Кофе.

Шоколад и жареный миндаль. Круглые столики на тонких ножках. Плетеные кресла и лоскутные почти домашние накидки с бахромой. Крохотные разноцветные подушечки, разбросанные на полу, и сам этот пол, укрытый шелковым гладким ковром.

Деревянные колокольчики, которые на малейшее движение воздуха отзываются сухими дребезжащими голосами. И шесть залов, отличающихся друг от друга лишь цветом убранства.

Здесь посетителей встречали с поклоном и остроносыми домашними туфлями, по старому обычаю заставляя разуваться. И не находилось того, кто рискнул бы обычаем пренебречь.

И Кэри позволила снять высокие башмаки, которые тотчас передали чистильщику.

— Меня ждут, — сказала она улыбчивой девушке в странном наряде: узкий халат с непомерно длинными, достигавшими пола рукавами, по краю которых были нашиты золотые бубенцы. Девушка кланялась, бубенцы звенели.

Ее лицо покрывал толстый слой белой краски. И неестественно ярким пятном выделялся круг, нарисованный на губах. Высоко поднималась башня из темных волос, укрепленная тонкими спицами. А со спиц свисали золотые нити…

Кэри спохватилась — как бы странно ни выглядела девушка, не следует столь откровенно демонстрировать любопытство. И удивление.

А туфли оказались удобными, и теплыми к тому же…

Яшмовый зал. И потускневшее золото ковра, на котором аисты кланялись друг другу, расправив вышитые драгоценными нитями крылья.

Желтое пламя живого огня, отраженное в воде.

Девушка со странным инструментом, непомерно длинным и неудобным. Две струны и тонкие пальцы с яшмовыми накладками в виде когтей. Девушка наклонялась, подцепляла когтем струну. И та издавала резкий тонкий звук, который таял в полумраке зала. И девушка вновь наклонялась… мелодия? Да, но странная, как само это место.

— Кэри! — Грай приветственно подняла руку. — Мы уже боялись, что ты не придешь!

Кузины Грай, леди Сив и леди Сигни, были здесь же. И тетушка, конечно же, дремала над высокой рюмкой кларета.

— Прошу простить меня за опоздание, — Кэри присела.

Ей не хотелось идти, но дом давил на нее пустотой, а Дитар попросила больше не появляться в ее доме: у нее осталось не так много времени, чтобы делить его с кем-то, пусть бы и с Кэри.

Кэри и так появлялась в ее доме слишком часто, чтобы это осталось незамеченным… и Дитар благодарна за помощь, но все-таки смерть — довольно интимное событие.

Она еще улыбалась, говоря об этом. И Кэри не посмела отказать в просьбе. Два дня она смотрела на дождь, сходя с ума от неясной тоски, а на третий — приняла приглашение, и вот теперь оказалась в странном месте, где варили шоколад.

Кэри позволила себе осмотреться.

Столешница из камня.

И кресла глубокие, плетеные, удобные, но… они выглядели здесь не менее чуждо, чем сама Кэри.

Леди Сив и леди Сигни заговорили одновременно. У них как-то так получалось, не перебивать друг друга, но дополнять, вывязывая из слов путаные узоры.

Они рады видеть Кэри.

И несомненно, ей здесь понравится. И конечно, странно слышать, что Кэри прежде не бывала в шоколадной лавке… ее, должно быть, совсем строго воспитывали, хотя их матушка утверждает, что дело отнюдь не в воспитании, а в происхождении…

Грай зашипела и, кажется, пнула кузину.

И Сиг замолчала, а Сигни вдруг покраснела и опустила взгляд.

— Не слушай их, они сами не знают, что говорят, — доверительно произнесла Грай и покосилась на тетушку.

Кузины обиженно засопели.

— Не слушаю…

Кэри не хотелось ссориться. И да, наверное, эти девушки, в чем-то правы.

Происхождение.

О нем ведь не забудут, пусть и не скажут в лицо, что Кэри — выродок, но… останутся сплетни, шепоток за спиной, любопытные взгляды и… и слухи, в которых все переврут.

— Ох, ты не представляешь, — Грай поспешно сменила тему, — до чего мне наскучили маменькины нравоучения.

Она закатила глаза.

— Я веду себя слишком вольно! Представляешь?!

Кузины закивали и взялись за руки.

— И оказываю дурное влияние…

Голос Грай, чересчур громкий, заглушал рваную мелодию, но девушка с прежней методичностью тревожила струны странного инструмента.

— Как же мне все это надоело! Скорей бы выйти замуж…

— Зачем?

— Лучше один муж, чем мама и две тетки… — заметила Грай и подвинула к себе вазочку с засахаренным миндалем. Орешки она жевала громко и как-то сердито, отчего становилось понятно, что ее и вправду донельзя утомили постоянные нотации. Кузины, переглянувшись, лишь плечами пожали.

— А если муж тебя отошлет? — робко поинтересовалась Сиг.

Ее сестра, утащив из вазочки горсть орешков, разглядывала их с несчастным видом. Она помнила, что леди пристала умеренность в еде, тем более, когда фигура этой леди выказывает явную склонность к полноте, а в моде худоба, но… засахаренный миндаль был слишком большим искушением, чтобы устоять.

Сигни ела. Вздыхала.

Кляла себя за слабость, но снова ела… а еще шоколад подали в широких фарфоровых чашках с крышечками.

— Мужа надо выбирать такого, — решительно заявила Грай, отправляя в рот сразу горсть орешков, — чтобы жить не мешал.

Кузины вновь обменялись выразительными взглядами и, повернувшись к Кэри, уставились на нее, ожидая решения. В конце концов, она была единственной из них, кто обладал собственным мужем.

— Я думаю, — осторожно заметила Кэри, — что супруга тебе выберут родители.

— Это да, — Грай вздохнула и замолчала. Впрочем, молчание ее не затянулось надолго. — Но все равно, замужним можно больше, чем незамужним. Если муж мне не понравится, я любовника заведу. Уж любовника-то я имею право выбрать?

Нервно вздрогнула во сне тетушка, открыла глаза, окинула зал мутным взглядом и, убедившись, что чести и достоинству подопечных ничего не угрожает — опасное слово, должно быть, пригрезилось, — вновь задремала.

Леди Грай, сняв крышку, вдохнула тонкий аромат горячего шоколада. На подносе стояли крохотные пиалы с грецким орехом и фундуком, дробленым печеньем, цукатами, медом и сливками. Подумав, она подцепила щипчиками длинный ломтик сушеной дыни и окунула в шоколад.

— Нет, — уже шепотом произнесла она. — Почему мужчинам можно заводить любовниц, а женщинам любовников — нельзя? Это несправедливо.

Кузины выбрали орешки. Сиг — грецкие, а Сигни — фундук. И одновременно потянулись к пузатому кувшинчику со сливками.

— Вот Лэрдис…

…это имя заставило Кэри вздрогнуть.

Лэрдис.

Женщина, которая украла сердце ее мужа.

…маленький домик с крохотным садом, где под шубой еловых лап скрыты розовые кусты. Узкий карниз и голуби. Старая мраморная чаша-клумба, в которой поселился можжевельник. Дверь. Массивный молоток, на звук которого появляется миссис Сэвидж в неизменном платье из темной бумазеи и кипенно-белом фартуке. Ключи на ее поясе.

Запах лекарств, привязавшийся к седым волосам.

Гостиная, камин и чай. Кресло, повернутое к окну. Дитар, которая уже ждет, и Кэри становится невыносимо стыдно за это ожидание, хотя она знает, что пришла вовремя. И все-таки ее, Кэри, время течет совершенно иначе. Разговор. Связующие нити слов. Чужое прошлое, которое раскрывается перед Кэри, порой слишком уж откровенно, но Дитар нужна эта откровенность. А Кэри несложно быть слушателем.

Лэрдис…

Снег за окном. Уже зима, но пока ранняя, робкая. Белые шали тумана, и мир, сузившийся до одной комнаты. Мягкая зелень обоев, кружево салфеток, которых как-то слишком много, словно кто-то решил связать все вещи воедино.

Или впустил в дом зиму.

— Я сразу поняла, что он влюбился, — Дитар полулежит.

Она уже мертва и знает об этом, но упрямо держится на пороге, и порой Кэри разбирает злость на мужа, который ушел именно сейчас. Неужели так сложно найти минуту для этой женщины?

У Брокка ведь много минут.

А у Дитар не осталось.

И смешно думать, что Кэри ревновала к ней… а ведь ревновала, притворялась равнодушной, слушая Грай, которая почти с восторгом рассказывала о любовнице мужа…

…и о Лэрдис тоже.

— Представляете, — Грай наклонилась, опираясь локтями на стол, благо тетушка вновь крепко спала и не могла увидеть столь неподобающего юной даме поведения, — она так и заявила Королю! Мол, женщины имеют равные с мужчинами права…

…заводить любовников.

И не ясен этот восторг в глазах Грай. А она, замолчав, перемешивая шоколад ложечкой, смотрит на Кэри, словно ждет от нее одобрения.

— Я не думаю, — Кэри приподняла крышку, вдохнув горький аромат, — что стоит уделять такое… пристальное внимание мнению женщины…

…которая причинила боль Брокку.

— …которая позволяет себе столь откровенно легкомысленное поведение, — Кэри очень надеялась, что голос не выдает ее.

И выражение лица.

И запах.

Грай сморщилась.

— И ты туда же, — она выглядела обиженной, кузины же молчали, но как показалось, неодобрительно. — Я думала, что ты… другая.

— Какая?

— Вот скажи, — Грай упрямо тряхнула головой, — почему я должна подчиняться мужчине только потому, что он мужчина? Ладно, отец… ну или брат, хотя мой братец на три года меня моложе, но с его мнением уже считаются. А я… я должна улыбаться и делать вид, что счастлива… как будто у меня вовсе мозгов нет.

Грай с раздражением сыпанула в остывающий шоколад горсть грецких орехов. А кузины, вновь обменявшись понимающими взглядами, вздохнули. Их, кажется, вопросы равенства беспокоили мало.

— Почему я сама не могу принимать решения, которые касаются всей моей жизни? — Грай злилась, и шепот ее становился все громче.

— Так принято.

Кэри не знала ответа, более того, подобные вопросы ее вовсе не занимали.

— Кем принято? — Грай наклонилась. — Тем, кому удобно, чтобы вот я… или ты… или вот они были товаром?

Что ей ответить?

— А Лэрдис… она считает, что женщина заслуживает право быть свободной!

Грай нервно сжала ложечку, словно собиралась ею отстаивать это самое право на свободу.

— Она… если хочешь знать, она… сама управляет фабрикой! И поместьями! И никому, даже Королю, не позволит себя ограничивать… старая королева запретила Лэрдис появляться при дворе, а она ответила, что слишком занята теперь, чтобы тратить свое время так бездарно.

Глупость.

И оскорбление, которое та женщина в черном платье, проглотит, но не забудет. Лэрдис и вправду настолько смела?

— Ты молчишь, — с упреком произнесла Грай.

— Я не знаю, что сказать…

…рука сама прикоснулась к механическому сердцу, запертому на слово-ключ.

— Значит, он подарил его тебе? — когда Дитар улыбается, она выглядит почти красивой.

— Да, а…

— Он делал его для Лэрдис.

Обида.

Острая и полынно-горькая, и Кэри пытается скрыть ее, смежив веки, отвернувшись, прикусив губу, что предательски подрагивает, выдавая.

— Не злись на него, милая…

Не будет.

Постарается.

— Ему хотелось сделать что-то особенное… а у Лэрдис было все.

И тогда Брокк придумал крохотные часы с секретом.

— Почему тогда… — сердце, зажатое в кулаке, стучит, просит о пощаде.

— Не успел. Я даже не знала, что он его все-таки доделал. В последний раз, когда мы разговаривали, у него что-то там не ладилось. Очень маленькая вещь, хрупкая, с его рукой неудобно.

Дитар с немалым трудом подняла свои узкие ладони, которые прятала в чехлы шелковых перчаток, стыдясь иссохшей желтоватой кожи. В перчатках ей было неудобно, Кэри видела это и просила снять, но… разве Дитар переупрямишь?

— И все-таки доделал, — она щурилась и вновь улыбалась, чему-то радуясь. А Кэри не могла понять, как может испытывать радость тот, кому жить осталось считанные дни. — Эта игрушка многое значила для него… отдал тебе…

Отдал.

Только значит ли это хоть что-нибудь.

— Он ее любит?

Кэри решилась задать вопрос, который мучил ее. А Дитар не спешила с ответом.

— Я… соврала бы, сказав, что нет. Но и соврала бы, сказав, что любит…

…любит или нет.

Старая игра на лепестках ромашки.

Сверр, который лежит, раскинув руки. И Кэри голову устроила на его животе. В животе раздается урчание, а значит, пора домой, там, небось, к обеду ждут, но вставать не хочется. Ромашек еще осталось дюжины полторы…

— Любит, не любит… — белые лепестки подхватывал ветер, рассыпая по зеленым травяным космам. — Плюнет…

Сверр фыркает, когда на кончик его носа опускается лепесток.

— …поцелует… — Кэри обрывает два сразу, так не честно, но если играть по правилам, то получится, что ее не любят.

Или плюнут.

Уже которую ромашку подряд. Обидно!

— На кого гадаешь? — Сверр приоткрыл глаз и, дотянувшись, поймал косу за кончик.

— Ни на кого. Так просто.

Он не поверил, а Кэри стало стыдно: не хорошо врать родному брату. И Сверр, словно подслушав ее мысли, за косу дернул, сказал:

— Признавайся…

Ромашка закончилась, но Кэри поймала следующий цветок. Нет, ей было жаль их, желтые солнца в белых коронах лепестков, однако… она ведь должна знать, любят ли ее.

— Хротгар…

— Это который рыжий? — Сверр наматывал кончик косы на палец.

— Прекрати! И он не рыжий!

— Рыжий!

Золотой, особенно, если на солнце смотреть, и веснушки ему идут. Он старше Кэри на целых два года и, конечно, в упор ее не замечает. У них со Сверром свои дела, наверняка, важные, и Кэри не хочет мешать, она издали наблюдает…

— Рыжий… — задумчиво повторяет Сверр, косу отпуская. — Идем.

Он перекатывается на бок и подает Кэри руку. Пальцы его стискивают запястье.

— Ты что? Отпусти!

— Неа, — Сверр сдувает с носа лепесток. — Не отпущу… ты моя и только…

Тем же вечером он пробирается в комнату Кэри, зажимая распухший нос. Лоб его украшала глубокая ссадина, а левый глаз и вовсе заплыл.

— Из-за него все, — буркнул Сверр, привычно забираясь в постель. Он потянул одеяло и холодная ступня коснулась ноги Кэри.

— Из-за кого?

Ей было жаль брата, которому наверняка больно. И Кэри, убрав со лба длинную белую прядь, подула на ссадину.

— Рыжего твоего… я спросил, что он о тебе думает.

— А он?

— Он сказал, что думает, что ты уродка.

Губа Кэри задрожала.

— Неправда.

— И я сказал, что неправда, — согласился Сверр, вытягиваясь. Он обнял Кэри и прижал к себе. — И мы подрались. Я его побил.

Он произнес это с огромным удовлетворением, и Кэри вздохнула:

— Врешь ты все…

— Что побил?

— Нет, что он… такое сказал.

— Вру, — Сверр фыркнул. — Я его просто побил.

— Зачем?

— Затем, что ты моя и ничья больше, ясно?

Он ущипнул Кэри, и та, разозлившись, толкнула Сверра локтем.

— Уходи.

— Нет, — он вцепился в одеяло. — Или… ты любишь его больше, чем меня?

Светлые глаза потемнели от обиды.

Больше?

Кэри задумалась… Хротгар ей нравился, конечно. Он был милым и забавным, и однажды нарвал для нее целый букет одуванчиков, но…

— Тебя, — решительно сказала она, обнимая брата. — Я люблю тебя много больше, чем его… чем всех.

И Сверр улыбнулся.

— Я никому тебя не отдам, — он прошептал это на ухо и обнял Кэри так, что ей стало тяжело дышать. — Слышишь? Никому…

…это было еще любовью?

Или уже безумием?

И как понять, где заканчивается одно и начинается другое?

Кэри вздохнула и словно невзначай провела пальцами по медальону, что спрятался под тонкой шерстью. Он делался не для Кэри?

Пускай.

Но теперь принадлежит ей. И уступать его она не собирается.

Ни его, ни мужа.

Настроение сразу стало лучше.

— Вот и чему ты улыбаешься? — Грай все еще дулась, но живая натура ее не позволяла слишком долго печалиться. И теперь Грай ерзала, разрываясь между обидой — все-таки окружающие не спешили проникнуться прогрессивными взглядами Грай — и желанием поделиться очередной сплетней.

— Представляете, — она наклонилась и понизила голос, заставив кузин податься вперед. — В городе взрывы были!

— Я читала, — шоколад оставил горькое послевкусие.

— Писали, что взорвалось само! А на самом деле… — Грай покосилась на тетушку. — На самом деле…

— Не стоит верить слухам, милая леди, — раздался вкрадчивый, но такой знакомый голос. И Кэри вздрогнула, а серебряная ложечка с длинным тонким черенком вывернулась из ставших вдруг неловкими пальцев.

— Слухи на то и слухи, — полковник наклонился, подняв ложечку, которую протянул подоспевшей девушке, — чтобы будоражить умы. Правды в них нет. Леди Кэри, не будете ли вы столь любезны представить меня вашим подругам?

Узнал?

Несомненно, но…

Короткий поклон и…

— Конечно, если вы помните меня… нам доводилось встречаться…

Полковник нехарактерно вежлив. А трость при нем старая, потемневшая и с широким набалдашником, на котором лежит массивная лапа. Ему к лицу пюсовая однобортная визитка, и темный с золотой нитью жилет отнюдь не выглядит вульгарно.

— Как я могла вас забыть? — Кэри сумела улыбнуться, надеясь, что улыбка ее получилась дружелюбной. — Леди Грай, это…

— Полковник Торнстен из рода Высокой Меди, к вашим услугам.

Он поклонился.

— Вы не похожи… — Грай запнулась, поняв, что едва не оскорбила нового знакомого, но полковник виновато развел руками:

— Увы, и вправду не похож. К сожалению и высокий дом не всегда гарантирует чистоту крови… или к счастью.

Взгляд его задержался на Кэри.

Насмехается?

Или намекает, что ее собственная кровь не столь уж чиста?

— Леди Кэри, я наслышан о вашем замужестве. Надеюсь, вы счастливы?

— Вне всяких сомнений.

Он кивнул и, перехватив трость, поклонился.

— Что ж, я рад это слышать. Вы заслужили счастье. А теперь, дамы, позвольте откланяться. Я и без того злоупотребил вашим вниманием, хотя, конечно, был бы рад встретиться вновь…

— И мы были бы рады, — пророкотала тетушка, которая очнулась ото сна. — Принимать вас, если, конечно, ваши дела позволят…

— Позволят, — его взгляд остановился на Грай, и улыбка той поблекла. — Леди Кэри… разрешите вас на несколько слов.

Он подал руку, и Кэри не осмелилась проигнорировать просьбу. Она встала, не ощущая собственных ног, и кажется, стоило сделать шаг и… полковник не позволил упасть.

— Вам дурно, леди? — весьма светским тоном поинтересовался он.

— Простите. Голова закружилась.

— Это с непривычки. Здешние ароматы лишь на первый взгляд кажутся безопасными… — полковник вел ее к низенькому диванчику, у которого застыла девица в белом платье-халате. Широкий золоченый пояс, обвивавший ее под грудью, на спине распускался причудливым цветком. — Вам следует беречь себя, Кэри… и не следует бояться.

Он усадил Кэри и взмахом руки отослал девушку.

— Не в моих интересах раскрывать нашу маленькую тайну… — полковник стоял чуть ближе, чем то предписывалось правилами приличия. Кэри же спиной ощущала неодобрительный взгляд тетушки, и любопытный — Грай. Кузины, как и прежде, предпочитали смотреть в пустые чашки.

— Я… буду молчать.

— Не сомневаюсь. И я также обещаю вам молчание, но… Кэри, если вдруг случится, что в вашей жизни возникнет кто-то из старых знакомых…

Кто еще?

Ригер? Мясник? Дирижер?

Почему все эти люди не ушли в прошлое?

— …и этот кто-то будет вам угрожать, то найдите минутку сообщить мне.

— И что вы сделаете?

— Поверьте, — он наклонился и мягко коснулся щеки, — я сумею помочь.

— Почему?

— Не верите в добрую волю и мою к вам симпатию?

— А вы мне симпатизируете? Мне казалось, что вас я…

— Раздражаете?

— Именно, — дышать становилось легче, и головокружение почти прошло. Страх… страх вот остался.

— Раздражали меня не вы, но беспечность вашего брата… вы мне не верите.

Солгать? Ответить правду и оскорбить?

— Не верите, — полковник склонил голову. — Что ж, признаюсь, у вас имеются все основания. И ситуация, в которой состоялось наше с вами знакомство, говорит отнюдь не в мою пользу…

Что он делал в том доме, на улице Красных фонарей? Ведь случайные люди не попадали на большую игру и…

— …и я постараюсь исправить то впечатление, которое у вас обо мне сложилось.

— Из симпатии?

Надо молчать.

Улыбаться. И прятаться в лабиринте вежливых фраз.

— Из симпатии, — согласился полковник. — И из надежды, что вы, быть может, проникнитесь ко мне ответной симпатией и походатайствуете перед той милой и крайне эмоциональной особой, которая явно к вам благоволит…

— Грай?

— Грай… жемчуг… красивое имя. Мне кажется, ей оно идет…

Полковник и Грай? Очередная игра, правил которой Кэри не понимает, или…

— Вы кому-нибудь рассказывали о… — он перехватил трость, положив набалдашник на ладонь.

И вновь выбор.

— Рассказывали.

— Я так плохо умею скрывать эмоции?

— Нет, леди, просто я слишком хорошо умею их читать. У всех, знаете ли, свои таланты… кому же вы доверились? Хотя… угадаю. Мужу?

— Он не при чем…

— Конечно, он не при чем, — согласились с Кэри. — Как и вы… но, полагаю, у вас были причины открыться ему? Нет, нет, не смею вас упрекать, но все же…

— Ригер.

Больше пояснять не понадобилось, полковник кивнул и, протянув руку, пообещал:

— Не стоит волноваться, леди. Он вас больше не потревожит.

— Не надо, я… я сама справлюсь. Спасибо и…

— И вы справитесь сами, — полковник произнес это с откровенной насмешкой. — Что ж, не буду вам мешать, но если вдруг…

— Я помню.

— И не стесняйтесь обращаться за помощью.

— Не буду.

— Вы чрезвычайно милы… и похожи на вашего брата.

Кэри отвернулась.

Похожа?

Наверное, но значит ли это, что она тоже безумна?

— И все-таки, откройте тайну. Та милая леди ведь не замужем?

— Нет.

— Чудесно… просто чудесно… — улыбка необычайно шла полковнику.

— Чего он хотел? — Грай, окончательно позабыв о приличиях, вцепилась в рукав Кэри.

— Узнать, не замужем ли ты…

— Полковник Торнстен, — веско заметила тетушка, раскрывая огромный веер, видимо затем, чтобы спрятать довольную улыбку, — чудесная партия. Лучше и желать нельзя.

Судорожный вздох Грай был ей ответом. И кузины, кажется, на сей раз искренне сочувствовали сестрице. А вечером Кэри обнаружила в ридикюле записку на полупрозрачной почти бумаге.

«Надеюсь, вы не забыли замолвить за меня словечко? Ваш Т.»

Записку она сожгла в камине… но кошмар вернулся. И сквозь сон Кэри слышала:

— Раз-два-три-четыре-пять… — голос Сверра перемежался с деревянным постукиванием трости о каменный пол, а из широких рукавов полковника сыпались карты. Все тузы.

Кошмары отпустили лишь под утро, и открыв глаза, Кэри поняла причину: вернулся Брокк.

— Здравствуй, — сказал он шепотом. — Скучала?

— Очень, — честно ответила Кэри.

Но кажется, ей не поверили.

Пускай. Главное, он снова дома…