Из Папеэте на остров Муреа я добрался на небольшом суденышке «Ниумару», принадлежащем китайцу. После Таити Муреа занимает второе место по привлекательности для туристов. Иностранцев, которые появляются на архипелаге, сначала везут на этот остров, удаленный от столицы на неполных девять миль. Нельзя уехать с Таити, не осмотрев Муреа, который, как гласит легенда, «был создан из меньшего плавника большой рыбы».
Похоже, что мне повезло: «Ниумару» отходит лишь с двухчасовой задержкой — по-таитянским понятиям это нормально, опоздания на сутки здесь не такая уж редкость.
Короткие, рваные волны треплют суденышко, но оно скачет по гребням, как поплавок, и неудержимо устремляется вперед, разрезая воды своим стальным корпусом. У штурвала — сам капитан Таароа, который уже девять лет ходит на этой посудине по океану. Прежде чем наняться к китайцу, он плавал на «Майре», самом крупном судне, обслуживающем эту линию.
Пассажиры «Ниумару» лежат вповалку на палубе, каждый на своих узлах. Только двое молодых таитян стоят, придерживая мотоциклы, чтобы не упали. Между ними крутится матрос, собирающий деньги за проезд.
Я опираюсь о релинг. С кормы доносится однообразный глухой шум — винт перемалывает воду. Каждый его оборот приближает меня к темнеющему вдали массиву острова Муреа, с очертаниями, столь характерными для вулканических островов. С птичьего полета он напоминает по форме треугольник, а еще больше — человеческое сердце. Подходы к острову стерегут острые как бритва коралловые рифы. О них постоянно бешено бьются волны, даже при полном штиле на море. Ловко маневрируя, «Ниумару» проскальзывает через проход между рифами, обрамляющими северную часть острова. Какой-то корабль, видно, повернул не вовремя и застрял на рифе. Сейчас он лежит на мели, опасно накренившись. Ошибки в управлении судами и плохая погода стали причиной многих катастроф в этих водах.
Рейс «Ниумару» на остров Муреа продолжается меньше полутора часов. Мы причаливаем к берегу недалеко от Маарепы. Место, где пришвартовался корабль, выглядит весьма скромно. Здесь даже нет приличной пристани, а только небольшой мол, на который я и кладу рюкзак. Мои спутники поднимаются, собирают свои мешки. На берегу поджидает несколько человек. Мы ступаем на твердую землю, а наше место тотчас занимают другие пассажиры с другими грузами. Вот уже полинезийцы бросают с рук на руки мешки с сахаром в несколько десятков килограммов весом, ящики с пивом и лимонадом. Работают быстро, ловко, словно и не чувствуют усталости.
На зеленом берегу живописно разбросаны павильоны в таитянском стиле. Некоторые стоят прямо в воде. Все они принадлежат отелю «Бали-Хаи». Отель готов к приему гостей, наиболее мощная волна которых приходится на самые прохладные месяцы июнь — июль — август.
Развлечений в отеле масса: теннисные корты, аквариум, пироги, лодки со стеклянным дном. В распоряжении отдыхающих бунгало с кондиционированным воздухом, холодильником и стиральной машиной. Только за сорок долларов в сутки «Вали-Хаи» обещает молодоженам все прелести Муреа. Пальмы, подстриженные газоны, цветы и океан. Атмосфера райских садов — пение птиц, шум моря.
В сотне шагов от нас какие-то белые женщины, кажется американки, с визгом плещутся около берега, ныряют, сбросив с себя тяжесть лет, — ищут ракушки поблизости от отеля. Какая наивность! Вот что делает с людьми здешняя природа!
Среди многих мест на земле, окруженных нимбом исключительной красоты, ореол Таити блистает, пожалуй, с наибольшей силой. Паломничество на архипелаг совершают не только туристы, но и целые сонмы профессионалов — писатели, музыканты, художники, этнографы. Говорят, что человечество делится на тех, кто побывал на Таити, и тех, кто мечтает туда попасть. Во всяком случае, каждый, уезжая оттуда, оставляет там частичку своего сердца.
Однако я не собираюсь ограничивать осмотр Муреа окрестностями отеля «Бали-Хаи» и даже Маарепы. Поэтому я усаживаюсь в местный трак, груженный товаром с «Ниумару», и отбываю в неизвестные края.
Буквально минуту спустя становится заметна разница между видами на побережье вокруг отеля и местным ландшафтом. Здесь уже совсем другой мир. Передо мной врезается в глубь острова залив Паопао (его еще называют заливом Кука). Мне он показался самым прекрасным в мире. Это слова не экзальтированного туриста и не загнанного репортера, у которого никогда не хватает времени полюбоваться красотами природы. В моих путешествиях по белу свету я всегда стремлюсь увидеть не только людей и их проблемы, но и непременно природу — деревья, реки, горы, пустыни, моря.
Красота этого тропического залива ошеломляет, очаровывает настолько, что человек не в силах воспринять ее. Резкий рисунок отвесных склонов и рядом мягкие, округлые линии берегов над синими водами; обширные пространства, покрытые зеленью, как бы достигающей самого дна залива, и наполненный светом воздух, который словно проникает внутрь всех вещей и предметов. Я очарован. Смотрю на вершины Ротуи, Атиати, Моуа-Роа, причудливые очертания которых резко выделяются на лазурном фоне небес. Крутые скалы падают прямо в воды залива. Лагуна, как хорошая оправа, подчеркивает красоту земли, умножая блеск покоящейся в ее обрамлении драгоценности. Этот изумительный вид изрядно портит канонерка, оскалившая зубы в глубине залива. Военный корабль напоминает, что острова входят в состав «заморских территорий» Франции.
Несмотря на этот диссонанс, остров полностью покорил меня. Величественная дикость этого кусочка суши очаровала уже первых путешественников, прежде всего Германа Мелвилла, который описал его красоты в повести «Ому».
Однако залив Паопао — еще не весь остров. Я оставил рюкзак в придорожной лавчонке и не отягощенный багажом отправился осматривать Муреа. Дорога поднимается в гору вдоль деревушки Паопао. Флегматичные деревенские барбосы доверчиво бредут вслед. Спящие на деревьях куры с испуганным кудахтаньем, шумно трепыхая короткими крыльями, срываются с ветвей и скрываются в кустах. В каждой полинезийской деревне можно увидеть свиней, собак, кур, кошек, а на некоторых островах, кроме того, коров и коз.
Речушка неподалеку вызванивает на камнях свою нескончаемую песенку. Меня привлекает доносящийся с берега шум и стук. Подхожу ближе. Таитянин отбивает деревянной колотушкой полоски волокна, разложенные на крупных речных камнях. Рядом на траве сохнет такое же волокно. Мне повезло: я смог увидеть технологический процесс на мини-фабрике по производству материи. Ее штат составляют два человека (одна из них — женщина). Здесь производится полинезийская тапа на юбки для танцовщиков обоего пола. Впервые эти костюмы я увидел на Всемирной выставке в Нью-Йорке и пришел в восторг. Воспоминание о них долго не давало мне покоя. И вот я вновь вижу их в Полинезии. Остров Муреа — одной ногой уже в Европе, но другой — все еще в эпохе королевы Помаре IV.
Что же такое тапа? Материя, которую островитяне вырабатывают из коры молодых деревьев — бумажной шелковицы, различных видов фикуса, хлебного дерева и некоторых других. Сначала они удаляют внешний, наиболее твердый слой коры, потом отделяют луб и вымачивают его в воде, пока он не станет совсем мягким. Эти белые мягчайшие полоски луба укладывают в ряд и бьют по ним колотушкой. В процессе отколачивания они расплющиваются и склеиваются между собой в широкие полотнища. Потом на них наносят орнамент, чаще всего геометрический, и раскрашивают. Однако за все мое пребывание во Французской Полинезии я ни разу не видел ни матриц для тапы, ни самого процесса раскраски.
Тапа прекрасно заменяла островитянам ткань. Мужчинам достаточно было куска этой материи, чтобы обернуть бедра или сделать накидку без рукавов, а женщинам — обернуть его вокруг тела чуть выше груди.
— Можно у вас купить юбку-морэ?
Хозяйка прерывает работу и ведет меня в свой легкий фаре. На кровати лежит с полдюжины неокрашенных юбок соломенного цвета.
— Я еще не украсила их по поясу, — говорит полинезийка.
Но мне некогда ждать, и я прошу ее дать мне недоделанную юбку и несколько мелких морских раковин, чтобы потом прикрепить их куда следует.
Иду дальше. Выше только заросли. Вьющиеся растения так густы, что уже с расстояния в несколько метров кажутся сплошным одноцветным ковром. Время от времени под ногами темнеют кирпично-красные промоины и ямы: потоки от тропических ливней оставили в склонах глубокие рапы. Тропинка теряется в зарослях. Почва скользкая, кругом валежник, между скалами журчат невидимые ручейки. Не уколоться бы шипами одного из многочисленных видов плюща — они ядовиты. Почти у всех растений листья жесткие и толстокожие, как из искусственного материала или толстой вощеной бумаги. Так они защищают себя от излишнего испарения влаги, что позволяет им запасти воду на сухой сезон.
Миную спускающегося с горы мужчину с бамбуковой палкой на плече, на которой висит гроздь красноватых бананов. Дикие бананы (феи) растут у самых вершин.
Наконец край самого большого во всей Французской Полинезии кратера, диаметр которого около десяти километров! Он занимает собой всю центральную часть острова. Минута отдыха. Тропический климат отнюдь не повышает активность человека, я это чувствую по себе. Высокие стены кратера образуют кольцо остроконечных вершин. Над этой цепью «пиков-деток» возвышается Тоивеа — высочайшая вершина Муреа (1212 метров). Общий вид кратера напоминает руины колоссального амфитеатра. Под этой естественной защитой дремлет вулкан.
Кудрявая зелень, словно пушистый мех, заполняет впадину кратера. Море ревет за стенками гигантской воронки. Над зелёным кpатеpoм ленивая, парная тишина. Что за вид!
Я пробегаю взором по этому творению титанов. Справа гора Ротуи со своим острым пиком, направленным в небо, разделяет два залива Паопао и Опупоу. Оба заливчика узки, но глубоко врезаются в сушу.
Спускаюсь в кратер. Поперек пологого склона разрослись ананасы. Издали кажется, что иоле как будто причесано огромным гребнем. Множество рядов параллельных гряд бегут перпендикулярно склону для лучшего задержания дождевой воды.
Ананас не любит побережий и гор. Растет на равнинах, достигающих триста метров над уровнем моря, требует хорошей земли и тщательного ухода. Когда (на двадцатом месяце) созревают плоды, плантация ананасов становится похожа на поля громадных артишоков с острыми листьями, доходящими до пояса. Кстати сказать, самые лучшие ананасы — из банки!
Сейчас как раз полдень. Солнце бьет прямо в голову. В кратере стоит влажный зной. Рубашка липнет к спине, с тоской мечтаю о прохладном фаре на берегу океана. Можно перенести самый сильный зной, если с океана дует ветер.
От жары и усталости перед глазами летают красные хлопья, а язык жесткий, как деревяшка. Неотрывно думаю о холодной, освежающей воде, о журчащих ручейках, о шумящих водопадах…
Микроскопическая полянка, а на ней небольшая хижина, укрытая в тени высоких цветов. Стучу. Ах, какие чудеса делает стакан воды! Мир стал веселее. Сажусь на минутку передохнуть и не могу налюбоваться пейзажем. Краски то слишком голубые, то слишком зеленые, то слишком вызолочены лучами солнца.
И снова упорно бреду в гуще волокнистых стеблей. На дне кратера я, наверное, выгляжу как муравей, ползающий в зарослях джунглей. Зеленые и желтые (в зависимости от возраста) «волосы» метровой длины — сахарный тростник — богатство архипелага. Здешний климат позволяет выращивать эту культуру. Сахарному тростнику для созревания времени надо меньше, чем ананасу — всего двенадцать месяцев. Его завез на Муреа протестантский миссионер Генрих Нотт в конце XVIII века. Благодаря заботам миссионеров здесь появился и хлопок, но островитяне не захотели возделывать его. Привезенные миссионерами ткацкие станки быстро заржавели. Урок модернизации не удался. Сейчас в Долине кратера открыта сельскохозяйственная школа.
Нагруженный репортерским снаряжением, я спускаюсь на шоссе, которое ведет к заливу Опуноу. С облегчением вдыхаю свежий морской воздух, ничто меня не заботит, хотя не представляю себе, что делать дальше, куда идти.
Залив Опуноу, или Папетоари, представляет собой уменьшенную копию Паопао. Как будто та же самая гора, только с обратной стороны, но пейзаж беднее. Залив узенький, с одного берега невооруженным глазом виден противоположный — пожелтевшие пальмы склоняются над изумрудными водами лагуны.
Спасение приходит со стороны шоссе. Я машу проезжающему красному микроавтобусу просто в знак приветствия, который может быть и прощальным. Но вот на повороте взвизгивают тормоза, открывается дверца.
— Ты садишься или нет?
Я тотчас оказался внутри.
— Не узнаешь меня? Я был в «Куинне».
Вот славно, что мне подвернулся этот Мари. Местные жители неохотно берут европейцев в качестве левых пассажиров. Возможно, потому что у большинства из них есть свои машины, туристы пользуются автобусами, а те, кто просит подвезти, не внушают доверия. Битком набитый «басик» идет от аэродрома Темае до отеля «Моана». Пассажиры, сплошь американцы, неодобрительно поглядывают на «зайца».
Поселок Папетоари, по мнению Мари, не представляет собой ничего достойного внимания. Номера отеля — это несколько десятков бунгало для туристов поблизости от пляжа Мауи. По соседству раскинулась огромная плантация кокосовых пальм, за отелем «Моана» кончается северная сторона треугольника Муреа.
На берегу лагуны с кричаще бирюзовой водой небольшой бар с аккуратно подстриженной соломенной крышей и сиденьями из кругляков. За стойкой молодой полинезиец с золотым перстнем с печаткой на безымянном пальце левой руки. Парнишка хорош собой, знает об этом и охотно позирует фотографам.
Сбрасываю одежду и бегу в воду, смываю дорожную пыль и грязь моей «альпинистской экспедиции». Полотенце не требуется, довольно подставить тело под гигантскую сушилку — полинезийский пассат.
Любимое занятие иностранцев — бродить по песчаной полосе вдоль берега лагуны. Более предприимчивые отправляются на один из двух расположенных поблизости островков, поросших пальмами. Часть отдыхающих растянулась под солнцем на разостланных полотенцах. Возле каждого кассетный магнитофон или транзисторный приемник. В яркой голубизне неба то и дело мелькают белым пунктиром морские птицы. Шум океана то усиливается, то стихает, но мере того как волны, разбившись о рифы, сливаются со спокойными водами лагуны. Кажется, что время остановилось, может быть, только что, а может быть, много столетий назад…
Я смотрю на часы. Неужели так поздно? Скорей, иначе не успею! Торопливо натягиваю ботинки и, завершая туалет, мчусь, не разбирая дороги, к шоссе. Поздно! Последний трак до Паопао уже ушел. Следующий — завтра утром.
Захожу в пункт проката транспортных средств. В большом гараже чего только нет — машины, мотоциклы, мотороллеры… Одна американская семейка берет пять мотоциклов для детей. Я прикидываю, не взять ли велосипед, но цена бешеная: триста франков в час! Быстрые раскосые глаза хозяина гаража поглядывают на меня с выражением то ли иронии, то ли любопытства.
— Месье, наверное, не американец?
Кивком подтверждаю эту догадку.
— Аита мони? (Нет денег?) — во весь рот ухмыляется мужчина.
Спешу к выходу.
— Хэлло, бой! — доносится голос с улицы.
Сверкая никелем, на дороге стоит вездеход. Внутри восседает блондин в джинсах, стриженный ежиком.
— Есть тут на что посмотреть? — акцент у него явно американский.
Предлагаю поездку по южной стороне острова, куда редко заглядывают туристы.
В ответ он указывает на место рядом с собой.
— Давай знакомиться, — предлагает веснушчатый блондин, трогаясь с места. — Пол, Пол Сиппл.
Я пожимаю протянутую руку.
— Откуда ты? — спрашиваю.
— Отпуск… Вырвался с базы в Индокитае.
Американские военнослужащие отдыхают во всех уголках мира. Этот утверждает, что вступил в армию без всякой охоты. Рядовой Сиппл никогда не имел никаких политических взглядов. Политика — привилегий eго бывших боссов. Сейчас он уже так не думает. Верхушка делает бизнес, а бедняки гибнут… Однако довольно о грустном. Здешняя райская природа не располагает к обсуждению подобных проблем. Войны, сражения — все это неуместно на Муреа. Полинезия — мирная страна! Когда мы оба пришли к такому выводу, наше настроение сразу улучшилось. Теперь вполне можно путешествовать вместе.
С этой стороны остров посещают значительно реже. Северная часть Муреа полна туристов, южная — вне их досягаемости. В окрестностях Хаапити дома победнее, многие с крышами из листьев пандануса, со стенами из циновок ниау. Мой компаньон страшно удивляется тому, что я то и дело прошу его остановиться «щелкнуть» — ведь это можно делать и на ходу. Но он уступает прихоти спутника, более того — у него пробуждается интерес к картинам островной жизни.
Заглядываю в рыбацкую хижину. Блестящие темные глаза внимательно рассматривают пришельца. Глажу ребенка по головке. Шестилетняя девочка держит малыша, который сидит верхом на ее бедре. Нянчит. Таков на архипелаге обычай: если трехлетняя Митера набедокурит, старшая Аутиа дает шлепка шестилетней Пееа за то, что та не уследила за малышкой, а эта, последняя, в свою очередь, шлепает проказницу. Послушание и уважение к старшим — основа отношений в семье.
Чуть дальше на берегу лежит длинная пирога, выдолбленная из целого ствола дерева. На корме — ласты и очки для ныряния. Рядом рыбак вынимает из черных ракушек студенистых моллюсков, а затем швыряет их в ведро. На песке растет гора скорлупок.
Время подгоняет (оплата за машину почасовая), и мы не можем подолгу задерживаться на одном месте. По дороге на каждом шагу попадаются сушильни для копры на сваях. Стоп! В этом заливчике мы должны остановиться.
— Недурной уголок, верно? — восхищается Пол, самозабвенно щелкая фотоаппаратом.
Полностью с ним согласен. Водная гладь залива располагает к размышлениям. После залива Паопао и хижины в горах это самое очаровательное место на Муреа.
Южная часть острова отличается от северной более пышной растительностью, вероятно, благодаря большей влажности воздуха, так как она развернута как раз навстречу пассатам. Вершины, стеной окружающие кратер, задерживают южные ветры, поэтому растительность северного побережья беднее.
Мы добираемся до населенного пункта Афареаиту («Дом божий») у подножия горы Тоивеа. Здесь находится административный центр острова с больницей, почтой, отделением полиции. Не в Хаапити или прелестном заливе Паопао, а в расположенном на юго-восточной стороне острова Афареаиту. Здесь Помаре II и его воины искали спасения от гнева таитянских жрецов, защитников языческих верований. Здесь королева Марау, жена Помаре V, нашла приют после треволнений, связанных с потерей независимости родины. В Афареаиту миссионеры открыли первую типографию и первую европейскую школу, знаменитую Академию Южных морей, которую посещал юный Помаре III, послушное орудие в руках протестантских миссионеров. Муреа носил тогда название Эймео, что можно перевести как «убежище правящей семьи».
От Афареаиту до залива Паопао около двадцати километров, а весь Муреа имеет всего шестьдесят километров по периметру, на нем проживает всего пять тысяч человек. На последнем участке пути мы проезжаем посадочную площадку для воздушных такси — ворота Муреа. Неподалеку озеро Темае, зеленое и холодное, заросшее лотосом, облюбованное дикими утками. На его болотистых берегах китайцы выращивали рис.
Конец нашего путешествия близок. Лишь несколько шагов отделяет нас от северной оконечности острова.
— Все! — вздыхаю я с облегчением. — Это округ Маарепа, а вот и отель «Бали-Хаи», шоссе вдоль залива Паопао — самая прекрасная дорога для автотранспорта на Тихом океане.
Мы останавливаемся. «G-o-o-o-d luck» — «Счастливого пути» Полу, и я опять один.
Пора искать ночлег. Забираю из магазинчика свой рюкзак, ищу глазами место, где можно разбить палатку.
— Месье, эй месье, там нельзя!
Лишь сейчас замечаю табличку с надписью «табу». Жестяные ободки на пальмах означают, что деревья не бесхозные.
Располагаюсь на самом берегу лагуны, поблизости от большого фаре и двух поменьше, в зарослях неизвестных мне цветов и кустарника. Как обычно, палатку поставил между пальмами, чтобы кокосовый орех не свалился на голову.
На закате солнца Муреа особенно красив. Но мгновения эти кратки. Зубчатые башни гор предстают в красно-коричневых тонах. Над ними царит одинокий и трудный для покорения «Зуб акулы», словно средневековый замок. Пейзаж окрашивается в синие тона. Горы темнеют. День угасает.
Итак, дорогие читатели, я в раю. Днем рай пронизан солнечным светом, а ночью его украшают звезды, и все-таки он остается солнечным. Солнце здесь щедрое, но милосердное. Продовольствия хватает на всех. На Муреа не голодают: кормят и море и земля. Никто не стремится приобрести больше, чем имеет (за исключением китайцев и нескольких попаа, которые, впрочем, хотя и не принадлежат к числу мечтателей, но и злых намерений не имеют). Никто здесь не просит милостыню. На Муреа нет также неоновых ламп, преступлений, психиатров… Когда кто-нибудь умирает, печалятся по умершему не более часа. Девушки пользуются свободой при выборе мужа. На островке нет никаких расовых комплексов; время течет лениво… Закрываю глаза. Как хорошо…
С детства я тосковал по идеальному острову в Южных морях, стремился к нему. Был на Капри и Мадейре, на Бали и многих других островах Тихого океана. Но я нашел его только в Полинезии.