку, и политрук стал открывать её. «Побудьте здесь», — сказал он. Мы ему говорим: «Товарищ старший лейтенант, разрешите, мы пойдём вперёд», а он — «Молчите и ждите меня».

Скоро он вернулся и сообщил: «В избе никого нет. но я слышал разговор. Кто-то здесь прячется».

И он приказал нам осторожно следовать за ним.

Войдя в сени, мы заметили светлую полоску в дальнем углу. Подходим ближе и слышим глухие голоса: один женский, другой детский. Доносятся они из-под пола. Мы хотели подойти ещё ближе, но свет погас, стало тихо. Тогда замполит нагнулся, нащупал дверцу погреба и негромко сказал: «Акулина Федоровна, не бойтесь! Помните учителя, что до войны у вас был. Это — я». Снова засветился огонек. Солдат остался в сенях, а мы с замполитом спустились в погреб. Там между кадушками сидели женщина, старик и мальчик лет тринадцати. Как они все обрадовались! А замполит говорит: «Скоро встретимся по-настоящему, а сейчас нам нужно кое-что узнать здесь. Не знаете ли вы, где стоят у немцев орудия и пулемёты, где их штаб?»

«Я знаю, всё сам видел», — быстро заявил мальчик и стал объяснять. Замполит вынул карту и листок бумаги. Он набросал план села и стал на плане делать пометки. Такие же пометки он нанес и на карту.

А мне говорит: «Понимаешь?». «Да, товарищ старший лейтенант. — отвечаю, — всё понятно». Закончил он, и мы стали прощаться с хозяевами. Я поднялся наверх, а политрук там задержался. Минут пять мы его ждали. Но вот и он вылез и говорит: «Вот вам карта и план, передайте их командиру. А я задержусь здесь, уточню обстановку».

Мы отправились без него. А в следующую ночь начался бой. К утру немцы были разгромлены. Мы заняли село, но своего замполита я там не нашел. А под вечер меня ранило. Вот и всё.

Сержант помедлил немного и со стоном опустился на постель.

Несмотря на боль, я уснул и проспал часов до восьми утра. За ночь в нашей палате прибавилось еще пятеро раненых. Сосед мой еще спал. Санитары принесли завтрак и сказали, что скоро нас отправят дальше в тыл, в полевой госпиталь. Я разбудил сержанта.

В это время открылась дверь, и к нам внесли на носилках ещё одного раненого с перевязанной ногой.

Санитары осторожно переложили его на постель.

Мой сосед повернулся, посмотрел на новичка и вдруг, словно забыв о своей ране, вскочил на ноги и опрометью бросился к нему:

— Товарищ старший лейтенант! Вы… живы!

— И ты здесь, Федя? — тихо отозвался раненый.

Я не мог объяснить почему, но от этого голоса вздрогнул.

— Здесь, здесь! Как я рад, что вы живы, товарищ старший лейтенант! — повторял сержант, усевшись у ног офицера. — Как же всё получилось-то?

— Дай, Федя, я отдохну, потом всё расскажу. Я двое суток не спал.

Я тоже поднялся и подошёл к раненому. Что-то родное, близкое показалось мне в его лице.

И вдруг…

— Яша! — вырвалось у меня.

— Вася! Вот где встретились.

— Ну, всё! Спи! — приказал я, — Потом обо всём поговорим…

Уже в вагоне, по пути в далёкий тыловой госпиталь, мой старый друг рассказал мне, как он жил после моего отъезда из родного села.

Прибыли в госпиталь, и я записал этот рассказ. А теперь я посылаю его вам. Он поучителен для всех, кто хочет стать храбрым. До свиданья, дорогие мои! Желаю вам силы, здоровья и успехов.

Ваш Василий Григорьевич».