«Слушаю. Хомяков».
«Добрый день, Сергей».
«Здравствуйте, Владимир Федорович!»
«Ну как там у тебя?.. Кстати, никого не допрашиваешь, не отрываю?..»
«Нет-нет, Владимир Федорович! Как самочувствие?»
«Терпимо. Ты лучше скажи, как у тебя с Ёганом».
«Работаю…»
«Возбудил?»
«Возбудить пока не возбудил. Время терпит».
«Как понять?»
«Десять дней у меня есть…»
«Вот не знаю, как это у нас получается. Ведь не десять дней мы должны иметь в виду. В УПК черным по белому написано, что на разрешение этого вопроса дается три дня — три! Десять — в исключительных случаях. А мы эти десять дней взяли себе за правило».
«Так у нас почти все случаи исключительные, Владимир Федорович. Распутица, расстояния, транспорт… Крайний Север…»
«Ладно, оправдываться будешь в милиции».
«Почему в милиции?»
«Поговорка такая есть. Вот отбюллетеню, возьмусь за вас. А Крапивников как там? Он ведь теперь не просто помощник прокурора, а исполняющий обязанности…»
«Он мне ничего не говорит».
«Ох, молодежь, смотрите там… Нет, Сергей, надо все же определяться побыстрее».
«Трупов нет, Владимир Федорович, вот что плохо…»
«Людей нет, Сережа, вот что самое тяжелое! Вот из чего единственно исходить надо… Ну ты сам-то летал туда, что там?»
«Да что теперь… Река встала. Тогда ведь уже шуга шла. Трупы теперь только летом, возможно, всплывут. Могут и вообще не всплыть. Я разговаривал с местными жителями, говорят, дно коряжистое, лесом выстлано — река-то сплавная. Если зацепились, то могут и навечно…»
«Может, с водолазом попробовать?»
«Говорят, бесполезно, я уже связался с ОСВОДом. Сколько случаев по той реке было — всегда бесполезно. И потом места точно никто не знает, их потом сносить стало к буровой, а где это все произошло…»
«Ясно…»
«Но вообще-то — лед покрепче станет — я попытаюсь с водолазом».
«Попытайся. Но пока-то все же что думаешь делать?»
«Беру покамест объяснения. Хочу еще раз на Итья-Ах вылететь. Тут насчет Хорова не совсем ясно…»
«Объяснения объяснениями, а придется все же, видимо, возбуждать и допрашивать… Иду-иду!..»
«Что вы, Владимир Федорович?»
«Да тут дочь в постель гонит. Мне ведь постельный режим все еще предписан… Вот, говорю, придется, видимо, возбуждать. С Цветковым-то еще раз разговаривал?.. Иду-иду, я же тебе сказал!.. А, Сергей? С Цветковым, говорю, разговаривал еще раз?»
«Владимир Федорович, вы бы, действительно, шли ложились, а то мне перед Леной неудобно…»
«Что, пришел кто к тебе?»
«Да… свидетель тут один подошел…»
«Ладно, работай тогда, я тебе позже позвоню…»
«Хомяков».
«Сережа… папа все уже знает…»
«…»
«Ты почему молчишь?»
«Я… я давно предлагал тебе сказать и…»
«Ах, боже мой! Я взрослая женщина! При чем здесь это… Я говорю про Цветкова».
«Ну вот… час от часу не легче… Это уж совсем ни к чему… Я же тебя лично просил!..»
«Я в аптеку ходила, а тут в это время ворвался кто-то…»
«Кто?»
«Я не знаю».
«Они еще разговаривают… Я потому и звоню… Все, кладу трубку, кажется, выходит…»
«Прокуратура. Хомяков».
«Не удивляешься, что опять я?»
«Да, собственно…»
«Ты почему со мной в прятки играешь?»
«Я не играю, Владимир Федорович, я, чтоб вас не расстраивать…»
«Этот свидетель все еще у тебя?»
«Да он, собственно…»
«Ясно. Его и не было. Ладно, неохота сейчас с тобой ругаться».
«Кто вам сказал, Владимир Федорович?»
«Это потом. Ты мне сперва ответь: долго с ним разговаривал?»
«Нет. Нельзя с ним было долго разговаривать. Врач меня попросила из палаты».
«Так. Ну и хоть что-то он тебе сказал по существу?»
«Понимаете, Владимир Федорович, у нас там с ним такая сцена разыгралась…»
«Сцена? Что за сцена?»
«Понимаете, мы ведь с ним… ну не то что друзьями были, но вообще хорошо друг друга знали… Я у него на участке два дела вел, выезжал, несколько дней жил у него дома… А тут в больнице когда его увидел, не узнал: постарел он лет на десять. Я, конечно, виду старался не подавать, но, видимо, он заметил, что не очень я естественно себя веду. Как-то натянуто у нас разговор складывался. Стал он мне рассказывать, как они туда летели, долго поселок искали, голос дрожит… Ну, я в шутку, что ли, чтобы как-то взбодрить его, говорю: как же ты, мол, так, Валя, здесь родился, крестился, твой участок — и вдруг заблудился? Именно в шутку сказал… Так он как поднялся… Ты что, говорит, мне не веришь? Дай, говорит, прочесть, что ты там написал… А я так, объяснение составил на скорую руку, потому что врач меня предупредила, что разговаривать могу не больше десяти минут… Он прочел, говорит: то не указал, это не отметил… Разволновался очень… Короче говоря, взял я и порвал при нем это объяснение, чтоб он не расстраивался, сказал, что потом приду, запишу все подробно… Тут как раз врач и выпроводила меня».
«Все?»
«Да. Все».
«Так. Слушай меня внимательно. Открылись совершенно новые и неожиданные факты. Сейчас у меня был один мой старый знакомый, его в свое время сотрудники БХСС в хищении подозревали, потом мы все вместе разобрались — невиновен оказался, и дело прекратили. Вот он тут пришел ко мне и кое-что рассказал. Работает в порту экспедитором связи. Я его к тебе сейчас посылаю, зафиксируешь все обстоятельнейшим образом. Надо будет взяться за вертолетчиков».
«За вертолетчиков?»
«Да. Глянешь: нет ли там сто двадцать седьмой».
«Сто двадцать седьмой?»
«Небось, забыл, что и за статья-то такая?»
«Почему? Оставление в опасности».
«Да. Как раз наша подследственность. Проверь все тщательнейшим образом».
«Хорошо».
«Поработай, Сергей, как следует. Так оставлять нельзя».
«Понял, Владимир Федорович. Только… ведь свидетелей-то, собственно, не осталось».
«Не просто свидетелей — людей не осталось! Вот из чего единственно исходить следует…»