Когда они спустились к реке, вечер заметно потемнел и сгустился.

От воды подымался тёплый, парной туман, обволакивал буксиры, баржи, подъёмные краны. Силуэты их становились неверные, зыбкие, будто размытые.

И от этого всё вокруг делалось таинственным и загадочным, и хотелось говорить только шёпотом.

Огромный работяга-Иртыш, умаявшись за день, перетаскав на своей могучей спине немыслимой тяжести грузы, укладывался спать — широкий и спокойный, как притомившийся грузчик. Было тихо-тихо, только чуть слышно журчали пологие, облизывающие песчаный берег волны да иногда, будто спросонья, вскрикивал вдалеке тонкий гудок какого-то катера-полуночника.

Но это только с первого взгляда казалось, что всё вокруг уснуло.

Вот зашлёпали по воде вёсла, на миг показалась и вновь нырнула в туман узкая лодка с одиноким человеком на вёслах.

Куда он скользит, хоронясь от людского глаза? Может быть, это браконьер плывёт проверить свои тайные сети?

Вот затарахтел приглушённо подвесной мотор и сразу стих.

Что случилось с ним?

Всё таинственно и непонятно.

А вот, как огромный дом, залитый ликующим щедрым светом, легко и стремительно, бесшумно, будто во сне, проплыл пассажирский пароход.

Нет, Иртыш не спал и ночью. Он и ночью нужен был людям. Он никогда не спал — могучий бессонный великан.

Три баржи вынырнули из темноты расплывчатыми чёрными пятнами. Они показались гораздо больше и выше, чем днём.

Теперь новая проблема встала перед мальчишками: как взобраться на них?

Между берегом и ближней баржой блестела полоска воды шириной метра в два.

Расстояние само по себе не очень-то большое, но ребята не знали, какая тут глубина, и потом, если даже глубина небольшая, всё равно на гладкий высокий борт не больно-то заберёшься, да ещё с козлёнком.

Козлик мирно спал на руках у Пашки. Он причмокивал во сне и посапывал, как ребёнок. Иногда ножки его часто дёргались, — видно, снилось ему, что он бегает по зелёному, весёлому лугу.

Мальчишки на ощупь обшарили весь берег перед баржами и наконец нашли длинную узкую доску.

Пашка осторожно, чтоб не разбудить, положил козлёнка на песок и стал помогать Джамалу.

Один конец доски сунули в воду, воткнули в мокрый песок, другой уложили на борт баржи.

Мостик получился хлипкий, дрожащий.

Пашка пошёл за козлёнком.

Когда он вернулся, Джамал уже стоял на барже.

— Иди осторожно. Очень качается, — прошептал он и сел верхом на конец доски. — Давай. Я держать буду.

Доска прогибалась почти до воды и тряслась, как живая.

Пашка шёл по этому хилому мостику, как циркач по канату, осторожно прижимая к груди козлёнка, напрягшись всем телом.

Посреди доски был момент, когда Пашке показалось, что он падает. Доска ходила ходуном, ноги дрожали. Пашка стоял, извиваясь всем телом, как змея перед дудкой факира, балансировал.

Козлёнок проснулся и удивлённо сказал:

— Ме-е-е?!

Но тут Джамал перегнулся через борт, вцепился в протянутую Пашкину руку и втащил его на баржу.

Они постояли минуту, тяжело дыша, приходя в себя.

Потом тихо засмеялись и швырнули доску в воду.

Плеск был такой громоподобный, что мальчишкам показалось, будто враз проснулась вся река.

Ребята застыли, ожидая криков, шума встревоженных людей, но всё было тихо, и они успокоились. Доску подхватило течением и унесло. Следы вторжения были уничтожены.

Спать ни Пашка, ни Джамал не собирались, но они вполне допускали мысль, что перед отходом баржи могут проверить — нет ли зайцев, особенно после того их глупого разговора с подозрительным речником.

Теперь они ругали себя за неосторожность, но делать было нечего, ничего уж не изменишь. Надо прятаться.

— Вот удивятся, если найдут, — прошептал Пашка, — будут искать зайца, а найдут двух, да ещё с козлёнком — целый зверинец.

Джамал улыбнулся, блеснули в темноте белые зубы. Ещё надо было решить, на какой барже обосноваться.

Они ведь слышали, что одну из них отцепят в Кайманачке. Какую?

Мальчишки решили, что ту самую, на которой они находятся, — она ближе к берегу. Да и не хотелось им лазать в этой чернильной темноте по баржам, ничего не стоило свалиться или наткнуться на кого-нибудь.

Расположились на корме. Между двумя штабелями досок нашлось укромное местечко, закрытое с трех сторон. Место было уютное, как маленькая комната. И пахло там замечательно будто в сосновом бору в жаркий день — смолой, свежим чистым деревом и даже немножко грибами.

Они только-только устроились, улеглись на тёплую палубу, как послышались приглушённые голоса, мягко зарокотал вдалеке двигатель — ожил буксир, запряжённый в связанные баржи, как конь в телегу.

Прошло ещё несколько минут, и баржу резко дёрнуло. Так дёрнуло, что Пашка свалился на Джамала и чуть не придавил козлика.

Потом дёрнуло ещё раз, ещё, и наконец мальчишки почувствовали, что плывут.

— Ура! — шёпотом закричал Пашка.

— Ура! — ответил Джамал и толкнул Пашку в бок.

Козлёнку это не понравилось, он боднул Джамала в коленку и строго предупредил:

— Ме-е! Ме-е-е-е!

— Ишь ты! Гляди-ка — защитник, — удивился Джамал. А Пашка схватил козлёнка и чмокнул его в прохладный нос.

Они ещё немножко повозились, пошептались и вскоре притихли. У них был тяжёлый, полный событий и приключений день. Они очень устали, и немудрено, что, привалившись друг к другу, угревшись в своём уютном закутке, мальчишки уснули.

Пашка пытался сопротивляться сну, он таращился в темноту, тёр кулаками глаза, тряс головой, но наконец и он не выдержал, зарылся лицом в пушистый бок козлёнка и уснул.

Когда Пашка проснулся, он в первые минуты ничего не мог понять — какие-то доски, козлёнок; вздрагивающий под ладонью, как живой, пол.

Но вот сон отлетел окончательно, память стремительно возвратилась, и Пашка с ужасом увидел, что солнце уже высоко, а баржа всё плывёт и плывёт.

Уже всё поняв, обо всём догадавшись, но где-то в глубине души надеясь ещё на чудо, Пашка вскарабкался на штабель досок, и эта призрачная, последняя надежда рухнула — одной баржи не было. Той самой, что была с другого края.

И значит, Кайманачка осталась далеко позади, а они плывут в какую-то неведомую Сосниху, про которую речник сказал: «Потащим аж в Сосниху». Аж! Это значит к чёрту на кулички.

— О-о! Идиоты! Засони проклятые, потерпеть не могли, развалились дрыхнуть! — Пашка стукал себя кулаками по голове и ругался.

Джамал, сидя на палубе, мрачно наблюдал за ним.

— Зачем крик? Зачем… как её… истерика? — спросил он.

— Затем! — заорал Пашка. — Проспали Кайманачку! В Сосниху плывём, понял!

— Давай утопимся?

— Зачем? — удивился Пашка.

— Ну как же — такое горе. Ой, ой! Что делать — только топиться осталось!

Джамал говорил очень серьёзно, и Пашка не выдержал — улыбнулся.

— Обидно же! — сказал он.

— А кто говорит нет, — Джамал пожал плечами. — А ты как думаешь? — спросил он у козлёнка.

— Ме-е, — сказал козлёнок печально.

— Видишь? Ему тоже обидно.

Пашка ещё больше заулыбался и снова стал прежним Пашкой — человеком весёлым и неунывающим.

— Что делать будем? — спросил он.

— Надо подумать. Давай думать будем, — ответил Джамал, и они стали думать.

Через полчаса план был готов во всех деталях — чёткий и окончательный план.

Мальчишки решили, что дожидаться Соснихи, которая «аж», не имеет никакого смысла — может, до неё ещё сутки ходу.

Судя по солнцу, сейчас часов восемь — девять утра, а в Кайманачку баржи должны были попасть часов в пять. Значит, ушли ещё не очень далеко. Ещё было выяснено, что караван идёт у самого берега. Правый берег нависал рядом — высокий и обрывистый. Течение здесь было таким стремительным, что поверхность воды казалась выпуклой. У правого берега проходил фарватер — по самому глубокому месту. Поэтому караван и прижимался к этому берегу.

В некоторых местах баржа подходила так близко к обрыву что казалось — вот-вот заденет его бортом.

И потому выход был один — дождаться, когда караван подойдёт поближе к берегу, и прыгать.

Плавать умели оба, против течения баржи шли тихо, значит, нужно только одно — решиться.

Правда, была ещё одна заковыка — козлёнок, но тут уж Пашка заявил, что скорее сам потонет, а козлёнка не выпустит. Итак, всё было решено.

Мальчишки прошли на самую корму и тут обнаружили, что у баржи сзади есть здоровенный руль, сколоченный из деревянных толстых досок, стянутых железными полосами.

Руль этот был закреплён намертво в одном положении и верхним своим краем выступал над водой сантиметров на двадцать.

Так что если стать на него, не придётся прыгать с высокого борта.

Вообще-то мальчишкам было всё едино, откуда прыгать, но с козлёнком удобнее с руля, чтоб не окунать его с головой — захлебнётся ещё, чего доброго.

Пашка и Джамал спустились на руль и стали ждать.

Здесь на узкой этой полоске всё показалось им не таким уж простым и ясным, как думалось раньше.

Вода, вся в тугих завитушках, круто вихрилась у самых их ног. Она казалась совсем не мягкой и податливой, а упругой и плотной.

Множество мелких, стремительно убегающих назад водоворотов взбивали желтоватую пену. Мальчишкам почудилось, что прыгни сейчас в эту воду — и ударишься, как об асфальт. Руль под ногами напряжённо и упруго подрагивал.

И тут ещё баржа далеко отошла от берега. Обрывистая глиняная стена плавно уплыла в сторону, и прыгать стало совсем нельзя.

— Что же теперь? — тихо спросил Пашка.

— А что? Ждать надо. Решили ведь! — отозвался Джамал, но в голосе его Пашка ясно расслышал сомнение. Козлёнок ткнулся вдруг Пашке в грудь, нежными своими губами ухватил его рубаху и стал жевать.

Он причмокивал и вздрагивал и даже глаза закрывал от удовольствия.

— Видал? Он есть хочет. Совсем, понимаешь, голодный козёл, — сказал Джамал. — Никак ждать нельзя. Уморим животину, он же маленький ещё совсем.

Пашка поднял глаза и увидел, что берег вновь стал приближаться.

— Гляди! — крикнул он.

Баржу мягко подносило к обрыву.

Ближе, ближе, ещё ближе, казалось, вот сейчас, сию минутку она чиркнет бортом по берегу.

Пашка стоял в оцепенении, вцепившись в борт так, что занемели пальцы.

Когда показалось, что столкновения уже не избежать, баржа стала медленно отходить в сторону.

— Давай! — отчаянно вскрикнул Джамал и прыгнул.

И тотчас же, будто кто резко дёрнул его за ноги, Джамала швырнуло назад и он оказался далеко-далеко — только чёрный шар головы, как буёк, качался на воде у самого берега.

— Давай-ай-ай! — услыхал Пашка и тут же, вдохнув побольше воздуха, закрыв глаза, сиганул вперёд.

Его смяла, завертела тугая струя.

Пашка вытянул над головой руки с козлёнком и бешено замолотил ногами. Ему показалось, что времени прошло очень много, а он всё не выныривал. В тот самый миг, когда дыхание его спёрло и он понял, что ему обязательно, сию минуту надо подышать, и приготовился уже хлебать Иртыш непомерными порциями, Пашка ощутил под ногами дно.

Причём, когда он, шатаясь, встал на ноги, воды оказалось по пуп.

Козлёнок, мокрый и оттого ставший вдруг ужасно тощим, перепуганно орал, вытаращив глаза в белёсых ресницах, и вырывался.

Пашка издал странный булькающий звук и сам этому звуку удивился — он хотел рассмеяться, а вышло вот что.

Он покрепче прижал к груди дрожащего козлика, погладил его, отжимая мокрый белоснежный мех, и побрёл навстречу Джамалу — усталый и счастливый, с улыбкой до ушей.

Ещё одно препятствие было позади. Ещё из одной переделки, которые подсовывала ему жизнь в это бурное лето с небывалой щедростью, он вышел удачно и достойно. Пашка подумал об этом, и радость стала распирать его, как воздушный шарик, — оттого, что утро, оттого, что солнце, оттого, что козлик, оттого, что жизнь такая замечательная штука!