Мягко тикали ходики. Ночь за окном поголубела. В комнате высунулись из темноты вещи. Кешка поглядел на мамину кровать. Мама спала очень тихо — не шевельнётся, не кашлянёт.
Уже два дня он не выходил на улицу. Сидел дома, уставившись в одну точку, и молчал.
Кешка слышал, как мама говорила тёте Любе:
— Придётся, видно, уезжать отсюда. Что-то с Кешкой неладное творится. Теперь вот на улицу не хочет идти. Боится, что ли? Работа у меня здесь интересная, но, наверное, придётся уехать. Жаль.
Кешке хотелось крикнуть:
«Да! Уедем скорее! Мне здесь невозможно больше жить!»
Но он ничего не крикнул, потому что тогда пришлось бы всё рассказать. Врать бы Кешка не стал. Но даже маме нельзя было рассказать о том, что с ним произошло. Никак невозможно.
Уснул Кешка только к утру, а когда проснулся, солнце стояло высоко и в комнате было душно.
Он вскочил с кровати, попрыгал по прохладному крашеному полу. Настроение непонятно отчего было прекрасное. Вдруг. Прекрасное — и всё тут. Хотелось немедленно сделать что-то такое, чтоб все ахнули, чтоб историю с вышкой сразу позабыли.
И вдруг его озарило. Конечно же! Как он раньше не подумал об этом?! Рифы! Надо сплавать к рифам и достать знаменитую перламутровую раковину!
Все мальчишки, когда разговор заходил о рифах, сразу серьёзнели и говорили тихими таинственными голосами.
Лёжа на пляже рядом с какой-нибудь компанией, Кешка наслушался столько разных историй о рифах, узнал столько жутких подробностей, что сейчас, вспомнив о них, почувствовал, как по спине забегали мурашки.
Говорили, что из всех мальчишек один Санька отважился подплыть к рифам, но и тот раковины достать не мог.
Он никому не рассказывал, что там видел, и это ещё больше распаляло воображение мальчишек.
Говорили, что там живёт здоровенный осьминог: попробуй только сунуться — утащит, и ахнуть не успеешь.
Рифы скрыты под водой в метре от поверхности. Над ними плавают яркие красные буйки, чтобы какое-нибудь судно не напоролось. Среди буйков стоит мигалка — маленький проблесковый маячок. Он подмигивает днём и ночью.
К рифам строго-настрого запрещено подплывать. На лодке и думать нечего. Запросто могут лодку отобрать.
Добраться туда можно только вплавь. Это около полукилометра от берега, может быть, и не заметят с пристани. Буйки качаются, среди буйков — голова. Пойди разбери издали, где буёк, а где голова.
Кешка ожил от этих мыслей, от неожиданно появившегося выхода.
Он стал готовиться.
Самое главное — достать хороший нож. Вдруг там и вправду осьминог? Да уж наверняка вправду — не зря все мальчишки так говорят. Без ножа нельзя.
С ножом-то что! Обхватил тебя осьминог, а ты его — чик! — и отрезал щупальце. Он тебя другим, а ты и другое — чик! Как капитан Немо.
Нож Кешка утащил у мужа тёти Любы, Лазаря Ефимыча. Отличный длинный охотничий нож в кожаных ножнах.
Кешка подпоясал трусики, на пояс повесил нож и мешочек, в который он когда-то клал галоши в школе. Мешочек нужен был для перламутровой раковины, потому что без неё Кешка не собирался возвращаться.
Мама была на работе, тётя Люба на базаре. Кешке никто не мешал.
Он обернул вокруг пояса махровое полотенце, прикрыл своё снаряжение и вышел.
Кешка был спокоен. Теперь перед ним была цель.
Конечно, это страшно — самому лезть к осьминогу в лапы! Но Кешка знал, что скорее утонет, чем повернёт назад.
Жаль только, что его никто не увидит. Но когда он добудет перламутровую раковину!..
Кешка представлял себе ослепительную картину: он идёт небрежной походкой по пляжу, усталый и спокойный, а в руках держит великолепную, закрученную в немыслимую спираль розовую раковину. Вокруг него собирается толпа, все хотят потрогать, погладить это чудо. Кешке не жалко — пожалуйста. И вот появляется Санька. Он протискивается сквозь кольцо любопытных и спрашивает:
«Кешка, неужели это ты, в одиночку, добыл её?»
Кешка улыбается, протягивает ему раковину и говорит:
«Возьми. Это тебе. Я себе ещё достану».
Кешка шёл, никого не замечая, размахивал руками, улыбался, хмурился своим мыслям. Он перешагивал через загорающих, те глядели ему вслед и качали головами. Восточные люди цокали языками и крутили пальцем у лба.
Напротив рифов Кешка остановился. Снял полотенце. Закрутил мешочек вокруг пояса, чтобы не мешал плыть.
Кешка подошёл к воде и огляделся. Он очень нравился самому себе — суровый, строгий, с кинжалом на поясе. Он шёл на трудное дело и мог не вернуться назад.
Среди загорающих Кешка заметил Таракана. Таракан хихикнул было, но Кешка так на него посмотрел, что тот заёрзал на месте и отвернулся.
Кешка медленно вошёл в воду. В последний миг он быстро оглянулся на Таракана и с удовольствием заметил, что тот с изумлением, не отрываясь, смотрит на нож. Даже привстал немного.
Кешка глубоко вздохнул и нырнул в солёную податливую волну.
Плыл он неторопливо, экономил силы. Впереди были рифы, неизвестность, опасности. Нельзя было уставать раньше времени.
Буйки появились неожиданно. Закивали красными головами перед самым Кешкиным носом. Мигалка вблизи оказалась очень большой, высокой, как настоящий маяк.
Кешка медленно обогнул её, вглядываясь в воду. Под ним были рифы. Желтоватые, обросшие скользкими водорослями.
Кешка решился и встал. Вода была ему по грудь. Он изо всех сил сжимал рукоятку ножа, готовый мгновенно выхватить его из ножен, если появится опасность.
Но осьминог не показывался. Выжидал, видно.
Кешка снял мешочек, положил его на основание мигалки.
Пора было нырять.
Кешка напрягся всем телом, стараясь унять дрожь. Его колотило так, что зубы стучали.
«Замёрз, наверное», — решил он и тут же подумал, что это ерунда: вода была как парное молоко — в такой не замёрзнешь. Он всё-таки здорово устал, хоть и старался не торопиться.
Кешка осторожно пошёл по рифам. Скалы были изрезаны трещинами, провалами. Некоторые были так велики, что приходилось переплывать их.
Осьминога всё ещё не было.
Кешка вынул нож, поглядел на высокое, выцветшее небо, на солнце и нырнул.
То, что он увидел, было так необычайно, так красиво, что Кешка застыл на месте.
В густую бездонную синь уходили отвесно стены, сплошь обросшие двустворчатыми раковинами — мидиями. Редкие длинные стебли водорослей мягко извивались. Между раковинами шмыгали разноцветные рыбёшки.
Но самое главное — ощущение страшной, головокружительной глубины. Казалось, нет дна, а рифы покачиваются и вот-вот всплывут.
Кешка поплыл вдоль стены, обшаривая её руками. От потревоженных мидий поднималась розоватая муть, завихрялась воронками, как пыль под ветром.
Перламутровых раковин не было. Кешка вынырнул, отдышался. Снова нырнул. И снова. И снова.
Нож давно уже был спрятан в ножны. Никаких осьминогов не было. Если они здесь живут, то это трусоватые осьминоги, — наверное, увидели, что человек вооружён, и испугались.
Кешка очень устал. Плечи ломило, икры покалывало, они будто окаменели. Он всё меньше времени мог пробыть под водой.
А раковина всё не попадалась. Это было ужасно. Всё рушилось.
Кешка прошёл на другой конец скал, высмотрел широкую расщелину и нырнул.
Он опустился вдоль стены и вдруг прямо перед собой увидел тоннель длиной два-три метра с круглым, правильной формы сводом. В конце тоннеля голубело отверстие — выход.
«Пройду по нему и вынырну через ту дырку», — подумал Кешка и втиснулся в тоннель.
Тоннель был узкий — не больше метра шириной. Кешка медленно двигался, ощупывая стены.
Вдруг рука его наткнулась на два больших нароста. В тоннеле был полумрак; Кешка вплотную приблизил лицо к стене и увидел две громадные спиральные раковины, сидящие вплотную друг к другу.
Кешка чуть не захлебнулся от радости. Они! Кешка вцепился в них, легко оторвал и ринулся к выходу.
Но… голова не пролезала сквозь отверстие. Это было так страшно и неожиданно, что Кешка бессмысленно тыкался головой в узкую неровную щель, терял зря драгоценные секунды. Ведь издали она казалась большой!
Наконец он опомнился. Дыхания не хватало.
Кешка почувствовал, как леденеет его голова. Мысли были чёткие и стремительные. Задом не выбраться. Слишком долго. Он захлебнётся. Развернуться в этой ловушке невозможно. Что ж делать?!
Воздух был на исходе. Кешка начал уже судорожно сглатывать — первый признак, что сейчас же, немедленно нужно вздохнуть. Иначе вода ворвётся в лёгкие, сомнёт их, задушит его, навсегда оставит здесь, в этой дурацкой дыре.
В последний миг, ничего не соображая, выпуская ненужный бесполезный воздух, Кешка сложился в немыслимый тугой комок, крутнулся, обдирая спину и плечи о шершавые стенки, оттолкнулся ногами и выскочил на поверхность.
Он задыхался. Ноги дрожали. Перед глазами качалась красная пелена.
Кешка добрался до мигалки, привалился к ней саднящим плечом. Из носа шла кровь. Частые капли шлёпались в воду, расплывались там красными облачками.
Кешка поднёс руку к носу, хотел утереться и увидел перламутровую раковину. Рука цепко держала её. Раковина была и в другой руке.
На розовой изогнутой поверхности белели круглые наросты. Нежный перламутровый зев закрывала коричневая перепонка, похожая на кусок кожи.
«Не бросил! — счастливо подумал Кешка и закрыл глаза. — Не бросил!»
Двигаясь как во сне, он положил раковины в мешочек, повесил его на пояс. Промыл горько-солёной водой нос.
Стоять было невозможно, ноги тряслись и подгибались. Кешка оттолкнулся от скал и поплыл. Спину и плечи нестерпимо щипало. Кешка как автомат размеренно загребал руками, отталкивался ногами. Он плыл брассом. Ему казалось, что он быстро и плавно движется вперёд, но когда он оглянулся, то увидел, что буйки совсем рядом. Он еле-еле двигался.
Мешочек наполнился водой и тянул вниз.
Солнце сильно пекло в затылок. Раз — руки загребают тяжёлую воду. Два — ноги вяло, как ватные, слабо толкают тело вперёд. Раз, два! Раз, два! Волна плеснула в лицо. Кешка хлебнул воды, закашлялся.
«Утону», — равнодушно подумал он.
Он барахтался на месте, в полукилометре от берега, и не было сил поднять голову, оглядеться, позвать на помощь.
Весло плеснуло у самого лица. Лодка описала плавный полукруг и подошла вплотную к Кешке.
Проворные руки подхватили его под мышки и втащили в лодку.
Кешка, как мешок, бессильно свалился на дно и лежал там, тяжело дыша и вздрагивая.
— Кто тебя так, Кешка?! — прошептал испуганный голос, и чей-то палец дотронулся до ссадины на плече.
Кешка поднял голову и увидел Саньку. Лицо у Саньки было перепуганное. Он часто моргал, и было удивительно видеть это решительное остроскулое лицо растерянным и испуганным.
— На рифах я был. Ободрался в какой-то дыре, — сказал Кешка.
— Что ж ты, балда чёртова, полез туда один?! — зло крикнул Санька. — Если бы Таракан мне не сказал, ты бы утонул как миленький.
— Я за перламутровой раковиной плавал, — тихо ответил Кешка.
— Нет там никаких раковин. Я знаю.
— Есть. Там очень красивые раковины, Санька, — сказал Кешка.
Он достал из мешка раковину, протянул её Саньке.
Санька ошалело смотрел на неё. Вертел в руках, поглаживал.
— Ох ты, — выдохнул он, — значит, есть всё-таки! Ведь есть, а?! — Он поднял изумлённые глаза на Кешку и засмеялся.
— Есть, — Кешка кивнул, — хочешь, возьми себе.
— Мне?! И тебе не жалко? Кешка, тебе совсем не жалко?
— Не жалко, — ответил Кешка, — у меня ещё одна есть.
Он хотел добавить, что если бы у него не было второй, ему бы и тогда не было жалко, но он промолчал и счастливо засмеялся.
А Санька внимательно поглядел на него и взялся за вёсла.
И они поплыли к берегу.
