На подъезде к «Дороге Великанов» я снова чертыхнулся: только у меня высохла рубашка, как снова пошел дождь. Меня достали непрекращающийся дождь и непредсказуемость погоды, меня достало мокнуть, никакого шарма я в этом не видел. Внизу, у дороги, меня манила автозаправка. Я залил топливо: «Мустанг» оказался весьма прожорлив. Меня обслужил пожилой мужик. Его жена стояла у прилавка; она держала небольшое кафе, где подавали несколько горячих блюд. Старикам давно пора было на пенсию, но, наверное, они не могли прокормить себя иначе.

Я заказал кофе и яичницу из шести яиц с беконом. Хозяйка отправилась на кухню. Входная дверь открылась, и передо мной возникла женщина лет тридцати. Под серым плащом виднелись красивые длинные ноги, их грацию выгодно подчеркивала мини-юбка. Женщина присела, достала сигареты и принялась нервно курить. Я чувствовал, что она хочет ко мне обратиться, но не решается. Я не обращал на нее особого внимания. Я смотрел на фритюрницу, на темное масло внутри, и чуть ли не падал от усталости.

– Вы на север едете?

Я не сразу ответил. Сперва повернулся к женщине.

– Да.

– Можете меня подвезти? Я еду в Юджин.

– Я тоже еду в Орегон, но планирую остановиться после границы, в Голд-Биче.

– Ничего, мне подойдет, если вы согласны.

– Да, но есть небольшая проблема. Я на кабриолете и не закрываю верх из-за своего роста – так что, если дождь, комфорт не гарантирую.

– Тогда зачем вы купили кабриолет?

– Я его не купил, а угнал. Это как украсть ботинки в гардеробе стадиона: невозможно угадать, подойдет ли размер.

Я не повернул голову, чтобы увидеть реакцию.

Вернулась хозяйка. Картошка была еще горячая.

Девушка заказала пепси.

– Так вы меня отвезете?

– На ваш страх и риск. Я три дня не спал. Возможно, вам лучше было бы дождаться кого-нибудь другого.

– У меня нет времени. – Ее жизнь меня не интересовала, и об этом я ей сообщил сразу. – Хорошо, я вас отвезу, но я ничего не хочу о вас знать и не хочу чувствовать себя обязанным с вами разговаривать. Я высажу вас около Реддинга, если к тому времени мы еще будем живы.

Она вдруг засомневалась.

– Вы правда три дня не спали?

Я пожевал и ответил:

– Правда.

– Ладно, подожду кого-нибудь другого.

Я доел яичницу и сказал:

– У вас не такие проблемы, чтобы рисковать жизнью. Хорошо, что вы это осознали.

Я встал и подошел к кабриолету. Синее небо глядело на меня сверху довольно дерзко. Я поглядел на запад. Грозы не намечалось. Я сел в машину и в тот самый момент, когда собирался тронуться в путь, уснул. Видимо, я проспал около часа. Проснувшись, я увидел, что девушка стоит у машины с чемоданом; плащ она повязала вокруг талии.

– Ну вот, вы выспались. Теперь можете меня отвезти? – обратилась она ко мне, когда я открыл глаза.

– Теперь, после того как я выспался, я больше не хочу никуда вас везти, – сказал я и завел двигатель.

Я сорвался с места и полетел вихрем. Меня одолевали воспоминания, в висках стучала кровь. Сон меня совершенно не расслабил и не придал мне сил. Усталость продолжала на меня давить, как коровье вымя на новорожденного теленка. От оживленного движения на сто первой дороге у меня кружилась голова.

Я покинул трассу, чтобы ехать вдоль океана до Голд-Бича, который находится в устье Роуг-Ривер. В Орегоне я очутился, не отдавая себе в этом отчета. Я не вынашивал план во что бы то ни стало сбежать из Калифорнии: для меня это не имело особого значения. Голд-Бич – последний город перед лесом. Около ста шестидесяти километров я проехал, мысленно не возвращаясь к своему решению. Я намеревался забраться в горы и пустить себе пулю в лоб у расколотого молнией дерева. Впрочем, антураж не так уж и важен: Голд-Бич тоже подойдет.

Серые облака окутала ночь, и темный тревожный океан слился с небосклоном. Пустынный широкий пляж, казалось, презирает городок, ничем не оправдывающий своего существования. Я увидел три мотеля, один – в ирландском стиле. Я подумал о Дигане. И о Венди. До того момента у меня не было ни времени, ни сил думать о них. Однажды Венди рассказала мне о своей матери. Когда у той обнаружили рак, она несколько дней не верила, что умрет. Она говорила Венди, что нет в жизни большего мучения, чем знать свой срок годности. Эта фраза всколыхнула столько воспоминаний об ужасах, мною сотворенных, что я в отчаянии вдавил педаль газа в пол. Чего я ждал?

Вдруг я понял, что обязан совершить хороший поступок. Никогда в жизни я не прятался. И даже если я обезумлю от чувства вины, которое атакует мой мозг, подобно опухоли, я должен сказать Дигану правду. Я обязан сказать ему правду. У него и без меня достаточно неприятностей. Я не такой гад, чтобы не объясниться с людьми, которые мне верили. Я не мог. Я действительно не мог молчать. Однако это решение отнюдь меня не успокоило, а, наоборот, взвинтило еще сильнее.

Вдоль Роуг-Ривер я проехал километров шестнадцать и остановился у подножия горы. Поблизости не обитало ни одной живой души, кроме старика, который держал единственную на многие километры заправку. Усталым водителям она являлась, словно Иисус паломникам. Домик у старика был крохотный. Точь-в-точь телефонная будка посреди эспланады. Вокруг, помимо хвойного леса, впадающей в океан реки и невнятных руин, ничто не отвлекало от глубоких мыслей.

Старик узнал меня. Славный беззубый товарищ видел меня уже в третий раз. Никогда не встречал большего жизнелюба. Он посещал винный клуб и очень гордился своей коллекцией бутылок. К несчастью, пиво он любил в сто раз больше. Но с удовольствием угощал вином клиентов, чтобы хоть как-то компенсировать запредельную цену на бензин.

– Видано ли, чтобы умирающий от жажды, который пешком прошел пустыню Мохаве, стал торговаться?

Он предложил мне выпить. Я опустошил бутылку вина, чтобы успокоиться. Старик вытащил вторую бутылку, шутя заметив, что, мол, наконец-то он освободит погреб. У него в легком нашли злокачественную опухоль, которую он заботливо подкармливал никотином вот уже пятьдесят лет.

– Не уверен, что буду здесь, когда ты вернешься в следующий раз. Меня хотят оперировать. Без операции я умру. Но мне нечем заплатить за операцию. То есть я умру либо от голода, либо от опухоли. Вот так всегда в жизни: сперва всё в порядке – а потом судьба устраивает тебе шах и мат. Я не жалуюсь. – Он откупорил вторую бутылку и понюхал пробку. – Это вино с каждым годом всё лучше, но кто будет его хранить? Если хочешь, забирай все бутылки. У меня нет семьи.

– Жаль, но я вряд ли смогу принять подарок.

– Почему же?

– Я долго не проживу.

Он посмотрел на меня изумленно.

– В твоем возрасте, парень, нельзя такое говорить.

Прежде чем удовлетворить любопытство старого, одинокого, скучающего человека, я поднялся:

– Телефон работает?

– Утром работал. Я видел: какой-то парень утром стоял с трубкой в руках и махал руками, словно пытался кого-то в чем-то убедить.