Глава 6. Что за комиссии, Создатель?
Совершенно естественным стало немедленное назначение комиссии по расследованию причин катастрофы. Хронологически первая комиссия состояла из работников Министерства среднего машиностроения и Министерства энергетики и электрификации в лице заместителей Министров (А. Г. Мешков и Г. А. Шашарин) и организаций этих министерств: ИАЭ и НИКИЭТ — создателей реактора РБМК, Института «Гидропроект» — Генерального проектировщика станции, ВНИИАЭС — от эксплуатирующей организации. Кто был назначен Председателем комиссии — мне неизвестно, приказа о создании её не видел. В акте председателями комиссий или групп никто не хотел называться. Почти ни в одном документе по Чернобыльской катастрофе председателей нет, по крайней мере, в первое время. Для краткости буду называть эту комиссию комиссией Мешкова, как старшего по должности, потому что Г. А. Шашарин, тоже замминистра, этот акт не подписал.
В принципе назначение указанных работников обоих министерств вполне закономерно и протеста вызвать не может. Это наиболее знающие и реактор, и станцию, и людей. Кому, как не им, расследовать причины аварии. Беда в том, что все эти люди заинтересованы в одном и том же, пусть и в разной степени.
Поскольку авария случилась столь серьёзная, что вина в ней грозила отнюдь не лишением премии, не перерывом или крушением карьеры, а самой свободой, то тут уж не до принципиальности. Честь, совесть, если и были, — по боку, кому они нужны. Создатели реактора в первую очередь заинтересованы в сокрытии истинных причин катастрофы, если они окажутся в самом реакторе. В том же самом заинтересованы и другие. Спрашивается, чем занимался и куда смотрел многочисленный коллектив ВНИИАЭС? Для чего он существует и выполнил ли свою роль? Вот почему от этой комиссии нельзя было ждать объективного расследования изначально.
Были ли другие компетентные люди, в какой-то степени нейтральные? Безусловно. Реакторы РБМК — в стране не единственные реакторы. Есть и другие, кроме перечисленных выше организаций, которые занимаются проектированием атомных станций и исследованиями на реакторах. Эти люди, не зная конкретного устройства энергоблоков с РБМК, вполне могли разобраться. И особенно в сочетании с работниками электростанций: Чернобыльской или других — Курской, Смоленской. К примеру, начальники смены станций. Из них можно было выбрать грамотных двух-трёх человек и включить в комиссию. Это единственные люди, кто не заинтересован в необоснованном обвинении оперативного персонала, так как сами могут оказаться в подобном положении. Их конкретные знания энергоблока и реактора, в совокупности с более глубокими научными знаниями нейтральных работников проектных и научных организаций, вполне могли составить противовес, особенно сотрудникам ИАЭ и НИКИЭТ, наиболее недобросовестным и агрессивным. Ни в коей мере моё замечание не относится к коллективам этих институтов, а только к занимавшимся расследованием Чернобыльской аварии и то не ко всем.
Но, как это принято у нас в стране (вывод такой делаю не только по Чернобылю), расследование отдаётся на откуп потенциальным и чаще всего фактическим виновникам аварий.
Комиссия А. Г. Мешкова
Основной вывод комиссии:
«Наиболее вероятной причиной взрыва явилось запаривание активной зоны реактора с быстрым обезвоживанием технологических каналов, вследствие возникновения кавитационного режима работы ГЦН».
Взрыв произошёл через 42,5 с после закрытия пара на турбину, т. е. в 01 ч. 23 мин. 46,5 с. Всё остальное в акте направлено на обоснование этой версии.
Люди в комиссии были грамотные, блок знали не по наслышке. Не один раз участвовали в расследованиях аварий, знакомы с расчётами и реактора, и систем. Но что-то мешает им видеть явную несуразность вывода.
Запаривание и быстрое обезвоживание? Авторы не объясняют, когда оно началось, что значит быстрое. Если это непосредственно перед взрывом, то к тому времени стержни СУЗ уже вошли в зону по крайней мере на 2,5 м, и почему это АЗ не заглушила реактор?
Если в момент сброса АЗ и, надо полагать, именно поэтому сброшена защита, то как мы усмотрели необходимость такой акции, ведь только через три секунды появились сигналы превышения мощности и быстрого её роста. Нет и сигнала остановки ГЦН.
Почему это вообще сорвало насосы, когда до того были менее благоприятные условия и они работали без замечаний?
И по каким таким мистическим причинам могло сорвать насосы, запитанные от выбегающего генератора? Для них-то условия нормальной работы были вполне обеспечены. И даже при срыве другой четвёрки насосов их было вполне достаточно для охлаждения активной зоны при мощности 200 МВт.
Почему комиссия игнорирует запись системой контроля показаний расходов всех восьми ГЦН? Расходы, зафиксированные системой контроля нормальны при начале выбега ТГ в 23 мин. 04 с; далее четвёрка «выбегающих» ГЦН уменьшает свои расходы, четвёрка, запитанная от резервной сети, незначительно увеличивает — так и должно быть. В 23 мин. 40 с сброшена защита, в 23 мин. 43 с. появились аварийные сигналы превышения мощности и быстрого её роста, а насосы продолжают нормально работать. Что, врут приборы? Трудно представить, чтобы восемь независимых приборов одновременно стали врать одни в одну сторону, другие в другую, но так складно, как это следует по технологическим соображениям. И только когда мощность реактора скачком выросла до неизвестно какой величины, насосы, согласно естественным законам, сбросили расходы.
Централизованная система контроля на блоке называлась «Скала», так вот и выходит — зачем комиссии смотреть на показания этой бездушной каменюки? Показывает совсем не то, что надо.
И считать НИКИЭТ как бы вовсе разучился. В акте утверждается, что весовое содержание пара в теплоносителе при четырех работающих на сторону ГЦН и мощности 200 МВт будет составлять 2 %, на самом деле — менее 1 %. И цифры вдруг подзабыли. Для доказательства срыва ГЦН в акте указывают гидравлическое сопротивление опускного тракта — 8 м водяного столба при расходе 21 тыс. м3, а в другой справке по другому поводу дают 4 м при большем расходе.
Всё можно, когда так нужно!
И всё же, почему именно срыв насосов комиссия решила выставить причиной аварии? Я говорю выставить, ибо ни на минуту не сомневаюсь, что действительные причины аварии комиссии, может за исключением кого-то, были ясны с самого начала. Знали работники ИАЭ и НИКИЭТ, знал А. Г. Мешков… Он был ранее начальником главного управления, занимавшегося реакторами РБМК, и все документы по Ленинградской и другим станциям ему были известны. Документы по авариям и эксплуатационным замерам. Комиссия искала не причины аварии, она искала пути наиболее приемлемого показа. И наиболее приемлемым посчитала срыв ЦН. Дело в том, что после снижения мощности реактора расход насосов возрос и у 2-3 из восьми превышал допустимый для такого режима. Оператор Б. Столярчук просмотрел, может и видел, да не успел снизить, занятый другим. Есть нарушение Регламента персоналом! Остальное дело техники. Могло при таком нарушении сорвать эти насосы? Могло. Не было? Неважно. Виновен оперативный персонал!
К этому хочу сказать следующее. Даже если бы и сорвало насосы, то во взрыве реактора виновен никак не персонал. Срыв ГЦН и не двух-трёх, а всех сразу — явление вполне возможное. Так, срабатывание главных предохранительных клапанов с последующей непосадкой, особенно на малой мощности, приведёт к резкому снижению давления в первом контуре и срыву ГЦН. Неправильная работа регулятора питательной воды может привести к срыву насосов одной половины, чего достаточно для взрыва того реактора, который был. Поэтому реактор должен быть таким, чтобы выдерживал срыв главных насосов. И это задача науки и конструкторов. Ещё в проекте все подобные ситуации должны быть проанализированы и приняты все необходимые меры безопасности.
Понимала ли это комиссия А. Г. Мешкова? Конечно. Но расчёт прост: пока разберутся — пройдёт время, и эти, так сказать, недостатки реактора будут устранены. Да и разберутся ли? Что под грифом «Секретно», а что и несекретно, то всё равно недоступно. Кто имеет доступ и разберётся, тому рот закроют угрозой увольнения, а ещё хуже — лишением допуска к секретным работам. В атомных делах без такого допуска серьёзному специалисту делать было почти нечего.
Правда, в дальнейшем, ввиду уж очень явной подгонки фактов, от версии срыва ГЦН фактически отказались. Только НИКИЭТ ещё продолжает, хоть и не очень рьяно, придерживаться её, забыв даже свой отчёт за № 05-075-933, где утверждается, что полный эффект обезвоживания горячей активной зоны всегда отрицателен. Впрочем, отчёт неверный.
Комиссия Г. А. Шашарина
Заместитель Министра энергетики и электрификации Г. А. Шашарин подписывать акт расследования отказался, и группа в составе работников Института «Гидропроект» и ВНИИАЭС с привлечением Всесоюзного теплотехнического института и конструкторов ГЦН провела расследование причин Чернобыльской аварии и выпустила документ под названием «Дополнение к акту расследования»…
Этот документ ещё в мае 1986 г. верно отразил суть произошедшего на блоке. Во всяком случае, вполне мог стать основой для объективного исследования.
В нём убедительно показаны:
• несостоятельность версии срыва ГЦН;
• проведение эксперимента по «Программе выбега ТГ» не связано с возникновением аварии;
• глушение реактора автоматически в 01 ч. 23 мин. 04 с. с началом эксперимента ситуации не меняло, и взрыв произошёл бы на 36 с. раньше;
• разрыва трубопроводов первого контура диаметром 300 мм и более не было.
Приведу этот документ с некоторыми сокращениями. Он заслуживает этого не потому, что открывает какие-то новые аспекты к современному пониманию причин аварии, а потому, что ещё в мае 1986 года фактически были установлены истинные причины аварии, стоило только подойти к вопросу непредвзято. Текст привожу с сохранением нумерации его пунктов.
1. Как следует из распечаток программы ДРЕГ, расшифровки осциллограмм изменения параметров работы оборудования при проведении опыта совместного выбега нагрузки собственных нужд с ТГ (приложение 2), диаграмм самописцев, объяснительных записок эксплуатационного персонала, справки работника организации — конструктора ГЦН (приложение 3), срыва циркуляции в КМПЦ не было вплоть до неконтролируемого разгона реактора и роста давления в контуре.
Из указанных приложений видно, что расходы теплоносителя через каждый ГЦН и по КМПЦ в целом до 01 ч. 23 мин. 45 с. были стабильными, признаки срыва расхода отсутствовали.
2. Установка работала по нормальной технологической схеме с одним включённым ТГ-8, имевшим мощность 40 МВт электрических при тепловой мощности реактора около 200 МВт. Мощность реактора поддерживалась АР. При этом все параметры, характеризующие работу реакторной установки, в период времени, предшествующий аварии, вплоть до нажатия кнопки АЗ были нормальными и стабильными. Аварийных технологических сигналов на блоке отмечено не было.
4. Изменение режима работы блока после отключения ТГ-8 состояло в постепенном за 30–40 с. сокращении расхода через реактор и переходе на работу с восьми на четыре ГЦН при постоянной мощности реактора, составлявшей 6–7 % от номинальной. В процессе проведения этого режима расход через реактор сократился на 20 % от исходного значения. Расход воды через каждый из четырех ГЦН, оставшихся на нормальном питании, возрос. Это сократило запас до запаривания этих ГЦН (приложение 4), однако признаков срыва напора насосов, снижения их производительности, резкого сокращения расхода теплоносителя через реактор, изменения реактивности активной зоны и возрастания мощности или иных заметных изменений параметров по этой причине не было.
Отличие от обычных режимов эксплуатации состояло в том, что:
— для выполнения программы по проверке предусмотренного проектом режима работы механизмов собственных нужд при потере внешних источников питания (режим обесточивания) за счёт энергии ТГ после его отключения от сети были включены в работу восемь ГЦН, что не запрещено технологическим регламентом и инструкциями;
— оперативный запас реактивности перед аварией, как установлено при дополнительном анализе, составлял около восьми стержней РР при допускаемом технологическим регламентом не менее 15 стержней РР.
5. Оперативный персонал допустил следующие нарушения:
5.1 По отдельным ГЦН расход воды превышал величину 7000 м 3 /ч, установленную как предельная при расходе питательной воды менее 500 т/ч.
5.2 При провале мощности в переходном процессе, длившемся 12 мин., тепловая мощность снизилась до 40–60 МВт, ОЗР снизился ниже допустимого и составлял за одну минуту до аварии восемь стержней. Кроме того, мощность реактора была 200 МВт в отклонение от программы.
6. Группа экспертов проанализировала указанные нарушения и отмечает следующее:
— Для определения ОЗР необходимо по запросу оператора выполнить расчёт по программе «Призма» и провести анализ распечатки результатов расчёта. Этот процесс длится 7–10 мин., в течение которых в переходном периоде ситуация существенно меняется. Другой способ оценки — подсчитать по указателям положения 211 стержней — но и это долго.
— В проектных материалах реакторной установки и основанном на них технологическом регламенте нет обоснования минимального запаса реактивности с точки зрения безопасности реактора.
— В техническом проекте реакторной установки и в технологическом регламенте нет разъяснения о возможных последствиях работы реактора с малым запасом реактивности.
— Нет указаний об оптимальном распределении стержней в процессе нестационарного отравления. С другой стороны, ни в каких материалах нет указании об особой опасности режима работы па малых уровнях мощности.
— Во всех материалах подчёркивается особая опасность превышения допустимых пределов при больших уровнях мощности. Таким образом, персонал ни технически, ни психологически не был подготовлен к тому, что столь малый уровень мощности может представлять не меньшую, а большую опасность при определённых обстоятельствах, чем при работе на полной мощности.
11. Причины аварии.
Как следует из расчётов ВНИИАЭС, основной причиной неконтролируемого разгона реактора является сброс АЗ в конкретных условиях: при запасе реактивности, равном восьми стержням, находившимся в активной зоне, и при малом недогреве до кипения теплоносителя на входе в реактор.
Такой разгон возможен из-за одновременного действия следующих факторов:
11.1 Принципиально неверная конструкция стержней управления и защиты, приводящая при начальном их опускании вниз с целью прекращения цепной реакции деления к внесению положительной реактивности в нижнюю часть активной зоны. При некоторых конфигурациях нейтронного поля и большом числе выведенных из активной зоны стержней — это может привести как к локальному, так и общему разгону реактора, вместо его остановки.
11.2 Наличие положительного парового эффекта реактивности.
11.3 Наличие, как показала рассматриваемая авария, положительного быстрого мощностного коэффициента реактивности, вопреки утверждению.
11.4 Работа ГЦН на малой мощности реактора с расходом до 56 тыс. м 3 /ч при малом расходе питательной воды. (Это не запрещено технологическим регламентом)
11.5 Непреднамеренное нарушение персоналом требований регламента в части поддержания минимального запаса реактивности и программы испытаний в части поддержания уровня мощности реактора.
11.6 Недостаточность в проекте реакторной установки технических средств защиты и оперативной информации персоналу, а также указаний в материалах проекта и в технологическом регламенте об опасности выше указанных нарушений.
Перечисленные факты показывают, что в проекте реакторной установки не были выполнены важнейшие требования пунктов 2.2.2. и 2.3.7. ОПБ.
Это единственная комиссия, которая отметила несоответствие реактора нормативным документам. Правда, что-то ей помешало, возможно недостаток времени, установить ставшие совершенно явными после аварии несоответствия реактора коренным требованиям ПБЯ, но если бы этот документ был принят к рассмотрению, то все требования нормативных документов по безопасности реакторов, которым реактор не отвечал, выявились бы сами собой.
В. П. Волков
Сотрудник ИАЭ В. П. Волков задолго до аварии отмечал неудовлетворительные характеристики активной зоны реактора РБМК и его СУЗ. Один и совместно с другими вносил конкретные предложения по модернизации. В частности, предлагал вариант быстродействующей АЗ. Не знаю конкретной сути предложений и потому не могу высказать своего мнения по ним, но те явления, на ликвидацию которых предложения были направлены, должны были устраняться принятием предложений В. П. Волкова или другим путём, ибо именно из-за этих явлений и произошла авария. В течение ряда лет его прямые начальники В. И. Осипук и В. В. Кичко не принимали никаких мер по реализации предложений. Тогда В. П. Волков написал докладную записку директору института, научному руководителю темы РБМК академику Л. П. Александрову. Непрост академик. Его резолюция на докладной: «Тов. Кичко, срочно собрать у меня совещание». Но то ли закорючка в подписи не туда завёрнута, мол, не обращай внимания, то ли другие причины, но совещание до аварии так и не состоялось. Волкову писать больше некуда было, ведь А. П. Александров заодно и Президент Академии наук.
Дождались аварии. В. П. Волков передал документы в прокуратуру, так как был убеждён, и совершенно справедливо, что взрыв реактора произошёл из-за его неудовлетворительного качества, а отнюдь не по вине персонала. И тут реакция А. П. Александрова была мгновенной — Волкова перестали пускать в институт.
Это не производство, которое может и подождать лет этак с …надцать. Здесь подкоп под собственную репутацию, и нет задержки с ответом.
Полковник Скалозуб говорил: «Я князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам».
Нашему Президенту фельдфебели в помощники не нужны.
А В. П. Волков — вот ведь настырный — пишет самому М. С. Горбачёву. По письму создаётся группа под руководством заместителя председателя Госатомэнергонадзора В. А. Сидоренко. Практически она подтвердила негодность реактора к эксплуатации. Интересную приписку сделала группа в сопроводительном письме, что Волков недооценивает указаний в Регламенте. Это имеется, конечно, ввиду указание в Регламенте о минимальном запасе реактивности в 15 стержней. Это значит: надзорный орган берёт под защиту решение проектантов заменить указанием в Регламенте требуемые по закону сигнализацию об отклонении параметра, автоматический останов реактора при уходе его за норму и даже отсутствие удовлетворительной системы замера.
И это надзорный орган! Именно он призван смотреть, чтобы реакторы были исполнены согласно требованиям нормативных документов. Впрочем, удивляться нет причин. Как раз В. А. Сидоренко и отвечал в Госатомэнергонадзоре за ядерную безопасность реакторов. Всё одно и то же. После осуждения написал я в Центральный Комитет жалобу; были там люди, способные по знаниям разобраться в моих доводах о необоснованности осуждения. Например, В. И. Гречный работал ранее заместителем главного инженера станции по науке, занимался как раз вопросами ядерной безопасности. И что же? Попало моё письмо в ЦК к заместителю Генерального прокурора О. В Сороке утвердившему моё Обвинительное заключение. Догадываетесь, какой был ответ? Всё верно, такой и был.
Вот как В. П. Волков говорит в одном из своих отчётов о причинах катастрофы:
«При анализе Чернобыльской аварии выяснилось: большой эффект вытеснителей, большой паровой эффект реактивности, образование чрезмерно большой объёмной неравномерности энерговыделения в активной зоне в процессе аварии. Последнее обстоятельство — одно из наиболее важных и обусловлено большими размерами активной зоны (7×12 м), малой скоростью перемещения неоднородных (имеющих поглотители, вытеснители и водяные столбы) стержней — 0,4 м/с и большим паровым эффектом реактивности — 5β эфф . Всё это и предопределило размеры катастрофы.
Таким образом масштаб аварии на ЧАЭС обусловлен не действиями оперативного персонала, а непониманием, прежде всего со стороны научного руководства, влияния паросодержания на реактивность активной зоны РБМК, что привело к неправильному анализу надёжности эксплуатации; игнорированию неоднократных проявлений большой величины парового эффекта реактивности при эксплуатации; к ложной уверенности в достаточной эффективности СУЗ, которая на самом деле не могла справиться как с произошедшей аварией, так и со многими другими, в частности, с проектными авариями, и, естественно, к составлению неверного Регламента эксплуатации.
Подобное научно-техническое руководство объясняется, кроме всего прочего, чрезвычайно низким уровнем научно-технических разработок по обоснованию нейтронно-физических процессов, происходящих в активной зоне АЭС с РБМК; игнорированием расхождения результатов, получающихся по различным методикам; отсутствием экспериментальных исследований в условиях, наиболее приближённых к натурным; отсутствием анализа специальной литературы и, в конечном итоге, передачей главному конструктору неверных методик расчёта нейтронно-физических процессов и своих функций — обоснование процессов, протекающих в активной зоне, и обоснование безопасности АЭС с РБМК.
Важным обстоятельством является и то, что Минэнерго длительное время пассивно эксплуатировало АЭС с РБМК с нейтронно-физической нестабильностью в активной зоне, не придавало должного значения неоднократным выпадениям сигналов АЗМ и АЭС при срабатывании АЗ, не требовало тщательного разбора аварийных ситуаций… Необходимо констатировать, что авария, подобная Чернобыльской, была неизбежной».
Вот так: если не знают научные работники, имеющие в своём распоряжении вычислительный и экспериментальный аппарат, то откуда будут знать эксплуатационники? Если наука не может осмыслить опытные данные со станций, то как это сделать людям, занятым на вахте? Справедливости ради надо сказать, и В. П. Волков пример этого, не все благодушествовали. Видели недостатки и делали предложения по их устранению. Но натыкались на глухую руководящую стену.
2 и 17 июня 1986 г. состоялись заседания МВТС под председательством А. П. Александрова. Расчёты ВНИИАЭС и выводы группы Г. А. Шашарина не были приняты во внимание. И уж, естественно, отброшены доводы В. П. Волкова. Президент и трижды Герой давил всех авторитетом власти. В результате причины аварии были сведены исключительно к ошибкам и неправильным действиям персонала. Решение МВТС и открыло путь для дезинформации специалистов и общественности. В дальнейшем все пользовались этим решением с некоторыми вариациями.
Вполне закономерным по своей нелогичности явилось заключение Правительственной Комиссии под председательством заместителя Председателя Совета Министров Б. Е. Щербины.
Комиссия установила, что реактор РБМК имел положительный быстрый мощностной коэффициент реактивности; тут же констатирует, что быть таким коэффициент не должен. Надо думать, смотрели в какие-то нормативные документы, но ссылки нет. Если это свойство реактора недопустимое, то далее комиссия устанавливает уж и вовсе парадоксальное, нормальному человеческому уму непостижимое, свойство АЗ в первые несколько секунд после срабатывания вносить положительную реактивность.
И каков вывод высокой комиссии?
Виновен оперативный персонал!
Логика!..
Разве персонал проектировал активную зону реактора, по его расчётам она формировалась так, что имела положительный мошностной коэффициент? Нет!
Разве персонал придумал изуверскую конструкцию стержней? Нет! Так почему же персонал, убитый и покалеченный этим мастодонтом, виноват? В чём виноваты начальник смены Александр Фёдорович Акимов, отдавший распоряжение привести в действие АЗ реактора в отсутствие каких-либо аварийных и даже предупредительных сигналов, и оператор реактора Леонид Фёдорович Топтунов, исполнивший это распоряжение? Ни в чём, конечно. Как можно обвинять оператора, по необходимости или без неё нажавшего кнопку АЗ? В любом случае, с признанием факта взрыва реактора АЗ по нормальной, не правительственной, человеческой логике с оператора должны быть сняты какие-либо обвинения.
В стране выпускается оборудование без соблюдения стандартов, об этом и писать-то перестали. Теперь Правительственная Комиссия своим заключением узаконивает это. Решения принимаются такие, какие надо, по мысли авторов, для пользы, ну, конечно же, народной. О справедливости тут думать недосуг.
Решение МВТС по причинам катастрофы, продиктованное создателями реактора, понятно — защищали собственные интересы. Менее понятно, почему такое решение нашло столь одобрительный отклик в Правительственной Комиссии и выше. Но и здесь несложно разобраться. Достаточно представить, к чему вело установление и обнародование факта непригодности того реактора:
• Как наше, так и международное общество, потребовало бы немедленной остановки остальных реакторов РБМК. А это 13 миллионов киловатт электрической мощности, не считая Игналинскую станцию. Без ограничения промышленности не обойтись;
• Два ведущих в стране института по атомной промышленности - ИАЭ и НИКИЭТ оказались несостоятельными;
• Госатомэнергонадзор, призванный не допускать в эксплуатацию негодные реакторы, мягко говоря, прохлопал. А это уже ставит под сомнение не только реактор РБМК, но и другие, т. е. всю атомную энергетику;
• Какой удар по престижу Страны Советов… Всё это верно, так это и есть в действительности, но признавать нельзя.
Куда проще обвинить персонал. Всего-то несколько безвестных человек.
И вот это Заключение Правительственной Комиссии и принятое затем Решение Политбюро открыли дорогу желающим обвинять персонал и, с другой стороны, закрыли возможность объективного расследовании. Теперь комиссии, авторы журнальных и газетных статей, авторы художественных и «документальных» произведений знали, что и как писать о Чернобыльской аварии.
Согласно новой государственной политике, СССР ступил на дорогу гласности и открытости. Поэтому в МАГАТЭ были посланы специалисты во главе с академиком В. А. Легасовым для информации «международного сообщества». Так называл один из информаторов — доктор А. С. Шуленков.
Советские информаторы в МАГАТЭ
Эта комиссия уже отказалась от версии срыва ГЦН, сохранив направленность на обвинение персонала. Излагать и комментировать материалы отчёта в МАГАТЭ не стану, материал всё же специфический. Отчёт, хоть он и в ограниченном количестве экземпляров, можно достать и прочитать. Остановлюсь лишь на необходимых моментах.
Отсутствуют в Отчёте какие-либо расчёты и ссылки на них. Даются качественные объяснения и при том довольно произвольные. Вот как объясняют в Отчёте начало разгона реактора:
«К началу испытаний, а именно в 1 ч. 23 мин., параметры реактора были наиболее близки к стабильным. Закрытие пара на турбину привело к медленному росту давления в барабан-сепараторах со скоростью примерно 6 кПа/с. Одновременно начал снижаться расход теплоносителя через реактор, обусловленный выбегом четырех из восьми ГЦН. За минуту до этого оператор снизил расход питательной воды. Снижение расхода теплоносителя через реактор, а также питательной воды, несмотря на конкурирующие (по генерации пара) с этими факторами повышения давления, в конечном итоге привело к росту мощности реактора, поскольку реактор обладает положительной обратной связью между мощностью и парообразованием. В условиях эксперимента перед началом выбега ТГ имело место незначительное содержание пара в активной зоне, и его прирост был во много раз больше, чем при нормальной эксплуатации на номинальной мощности.
Именно рост мощности мог побудить персонал нажать кнопку аварийной защиты АЗ-5. Поскольку в нарушение технологического регламента из активной зоны персоналом было выведено больше допустимого количества поглощающих стержней РР, эффективность стержней АЗ оказалась недостаточной, и суммарная положительная реактивность продолжала расти».
Таким образом, разгон (увеличение мощности) реактора, по мнению комиссии, начался от совместного действия снижения расхода теплоносителя и питательной воды и не смог быть погашен АЗ. Попробую изложить понятно для неспециалиста.
Добавление реактивности в критичный реактор ведёт к росту его мощности.
Реактор РБМК имел положительный паровой эффект реактивности — с увеличением объёма пара в активной зоне росла реактивность.
Уменьшение расхода теплоносителя и питательной воды ведёт к увеличению объёма пара.
Рост давления в первом контуре — к уменьшению.
Каков будет результат их совместного действия? Прежде всего, это не какое-то экстраординарное явление, а вполне возможная ситуация в реальных условиях эксплуатации, только уменьшение расхода теплоносителя не из-за выбега насосов, а из-за остановки. Потому реактор и его СУЗ обязаны справиться.
В данной ситуации изменение расхода питательной воды вело к быстрому и большему по величине изменению реактивности, и до 1 ч. 23 мин. было несколько таких случаев, — АР мощности реактора вполне удовлетворительно справлялся, никаких всплесков мощности самописец не регистрирует.
Изменение расхода питательной воды, нормальное явление для регулирования уровня в барабан-сепараторах, было за минуту до начала выбега. Элементарный расчёт показывает, что возмущение от этого к 1 ч. 23 мин. уже отработано регулятором. А если не отработано, например, из-за неисправности, то появились бы сигналы. Их нет.
Остаётся более плавное изменение реактивности от изменения расхода теплоносителя, которое и компенсируется исправно регулятором, — на диаграмме мощности реактора зафиксирован рост её на пять мегаватт за последние 4 мин. Для реактора РБМК — это ничто.
Фраза: «поскольку реактор обладает положительной обратной связью между мощностью и парообразованием» — какое-то Откровение от Комиссии. А какой же эта связь должна быть для кипящего реактора? Понятно, чем больше мощность, тем больше пара. Так и должно быть.
Если комиссия хотела сказать, что связь была положительной между мощностью и реактивностью, тогда другое дело. Эта связь может быть любой: отрицательной у верно сконструированного реактора и положительной, какой она была у РБМК, что недопустимо.
Фраза относительно прироста пара во много раз больше, чем при нормальной эксплуатации на номинальной мощности, тоже невразумительная. Читать её нужно так: при малой мощности (всегда, а не только в условиях эксперимента) прирост объёмного содержания пара в теплоносителе на единицу увеличения мощности в несколько раз больше, чем такой же прирост при номинале. Именно поэтому на низких мощностях реактор РБМК имел положительную обратную связь между мощностью и реактивностью. Именно этот важнейший для безопасности факт не учитывали научные работники, когда рекомендовали станциям измерять мощностной коэффициент на мощностях, близких к номинальной. При компетентных рекомендациях положительный мощностной коэффициент давно был бы обнаружен станционными Отделами ядерной безопасности.
И что означает «нормальная эксплуатация на номинальной мощности»? До аварии 200 МВт — тоже нормальная регламентная мощность.
Далее: «в нарушение технологического регламента из активной зоны персоналом было выведено больше допустимого количества поглощающих стержней РР, эффективность стержней АЗ оказалась недостаточной»…
Нет в Регламенте ни одного пункта, указывающего, сколько стержней можно вывести из зоны. Есть только указание в «Инструкции по эксплуатации РБМК» и в «Инструкции по эксплуатации СУЗ РБМК», где сказано, что при малом запасе реактивности и нейтральном поле внизу нужно ограничить число стержней, извлекаемых из активной зоны полностью, общим числом 150, остальные стержни должны быть введены не менее чем на 0,5 м. У нас 26 апреля нейтронное поле имело максимум вверху. Поэтому мы никаких инструкций не нарушали. Эти дополнения в инструкции согласованы с Научным руководителем, Главным конструктором и сделаны по письму заместителя директора НИКИЭТ Ю. М. Черкашова, где, в частности, сказано:
«Подчеркнём ещё раз, положительный выбег реактивности будет наблюдаться при движении стержней только из крайнего верхнего положения и только при перекошенном внизу поле нейтронов».
Эффективность стержней АЗ оказалась даже не малой, а с обратным знаком. Только такой она оказалась из-за неверной конструкции стержней. Зачем переворачивать понятия с ног на голову? Эффективность стержней зависит не от количества поднятых на верхний концевой выключатель, а от их конструкции и конфигурации поля.
При нейтральном поле внизу стержень при старте с верхнего концевика всегда вносит сначала положительную реактивность, что противоречит всем канонам конструирования. Да, при большом запасе реактивности часть стержней при срабатывании АЗ стартует из промежуточного положения по высоте активной зоны и сразу начинает вносить отрицательную реактивность. Но в любом случае часть стержней вносит сначала положительную реактивность, и какой окажется сумма -одному Богу известно. Может ли добросовестный человек защищать подобное положение?
В стремлении опорочить персонал перед международным сообществом советские информаторы скатились до самой пошлой лжи. Ну, чем-то приходится и поступиться, раз уже не получается «и невинность соблюсти, и капиталец приобрести».
По количеству выведенных из зоны стержней уже знаем.
Зарубежные специалисты высказались, что на оператора возложена непомерная задача: соблюдать минимум запаса реактивности фактически при отсутствии средств контроля и информации в переходном режиме. Тогда информаторы говорят, что в Регламенте был оговорён минимальный запас в 30 стержней. Он действительно таким оговорён, только после аварии.
Скрыть положительный мощностной коэффициент на низких мощностях реактора не представилось возможным, а из теории автоматического регулирования известно, что работа при этом крайне опасна, и рано или поздно он, коэффициент этот, себя проявит. Для информаторов наших нет ничего проще — говорят: работа на мощности ниже 700 МВт Регламентом запрещалась. Да, запрещена Регламентом… после аварии.
К августу 1986 г., когда информаторы поехали в Вену, уже были расчёты, показывающие, что АЗ могла вносить положительную реактивность величиной в 5βэфф. Об этом умолчали. Больно уж одиозное явление. Ну, не справилась АЗ, ещё куда ни шло, а АЗ, сама взрывающая реактор, — нонсенс. Как признаться в этом?
Есть в Отчёте таблица нарушений, допущенных персоналом 26 апреля 1986 г. Состоит она из трёх граф: нарушения, мотивация, последствия. Вторая графа нас не интересует. Приведу по порядку без неё.
Вот так обстоит дело с приписываемыми персоналу нарушениями. Не знаю, как международное сообщество верило советским информаторам — на слово или просило показать документы. Могли и на слово, потому что едва ли ему, сообществу-то, понятно, зачем надо клеветать на собственный персонал и почему это возможно.
Выводы комиссии стали естественным продолжением расследования.
«Разработчики реакторной установки не предусмотрели создание защитных систем безопасности, способных предотвратить аварию при имевшем место наборе преднамеренных отключений технических средств защиты и нарушений регламента эксплуатации, так как считали такое сочетание событий невозможным».
Видите, пожурили-пожалели бедных разработчиков: ну, как им было предусмотреть нарушения и козни злонамеренного персонала, стремящегося во что бы то ни стало насолить разработчикам и взорвать вполне хороший реактор. А эти самые разработчики, зная злокозненность персонала, поняли полную безнадёжность предусмотреть какие-то меры против его подвохов и плюнули на выполнение законных писаных требований нормативных документов. Но об этом молчок. Почитайте внимательно Отчёт информаторов в МАГАТЭ и ни слова не найдёте о несоответствии реактора РБМК ПБЯ и ОПБ.
«Таким образом, первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока».
Придумала комиссия нарушения и кричит на весь мир: да это же невероятно!
«Катастрофические размеры авария приобрела в связи с тем, что реактор был приведён персоналом в такое нерегламентное состояние, в котором существенно усилилось влияние положительного коэффициента реактивности на рост мощности».
Очень понравилось выражение «такое нерегламентное состояние реактора», многие потом его брали на вооружение. А какое такое? Почему же система контроля ни одним сигналом не откликнулась на него? Либо состояние регламентное, либо система контроля слепая. И в любом случае, какие могут быть претензии к персоналу? Органолептически что ли должен был определять?
И мощностной коэффициент при большом расходе первого контура меньше, поскольку на одно и то же изменение мощности изменение паросодержания, а значит и реактивности, будет меньше. Потревожили господа информаторы своими выводами первого генерала Ордена Иезуитов Игнатия Лойолу: до такого и он бы не додумался.
Ещё в больнице был, жена сказала, что племянница прочитала в немецком журнале «Шпигель» ругательную статью на персонал. Вроде и шерсть не слезла, и хвост не отвалился, а тоже — реактором управлять. Матюгнулся я, не вслух, на «проклятых». Оказалось, родные соотечественнички удружили. С успехом, дорогие соотечественники, на международной арене в эпоху гласности.
Нас-то информаторы опорочили, но реактор не отмыли. Считать там умеют. Но это потом, а в первое время на коне приехали. Прокуратура их называет ведущими учёными-физиками. Действительно, ведущие. Куда только?
Эксперты МАГАТЭ
Стали также жертвами (дез.)-информаторов. Вскоре после сообщения советских специалистов в тесном сотрудничестве с ними Международная Консультативная Группа по ядерной безопасности при МАГАТЭ выпустила доклад по Чернобыльской аварии. Её причины изложены в двух разделах: первый — для рядового читателя, второй — почти повторяет первый, но с техническими подробностями для специалистов.
Рассмотрим первый раздел.
«После отсрочек со стороны диспетчера системы, ночью 25 апреля возобновилась дальнейшая подготовка блока к испытаниям, включая снижение до намеченного уровня 700–1000 МВт (тепловых). Это оказалось трудным из-за неправильного обращения оператора с системой управления. В результате мощность реактора упала до слишком низкого уровня».
Как было со снижением уровня мощности — я описал. Снижение произошло из-за неисправности регулятора. Рядовой читатель подумает, что «слишком низкий уровень» — явление криминальное, недопустимое для реакторов. На самом же деле для нормальных реакторов, исполненных согласно принятым нормативным документам, явление никакой опасности не представляет. Просто мощность оказалась мала для продолжения испытаний и её пришлось увеличить до уровня 200 МВт, достаточного для проведения оставшихся работ.
«Мощность вновь была повышена. С некоторыми трудностями был достигнут уровень 200 МВт, и это потребовало выведения многих регулирующих стержней. Следует отметить, что продолжительная эксплуатация на уровне ниже 700 МВт тепловых запрещена нормальными процедурами безопасности ввиду проблем термогидравлической неустойчивости.
Было включено ещё два циркуляционных насоса с тем, чтобы обеспечить после испытаний возможность продолжения эксплуатации реактора с необходимым числом насосов. Высокий расход воды, вызванный включением этих дополнительных насосов, представлял собой нарушение нормальных процедур эксплуатации установки, так как он превысил утверждённые уровни как для активной зоны реактора, так и для некоторых отдельных насосов, и, что более важно, затруднил управление основными системами теплоносителя».
Всё неправильно в этом большом абзаце. Зачем же следовать за людьми, преследующими совершенно определённую цель? Да, информаторы в Отчёте говорят, что, видимо, выше мощность поднять не смогли. Но реакторщику должно быть ясно, что если реактор выведен в критическое состояние и мощность поднята до 200 МВт, то при положительном быстром мощностном коэффициенте реактивности, а именно таким он был, нет препятствий для подъёма мощности.
Не было никаких ограничений по времени работы реактора на уровнях мощностей от 8 до 3200 МВт. Не было никаких ограничений по максимуму расхода через активную зону, как и включению всех восьми насосов.
Предположим, что по уровню мощности ниже 700 МВт, по включению насосов и расходу через активную зону ввели в заблуждение информаторы. Но почему эксперты так легко согласились с утверждением о затруднении управления при большом расходе теплоносителя? При большом расходе теплоносителя количество пара в пределах активной зоны и пароводяных трубопроводов меньше, чем при малом расходе при одинаковом уровне мощности. Поэтому, например, при увеличении расхода питательной воды для поддержания уровня в барабан-сепараторах может произойти схлопывание (коллапс) пара. А поскольку его меньше при большом расходе, то и влияние схлопывания на реактивность активной зоны и уровень в барабан-сепараторах будет меньше. И недогрев на входе в активную зону при большом расходе не меньше, по крайней мере. Вопрос чисто технический и не требует знания конкретных инструкций Чернобыльской станции.
«Одним из важных последствий явилось то, что операторы заблокировали автоматическую остановку реактора по таким параметрам, как давление пара и уровень воды в барабан-сепараторах, с тем чтобы их неустойчивость не вызвала такую остановку реактора и не приостановила испытаний: вновь серьёзное нарушение нормальной процедуры эксплуатации».
Не блокировали. Я уж писал об этом.
«Как раз перед этим компьютеризированная система централизованного контроля выдала оператору информацию о состоянии реактора, включая положение на это время всех регулирующих стержней. Это было ясное предупреждение, поскольку оно свидетельствовало об отсутствии запаса компенсирующей способности регулирующих стержней организовать защиту от аварийной ситуации. Требовалась немедленная остановка реактора. Однако оператор приступил к электротехническим испытаниям, хотя состояние блока, как очевидно и как об этом будет сказано впоследствии, было крайне нестабильным».
Мы уже знаем, что распечатки не было вообще у персонала. И не могла она быть к началу испытаний, даже если и была сделана. Оставим это на совести информаторов.
Я здесь о другом хочу сказать. Эксперты МАГАТЭ — не рядовые читатели. Из распечатки положения стержней (напоминаю, сделана после аварии) видно, что большая их часть выведена из активной зоны, т.е. находится в положении, когда их компенсирующая способность, то есть способность подавлять реактивность, максимальная. Это для нормальных органов воздействия на реактивность общепринятое правило. А эксперты говорят об отсутствии запаса компенсирующей способности регулирующих стержней. При аварийном сигнале они действуют не как регулирующие, а в качестве стержней защиты. Это выражение экспертов надо понимать как согласие с такой конструкцией стержней, когда они вносят вначале положительную реактивность. Выходит так. Но ведь это же совершенно неприемлемо, и порочность конструкции стержней теперь общепризнана (впоследствии конструкция изменена). Мне совершенно непонятно, как эксперты дали себя уговорить в таком вопросе.
«С момента испытаний начался выбег ТГ. Здесь следует отметить серьёзное нарушение процедуры. Ранее была блокирована автоматическая остановка реактора при отключении обоих ТГ, с тем чтобы реактор оставался на мощности, для повторения, в случае необходимости, испытаний. Следует пояснить, что испытания могли и должны были проводиться таким образом, чтобы сработала САОР при начале испытаний».
В блокировании защиты по остановке двух ТГ нет нарушения ни процедур, ни инструкций. Повторять испытания никто не собирался, это измышления информаторов. Утверждение информаторов, с готовностью повторённое экспертами МАГАТЭ, что испытания могли и должны были проводиться с автоматическим гашением реактора, ни на чём не основано. Ни документами, ни техническими соображениями этого не подтвердить. Могли с зашитой, конечно, и авария на 36 с. была бы раньше. Далее идёт в докладе описание, как и почему разогнался реактор. Оно ничем не отличается от версии, изложенной в отчёте советских информаторов и приведённой здесь ранее. Действительности не соответствует.
Изложенные экспертами действия персонала — это, практически, и все действия 26 апреля. И все нарушения, нарушения, нарушения. Неужели это не насторожило экспертов МАГАТЭ? Мы, что, изучали инструкции, нормативные документы и сдавали экзамены для того, чтобы знать их и делать наоборот? И не задали информаторам вопроса: почему же вы держите такой персонал? Ведь не может быть так, что персонал выполнял чётко инструкции и вдруг 26 апреля 1986 года взбесился и всё начал делать не так. Значит и раньше делал, но почему-то держали. Ладно, пусть не всё, пусть Дятлов из грамотного (практически по общему признанию), думающего инженера превратился в этакого гусара и давай налево и направо командовать: «Заблокировать! Отключить…» Так у нас непросто было оператора заставить нарушить Регламент или инструкцию. Либо откажется исполнять, либо скажет: «Запиши в журнал — исполню». Вот какие вопросы возникают при чтении доклада экспертов МАГАТЭ.
По части вопросов экспертов ввели в заблуждение советские информаторы, ссылаясь на несуществующие или внесённые в инструкции после аварии положения. Но эксперты шли охотно за информаторами и в технических вопросах, где надо было просто подумать.
Я далёк от мысли повторить вслед за В. Яворивским, что МАГАТЭ -это мафия, кормящаяся от пропаганды атомной энергетики. Уверен, что это люди, убеждённые в необходимости и приемлемости атомных электростанций, люди, которые убеждены в приемлемой их безопасности сейчас и видят в перспективе возможность повышения её.
И всё же их сговорчивость по Чернобыльской катастрофе мне непонятна. Поэтому считаю их добровольными жертвами.
Доклад Международной Консультативной Группы я впервые прочитал в октябре 1990 г. Удивился, как это, надо думать, опытных воробьёв на мякине провели. Не делая полного анализа доклада, написал по второму разделу замечания и направил письмо директору МАГАТЭ г-ну Х. Бликсу. В письме поставил вопросы, явные ответы на которые показывали несостоятельность изложенной в докладе версии аварии, а также то, что по докладу вполне прозрачно просматриваются уж очень лохматые физиономии операторов.
В ответном письме г-н Х. Бликс признаёт за нами и человеческие качества. Как он пишет:
«Мужество и преданность Вашей группы во время и после аварии, безусловно, не являются качествами невежественных „упырей“ и „троглодитов“, и это признано во всём мире».
Благодарю Вас, господин Х. Бликс.
И всё же лучше и куда полезней, чтобы люди Вашего Агентства были способны критически оценивать свои позиции с учётом ставших им известными новых сведений. К сожалению, такого желания и способности я не усматриваю в ответе председателя Международной Консультативной Группы по ядерной безопасности Х. Дж. К. Каутса.
Я в письме указал, что по расположению стержней мы ничего не нарушили. На что г-н Каутс реагирует так:
«Независимо от того, сыграла ли конфигурация стержней важную роль в аварии и была ли она в то время допустимой в соответствии с правилами, действия, приведшие к этой ситуации, были рассчитаны неправильно».
Вот как! Товарищи и господа учёные кое-как в кабинетах с вычислительными машинами докопались, а оператор это должен был мимоходом сообразить. Оказывается, не только по советским меркам, но и по критериям Запада (или только господина Каутса?) по правилам ты действовал или нет — всё равно виновен. По этому поводу профессор Б. Г. Дубовский сказал:
«Они, то есть эксплуатационники, могли бы избежать аварии, если бы знали о реакторе больше научного руководителя».
Это понятно.
И далее продолжает г-н Каутс:
«По нашему мнению, позиция г-на Дятлова состоит в том, что он относит аварию целиком на счёт внесения положительной реактивности стержнями АЗ».
Хотя сам по себе факт внесения положительной реактивности АЗ совершенно чудовищный и в других ситуациях один он мог привести к катастрофе, 26 апреля он действовал совместно с положительным мощностным коэффициентом. В моём письме это сказано совершенно недвусмысленно.
Так же обстоит дело и с другими вопросами, затронутыми в моём письме.
А заключение ответа г-на Каутса очень мне знакомой формы — из ответов прокуратуры и суда:
«У нас нет оснований для того, чтобы менять свою точку зрения. Авария произошла в результате неудовлетворительной эксплуатации независимо от того, какие причины лежали в её основе, в сочетании с конкретными плохими характеристиками конструкции реактора. То обстоятельство, что в настоящее время появились дополнительные важные подробности в отношении этих характеристик, не меняет радикальным образом этой точки зрения».
Информаторы оклеветали персонал, группа г-на Каутса повторила за ними на весь мир. Мне по простоте душевной кажется, что если персонал оболгали одни, то это вовсе не даёт права другим делать то же. Я указал, в чём авторы доклада обвиняют нас необоснованно. Не прошу мне верить на слово. Проверьте. За слова свои вы отвечаете или нет? Я не академик, не международный эксперт, я бывший зэк и потому говорю только слова, которые могу подтвердить документами или общетехническими неоспоримыми сведениями. За свои слова отвечаю.
Ещё из мероприятий, которые сразу после аварии стали осуществлять на оставшихся реакторах РБМК, специалисту ясно, что тот реактор не подлежал эксплуатации. После появились и другие документы. А г-н Каутс всё говорит о неудовлетворительной эксплуатации независимо от того, какие причины лежали в её основе. Как учёный, вы вправе бесстрастно констатировать действия и квалифицировать: эти правильные, эти неправильные. Только не надо персоналу приписывать нарушения, им не сделанные. В этом случае вас действительно могут не интересовать «какие причины лежали в её основе».
Хотелось бы также услышать от Международной Консультативной Группы по ядерной безопасности, полагаю, это находится в сфере её задач, не констатацию «плохих характеристик реактора», а чёткое мнение о допустимости или недопустимости создания и продвижения в эксплуатацию реактора с такими характеристиками:
1. Положительный мощностной коэффициент реактивности с полным выбегом реактивности за счёт этого эффекта в несколько βэфф.
2. Органы воздействия на реактивность, изменяющие знак вводимой реактивности при движении в одну сторону. И, как следствие, АЗ при срабатывании в различных ситуациях может вносить положительную реактивность.
3. Органы воздействия на реактивность не предотвращают, а сами создают локальную критическую массу.
Доклад Группы, выпущенный в 1986 г., фактически повторяет сообщение советских специалистов в МАГАТЭ. Делу постижения истины не служит. Откровения академика В. Легасова и доктора А. Шуленкова настолько понравились экспертам МАГАТЭ, что сами решили и не думать. О чём и написали в докладе:
«На основе этой информации мы имеем достоверное объяснение последовательности событий на блоке № 4 Чернобыльской АЭС и не пытались найти альтернативное объяснение».
Судебно-техническая экспертная комиссия.
Оголтелая компания. В чём-то некомпетентная, в основном тенденциозная и в любом случае необъективная. Откровенно, не хочется писать об этой комиссии. Видел её в критические моменты своей жизни, о которых забыть бы лучше всего да не получается. Особенно «симпатичным» выглядел представитель НИКИЭТ — О. Шорох. Наглый, бессовестный. Немногим отличался от него и В. А. Трифонов из Госатомэнергонадзора.
Другие-то комиссии не видел тогда, и поэтому представляются в сознании достаточно абстрактно, а не конкретными людьми. Хотя большинство из них знаю в лицо, например, за выражением судебно-технической комиссии в доказательство надёжности реактора РБМК, что они отработали к моменту аварии около ста реакторолет, совершенно чётко проглядывается ухмыляющаяся физиономия работника НИКИЭТ В. Н. Василевского.
С этого и начнём. На самом деле к 26 апреля реакторы РБМК, их было 14 штук, отработали в сумме 87 реакторолет. Согласимся с экспертами, что это критерий надёжности. Тогда при оставшихся 13 реакторах РБМК поделим 87 на 13, каждые 6–7 лет будем иметь по Чернобылю. Думаю, никого такая перспектива не вдохновит. Следовательно, это критерий не надёжности, а безнадёжности. И это не всё. После постройки реактора свежим топливом загружаются не все технологические каналы, так как не хватит стержней СУЗ для подавления избыточной реактивности. Примерно 240 каналов заняты ДП и ещё несколько сотен поглотителей помещены в специальные кассеты. Это ликвидирует большой паровой эффект. Извлекаются они по мере выгорания топлива, примерно, в течение двух лет, когда реактор переходит в так называемый режим стационарной перегрузки. Значит, 28 лет от 87 надо отнять.
Особенно опасен РБМК был при низких уровнях мощности и малом запасе реактивности. В таких режимах он работал при остановах. Это всего 10–20 ч. в год у каждого реактора. Таким образом, все реакторы в таком режиме были всего два-три месяца. Но с развитием атомных станций ночью пришлось бы разгружать и блоки с реакторами, и тогда опасных режимов было бы намного больше. Уже и в 1985 г. энергосистема заставляла снижать мощность ночью, правда, тогда ещё несущественно. Только работа в базовом режиме при неизменной полной мощности позволила тем реакторам протянуть эти 87 реакторолет.
Стремясь доказать, что персонал отключением АЗ по остановке двух ТГ нарушил Регламент, комиссия произвольно толкует пункт Регламента. Как можно из: «включение и отключение защит, автоматики и блокировок производить в соответствии с эксплуатационными инструкциями и режимными картами» сделать вывод, что «блокировка, разрешена только при остановке и расхолаживании реактора, не просто при стационарной работе с электрической мощностью менее 100 МВт»? Кстати, и стационарная работа при нагрузке на турбину 100 МВт запрещена, и не было её 26 апреля.
Вот усмотренные комиссией нарушения эксплуатационных документов в «Программе выбега ТГ»:
• Непонятно, с чего комиссия решила, что, по нашему мнению, испытания касались только электрических систем, а не всего блока. Для чего же мы тогда подключили к разработке программы реакторный, турбинный цеха и цех автоматики? И подписи в программе есть. Писали персонально программу электрики, это вполне естественно.
• Вызывает у них возражение включение четырех ГЦН от выбегающего генератора, поскольку при этом «либо произойдёт закрытие обратных клапанов на напоре выбегающих насосов и, в конечном счёте, срыв их работы, либо будут поочерёдно прикрываться и открываться эти клапаны, вызывая колебания расходов через все насосы, что и наблюдалось при испытаниях 26 апреля».
То ли не знают эксперты, то ли не хотят знать, что каждый насос имеет АЗ по снижению расхода и при закрытии клапана будет ею отключён.
Не хотят они видеть и того, что 26 апреля, вплоть до взрыва реактора, системой контроля зарегистрированы расходы не менее 5000 м3/ч. При таком расходе не может быть речи о закрытии клапана.
• По выводу САОР ссылаются на пункт 5.4. ПБЯ, в котором говорится о системе аварийного расхолаживания реактора, а САОР — система аварийного охлаждения реактора. Две разные системы.
• Отсутствовала документация на установку нештатной кнопки МПА — максимальной проектной аварии. Во-первых, в программе указаны номера клемм для подключения кнопки. И нигде не сказано, что документация должна быть только в графическом виде. Во-вторых, какой разговор о кнопке, когда сама САОР отключена.
• Нарушена «Инструкция по управлению РБМК», предусматривающая переходы по ГЦН (т.е. замену в работе одного насоса другим) осуществлять в присутствии представителя Отдела ядерной безопасности станции. Переходов по ГЦН не было. Не дочитали эксперты и пункт до конца, где сказано: «впредь до написания распоряжения». Распоряжение такое было написано. Видно, торопились эксперты.
• «Не указано в программе, куда девать излишки пара». На блоке есть автоматически и дистанционно действующие паросбросные устройства, сказано в Регламенте и других инструкциях. Не переписывать же их в программу. Такие вот нарушения.
По мнению комиссии, реактор РБМК в том виде, в каком он был в 1986 г., вполне пригоден для эксплуатации. Для суда такое заключение вполне пригодно, для жизни — нет. Поэтому немедленно на оставшихся реакторах РБМК после аварии началась модернизация. Шедевром судебно-технической комиссии является следующая формулировка: «вытеснение воды в нижних частях каналов СУЗ могло внести дополнительную положительную реактивность, предусмотренную в проекте». Вот дают! Не ляпсус конструкторов, а их предусмотрительность! Это прямо из Крокодильской рубрики — «нарочно не придумаешь». Но мне не смешно. Всё это перешло в масштабе один к одному в Обвинительное заключение, потом и в приговор. И поди докажи. Предусмотрено и баста!
Статья большой группы авторов «Авария на Чернобыльской АЭС: год спустя» // Журнал «Атомная Энергия». 1988. Т. 64. Вып. 1. Январь.:
«Урок Чернобыля заставил считаться с тем, что нарушения Регламента могут быть самыми непредсказуемыми. Поэтому в первую очередь необходимо было исключить возможность неконтролируемого разгона реактора при нарушениях технологического регламента. С этой точки зрения наиболее существенным следует считать, во-первых, положительный паровой эффект реактивности αφ и соответствующий положительный эффект реактивности при обезвоживании активной зоны и, во-вторых, недостаточное быстродействие АЗ при нарушении требований технологического регламента эксплуатации о минимальном запасе реактивности в переходных и стационарных режимах» (стр. 180).
Да, групповому акробатическому этюду учёных вполне могут позавидовать артисты самого прославленного цирка.
Мы уже знаем, как персоналу приписали нарушения Регламента. Остаётся параметр «запас реактивности». Так ли «непредсказуемо» его нарушение, вернее, просмотр персоналом? Вот примерно какой разговор мог состояться между учёными и оператором:
— Действительно, как можно было просмотреть снижение запаса реактивности?
— Зато есть прекрасное устройство для замера параметра. Всего пять минут (!) надо оператору для получения замера.
— Да параметр за полминуты может измениться на 3-4 стержня. Например, при изменении расхода питательной воды.
— Так повтори замер.
— Нет такого времени у оператора. Он за минуту совершает 20–30 манипуляций органами управления реактором. И на контроле держит более 4000 параметров.
— Да пошёл ты! Всё равно непредсказуемо.
Только в угоду дрянному оперативному персоналу приходится, видите ли, уменьшать положительный паровой эффект. Других причин нет. Нормативных документов как бы не существует. Главный конструктор реактора признаёт его неуправляемым при таком эффекте. Ну и что? Комиссия ГКНТ говорит, что он взрывался при МПА. Комиссия Мешкова, а фактически ИАЭ и НИКИЭТ, говорит, что он взрывался при срыве ГЦН. Ну и что? Только в угоду дрянному оперативному персоналу приходится менять конструкцию прекрасной, можно сказать экзотической, АЗ. Мировой чемпион по медленнодействию. А возможность превращения защиты в разгонное устройство! Такого совмещения функций достигли, и вот теперь меняй.
Видите, Читатель, в каких трудных условиях приходится работать учёным и конструкторам реакторов? И вот что страшно. Не случись авария 26 апреля, ничего бы не было изменено. Так неотвратимо и шёл реактор к взрыву. Как стало известно после аварии, практически всё это было ясно гражданам учёным задолго до 26 апреля. Нет, Читатель, я не стукач. Это мне стало известно из материалов следствия, а они, понятно, пришли через прокуратуру. Полагаю, и ещё есть материалы. Есть такое основание.
Читаем дальше статью:
«Расчёты по разным моделям дают сходные результаты, например, показывают быструю остановку реактора при регламентном запасе реактивности (15 стержней) на момент сброса стержней АЗ» (стр. 18).
Разрешите не поверить. Не прибегая к другим доводам, обратимся к этой же статье на стр. 18.
«Предусматривается автоматическая остановка реактора при снижении запаса реактивности до 30 стержней РР».
Обратите внимание: 30 стержней и 15. И это теперь 30: при уменьшенном в несколько раз паровом эффекте и, значит, уменьшенных скорости и величине введения реактивности; изменённой конструкции стержней СУЗ; вводе по сигналу АЗ укороченных стержней-поглотителей снизу активной зоны, т.е. в более благоприятных условиях. Как тут не вспомнить об унтер-офицерской вдове? И не в гоголевском, а в буквальном смысле.
В Советском Союзе основными нормативными документами, определяющими ядерную безопасность реакторов, являются ПБЯ. В них указаны требования, каким должен быть реактор, чтобы аварии не превращались в катастрофы. Аварийные ситуации могут возникать как из-за технических неполадок, так и в результате ошибки персонала.
Пункт 2.7.1. «Общих положений безопасности» прямо обязывает конструкторов продумать возможные ошибки персонала, ведущие к серьёзным последствиям, и нейтрализовать их или не допустить. Так что авторы статьи напрасно становятся в позу благодетелей оперативного персонала. Всё это делать их прямая обязанность. И не после аварии, а ещё до неё.
Тем более, что кроме автоматической защиты по снижению запаса реактивности менее 30 стержней остальное вообще к персоналу отношения не имеет, а должно исполняться исходя из общих технических правил.
Давайте посмотрим на технические мероприятия, выполненные после аварии на оставшихся в эксплуатации реакторах РБКМ, в свете их согласия с требованиями ПБЯ и ОПБ:
• установка ДП в активную зону для снижения парового эффекта реактивности. — Приводит в согласие с п. 2.2.2. ОПБ.
• изменение конструкции стержней СУЗ, ввод УСП в активную зону по сигналу АЗ, повышение ОЗР, увеличение быстродействия АЗ. — Приводит в согласие с пп. 3.3.5., 3.3.26., 3.3.28. ПБЯ.
• сигнализация об отклонении запаса реактивности. Приводит в согласие с п. 3.1.8. ПБЯ.
• автоматическая остановка реактора при снижении запаса реактивности до 30 стержней ручного управления. — Приводит в согласие с пп. 3.3.21. ПБЯ и 2.7.1. ОПБ.
Как видим, мероприятия, осуществлённые после аварии на реакторах, приводят их в согласие с требованиями обязательных нормативных документов. И только, не более того. Следовательно, раньше реактор требованиям не отвечал и эксплуатировался незаконно. Говорить, что эти меры направлены на повышение надёжности реакторов, — нельзя. Это ликвидация безнадёжности.
Об этом и говорят авторы следующей статьи в этом же журнале (стр. 27):
«Выполненный анализ показан, что уже первоочередные мероприятия гарантируют безопасность РБМК».
Следовательно, раньше его безопасность… Ну, это теперь всем ясно. Однако признание авторов статьи ценно тем, что они, создатели реактора, и после аварии на всех перекрёстках кричали: какой хороший РБМК. Они и здесь, в этой статье, продолжают своё неблаговидное дело. Просто в тон фразе уши вылезли, куда их такие упрячешь. По их расчёту реактор не взрывается, если ГЦН не остановились. И взрывается при остановленных ГЦН. Что можно сказать по этому поводу?
• Кроме регистрации исправной работы насосов системой контроля (всех восьми насосов, а не одного, что может быть ошибочно и подвергаться сомнению), это признано всеми остальными расследователями — ИАЭ, ВНИИАЭС, конструктор ГЦН и др.;
• В суде над «чернобыльскими преступниками» свидетель Орленке, начальник смены электроцеха, показал, что он погасил поле возбуждения генератора, т.е. отключил его, после взрыва реактора. При взрыве он отскочил от щита под мощную консоль колонны и потом, превозмогая страх, снова подошёл и выключил генератор, как было условлено на инструктаже на случай возникновения каких-либо неурядиц;
• Ну и такой пустяк — реактор-то взорвался фактически.
Авторы статьи уподобились посетителю зоопарка, который, глядя на жирафа, говорит: «Не может быть такая длинная шея».
Если у авторов расчёт не лукавый, то самое время, отличная возможность (чур нас от ещё такой возможности) уточнить коэффициенты и программы расчётов, а не упорствовать в амбициях.
Таких расчётов НИКИЭТ немало в судебное дело предоставил.
Вот кандидат технических наук Гаврилов. По его расчёту уже при снижении оборотов ГЦН, запитанных от выбегающего генератора, до 0,9 от номинальных насосы по характеристике «напор-расход» переходят на левую часть «горбатой» характеристики, иными словами перестают качать воду.
И какое дело кандидату до:
• зарегистрированной нормальной работы насосов при оборотах по крайней мере до 0,75 от номинальных;
• что вообще характеристика комплекса насос — дроссельно-регулирующий клапан не «горбатая», а падающая;
• что при падении расхода насос индивидуальной защитой был бы отключён, а такого не отмечено.
Вот группа авторов. Не знаю, есть ли доктора, но кандидаты в доктора там есть. Опять же доказывают срыв ГЦН. Теперь уже при падении давления в первом контуре. И не видят на ими же составленном совмещённом графике, что падение давления есть следствие увеличенного расхода питательной воды, а при этом условия для работы ГЦН вполне приемлемы.
Вот кандидат технических наук К. К. Полушкин. В качестве свидетеля (это его отдел сконструировал экзотические стержни СУЗ) в суде доказывает, что персонал имел распечатку положения стержней СУЗ, свидетельствующую о малом запасе реактивности, и всё же продолжал работу. Эта распечатка, полученная после аварии, есть последнее положение, что осталось в памяти вычислительной машины. Предположим, К. К. Полушкин не знает, что появилась распечатка после аварии. Но он отлично знает расположение БЩУ и помещения вычислительной техники. Теперь давайте сравним время. Распечатка на 01 ч. 22 мин. 30 с. После получения распечатки надо её срезать с телетайпа, зарегистрировать в журнале и принести на БЩУ — это метров 40. Ясно, что никто не бегал. А опыт по выбегу начат в 23 мин. 04 с. Могла она за 34 с. появиться на щите? Нет, конечно.
А каков расчёт кривой запаса реактивности от отравления представил НИКИЭТ! У-у! По выше названной распечатке положения стержней СУЗ на Смоленской АЭС получили расчёт запаса реактивности 6–8 стержней на 01 ч. 22 мин. 30 с. НИКИЭТ выдал кривую за время с 23 ч. 10 мин., когда мощность была 50 % и запас 26 стержней. Ну, зарегистрированный в оперативном журнале на 24 часа запас 24 стержня НИКИЭТ игнорирует — «некрасиво» график ломается, поэтому проводит через 19 стержней. И… чудесным образом попадает в точку — запас 7 стержней. Как говорится, тютелька в тютельку. А ведь на 23 мин. 30 с. запас был меньше на 3-4 стержня из-за большого расхода питательной воды. Как это машину угораздило так сосчитать? Нет, что ни говори, умные в НИКИЭТ программы и машины? Или?.. Скорее или.
Уважаемый Читатель, хочу надеяться, что в какой-то мере я пояснил причины закрытия материалов по аварии. Люди, которым это надо, были и есть, и они влиятельны до сих пор. И, оказывается, их совсем немало.
А. С. Солженицин в «Архипелаге» говорит, что так вот десятилетиями и отбирали — кому умереть, кому жить.
И, кажется, успехи в селекции человека несомненны. НКВД, видимо, единственный наш селекционер, кто достиг результата. Коров хотим иметь голландских, свиней английских. А вот в людях для комиссий недостатка не было. Комиссий, готовых сформулировать и подписать как надо и что хотите. Да, эти люди с незапятнанной совестью, ввиду полного её отсутствия.
И поскольку закрытие материалов может быть только с согласия и одобрения высоких чинов, то делается, значит, в интересах государства. И что это у нас за народ такой, что государству всё скрывать от него приходится? Нет, определённо, нехороший народ. У какого-нибудь радикала, неформала или — много их всяких теперь развелось — может возникнуть крамольная мыслишка: а не путают ли некоторые власть имущие собственные и групповые интересы с государственными?
Журнал «Молодая гвардия» в № 8 за 1990 г. опубликовал письмо горноспасателей Донецкой области Председателю Совета Министров, Председателю ВЦСПС и Генеральному Прокурору СССР, в нём говорится:
«Травматизм с тяжёлым и смертельным исходом у нас на порядок выше, чем в любой другой развитой стране. Сведения о профзаболеваниях шахтёров хранятся в большом секрете.
По нашему глубокому убеждению, огромный урон наносит не столько специфика работы под землёй, сколько безответственность организаторов производства. Создаётся система коллективной безответственности и двойной морали. Проводятся дни безопасности, заседают штабы по борьбе с нарушителями, существует, кроме армии лиц надзора, армия общественных инспекторов. Но параллельно с этим действуют жестокие неписаные правила „игры“, согласно которым лицо надзора в шахте обязано давать план, выполнять сменный наряд любой ценой. Несогласные с этими правилами беспощадно вытесняются, заменяются другими. Пострадавшие в этой „игре“ нигде поддержки не найдут.
Создана и чётко действует система увода от ответственности основных „организаторов“ и „вдохновителей“ безобразий. Монополист сам расследует аварии, сам намечает и принимает меры, сам контролирует их выполнение. Профсоюз и органы Госпромнадзора в силу ряда причин и „телефонного“ права находятся в зависимости от монополиста. Чаще всего при расследовании аварий не „замечают“, что она заранее была заложена в схеме и программе ведения работ».
Хорошо сказали горноспасатели, правильно сказали. Всё, или почти всё, так же происходило и в Чернобыле. Расследование аварии мы видели, в чьи руки отдано. И изначально нельзя было ожидать объективных выводов. Примерно то же можно сказать и об органах надзора. В 1983 г. при физическом пуске реактора четвёртого блока ЧАЭС было обнаружено недопустимое явление — стержни СУЗ при начале движения в зону вносят положительную реактивность. Инспектор Госатомнадзора отмечает это явление и пропускает реактор в эксплуатацию. Госатомнадзор входил в структуру Министерства среднего машиностроения. Организации — создатели реактора также входили в это министерство. Понятна вроде бы зависимость органа надзора. Правопреемник Госатомнадзора — Госатомэнергонадзор стал уже формально независимым комитетом, но и он ничего не сделал. И всё же надо сказать, именно надзорный орган, теперь уже Госпроматомэнергонадзор, первым из организаций, начал через пять лет объективное расследование. По крайней мере, отказался от ложного обвинения персонала.
В Советском Союзе аварий из-за плохого оборудования не происходит. Возьмите газеты с сообщениями об авариях в любой области. Виновен мастер, диспетчер. Уж в вовсе крупных авариях, катастрофах виновен капитан, директор. Это не то что там, за бугром. Там другое дело.
Читаем о трагедии в Бхопале — взрыв на химическом заводе. Виновна фирма, поставившая некачественное оборудование. Близкий нам пример. Авария на американской АЭС Три Майл Айлэнд. Академик Александров в газете «Правда» говорит: «Авария на ТМI могла возникнуть только в капиталистическом мире, где безопасность подменяется выгодой». По нашим газетам получается: у них аварии происходят только из-за плохого оборудования, у нас только из-за плохой обслуги. Неверно ни то, ни другое. Я давно подозревал, что оборудование беспартийное, и стоит только при его создании, как это сделал А. П. Александров при создании РБМК, пренебречь естественными законами, как оно отказывается работать.
Мощная идеологическая обработка общественного мнения средствами информации всегда обрушивала гнев на операторов, либо вовсе невиновных, либо виновных отнюдь не в той степени, какую им приписывают. Под операторами я имею в виду обслуживающий персонал независимо от названия должности.
Корреспондент «Литературной газеты» Бочаров, описывая случай полёта самолёта, длительно не управляемого лётчиками из-за потери сознания, говорит, что в наше «быстроподвижное время» почти все аварии происходят по вине операторов. Откуда такая уверенность? В силу понятных причин я в последние годы интересуюсь авариями и пришёл к другому мнению. Аварии происходят в большинстве случаев из-за подходов конструкторов и проектантов, основанных на столетних традициях. Из-за высоких руководителей, заставляющих сдавать в эксплуатацию объекты недоделанные, если даже проект и был совершенным. При той концентрации энергии в современном оборудовании, которую человек по разуму или неразумению заключил в нём, и технические решения должны быть современными.
Реактор РБМК может развить вообще неизвестную мощность, невообразимую по величине. Но и это в нём не главное, куда страшнее накопленная радиоактивная грязь. Обуздать такой неуправляемый реактор едва ли посильная задача. Можно только предотвратить разгон. И это прямая задача и обязанность конструкторов, не выполненные ими, хотя и писаны в нормативных документах.
А вот взрыв в Свердловске. И вопросы:
• Что это за устройство станционных путей, когда на линию с проходящим поездом может выходить другой?
• Почему через многолюдный город везут десятки тонн взрывчатки в обычном вагоне, обычным поездом?
• Почему вообще её везут во взрывоопасном состоянии, когда можно путём увлажнения переводить в безопасное?
• Дело не в том, имеет право диспетчер на ошибку или не имеет, ошибались и будут ошибаться. Это же не станция XIX в., когда пошёл и перевёл стрелку, подумал, проверил ещё раз. И на всё есть время. Сколько диспетчер отдаёт команд за смену? А за месяц, год? Сколько их, диспетчеров? Поэтому ошибки, ведущие к серьёзным последствиям, обязаны быть заблокированы конструкторами.
Трагедия с теплоходом «Адмирал Нахимов». Никто не снимает вины с капитанов в столкновении. Но вот количество погибших людей не на их совести. Да, видимо, при столкновении были бы и погибшие, но не полтысячи. Близость от берега, тёплое спокойное море, скорая помощь, при таких благоприятных факторах и такая трагедия. Суда такого типа запрещены к эксплуатации. Почему теплоход вытолкнули в море? Прокуратура говорит, что Регистр разрешил. И на этом ставит точку. Почему разрешил и кому было выгодно?
А взрыв близ г. Уфы, не знаю как сказать — поездов или трубопровода. Целая река опаснейшею продукта — и традиции девятьсот лохматых годов. Чего стоят задвижки через 5 км без автоматики? Председателем комиссии по расследованию уфимского взрыва был Г. Ведерников, тоже заместитель Председателя Совета Министров, как и Б. Е. Щербина. Со слов Г. Ведерникова корреспондент Н. Кривомазов в «Правде» за 09.06.89 г. пишет:
«В разное время я был вынужден возглавлять не одну такую комиссию и видел, что при всём отличии всех наших бед и аварий есть у них одно неразличимое сходство. Вспомним, что в Чернобыле существовало целых четыре системы „защиты от дурака“ и все четыре умудрились отключить…»
Ну, конечно, всё так и было: отключили мы одну систему, вторую. Подумали — не взорвёмся. Давай всё отключим. Только вот не было у Чернобыльского реактора ни одной «защиты от дурака», хотя и должна быть.
Дважды писал я в «Правду» и, как говорится, ни ответа, ни привета. Писал, где можно проверить мои слова. Но у нас так: можно походя людей обливать грязью и потом изображать на лице невинность. Здесь говорится о «защите от дурака», а вот доктор физико-математических наук О. Казачковский, и опять же в «Правде» (от 15.10.89 г.), говорит, что «чернобыльский реактор к моменту аварии оказался недостаточно „профессороустойчив“, а „профессора“, столь самоуверенно затеявшие столь рискованный эксперимент, там нашлись».
Как-то сомнительно, чтобы О. Казачковский в 1989 г. не знал, что эксперимент и авария не имеют связи. В этой же статье он говорит:
«Существующие реакторы в той или иной степени обладают внутренней устойчивостью, которая обеспечивается на основе отрицательных обратных связей по реактивности. Эти связи можно улучшать, совершенствуя физику реактора».
Золотые слова, хотя, конечно, новизны в них нет. И опять же сомнительно, чтобы О. Казачковский не знал в 1989 г. о существовании у реактора РБМК положительного быстрого (и полного) мощностного коэффициента реактивности. И почему-то не говорит об этом в статье. Ну, значит, не хочет. В других газетах тоже было достаточно выступлений. И всё как бы побольше грязи вылить на оперативный персонал ЧАЭС. Вот «Известия» от 11.02.90 г., тоже доктор физико-математических наук, заместитель председателя Госпроматомэнерго-надзора В. А. Сидоренко пишет:
«Впрочем многие эксперты МАГАТЭ считают, что вряд ли бы нашёлся в мире реактор, который выдержал такую безграмотную работу, что велась на четвёртом блоке в Чернобыле».
Если О. Казачковский мог и не знать точные обстоятельства аварии, то В. А. Сидоренко хорошо знает и реактор РБМК, и обстоятельства аварии, и причины аварии, и как информировали зарубежных специалистов. Сам ещё до аварии писал создателям реактора, какой он (реактор) «хороший», только принципиальности и смелости не хватило для остановки эксплуатации, хотя и основания, и права были. Но уже появились отчёты и исследования с явными сомнениями в правильности официальной версии или с полным её отрицанием, о которых В. А. Сидоренко знал. Уже в газетах появились сообщения насчёт пересмотра причин Чернобыльской катастрофы. Беспардонное обвинение персонала уже не проходит. Вот почему понадобился авторитет зарубежных учёных. Вон их сколько было, комиссий и индивидуальных обвинителей. И всё в одну сторону дули. И звания, начиная с академика, и должности, начиная с заместителя Председателя Совета Министров. Ну, как тут не поверить? И ведь убедили. Даже оперативный персонал станций поверил на какое-то время. И не мудрено — материалы по аварии были закрыты для всех. И лишь постепенно операторы, осознавая мероприятия, выполняемые на оставшихся блоках реакторов, начали понимать, на какой пороховой бочке сидели или, вернее, их держали длительное время. Когда в суде свидетель, начальник смены блока И. Казачков сказал, что на первом и втором блоках станции проведена модернизация реакторов, на третьем ещё нет, судья ему: «Ну, вот видишь, не проводится».
На что Казачков ответил: «Блок ещё не работает. И если к пуску не будет сделано, то будет он без меня».
Я на 100 % уверен, что объяви сегодня о возврате реакторов к прежнему состоянию, завтра ни один оператор не выйдет на работу.
Когда жареный петух клюнет твой собственный зад, то начинаешь воспринимать по-другому реальность. Раньше назначение правительственной комиссии для расследования причин аварии я воспринимал с удовлетворением, пока не столкнулся сам. И тут понял: в наших условиях, по крайней мере в то время, назначение правительственной комиссии — прямой путь для сокрытия истины.
Правило во всё вносить политику, даже туда, где она и рядом не лежала, переворачивает всё с ног на голову. Высокий руководитель комиссии, к примеру, в ранге заместителя Председателя Совета Министров, практически не отвечал ни перед народом, ни перед законом. Правильно ли, неправильно он делает, всё равно никакого наказания не последует. А раз нет председателю комиссии угрозы наказания — нет таковой и для членов, спрятавшись за широкую спину и они без боязни подпишут, что хочешь. Поскольку руководитель комиссии тем или иным путём замешан в причастности, если авария произошла по причине оборудования, то она фигурировать не будет, во всяком случае не будет обнародована. Как Б. Е. Щербина может быть заинтересован в сокрытии истинных причин аварии? Просто: он курировал эту отрасль. Захочется ли ему выслушивать по своему адресу нарекания, а то может и увольнение от должности, пусть и на другую не так уж плохую. Вот и пошли засекречивания и по причинам, и по последствиям аварии. Вообще считаю, в комиссии по расследованию не должно быть одного доминирующего лица ни с авторитетом специалиста, ни тем более с авторитетом власти. В первой комиссии было два заместителя министра и появились два документа: акт расследования, подписанный А. Г. Мешковым, и дополнения к акту, а фактически самостоятельный акт, подписанный Г. А. Шашариным. С самого начала всё могло встать на нормальный путь, но вмешались другие силы и иные, привнесённые соображения.
Не могу себя отнести к разряду «карасей-идеалистов», давно не верю во всеобщее торжество свободных идей. Годы становления и формирования взглядов, с четырнадцати до двадцати двух лет, прожил в заполярном г. Норильске. Кто жил там в то время, знает, что люди были там самые разные. И с высокими моральными качествами, и самые низкопробные подонки. Естественно, в такой обстановке трудно сохранить иллюзии. К примеру, знакомство с политическими заключёнными помогло рассеять годам к двадцати веру в святость товарища Сталина. Здесь очень кстати будет сказать, что те северные знакомства оказались очень прочными. Когда после аварии лежал в больнице, многие из них посетили меня. Даже те, с которыми после отъезда из г. Норильска в 1953 г. практически потерял связь. М. И. Медведков, К. и Н. Корнейчуки.
Утратив иллюзии, не стал ни нигилистом, ни циником. Научился жёстко отстаивать своё мнение и человеческое достоинство. Людей воспринимал такими, какие они есть — с их достоинствами и недостатками. Не терплю ложь — считаю её самым большим мужским пороком. Именно с ней и пришлось столкнуться после аварии с избытком. Это было самым большим потрясением, особенно когда во лжи упражняются старики. Ведь это же как больные раком, на пороге Той Жизни должны говорить одну только правду и ничего кроме правды.
Не те у нас старики. Что ли думают две жизни прожить? Академик Петросьянц минут пятнадцать по общесоюзному телевидению распространялся, какой дрянной персонал на ЧАЭС — вывел САОР, а то бы… Плохо, когда корреспондент с чьих-то слов распространяет ложь, ну, обманулся человек, доверился не тому. У академика Петросьянца есть книга по РБМК, сам он её писал, написали ли ему, но прочитал наверное. То есть он знал, что эта система ничем не могла помочь. Правда, понять академика можно: защищал свою должность. Председатель Государственного Комитета по использованию атомной энергии — министерский пост, соответствующий оклад жалования и паёк. И никакой ответственности, один почёт. Синекура. Связи с зарубежьем. Как у Высоцкого:
«Может скажут: пейте, ешьте
Ну, а может — ни хрена».
Здесь же:
«Постоянно пейте, ешьте
И не скажут ни хрена».
Да за такую-то должность и мать родную оговоришь. Не удалось, правда, отстоять. Так ведь…
А вот другого плана пример. Академик Л. А. Булдаков в журнале «Смена» № 24 за 1989 г. пишет:
«Во-первых, не было запоздалого, а было заблаговременное выселение из г. Припяти».
Обращаю внимание: это говорится в конце 1989 г. Эвакуация из г. Припяти населения началась в 14 ч. 27 апреля. К 10 ч. 26 апреля уже ясна была на основе дозиметрических измерений невозможность длительного проживания в городе. Даже при исключении повышения мощности дозы в ближайшие дни, а оснований для этого никаких не было — выбросы продолжались, необходимость эвакуации была очевидной. И должна она была начаться на сутки раньше. Или десяток бэр, полученных каждым жителем за эти сутки, пользу им принёс? Не являясь специалистом по радиационной медицине, не берусь обсуждать всю статью. Но утверждение академика:
«Анализ мирового опыта влияния радиационных излучений на организм показывает, что минимально значимая доза при растянутом воздействии — 100–250 бэр»
представляется достаточно произвольным. Нормы радиационной безопасности говорят только, что 25 бэр — доза, при которой методами современной медицины не обнаруживаются изменения в организме. Но не сказано об их безвредности. По этому поводу у меня нет твёрдого убеждения, а по эвакуации ясно — запоздала на сутки. По-моему, все согласны с этим. Не думаю, чтобы у академика Академии медицинских наук были сомнения. Ему лучше других известна концепция радиационной защиты населения о всевозможном уменьшении индивидуальной и коллективной доз.
И ведь вот что — сам Л. А. Булдаков ни в коей мере не причастен к возникновению радиационного загрязнения, ни в малой степени не несёт ответственности. Почему же идёт на компромисс с совестью? На службу кому и чему отдаёт авторитет учёного? И не он один. Изнасилована наука, превращена в служанку. Что уж тут говорить о людях, лично виновных в возникновении катастрофы?
Уважаемый Читатель, разбор ещё одного Отчёта предложу вам с попыткой отделения его от других, поскольку и составлен он значительно позднее других, и организаций — участников в нём больше, чем в предыдущих. Рассматривать мероприятия, направленные на повышение надёжности реакторов РБМК, мы не будем, они описаны верно (это неудивительно, составители — люди знающие), обоснованы и действительно в большой степени улучшили физические характеристики активной зоны и АЗ реактора.
Не надо удивляться и тому, что эти же знающие специалисты и через пять лет продолжают утверждать — реактор РБМК-1000 в 1986 г. был хорошим, СУЗ отвечала предъявляемым к ней требованиям. Утверждают вопреки фактам, вопреки их же высказываниям, в том числе и в этом Отчёте. Да, видимо, без этих утверждений начальство бы не подписало Отчёт.
