Этот роман необычной любви, которая возвела в ранг «королевы сердца» женщину на двадцать лет старше ее венценосного воздыхателя, начался с поцелуя. С поцелуя, которого был удостоен семилетний мальчик и который отложил свой отпечаток на всю его последующую жизнь. 17 марта 1526 года посреди отделявшей Францию от Испании реки Бидассоа встретились две лодки: на одной из них плыл ко вновь обретенной свободе король Франциск I, а другая увозила в неволю двух его сынов: дофина Франсуа и его младшего брата Анри…

Побежденный за год до этого в битве при Павии и ставший пленником своего врага, германского императора и испанского короля Карла V, Франциск I вынужден был согласиться на то, что оба его сына стали заложниками его доброй воли… или, скорее, его недоброй воли, поскольку он не был намерен выполнять свое обязательство и отдавать Бургундию своему грозному соседу. Эта бесчеловечная сделка не делала чести королю-рыцарю, но он так долго томился в заточении, что больше не мог выносить тягот плена. Кроме того, Луиза Савойская, которая в его отсутствие была регентшей королевства, так хотела поскорее снова увидеть своего дорогого сына, своего Цезаря, как она его называла, что лично обговорила этот обмен и без особого сожаления пожертвовала двумя своими внуками.

Когда дело было улажено, Луиза с легкостью собрала кортеж, который должен был встречать Франциска, когда тот ступит на французскую землю. Зная, как ее сын падок до прекрасного пола, госпожа заботливая мать набрала в свою свиту целую когорту красивых и отзывчивых девиц, приятный «цветник», в котором королю можно было утолить свое долгое вынужденное воздержание. Среди этих юных дам, которые были удостоены чести тешить королевскую плоть, была белокурая восемнадцатилетняя девушка по имени Анна де Писсле, а также супруга сенешаля Нормандии графиня де Брезе, которая останется в памяти потомков под девичьим именем Диана де Пуатье. Поспешим добавить, что она была, скорее, исключением и никоим образом не желала быть наложницей королевского гарема. Это было не в ее правилах. И все же, вне всякого сомнения, именно короля она смогла завоевать во время этой экспедиции.

Заботясь об удовольствиях сына, Луиза Савойская все же вычеркнула из списка встречавших официальную фаворитку короля Франсуазу де Шатобориан, которая имела, по ее мнению, слишком большое влияние на короля. Таким образом, в Байонну направилась очень веселая толпа. Лишь два юных принца несколько омрачили всеобщее веселье – и то сказать, им было отчего грустить. Старший, девятилетний Франсуа, старался держаться, уже понимая, какое достоинство до́лжно проявлять в его положении. Не унывающий, с живым умом и веселым нравом, он был очень похож на своего отца. Его младший брат Анри, напротив, унаследовал меланхоличный характер матери, всегда грустной королевы Клод. А ожидавшие его суровые испытания еще больше обострили его комплексы. В сопровождавшей несчастных принцев толпе никому, казалось, не было до них дела. Когда они прибыли в Байонну, где их должны были забрать и отвезти в Испанию, маленький Анри с трудом сдерживал слезы. А бабка говорила слова поддержки только его брату, наследнику престола. И никогда Анри не чувствовал себя таким одиноким. И тогда произошло событие, которому в то время никто не придал значения, но которому суждено было иметь важные последствия: какая-то молодая белокурая женщина приблизилась к принцу, обняла его и поцеловала в лоб. Это был первый поцелуй, которым Диана де Пуатье наградила Анри. Это был материнский поцелуй, за ним последуют поцелуи отнюдь не материнские.

Так кем же была эта очаровательная особа, которая столь невинным своим поступком вошла в историю? Дочь Жана де Пуатье, сеньора де Сен-Валье, она родилась в самые последние дни 1499 года в знатной семье. В то время поместное дворянство утратило свои привилегии, но сохранило ностальгические воспоминания, чем и объясняется неповиновение, а затем предательство коннетабля Бурбонского и неосторожность г-на де Сен-Валье, в какой-то момент поддержавшего дело этого крупного вельможи. А пока отец переживал трагедию, Диана росла в обстановке благополучия и богатства. Согласно легенде, некая крестьянка, на вид сущая ведьма, погадала девочке по руке и увидела там фантастическую судьбу. Это предсказание некий оставшийся неизвестным поэт донес до нас в стихах:

Как известно, самые точные предсказания суть те, что делаются постфактум, а посему эти строки скорее всего не более чем апокриф. Но зато достоверно известно, что Диана и отец очень любили друг друга – случай довольно редкий для тех времен, когда было принято считать дочерей обузой и уделять внимание лишь отпрыскам мужского пола. Действительно, Диана была тем, что мы сегодня называем «мальчишкой в юбке». С шести лет она начала сопровождать отца в выездах на охоту и подвергать свое тело самым изощренным испытаниям, как то: подъем на заре, обливание холодной водой, долгие конные прогулки по холмам и оврагам. От этих занятий наша героиня ничуть не подурнела, напротив, они очень помогли ей расцвести и поддерживали ее в форме до преклонных годов. Высокая, с тонкой талией и широкими плечами, Диана отвечала античным канонам красоты – ни дать ни взять статуя богини. У нее была царственная осанка и округлые формы. Понятно, что она с гордостью оставила потомкам свое тело, которое писали многие художники, вдохновленные ее красотой, во всей ее триумфальной наготе. Голова ее была не только красива, но отнюдь не пуста: Диана страстно любила читать, увлекалась искусством Возрождения, которое начало давать ростки по всей Франции. Но самым любимым ее занятием была охота. Она сама говорит нам об этом, как и положено в стихах:

Ее воспитание было дополнено длительным пребыванием при дочери покойного Людовика XI герцогине Бурбонской, которая оставила свой след в истории под именем Анны де Боже. Именно пример герцогини внушил Диане трезвый взгляд на вещи, научил не мучиться угрызениями совести, стремиться к власти, придерживаться строгих нравов. Но Анна Бурбонская, увы, не обучила ее ловкости в ведении политических дел, которой так славилась сама. Получив такое вот образование, Диана стала, как говорится, завидной невестой во всех смыслах этого понятия. И в 1515 году, в году победы под Мариньяно, эта ослепительно красивая шестнадцатилетняя девушка, этот столь соблазнительный розанчик, это создание, о котором можно было только мечтать, была отдана в жертву уродливому и горбатому старцу пятидесяти шести лет. Конечно, Пьер де Брезе, незаконнорожденный внук Карла VII, появившийся на свет от короля и Агнессы Сорель, был знатным вельможей. Будучи великим сенешалем Нормандии, он пользовался расположением Франциска I и был другом коннетабля де Бурбона. Кстати, именно коннетабль договорился с отцом Дианы о женитьбе его дочери. Как это и было принято, мнения девушки никто и не спросил. Она с большой неохотой восприняла новость о своем браке с этим старым уродом, который покинул ее спустя несколько дней после свадьбы и отправился с королем под Мариньяно, где оба они сражались не щадя живота своего. Можно было бы предположить, что молодая жена воспользовалась этим, чтобы повеселиться с каким-нибудь юным красавчиком. Ничуть не бывало! Она с нетерпением ждала возвращения супруга, а когда тот вернулся домой с поля брани, Диана начала, пишет Филипп Эрланже, «жить с ним достойной, спокойной, примерной семейной жизнью, тем более раздражающей, что в это было трудно поверить».

И все же поверить в это придется, поскольку годы шли, а на семейном небосводе «охотницы и горбуна» не появлялось ни единого облачка. Но в 1521 году это безоблачное счастье было внезапно нарушено разыгравшейся бурей: Жан де Сен-Валье оказался замешанным в предательстве Шарля Бурбонского. Но если коннетаблю удалось бежать, то его другу повезло намного меньше. Он был арестован, предстал перед судом и спустя три года приговорен к смертной казни. Невзирая на многочисленные просьбы, на свое стремление успокоить умы, Франциск I оставался непреклонен. Сен-Валье уже взошел на эшафот, когда появился всадник с указом короля о помиловании. Смертник был так перепуган, что при этом счастливом известии принялся целовать всех подряд, включая и палача. Но чем же объясняется столь внезапный порыв королевского великодушия? Можно предположить, что Диана изо всех сил молила за отца перед Франциском, а слезы этой красивой женщины и ее мольбы, поддержанные мужем, Пьером де Брезе, взволновали короля. Или Франциск не хотел вызывать неудовольствие зятя приговоренного накануне военной кампании, когда королю так нужна преданность его дворян? Как бы то ни было, молва очень скоро объяснила помилование графа де Пуатье чарами красавицы Дианы. Неисправимый болтун Брантом не смог пройти мимо этого эпизода и в своей книге «Истории галантных дам» предложил нам свою живописную версию развития событий:

«Мне рассказали про одного знатного сеньора, который был приговорен к смерти через отсечение головы и уже взошел на эшафот, но был внезапно помилован благодаря вмешательству своей дочери, писаной красавицы. Так вот, сходя с эшафота, он бормотал: “Храни, Боже… мою дочь, которая меня спасла”».

Слабо верится, что Жан де Пуатье, только что избежавший знакомства с топором палача, смог произнести столь блестящую «историческую» фразу. Однако же версия Брантома была подхвачена в многочисленных комментариях, которые на протяжении многих веков касались этого события. Даже Виктор Гюго и тот последовал этому примеру и написал, как Сен-Валье обвинил короля в том, что тот «замарал репутацию, обесчестил, осквернил, облил грязью и сломал Диану де Пуатье». Что же касается Мишле, то в этом анекдоте он нашел повод для того, чтобы снова дать волю своему богатому воображению, и сообщил нам следующее:

«Рассказывали, и это вполне вероятно, что дама, которой было двадцать четыре года и которая была полна красоты, очарования и сообразительности, направилась прямо к королю и заключила с ним сделку. Спасая своего отца, она устроила и свои личные дела, завоевала расположение монарха и заняла политическое положение подруги короля…»

Есть еще одно свидетельство по этому делу. Как написал в 1552 году в своем дневнике венецианский посланник Лоренцо Контини, чуткий ко всем придворным сплетням, «оставшись вдовой, молодая и красивая Диана, как все утверждали, успела побыть любовницей короля Франциска I и других мужчин, прежде чем оказаться в объятиях короля Генриха II».

«Короля Франциска I и других мужчин…» Значит, эта целомудренная, эта недоступная Диана под маской холодности и столь восхваленного целомудрия скрывала бешеный темперамент? В любовных утехах нельзя доверяться внешнему впечатлению, а Диана не была первой «святошей», кому удалось обмануть своих современников. Однако, если верить Контини, эта, как ее называли, «прекраснейшая из прекрасных», только став вдовой вроде бы проявила к королю некоторое «снисхождение». Но в то время Франциск тешился с Анной де Писсле, и та слишком ненавидела вдову сенешаля Нормандии, чтобы допустить, что ее венценосный любовник гулял на той стороне. Впрочем, Франциск I лично положил конец всем предположениям, написав про Диану:

Таким образом, для того, чтобы вернуть Диане честь, достаточно было двух простых рифмованных строк. Но даже сожалея об этом – сие нам известно, – отец не пошел по тропе, на которую потом ступил сын…

Давайте же теперь поговорим об этом сыне, ибо именно он герой этого рассказа. Это он, странствующий рыцарь, возвел на пьедестал даму своих мыслей и своим расположением к ней увековечил ее память. Кто бы вспомнил о какой-то Диане де Пуатье, если бы король Франции не положил к ее ногам свое сердце? Без прикрас в легендах, без пышности и без золотого блеска той блистательной эпохи Диана, по сути, всего лишь куртизанка, но, в отличие от всех куртизанок, она всю жизнь держалась одного «благодетеля», самого знатного из всех! Когда он правил Францией, она безраздельно правила им. Ведь она взяла его из колыбельки! Или почти так.

В своем мадридском застенке юным принцам пришлось прождать освобождения целых четыре года, пока в июне 1530 года не была расторгнута ужасная сделка, что привела к их заточению. В Мон-де-Марсане они снова встретились с отцом. Франциск I был взволнован встречей с детьми, которых столь тяжелое испытание заставило повзрослеть. Возможно также, король испытывал известные угрызения совести, думая об этих невинных созданиях, которые стали инструментами его политики. Как и полагалось, все проявления нежности были обращены к наследнику Франсуа. Анри достались лишь случайные ласки для приличия, что никак не могло обрадовать и так вечно угрюмого мальчишку. Впрочем, так ли уж он жаждал поцелуев такого папаши, который покинул его на столь продолжительный срок, или бабки – Луизы Савойской, – что с такой легкостью пожертвовала им и его братом ради своего Цезаря? Но зато в королевском кортеже была некая дама, как ему сказали, несомненная чаровница, с которой одиннадцатилетний Анри не сводил глаз. Пусть тот поцелуй, которым наградила его Диана четыре года тому назад, и стерся с его лба, но он остался в его сердце: Анри тайно хранил это воспоминание. Когда он снова увидел Диану, в тот день в его душе любовь к ней пустила глубокие корни. Любовь ребенка, скажете вы? Но разве любовь ребенка не самое крепкое чувство?

Спустя несколько месяцев, 5 марта 1531 года, когда новая королева Элеонора, которую Франциску I пришлось взять в жены по договору с Карлом V, короновалась в Сен-Дени, Диана находилась в ее свите. После торжественной церемонии был устроен турнир для присвоения приза за красоту той, кого провозгласят королевой турнира. Естественно, приз получила Анна де Писсле, «королева сердца» французского короля. Как же могло быть иначе? Но ей пришлось разделить лавры с Дианой де Пуатье. Этот успех, за который Брантом назвал ее «прекраснейшей из прекрасных», был вполне заслуженным. Одновременно этот успех принес ей с того дня ненависть и зависть Анны. Но эти чувства Диана вернет ей сполна. В конце турнира на ристалище выехали два принца в рыцарских доспехах. Каждый из них держал в руках копье с флажком. Когда настал его черед, Генрих Орлеанский опустил свое копье перед Дианой, показав тем самым всем присутствовавшим, что отныне он считал ее «своей дамой».

Старому Пьеру де Брезе не довелось узнать о необычайной судьбе своей супруги. Он умер в возрасте семидесяти двух лет в июле все того же 1531 года, окруженный всеобщим уважением. Диана, как и положено, разыграла сцену неутешной печали. Именно сцену, поскольку количество пролитых ею слез было пропорционально числу окружавших ее людей. Могла ли она искренне любить покойного, мягко говоря, не красавца, да еще и старше ее на сорок лет? В этом можно усомниться, но, как бы то ни было, даже если она его и не любила, она сделала вид, что любила, проявив при этом высокую виртуозность. Дурная молва, это опасное оружие, которое доходит сквозь века, приписывала «прекраснейшей из прекрасных» многочисленные любовные приключения, имевшие место даже до того, как славный де Брезе покинул сей бренный мир. Так, все долгое время утверждали, что она сбросила с себя пояс верности перед Клеманом Маро. Эта молва основана на его очаровательном стихотворении:

Было бы обидно, если речь шла о какой-то другой Диане, – если бы все было так, как виделось поэту, мадам де Брезе моментально потеряла бы свой панцирь «женщины вне всяких подозрений» и стала бы более человечной. Но она не только не ответила ни разу на пламенные мольбы поэта, но, напротив, питала к нему неослабную ненависть. Клеман Маро не делал тайны из того, что симпатизировал еретикам-протестантам, что приводило в бешенство такую ультракатоличку, какой была дама из Ане. Она раз и навсегда выбрала для себя образ безупречной женщины и ни под каким предлогом не выходила из него. Даже свое вдовство она умудрилась сделать дополнительным атрибутом своего очарования: после смерти мужа Диана стала носить только черное и белое, но это строгое сочетание цветов лишь ярче выделяло ее на фоне других женщин. Брантом не ошибся, когда написал: «Она ничуть не изменилась, даже выбрав строгие цвета одежд, она продолжала выглядеть модно и шикарно, и выглядела более светской, чем до вдовства, особенно когда выставляла напоказ свою прекрасную грудь».

Правда в том, что Диана в каждом своем наряде старалась продемонстрировать одну из своих прелестей, словно бы заставляя сильнее жалеть тех, кому не суждено было увидеть большее. Несколько лет, которые последовали за смертью старика и предшествовали ее связи с Анри, мадам де Брезе провела при дворе как образцовая вдова. Ее положение, ее царственная осанка, ее непреходящее горе помогли завоевать уважение и, конечно, дружбу короля – да только ли дружбу? Однажды вечером 1532 года в Фонтенбло в разговоре наедине король излил душу этой внушавшей ему доверие женщине. Он был доволен поведением дофина, который в столь юные годы уже имел любовницу, что не могло не радовать разгульного отца, но вот младший сын… И без того замкнутый по природе, Анри стал за годы пребывания в плену еще более нелюдимым. Казалось, его интересовала только игра молодыми мускулами, ей он предавался с большой охотой. Что же делать, чтобы вывести его из меланхолии? Диана улыбнулась – улыбка редко появлялась на ее лице и от этого была еще более ценна.

«Доверьтесь мне, сир, – сказала наша вдовушка, – принц будет у моих ног».

Это было похоже на шутку – как-никак разница в возрасте. Но Франциск поймал ее на слове, будучи обнадежен именно этой разницей. Он дал прекрасной даме нечто вроде своего благословения на то, чтобы она занялась его отпрыском. Диана не могла мечтать о лучшем покровительстве в выполнении своей задачи. Было ли предложение таким спонтанным, таким невинным, как это может показаться? То, что мы знаем о Диане, о ее расчетливом уме, о ее остром чувстве личной выгоды, о ее честолюбии, которому суждено было в скором времени проявиться во всей своей глубине, позволяет нам в этом усомниться. Кроме того, она не могла не заметить взгляды, которые бросал на нее Анри. Она была слишком опытной женщиной, чтобы не понимать волнение, которое она сеяла в душе подростка. И поэтому она могла только выиграть от предпринятой ею авантюры, прикрытой столь благими намерениями. О чем же, в конце концов, шла речь? О том, чтобы помочь юнцу, который слишком рано лишился матери, вновь обрести душевное равновесие и радости жизни. Нет, никто не мог бы осудить честную женщину за то, что она взялась за столь благодетельную задачу. Поскольку графиня постоянно заботилась о соблюдении внешних приличий, ее связь с юным принцем стала проходить под знаком целомудрия, так, как это описывалось в рыцарских романах. Диана могла начинать свои действия, и никто не смог открыть ее истинные намерения.

Со своей стороны Генрих Орлеанский слишком серьезно относился к своей роли верного рыцаря. Он еще не знал, что такое любовь и любовные желания, довольствовался ролью платонического влюбленного, которую ему навязали. И если всех при дворе забавляла необычная идиллия принца и вдовы сенешаля, никому в голову не приходило возмущаться. Все думали, что это была всего лишь игра. Но Диана знала, что никакой игрой здесь и не пахнет…

Но вскоре Анри пришлось выполнять обязанности принца крови. Продолжая бежать за итальянским миражом, Франциск I решил, что благодаря женитьбе младшего сына на внучатой племяннице Папы Римского он сможет продвинуть свои дела по другую сторону Альп. И поэтому осенью 1533 года в постели будущего короля Генриха II очутилась его ровесница, девочка четырнадцати лет, которая не могла поверить в выпавшее ей счастье. Екатерина Медичи приходилась родственницей Папе Римскому, и это было хорошо, но, взбираясь по ветвям ее генеалогического древа, всякий мог наткнуться на банкиров, что было уже не так хорошо. А если бы он еще полазил по этому древу, то встретил бы торговцев маслом и пряностями, что было уже совсем нехорошо. Да какая кому была разница! В любом случае Анри не было суждено взойти на трон, а Екатерине – стать французской королевой. Так, по крайней мере, все считали. Чтобы дополнить эту картину, добавим, что девочка была довольно некрасива и достаточно осторожна, чтобы показывать свой ум. В том виде, в котором она представлялась, новая герцогиня Орлеанская позволяла Диане не волноваться: эта сопливая дурнушка не могла отбить ее «предмет».

Брак по расчету не повлиял на отношение принца к даме своих помыслов. Несмотря на то что он был вынужден исполнять супружеский долг перед Екатериной, ее некрасивая молодость никоим образом не могла соперничать с роскошной зрелостью Дианы. Итальянка очень скоро это поняла и с почти рабской покорностью стала воздерживаться от проникновения в заповедник охотницы. Кто бы тогда мог предположить, что за почти детской улыбкой юной принцессы скрывались железная воля и дьявольское лицемерие? Кто мог предугадать, что наступит день, когда ей придется на руках нести судьбу Франции?

Нет, Диана была не права, не обращая на итальянку внимания. Но у нее и времени-то не было на какую-то там девчонку: у нее была другая, более опасная соперница в лице официальной «королевы сердца», то есть герцогини д’Этамп. У той тоже были свои амбициозные планы, и она не желала, чтобы кто-то становился у нее на пути. Поэтому между двумя этими женщинами началась война, которая вначале была тайной, а потом перешла в открытые столкновения. И ожесточенность этой войны возрастала по мере возвышения Анри.

Пока еще на руках у Анны были козырные карты в ее игре, потому что она владела сердцем короля. Как мы уже видели в предыдущей главе, она пользовалась им не только для себя любимой, но и для того, чтобы пристраивать друзей и изгонять врагов: благодаря фаворитке во главе войск был поставлен адмирал Шабо де Брион вместо смещенного ее усилиями маршала де Монморанси. Эта скандальная рокировка случилась как раз накануне предстоявшей военной кампании, поскольку свояки-враги Франциск I и Карл V нашли новый повод для ссоры. И по-прежнему в Италии. Как и было заведено, дофин и его младший брат должны были уехать с отцом на войну. В обществе это одобрили. И Анри вынужден был расстаться со своей дамой. Но прежде он в разговоре наедине признался ей в своих чувствах. Насколько нам известно, охваченный волнением застенчивый подросток посмел выразить словами то, что чувствовало его сердце. И это признание наполнило радостью даму из Ане. Пусть это была тайная удача, теперь перед ней открывалось многообещающее будущее.

Но вот началась война. Враждовавшие стороны стали обмениваться ударами, которые напоминали раскачивание на качелях: когда в конце 1536 года французская армия захватила Пьемонт и Савойю, Карл V в свою очередь перешел Альпы и вторгся на юг Франции. Франциск сразу же призвал назад Монмаранси, и тот, чтобы извести врага, применил настолько же интересную, насколько и бесчеловечную по отношению к мирным жителям тактику. Будущий коннетабль никогда не отличался излишней сентиментальностью. Он сровнял с землей города и деревни, пожег хлеба, отравил колодцы. Как написал Филипп Эрланже, «он стал предвестником тактики “выжженной земли”». Эта тактика оказалась весьма эффективной: побродив несколько недель по пустым землям, германские орды трусливо убрались восвояси. А тем временем произошло событие, которое имело важные последствия. Пока войска бились в Италии, король и оба принца остановились в Валансе, поскольку излишняя осторожность еще никому не вредила. Увы, то, чего не смогли сделать шпаги, копья и пушки противника, сделал простой стакан воды, который дофин Франсуа выпил 10 августа 1537 года, перед этим как следует поиграв в мяч. С ним сделался удар, и через несколько часов все было кончено. И семнадцатилетний Генрих Орлеанский стал наследником престола. Был ли он готов к выполнению столь ответственной роли? Вряд ли. Описание, сделанное Филиппом Эр-лаже, весьма нелестно для нового дофина:

«Новый наследник короны, – пишет Эрланже, – знал толк в молодецким потехах, а с оружием управлялся как никто. Но для взрослого мужчины одного этого явно недостаточно. А у Анри, казалось, мускулы были развиты за счет серого вещества. Он плохо соображал, не мог быстро найти остроумный ответ, не мог с легкостью вести разговор, он мало стремился к образованности, не был любознателен. Все это делало молодого человека медлительным, когда надо было принимать решение. Но когда у него уже складывалось свое мнение – редко без участия других, – Анри придерживался его с упорством, достойным подражания».

Эта с неба упавшая ответственность захватила его врасплох, но одновременно принесла облегчение, поскольку ему надоело прозябать на вторых ролях, как это было предопределено рождением. Кому-то при дворе это не понравилось, но кто-то облегченно вздохнул. Среди последних был Монморанси, который увидел в этом усиление доверия и укрепление своих позиций. Ведь он был другом не только наследного принца, но и Дианы де Пуатье. Графиня поддерживала его в самые тяжелые времена королевской немилости, а влияние ее на дофина гарантировало прекрасное будущее. Что же касается самой Дианы, она была явно рада чести, которая выпала ее «предмету». Таким образом, ее расчеты оказались верными, а желания были удовлетворены выше ожидания. Возможно, что возвышение влюбленного в нее юноши ускорило принесение в жертву ее добродетели. Она колебалась сделать это ради младшего сына Франции, но не могла больше отказывать наследнику короны. С такими вещами шутить было не принято! Она, естественно, догадывалась о том, что, став в тридцать шесть лет любовницей семнадцатилетнего юноши, окажется объектом всеобщего возмущения. Двор был вымощен дурными намерениями, сплетни и пересуды были источниками насыщения этого мирка, который вращался вокруг трона. Но все тщательно взвесив, наша героиня решила, что стоит рискнуть, тем более что силы юного Анри будут приятной заменой бессилию покойного старика-супруга. А ведь Диана была женщиной, пусть она и старалась выглядеть статуей. Но под мрамором напоказ плоть пульсировала и требовала своего. А об этом следует всегда помнить… Однако для того, чтобы все более слабое сопротивление Дианы рухнуло, нужно было кому-то шевельнуть пальцем. И Монморанси любезно сделал это. И тем самым вернул долг признательности как Диане, которая защитила его, так и Анри, возвратившему ему все его почести и права. Коннетабль взялся найти место для первой супружеской измены наследного принца. Монморанси пригласил обоих участников готовившегося праздника любви в свой замок Экуан. Убранство замка было великолепным и предрасполагало к самой бурной страсти. Там, в частности, были знаменитые эротические витражи, которые «могли бы своим бесстыдством заставить покраснеть самого Рабле», воспроизводящие в мельчайших подробностях любовные похождения Психеи. Как мог не взволноваться юнец, который собирался вкусить запретный плод – плод своих столь долгих мечтаний? Как должно было забиться его сердце, каким он должен был быть охвачен волнением на пороге победы – той, что была для него гораздо дороже всех побед, какие он мог одержать на полях сражений! А разве Диана, несмотря на все ее самообладание, не должна была испытывать дрожь, поскольку, если верить официальной версии ее жизни, у нее любовного опыта было не больше, чем у юного воздыхателя. Возможно, опыта этого у нее было даже меньше, по крайней мере в области физических «упражнений».

Каким бы глубоким ни было их волнение, оба участника «праздника» оказались на высоте их ожиданий, если верить свидетельству, от которого Диана не смогла удержаться на другой день после своего «поражения»:

При прочтении этих очаровательных стихов мы с радостью констатируем, что Диане не чужды были эмоции, которые не шли из головы, что на какое-то время она стала обычной женщиной, отзывчивой к желаниям любви, отзывчивой также к призыву сладострастия…

А Анри был восхищен. Он никак не мог поверить в свое счастье: ведь он держал в объятиях эту такую желанную «богиню», которая отдала в его распоряжение свое тело статуи. И статуя ожила, задрожала от его ласк, ответила клятвами на его клятвы… В то утро из объятий Дианы вышел уже не мальчишка, а мужчина; когда слились их тела, Диана не только удовлетворила желания Анри, она дала ему веру в себя, уверенность, чего у него никогда раньше не было. С того дня все были вынуждены считаться с дофином. Понимая, что своим внутренним превращением он обязан своей прекрасной даме, Анри в стихах – тогдашняя мода вынуждала – выразил свое счастье:

Итак, рыбка попалась на крючок, и теперь Диане оставалось пожинать плоды своего «чудесного греха». С той ночи и до последнего дня своей жизни Анри будет к ней привязан. Но, наслаждаясь победой, Диана постаралась сделать так, чтобы не пострадала окружавшая ее легенда о респектабельности. Дама из Ане постоянно заботилась о том, чтобы на ее репутации не было ни малейшего пятнышка. Кто-то посчитает это поведение лицемерным и будет прав, но Диана, зная, что ее окружали завистники, старалась не давать пищи их злословию. Анри же был далеко не так скрытен, у него не было ни малейшего намерения делать тайну из своего счастья. Поэтому начиная с того самого дня он стал одеваться только в черно-белое, цвета Дианы, и подписывать свои письма буквой «Н» и двумя полумесяцами, которые, сплетаясь, образовывали букву «D», начальную букву имени Дианы. Эту же монограмму он приказал вышить на своих одеждах, инкрустировать на воротах своих замков, даже на одеянии, которое было на нем в Реймсе во время его коронации!

Но далеко не все были рады этому успеху Дианы. Герцогиня д’Этамп, официальная «королева сердца», не могла согласиться с тем, что ей надо поделиться властью. Между женщинами произошел разрыв, и самое малое, что можно сказать по этому поводу, это то, что дамы эти не щадили друг друга в своих высказываниях. Анна не только сама распускала сплетни о «старухе», но и наняла некоего Вутэ, поэта бесталанного, но язвительного, который для описания любовницы дофина употребил такие эпитеты: «ее размалеванное лицо, ее морщины, ее вставные зубы и ее увядший цвет лица». Любезнее некуда! Клевете мадам д’Этамп суждено было прожить долгую жизнь – уже в следующем столетии известный историк XVII века Мезерей написал: «С великим сожалением можно сказать, что юный принц обожал увядшее, полное морщин лицо, поседевшую голову, наполовину потухшие и часто покрасневшие глаза, короче, то, что можно назвать объедками со стола многих прочих».

Этот написанный ненавистью портрет ничем не походил на реальность. Все современники Дианы во главе с Брантомом были единодушны в восхвалении ее красоты, равно как и в удивительной долговечности этой красоты. Диана сама давала понять, что секрет ее вечной молодости заключался в чудесном напитке, который она якобы выпила еще девочкой. Во всяком случае, если Анри и приходилось довольствоваться «объедками», как говорил Мезерей, Диана умела прекрасно приспосабливать их для счастья своего любовника, который был как никогда под властью ее любви. О чем он ей и написал:

До поры до времени Диана не отвечала на нападки. Она знала, что будущее принадлежало ей, потому что в один прекрасный день на трон должен был взойти ее защитник. А она должна была подняться вместе с ним в качестве его «королевы сердца». В ожидании дня, когда она сможет отомстить, Диана собирала вокруг себя верных людей, которые, как и она сама, делали ставку на будущее. Диана умела очень хорошо сдерживать свой гнев и ждала удобного случая, когда можно будет нанести удар обезоруженной сопернице. Этот случай представился ей спустя несколько лет, в августе 1544 года, во время очередных баталий между Франциском I и Карлом V. Последнему попал в руки секретный код французской армии, и, по словам летописца того времени, «некоторые решили, что ключ от кода был прислан германскому императору Анной де Писсле». Кроме того, утверждалось, что мадам д’Этамп передала ради красивых глаз своего любовника, продавшегося Карлу V, графа де Лонгваль, некоторые важные государственные тайны. Другой историк тех времен по фамилии Бейль написал по этому поводу:

«Герцогиня была столь близка к императору, что тот во всех подробностях знал обо всех тайнах двора и Королевского совета. Причиной этого безобразия была женщина. Женщина эта могла бы свергнуть монархию, если бы у Карла V голова не повернулась в другую сторону. Франциск I был продан по сходной цене». Потом историки опровергли это обвинение. В частности, Филипп Эрланже, который увидел в них происки Дианы.

Диана и впрямь умело воспользовалась слухами, которые тогда ходили. В войне между женщинами допускаются любые удары, даже самые подлые. Про этих женщин Монтескье написал: «Они завидовали друг другу во всем, даже в пороках». Это суждение удачно отразило обстановку при французском дворе, раздираемом двумя кланами, которые поочередно брали верх друг над другом. Глядя в будущее, Диана одобряла и поддерживала могущество семейства де Гизов и склоняла Анри к тому же. И совершенно напрасно, поскольку эти самые Гизы станут потом активно плести заговоры против сынов Генриха II и даже будут в нескольких шагах от того, чтобы вырвать у них корону Франции. Диана и ее партия, кстати, проявили себя яростными противниками реформаторов, которых они называли еретиками и которых требовали сжигать на костре.

Поддерживавшая другую партию, Анна уговаривала Франциска I проявлять терпимость к протестантам. Эта двойственность позиций двора отразилась на отношениях между королем и его сыном. До самой смерти Франциска I дофин, не осмеливаясь открыто выступить против отца, критиковал его политику, используя доводы, которые предоставляла ему Диана де Пуатье. Для того чтобы обеспечить себе гарантии на будущее, а также чтобы найти противовес дофину, Анна д’Этамп привлекла в свой лагерь третьего сына Франциска I герцога Шарля Орлеанского. Это был блестящий жизнерадостный молодой человек, чей открытый и прямой склад характера разительно отличался от характера его старшего брата. К несчастью для мадам д’Этамп, ей не суждено было долго пользоваться этой великолепной поддержкой – увы, принц преждевременно скончался, пав жертвой одной из загадочных эпидемий, которые регулярно охватывали страну.

Эта смерть глубоко огорчила короля, но отнюдь не мадам де Пуатье и не дофина, который видел в младшем брате угрозу своей власти. В любом случае, как и раньше, когда смерть старшего брата открыла ему дорогу к престолу, смерть герцога Орлеанского была только на руку будущему Генриху II. Тогда все снова заговорили об отравлении – в те времена яд был в большом ходу. Поскольку от этих разговоров до обвинения Дианы был всего один шаг, Анна легко его сделала, чтобы отомстить сопернице за недавние обвинения в измене. Маловероятно, чтобы вдова сенешаля была замешана в таком преступлении, но не было ли среди ее сторонников и слуг кого-нибудь, кто смог проявить такое усердие? То, что мы знаем о нравах тех времен, о загадочных и столь своевременных смертях, которые вехами надгробий отмечают вторую половину XVI века, позволяет делать любые предположения. Со смертью Франциска I закончилась эра романтики рыцарства, уступив место прагматизму, который не обременял себя ни угрызениями совести, ни чувствами: правление трех сынов Генриха II прошло в трагической обстановке и в дьявольских мизансценах, которые устраивала одна женщина, настоящая героиня трагедии – Екатерина Медичи.

Но в тот момент, когда Анри стал дофином, никто не догадывался, какую роль в истории страны суждено было сыграть его супруге. Более того, многие не без основания считали, что эта женщина из семьи флорентийских торговцев недостойна того, чтобы взойти на французский престол. Она сама дрожала от мысли, что над ней, как дамоклов меч, висит угроза развода. Положение ее было тем более угрожающим, что за девять лет замужества ей так и не удалось подарить мужу отпрыска мужского пола. Несмотря на все сеансы лечения, которые она проходила, на все снадобья, которые она принимала, на все более или менее магические заговоры, которые она совершала, Екатерина продолжала оставаться бездетной. И поэтому в окружении принца все чаще и чаще стало произноситься слово «развод». К счастью для Екатерины, у нее при дворе были два союзника: прежде всего, свекор с его благородным сердцем, который жалел эту иностранку, испытывавшую явное пренебрежение всех придворных. А другой ее самой неожиданной союзницей оказалась сама Диана де Пуатье. Для нее Екатерина не была соперницей, она не представляла никакой опасности, серая мышка и более ничего. И фаворитка не опасалась того, что любовник когда-нибудь сможет бросить ее и вернуться к столь малопривлекательной жене. Поэтому Диана всячески противилась разводу Анри и многократно ему об этом говорила. Более того, поскольку принц выказывал явное отвращение к тому, чтобы «удостоить почестями» свою жену, мадам де Брезе требовала от него делить супружеское ложе «по меньшей мере один-два раза в неделю». Но несмотря на все его благие усилия, у Анри по-прежнему не появлялось наследников. И это притом, что во время одной из военных кампаний в Италии, несмотря на всю свою любовь к даме сердца, зов плоти оказался сильнее верности, и у него приключился военно-полевой роман с одной молодой крестьянкой по имени Фелиппа Дюк. И спустя девять месяцев эта Фелиппа Дюк произвела на свет девочку, которой дали имя… Диана. Графиня лично настояла на этом и ничуть не была шокирована изменой своего любовника. Напротив, она, как и всегда, предпочла держать руку на пульсе всех его галантных похождений.

Несмотря на все старания сохранить в тайне рождение внебрачной дочери, это дело получило все-таки огласку и нанесло новый удар по и без того сложному положению Екатерины. Поскольку дофин мог иметь детей, это означало, что она их иметь не могла! И Королевский совет немедленно порекомендовал королю отправить назад в Италию «это бесплодное чрево». Именно тогда Диана решительно выступила на защиту Екатерины и спасла ее от изгнания. Чувствуя себя обязанной заступничеству всемогущей фаворитки и проявив тем самым гибкость своего характера, Екатерина стала служить Диане. Как написал Филипп Эрланже, «Франциску I пришлось пожинать плоды договора, под которым Медичи подписалась без колебания. Пожертвовав удовольствием, которое он испытывал от разговоров с ней, Екатерина предала его ради своей же соперницы, любовницы своего супруга! Вторая дама Франции стала шпионкой. Она льстила каждому, каждого обхаживала, ласкала… Она со всеми была мягка, добра, услужлива, всем улыбалась, всем старалась понравиться. По вечерам она докладывала своей дорогой покровительнице обо всем, что ей удавалось узнать за день. Чтобы понять, как низко она пала, следует отметить, что Екатерина продолжала обожать своего неверного муженька и что за ее нежными манерами скрывалась трагическая ревность. С каким пренебрежением относилась великолепная Диана, эта высокомерная вдова коннетабля, к этому созданию, которое терпело такое унижение ради того, чтобы сохранить свой призрачный титул! Спустя двадцать лет, увидев подлинное лицо без маски, все придут в ужас».

Флорентийка действительно заставила Диану и ее клику дорого заплатить за все ее унижения, за все накопленные ею обиды. Но время для мщения еще маячило в туманной дали, и Екатерине приходилось кланяться в ножки своей благодетельнице за то, что та изволила направлять в ее постель ее же собственного мужа! И вот, 16 января 1544 года наступил час триумфа супруги и любовницы! Екатерина произвела на свет мальчика, нареченного именем Франсуа, который позднее стал королем Франциском II, но славы не снискал, ибо скончался семнадцати лет от роду. В течение следующих тринадцати лет за первыми родами последовали еще девять. Словно по волшебству, «бесплодное чрево» Медичи превратилось в плодородную почву, на которой генеалогическое древо королевской власти пустило свои корни. Думаете, эта внезапная плодовитость вернула Екатерине ее законное место? Ничего подобного! Наследнице торговцев пряностями пришлось продолжать играть роль фигурантки при дворе, где все плохо себе представляли, что когда-нибудь ей придется царствовать. Даже ее дети, как и она сама, находились под пятой могущественной Дианы, которая оказывала супруге дофина протекцию только при условии признания ею первенства любовницы. Впрочем, к Элеоноре, официальной королеве, Франциск I относился ничуть не лучше, чем Анри относился к Екатерине. Фактической королевой Франции была «королева сердца» герцогиня д’Этамп, но как долго ей еще оставалось царствовать? Здоровье Франциска I, несмотря на его богатырский вид, было серьезно подорвано. Венерическая болезнь, от которой он страдал и которой суждено было свести его в могилу, временами утихала, и он спешил воспользоваться этим для путешествий из одного замка в другой, чтобы выезжать на охоту и… служить богине любви. Это при таком недуге! 12 марта 1547 года король прибыл в Рамбуйе. Всем, кто его увидел, стало ясно, что дни его сочтены. Два враждующих лагеря: партия герцогини д’Этамп и партия графини де Брезе, следили за развитием событий, испытывая при этом совершенно разные чувства: Анна всеми силами цеплялась за власть, которая ускользала от нее по мере того, как Франциску становилось все хуже. Находившиеся рядом с фавориткой те из придворных, кто поддерживал ее, уже не знали, какому святому молиться, и считали дни, которые оставались им перед неизбежной опалой.

В лагере их противников, напротив, царила эйфория, даже несмотря на то, что в силу обстоятельств приходилось не показывать свои подлинные чувства. Диана с огромным нетерпением ждала, когда король испустит последний вздох, каковой должен был стать первым этапом ее возвышения. Окружавшие ее Гизы были столь же нетерпеливы. Им предоставлялся случай дать волю своей алчности, которой суждено было в течение последовавших сорока лет обрушиться на Францию смертельной бурей. Что же касалось дофина Анри, то его чувства были двоякими: он никогда не любил отца и не разделял его политических взглядов, но вид этого богатыря на смертном одре вызывал у него большое волнение. Сейчас, когда надо было перехватить скипетр, рука его дрожала. Но Диана взялась за укрепление его воли.

29 марта смертельно больной король с присущим монархам достоинством решил отчитаться перед небесами. Для этого ему, естественно, пришлось удалить от себя «предмет грехов». Понимая, что властвовать ей осталось последние деньки, Анна изобразила страдания, но ей пришлось подчиниться. Когда герцогиня д’Этамп уехала в свой замок Лимур, Франциск призвал к изголовью сына. И в час последней встречи оба они забыли про конфликты, что так часто их разделяли. Они забыли про сеть интриг и козней, которые плели царедворцы, чтобы их разлучить. В комнате остались только умиравший отец и оплакивавший его сын. В смертный час мудрость внушила королю слова, адресованные наследнику. Эти слова были тем более неожиданными, что Франциск мудростью не отличался. Но это показывает, что стать мудрым никогда не поздно:

– Сын мой, остерегайтесь семейства Гизов, – прошептал умирающий. – Заклинаю вас, не вводите в состав Совета этих отпетых честолюбцев. Я также прошу вас не возвращать ко двору Монморанси.

Потом он вспомнил про Анну:

– Отдаю герцогиню д’Этамп под ваше покровительство. Она хорошая женщина.

Но тут он вспомнил, во что обошлась эта дама ему и казне, и дал последний важный совет:

– Не давайте другим подчинять свою волю, как это делал я.

В миг, когда его глаза покрывались мраком, король, казалось, увидел замыслы «прекраснейшей из прекрасных». Ведь он мог по личному опыту судить о той разнице между удовольствием, которое приносит фаворитка, и неудобствами, которое она вызывает. Как жаль, что он не подумал об этом раньше!

Охваченный волнением, Анри пообещал исполнить заветы отца. Был ли он искренен в сей скорбный час? Он попросил отца благословить его и «рухнул на кровать короля, который держал его в своих объятиях и не давал освободиться».

Это трогательное обещание умерло вместе с Франциском I, и Анри постарался поскорее про него забыть: память королей короткая. А пока отец умирал, а сын его лил горячие слезы, в соседней с королевскими покоями комнате Диана и Гизы начали уже делить власть, словно грабители добычу. Время от времени Диана интересовалась состоянием умирающего, чьи стоны уже доносились сквозь стену комнаты. Тут раздался особенно громкий стон, и лицо Дианы осветилось торжеством. «Вот и ушел наш распутник!» – воскликнула она. Странная надгробная речь по королю, который был также и рыцарем. Это словечко слетело с губ Дианы де Пуатье не просто сгоряча, оттого, что умер ее старый недруг, бывший когда-то ее другом. Бывают обстоятельства, когда человеку не удается скрыть свое настоящее лицо…

31 марта 1547 года Франциск I отошел в мир иной. Королем Франции стал Генрих II, а Диана была возведена в ранг «королевы сердца»! Это был удивительный и парадоксальный успех: почти пятьдесят лет от роду, в возрасте, когда в те времена женщины обычно забывали окончательно про свои любовные похождения, она достигла той цели, к которой стремилась. С непоколебимым упорством и несгибаемой волей она навязала всю себя, не сделав ни малейшей уступки. Диана стремилась стать не просто фавориткой: ее честолюбие простиралось на абсолютную власть, и теперь она эту власть получила. Как написал Ж. Гиффрей, «она не черпала силы в слабости своего пола, а нашла несгибаемую волю в своем естестве». Даже и не знаешь, осуждать такую женщину или восхищаться ею?! И вот она уже была на пороге того, чтобы реализовать два своих замысла: как можно больше обогатиться и убрать с дороги всех тех, кто выступал против нее в годы правления усопшего короля. Задача эта была не столь легкой, как могло показаться со стороны: кроме расправы с врагами, надо было считаться с друзьями, поскольку и они должны были разделить с ней «пирог». К последним прежде всего относился коннетабль де Монморанси. В силу его морального влияния на нового монарха, он мог стать соперником Дианы. К счастью для нее, дама эта была весьма изобретательна: чтобы противостоять коннетаблю, у нее была замечательная поддержка в лице Гизов, чья жадность могла сравняться разве что с алчностью самой графини, как это проявилось впоследствии.

Как мы помним, на смертном одре Франциск I запретил сыну вводить эту милую семейку в Совет, и дофин дал слово не делать этого. Но спустя три дня после кончины отца Генрих II очень быстро забыл о своем обещании. Обладание властью погрузило его в эйфорию тем более удивительную для тех, кто знал его мрачный характер. Обрадованный восхождению на престол, он захотел прежде всего удовлетворить свою возлюбленную. 2 апреля был предпринят опустошительный набег на сторонников покойного короля, а новые члены Королевского совета были обязаны своим возвышением протекции «королевы сердца». Среди них можно выделить пять человек: разумеется, Диана, два Гиза, Сент-Андре, ну и Монморанси – куда без коннетабля. Из старого Совета остались только два человека, в том числе Клод де Л’Обеспин, который охарактеризовал сложившееся положение, то есть триумф Дианы, следующими словами: «Эти пятеро были выбраны за их поведение и за руководство делами. Это – поле и нива, в которую брошены зерна соблазна».

Монморанси, человек весьма высокого мнения о своей персоне, столь высокого, что оно превосходило реальность, был уверен в том, что сможет возглавить новое правительство. Он не больно-то уважал Гизов, которых считал необузданными честолюбцами. Он даже дошел до того, что наградил одного из них, Шарля Лотарингского, будущего кардинала де Гиза, прозвищем, весьма непочтительным по отношению к епископскому сану последнего. Он назвал его «быком». Между двумя враждовавшими кланами Диана была чем-то вроде мощного буфера. Она поддерживала то одних, то других, то давая им власть, то отдаляя их от власти. По этому случаю процитируем еще раз Клода де Л’Обеспина: «Как и на небе есть два великих светила, солнце и луна, так и Монморанси и Диана имели абсолютную власть в этом королевстве: первый над короной, вторая над человеком».

При этом раскладе сил Диана, естественно, имела преимущество, поскольку влияние ее на любовника позволяло ей направлять решения Генриха в нужное ей русло. Едва успев занять места, четверо «грабителей» набросились на «добычу» и поспешили урвать для себя и для своих родственников должности, провинции для управления, замки, доходы, почести и пенсии. Как написал Филипп Эрланже, «характеры этих хищников помогли их сближению. Но если алчность Монморанси превосходила его честолюбие, то Гизы, несмотря на любовь к золоту, ставили славу выше богатства. Поэтому именно с ними легче всего было договориться фаворитке, которая, как и ее бывший союзник, любила только деньги».

Действительно, при дележе добычи «прекраснейшая из прекрасных» урывала себе лучший кусок. Начала она с того, что забрала себе отнятые у герцогини д’Этамп земли, дома и драгоценности, которые бывшая «королева сердца» в свое время сама выцарапала у щедрого Франциска I. Но это «возвращение» было всего лишь авансом: ей достались сокровища короны, которые, однако, не насытили ее алчность. Она добилась еще того, чтобы ей выплатили триста тысяч экю из собранных чрезвычайных налогов, которые должны были пополнить казну. И, поскольку даже этого ей было мало, она получила во владение многочисленные «спорные земли», то есть не имевшие официальных владельцев. Затем, как добрая католичка, чья вера и набожность должны были быть «вознаграждены», Диана прибрала к рукам имущество, конфискованное у протестантов и евреев. Таким же образом она заполучила замок Шенонсо, который принадлежал короне и по закону был неотделим от нее. Но закон, как известно, что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Пользуясь своей абсолютной властью, Генрих II «повернул» закон для того, чтобы сделать любовнице сей скромный подарок. И наконец, «королева сердца» добилась неслыханной привилегии: она получила право контролировать все доходы государственной казны, что позволяло ей походя утолять свою прожорливость.

Все эти маневры, которые в наше время называются «казнокрадством», не мешали Диане заботиться о своей репутации набожной и безупречной женщины. Совету было предписано озаботиться поиском «мудрых и добродетельных решений». Следовало проводить больше праздников, больше балов, а экономия должна была стать завесой лицемерия. Диана развязала войну греховности и поставила смех вне закона. Отныне в окружении короля было предписано скучать! Франциск I, наверное, перевернулся в гробу!

А Генрих все одобрял, все принимал, все подписывал. Не имея желания противиться желаниям любовницы, он вел себя очень покладисто. В течение последующих лет он был счастлив только рядом со своей дамой. Когда очередной раз пришлось воевать со злейшим врагом Франции Карлом V и король был вынужден расстаться с Дианой, она напоминала ему о «прекрасных моментах» вот такими страстными письмами:

В ответных письмах Генрих был так же нежен, но ему случалось писать и прозой. «Я не могу жить без вас, – писал он своей пассии. – Если бы вы знали, как я мало здесь отдыхаю, вы бы пожалели меня».

Видите, какой тон… Конечно, несмотря на все его утверждения, «отдохновения» короля не были столь уж редкими, но это ничуть не влияло на яркость пламени его страсти. У Дианы повсюду имелись свои шпионы, она была в курсе всех любовных похождений короля, но не обращала на них большого внимания. На подробности у нее не было времени… Нет, ей решительно не приходилось опасаться за свое «место», письма Генриха свидетельствовали о его полной покорности. Вот один из образчиков таких писем. Отправившись на завоевание Трех Епископств, король томится без своей «дамы»:

«Молю вас помнить от том, у кого всегда был только один бог и одна подруга, и спешу заверить вас, что вам не придется стыдиться того, что вы удостоили меня имени слуги, которое прошу вас оставить за мной навсегда».

Насчет этого Генрих II беспокоился совершенно напрасно: нечасто французские короли хотели быть слугами, а Диана не имела ни малейшего намерения менять «лакея»! То обстоятельство, что Генрих сам применил к себе этот эпитет, дорогого стоит: он был намерен служить своей «даме» так, как это сделал бы герой «Песни о Роланде», в лучших традициях рыцарства. Столь безграничная преданность покажется необычной, если вспомнить то, что «дама» была на двадцать лет старше своего любовника! Но это не мешало ему при этом быть ревнивым:

Значит, Диана была вне всяких подозрений? Вполне возможно. Она не только дорожила своей репутацией, но и была слишком занята денежными делами, чтобы заниматься еще и делами сердечными. Нам ведь известно, что эти проблемы ее никогда особенно и не беспокоили. Она прекрасно приспособилась к мужу на сорок лет старше ее и поэтому не слишком требовательному в погоне за наслаждением, а если уж она и пожертвовала своей хваленой добродетелью, то не кому иному, как будущему королю. Она считала, что подарок, преподнесенный ею монарху в лице своей драгоценной персоны, должен был окупиться огромными привилегиями, которыми она была усыпана с головы до ног, что позволяло ей выставить напоказ свою связь. Любовь короля сделала ее подлинной государыней французского королевства, она хотела, чтобы все об этом знали, и использовала это в своих целях. Придворные, уловив ветер перемен, не заставили себя просить и возложили свои почести к ногам королевы сердца. Поэты – эти папарацци стародавних времен – последовали примеру придворных. Так, Жоашем дю Белле приветствовал Диану в таком тоне:

Даже сам Клеман Маро, еще недавно поддерживавший партию герцогини д’Этамп и, следовательно, бывший противником Дианы, решил, что надо примкнуть к лагерю победителей, и капитулировал… в стихах, на то он и поэт:

Диана принимала почести как должное, с достоинством и высокомерием, подобающим ее новому положению. А Екатерина Медичи, напротив, воспринимала их как очередное оскорбление собственной персоны. Вынужденная подчиниться, она улыбалась, сгорая от желания завопить от ярости, глотала обиды вместо того, чтобы дать волю своему гневу, обхаживала соперницу, которую готова была задушить… В течение многих лет она накопила столько обид, что, когда они смогли выплеснуться наружу, они смели всех и вся. Но пока, в ожидании прихода этого долгожданного дня, она понимала, что у нее было слишком ограниченное поле для маневра и что ее участь зависела от расположения к ней вдовы сенешаля. Это было крайне унизительно: если муж время от времени и появлялся в постели Екатерины, то лишь потому, что делать это его заставляла Диана. И супруге приходилось утром следующего дня горячо благодарить любовницу мужа за ее доброту! Однажды произошла вот такая невероятная сцена: королева подарила пять тысяч ливров «мадам де Брезе в качестве вознаграждения за ее услуги»! И мадам де Брезе их приняла! Ведь она, как нам уже известно, была не из бессребреников…

Таким образом, видя эти последовательные капитуляции, наблюдатели не смогли понять подлинную личность мадам Медичи. А в Диане их приводили в восторг, как писал Ж. Гиффрей, «регулярная организация постоянного разлада в королевской семье, кротость оскорбляемой супруги, снисходительность придворных и народа по отношению к измене законной супруге. Казалось, все в этом королевстве прекрасно приспособились к тому, что следовало выражать уважение к персоне фаворитки, начиная с короля, который дал ей такое могущество, и кончая его женой, которая это влияние на себе испытывала, и королевскими подданными, которые хмурили брови, постоянно упоминая имя любовницы в своих выступлениях за верность и любовь. Диана являлась в какой-то мере вершиной семейного треугольника и тем самым дополняла гармонию».

Королеве не только не удалось вырвать мужа из щупальцев любовницы, но и пришлось уступить ей управление домашними делами и воспитание детей. Диана дала ей понять, что дети появились на свет только потому, что она этого захотела. Единственное, чего удалось добиться Екатерине, так это то, что мало-помалу был забыт тот режим экономии, который поначалу ввела Диана. И тогда двор стал наполняться очаровательными созданиями, которые съезжались со всех уголков Франции и даже из-за границы. Они сформировали знаменитый «Летучий эскадрон», а позднее стали ценными осведомителями Екатерины. Как сообщил Брантом: «Двор Екатерины Медичи – это настоящий земной рай и средоточие красоты, украшение Франции…»

Но несмотря на очарование прелестных девиц, украсивших двор своим присутствием, король смотрел восхищенными глазами только на одну женщину, все ту же.

Екатерина один только раз посмела выступить против всемогущей соперницы: однажды вечером, когда она читала книгу, Диана спросила ее:

– Что вы такое читаете, мадам?

– Историю этого королевства, – ответила королева с любезной улыбкой, – и вижу, что во все времена шлюхи вертели королями как хотели!

Что ей на это ответила «прекраснейшая из прекрасных», нам не известно.

Екатерина никак не могла взять в толк, и мы ее в этом можем понять, что нашел в этой увядающей женщине такой еще молодой мужчина, как король. Может, Диана знает какое-то заговорное слово, позволяющее каждую ночь заманивать в свою спальню венценосного любовника? Для того чтобы попытаться разгадать эту тайну, королева пошла на по меньшей мере неуместный шаг, о котором сообщил нам Брантом:

«Некий король в свое время очень любил некую весьма красивую и честную даму, причем любил так сильно, что все считали его околдованным – он не глядел на других дам, включая его жену, с которой встречался лишь изредка. Это сильно задевало королеву, которая чувствовала себя достойной тоже получить столь лакомый кусочек… Посему, поделившись своей печалью с одной из своих фрейлин и заручившись ее поддержкой, она решила подглядеть за любовными играми ее мужа и этой дамы. И она распорядилась проделать несколько дыр в полу над комнатой оной дамы, дабы видеть, что они будут делать вместе, и любоваться этим зрелищем. И вот их взору предстала прекрасная дама с белым, красивым и очень аппетитным телом, одетая в ночную рубашку, наполовину открывавшую взору ее прелести. Они увидели, как она ласкала своего любовника, жеманничала, резвилась, а любовник отвечал ей тем же. Как они покинули кровать и в одних ночных рубашках легли на пушистый ковер у кровати и слились там, дабы достичь большего наслаждения. И королева, увидев все это, зарыдала и сказала, что муж ничего подобного с ней не делает и не совершает тех безумств, на которые идет с другой… Однако потом она успокоилась и решила впредь об этом не думать. И самое большее, что она смогла сделать, так это свести все к шутке».

Таким образом, любопытство Екатерины не дало ей ключа к разгадке тайны, а страсть Генриха к Диане не только не стихала, но, казалось, со временем становилась еще более пылкой. Количество предоставляемых ей благ все увеличивалось, а Диана принимала их с все возраставшей жадностью. 8 октября 1548 года Генрих присвоил любовнице титул герцогини де Валантинуа со всеми прерогативами, которые полагались ей в этом новом статусе. Обладая, как нам уже известно, практическим складом ума, она сразу же реорганизовала управление своим имением, чтобы получать с него больше доходов. Контролируя каждую пядь земли, она была беспощадна к своим испольщикам и не давала им отсрочек по арендной плате. Ее алчность не ограничивалась эксплуатацией своих земель, она завистливым взором глядела и на чужие и искала случая завладеть ими за бесценок. Письмо, которое она направила одному из своих управляющих, демонстрирует нам методы нашей героини: «Узнайте, как идут дела у известного вам человека, и дайте мне знать, какие у него трудности, не показывая притом, что это меня интересует. Сообщите мне также, какими он может располагать средствами, и никому не говорите о подарке, который сделал мне король».

Накидывая завесу стыда на свои финансовые операции и на всевозможные подарки, которые она получала от короля, Диана, напротив, старалась показать всем и вся пламенность чувств, которые он к ней испытывал. При торжественном въезде в славный город Лион именно «королева сердца» была рядом с королем, которого приветствовали горожане, а законная его жена смогла составить ему компанию только на другой день. Такое неприкрытое выражение преданности своей фаворитке все больше и больше беспокоило Екатерину Медичи: она опасалась, что в любой момент венценосный супруг может с ней развестись. Однако это не входило в планы Дианы. Такая «покладистая королева» очень устраивала – другая на месте Екатерины была бы, несомненно, менее уступчива. И поэтому герцогиня де Валантинуа решила предоставить ей чрезвычайную «компенсацию», которая позволила Екатерине чувствовать себя в безопасности от капризов мужа: 10 июня 1549 года Екатерина была официально провозглашена королевой Франции и помазана на царство в соборе Сен-Дени в присутствии своей «добродетельницы», которая, казалось, и организовала эту церемонию.

Могущество нашей героини продолжило укрепляться и в дальнейшем. Оно касалось как внутренней политики королевства, так и политики военной. Последнее проявилось, когда король снова начал войну против австрийского дома. Ж. Гиффрей очень точно описал деятельность фаворитки такими словами:

«В делах больших, как и в делах не столь важных, повсюду проявлялось вмешательство герцогини. Нужны были субсидии, амуниция, подкрепления для защиты границ? Самые великие полководцы были вынуждены просить об этом Диану. Она отвечала им оскорбительными и унизительными фразами, но что ж тут поделаешь, приходилось сносить».

Однако в этот хорошо отлаженный механизм суждено было попасть песчинке. Будучи покладистым королем, Генрих II все же оставался мужчиной, и внезапно он, несмотря на свою страсть к фаворитке, вдруг почувствовал желание обладать плотью более молодой, нежели та, к которой он привык! Леди Джоанна Стюарт-Флеминг была внебрачной дочерью короля Шотландского Якова IV и находилась при французском дворе в качестве воспитательницы юной Марии Стюарт, нареченной жены будущего Франциска II. Очень рано овдовевшая, тридцатилетняя Джоанна обладала золотистыми волосами цвета спелой нивы, блестящей, как солнце, кожей и формами, которые ввели бы в искушение и святого. А король святым не был. И поэтому он не замедлил обратить свой августейший взор на очарование прекрасной шотландки. Для того чтобы он обратил на нее больше внимания, Екатерина Медичи и коннетабль Монморанси составили заговор. Они решили разлучить Генриха с королевой его сердца, а помогла им в этом сама ничего не подозревавшая Диана. Герцогиня упала с лошади, вывихнула ногу и оказалась прикованной к постели в своем замке Ане. Это было очень на руку заговорщикам и самому Генриху, который смог беспрепятственно тешить свою плоть прелестями Джоанны! По крайней мере, пока об этом не узнала бы Диана. Эта новость ускорила ее выздоровление, и она примчалась в замок Сен-Жермен, куда двор переехал на лето. Крики, оскорбления, сцены, светлейшая герцогиня не жалела слов укоризны, а король молча выслушал ее! Но, несмотря на эту выволочку, Генрих не прекратил свидания с прекрасной шотландкой, и случилось неизбежное: спустя несколько месяцев она родила мальчика, которого король официально признает своим сыном и которого все будут знать как «ангулемского выродка». Но от скромности леди Флеминг бы не умерла: гордая тем, что родила королю мальчика, она возмечтала заменить Диану де Пуатье. Но плохо знала герцогиню, которая потребовала, чтобы ее любовник навсегда прекратил эту связь. Почуяв, что ветер переменился, Екатерина Медичи сделала поворот на сто восемьдесят градусов и вторила Диане. И Джоанне пришлось срочно покинуть двор.

Самым интересным во всем этом «любовном четырехугольнике» было то, что он имел последствия в политическом плане: Диана отомстила за нанесенную ей обиду тем, что еще больше ослабила влияние Монморанси на государственные дела, укрепив тем самым власть Гизов. Эта власть усилилась настолько, что в один прекрасный день Диана поняла, что власти у них слишком много. И тогда, сделав рокировку, она сблизилась с Монморанси и устроила так, что король вернул ему свое расположение.

Таким образом, мы видим, что с годами влияние «прекраснейшей из прекрасных» охватило все сферы жизни королевства, и в частности проявилось в гонениях на протестантов, которых она поставила вне закона и перед альтернативой: идти на костер или бежать.

Мир в Като-Камьрезис положил в 1559 году конец вечной вражде с Габсбургами. По этому случаю были устроены пышные празднества и прошли королевские свадьбы: Елизавета Валуа стала женой германского императора Филиппа II, который сменил на троне своего отца Карла V, а сестра Генриха II Маргарита «унаследовала» в качестве жениха герцога Савойского. Согласно традиции, празднества включали в себя рыцарский турнир, в котором должны были принять участие самые знатные люди королевства, включая самого короля. Генрих с удовольствием записался в число участников турнира, который давал ему возможность продемонстрировать свою молодецкую удаль и ловкость в обращении с оружием. В свои сорок лет он был полон сил, как никогда. Однако в те времена суеверий, когда астрологи были в большом почете, один из них как-то посоветовал королю «избегать единоборств на ограниченном пространстве в возрасте от сорока до сорока одного года». Это предсказание произвело сильное впечатление на королеву Екатерину, и та стала умолять мужа воздержаться от участия в турнире. Но король не имел ни малейшего желания ее слушать, притом что более прагматичная по натуре и не склонная к суевериям Диана ничего не имела против его участия. Ведь, несмотря на шотландскую «интермедию», равно как и несмотря на то, что дама из Ане собралась уже разменять седьмой десяток, пламя страсти короля к ней продолжало ярко гореть. Свидетельством тому может служить письмо, которое было приложено к украшению, посланному ей королем за несколько месяцев до этого рокового турнира:

«Друг мой, умоляю вас носить этот перстень из любви ко мне. Умоляю вас всегда помнить о том, кто всегда любил и всегда будет любить только вас».

Следовательно, прежде всего для Дианы, в ее черно-белых одеждах, он бился 28 и 29 июня на ристалище, оборудованном на улице Сент-Анту-ан перед особняком Турнелей. Естественно, на трибуне Диана сидела на почетном месте рядом с королевой. Утром 30 июня, когда король выехал на ристалище, стояла ужасная жара. Продолжая оставаться во власти мрачных предчувствий, Екатерина несколько раз посылала к мужу слуг, чтобы передать ему просьбу немедленно прекратить участие в поединках, но Генрих был упрям. На своей лошади, которая носила странное имя Беда, он решил сломать последнее копье в бою против капитана его шотландских гвардейцев Габриэля де Монтгомери.

После первой безрезультатной схватки бойцы снова заняли исходное положение и помчались навстречу друг другу. Столкновение было ужасным, копье Монтгомери, надломившееся в первой схватке, приподняло у короля забрало, вонзилось ему в глаз и вышло через висок. Рухнув на землю, король прошептал: «Я погиб».

Однако умер он не сразу. Еще десять дней длилась мучительная агония. Десять дней, ни в один из которых он, что любопытно, ни разу не потребовал, чтобы к нему привели ту, что он любил. Десять дней борьбы схватки с судьбой, после чего последнее слово осталось за смертью. Перед тем как покинуть сей бренный мир, король Франции вновь обрел достоинство, которое было необходимо в такой момент: Диана де Пуатье перестала править Францией в тот самый миг, когда сердце короля перестало биться.

И на нее внезапно упала пелена одиночества: Гизы, которых она сначала возвысила, а потом стала считать своими соперниками, были слишком рады тому, что избавились от этой опасной соперницы, и моментально примкнули к лагерю Екатерины Медичи. Что касается королевы, то она очень скоро показала себя во всей красе. Она дала понять герцогине де Валантинуа, что ноги той никогда больше не должно быть при дворе. И Диане пришлось из окна наблюдать, как траурный кортеж провожает в последний путь того, для кого она была богиней. Однако же все для нее обошлось не столь уж плохо. Конечно же, ей пришлось вернуть драгоценности короны и замок Шенонсо, которые были переданы ей незаконно, но сохранила при этом большую часть своих земель и все огромные накопленные богатства. Любила ли она по-настоящему мужчину, который возложил к ее ногам все королевство? Оплакивала ли она его смерть, как на ее месте поступила бы любая? Тому нет никаких свидетельств, и, в конце концов, Диана де Пуатье стала легендой не столько по причине любви короля, сколько из-за своей сверхъестественной красоты. И эту красоту очарованный Брантом восславил следующими словами: «Я видел эту даму за полгода до ее кончины, Она была еще столь красива, что только каменное сердце не затрепетало бы при виде ее…»

Диана скоропостижно скончалась 25 апреля 1566 года. Когда 18 июня 1795 года «революционная» чернь осквернила ее могилу, все увидели, что она все еще красива. Смерти не удалось победить красоту, которая была настоящим чудом.