Нас посетил сегодня феномен. Вообразите себе две огромных груди, похожие на воздушные шары, прицепленные впереди весьма обыкновенной дамы как бы для того, чтобы двигать ее вперед.

Когда я увидела эту потешную женщину, которая, представившись, сказала голосом куклы шестидесяти лет: «Это я, Лиция», — я не могла не разразиться громким смехом и не подпрыгнуть, на всех своих четырех ножках.

Действительно можно было умереть со смеху! Вы только вообразите себе фигуру с двумя дынями ценою в шесть франков вместо груди. И она еще несла свое бремя с намеренной развязностью!

Стянутая в талии, над которой вздымался грандиозный бюст, она, по моему мнению, походила на тех хорошеньких цыплят, которые в курятнике топорщатся, чтобы не отставать от настоящих петухов.

Очень светлая блондинка с молочным цветом лица, наводящим на мысль о цветах — не то осенних, не то весенних, из тех, что цветут тогда, когда открываются первые лилии. Рот у нее был розовый, как у анемичной собачки, глаза голубые, напоминающие своим блеском дорогие стаканы.

И эта тоже была незнакомкой!

Что за дьявольщина, отчего к нам приходит ежеминутно так много незнакомок? У нас же не магазин! Мы ведь не торгуем ни черносливом, ни колбасой!

Знакомство с этой феноменальной блондинкой началось с привычных уже мне мотивов: говорили о сердце. Этой женщине с замечательными глазами жилось не очень счастливо. Она замужем; ее супруг, без сомнения, груб, как денщик, и ужасно нечист по части выражений.

— О господи! Как редко слышишь от дам, даже знатных, чтобы они хорошо отзывались о своих мужьях! Казалось, они говорят это лишь для того, чтобы не изменить своего взгляда по этому вопросу. Несчастная женщина, решившись на бунт, объяснила моему хозяину, что она потеряла всякий стыд, и, если бы не городовые, она отдавалась бы на улице всем прохожим.

Мой хозяин выслушал ее внимательно, не выражая совершенно удивления тому, что женщина, имени которой он совсем не знает, которой он никогда не встречал, вздумала довериться ему. Напротив, он во всем согласился с ней; он нашел это вполне в порядке вещей, очень естественным, очень логичным и подчеркнул свое доверие двумя словами: «Вы правы».

— Впрочем, — сказал он, — такой красивой женщине, как вы, вовсе не трудно найти себе поклонников. В моей жизни ни одна женщина не возбуждала во мне такого любопытства!

— Это мой бюст! Не правда ли?

— Да, ваш бюст, — ответил он, — ваш чудный бюст, который должен быть… Но, прошу прощения, если вы намерены позволить мне его увидеть, то излишне останавливаться так долго на описаниях, я могу ошибиться и вас сконфузить…

— Так вы полагаете, что у меня не прекрасный бюст?

— Боже меня сохрани от подобной мысли!

— Он может быть велик, но зато он упруг…

— Я в этом убежден.

— Многие поразились бы, увидав мой бюст.

— Верно!

Тьфу, пропасть! Это нечто фатальное! Как же вы хотите, чтобы он противился подобному обязательству!..

— Я хочу вас поцеловать, — воскликнул мой хозяин.

Он обхватил даму; она не сопротивлялась. С тою осторожностью, с какой люди расстегивают пуговки ботинок, она стала расстегивать свой корсет. Ей, видно, очень не хотелось, чтобы отскочил крючок.

Я могла рассмотреть красавицу в профиль и анфас. Она не хотела, подобно большинству посетительниц, чтобы занавески были спущены; ей хотелось поразить моего хозяина своей наготой при ярком освещении.

Она ловко скинула рубашку.

А я думала:

— Кто она такая, эта женщина? Кокотка не показывала бы себя так бесцеремонно.

В глазах моего хозяина выразилось изумление, которое он и не пытался скрыть.

Блондинка была бесспорно хороша. Красота у нее была необыкновенная, поистине чудесная. Стройная, пухленькая, с округлыми нежными формами; у нее была очень привлекательная фигура и прелестный вид сзади. Но, ангелы небесные, спереди — это была настоящая поэма! Ее груди, ее очаровательные груди вздымались, как две огромные груши, удивительно чистые груши, на которых с удовольствием останавливался глаз. И, что замечательно, левая грудь, казалось, вздымалась больше правой.

Понятно, чтобы уместить в корсете и чтобы вместе с тем придать грудям ту форму дынь, ценою в 6 франков, о которых уже упоминалось, наиболее удаленное от груди место должно было войти внутрь самой груди, подобно тому, как различные трубочки телескопа ввинчиваются одна в другую.

При виде этою причудливого создания мой хозяин улыбнулся. И он признался:

— Это впервые.

— Не правда ли, это редкость! Все, кому приходилось их видеть, мне об этом уже говорили.

— Вы должны были бы выставить себя напоказ.

— На ярмарке! — прервала она.

— О! Простите! — возразил мой хозяин. — Я этого не хотел сказать; я хотел сказать — на несколько сеансов в медицинском факультете, который наверняка найдет в ваших солидных «грушах» интересный объект для наблюдения.

— Все мне об этом говорят, — прибавила она.

— Во всяком случае я не понимаю вашего супруга. Когда имеется существо, подобное вам, его любят, за ним ухаживают, его окружают заботливостью…

— Ах! Как бы не так! Сударь, это по всей вероятности из-за груди мой муж ведет со мной ужасную войну и делает для меня несносной всю жизнь.

— Великий Боже! И за что же?

— Он мне говорит, что я его делаю посмешищем, что все на улице оборачиваются, когда мы проходим, что все смотрят на меня в упор, что все мужья сердиты на него, что все жены на меня указывают своим мужьям; и повсюду он меня упрекает в моей развязности. Мой муж хотел бы, чтобы у меня был более сдержанный, более скромный, более простой вид и чтобы я ушла в самое себя; ему желательно, чтобы я выходила только ночью. Не правда ли, сударь, такая жизнь не может прийтись по вкусу? И я забыла вам сказать, что мне только двадцать три года…

Двадцать три года! Ей было двадцать три года!

Несчастная! Если ее бюст в двадцать три года сделался таким, то что будет, о, Великий Боже, когда ей будет сорок шесть лет? Очевидно, что у сорокалетней женщины бюст гораздо более развит, чем у двадцатилетней.

Я уже тогда привыкла анализировать чувство желания и даже капризы; не нужно было употребить много усилий для того, чтобы предвидеть, что мой хозяин захочет заплатить этой даме. Не каждый день выпадают случаи встретить феномена в таком роде. Но, мне кажется, мой хозяин не знал, как это сделать.

Знаменитая Люси (так она называлась) принимала тем временем более или менее классические позы. Наконец она решилась сесть на меня, и тогда-то я ясно поняла, что под предлогом посоветоваться с моим хозяином относительно своей семейной жизни, она пришла совсем по другому делу.

— Я бы хотела одеться, — сказала она, — я чувствую, что вы мной не интересуетесь.

Это было уже слишком. Он начал энергично протестовать, заключил ее с некоторыми предосторожностями в объятия и, когда солнечный луч, пробиваясь играючи через окно, осветил группу, состоящую из нас троих, сияющим ореолом, хозяин начал напевать пошлую песенку с соответствующими жестами. Это была самая обыкновенная любовная история (я спешу оговориться); между тем она была не лишена своего интереса.

Под вечер дама в сопровождении моего хозяина ушла; я не знаю, назначили ли они еще свидание. Но что-то мне говорило, что я не увижу больше прекрасной Люси, этой бледной блондинки с анемичным ртом, с большими светло-голубыми, похожими на стеклянные бокалы, глазами.

Вечером пришли некоторые друзья; когда есть друзья, то есть и подруги. Несмотря на все свое благоразумие, мой хозяин не мог себе отказать в удовольствии принять гостей. Большая часть дома высказалась с поразительным единодушием.

Неужели мужчины настолько слабосильны! Если им что-то доставляет удовольствие, то они нас будут мучить.

Я не намерена тут воспроизводить длинную защитительную речь, которую произнес мой хозяин против того обвинения, которое утром было выставлено ему; ее можно резюмировать в следующих нескольких словах: я никогда и не думал сказать что-либо дурное о той женщине, которой я обладаю; я уважаю всех тех, которые удостоили меня поцелуем; я навсегда сохраню к ним признательность, а описание прелестных грудей женщины не может опозорить ни ее имени, ни имени ее мужа, тем более, если оно неизвестно.

Разговор о грудях привлек молодых женщин.

Вы догадываетесь уже, что произошло потом. Их было пятеро, и так как все были красивы, с прелестными грудями, они не заставили себя долго ждать и скоро начался конкурс, к которому приступили все с большим желанием.

Как только опустились корсажи, по комнате разнесся приятный запах. Какие дорогие духи! Какие превосходные комбинации запахов! Говаривали, впрочем, что от всех пяти полуоткрытых грудей пахло, как от идеального букета. Потом из кружевных оборок, из тонких рубашек, расстегнутых корсетов, свесившихся над талиями, выглянуло десять грудей, округленных, белых, плотных и юных, как бы пробудившихся от сна, чтобы показаться во всей прелести их молодости. О! какое чудное зрелище! Одни из них были совершенно белые, другие по цвету походили на слоновую кость, а еще одни были почти совершенно смуглыми; и у всех была своеобразная красота.

На этом конкурсе не раздавались призы. Каждая из участниц имела пальму первенства. Но тотчас же, как только были сказаны все комплименты, любовники захватили в объятия своих дам, и на мою долю выпало счастье чувствовать на своих пружинах две самые прекрасные пары, которые совершенно не скрывались, чтобы удовлетворить свою страсть к неге.

Остальные разбрелись понемногу по всей квартире.

Один только мой хозяин, стоя в гордом одиночестве, наблюдал за тем, как его друзья и их подруги возились и целовались.

Я же в свою очередь наблюдала за ним. О чем это он мог думать? Какие мысли должны были промелькнуть в его голове? Он был одинок, и я перед ним преклонялась.

Несколько секунд спустя я заметила бросаемые им украдкой красноречивые взгляды; этого мне было достаточно, чтобы увериться в том, что из пяти друзей моего хозяина четверо, по крайней мере, были рогоносцами.