На просторах Тихого океана еще остались нетронутые острова. Семьдесят восемь крошечных кусочков суши сохраняют довольно много черт эпохи шхун, красочных рассказов о Южных морях, авантюрных историй времен Джека Лондона. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я ступал на борт яхты «Мейлис» в Папеэте с некоторым трепетом от одной только мысли, что увижу эти места. Яхта должна была доставить меня на Рангироа, самый большой атолл архипелага Туамоту.
Ожерелье островов Туамоту рассыпалось широким, на две тысячи километров, полукругом между Таити и Маркизскими островами с северо-запада на юго-восток почти до тропика Козерога. Это наиболее крупный архипелаг Французской Полинезии и крупнейший в мире архипелаг атоллов. Он состоит из семидесяти восьми преимущественно «низких» коралловых островов, включая острова Гамбье. В это число не входят бесчисленные островки и рифы, рассеянные между более крупными атоллами. Упоминание о нем вызывает представления об опаснейших рифах, ловцах жемчуга, грозных акулах, копре. Плавание между островами настолько рискованно, что Бугенвиль вслед за полинезийскими мореходами назвал его Опасным архипелагом.
Вблизи островов Туамоту проследовал также великий испанский мореплаватель Фернандес де Кирос, после него, в начале XVIII века, голландский адмирал Роггевен заблудился среди предательских рифов архипелага, а в начале XIX века многие острова Туамоту были открыты русскими мореплавателями Коцебу и Беллинсгаузеном, наделившими их названием Русские острова, которое впоследствии не удержалось. Островами Туамоту восхищался Джек Лондон, и я был счастлив, что отправляюсь как бы по его следам. Однако начнем с начала. С того дня, когда я принял решение совершить поездку к солнечным атоллам Туамоту.
Еще два месяца назад, когда я находился на Таити, меня захватила мечта побывать в самых отдаленных районах таитянской «галактики». Тем более что еще ни один репортер не посетил этих мест. Слишком далеко. Хотя по мере развития средств передвижения — с каждым годом все ближе.
Вернувшись с Маупити, я начал искать подходящее судно. На причале у набережной бульвара Помаре всегда стоят яхты. Здесь можно увидеть любые флаги — французские, американские, австралийские, английские, иногда немецкие и голландские. К сожалению, ни одна из них не собиралась идти в нужном мне направлении. Когда я уже потерял надежду на свое счастье, ко мне пришел Чарли и принес радостную весть: надо обратиться к Марку Дарнуа.
Я уже был знаком с этим замечательным человеком. Впервые я встретил Ангела (так иногда его называют) сразу по приезде на Таити. Марк Дарнуа — интересная личность. Он принимал участие во второй мировой войне на итальянском фронте в составе Тихоокеанского батальона, а позднее попал на Таити. Но и здесь не обошлось без приключений: он спас от смерти пилота, самолет которого рухнул в воды бухты Папеэте. В настоящее время Дарнуа занимает пост директора в министерстве по вопросам информации и культуры. Туда-то я и направился с визитом.
Он окинул меня внимательным оценивающим взглядом и без предисловий спросил в упор.
— У вас есть в запасе неделя, дней десять?
Поскольку я еще могу распоряжаться своим временем довольно свободно, даю утвердительный ответ.
— Очень хорошо. Поплывете на «Мейлис». Выход в море завтра. Запомните. Завтра после обеда!
И вот я сижу на палубе яхты, несущейся по океанским просторам куда-то на северо-восток, к незнакомым островам. По пути заходим на атолл Макатеа, форпост Туамоту, но до чего же нетипичный для архипелага! Обрывистые берега Макатеа отвесно падают в глубины океана. Этот своеобразный остров-атолл, образованный в результате тектонических процессов, поднялся на тридцать пять метров над поверхностью воды. В центре острова — неглубокая зеленая впадина, бывшая лагуна.
Макатеа являет собой печальный вид, он изрыт воронками и напоминает лунный пейзаж. Эта кротовина в пейзаже Океании кажется чистым недоразумением.
Жизнь на Макатеа замерла. Горняки, съехавшиеся из далеких краев, уже не добывают ни фосфаты, ни гуано. Вагонетки не спешат к порту Темао, а японские суда не ждут грузов. Все затихло навсегда. Из двух с половиной тысяч жителей острова, занятых главным образом во французской компании фосфатов в Океании, осталось не более двух десятков человек. В море застыли некогда вращавшиеся грузоподъемники для загрузки сырья прямо в трюмы судов, транспортеры…
После непродолжительной стоянки небольшая яхта, принявшая меня на борт, отдает швартовы, поднимает паруса и удаляется от Макатеа. Мы берем курс к атоллам Туамоту. Несмотря на хорошую погоду, плавание выпало нелегким: сильная волна, ветер «четверка». Канистры, бутылки, ящики катаются по форпику, сталкиваются, хотя все было тщательно закреплено.
«Мейлис» — отличная яхта, верткая, послушная — храбро встречает самые крупные волны. Собственность Марка Дарнуа, она последнее время находится в ведении Средиземноморского клуба, который обеспечивает иностранным туристам и аквалангистам поездки на рифы Туамоту. Кроме экипажа на борту находится снаряжение для подводного плавания и охоты, а также запасы провианта.
Теперь несколько слов об экипаже «Мейлис». Двадцатилетний француз Мишель, с которым я познакомился в кабинете Дарнуа. У него мальчишеское лицо, слегка вьющиеся волосы, открытая улыбка. Это он в первый же день сделал мне замечание, что ступать на борт яхты в обуви не полагается. Полинезиец-деми Жерар, с козлиной бородкой и длинными волосами. Его отец — русский художник (уже умер), а мать — вахина с Таити. Однако, не зная, кто мать Жерара, вполне можно принять его за европейца. Настоящее украшение яхты — восемнадцатилетняя стройная Тиаре, жена Жерара, как и он, деми. Вахина готовит для нас, а на Туамоту будет исполнять обязанности хозяйки. Тиаре часами сидит на палубе в бикини, глядя на белую пену, бегущую вдоль бортов яхты. Ах, эта Тиаре! И наконец, надо упомянуть двадцатисемилетнего Ива из Ниццы, капитана нашего судна. Щуплый француз скорее похож на пианиста, чем на морского волка, но Средиземноморский клуб поручил именно ему довести яхту до Туамоту в целости и сохранности.
Ив прибыл в Папеэте на собственной яхте «Офелия». Француз возит туристов по здешним островам, чтобы заработать на обратный путь. Вчера в Папеэте он показал мне свою красавицу «Офелию», пришвартованную рядом с красным двухмачтовиком Бернара Муатесье, того самого, который совершил безостановочное путешествие вокруг света. Узнав, что я поляк, Ив тотчас стал расспрашивать меня о польском путешественнике Телиге. Он был несколько удивлен тем, что я получил разрешение французских властей на поездку к островам Туамоту, так как туристам на время запрещено путешествовать по этому маршруту. Он говорил как-то неуверенно, подыскивая нужные слова, в его голубых глазах проскальзывало смущение, а рука нервно поправляла непослушную прядь светлых волос. Я понял осторожный намек на то, что весьма необычный в этих местах польский паспорт вызывает боязнь… коммунистического внедрения.
В качестве единственного пассажира «Мейлис» я имел большую, чем у других, возможность размышлять. Острова Туамоту стали не только туманной мечтой. Надежда на поездку была призрачной, и все-таки я плыву. Какое счастье, что учебные полигоны на Муруроа и Фангатауфа и центр слежения Хао находятся на южном конце архипелага!
Начиная с 1966 года жителей полинезийского Эдема осчастливливают испытаниями ядерного оружия. Первый ядерный взрыв был произведен 2 июля. А первую водородную бомбу французы взорвали на Фангатауфе в августе 1968 года. Чтобы провести эти испытания, французам пришлось построить на архипелаге объекты стратегического значения, переправить из Европы многочисленные группы военных специалистов и ядерщиков и прежде всего стянуть со всех островов французской Океании работоспособных мужчин.
Эти мероприятия вызвали на островах настоящее экономическое потрясение, стали причиной перемен в жизни огромной части местного населения. Полинезийцы, принятые на работу в Экспериментальный тихоокеанский центр, получали высокое жалованье, и на кокосовых плантациях архипелага некому стало работать. Традиционные семейные связи начали рушиться. Молодежь потянуло к европейскому образу жизни.
Зарываясь в волну, «Мейлис» мчится по морской пустыне правым галсом со скоростью семь узлов в час. Еще сутки, и мы достигнем атолла Рангироа. Капитану не приходится понукать небольшую команду. Экипаж хорошо сработался. Тройка молодых людей с улыбкой исполняет свои обязанности.
Чем же занят пассажир? О, он не скучает. Капитан Ив любезно снабдил меня картой и литературой об архипелаге. Новичок на Южных морях, я усердно изучаю ее.
Коралловые моту с пальмами, взлохмаченными ветром, похожи на придорожные вехи в бескрайнем океане. Каррингтон совершенно справедливо заметил, что островитяне вполне могли назвать острова Поумоту, что в свободном переводе означает «Острова, подобные камням, вырастающим со дна океана».
Известно, что архипелаг Туамоту был заселен позже, чем Маркизские острова и Таити, но зато был одним из первых открыт европейцами. Последний конкистадор Кирос обследовал с моря некоторые из островов, но на высадку не решился. Ни один из архипелагов Полинезии не получил столько названий, как Туамоту: Пакумоту (Туча островов), Помоту (Острова ночи), англичане именовали его Низменными островами, а название Опасные острова употреблялось до середины XIX века и лишь в 1851 году было официально заменено современным — Туамоту (Дальние острова).
Когда смотришь на карту Туамоту, голова идет кругом — столько здесь рифов и атоллов! Атолл… Меня всегда зачаровывало это слово. Предвкушение далекой земли. Вернее, клочка суши. Низкий островок с дырой-лагуной посредине, творение кишечнополостных. Все эти атоллы имеют кольцеобразные или овальные очертания и лишь незначительно поднимаются над поверхностью воды (от двух до семи метров). Некоторые из них «выросли» за многие столетия от полутора до пяти метров. Узенькое колечко суши, возведенное трудом миллионов бело-желтых мадрепоровых кораллов между безднами океана и спокойными водами лагуны, редко бывает больше двух километров шириной.
Некоторые кольца атоллов Туамоту, такие, как Рангироа, огромны: восемь-десять километров в длину и тридцать в ширину; в его лагуне уместился бы весь остров Таити. Есть и крохотные атоллы, например Пинаки, где жители, стоя на противоположных берегах лагуны, могут переговариваться, не напрягая голоса. Есть атоллы, не имеющие прохода в лагуну. В таких случаях его приходится пробивать для судов, как это было сделано на Фангатауфа.
На островах Туамоту мало земли и мало людей. Здесь проживает немногим более семи тысяч человек, что составляет едва пять процентов от общего числа жителей Французской Полинезии. Население почти не затронуто ни европейской колонизацией, ни китайской иммиграцией (восемьдесят пять процентов автохтонов). Более всего жителей на Рангироа — свыше девятисот, менее всего на Эфеэретуе — десять человек. Есть и необитаемые острова (тридцать атоллов); их островитяне посещают только во время сбора кокосовых орехов.
Наступила пасмурная дождливая погода, поднявшийся ветер заставил экипаж со всем усердием заняться парусами: мы взяли несколько рифов. Барометр продолжает падать, ветер усиливается — уже задувает «семерка» по шкале Бофорта. Куда не глянешь — мечутся белые гребни, словно миллионы кроликов, скачущих по равнине. Временами волны наскакивают на «Мейлис», подобно разъяренному быку, атакующему коня в начале корриды. И как конь бессилен на мадридской арене, так и здесь, посреди океана, бессильна наша яхта.
Южный Крест, который я неизвестно почему считаю символом Большого Приключения, спрятался за тучи. Сегодня вечером не придется любоваться звездами. Если я не ошибаюсь, полинезийцы считали, что звезда, стоящая в зените, мистически связана с находящимся под ней островом. В песне с атолла Раиатеа о сотворении мира («Рождение новых земель») говорится, что каждая такая звезда подняла свой остров из глубин океана.
Очередной шквал сопровождается проливным дождем. Яхта то проваливается в глубокую пропасть, то взмывает на гребень волны, валится с борта на борт и, как ванька-встанька, вновь выпрямляется. Я проскальзываю в каюту.
До чего же приятно прилечь на койку, стащив с себя промокшую одежду. Никогда еще мне не приходилось так наглотаться морского воздуха, как в сегодняшний вечер. Ну и везение! Начинается то же, что на «Мануиа II». Не хотелось бы мне второй раз пережить этот ад. Но здесь по крайней мере есть где укрыться!
Это мое второе крещение штормом в Южных морях. Зная, что плавать в этом районе при штормовой погоде и трудно и опасно, я все же согласился плыть на «Мейлис», потому что у меня не было другой возможности увидеть Туамоту. Подводные рифы, изменчивые течения… Но одно дело знать, а другое — видеть. Мне, конечно, хотелось бы избежать подобных впечатлений. Ужасно сознавать, что кипящая черная бездна с минуты на минуту может ощериться острыми клыками рифов. Последнее время я менял суда, как перчатки, но «Мейлис» завершит счет.
В кабине запахло нефтью. Со стороны форпика доносится грохот сорвавшегося груза. Нервы мои напряжены до предела. Прислушиваюсь к каждому шороху, который доносится снаружи. Однако, кроме шума дождя и свиста ветра, под порывами которого кренится «Мейлис», ничего не слышно. Как справлялись с такой погодой древние мореплаватели с островов Паумоту (Опасных)?
О Туамоту можно рассказать много интересного, однако история архипелага отнюдь не развлекательна. Говорят, что «человек — подмастерье, а мастер — страдание». Этого мастера знали древние жители Паумоту — их жизнь не была ни беззаботной, ни легкой.
На старых полинезийских гравюрах мы видим пышно разодетых, в ярких плащах из птичьих перьев людей, управляющих большими боевыми пирогами. Среди них, вероятно, были и жители Паумоту с атолла Анаа. Боевые вылазки анаанцев устрашали жителей многих островов, и память о них сохранилась по сей день.
Воины с атолла Анаа были известны под названием парата. В это слово вкладывалось понятие жестокости, но вместе с тем и беспримерной морской отваги, покорявшей штормы, рифы, течения. Вожди принимали решения о войне, согласовав его со своими советниками. Перед нападением совершали религиозные обряды, приносили человеческие жертвы. Как у Гомера, боги воевали вместе с людьми. Воины были одеты в некое подобие панцирей из волокна кокосовой пальмы. Их оружие — дубина, утыканная зубами акулы, копье или праща. Самый распространенный снаряд — камень. В пирогах находились отряды, вооруженные пращами, которыми воины владели мастерски. Одержав победу, парата устраивали каннибальские пиршества, поедая убитых воинов, чтобы унаследовать их отвагу, ловкость ч силу. Выработанная веками привычка к людоедству заставляла их постоянно нападать на жителей других островов.
Они воевали на суше и на море. Разыгрывались настоящие морские баталии. Лодки связывали в две боевые линии и так бросались в атаку. Сражались борт к борту. Иногда это были жестокие, кровопролитные битвы. Побежденных убивали или увозили в рабство, их пироги торжественно подводили к берегу как военные трофеи.
В 1769 году жители Туамоту пережили страшную трагедию. Возмущенное гнетом население острова Рангироа и двух других островов взбунтовалось против насилия анаанских парата, но восставшие потерпели поражение в морском бою у берегов атолла Ниау. В битве принимало участие около шестисот больших боевых пирог с атолла Анаа и покоренных островов.
Лишь Помаре I удалось положить конец кровавым набегам. Раздраженный постоянными стычками с парата, он собрал могучую военную флотилию и нанес сокрушительный удар нарушителям спокойствия. С того времени воцарился мир. Вожди с островов Паумоту ежегодно выплачивали Помаре I дань в виде крючков из перламутра, откормленных свиней и жемчуга.
На следующее утро я встал, измученный качкой. Шквальный ветер буйствовал всю ночь, но к утру стих, и установилась солнечная погода. «Мейлис» пережила тяжкие часы. Палуба выглядит так, как положено выглядеть ей после шторма. Сушатся на солнышке мокрые одеяла, постельное белье, одежда. Мы лишились одного спасательного круга, в помещениях для экипажа стоит вода. Мотопомпа испортилась…
— За дело! — зовет Жерар.
Я хватаю ведро и передаю наверх. После одной штормовой ночи мы вычерпали из нашей «старушки» восемьдесят ведер воды!
Вскользь поглядываю на Ива. Он сидит верхом на палубной надстройке, держится загорелыми руками за спицы рулевого колеса. Во всей его худенькой фигурке выражена безграничная усталость. Бедняга Ив! Ему пришлось всю ночь стоять у штурвала, ни на минуту не выпуская его из рук, а еще предстоит трудный переход через рифы. Сажусь рядом:
— Смотри, — произносит Ив.
— Куда?
— Туда, вправо от кливера… не видишь?
Вынимаю бинокль, прикладываю к глазам. Зрение у Ива абсолютное. Да, темная полоска — это земля. Ну и плоская же! Замечаю зеленую полосу всклокоченных лальм. Впечатление такое, будто деревья растут прямо из моря.
Мы в архипелаге Туамоту. На третий день плавания достигли главного его острова — Рангироа (Бескрайние небеса). Столь же поэтические названия имеют и многие другие острова Туамоту. Например, Факарава (Уносящийся по волнам).
— Подъем! Все наверх!
Экипаж выходит в полном составе, даже Тиаре и Мишель, стоявшие ночную вахту. Как раз вовремя, потому что едва видный остров увеличивается с каждой минутой. Капитан предпочитает, чтобы во время сложных маневров все были у него под рукой.
Сведения в лоции не обнадеживают. «Подходить близко к берегам рекомендуется только в том случае, если погода благоприятствует во всех отношениях. Течения здесь обманчивые, иногда очень сильные, могут снести судно в непредвиденном направлении. Если необходимо найти проход в лагуну, следует знать, с какой стороны подходить». Лоция обещает при этом пальмовые рощи, обширную лагуну, два прохода…
Мы уже два часа идем вдоль берегов острова, а атолл все тянется непрерывной преградой. Желанного прохода, через который могла бы проскользнуть в лагуну наша яхта, нет как нет. Зато есть множество просветов в двухсоткилометровом кольце. Дело в том, что Рангироа состоит из трехсот больших или маленьких клочков суши разной высоты. Минуем атолл Тикехау, на рифах которого Дарнуа потерял яхту. Оба острова со стороны моря выглядят безлюдными, так как деревни расположены у лагуны.
Идем под парусами на расстоянии двух кабельтовых от атолла Рангироа. Краски и запахи суши поражают нас. Вблизи острова море бурлит. Гейзерами взлетает прибойная волна, бьющая в непроницаемую стену розового коралла. Наконец перед нами проход в кольце атолла, дающий доступ в лагуну.
Пытаемся войти в теснину. Экипаж занимает свои места: капитан — у руля, Жерар — на носу, Мишель — на салинге, чтобы сверху лучше видеть колонии кораллов на пути яхты.
«Мейлис» продвигается осторожно, на малых оборотах. Горловина в рифах растет, вот уже пролив превращается в единый поток шириной в сто и глубиной в двадцать пять метров, который устремляется в лагуну на целый километр. В средней части пролива в судно ударяет короткая взбаламученная волна.
Плывем словно по бурной реке, берега несутся мимо бортов «Мейлис». Широкая полоса кокосовых пальм, первые постройки среди зелени. Вода настолько прозрачна, что взгляд проникает до самого дна, состоящего из обломков кораллов. В конце прохода возникает маленький островок и коричневатые кораллы видны совсем близко у поверхности воды.
Проникаем в удивительную тишину. Словно в устричную раковину, в сказочное, живописное внутреннее море атолла, в лагуну такую огромную, что с одного ее берега не видно другого. Я зачарованно вглядываюсь в изумрудную глубину, крепко держась за релинг, скользкий от морской соли. Протираю глаза: уж не сон ли это? Контраст так велик, что в первые минуты я просто ошеломлен. Тихо дремлет вода, спокойная, гладкая, солнце улыбается, как добрый дядюшка, а за спиной гремит могучий голубой океан. Именно тот океан, о котором я мечтал!
Из-за рифов, торчащих прямо у поверхности, якорь бросаем вдали от берега. Благодарю капитана за всестороннюю заботу о пассажире и покидаю борт «Мейлис». Жерар лихо прыгает в шлюпку, берется за весла, и вот уже борт лодки трется о крошечный мол деревушки Типута.
Выхожу на берег атолла Рангироа.