Бомбикс мори! Червь, добывающий «золото из воздуха», драгоценную и священную шелковую нить! Императрица Си Лин Ми, впервые 2600 лет назад догадавшаяся распустить для пряжи шелковичный кокон, была возведена в сан божества. Только императрица, только женщина высокого происхождения могла собирать листья шелковицы, кормить червей, разбирать коконы, только император, только в дни празднеств по случаю солнцестояния мог облачиться в ткань, секрет изготовления которой Небесная империя успешно хранила в тайне почти два тысячелетия. За разглашение тайны виновному угрожала смертная казнь. Но что смерть перед любовью! Китайская принцесса, выйдя замуж за Хотанского князя, принесла ему в приданое грену, спрятанную в прическе. Что смерть перед искусом знания? Два пилигрима в дорожных посохах доставили грену греческому императору Юстиниану. Так появился шелковичный червь в Средней Азии, на Балканском полуострове… Мохнатые кочерыжки шелковиц маячат над полями Испании и Фракции, Италии и Японии — всюду, где этому в общем-то неприхотливому дереву хватает тепла и влаги. Казалось, что с развитием химии интерес к шелковичному червю ослабнет, что со временем легкая промышленность полностью перейдет на более дешевые синтетические ткани, производство которых может быть налажено поистине в неограниченном количестве. Но синтетическая ткань лишь подчеркнула высокие достоинства натуральной. Всюду, где к материалу предъявляются повышенные требования, наука и техника отдают предпочтение природному шелку, будь то в хирургии, в авиации или в приборостроении. После повального увлечения синтетикой люди и в быту все чаще обращаются к ткани из естественной нити: гигиенична, красива, прочна. Можно не сомневаться, дальнейшая индустриализация мира вообще и человеческого бытия в частности лишь усилят эту тягу ко всему тому, что так или иначе связано с живой природой. Не без юмора высказался однажды известный французский биолог Фурна, имея в виду химиков: «Нечего гордиться своим произведением… гусеница делает шелк лучше, чем они».

Бомбикс мори! В тетрадях Федора Пояркова была запись киргизской легенды и о нем, шелковичном черве, якобы появившемся из ран святого Джунуса. Вот почему простой смертный не смеет прикасаться к чистому шелку, а должен добавлять к нему другую пряжу, попроще да подешевле. Шелк — предмет роскоши? Шелк — продукт широкого потребления, внесла свои коррективы революция, и Бендюков Константин Степанович, ее рядо-вой боец, бывший казачий офицер, подпольщик, командир красного эскадрона, направленный ввиду окончания военных действий на хозяйственную работу, не жалел никаких усилий для претворения этого лозунга в жизнь. Надо было воевать — он воевал. Пришло время социалистического строительства — стал организатором и первым директором Ташкентской шелководной станции, впоследствии преобразованной в Среднеазиатский научно-исследовательский институт шелководства — САНИИШ. Лихой кавалерист, рубака, человек широкой, буйной натуры, Константин Бендюков увлекся шелковичным червем с той же страстью, с какой ходил в кавалерийские атаки и с энтузиазмом обращал в свою веру всех, кто оказывался на его пути. А тут родственник! Жена Бендюкова — родкая сестра Марии Давыдовны. Да еще какой родственник — биолог, специалист по зоологии беспозвоночных, по метаморфозу насекомых! А чем еще заниматься такому человеку в Средней Азии, как не шелковичным червем!

Конечно, Средняя Азия — это прежде всего хлопок. Но хлопок не исключает шелк, они прекрасно уживаются. Разве можно представить хлопковые карты без окаймляющих их причудливых шеренг шелковичных деревьев, кишлак без шелковицы, арык, над которым бы ке склонило свои запыленные побеги это замечательное дерево! Шелковица дает тень. Людям и воде. Дает полям защиту от ветра и укрепляет берега арыков. Дает вкусную ягоду. Гибкие ветви для плетения корзин и древесину. Дает шелк! Дает приработок в каждый дехканский дом без особого для того инвентаря и именно в ту пору, когда после весенних полевых работ у земледельца появляется толика свободного времени, нарубить, бросить охапку веток. Червь настолько одомашнен, что никуда не стремится, не уползает, вне условий, создаваемых для него человеком, он существовать не может. Зимняя бескормица? Но червь переносит ее в состоянии грены, на редкость «удобное» для человека животное — шелковичный червь!

Грена — это совокупность яиц, отложенных бабочкой. Вначале грена имеет желтый цвет, затем — красный, затем становится пепельно-серой. Червь появляется ранней весной, с распусканием листьев, за какой-то месяц он увеличивает свой вес в восемь-четырнадцать тысяч раз, он непрестанно жует, днем и ночью, отчего в червоводне, по выражению Пастера, стоит шум, сходный с «шумом дождя, падающего на деревья во время грозы». Созрев, налившись, как янтарное, прозрачное яблоко, червь в поисках места для завивки кокона, начинает ползти вверх, приходит «час подъема», червь работает над коконом с той же страстью и неутомимостью, с которой некогда пожирал листья, набираясь сил. Кокон вьется из одной непрерывной нити, ее длина достигает полутора километров, до 300 тысяч движений нужно сделать червю, чтобы полностью замуровать себя в шелковый саркофаг, в котором ему предстоят таинственные, скрытые от человеческого взгляда превращения из червя — в куколку, из куколки — в бабочку. В ранние утренние часы бабочка сбрасывает кукольную шкурку, смачивает конец кокона щелочной жидкостью. Нити кокона склеены серицином, и жидкость, выделяемая бабочкой, растворяя серицин, позволяет раздвинуть нити, выбраться, не разрывая их, наружу. Круг замкнут. Бабочка на свободе. Она откладывает грену и погибает, оставив человеку свое потомство и шелковичный кокон — несколько граммов «золота из воздуха».

В 1923 году профессор Эраст Федорович Поярков взваливает на себя еще одну нагрузку — становится научным сотрудником Ташкентской шелководной станции. Станцию Поярков застает в самом жалком состоянии. Да и все шелководство Средней Азии носило в ту пору характер отсталого кустарного промысла, причем значительная часть грены ввозилась из-за рубежа, а шелкообрабатывающие предприятия принадлежали, главным образом, итальянским и французским капиталистам. Не было специалистов. Не было учебников, по которым этих специалистов можно было бы готовить. Таких учебных пособий не было не только в России, их не было вообще. Поярков столкнулся с этой проблемой сразу же, едва ему предложили читать курс шелководства, курс, который еще никогда и никем не читался. «К составлению этой книги автор был буквально вынужден силою обстоятельств, — писал Поярков в предисловии к своему «Бомбикс мори»… — Только сознание того, что эта книга пишется для дела трудящихся, дало автору силы выполнить этот труд в столь короткий срок и притом на ходу, при обычной большой академической и общественной нагрузке советского профессора». Пятисотстраничный труд Пояркова вышел в свет в 1929 году. Он вобрал в себя не только оригинальные идеи и наблюдения ученого подвижника, но и все лучшее, что было в мировой литературе по вопросам шелководства и биологии тутового шелкопряда: пятьсот пятьдесят наименований научных трудов на самых разных языках значится в библиографическом списке на последних страничках «Бомбикс мори». Поярков не мог не гордиться своей работой. Но он гордился прежде всего тем, что подобная книга появилась впервые именно в Советской стране: «Социалистическое строительство в СССР приобретает столь грандиозный, непрерывно растущий размах и такой быстрый, все ускоряющий темп, что часто не столько люди идут впереди событий, сколько события подталкивают людей на дела и на подвиги».

В марте 1930 года Эраст Федорович едет в Японию, в шестимесячную научную командировку. Для него эта экзотическая империя была прежде всего обетованной землей шелководства, и он ехал туда учиться, ехал смотреть и отбирать все то лучшее, что могло бы стать полезным для науки и хозяйства страны. Он знакомится с новыми шелководными приемами, с шелководными машинами, изучает новые породы шелкопряда, новые многолиственные сорта шелковицы. Не менее важным было для Пояркова глубокое знакомство с научными трудами японских специалистов. Эта работа требовала знания языка, и он изучает этот язык, изучает настолько, что становится одним из лучших в научном мире переводчиком японской биологической литературы, почти неизвестной до этого русскому читателю. Ну и, конечно, везет эту литературу с собой, целую библиотеку, ценность которой была умножена прежде всего тем, что человек, собиравший ее, знал, что собирал.

Словом, визит в Японию был чрезвычайно полезным, его результаты сказались в шелководстве самым практическим образом.

Но для него и чрезвычайно трудным, изнурительным, тем более, что он так и не смог, не имел такой возможности отдохнуть после работы над «Бомбикс мори». Он вернулся домой в состоянии предельного нервного истощения, и, когда досужие головы связали появление в Средней Азии сельскохозяйственного вредителя-червеца комстока с его поездкой на Дальний Восток, отвести от себя этот обывательский вздор у него недостало сил.