— Отец, он здесь!

— Я вижу, Вела.

— Ты сможешь вылечить его?

— Не знаю. Нужно его осмотреть. Да он могуч, как Велох, и, кажется, еще жив.

Наступила тишина. Блейд почувствовал, как сильные уверенные руки обследуют его тело. Сначала пальцы нащупали сонную артерию и на секунду замерли, пытаясь уловить биение пульса. Затем двинулись вниз, осторожно обследуя суставы и позвоночник. Стало окончательно ясно, что голоса — не плод воспаленного сознания, а реальность.

С приходом этой мысли Блейд попытался открыть глаза, но не смог. Страшная тяжесть давила на веки, а слабость, разлитая по всему телу, не позволяла сделать ни одного движения. Он чувствовал прикосновения и слышал, правда, звуки доносились словно издалека, пробиваясь сквозь плотную завесу. Мозг работал, но его сигналы не выполнялись мышцами.

«Результат ранения или воздействия компьютера? — подумал Блейд. — Скорее всего и то, и другое. Видимо, сбылись предположения врачей. Измученный постоянными переходами из одного измерения в другое организм не выдержал, и нарушились какие-то связи внутри нервной системы. Весело, ничего не скажешь!»

Тем временем осмотр заканчивался. Когда пальцы коснулись раненого бедра, Блейд испугался, что это вызовет новый приступ боли. Но врач, а в медицинских познаниях осматривавшего его человека сомневаться не приходилось, только осторожно провел ладонью по коже в районе ягодицы, а затем у колена, по всей видимости определяя границы воспаления. Проделав эти манипуляции, лекарь убрал руку и с шумом выдохнул воздух, издав при этом неопределенный хмыкающий звук. Диагноз, очевидно, был поставлен, но что означал сей звук, удовлетворение или удрученность, Блейд понять не сумел. Ну что ж, все правильно. Зачем лишний раз огорчать пациента? Даже если пациент лежит как колода, уткнувшись носом в траву.

— Приведи коня, Вела! — сказал неизвестный, обращаясь к девушке. — Надо перевезти раненого домой.

— Ты сможешь вылечить его? — девушка вновь повторила вопрос, заданный несколько минут назад.

— Не знаю, милая, я попробую. Рана опасна, но не смертельна. Хуже другое. Он погружен в мертвый сон, и нога здесь ни при чем. Причину я пока понять не могу. — Он резко оборвал себя на полуслове. — У нас еще будет время поговорить об этом. Иди за конем. Раненый уже пролежал здесь несколько часов без одежды. Теперь надо поторопиться.

Блейд услышал удаляющиеся шаги. Мужчина вновь приблизился и вдруг, нагнувшись, заговорил.

— Не знаю, слышишь ли ты меня сейчас и понимаешь ли мой язык. Ты спас мою дочь, и я сделаю все, что сумею, чтобы вернуть тебя к жизни. Я, Орш, рука Велоха, клянусь тебе в этом.

Он замолчал и отошел в сторону — по всей видимости, осматривал останки побежденных. Послышалось изумленное восклицание, затем вновь наступила тишина.

«Интересно, что он может разглядеть в ночной темноте? — думал Блейд. — Вероятно, у него с собой факел или фонарь, а я не вижу даже отсветов. Плохо дело».

С каждой минутой мысли текли все медленнее, ускользая и путаясь.

…Девушка, которую он спас, привела своего отца. Он врач или знахарь. Теперь они собираются отвезти его к себе домой, домой… Почему нет связи с компьютером? Сколько вообще прошло времени с момента его перемещения? Сейчас ночь… И в голове ночь и темнота… Что это? Вода? Дождь?

Блейд почувствовал, как по его телу стекают тоненькие струйки. Дождь становился все сильнее. Уже крупные тяжелые капли застучали по спине и плечам. Послышались шаги и стук копыт.

— В сумке на седле — плащ, — сказал мужчина подошедшей девушке. — Возьми его и укрой раненого.

Судя по звяканью металла, знахарь собрал валявшееся на поляне оружие и теперь связывал его, чтобы приторочить к седлу. Наконец он закончил сборы и подозвал дочь. Вместе они попытались взвалить Блейда на коня, но после нескольких неудачных попыток стало ясно, что, не потревожив рану, сделать это невозможно. Блейд, проклиная Лейтона и собственное тело, которое так не вовремя подвело, прилагал чудовищные психологические усилия, чтобы заставить мышцы слушаться приказаний мозга. Но тщетно. Волевые импульсы не доходили по назначению.

— Нет, так ничего не получится, — сказал мужской голос, и Блейд почувствовал, что его вновь опустили на траву. На этот раз — лицом вверх. Слышно было, как знахарь роется в мешке, привязанном к седлу. Найдя необходимый предмет, он наклонился к разведчику. Судя по бульканью, в руке он держал бурдюк или флягу. Глухо чмокнула пробка.

— Что это? — спросила девушка.

— Кунжут, — ответил знахарь. — Если не поможет, придется тащить его волоком.

— Ну конечно, как я не догадалась. Надо было сразу же напоить его. Это поможет ему выздороветь.

— Кунжут — не лекарство. Он не лечит, а только помогает собраться с силами. Но давать его надо очень осторожно. Если сил у больного совсем мало — напиток может убить.

Мужчина просунул ладонь под затылок Блейда и, слегка приподняв ему голову, стал по капле, осторожно вливать в полуоткрытый рот пахучий напиток. Привкус множества трав чувствовался в удивительном настое, который был довольно крепким и даже слегка обжигал язык и нёбо. Но сильнее всего действовал запах этого снадобья. Слегка отдающий мятой, он вместе с дыханием вливался в легкие и, казалось, вымывал из тела все болезненное и дурное. С каждой каплей напитка прояснялось сознание. Уходила тяжесть, сковывавшая мышцы, рассеивался туман, мысли становились четче и определеннее.

Блейд открыл глаза, даже не удивившись легкости, с которой это произошло. Вокруг было темно. Единственный источник света — тусклый и беспрерывно мигающий, — покачивался в метре над землей, в двух шагах слева. Сфокусировав взгляд, разведчик понял, что это фонарь в руках у девушки, прикрытый от ветра и дождя полой плаща. Переведя взгляд направо, Блейд обнаружил мужчину, стоящего рядом с ним на коленях. Увидев, что раненый пришел в себя, знахарь поднялся на ноги и резким движением плотно вогнал пробку в горлышко фляги.

— Достаточно, — сказал он, — Этого должно хватить, чтобы добраться домой.

В этот момент сильный порыв ветра, пронесшийся где-то в вышине, над кронами деревьев, разорвал непроницаемую завесу грозовых туч и в просвете на мгновение показалась яркая и полная луна. Внезапный свет ослепил разведчика, но, прежде чем зажмурить глаза, он успел мельком увидеть своего спасителя. Снизу, с земли, знахарь показался очень высоким. Длинный плащ закрывал его с головы до ног. Из-под глубоко надвинутого капюшона сверкнули маленькие, глубоко посаженные глаза. Низ лица скрывала широкая кустистая борода. Руки, сжимавшие флягу с чудесным напитком, огромные и заросшие темной шерстью, напоминали звериные лапы.

«Натуральный медведь, — подумал Блейд. — Однако, надо отдать ему должное, он знает толк в своем деле».

Разглядеть девушку он не успел. Блейд с удивлением обнаружил, что мышцы постепенно начинают повиноваться ему. Он осторожно пошевелил пальцами, затем слегка согнул руку. Хозяин вновь возвращался в свои владения. Состояние унизительной беспомощности проходило.

Луна вновь скрылась за тучами, но теперь глаза Блейда уже привыкли к окружающему сумраку, и он смутно различал предметы и людей вокруг. Девушка поставила фонарь на землю и вместе с отцом помогла разведчику подняться. На этот раз им с первой попытки удалось посадить его в седло. Знахарь накинул на него плащ и, взяв фонарь, повел коня по тропинке в глубину леса. Девушка шла рядом, слегка поддерживая всадника.

Первое, самое сильное действие настоя начало проходить. Он чувствовал слабость, и, хотя прежнее обморочное состояние не возвращалось, сил едва хватало, чтобы держаться обеими руками за луку седла. Дождь усилился, и ладони соскальзывали с мокрой кожи. Блейд наклонился вперед и обхватил руками сильную шею лошади. В таком положении он и ехал, как ему показалось, очень долго. Когда в разрывах облаков показывалась луна, он видел закутанного в плащ знахаря и тонкий профиль идущей рядом девушки. Днем, во время боя на поляне, Блейд видел ее лишь мельком, да и сейчас во время коротких проблесков луны не мор разглядеть как следует. Ясно было одно: если девушка действительно родная дочь знахаря — значит, природа отнеслась к ней благосклонно и наделила совершенно непохожей на отца внешностью. Действие эликсира заканчивалось.

Мысли вновь стали тягучими и непослушными. Дождь усиливался, и тучи окончательно затянули небо. В слабых отсветах мерцавшего впереди фонаря ветви деревьев, сжимавших тропу, казались хищными черными лапами, тянувшимися к путникам.

Ожила и начала пульсировать рана на бедре. Езда по неровной тряской тропинке не пошла ей на пользу.

«Если началось заражение, то мое путешествие подходит к концу», — вяло подумал Блейд. Никакой знахарь не вылечит гангрену. Хотя… Когда-то, очень давно, древняя старуха на лесной поляне лечила его, полумертвого, отварами из волшебных трав. Когда это было, где? На Земле или в одном из путешествий? В чужих мирах так зыбка грань между реальностью и волшебством. Что ждет его завтра: смерть или чудесное выздоровление?

Глухой перестук копыт и мерное покачивание лошади усыпляли. Фонарь впереди догорал и почти не давал света. Блейд безвольно опустился на холку лошади и закрыл глаза.

Свирепое солнце алжирской пустыни жгло воспаленные веки. Он раскачивался между горбов размашисто шагавшего верблюда. Длинный, растянувшийся на милю караван полз, петляя между высоких барханов. Резкие порывы встречного ветра налетали, окатывали волной непереносимого жара и гасли. Тогда сзади обрушивался ледяной вихрь, сводивший судорогой немеющие мышцы, заставляющий всем телом прижиматься к мохнатому горбу, ища защиты от холода. Караван остановился, и он соскользнул с седла, спеша зарыться в горячий песок. Но земля обожгла холодом, и хриплый крик отчаяния вырвался из его запекшихся губ.

Блейд открыл глаза. Он лежал на деревянном топчане, покрытом мягкой кудлатой шкурой. Над ним нависал темный закопченный потолок. Между грубо обтесанными бревнами повсюду торчали клочья пакли. Сквозь маленькое окошко, затянутое мутной пленкой, с трудом пробивался дневной свет. Кружилась голова, и во всем теле чувствовалась отвратительная сонная слабость. Блейд, не поднимаясь, огляделся. Даже движение глазных яблок давалось с большим трудом.

Комната оказалась небольшой. В противоположном углу, шагах в трех от топчана, стояла печь, сложенная из булыжников и обмазанная глиной. Пол был застелен циновками, сплетенными из какой-то сероватой травы с длинными стеблями, напоминающей тростник. Чтобы оглядеть другой конец комнаты позади изголовья, пришлось приподняться, опираясь на локоть. Стол и два чурбака, заменяющих стулья, — вот и весь интерьер.

Блейд тяжело опустился на шкуру. Тело повиновалось ему, но, Господи, каких усилий требовало каждое движение. Хотелось одного — закрыть глаза и застыть в полной неподвижности. Побороть это желание было невозможно.

Он не знал, сколько времени прошло, может быть десять минут, а может — часы, до того, как отворилась дверь. Блейд с трудом разлепил свинцово-тяжелые веки. Кто бы сейчас ни вошел, хоть сам Сатана, он и рукой не пошевелит для приветствия.

Низко наклонив голову, чтобы не задеть о притолоку, в дверь протиснулся высокий мужчина в свободной черной рубахе, схваченной у пояса тонким шнурком. Такого же цвета широкие штаны у щиколоток были заправлены в мягкие кожаные сапожки, напоминавшие мокасины. Когда он выпрямился, у Блейда перед глазами мгновенно пронеслись картины минувшей ночи — темная поляна, луна в разрыве облаков и сумрачное лицо знахаря, напоившего его чудодейственным напитком. Теперь этот человек стоял рядом с топчаном и изучающе разглядывал неподвижного разведчика. Заметив, что Блейд смотрит на него из-под прикрытых век, он чуть заметно кивнул, что, по всей видимости, означало приветствие. При своем высоком росте, он заметно уступал Блейду в плечах и вообще не выглядел атлетом, но его огромные волосатые руки, несомненно, обладали чудовищной силой.

На грубом звероподобном лице с толстым массивным носом и мощным выпуклым лбом неожиданно выделялись необычайно живые маленькие глаза. Они были посажены очень глубоко и близко к переносице, что еще усиливало сходство знахаря с медведем, но разведчик увидел в них проницательность и ум. Ему даже показалось, что где-то на дне этих глаз тлеет хитроватая искра вполне земного юмора. Длинные, давно нечесаные русые волосы с проседью и широкая пегая борода завершали облик хозяина дома.

Не говоря ни слова, он протянул свою лапищу и обхватил запястье Блейда толстыми пальцами. Присев на корточки рядом с ложем, он склонил набок лохматую голову, прикрыл веки и долго вслушивался в ритм и звучание пульса. Оставаясь неподвижным, он только иногда перебирал пальцами, находя новую точку на руке, пока не добрался до локтевого сгиба. Наконец, услышав все, что ему хотелось, он убрал пальцы и неожиданно, словно продолжая разговор, спросил:

— Как твое имя?

Блейд, воспринимающий все происходящее как сквозь призрачную завесу, от неожиданности ответил не сразу. Когда же смысл этого простейшего вопроса достиг его сознания, он с трудом разлепил непослушные губы:

— Ричард.

Знахарь помолчал мгновение, примеряясь к непривычному имени, и оно ему не понравилось.

— Короткого имени у тебя нет?

— Дик, — совершенно автоматически ответил Блейд.

— Дик, — повторил мужчина и удовлетворенно кивнул. — Такое имя есть у авалов, живущих в верховьях Уны.

Несмотря на слабость и отрешенное состояние, Блейд не смог сдержать слабой улыбки. Уж очень комично прозвучало в устах этого заросшего медведя имя, которым его называли последний раз в школьные годы. Знахарь расценил эту улыбку по-своему.

— Я буду называть тебя Дик, — решил он и вышел из комнаты.

Не прошло и нескольких минут, как он появился вновь, неся в руках глиняный кувшин и небольшую деревянную плошку. Он пододвинул ногой чурбак и сел около постели.

— Называй меня Орш, — сказал знахарь, наполняя плошку ароматной жидкостью. В ее запахе витала свежесть лесных трав и ягод, а вкус оказался терпким и сладковатым. Когда плошка опустела, Орш осторожно положил голову Блейда на подушку и поправил шкуру, укрывавшую его ноги.

— Сейчас ты будешь спать, — подымаясь, сказал знахарь. — Вечером, когда проснешься, мы поговорим.

Блейд вновь остался один. Он попытался сосредоточиться, но как ни старался собраться с мыслями, они упрямо не хотели выстраиваться в логическую цепочку.

«Вечером — так вечером», — подумал Блейд и перестал сопротивляться наваливающемуся сну.

Когда он снова открыл глаза, действительно был вечер. За окном сгустился сумрак, и комнату освещали несколько тлеющих лучин. Они потрескивали и сильно чадили. На низком потолке плясали багровые отсветы. В углу перед печкой сидела женщина. Она поправила кочергой горящие поленья, и взметнувшиеся языки пламени ярко осветили ее фигуру. Как будто почувствовав на себе взгляд, женщина обернулась, и Блейд сразу же узнал ее. Это из-за нее он дрался на лесной поляне. Даже имя ее вдруг всплыло в памяти — Вела. Но этот проблеск сознания забрал все накопившиеся за время сна силы, и когда девушка подошла и склонилась над ним, Блейд уже смотрел на нее отрешенным, безразличным взглядом. Она с минуту постояла над раненым, а потом вдруг наклонилась и быстро провела рукой по его волосам, напоследок задержав прохладную ладонь на щеке.

В отблесках мигающих тусклых лучин Блейд не мог как следует рассмотреть ее лица, но ему показалось, что она смотрит на него с нежностью и благодарностью. Впрочем, это его не заинтересовало. Больной рассудок вновь оделся в защитный кокон безразличия.

Блейд, прикрыв веки, слушал, как потрескивают поленья в печи. Его совершенно не интересовало задание, для выполнения которого он был послан в этот мир, компьютер Лейтона, утерянный кристалл. Перестала существовать вся его прошлая жизнь. Был только вязкий туман и разрозненные обрывки ничего не значащих мыслей.

Девушка вышла и вернулась с отцом. Тот снова, как и утром, слушал пульс, качал головой и опять поил безучастного к происходящему разведчика травяным отваром. Потом знахарь с дочерью стояли у постели, и Блейд как будто издалека слышал доносившиеся до него слова.

— Рана затянулась и не горит больше. Болезнь кроется где-то в другом месте, и я не знаю, как лечить ее. Дик очень сильный воин, но сейчас беспомощен, как ребенок, не прошедший еще испытания лесом. Он не владеет своей волей, а дух его летает далеко от тела. Все в руках Велоха. Мы будем поддерживать его силы. Если ему суждено выздороветь — будет так. Если нет — однажды дух не вернется в свое тело.

На какую-то долю секунды Блейду захотелось возмутиться или рассмеяться — что за бред, в чьих еще там руках может находиться его жизнь, кроме собственных. Сейчас он объяснит этим дикарям…

Но порыв угас, и он мгновенно забыл о нем. Похоже, его дух и вправду залетел далековато. Черт с ним, пусть думают, что хотят. Он будет спать.

Утро не принесло никаких изменений. Блейд с помощью знахаря поднялся и, не обращая внимания на окружающий пейзаж, доплелся до ближайших кустов. Только теперь он обнаружил, что облачен в свободную белую полотняную рубаху и такие же штаны.

Вернувшись в комнату, Блейд с облегчением улегся обратно на топчан и укрылся шкурой. Орш даже не пытался с ним заговаривать, видя, что толку не добиться. Так прошли три дня, слившиеся воедино в его спящем сознании. Блейд дремал, пил травяной отвар, который по очереди приносили отец с дочерью, и вновь засыпал. Казалось, он не обращал на них никакого внимания, отрешенный взгляд, направленный внутрь себя, не выражал ни желаний, ни эмоций. Даже ласковые прикосновения рук Велы не могли разбудить спящие инстинкты.

Утром четвертого дня, когда в маленьком окошке над постелью забрезжил рассвет, Блейд сквозь сон услышал короткое конское ржание и затем удаляющийся стук копыт. Он открыл глаза, и ему показалось, что тяжесть, давившая на голову все последние дни, немного отступила.

Скрипнула дверь, и в комнату вошла Вела с большой плетеной корзиной в руках. Увидев, что Блейд не спит и смотрит на нее, она улыбнулась.

— Сегодня я буду лечить тебя. Отец уехал в селение и вернется к вечеру.

Она поставила корзину и продолжала говорить, выкладывая на стол ее содержимое.

— Во всем лесном краю отцу равных нет. Он знает все травы и коренья, умеет лечить любые болезни. Но есть область, которая и ему недоступна.

Блейд слушал молча. Краем глаза он наблюдал, как Вела готовится к некой таинственной процедуре. Она наполнила деревянную чашку темной жидкостью из маленькой плетеной бутылочки и, обмакнув в нее кончики пальцев, обрызгала пол и стены. По комнате мгновенно распространился свежий мятный запах. Его живительная волна омыла больного, проясняя затуманенное сознание. Девушка между тем достала из корзины несколько тонких цепочек, обмотанных пучками сухой травы, и укрепила их в углах комнаты, воткнув в щели между бревнами.

Заинтригованный манипуляциями юной знахарки, Блейд приподнялся, опершись на локоть, и стал внимательно следить за ее проворными движениями. Заметив перемену в состоянии больного, Вела улыбнулась ему и, не переставая извлекать все новые предметы из корзины, продолжала говорить.

— Предки Орша — из лесного народа, который и сейчас живет здесь. Его отец, мой дед, тоже был жрецом и знахарем, и его отец… Уже много поколений их род живет в лесу, отдельно от сородичей. И всегда они женились на женщинах из лесного народа. Только Орш выбрал себе в жены дзорга, мою мать. Когда мне было восемь лет, с севера пришли узуны. Мы с отцом в тот день были в озерном селении и спаслись, а дед с семьей погибли. И мама тоже. Наш дом сожгли — он стоял в лесу, как и этот, и некому было помочь. Дед убил многих врагов, но что он мог сделать один против целого племени.

Блейд почувствовал, что у него голова пошла кругом от обилия незнакомых названий. Лесной народ, дзорга, узуны. Это было слишком для его пострадавшего мозга. Он снова откинулся на подушку и прикрыл глаза. Вновь свинцом наливались мышцы, окутывала плотная пелена. Издалека доносился голос.

— Орш построил новый дом, тот, где мы теперь живем, но жениться больше не стал. Он сам вырастил меня. Четыре года с нами вместе жила моя бабушка, мамина мама. Она одна уцелела из всех дзорга, живших на северной опушке леса, — остальных убили узуны. Бабушка прожила всего четыре года, но успела меня научить некоторым своим секретам. Она не была знахаркой или жрицей, но, как все дзорга, владела древним знанием, перешедшим от предков. Когда бабушка умерла, я осталась последней дзорга во всем лесном краю. Все мои родичи живут где-то далеко на юге, а может быть, это просто легенды. Не знаю. В общем, Орш учил меня распознавать болезни, лечить их, разбираться в травах и лечебных цветах. А бабушка оставила древние заклинания и волшебные камни. Так что я владею знанием и лесного народа, и дзорга.

Она засмеялась.

— Не подумай, что я хвастунья — я шучу. На самом деле я никого еще никогда сама не лечила. Это всегда делает отец. К нему часто приезжают за травами или зовут к больным в селения, как сегодня. А про волшебные камни Орш и не знает. Он считает, что знание дзорга — противно Велоху, и запрещал бабушке учить меня. Она делала это тайком. Но я хорошо запомнила ее наставления. К тому же камни, как она говорила, лечат сами — даже ребенок может ими пользоваться.

Тут Вела обернулась и сразу стала серьезной.

— О, тебе снова плохо. Это все от моей болтовни. Закрой глаза и не думай ни о чем. Я готова.

Блейд услышал, как она ударила по кремню, высекая искру. К мятному добавился тяжелый, горьковатый запах тлеющей травы. Приоткрыв веки, он увидел, что девушка ходит по комнате, поджигая лучинки, воткнутые в стены. Покончив с этим, она подошла к топчану и опустилась возле него на колени. Мягким движением она откинула шкуру, укрывавшую больного, затем осторожно сняла с него рубаху. Блейд отметил про себя, что ее легкие прикосновения не вызывают в нем обычного возбуждения. В другое время это сильно удивило и обеспокоило бы его, но не теперь. Мужское начало крепко спало в безжизненном теле. Вела принялась делать над его лицом непонятные пассы, и он закрыл глаза.

Теперь он угадывал ее движения только по чуть заметным колебаниям воздуха. Ее руки кружили над ним, не касаясь кожи. Они то спускались к груди, то вновь возвращались и парили надо лбом, едва не касаясь волос. Внезапно послышалось пение. Блейд не сразу понял, что голос принадлежит девушке, настолько он стал вдруг низким и глубоким. Не прекращая движений рук, Вела произносила непонятное заклинание. Временами оно звучало как речитатив, затем переходило в пение. Голос Белы удивительным образом менял тембр от низкого грудного до чистого высокого. Блейд, автоматически понимавший любой язык этого мира, сейчас не мог разобрать ни слова — по-видимому, это был просто набор слогов и певучих звуков, связанный замысловатым мотивом. Он пытался следить за своеобразной синкопированной мелодией заклинания, но вскоре прекратил, впав в странное забытье.

Быстрые, пахнущие мятой руки Белы невидимыми пассами разгоняли отвратительный туман, и, хотя чувство слабости и апатии по-прежнему не покидало Блейда, новое состояние было намного приятнее предыдущего. Это забытье не было тяжелым и болезненным — его легкое, прозрачное покрывало не стесняло восприятия происходящего.

Полностью отдавшись во власть знахарки, Блейд медленно плыл по невидимым волнам вдаль, в глубину веков, к истокам древнего знания.

Сколько длилось путешествие — часы, годы, мгновения? Умолкло пение. В наступившей тишине слышалось только прерывистое дыхание девушки. Она устала — обряд отнял уже много сил, но лечение продолжалось. Теперь пришло время волшебных камней. Их чуть выпуклая, неожиданно теплая поверхность согревала виски Блейда. Камни слегка подрагивали в руках девушки и, казалось, издавали тихое жужжание. Сквозь голову, от виска к виску, протянулся невидимый луч. Горячая волна залила лоб, потом отхлынула к затылку и вдруг пропала, унеся с собой туман и сон. Вела убрала руки и отложила камни. Широко раскрыв глаза, она настойчиво вглядывалась в лицо больного, ожидая результата своего первого и такого важного опыта. И результат не заставил себя ждать.

Блейд открыл глаза и невольно поразился происшедшей перемене. Ощущение было такое, как будто на черно-белой гравюре вдруг слабо проступили краски. Не яркие, полные жизни и энергии, а слабые и тусклые, но все равно напоминающие о существовании настоящего цвета. Блейда слегка обеспокоило то, что вместе с болезнью полностью улетучились какие бы то ни было воспоминания. Он явственно почувствовал себя как бы рожденным заново, взрослым, сильным, но с девственно чистым сознанием. Впрочем, это состояние оказалось настолько приятным, что беспокойство тут же прошло. Он и не хотел ни о чем вспоминать.

Трава, наполнявшая во время обряда комнату чудесным ароматом, догорела. Резкий дурманящий запах исчез, лишь легкий приятный дух витал в воздухе. Даже маленькое мутное окно не могло задержать света разгоревшегося дня. Тонкие струйки дыма, вившиеся над обугленными лучинками, таяли в полосах солнечного света, пронзивших сумрак. Все предметы неожиданно обрели цвет и объем, а прямо перед собой Блейд увидел прекрасное взволнованное лицо Велы. В ее пристальном взгляде горела такая надежда, что ему захотелось ободрить девушку и скорее показать ей, что ее первое лечение удалось и она действительно сумела помочь ему. Блейд улыбнулся и протянул к ней руку. Он почувствовал, как вздрогнула девушка, когда его пальцы коснулись ее щеки.

Только сейчас, когда спала дурманящая пелена, он разглядел наконец лицо Велы и поразился ее удивительной красоте. Ее черты были правильными и удивительно мягкими. Нежное лицо с белой матовой кожей и прозрачными, светло-серыми глазами, казалось, излучало свет. Повинуясь внезапному импульсу, Блейд сдернул с головы девушки тонкий платок, и тяжелые длинные волосы закрыли их обоих шатром из золотистых нитей. Дрогнули тонкие руки, и Вела со вздохом усталости и облегчения, как надломившийся цветок, опустилась ему на грудь.

— Я так боялась, что ничего не получится! — еле слышно прошептала она.

Блейд не отвечал, ему не хотелось ничего говорить. Он осторожно гладил ее по голове, наслаждаясь дивным запахом шелковистых волос. На секунду возникло неясное ощущение, что подобное уже происходило с ним когда-то… нет, он не помнил.

Пальцы тонули в золотых прядях, тонкий, чистый аромат нежного тела кружил голову. Блейд почувствовал, что проснулся окончательно и весь. Его рука сама собой скользнула за ворот тонкого платья и пробежала по ложбинке между лопатками. Вела вздрогнула и уже по-другому, теснее, прижалась лицом к его груди. Повисла тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием. Тишина, которая уже не может разрешиться ничем, кроме взрыва страсти.

По мере того как девушке передавалось состояние Блейда, ее руки все крепче обвивались вокруг него, и наконец он почувствовал прикосновение теплых губ.

Причуда сознания сделала их равными: он был первым мужчиной в ее жизни, она — первой его женщиной. Легкое платье с шуршанием упало на циновки, устилавшие пол. Не было больше преград для губ и рук. Вела застонала, повинуясь. Острое как боль наслаждение захлестнуло их, подняло в вихре и понесло на гребне волны.