Анализируя причины, по которым наша страна в последнее десятилетие XX века столкнулась с невиданной дотоле волной терроризма, большинство специалистов сходятся во мнении, что главной из этих причин стал структурный кризис, который страна и общество пережили после распада Советского Союза.
СССР не знал хоть сколько-нибудь масштабных террористических актов; в какой-то мере это объяснялось хорошо организованной работой правоохранительных органов (или карательных структур — кому как больше нравиться), а также монополией государственной власти в идеологической и информационной сфере. Однако главная причина, по которой терроризм не имел массового распространения, заключалась в другом.
Для массового терроризма необходима база, нужны массы же обездоленных и недовольных своим положением людей, из которых черпаются кадры для подготовки боевиков и террористов-смертников; в вину советскому строю можно поставить многое, но никак не вопиющую социальную несправедливость. Практически не существовало в Советском Союзе и расовой дискриминации; советские люди, по воспоминанием иностранцев, поразительно мало внимания обращали на национальность — ведь, в конечном счете, вовсе не национальность обуславливала добрые или злые поступки человека, его благородство или подлость.
Советский строй ориентировался на построение бесконфликтного общества; можно называть это утопией, можно критиковать за непредусмотрительность — однако страна не знала кровавых межнациональных конфликтов, а количество межнациональных браков, напротив, стремительно росло.
При уничтожении СССР в конце 80-х годов именно национализм в самых его отвратительных и ксенофобских формах поощрялся при борьбе с тоталитарной властью. Тогда выяснилось, что любому этносу можно внушить, что он жестоко угнетаем — даже если это противоречит объективным фактам, — а внушив, повести за собой. Тогда страна впервые за долгие десятилетия узнала, что такое погромы и что человека можно убить только за то, что он — иной национальности.
Вольно или невольно, базу для крайнего национализма окраин подготавливали в Москве. Одним из главных лозунгов перестройки был «разоблачение преступлений, совершенных кровавой большевистской властью». Преступлением была объявлена и давняя депортация чеченцев в Среднюю Азию. Пропаганда идеи о «незаконно репрессированных народах» прямо подготавливала почву для роста в республике национального экстремизма; до сих пор мы не отдаем себе отчет, какие мощности были использованы при ведении этой пропаганды. «Современный человек, в том числе боевик и террорист, — замечает историк В. А. Тищков, — сам не переживал ни депортацию, ни геноцид прошлых десятилетий и тем более столетий… Надо было прочитать книгу Абдурахмана Автурханова „О народоубийстве“ и трехтомник под редакцией Светланы Алиевой „Так это было“, прослушать митинги в Грозном или прочитать закон 1991 г. о реабилитации депортированных народов и тогда уже увероваться в „справедливости дела“».
Потом случился август 1991 года, развал СССР и «либерализация цен». Чечено-Ингушская АССР и в советское время была достаточно бедным регионом, теперь же произошло стремительное обнищание населения, а социальная напряженность — слишком горючий материал. В довершение всего еще в 1991 году российское руководство, персонифицированное в президенте Ельцине, поддержало сепаратистов Дудаева, свергших законную власть в республике. Произошло это в разгар борьбы с советским строем — законная власть в Чечено-Ингушской АССР была, естественно, коммунистической, а провозгласивший независимость Чечни «Общенациональный конгресс чеченского народа» прикрывался демократическими лозунгами.
То, что эти лозунги были только прикрытием, выяснилось очень скоро. После совершившегося государственного переворота в республике начал создаваться криминальный режим, практически не имевший аналогов в мировой практике. К воле населения республики он не имел никакого отношения — в Чечне были фактически уничтожены все государственные структуры, и власть была лишь у тех, кто имел в руках оружие.
Неконтролируемая федеральной властью Чечня превратилась в криминальную «черную дыру». Грабежи и хищения, осуществляемые за и в пределах республики, финансовые махинации, торговля наркотиками, оружием и людьми стали одинарным делом.
«Экономика лежала в руинах, и большая часть населения не имела даже таких элементарных условий жизни, как электричество и отопление… Упадок экономики сопровождался взрывом грабежей, убийств и изнасилований». [17]
Количество беженцев из республики исчислялось сотнями тысяч. Их было даже больше, чем из воюющего Таджикистана.
Все это серьезно угрожало территориальной целостности России и нарушало элементарные права граждан страны; наконец, в декабре 1994 года для наведения конституционного порядка в Чечню были введены российские войска. Даже иностранные исследователи признают, что эта мера была вынужденной, легитимной и необходимой; к сожалению, она была неподготовленной. Эта неподготовленность военной кампании со стороны российских войск была ужасной — особенно по контрасту с подготовленностью незаконных вооруженных формирований Дудаева. Кроме того, благодаря долгим усилиям «демократической общественности» чеченцы воспринимали Россию как своего врага и именно Россию винили в своих сегодняшних бедах (надо сказать, иногда небезосновательно, поскольку карт-бланш Дудаеву изначально давали в Москве, и цены «либерализировало» тоже кремлевское руководство). Поэтому чеченцы взялись за оружие; семена ненависти, некогда сеявшиеся «прогрессивной общественностью», дали кровавые всходы.
Российские войска неожиданно для себя оказались втянутыми в полномасштабные боевые действия. Информационную войну выиграли чеченцы; Кремль вел себя странно, сочетая патриотическую риторику с уступками боевикам, — и все завершилось Хасавюртовскими соглашениями в августе 1996 года, согласно которым Чечня стала де-факто независимой.
Эта беспрецедентная капитуляция российского руководства обернулась новой трагедией. Новый президент Чечни Аслан Масхадов оказался не в силах контролировать ситуацию, власть принадлежала враждующим вооруженным группировкам, криминализация региона пошла на новый виток. Одновременно исламские террористические организации, во время войны оказывавшие финансовую и военную помощь сепаратистам, стали усиливать свое влияние в регионе. Чечня опять становилась все более и более серьезной опасностью для соседних регионов, да и для всей Российской Федерации.
В августе 1999 года случилось то, что рано или поздно должно было случиться: чеченские бандформирования вторглись в соседний Дагестан. На сей раз российские войска действовали гораздо эффективнее. К сентябрю террористы были выбиты из Дагестана, а к весне 2000 года под контролем российских властей оказалась вся Территория Чечни. Разбитые бандформирования перешли к террористическим методам ведения войны; конфликт перешел в затяжную стадию, которая могла длиться десятилетиями. Обстрелы блокпостов, убийства сотрудников новой чеченской администрации, взрывы фугасов, террористические акты против местного населения и антироссийская пропагандистская кампания в европейских странах обеспечивали террористам огромную финансовую помощь из-за рубежа; война для них превратилась в выгодный бизнес.
Террористическим лидерам была выгодна война с Россией; из этого неоспоримого факта правозащитники впоследствии сделали в корне неправильный вывод о том, что мир террористам невыгоден. Это было не так. Война была выгодна Масхадову и его окружению, однако мир сулил выгоды гораздо большие. Конечно, мир особый, мир на условиях террористов. Российские войска и спецслужбы в общем и Целом контролировали территорию Чечни, и было уже нельзя спокойно торговать людьми. Нельзя было заниматься контрабандой оружия, нефти и наркотиков в промышленных масштабах, нельзя было за плату предоставлять свои тренировочные лагеря зарубежным союзникам-террористам. Да что там иностранцев! — даже своих собственных боевиков было уже нельзя подготовить на должном уровне, потому что в условиях контртеррористической операции можно платить выросшим в условиях хаоса мальчишкам за установку примитивных фугасов, но нельзя подготовить из них высокопрофессиональных террористов, способных решать сложные задачи. Поэтому мир, подобный хасавюртовскому, мир с обязательным выводом российских войск и обязательной независимостью Чечни был для террористического руководства очень и очень выгоден. Этого мира стоило добиваться; ради него можно было пойти на многое.
Кроме того, российские власти худо-бедно, но налаживали нормальную жизнь в Чеченской Республике; для террористов, в конечном счете, это мирное урегулирование могло стать поистине катастрофическим, и потому его следовало предотвратить, навязав населению и российской власти свой мир, мир, означающий войну.
Существовал и еще один аспект, диктовавший террористам необходимость активных действий. Год назад, 11 сентября 2001 года исламская террористическая организация «Аль-Каида» осуществила нападение на Соединенные Штаты. После этого масштабного теракта больше никто не сомневался в решимости исламистских организаций продолжать борьбу. Исламисты защищают ценности своей цивилизации, своего мира; возможно, это не так, но сами они в это верят, и ожесточенно готовы защищать свои ценности. «Мир сейчас такой, каким сделали его другие, — заметил однажды аятолла Мухаммад Бакир аль-Садр. — У нас есть два выбора: либо подчиниться ему, что значит обречь ислам на смерть, либо разрушить его, чтобы мы смогли построить такой мир, как того требует ислам».
Исламские террористы могут нанести Западу очень сильный, возможно, смертельный, удар; его первые наметки проявились уже после событий 11 сентября. Масштабные (и массовые) террористические акции, синхронизированное использование химического и биологического оружия, смертников-шахидов и отрядов хорошо подготовленных боевиков, непредсказуемо нападающих на мирные объекты, — условно этот сценарий называют «насыщающимся террористическим нападением», и нет сомнения, что он может стать весьма действенным.
Для этого, правда, необходима серьезная подготовка. Необходима развитая террористическая инфраструктура: тренировочные лагеря, химические лаборатории и прочее; необходим прочный и обеспеченный тыл. Такой тыл исламские террористы имели в Афганистане, однако после 11 сентября 2001 года США с помощью снабжаемого Россией Северного Альянса свергли режим талибов; в Афганистане можно было продолжать воевать, однако в качестве тыла его использовать было невозможно.
Лидерам исламского терроризма нужно было найти страну, в которой они бы смогли спокойно осуществлять свою подготовку; независимая Ичкерия была бы для этого прекрасным местом. У чеченских террористов были устойчивые связи с «Талибаном» и «Аль-Каидой»; начиная с 1994 года помощь «чеченским моджахедам» стала одним из основных направлений деятельности исламистов. В 1994–1995 годах в тренировочных лагерях на территории Афганистана проходили подготовку «350 таджиков (100 — из Таджикистана, остальные из Северного Афганистана), около 100 чеченских отрядов, 3 группы из Боснии и Герцеговины, 2 группы палестинцев, группа с Филиппин, молдавская группа и две украинские (в основном — крымские татары)». Этот состав обучаемых хорошо отражал приоритеты исламистского руководства. И, конечно же, чеченским террористам не были чужды цели исламистов; это была общая война, только на разных фронтах.
Чеченские террористы, естественно, всячески открещивались от связей со структурами бен Ладена, а европейские правозащитники неоднократно высказывали мнение, что слухи об этих связях — дезинформация российских спецслужб. (К слову сказать, их статьи о коварстве российских спецслужб часто выходили в контролируемых террористами изданиях). Однако для специалистов связь чеченских террористов с бен Ладеном никогда не была особым секретом, как не было секретом и то, что Усама назвал Чечню «мечом ислама».
Поэтому вывод российских войск из Чечни и провозглашение ее независимости было выгодно и международному исламскому терроризму. Конечно, Чечня была не единственным вариантом «тыловой базы», однако вариантом выгодным.
Но достичь этой цели было весьма непросто. Противостоять российским войскам в прямом бою чеченские террористы уже не могли; зато один из их главных лидеров, Шамиль Басаев, имел уникальный опыт. 14 июня 1995 года его отряд захватил больницу города Буденновска. В самой Чечне в это время российские войска проводили крупную операцию по уничтожению боевиков. «К середине июня активные боевые действия в основном были завершены, — вспоминал впоследствии начальник армейской группировки генерал Трошев. — Оставшиеся боеспособные группы дудаевцев находились на востоке республики (Дарго, Беной), а также в западной части, в районе Бамута. Единое управление бандформированиями было нарушено, многие чеченцы стали покидать свои отряды». Нельзя, конечно, сказать, что это было полной победой, однако успех был крупный и для сепаратистов весьма опасный. Рейд Басаева на Буденновск в корне изменил ситуацию; российское руководство, столкнувшись с невиданным дотоле актом терроризма, пошло на уступки, отвело войска и начало переговоры. Именно этот сценарий — захват большого количества заложников — и был выбран в 2002 году лидерами чеченских террористов как базовый; именно он должен был привести к прекращению войны и отводу российских войск из республики.
Однако рейд на Буденновск был, по сути, импровизацией; новый крупный теракт подготавливался длительное время. Лидерами террористов разрабатывались подробные планы; по всей видимости, в их подготовке принимали участие и специалисты из международных исламских террористических центров. Планы были многослойными; должна была быть предусмотрена всякая мелочь, всякий поворот событий, обеспечено все необходимое для успеха. План новой операции отличался от плана Буденновской операции так же, как новейший сверхзвуковой истребитель отличается от допотопного кукурузника; если можно так выразиться по отношению к плану преступления, он был красив. Шансы на успех у террористов были велики, как никогда.